Кружева судьбы

1

-Дунька, Дунька, подь в избу, - на всю округу кричала с крыльца дородная женщина, повязанная чёрным вдовьим платком.

-Маманька, я туточки, - с дальнего конца улицы прибежала девчушка лет десяти с хворостиной в руке, протопала по старым доскам грязными пятками, встала напротив.

-Охти, востроглазенькая моя, - запричитала мать. – А как же нам быть-то горемычным?

-Цыц, баба, - на крыльцо из сеней вышел барский прихвостень, поставленный управляться немаленьким хозяйством помещика. – Благодари Господа-Бога и барина нашего Михал Андреича. Ужо не в чужую сторону Дуньку твою отдают. Мог бы и с дядькой вместе продать. Ан нет. Пожалел твою душу бабью, вдовью. Назар твой уж больно справный кузнец был. Эх кабы в полынье не утоп! Чего уж об этом. Гаврила Пантелеев сын ему не чета таперя. Вот и надобность в новом кузнеце у барина с барыней объявилась. Таперя модно собственную кузню не промеж дела доржать, а для прибытку, значица. Ну будя бестолку языком молоть. Собирайте пожитки. К вечеру-то избу вымести успеть надать. Здеся новый кузнец селиться будет, - приказчик, оправив нарядный камзол, отличавших служащих барской усадьбы от остальных крепостных, крепко ступая по скрипучим ступеням начищенными туфлями, спустился на утоптанную землю.

-Благодарствуйте, Савелий Саввич, - низко поклонилась женщина, пряча слёзы за ресницами.

-То-то! Ты, Варвара, - вдруг уважительным тоном обратился к ней мужчина. – Не реви зазря. Дочь вон свою собери гожа. Марфа хоть и сестра твоя, а жить всё одно придётся в людях. И Пеструху сведи вместе с Дунькой. Барыня наша Лизавета Абрамовна распорядиться изволили. Цени! Где ещё таких хозяв найти? То-то! И сама до темна явись. Хоть и прачкой служить, а непорядка барыня не любит.

Поясно раскланявшись с благодетелем, мать за руку потащила девчушку в дом. Полутёмная единственная горенка, уже лишившись привычных залатанных стареньких занавесей, отделявших семейный угол дядьки с тёткой от остальной части, казалась чуть больше привычного. Здесь во всю шли сборы в дальнюю дорогу. Вторая сноха, подвывая и причитая, связывала в узлы домашнюю утварь. Бабушка сидела на лавке, горестно вздыхая и руководя процессом:

-Вон тот черпак в узел Дуньке сувай, - указала сухим узловатым пальцем на старенький деревянный половник. – И чугунок, что самый малой, и вон ту плошку. Платок мой узорчатый ешо.

-Охти, маманька, - фыркнула женщина, упирая руки в крутые бока и выставляя вперёд беременный живот. – Чаво эт ей выделять? Чай, у родной тётки в своём селе не пропадёт!

-Инда тебя повело, Лукерья, - грозно свела брови старушка. – Ажно выть, словно по покойнику, забыла! Скряга ты, скряга и есть. Девке приданное нужно. Как язык твой бессовестный повернулся? Васятка с Фёклушкой с родными тятенькой-маманькой, да под бабкиным приглядом остаются. Хыть и на новом месте. А Дунюшка и так тятьку родного с годочка не видала, как утоп мой Назарушка, покудать барску собаку из полыньи доставал. А теперь и вовсе от родной крови отделена будет! Иих, Лукерья! Бога побойси!

-Да разе я со зла? – вскинулась женщина и вновь залилась слезами. – Я ж от горя!

-От, бабы! – в комнату вошёл коренастый мужик, заняв сразу половину небольшого пространства. – Чаво сырость развели?

-Антипушка, - проныла вторая сноха, не забывая туго увязывать занавеску с двумя тёплыми тулупами.

-Не реви коровой, - нахмурил брови вошедший. – Не на смерть лютую нас посылают. И у другого барина люди живут. Не к басурманам же!

-Да хозяйство-то как? – всхлипывая, утёрлась передником женщина.

-Дело наживное, - отрезал мужчина, скрывая за суровостью собственное беспокойство. – Савелий Саввич, дай Господь здравия, Буранка нашего и десяток курей забрать позволил, ещё телушку Ночку. Я уж к телеге привязал крепко.

-Ахти мне, - всплеснула руками Лукерья. – А хряк, а гуси? А огород ещё не поспел! Да как же так, люди добрые?

-А нусь, сынок, угомони ужо свою жану! – прикрикнула старшая в семье. – Скоро новые поселенцы явятся, а мы не ушли! Хочите с ними скарб делить? Где Васятка с Фёклушкой?

-Морковь дёргают, да лук в дорогу. Остальное собрали ужо и на телегу погрузили, - отчитался мужчина. – Айда, Варвара, провожу племяшку, сундук донесу. Кака ни на есть, а тяжесть. Мала пока ешо. Натягается в людях, небось.

-Погодь малясь, - бабушка, кряхтя, поднялась на больные ноги и потянулась к закопчённому образу в красном углу. – Спасителя мы с собой возьмем. Богородицу тута новым жителям оставим. Пологается так, по христьянски.

-Ещё мордвам ентим! И так избу, да добра сколько! – начала, было, вторая сноха.

-А ты не жаль, не жаль того, что Господом дано, - осадила её свекровь. – Благодари за дары, а за потери благодари больше! Дунюшка, кровиночка ты Назарова, кровинушка наша, - не сдержавшись, шмыгнула носом старушка. – Благословляю тебя образом Николая Угодничка. Пущай хранит дитятю! Ступайте, ступайте таперича. А и нам пора честь знать. Негоже на новом месте нерасторопными оказаться. Скорее, Антип, снеси пожитки к Федореевым и вертайся взад, - перекрестив вслед снохе и внучке, тяжело опустилась на лавку и вздохнула. – Вот, Ваня, и порушилась наша семья, - подняла глаза к оставшейся в самодельной образнице иконе и слёзно взмолилась. – Царица небесная, не оставь заступничеством внучат моих. А уж сама-то я как хочу к мужу свому Ванечке и сыночку Назарушке. Ты ужо не оставляй меня так надолго здеся.

-Да что ж ты, маманька! – всплеснула руками сноха. – Разе можно о таком просить!

-Эх, Лукерья, - махнула на неё свекровь. – Не знаешь ты вдовьей доли. Да и управь, господь, не знать тебе ентого. Глянь лучшее, всё собрала?

2

Втроём споро шли по улице под сочувствующие взгляды немногочисленных односельчан, оставшихся на пригляде за домашним хозяйством и не отправившихся в поле на страду. Выглядывавшие из оградки крепостные горестно вздыхали, качали головами, но и только. Чего ж раб супротив господина поделать могёт!

-Ох, горюшко! - вздыхал на завалинке седой, как лунь, старик Григорий, участник славной битвы под командованием одноглазого Кутузова. - Сколь годков прошло, как анчихриста Напольёна побили! А усё тако же. Скель ни живи, а усё одно, слухай барев и не ропщи, поскольку грех супротив Богом установленного порядку идтить.

-Молчи ужо, старый, - проворчала на него такая же старая, сморщенная и скрюченная жизнью старушка-жена. - От на язык-то твой наступят те!

-Да кого ж мне таперича бояться, окромя Господа Исуса Христа нашего? - бузил дальше ветеран. - Видно ли дело, дитя от родной крови отымать! Ээх! Креста на них нету!

-Да иди ты, старый, в избу, от греха подальше, - принялась толкать мужа испуганная женщина. - Прошка, чёртов сын. Возьми тятяя в избу, покедова своим поганым помелом горюшко не накликал! От, чёртов дурень! Лучшее царя-батюшки Лександра Николыча знает. Табя, старого хрыча, посоветовать не надумали!

Дуняшка старалась казаться взрослой и рассудительной. Ей хотелось плакать, как несмышлёнышу, но глянув на маманьку, она до боли кусала кончик языка и лишь крепче сжимала её ладонь. Когда слёзы подступили совсем уж к горлу и терпеть стало невмоготу, решилась поговорить о делах, обнадёживаясь, что взрослое поведение поможет справиться с детской слабостью.

-Дяденька Антип, - позвала девчушка. – Мне бы к пруду сбегать, гусей согнать.

-Не наша таперича забота, гуси енти, - мрачно одёрнул мужчина. – Пущай новики глядят. А ты, Дунька, у тётки смирной будь, не заставляй серчать. Чай без тебя полна изба. Хозяйствовать тебя обучили. Не ленись, гляди, свой кусок отрабатывай! И не реви коровой, людям эт в тягость.

-Да она ж послушная, Антип, - вступилась мать.

-Знамо послушная, чай наша кровь! – согласился мужчина, удобнее перехватывая небольшой сундук с нехитрыми пожитками девочки, женщина крепче сжала свой узел. – А всё в людях будет. Пущай привыкает чужим подчиняться. Там родни только тётка Марфа. Да и та сноха.

Свернув в огороженный плетенём двор, крестьянин опустил в пыль свою ношу и зычно крикнул:

-Хозява, примай постоялицу!

-Дуняша, - заголосила мать, прижимая к груди своего единственного ребёнка. Девчушка, не сдержавшись такоже подалась в рёв.

-От, бабы, - взволнованно крякнул дядя, стараясь скрыть собственное расстройство и набегавшие в глаза слезинки.

-Варя, - на крыльцо выскочила сестра. – Да что ж ты, сердешная моя! Да разе обижу я племяшку свою? Она ж и моя кровинушка!

-Марфуша, душа рвётся, - повернула к ней заплаканное лицо женщина. – Когда свидимся ещё?

-Аль в турки продают тебя? – нервно хохотнула хозяйка. – Чай, в господском дому будешь, не за тридевять земель!

-Что там, Марфа? – на крыльцо вышла крепкая сбитная крестьянка, всем своим недовольным видом показывая, как не рада гостям.

-Охти, Варя дочку привела, - следом появилась юркая старушка в повязанном на манер малороссов платке. – Что же ты, Христя, язву свою людям выставила? – зыркнула на женщину строго.

-Да, что я, мамаша? Вона ещё один рот кормить таперя, - чуть поумерила пыл женщина.

-А с тебя спрос? – нахмурилась старшая. – Ты за граблями явилася? Так хватай и на поле. Покос, чай, ждать не станет. А насчёт чужого рта не боись! Небось, сама так ни одного не принесла! Чего на чужое дитя взъелась?

-Всё, мамаша, меня неродёхой попрекаешь! А я разе рада, что Господь рабёнка не дал, - приуныла сноха. - Да можа это боль моя сердешная, пошто неплодна я?

-А ты на других не ворчи, глядишь, Царица Небесная и смилуется, - наставляла её свекровь. – Эвона, кажный раз змеёй шипишь на сношельниц, как забрюхатеют. А ты сироту-то пригрей. Можа и сподобишься мому Феде мальца принести. А щас иди к остальным. Да и квас прихвати с погребицы. Варя, ты ступай тожа, кабы барыня не засерчала. Приглядим мы за Дуней твоей. Чай, не нехристи какие.

-Благодарствуйте, на добром слове, - низко до самой земли склонилась женщина. – Я вота, приготовила, - спешно залезла рукой в узел и вытащила узелок поменьше. – Ето от мово приданного. Серги маманины с бусами и рушники расшитые. За ласку к Дуняше моей, - не сдержавшись пустила слезу, тут же широко размазывая по щеке.

-Будя, глупости ето, - проворчала старушка. – За уважение Бог благословит, а узелок, Марфа, в сундук упрячь. Глянуть не успеем, а уж Дуньке приданое надать будет. Вот и сгодится от родной мамаши благословение. Ступай, Варвара, не трави душу сабе и дитю.

Ещё раз поклонившись, мать снова прижала плачущую дочь к себе. И не отпускала бы, да с баркой волей лучше спор не держать.

-Антип, - позвала старшая. – Настасье поклон передай от меня и деда мово. Пущай за внучку не беспокоится. Не у чужих. Свои. Все под Богом ходим. Не равён час! Барска воля крепостных не слухает. Езжайте с Богом. Да мать береги! Без матери трудно будет.

-Благодарствую, тётка Василиса, - поклонился мужчина. – Дунька, слухай старших. И Пеструху из стада встреть, уйдёт по старой памяти на знаемый двор. Айда, Варвара. Не след мешаться людям, - кивнул женщине.

Мать, тяжко вздохнув, оторвалась от дрожащего тельца, подхватила узел своих вещей и поспешила вслед за деверем, заставляя себя не оглядываться назад.

-Ну чаво, чаво слёзы льёшь? – Марфа принялась утирать лицо племяшки нестиранным передником, от которого вкусно пахло щами. – Митька, Прошка, чаво за стогом таитесь. А ну, сундук сеструхи в избу тащите, да у дальней стены ставьте. На ём и спать будешь, - вновь обратилась к девчушке, проследив глазами за своими семи и восьмилетним сыновьями. – Ты своё добро не вымай. Пущай хоронится до взамужества. А Пеструшку привела, ето гожа! Она молока много дасть. А потом от неё тебе телушку и бычка в приданное отрядим. Не боись! Голыдьбой не оставим! И мужика справного найдём, из хорошей семьи. Не пропадёшь, - так успокаивая, повела приёмыша к летнику, где под навесом на обмазанной глиной печурке вовсю кипело варево. – Сейчас с братьями на покос обед снесёшь, посля на дойку сходим. А как стемнеет сено сюды привезуть и складывать зачнём. Нат-кось, хлебай скорее, - поставила перед племяшкой миску со свежими щами.

3

На крыльце при ярком свете луны, вооружившись липовой корой, трое братьев заготавливали лыко, чтобы в полузимник (ноябрь) неторопясь плести на большую семью добротные лапти на выход: для повседневной носки и солома сгодится. Однообразная работа требовала разговоры, чтобы не заснуть ненароком, не выполнив надобное.

-Задал барин загадку, - задумчиво протянул средний Борис. – Всю семью покойного дядьки Ивана на Урал продал. Чегой-то не угодили они? Антип мужик старательный. Хозяйство блюдёт. Вона Пеструху аж лоснится. Гусей барских, опять же, доглядывал. Отродясь чужого не взял.

-Дык, кто их, барев-то, поймёт. И бывший помещик Федореев в одночасье для Андрея Димитрича, батюшки барина нонашнего Михал Андрееча на гончую сменял нашего тятю с мамашей. Да ещё лошадь дал впридачу. Хорошая гончая, сказывают, была. Хочь и немолодая ужо. А на развод сгодилась, - поделился всем давно известной историей старший Фёдор. – Девчонку, Дуняшку, жаль, вот. От родных кровей оторвали. Кабы с бабкой родной была под доглядом.

-А ты сам и догляди, - встрял младший Тимофей. – Може, Бог табе с Христей и припас дитя так-то.

-У ей родная тётка есть. Марфа, - нахмурил брови первый брат, больше для порядку, чтоб не показывать младшим, как радуется сердце. Не по-мужицки бабьи нежности наружу выказывать.

-От, чудак-человече, - хмыкнул третий. – Ты сам посуди, Фёдор. У нас с Пелагеей Егорка да Демид, слава Господу, до взрослого доросли. У Бориса из шестерых четверо в живых остались. А тебе сам Бог велел сироту пригреть. Глядишь, и Христя остепенится. Бабье сердце, оно какое, ей рабёнок нужон, чтоб не черстветь. Одной мужицкой ласки не хватит. Бабско счастье в дитях.

-А Тимоха дело сказывает, - подключился второй. – Всё одно вместе приглядим. Куды ж её денешь? А бабе легше на душе станет. Вот заутра и скажешь за столом, мол, так и так. Пущай все знают таперя, что приняли вы Дуню в дочки.

-А Варвара как же? – продолжал будто упираться Фёдор, сам несказанно радуясь, что и его станут звать тятей, а уж он свою единственную дочку приголубит лучше родных отца-матери, всем на зависть, а ей в утешение.

-Дык, хочь барска усадьба и видна с околицы, а поди сунься! Кто-ж слугу пускать станет? Дворовые, как собака на цепи, дальше положенного не пойдёшь. Эт табе не в селе на воле жить. Тама не разгуляешь, враз в конюшню под плеть! Я ж знаю. С Акаккием, сторожем барским, намедне встрелись за воротами, кода я мёд отвозил к господскому двору. Он сказывал. Оне ж там от барской милости живут. Столоваться и то чем Бог послал не приходится. Барыня Лизавета Абрамовна сама распоряжается каку кашу на день варить, быват, объедки с барского стола достанутся, коли гости чаво не по нраву скажут. А уж прачкам и вовсе с заднего двора ходу нет. Кода дочь с родной мамашей в церкви увидятся! Покамест дело, так и обвыкнет Дуня к вам с Христей.

-Чего, сынки, не спится? – вышел из избы крепкий старик.

-Думу, тятя, думаем, - отозвался Фёдор. – Дозволь приёмыша забрать сабе, - сказал, а сам замер, нукась отец откажет, а супротив родительской воли, известно, переть грех.

-Отчего же, - огладил лохматую бороду глава семьи. – Дело богоугодное. С Христей за то благодать получите. А Дуне завсегда у тяти с мамашей сподручнее, чем в людях. Так-то.

Старшая сноха тихонько таилась за углом курятника, вслушиваясь в мужской разговор. Она жадно хватала каждое слово деверей и готова была выскочить на освещённый лунным светом пятачок возле крыльца, когда последовал ответ мужа. Сердце стучало заполошной птицей, как у пойманного на борщ петуха. А уж поняв, какое решение принял Фёдор и получил одобрение свёкора, Христя лишь чудом не сорвалась с места. Шмыгнув в летник, стараясь не шуршать брошенной под ногами соломой, улеглась на лавку, подложив руку под голову и затихла, тихо смахивая непрошенные слёзы, так и норовившие пролиться по румяным щёкам.

-Чавось не спится-то табе? – проворчала свекровь со своего дощатого ложа, покрытого старым одеялом; рядом завозилась Стеша, недовольная прерванным разговорами взрослых сном.

-Ничаво, мамаша, - отозвалась в своей раздражительной манере женщина, надеясь в тихомолку обдумать свои думки.

-Да сказывай, ужо, - не отстала старушка. – Чую же, неспокойна ты. Сказывай, как на духу. Мамаша я али нет? Материнско сердце, оно завсегда чует, раз дитё не в духах.

-Да заладили все меня попрекать! – вспылила Христя. – Я таперя тоже мамаша. У меня таперя тож сердце материнско! – с гордостью заявила она.

-Никак понесла! – всплеснула руками Василиса, садясь в постели.

-Не сподобила Царица небесная, а рабёнка всё одно подарила, - отмахнулась сноха.

-Это ты, Христя, гожа надумала, - похвалила свекровь, укладываясь обратно под бок внучке. – Завтрева и сообчи Дуняше. Только смотри, не забижай сироту, потому как грех большой, - на всякий случай предупредила бабушка. – Мачеха она, порой ближе родной бывает.

-Да кто ж забижать собиратся-то? – обиделась женщина, громко высморкавшись в тряпицу и утерев слёзы. – Да пусть кто посмеет косо на мою Дусеньку глянуть, враз лохмы повыдеру! – погрозила в воздух новоявленная мать. - Да ближе моей кровинушки и быть не могёт, - закончила шёпотом.

4

Варвара, проплакавши молчком всю ночь, поднялась с узкой грубо сколоченной деревянной кровати, заправленной самым что ни на есть настоящим постельным бельём, хотя и не новым, но вполне добротным. В крохотной комнатушке помещались таких три, расставленных вдоль стен. Ещё в углу под застеклённым окном примостился сундук для пожитков трёх прачек. Взглянув через прозрачную преграду в пока ещё тёмный двор, женщина принялась тишком переплетать густую косу, стараясь не шуметь и не будить товарок.

-Ты что вскочила, как оглашенная? Не воскресный день, в церковь идтить нет надобности, - недовольно буркнула одна из соседок.

-Привыкла я. В деревне щас зараз коров доят и в стадо сгонят, - тихо пояснила нарушительница спокойствия.

-Та то в деревне, - протянула ещё одна, переворачиваясь на другой бок и натягивая одеяло повыше. – А нас Макарыч стуком будит в одно время. Барыня не любит, ежели по ночам кто шастать удумает. У ей сон чуткий. Лежи пока, бока отлёживай, коли зараз не спится. И о дочке позабудь. Для неё же надёжнее. Думала таиси и никто рёва твово не углядел? Здеся все на виду. У барича баловник дюже хитрый да подлый. Любу сплетню несёт, а за то пряника получат али пирога. Он и спакостничать горазд. У прошлом годе в чан с белым масла постного влил, окаянный. Нас тодысь выдрали по голым задам хворостиною. Благо, не плетьми, али розгою. Не барска вещчь тама кипятилася, рушники с кухни. Их посля девкам на тряпки половые отдали. Потому, думки свои затаи. И имечко дитяти позабудь, словно и не было никода. Не приведи, Богородица, вспомнят о ей и куклою в дом возьмут. Вот где горюшко будет! Молодая барышня уж дюже капризна да своевольна, а сыночки и того хужее. Парашку, горничную девку, давеча так в конском навозе вывозили, жуть. А барыня Лизавета Абрамовна носик скривила и сказала, мол «не сомневалась, мон шер, что русские крестьяне, как один свиньи» - старательно выговорила незнакомые слова. – Немчина, разе она станет жалеть? Батюшка ейный нарошно на бедной дворяночке из Малороссии повенчался и фамилию ихнюю взял, чтобы значица, дитям можно было по всей Империи жить вместно. Немчура немчурой останется, сколь кровушку не разбавляй. Потому, улыбайся всякий раз и думать забудь про дочь. Сказывали, до нашей Аксиньи кухарка была. Её по молодости барин Михал Андреич куплял у саратовского поместчика, дюже пироги печь мастерица была. А дочку евойную совсем маленькую куплять отказался, накладно, значица, выходило. Вот её и продали куклою к дочке барской кудыть. Та как и наиграться-то не могла. Уж сильно любила куклу-то свою Маньку. Та и впрямь и с лица приятна и карактером смирна. Кому не ндравится-то? А как девка в пору вошла, барчук с другами своими её и спортили, сказывают, все разом. Ну барышня и нос воротить зачала. Маньку в скотницы определили, значица. А тут девка дотумкала, что забрюхатила и в барском пруду-то и утопла, только и поминай, как звали. Мать-то не знамо, как и вызнала. Свет не без добрых людей: како-то сообчили. А кухарка возьми и повесься на суку в лесу, что за усадьбою-то. Вот и весь сказ. Потому и выкинь думать думки из головы про дочь. Старайси стирать гожа и на глаза не показываться. С барами так: меньше видют - меньше помнют.

-Да разе кто стирать не смогёт? – удивилась Варвара, сама потихоньку мотая себе на ус услышанное и благодаря Бога, что послал соседушек вразумить ко времени.

-Охти, глупая. Да там шелка и рюшечки. Упаси, Господь, порвёшь ненароком! Плетьми засекут, али продадут в уплату, - подивилась такой бестолковости новой товарки первая. – Ты одёжу на нас с Устиньей оставь.

-Уля верно сказывает, - поддержала опытная прачка. – Твоё дело постели да скатерти с рушниками. Они покрепше будут. А ужо кружева мы на себя возьмем. Барыня порядок во всём блюдёт. У ей хуже, чем в монастыре. Я ужо точно сказываю. У меня сестрица тама. В уплату десятины ешо дитём отдали. Годков пять тому с барином и барыней по весне на Пасху туды ездили. Вот и привёл Бог свидеться. Тако и она порядкам нашим дивилася и Бога с Богородицею славила за милость в обители-то потрудиться.

-Благодарствуйте за науку, - искренне поклонилась им женщина.

-Да чаво ужо, - засмущавшись, отмахнулась Ульяна. – Коли мы дружка дружке помогать не станем, нас эта немчина живьём сожрёт. Ты тишком доржися и носа из мыльни зазря не высовывай.

Варвара, чтобы не мешать досыпать остатки сна остальным, присела на краешек сундука, сложила руки на коленях и засмотрелась на розовеющее небо.

«Ох, Царица небесная, все угоднички Божьи, спрячьте мою Дуню от дурных людей! Пущай она живёт, как у Христа за пазухой. А я по праздникам свечу куплять буду, как барин алтын даст всем прислужникам своим, да к иконе всех святых ставить. А ешо сестру мою Марфу со всеми сродниками благословите. Чай, лишний рот кормить придётся. Охти судьбина наша! Да коли жив был Назарушка, ехали бы щас с ним рядом со свекровушкой. Да и детушки при нас были бы. Вместно-то оно сподручнее завсегда горюшко-то мыкать».

-Девки, кончай дрыхнуть, - в дверь вдарили кулаком и рявкнули, точно бусурмане нападают и отпорб давать надобно.

-Вот и наше время, - вздохнула Устинья, шустро натягивая платье и фартук, расчёсывая волосы, заплетая косу и пряча под синей косынкой. – Скорее айда в кухню. Сперва рожу и руки умыть и молитву отстоять. Посля в мыльню пойдем. Барыня дюже любит, чтобы все дворовые набожными были. А сама-то, - снизила до шёпота голос. – Свою веру тайком блюдёт. В субботу по-своему в своих покоях молится, а в воскресенье в церкву, чтоб на глаза батюшке и всему приходу показаться. Вот, мол, какая она христианка.

-Да откель знаешь? – испуганно прошептала Варвара, перекрестившись.

-Так горничные шушукались, - пояснила Ульяна.

-А как же барин, Михал Андреич? Мужики с бабами в деревне сказывали: он в губернии на счету. Аж сам городничий, надысь, в гости заезжат, - удивлённо похлопала глазами новенькая.

-Ии! Чё удумала! Она ж жана евонная, матерь дитёв! Вот и думай, да помалкивай, - многозначительно покачала головой соседка. – Айда скорее, не то плетей на своей шкуре вслать потведаем.

5

Сквозь сон Дуняша чувствовала, как что-то щекочет немытую ступню. Дёрнув несколько раз ногой и услышав тихие смешки, открыла глаза и резко села, больно ударившись головой о низкую притолоку. Младшие братья зычно захохотали, указывая на неё пальцем.

-Митька, Прошка, от шельмецы! Я ужо вас щас крапивой по ниже спины отхожу! - грозный окрик Христи заставил обоих озорников кубарем скатиться по приставной лестнице.

-Что там? – окликнула Марфа, выгонявшая из стойла трёх коров, тёлку, двух телят, чтобы отправить в стадо.

-Удумали мне девку портить! У ей мамаша с тятей есть. Али заступиться за рабёнка некому? – потрясла кулаком в воздухе.

-А ну, Митяй, подь суды. Да и ты, Прохор, - Борис, укладывавший в телегу вилы, косы и грабли, подозвал сыновей и разом ухватил обоих за уши.

-Тятяй! – завопили оба проказника.

-Я от покажу вам тятяй! Пошто сеструху забижать? Она старшее. От дядька Фёдор дрыном вас. А я добавлю! – отпустив обоих, пригрозил для острастки пальцем. – Сёдни мамаше с бабкой подмогнёте, а завтрева покосу ужо не будет, пойдёте валежник собирать. Ишь прыткие баловать. Будете пользительное справлять.

-Дусенька, касаточка моя, - тем временем позвала Христя. – Слазевай, доня. Сёдни со мной и тятей на покос отправиси.

Девчушка сидела на верху сарая в душистом сене и с непониманием хлопала большущими глазами.

-Дуняха, чего спишь? – прикрикнул Фёдор. – Мамаша сказала слазь, знамо слазь! Я табе грабли малые достал. Ворошила сено-то с дядькой Антипом?

Дуня так и не сообразила о каких тятях и мамашах ведётся речь. Тятенька евойный помер давно. А маманька в услужении у барыни. Но на всякий случай решила спуститься вниз, чтобы не злить принявших её в дом.

-Дунечка, внученька, поди со Стешенькой кваску на погребице взять, да луку зелёного нащепи, чтоб заесть было чем хлебушек-то, - ласково позвала бабушка Василиса. – Да не заставляй тятю с мамашей ждать долго. Они тебя в дочери примали, так и ты благодарностью ответь.

С трудом осознав о чём все вокруг говорят, девочка побежала исполнять поручения, а уже через короткое время бодро вышагивала рядом со взрослыми вслед за погромыхивавшей инструментом телегой.

-А вы таперя взаправду мои тятенька с маманей? – хмурила выгоревшие на солнце бровки.

-Взаправду, - умилялась Христя. – Нат-ко скушай, голодная небось, - протянула краюху ржаного хлеба. – Чай, пузо к спине прилипло поди. Ты за маманьку свою родную не рвись. Никто от неё табя отбивать не рядится. От глянь. У всех одна мамашка. А у тя две! – увещевала падчерицу. – Вот покос закончим, хлеб прибирём, с угороду всё в погреб припрячем, а я табя кружева плесть обучу. Это дело хорошее. Завсегда кусок на столе. Вишь, како у нас хозяйство справное! А Савелий Саввыч завсегда с уважением. Твои тятя с дядьями, да дед Тихон хозяйственные. А ешо любит барыня кружево моё. Чем в губернии куплять, она мне ниток справит цветастых, а я и знай покудова снег сиди да плети. А бабка Василиса платки из пуха вязать мастерица. Тётки-то пытаются перенять, да как у ей не выходить. Мы ж и оброк платим с етова и на ярманке барин дозволяет немного продасть и сколь денег-то себе и оставить. Потому знает, в накладе не останется, а нам и радость!

Фёдор искоса посматривал на преобразившуюся и как будто расцветшую жену, с радостью на сердце благодарил про себя все небесные силы и даже не ворчал на добродушно посмеивающихся братьев.

-Вот и славно. Вот и богоугодно, - бормотал себе под нос, сидевший в телеге и правивший лошадью дед Тихон.

Добравшись до почти скошенного надела на лугу, он резво спрыгнул на землю, поплевал на руки и потянул из телеги одну из кос:

-Демид, стреножь Зорьку, - распорядился внуку. – Даст Бог сёдни последышек. Косите справно, ето на господский двор. Савелий Саввыч особо просил душистого и чтоб без палок и репейника. Стешка с Дунькой будете всю пакость выбирать да в сторону относить. Глядите, чтоб сено шелковое было. Демид мамашке с тёткой ворошить подмогёшь.

-Ну деда, я ж не дитё! Я косить зачну, как Савка с Егоркой, - нахмурился паренёк.

-Ты с дедом не бузи, - одёрнул сына Тимофей. – Старшим оно виднее. Подрасти, а посля порядки свои устанавливай.

Полуденное солнце начинало немилосердно припекать макушку даже через льняную косынку.

-Деда, тятя, мы поеть принесли, - закричал от края Митька.

На его зов обернулись многие из работавших по-соседству крестьян и заозирались в надежде прихода и своих детей с передачей из дома.

Семья Федореевых неспешно направилась к телеге, чтобы, расположившись возле неё подкрепить силы густой похлёбкой, заодно и отдохнув немного.

-Дуня, - позвала тётка Пелагея. – Ты сходит-ко до деревни, принеси кваску ешо. Чтой-то душно сёдни. Небось дождя натянет.

-А чегой-то ты дитё мово отправляешь? У тя вона двое, их и шли, - встрепенулась Христя, на что мужики дружно ухмыльнулись в бороды, а пареньки спрятали улыбки в кулаках. Только Митяй с Прошкой навострили уши и раскрыли рты, приготовившись к бабьей склоке. Однако, младшая сноха благоразумно промолчала, многозначительно переглянувшись со старшей племянницей.

-Не квохчи, Христя, - намеренно грубо остановил сноху свёкор. – Не клушка над цыплятами, чай! Ничего твоей Дуне не сдеется. Она молодая, ноги крепкие, сама резвая. Пробежится с братьями, а вы, чтоб самим не забижать и других отваживать, - погрозил младшим внукам. – Айда работать, не ровён час и вправду хлынет. Будем барину из свово отдавать, - первым отложил ложку и поднялся.

Когда Митяй с Прошкой не задирались с ними было весело. Ребята сначала бежали взапуски наперегонки, потом тайком прошлись по кромке леса в надежде обнаружить позднюю ягоду и страшась как бы кто не увидел и не сказал барину.

-Эх, голова ты, Прошка, - дал брату подзатыльник Митька, вновь выбравшись на пыльную дорогу. – Где ж ты ягоды-то увидал под самый яблочный Спас?

-А сам? – обиженно поджал губы младший. – Я мамаше пожалуюсь, она тебя выдерет!