Крёстная мать квартала Дей-Санти

От автора

Дорогие читатели, данная история происходит в альтернативной реальности, поэтому не претендует на действительность, а все совпадения являются случайными.

При подготовке к написанию я вдохновлялась такими фильмами, как «Клан Сопрано», «Крёстный отец» и «Славные парни». Поэтому в тексте будут присутствовать сцены, высказывания, мысли и идеи, обусловленные жанром. Пожалуйста, помните, что это лишь художественный вымысел. Как автор я передаю характеры героев, замешанных в криминальном бизнесе, однако сама ни в коем случае не поддерживаю их мысли, высказывания и действия.

Приятного чтения!

А. Штерн

Обязательно добавьте книгу в библиотеку, чтобы следить за обновлениями, и поставьте ей «Мне нравится». Мне будет приятно, спасибо! 💖

...

Если же Вы почувствуете, что эта книга Вам не подошла, то обязательно загляните на другие мои книги, я пишу в разных жанрах.

https://litnet.com/shrt/noYJ

https://litnet.com/shrt/DWL2

И другие... Приятного чтения! ❦

Глава 1

— Бинуччи! Сестра твоя потаскуха, что ты здесь забыл? — с распростертыми объятиями и широкой улыбкой навстречу паре шёл непривлекательного вида молодой человек. Крупный нос и широкий рот, блестящие на солнце от воска кучерявые волосы, серьга в ухе. Чёрная гавайская рубашка под бордовым пиджаком дорогого итальянского костюма была расстёгнута на две верхние пуговицы, обнажая толстую золотую цепь и волосатую грудь. Закатанные рукава оголяли татуировки и тяжёлые золотые часы. Даже с расстояния в десять шагов можно было понять, что это крайне дорогая марка.

Мужчина же, к которому он обратился, напротив, обладал приятными и мягкими чертами лица с чётко очерченными скулами и ямочкой на подбородке. Полные губы и чуть короткий нос лишали его грубости. И казалось, что он вовсе безобиден. Именно казалось.

Он был мил и приветлив с теми, с кем желал. Остальные же могли в полной мере вкусить его жестокости. О сложной и опасной судьбе Антонио Бинуччи напоминали его многочисленные шрамы, заработанные в справедливых и неравных стычках. Один из них, наиболее явный, огибал левую бровь – примета, известная всем в итальянских кварталах и даже за их пределами. Светловолосый мужчина средних лет со шрамом между бровей? Глава англо-итальянского клана «Святых» Антонио Бинуччи.

Он носил уложенную набок причёску, в отличие от привычной для итальянцев моды зачёсывать волосы назад, и лишь слегка окаймлял их муссом, чтобы те оставались естественно безупречными.

Бинуччи был немного выше обычного для американца роста: свой вклад внесла смешанная кровь. Поэтому он лишь склонил голову, с выражением посмотрев на итальянца. Тёмно-карие глаза придавали его взгляду глубину. Однако она становилась бездной для каждого, кого он не хотел впускать в свою душу. Его крепкая и подтянутая фигура подчёркивала уверенность и силу. Те, кому доводилось встречаться с Антонио, отмечали, что он умел быть впечатляющим.

Итальянец не мог не понять красноречивого молчания и потому изобразил нервную улыбку.

— Мне не нравится, как ты на меня смотришь, Бинуччи. Всем покажется, что мы враги, — он широко раскинул руки, окинув собравшихся на залитой полуденным солнцем лужайке гостей. — А кто эта прекрасная signora? — он нарочито произнёс «синьора» по-итальянски и потянулся, чтобы попросить руку сопровождающей Антонио молодой женщины.

Та не без скрываемой неприязни всё же позволила её поцеловать.

— Франческа Фумагалли, — представилась она.

— Дорогая, тебе не обязательно с ним разговаривать, — насмешливо подметил Бинуччи. — Знакомство с Родольфо Скорсезе никогда не будет полезным.

— Я приятно удивляю, — наконец отпустив руку Франчески, итальянец окинул её масленый взглядом.

Красное платье на бретелях, подчёркивающее наиболее выгодным образом женскую фигуру, гармонично сочеталось с белым костюмом её спутника. Волны каштанового каре оттеняли длинную тонкую шею, а элегантная подвеска заостряла внимание на открытых ключицах. Изогнутые брови, тонкий нос, пухлые приоткрытые губы и выраженные контуры лица – она относилась к себе с большой строгостью и прекрасно владела женскими хитростями.

— Не люблю сюрпризы, — с естественной вежливой улыбкой ответила Франческа.

За спиной проявляющего галантность итальянца возник другой – выше первого на голову, худой и степенный, возрастом около пятидесяти лет, с осунувшимся лицом и тёмными кругами под глазами. Никострэто Чино – верный друг и консильери[1] дона Амичи.

— Антонио. Синьора. — поприветствовал их коротким кивком подошедший.

— Он меня ждёт? — ответил вопросом на приветствие Бинуччи.

— И тебе стоит поторопиться. — подтвердил мужчина.

Оставив кучерявого ухмыляться позади, они направились к дому. Поместье прошлого столетия в стиле греческого возрождения, отреставрированное и выкрашенное в белый. С яркой простой лепниной, фронтоном и широким фризом на фасаде, колоннами на входном крыльце и узкими окнами по обе стороны от двери. Ранее оно принадлежало магнату. Когда же тот разорился, всё его имущество было выставлено на торги. Поговаривали, что у семьи Амичи были свои с ним счёты. Поэтому отец нынешнего владельца – Микеля Амичи – был готов заплатить довольно внушительную сумму. Благо ему не пришлось: подожжённым поместьем были заинтересованы немногие.

Ступая на носках, поскольку высокие и тонкие каблуки подаренных ей брендовых туфель утопали в ровно подстриженном газоне, и опираясь на руку Антонио, Франческа с тихой усмешкой произнесла:

— Я же больше никогда его не встречу?

— Скорсезе славный парень. — с такой же усмешкой ответил Антонио. — Как любому цепному псу, пока не дадут команду, он безобиден. Тебе не нужно быть с ним вежливой, он никогда не станет кем-то важным в семье.

— Но он всегда может решить стать главой собственного клана, — женщина с многозначительной улыбкой посмотрела на Антонио.

Их перебил шедший впереди Никострэто. Говоря, мужчина не обернулся:

— Будь осторожен, — по всей видимости, он обращался к Бинуччи, — дон[2] Амичи сегодня в скверном настроении. Воздержись от любых упоминаний о кубинцах. — Дойдя до двери, он потянул её на себя, галантно пропуская вперёд Франческу.

— Антонио Бинуччи! — восклицая и широко притворно улыбаясь, их в холле приветствовал неизвестный Франческе мужчина.

Глава 2

— Дон Микеле. — Антонио поспешил пройти к письменному столу, за которым сидел глава семьи Амичи, и на правах его бывшего воспитанника получить благословение.

Крёстному отцу исполнилось семьдесят шесть лет. Резкие черты изъеденного морщинами лица, тяжёлый подбородок, пронзительный, предупреждающий взгляд чёрных глаз, густая зачёсанная седина. Коренастая фигура в строгом костюме – он держался с превосходством и уверенностью. Его движения были размашистыми и свободными, а голос властным и громким.

— Антонио, — позволив поцеловать себе руку, дон Амичи заключил Бинуччи в крепкие объятья: — Я говорил тебе, что если появишься у меня на глазах, я переломаю тебе ноги?

— Прошло уже семь лет, но дон Микеле всегда держит своё слово. — Если бы Антонио и дон Амичи в этот момент не улыбались, Франческа подумала бы, что угроза была настоящей и сейчас и впрямь должно было последовать наказание.

— В этом мире есть три святые вещи, — пояснил Микеле Амичи. — Святая София Сицилийская, клан и семья. И что, скажи мне, делать, если за тебя просит моя дочь, а гостей за праздничным столом убивать нельзя? — Он засмеялся каким-то грудным смехом. — Надеюсь, ты сможешь быть полезен. — Заинтересованный взгляд босса перешёл на Франческу: — Кого ты мне привёл?

Антонио поманил Франческу, представляя:

— Франческа Фумагалли.

— Рада, что мне позволено с Вами встретиться, — оставаясь вежливой, с внутренним волнением поблагодарила Франческа.

Дон подал руку и ей, чтобы сопровождавшая Антонио женщина тоже смогла получить его благосклонность. А сам с восклицанием спросил:

— Антонио, какого чёрта на празднике моей дочери делает журналист?! — На этот раз выражение его лица было серьёзным. Но Антонио хорошо знал своего наставника.

— Франческа оставила карьеру на телевидении. — и добавил: — Но ещё не растеряла полезных связей.

— Francescа Fumagalli, — повторил дон Амичи её имя уже по-итальянски.

— Molto piacere. La ringrazio, — отозвалась Франческа.

— Lei parla italiano? — с интересом поинтересовался Микеле Амичи.

— Non parlo bene italiano, — призналась Франческа.

— La tua famiglia è originaria di Piazza Armerina?[1]

— Мои родители, брат и я родились и выросли в Америке, — ответила Франческа. — Но, насколько знаю, семья отца родом из Позитано[2] . Простите, боюсь, мой итальянский исчерпан. — Она скрыла смятение за неловкой улыбкой.

— Антонио, итальянский этой синьоры куда лучше твоего, — снова рассмеялся дон Амичи. — Моя семья вышла из Сортино[3] , — поделился он. — Всегда нужно помнить свои корни. — На этой фразе он посмотрел на Антонио и вновь перевёл внимание на Франческу: — Имей я дело с Вашим дедом, то не доверился бы мужчине с фамилией Фумагалли. Раньше люди знали, какой смысл нужно вкладывать в имена[4] .

— Но я женщина, — теряя остатки уверенности, подметила Франческа.

— А женщинам и журналистам я не доверяю никогда.

Слова главы клана являлись скорее обычным пренебрежением. Франческа смолчала.

— Дорогая, ты, должно быть, устала. Подожди меня снаружи. — Бинуччи приобнял Франческу за талию и тяжело поцеловал её в висок.

Она возражать не стала. Единственным её желанием было поскорее покинуть кабинет.

— Хотя, — послышалось ей вслед голосом Микеле Амичи, — если после знакомства с синьорой Фумагалли кто-либо пожалуется на наличие новых проблем, у меня будет весомый повод наконец с тобой покончить. — Он поднял уголок губ, глядя на Антонио.

Франческа оставила их позади, и Никострэто запер за ней дверь. После чего взял из шкафа деревянный ящик и, достав из него три отменные кубинские сигары, предложил первую дону Амичи, вторую протянул Антонио, а последнюю взял себе, устроившись в кресле в тени у входа и закинув ногу на ногу.

Антонио сел в высокое кресло напротив стола дона Микеле. Сам же Амичи остался стоять возле окна, надавив на створку жалюзи, чтобы было удобнее наблюдать за происходящим на заднем дворе дома. Комнату заполнил сигарный дым.

Некоторое время все они находились в молчании, поскольку понимали, что разговор предстоял весьма сложный. Первым, дозволяя начать, заговорил Амичи:

— Кубинцы сильно подпортили мои отношения с доном Рикардо. А Нью-Йорк не любит, когда поднимается шумиха.

Пренебрегая недавними предостережениями Никострэто Чино, Антонио сразу с живостью влился в разговор:

— Он никогда не отличался сильной привязанностью к традициям. Поэтому и он, и его люди в первую очередь стремятся к прибыли. Для них это только бизнес.

— Кубинцы не предлагают выгодных условий, но всё равно заполняют наши кварталы своей дрянью. А что это значит, Антонио?

— Уверен, что никто из семьи не стал бы выдавать им наших козырей.

— Ты хочешь омрачить мой праздник, Антонио. И за ложные обвинения можешь поплатиться головой.

— Каждый Ваш будущий день омрачили до меня. И мои тоже. Я встретил их товар уже и на своих улицах. А любую крысу нужно давить, пока она мелкая и ещё не расплодилась. — Он сделал глубокую затяжку.

Глава 3

— Для тебя это не опасно? — спросила Франческа, вернувшись из душа. Антонио дожидался в постели. Он поманил её рукой, и она, сбросив полотенце, легла к нему под одеяло.

— Что сказал Чино, когда вышел из кабинета? — Антонио крутил в пальцах её локон.

— Спросил, что бы я хотела выпить.

Антонио вновь усмехнулся.

— Почему это так важно? — спросила Франческа.

— Видишь ли, милая, я оказал дону Микеле малую услугу. Поэтому в тот момент, если бы всё в действительности происходило так, как ты видела со стороны, Чино должен был думать не о тебе, а о том, в какое именно место засадить пулю Бьянки, понимаешь, о чём я? — он снисходительно поцеловал её в лоб.

— Хочешь сказать, они знали всё заранее?

— Дон Амичи резок, но семью держит уважением. Если бы кто-то из самой семьи обвинил этого очкарика-недомерка в том, что он сливает через своего стукача информацию о семье, тогда внутри клана Амичи начался бы разлад. Все перестали бы друг другу доверять. И хотя сейчас доверие у них подорвано, всё не настолько плохо, как могло бы быть. Я оказал лишь малую услугу, рассказав боссу то, о чём он знал и без меня. Его лояльность мне ещё пригодится. — Антонио поцеловал Франческу в щёку. — Сейчас я заполучил его в свои должники, — затем в другую и спустился к её губам, накрыв большой горячей ладонью обнажённую женскую грудь.

Чикаго – кластер международных финансов, в котором вместе, каким-то дьяволом, сосуществуют высокая культура с её музеями и малопонятными выставками современного искусства и тут же откровенный и всепоглощающий разврат. Сжирающий душу, пережёвывающий и выплёвывающий.

Здесь всё – это бизнес.

Распластавшись на юго-западном берегу озера Мичиган, он заманивает к себе туристов. Одни получают с них прибыль в отелях и ресторанах, другие – в стриптиз-клубах и казино, а третьи – на улицах, обчищая их сумки и карманы. Всё это – бизнес.

Утром ты можешь выпить отменный кофе с глазированным пончиком, в обед послушать уличный афроамериканский джаз, вечером с балкона небоскрёба наблюдать прекрасный закат, а ночью молить о том, чтобы Бог ниспослал всему городу второй Великий пожар[1] .

Здесь ты можешь быть почтен и обожаем, а уже через час, в традициях лучшего гангстерского кино, заглатывать бетон или получить «послание» в лоб, а вместе с ним и найденную неподалёку – и только поэтому убитую вместе с тобой – помойную крысу.

Здесь всё – это бизнес.

Снятая тобой девка, как только ты спустишь на неё недельную зарплату, будет крутить прелестями на коленях другого неудачника. Вчера тебя могли носить на руках за вклад в благотворительный фонд, а сегодня журналисты разболтали о том, на чём ты сколотил капитал. И твои деньги уже стали грязными. Сколько ещё раз объяснять тебе, что всё это – не более чем бизнес?

Жаркое июльское утро, влажный воздух после ночного ливня, смывающего грехи этого города. Вы думаете, здесь преступность процветала только в двадцатые годы прошлого столетия? Никто не согласился бы отказаться от принадлежащего ему лакомого куска сочного бифштекса. Просто теперь его делят избранные.

И большая часть подпольного мира стала легальной. Зачем лишний раз подставляться под пулю или нож, если у тебя под боком Чикагские торговая палата и биржа?

И пока ещё никто не отменял лицензии на развлекательные заведения квартала, прозванного Quartiere dei Santi – кварталом «Святых».

Можно ли назвать истинным итальянцем того, кто родился и вырос в Америке? Мать Антонио звали Клариссой Белл, и была она простой официанткой, разливавшей в призаправочной забегаловке кофе и приносившей яичницу с вафлями автостопщикам, прилизанным семьям, колесившим по стране в отпуске, и, естественно, дальнобойщикам.

Однажды ей посчастливилось приглянуться итальянцу по имени Дженнаро Бинуччи. Он не был посвящён в семью, но считался хорошим цепным псом. Позже Антонио слышал, что таких в семью не посвящают, и вместо этого без зазрения совести используют. И пользовались старшим Бинуччи ровно до того, пока Антонио не исполнилось пять лет.

Зимним вечером к ним в дом заявилась полиция. Если раньше Кларисса их боялась, в тот день она, закончив плакать, вздохнула с облегчением. Антонио не помнил лицо отца, всякий раз он всплывал в его памяти чёрным ужасающим силуэтом.

Если отец и приходил домой, то заваливался пьяным. И тогда либо сорил деньгами, либо срывал на жене и малолетнем сыне злость. Многие думали, что шрам, украшающий бровь Антонио, он получил во время стычки. Только вот бой был неравным. Ему в голову прилетела хрустальная пепельница, когда он, плача от гнева, стоял, вцепившись в ногу матери, и, защищая её, со всей ненавистью прожигал взглядом отца.

Видимо, отец был слабаком настолько, что был не в состоянии выдержать осуждающего взгляда ребёнка.

И когда в приемном покое Антонио накладывали швы, он молился своему святому, чтобы тот поскорее забрал его от отца. И эти молитвы были услышаны. Не прошло и полугода, как настал тот освободительный день.

Эту историю знали практически все, даже копы. Кто ещё может быть так болтлив, как те, кому нужно было бы молчать? Никто не расскажет тебе о том, как были отмыты предъявленные во время допроса суммы, и на каком из складов заперт нужный федералам контрафакт. Но поболтать о нелёгкой жизни любят все.

Глава 4

Квартал Дей-Санти был известен своими клубами и барами. Один из многочисленных центров развлечений. Скрывшись за железной дверью от посетителей и танцующих для них девушек, Антонио лично пересчитывал наличность. Вместе с ним в комнате с сейфом находился его консильери Агостино Джованелли. Уже не молодой, но вполне живой мужчина шестидесяти трёх лет, с густой сединой, высоким лбом, коротким носом и опущенными уголками глаз и губ. Чем-то отдалённо он напоминал англичанина, особенно когда приподнимал подбородок. Да и имя ему родители выбрали, явно не представляя, что когда-то он, окончив консерваторию, подастся на юридический. И только для того, чтобы стать в будущем консильери ныне почившего мирной, но нелицеприятной смертью, дона Марино.

Антонио его старательно игнорировал. Но Агостино, завершивший срочный звонок, вновь посмел его отвлечь:

— Антонио, прости, — сказал мужчина, годящийся ему в отцы. — Знаю, ты не любишь, чтобы тебя перерывали, но так же ты просил сказать, когда к тебе придут из окружного отдела городского развития. Не знаю, зачем он притащил с собой своего секретаря…

— Она не секретарша, а заместитель, — закончив пересчёт и складывая пачки вместе, ответил Антонио. — Сейчас у каждого мелкого папконоса в этом городе есть свой заместитель.

— Я должен был узнать.

— Порой я завидую дону Амичи, потому что у него есть Никострэто Чино. И поэтому ему не нужно помнить все детали.

— Я понял. — с достоинством принял замечание консильери.

— И ещё, — добавил Антонио, поднимаясь со своего места и подходя к Агостино: — Раз уж дела схожи… Франческа гордая и не рассказывает мне всех своих проблем. Но её адвокат не в силах помочь ей, а я уверен, что мой с этим сможет справиться.

Агостино Джованелли в ответ коротко кивнул, принимая и это поручение.

В одной из комнат скрытой части заведения главу семьи Бинуччи ожидал мужчина лет тридцати, явно нервничающий и желающий вернуть себе хоть какое-то самообладание, положив руки на раздвинутые ноги. Рядом с ним, не уютно себя чувствуя, в деловом костюме с юбкой, сидела блондинка с высоким хвостом на голове и в очках – его заместитель.

Антонио по-хозяйски прошёл в комнату и сел на диван слева от них.

— Не хотел опаздывать, — неискренне повинился Антонио.

— Вы занятой человек. — Тревога официала[1] , похожая на карикатурную, добавляла его виду искусственность.

— Как погода снаружи? — Антонио явно издевался.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарил его официал. — Вроде, тепло.

— Вроде? — усмехнулся Антонио. Но не стал продолжать своё издевательство, а наконец перешёл к сути: — Вы же знаете, зачем я вас вызвал?

— Насколько мне передали, из-за вопроса о выселении миссис Гарсии.

— Точно. — звонко ударил себя по ноге Антонио, позже получая удовольствие от испуга мелких сошек, не ожидавших этого. — Обстоятельства сложились таким образом, что за моей помощью обратились родственники миссис Гарсии. Она добрая, порядочная и законопослушная женщина, всю жизнь работавшая на благо этого общества. Но, как выяснилось, общество благодарить её за это не собирается. И оно решило, что если миссис Гарсия уже не в состоянии себя защитить, то политики вроде вас могут выставить её на улицу с непогашенными счетами по аренде. Как я должен это понимать?

— Мистер Бинуччи, всё, что я могу – это следовать протоколу. Поскольку миссис Гарсия более не работает в фонде, она обязана вернуть арендуемое жильё и погасить долг, так как арендатором выступает её работодатель, а не она.

— Меня такой ответ не устраивает, но пока ещё я вежлив. Поймите, Яксли, — фамильярно обратился к нему Антонио, — я не юрист и не политик. Поэтому и мыслю более логично и справедливо. И считаю, что вы не можете выселять женщину, отдавшую фонду двадцать лет примерной работы, на улицу, и к тому же с долгами, с которыми ей не справиться.

— Я понимаю Вас, мистер Бинуччи...

— Нет, Яксли, ты меня не понимаешь.

— Простите, — вмешалась его заместитель. — Я лично общалась с миссис Гарсией. И, как мне казалось, смогла донести до неё проблематику. Ей неоднократно были высланы требования о выселении, которые она проигнорировала. Поэтому мы вправе обратиться к ней с требованием покрыть образовавшийся за этот период долг.

— Милая, — ухмыльнулся Антонио, — ты так умно говоришь, словно стараешься скрыть, что на самом деле ты тупая.

— Если миссис Гарсия, — поспешил разрядить обстановку Яксли, — пожелает, она может обратиться в суд. Мы же простые исполнители, — словно умоляя, произнёс он последнюю фразу.

— Агостино, — обратился к своему консильери Антонио, — мне кажется, наш дальнейший спор бессмысленнее. Если закон таков, а они лишь его исполнители, то далее занимать эту комнату незачем. Мы требуем не с тех людей. Пусть их проводят к выходу и позаботятся об их безопасности. Ненавижу терять время попусту.

Джованелли вывел их к лестнице, оставив на попечение дежурившего возле неё молодого итальянца, предварительно что-то шепнув тому на ухо.

Яксли с опаской посмотрел на обоих, но всё же решил сделать первый шаг.

— Знаете, — остановил его парень, — моя тётя посвятила свою жизнь работе. И сама вырастила своих детей. Я часто зависал у неё в той квартире.

Глава 5

— Ваше рабочее место, — приветливо, ровно настолько, сколько платят секретарю главного редактора третьесортного журнала, сообщила Лаура. — Джейкоб хотел поприветствовать Вас после обеда. Если ко мне никаких вопросов больше нет, то располагайтесь.

Она указала на рабочий стол с компьютером, огороженный от остальных невысокой перегородкой. В студии «FNC» у Франчески был личный кабинет, в котором умещался стодюймовый проектор. Стоило Франческе её сдержанно поблагодарить, Лаура немедленно сгинула.

Франческа вновь посмотрела на своё место, которое кто-то другой непременно счёл бы комфортным, и к горлу подступило чувство отвращения. Настолько невыносимое, что ей хотелось сжаться и в это же мгновение покинуть здание журнала. Может, одолжить небольшую сумму у Антонио и устроить себе хотя бы месяц свободной и беззаботной жизни? Неплохая идея. Но Франческа так не могла, не умела.

Всё, что принадлежало ей, – она добилась сама. Хорошее авто, именитый гардероб, брендовые косметика и парфюм, улучшенные условия страховки и безупречная кредитная история. На данном этапе жизни ей этого хватало, но не было достаточно. Франческа хотела большего. Глупо желать покорить только половину Эвереста в мире, где запоминают исключительно тех, кто взошёл на его вершину.

Небрежно бросив на стол коробку с вещами, она скрылась за поворотом в туалет. С трудом удержав нахлынувшую дурноту, Франческа смочила лицо холодной водой – когда впервые появились эти симптомы? Беспокойные пальцы вновь требовали что-то крутить. Как могла она позволить себе опуститься на дно, с которого с таким упорством долгие годы выбиралась?

Уже только от нахождения в этом здании её тошнило, и даже люди, работающие здесь, вызывали неподдельное отвращение. Она не справится. Франческа Фумагалли была рождена для того, чтобы летать высоко и лично писать свою историю, но сейчас она еле ползла по земле и следовала на то место, которое ей указали, и куда она поклялась себе не возвращаться.

Франческа оперлась на раковину и внимательно взглянула на своё отражение в зеркале. Словно гипнотизируя, она сосредоточилась на своих зрачках.

— Кто тебе разрешил проявить слабость? Держи себя в руках. — Идеально подведённые губы скривились в гримасе злости. Если бы Франческа могла, она со всей силы ударила бы чем-нибудь в зеркало. Но тогда к ней сбегутся все из этой паршивой редакции. — Это твой урок. Если ты не можешь выдержать маленькую проблему, то чего попросту тратишь воздух? — Её ярость становилась сильнее.

В туалет кто-то вошёл, и Франческе пришлось сделать вид, будто она поправляет макияж, ведь её слабость никто не должен увидеть.

Когда новая коллега, поприветствовав, скрылась в одной из кабинок, Франческа вернулась к рабочему столу. Здесь много людей, поэтому ей нельзя оставаться собой – она продолжит дома.

— Антонио, у нас проблемы. — В его кабинет влетел один из охранявших его солдат[1] . — По кварталу пролетело несколько машин с копами. Все в сторону моста.

Следом в кабинет стремительно вошёл Агостино.

— Антонио, нам подбросили подарок.

— Срань. — быстро поднялся из глубокого кресла Бинуччи. Он вышел так поспешно, что бокал виски, отставленный им на журнальный столик, чудом не перевернулся, а антикварная пластинка граммофона осталась доигрывать свою песню. — Какого чёрта случилось? — сам себе высказывал Антонио, подходя к патрульным машинам. — Слетелись голодными собаками, будто я их не кормлю. — Последние слова были произнесены так чётко, что их расслышал с достоинством рядом поспевающий Агостино. — Детектив Росс, — приветственно протянул руку и улыбнулся Антонио, — рад, что вы не даром проедаете деньги налогоплательщиков.

— Поступил вызов, мы не могли не отреагировать. — скрывшись от ненужных глаз за опорой моста, пожал ему руку в ответ детектив. По обе стороны осушенного водоканала, как и по периметру ленты оцепления, начали собираться зеваки.

— Медленная реакция, — зло усмехнулся Бинуччи.

— Я перехватил дело по дороге. И единственное, что от меня требовалось – это успеть, поэтому времени на сообщение не было. В реке обнаружили труп. — он указал на место оцепления неподалёку. — Мужчина, латинос, тридцать семь лет, — детектив открыл папку с протоколом и передал её Бинуччи. Тот не побрезговал ознакомиться. — По предварительным данным это Фредо Гальвес.

— Кубинцы – не латиносы. — с назиданием в голосе исправил его Бинуччи.

— По правде говоря, мне совсем до задницы, Антонио. Труп на твоей территории, и проблемы у тебя серьёзные. Скоро весь квартал наводнят федералы и постучатся к тебе на вечеринку. Тебе оставили послание.

— Фредо Гальвес снабжал меня некоторой информацией. — кратко поделился Антонио.

— И почерк кубинцев слишком очевиден.

— Как вовремя, — с силой провёл по волосам Антонио, и резко развернувшись, направился обратно к клубу. Но затем внезапно вновь повернулся и подошёл к детективу вплотную: — Ты должен это уладить, — сдерживая гнев, Бинуччи поднял к лицу детектива указательный палец.

— Каким образом? — с иронией и возмущением обрушился на него в ответ Росс.

— У меня на носу важная сделка, — без углубления в детали пояснил Антонио. — И если здесь будут ошиваться копы, мне будет трудно её провести.