Крик в пустоту

Глава 1. Наследие старого дома

Последний луч заката, густой и почти осязаемый, как апельсиновый мармелад, медленно тонул в мареве городской пыли за окном Вики. В опустевшей квартире повисла знакомая, почти уютная тишина, пахнущая остывшим кофе, пылью на книгах и легкой грустью одинокого вечера. Вика не спеша собиралась, готовясь к встрече с друзьями. Движения ее были медленными, будто она сама тянула время, откладывая момент, когда придется надеть маску легкой и беззаботной девушки.

Ее взгляд зацепился за старую фотографию в деревянной рамке на книжной полке. Лето. Поле. Они все там, лет пять назад, кажется, на дне рождения Аси. Она сама, со смеющимися глазами, закинула голову, а Ден обнимает ее за плечи, его лицо тоже расплылось в улыбке, а глаза щурятся от солнца и счастья. Чуть поодаль Ася прижалась щекой к плечу Гриши, а тот, стараясь сохранить свой фирменный скептический вид, не мог скрыть мягкой, почти нежной улыбки, глядя куда-то в сторону. Люси снимала их всех на старый фотоаппарат, ее смуглое, выразительное лицо с прищуром ясновидящей было спокойным и словно бы знающим что-то, что остальным было неведомо.

Теперь все было сложнее, оплетено паутиной взрослых проблем и невысказанных слов. Ден и его вечное, чуть снисходительное «Лимончик!», за которым скрывалась неуемная, порой пугающая своей безрассудностью жажда жизни, вечная погоня за новыми ощущениями, чтобы заглушить внутреннюю пустоту. Гриша, все глубже уходивший в виртуальные миры, будто стены его комнаты могли надежно защитить от реальности, в которой, как ему казалось, не было места его тихим, но глубоким чувствам к Асе. И сама Вика, мастерски прятавшаяся за ширмой легкого флирта, шумных вечеринок и показного равнодушия от чего-то более важного, чего-то настоящего, что медленно, но верно ускользало сквозь пальцы, как песок.

Мысли прервал настойчивый звонок. Ден. Его бархатный, обычно такой уверенный и полный легкой насмешки голос, сегодня звучал сдержанно, натянуто, почти серьезно.
«Лимончик, слушай внимательно... Аська с Люсей вчера решили, наконец, разобрать чердак в бабушкином доме. Знаешь, тот самый, на Садовой. Так вот, нашли кое-что... Странное. Не игрушки какие-нибудь или старые платья. Нет. Какую-то шкатулку. Деревянную. Старую-престарую, почерневшую, будто ее обожгли изнутри. С резьбой... жутковатой». Он сделал паузу, и Вике почудилось, как он закуривает на том конце провода. «Бабушка Люсина, Елизавета Матвеевна, всегда была... особенной. В городе ходили легенды. Говорили, у нее был дар. Или проклятие. Не знаю. Мне как-то не по себе от этой находки, честно. Чувствую, пахнет бедой. Но девочки, особенно Ася, просто горят желанием все это показать, разобраться. Приезжай, а? И... захвати Гришу. С ним ты всегда ладила лучше всех, он тебя хоть слушает».

Вика вздохнула, положив телефон на стол. «Особенная» — это было еще очень мягко сказано. Елизавета Матвеевна Светлова, бабушка Люси и Аси, была настоящей местной легендой. Женщина не от мира сего. Знавшая свойства всех трав, умевшая заговаривать кровь и отводить дурной глаз. Шептали, что она не просто знала, а именно что общалась с «тем, что по ту сторону», и в своем старом, полузаброшенном доме на самом отшибе города хранила вещи, которым не место в руках простых смертных. После ее загадочной, скоропостижной смерти, о которой не любили говорить, дом словно замер, опустел, медленно наполняясь тишиной, пылью и шепотом прошлого.

***

Дом и правда казался застывшим во времени, законсервированным в янтаре ушедших лет. Воздух в гостиной был густым, сладковато-пряным, с явной примесью запаха старого дерева, воска и высохших, истлевших трав, разложенных когда-то по полочкам бабушкой «для сушки». Пыльные солнечные лучи, похожие на световые мечи, пробивались сквозь щели в ставнях, освещая мириады танцующих в них пылинок. Повсюду стояла старая, тяжелая мебель, покрытая желтыми кружевными салфетками, а на стенах висели выцветшие фотографии в рамках.

«Вот она, наша сокровищница!» — Ася, всегда восторженная и эмоциональная, смахнула с массивного, покрытого патиной времени сундука солидный пласт паутины. Люси молча наблюдала, прислонившись к косяку двери, но ее обычно спокойные, глубокие глаза выдавали легкое, почти детское волнение и любопытство. Гриша, как всегда, уткнулся в телефон, но Вика заметила, как он украдкой поглядывает на Асю, на ее оживленное лицо.

Шкатулка, извлеченная из недр сундука, была одновременно прекрасна и пугающа. Сделана из темного, почти черного дерева, на ощупь неприятно холодного, будто вобравшего в себя ледяной холод сотен зим. Она была инкрустирована желтоватой костью с причудливой, витиеватой резьбой, изображавшей то ли сплетающихся змей, то ли душащие все живое корни древнего дерева. Она была невероятно тяжелой для своих размеров.

«Бабушка... она всегда запрещала нам даже близко подходить к этому сундуку, — тихо, почти шепотом, сказала Люси, осторожно проводя пальцами по крышке шкатулки. — Говорила, что это не для живых. Что это ключ. Но... к каким дверям? К каким мирам?» В ее голосе звучало не столько страха, сколько благоговейного трепета перед наследием предка.

Гриша, наконец оторвавшись от экрана, подошел ближе. Его пальцы, длинные и тонкие, осторожно, с любопытством исследователя, провели по замысловатой резьбе.
«Это... это не просто орнамент, — пробормотал он, вглядываясь. — Это письмена. Очень и очень древние. И... знаете, они кажутся мне знакомыми...» Он нахмурился, листая в памяти архивные файлы. «Я видел нечто подобное, когда копался в старых газетных вырезках, изучая дело Вольских. Эти символы... они очень похожи на те, что были связаны с тем самым сибирским культом».

Вика почувствовала, как по ее спине пробежал ледяной, тошнотворный страх. Дело Вольских. Сибирь. Таинственное исчезновение девочки. Проклятое зеркало-портал. Неужели эхо той жуткой истории докатилось и сюда, до их тихого городка?

Ден, пытаясь разрядить нарастающее напряжение, уже с азартом расставлял на столе жутковатые деревянные фигурки, найденные в шкатулке рядом с доской.
«Ну, народ, раз уж нашли, давайте глянем, что за игра тут у бабушки в запасе? Может, она в «Монополию» на костях предков играла? Или в «Дженгу» с призраками?» — он хлопнул себя по коленям, но его шутка прозвучала фальшиво и неубедительно, затерявшись в гнетущей атмосфере дома.

Глава 2. Первая связь

Напряжение в гостиной витало в воздухе, густое, тягучее, как мед. Осязаемое. Казалось, его можно было резать ножом. Даже пылинки, танцующие в лучах закатного солнца, теперь двигались медленнее, ленивее, будто и они попали под действие невидимого, сковывающего поля.

Ден первым не выдержал этой давящей тишины, пытаясь вернуть себе ощущение контроля, привычную роль лидера и заводилы. «Ну, это конечно круто! Наш личный, эксклюзивный квест в виртуальной... или не очень... реальности. Я с тобой, Ась, не пропадешь!» Он с излишней, показной бравадой поставил свою фигурку рядом с ее. Его движение было резким, слишком громким, грубым в этой наполненной древней магией атмосфере.

Гриша наблюдал за ним с привычной легкой грустью и долей зависти. Он всегда завидовал этой легкости Дена, его умению действовать, не оглядываясь, не рефлексируя, не прокручивая в голове десятки вариантов развития событий. В отличие от него самого, вечно сомневающегося, прячущего свои настоящие, глубокие чувства к Асе за высокой стеной иронии, сарказма и экранов цифровых устройств. Сейчас он видел, как тонкие пальцы Аси слегка дрожат, как она пытается это скрыть, и ему до физической боли хотелось взять ее руку в свои, успокоить, сказать что-то ободряющее. Но он лишь сжал в кармане свой телефон, стиснул зубы и промолчал, как всегда.

«Я иду за тобой, — сказал Ден, и в его голосе появились неискренние, актерские нотки, будто он играл в плохом спектакле. — И... кажется, я вижу чей-то след на земле. И чувствую... прямо на себе, на спине, чей-то тяжелый, пристальный взгляд».

Воздух в комнате снова изменился, сдвинулся. К хвое и мху, которые они чувствовали секунду назад, добавился тяжелый, звериный, почти невыносимый дух, а по спине у Вики пробежали ледяные, противные мурашки. Ей не просто почудилось — она увидела краем глаза, как в самом темном углу комнаты, прямо за спиной Дена, тень на миг стала неестественно густой, плотной, обрела зыбкую, но отчетливую человекоподобную форму.

«Довольно!» — резко, почти грубо сказал Гриша, вскакивая с дивана. Его собственная резкость, вырвавшаяся наружу, удивила его самого. «Это не игра, Ден! Ты не понимаешь? Это что-то настоящее, опасное, мы даже не представляем, с чем имеем дело! Мы как дети, которые нашли в лесу снаряд и стучат по нему палкой!»

«А понимание, друг мой, приходит только с действием, — парировал Ден, но его уверенность уже дала серьезную трещину, в глазах читалась неподдельная тревога. — Мы уже в этом. Мы уже сделали первый ход. Теперь надо идти до конца, чтобы понять правила».

Именно тогда Люси, молчавшая до этого, словно погруженная в свои мысли, взяла свой амулет — тот самый, черный, холодный камень со спиралью и глазом в центре. Ее лицо стало восковым, безжизненным, взгляд ушел куда-то вглубь себя, стал пустым и невидящим. «Я нахожу... зеркало. Старое, в раме. В нем... отражаюсь не я. Там... девочка. Она в тумане. Она смотрит на меня. И она зовет... помогите...»

Комнату, словно порывом штормового ветра, заполнил запах мерзлой, спрессованной веками земли и старого, сырого, подгнившего дерева. И туман. Он не заполнил комнату физически, но возник в самом сознании каждого из них, холодный, плотный, непроницаемый. В его белесой пелене мелькнул, проплыл, как призрак, силуэт. Детский. Хрупкий. И тот самый, леденящий душу до самого основания, шепот, идущий будто из ниоткуда и сразу внутри головы: «Иди сюда...»

Ася вскрикнула, коротко и испуганно, закрыв лицо руками. Ее фигурка на доске дернулась, сдвинулась на сантиметр по замысловатой траектории. И в тот же самый миг из ее носа хлынула алая, густая струйка крови, запачкав светлую, почти белую блузку и капнув на темное дерево стола.

Комната взорвалась хаосом. Ден бросился к ней, его паника наконец полностью сломила всю его браваду, на лице остался только чистый, животный ужас. «Ась! Аська! Что с тобой?! Что это?!» Гриша, побледнев как полотно, замер на месте, парализованный не столько самим ужасом происходящего, сколько тем, что страдает именно она, и он ничего не может сделать. Вика побежала на кухню за водой и полотенцем, ее руки тряслись так, что она едва могла удержать графин.

Только Люси оставалась неподвижной, словно статуя, продолжая смотреть в пустоту расширенными, наполненными чужими видениями зрачками. «Она не одна там... — прошептала она, и ее голос звучал эхом из глубокого колодца. — Их двое. Девочка... и он. Они потеряны. Они в ловушке. Они не злые... Они просто просят о помощи...»

Пока Ден пытался помочь прийти в себя Асе, а Гриша, очнувшись от ступора, пытался с силой захлопнуть зловещую шкатулку (крышка не поддавалась, будто была намертво вварена в сам стол), Вика подошла к Люси, осторожно тронула ее за плечо.

«Люсь, опомнись. Что происходит? Кто они? Откуда?»

Люси медленно-медленно перевела на нее свой отрешенный взгляд. В ее глазах, на удивление, стояли не слепы ужаса, а слезы сострадания. «Эхо. Всего лишь отголоски. Тех, кого забрала, поглотила, но не смогла до конца переварить Изнанка. Их боль... их тоска... их любовь друг к другу... застряла здесь, в подпространстве. Они не хотят вредить. Они хотят, чтобы их услышали. Чтобы им помогли обрести покой».

В этой фразе, в слове «любовь», прозвучавшем так неожиданно, было столько недосказанности и такого глубокого трагизма, что у Вики перехватило дыхание. «Их любовь». Она невольно посмотрела на Дена, прижимающего к себе дрожащую, испуганную Асю, на Гришу, смотрящего на них с такой болью и тоской, что стало физически больно. Эта странная, жуткая игра вытаскивала наружу, на свет божий, все, что они так старательно и долго прятали глубоко внутри: свои страхи, свою незащищенность, свою любовь, свою боль.

Ася понемногу пришла в себя, ее дыхание было прерывистым и поверхностным. «Мне так холодно... — прошептала она, и ее зубы стучали. — И этот глаз... он везде... на меня смотрит...» Она беспомощно, как ребенок, посмотрела на Гришу, и в этом взгляде было столько доверия, незащищенности и молчаливой мольбы, что у него в груди все сжалось в один тугой, болезненный комок.