Меня зовут Вика Рязанцева. Я обычная девушка двадцати четырех лет, уроженка Воронежской области села Листопадное, со средним бухгалтерским образованием, без личной жизни и до недавнего времени работающая на колбасном заводе в термичке.
Все это было несколько месяцев назад, пока моя подруга Маша не попала в аварию со своим богатым любовником Павлом Высоковскими я не стала подозревать в покушении на убийство его младшего брата Михаила. Дабы уличить Михаила в преступлении, устроилась работать на его строительную фирму секретаршей его отца.
Поняла я, что Михаил не убивал своего брата и не желает убивать меня, только когда увидела, что его тоже пытаются убить. За время своего расследования я успела попасть в обезьянник, лечь в тюремную больницу и перевестись в частную, похоронить Михаила Высоковского (слава Богу, он остался жив!), влюбиться в него и снова согласиться у него работать.
Как и обещал полицейский Енисеев (как выяснилось, лучший друг моего приятеля Сергея Гущина), всех убийц и преследователей моих и Высоковского-младшего посадили. Но мне не давала покоя мысль, что посадили невиновного. Друг Павла Высоковского и по совместительству финансовый директор был соучастником увода денег, но никак не убийцей. Но мне Енисеев строго-настрого велел не вмешиваться в следственный процесс, а о своих мыслях по этому поводу вообще умолчал. Я же, естественно, даже думать о поиске убийцы не хотела. Я только вылечилась, пришла в себя после стресса и готовилась снова выйти на работу к Высоковским. Кто знает, вдруг моя жизнь наладится…
За это время у меня мало что изменилось, да и в жизни моей подруги Маши тоже, разве что ее теперь материальные проблемы мало беспокоили. Изменился ее статус. Она стала владелицей рекламного агентства, хотя продолжала трудиться у своего дяди секретаршей, выходя на работу натри-четыре часа в день. Говорила, что это ее стимулирует, организовывает, иначе она может превратиться в престарелую матрону, которая только и будет весь день ходить в халате, драить кастрюли и готовить вкусняшки. А также Маша выкупила для меня комнату у моей хозяйки и сделала в ней ремонт. Теперь я обитаю в царских условиях, и вся квартира принадлежит Манюне. А она с меня деньги за комнату отказывается брать, уверяя, что я для нее сделала больше, ибо спасла ей жизнь. Так мы живем втроем — я, Маша и ее четырехлетняя дочка Инночка.
…Проснулась я от того, что меня трясли за плечо. Послышался сиплый голос подруги:
— Вика, ты проспишь, и Высоковский тебе этого не простит. Встава-ай!
Она ущипнула меня за щеку. Я сквозь сон услышала пищание моего будильника на мобильнике и лениво открыла глаза:
— Кто придумал это рабство…
— С таким окладом, как у тебя, это дискриминация для коллектива фирмы, а не рабство. — Машка открыла мой гардероб и сама достала мне одежду, что мы купили накануне. — Я тебе честно скажу, ты ее не заслуживаешь.
Я не могла с ней не согласиться, она была права. Михаил Высоковский существенно повысил мне оклад, как только я попала в больницу, и мотивировал это вредностью на производстве. Так сказал он мне. А бухгалтерия решила, что слухи о том, что мы скоро поженимся (которые, кстати, пустила я),являются чистой правдой.
Вчера весь вечер Маша готовила меня к работе. Она утверждала, что я совсем обленилась и распустила себя. Она делала мне пилинг, маски на лицо и руки, вызвала маникюршу, и я до часу ночи сидела под этими страшными пытками! Маша просто забыла, что я и раньше не ухаживала за собой. У меня денег таких не было. К тому же я считала себя молодой, чтобы пользоваться тяжелой артиллерией по уходу за внешностью. А маникюр делала себе сама. И чего теперь удивляться, что я в полшестого утра встать не могу… Как только у Маши все получается? Она вон даже стиральную машинку завела… Нет, все-таки это у нее болезнь. Она права, ей весь день дома находиться нельзя.
Так как все уладилось и мне уже ничего не угрожало, я теперь не ездила на работу на такси, а пользовалась экспресс-электричкой, которая из Подмосковья за сорок пять минут доставляла меня в центр нашей любимой столицы. По дороге на работу меня немного потряхивало. Ведь за полтора месяца могло многое измениться, кто-то работал вместо меня, и наверняка мой начальник Владимир Львович выбрал себе красотку и теперь сидит и злится, что страхолюдина, то бишь я, вернулась. И не на что ему будет смотреть.
На дворе стоял конец октября, было жутко холодно. Я мысленно благодарила Манюню, что она уговорила меня заранее обновить гардероб, мы выбрали мне отличное стильное пальто и берет с шарфом к нему. Пальто было не только красивым, но и теплым, и все же, несмотря на комфорт, я тряслась. Передо мной очень живо встали образы того последнего дня, который я провела в этом здании. Тогда я не думала, что одета в спортивный костюм Гущина, который мне был велик, и выглядела очень странно, была совсем не накрашена и после перепоя, так как с вечера набралась мартини с теткой Высоковского. А сам Михаил при любой опасности меня целовал, чтобы я молчала и не раскрыла нас. Сейчас я ухожена, модно одета, но меня все равно долбила дрожь.
До работы я добралась раньше положенного времени и сразу направилась в свой кабинет. Да уж… Чашки немытые, документы в хаотичном порядке разбросаны по всему кабинету. И кто это, интересно, заменял меня? Я вздохнула и стала потихоньку прибираться. За делом я отвлеклась и окончательно успокоилась. Но вскоре мой покой нарушил громкий вредный голос моего начальника, который, вероятно, разговаривал по телефону.
Я долго не могла уснуть. Сначала слышала, как Гущин убирается на кухне, потом он пошел в ванную, потом ушел в комнату Маши и притих. Но выйти из своей комнаты я не рискнула. Не знаю почему, но я теперь его боялась. Меня совсем не устраивали эти дурацкие игры. И даже роль невесты Высоковского меня тоже бесила. А Гущин совсем с катушек слетел. Неужели это после поцелуя Высоковского? Неужели он правда ревнует? Да нет… Я ему нужна как кошке поводок. И сюда он приехал, потому что ему стало выгодно. Я вернулась на работу к Высоковским, а он что-то хочет про них разузнать. Чистая выгода. А про женитьбу — просто брехня. Он без брехни не может. После Гущина мои мысли плавно перешли на Высоковского. Я не могла представить, как я буду жить с ним под одной крышей. Мне было интересно и вместе с тем боязно. Я ужасная хозяйка, готовить нормально не умею и убираться не люблю… Здесь все делает Маша…
С этими мыслями я уснула. Во сне я видела Гущина с цветами, он протягивал их мне, а я хотела принять, но тут увидела Михаила Высоковского и замерла. На него набрасывалась змея и пыталась укусить. Я ее всеми силами пыталась раздавить. А Гущин все говорил:
— И не стыдно тебе, ты же моя невеста! А я даже разбудить тебя не могу…
Тут я сквозь сон услышала, как в мою комнату кто-то долбится.
— Вставай, а то проспишь, ни одного дня охранником не проработаешь и этим испортишь мне все мечты о моей цветущей карьере!
Я открыла глаза. Блин! Даже будильник не завела! Я вскочила и галопом помчалась в ванную комнату, сбив на пороге Гущина. На кухне меня ждала чашка горячего кофе и йогурт с бутербродом.
— Ты в следующий раз не запирайся, а то я тебя двадцать минут разбудить не мог. Думаешь, ты настолько красивая, что при виде тебя у меня мозг вырубает?
Что-то кофе невкусный…
— Не бери на себя много, — продолжал Сергей. — Я столько тел видел, что, боюсь, ни от одной с ума не сойду. А у тебя еще, прости за правду, размерчик не тот.
Нет, я аппетит совсем потеряла. Или его еще со вчерашнего обеда не было?
— Гущин, я сегодня уже не здесь ночую, — напомнила я.— Так что свои замечания по поводу моего размера оставь при себе.
— Гляди, какая обидчивая! Я ее кормлю, убираюсь, на работу собираю, а она меня избегает, запирается, как от маньяка, и даже «спасибо, любимый» не дождешься! И ничего, живу как-то!
Ну, роль обиженного ему совсем не шла. Я встала, подошла к нему и поцеловала в щечку:
— Спасибо. Ты настоящий друг.
— А вот этого не надо! Хочешь меня смертельно обидеть?
— Да что еще не так?!
Нет, это реально уже на семейную ссору похоже!
— Вика, я теперь жених и веду себя как жених.
Я почувствовала, что у меня сейчас треснет мозг, и поспешила убираться из дома, искренне радуясь, что сегодня я уже буду жить у Высоковского. Гущин побежал за мной, подал пальто и сумку:
— Ты ключи взяла? Телефон не забыла? — спрашивал он.
— А вот сейчас ты на мамашку похож.
— Я тебя тоже люблю, родная. — С этими словами он поцеловал меня в лоб. — Смотри, не поздно, и в обед мне позвони, расскажешь, как поела. Я смотрю, ты в меня так влюбилась, что аж есть при мне не можешь. Может, хоть в обед наверстаешь.
***
На работу я приехала еще раньше, чем вчера. Все потому, что Гущин меня отправил на электричку заранее. Он перепутал расписание, а может, Маша ему сказала на час раньше меня разбудить. Поэтому когда я подходила к рабочему зданию, увидела, как входит Михаил, и побежала к нему, чтобы поздороваться и узнать, не передумал ли он меня забирать к себе в дом. Я сама не поняла, как столкнулась с какой-то женщиной. Издалека она показалась мне чем-то знакомой. Женщина сказала «Ой!» и побежала. Я увидела на тротуаре шприц и подняла его. Он был наполнен жидкостью. Миша стоял и смотрел на меня:
— Это что сейчас было?
— Я не поняла… — В моей голове мысли неслись со скоростью сапсана.— Женщина… Она шла за вами со шприцем. Я ее раньше видела.
— Пойдем.
Михаил взял меня за руку, и мы пошли в кабинет охраны офиса. По дороге я вспомнила: эту женщину я раньше видела в желтом плаще, и она хотела убить Машу, причем тоже с помощью шприца. Сейчас холодно, октябрь, Миша одет. Куда же она хотела его уколоть? В руку или в шею? У него голая шея. Он до сих пор носит кожанку нараспашку и надевает кофты или футболки с длинным рукавом. Это получается, я его совершенно случайно спасла? Благодаря Гущину, который спешил отправить меня на работу…
***
Мы вошли в комнату Васильича. Там сидел парень и смотрел сонным взглядом в монитор. Высоковский сам направился к компьютеру, забрал мышь у изумленного заспанного охранника и перемотал видеозапись. На ней хорошо было видно, как Высоковский вышел из машины, его стала преследовать молодая женщина. Далее была запись с другой камеры. Я увидела себя. Я рванула к нему так резко, словно умерла бы, если б не догнала. Со стороны это смотрелось так смешно! Мне даже от стыда сделалось жарко, и я расстегнула пальто.