Крыжовенное варенье (исторический детектив, книга 1)

ПРЕДИСЛОВИЕ. О том, как я ночевала в Музее восковых фигур и о мистических событиях, случившихся позже...

Мне предстояло провести ночь в компании сановитых покойников - восковых копий известных личностей, - задание редакции.
    Начала со звонка создателю музея. Когда-то делала с ним интервью, и его домашний телефон значился в моей записной книжке. Но... оказалось, что я позвонила аккурат в день первой годовщины его смерти. Родные сидели за поминальным столом, а тут... покойного спрашивают к телефону... Жуть!
    Новых руководителей пришлось долго уговаривать, чтобы не побоялись нарушить должностную инструкцию и сняли помещение с сигнализации. В конце концов, все утряслось.
    Было ли мне страшно? Да, двух вещей. Первое, что засну, проснувшись, не вспомню, где нахожусь и свихнусь, когда увижу, кто меня окружает. Второе, что шаги пришедшего утром сотрудника музея приму за потусторонние. Тем более, что еще Гиляровский в "Москве и москвичах" описал здание как "дом с привидениями". Сегодня полно "очевидцев", готовых подтвердить: дядя Гиляй не врал.
    Все знают этот дом. №14 по Тверской, на первом этаже в нем расположен "Елисеевский" магазин. Построен в конце XVIII  века для супруги статс-секретаря императрицы Е.И. Козицкой. Позже здесь жила княгиня Волконская и держала салон, потом поселилась некая затворница, странноватая, говорят, - точный прототип "Пиковой дамы". В 1932 в одной из комнат дома жил, получал первые публикации своего романа и умер Николай Островский.
    Входную дверь не должны были закрывать снаружи, но кто-то из "хозяев" сделал это по-привычке. Впрочем, возможно, то была вовсе не ошибка, а коварный умысел, мол, раз девочка жаждет приключений... Короче, выбраться оттуда я не смогла бы, даже если бы захотела.

    Обхожу зал. Стараюсь мыслить здраво. Паркет скрипит  где-то совсем не там, где наступаю? - должно быть, каверза акустики. Чья-то тень мелькнула между Мао Цзедуном и Лениным. На самом деле, моя собственная, - зеркала, расположенные вдоль стен под углом друг к другу ввинчивают твое собственное отражение в центр выставки, точно ты сам стал экспонатом.
    Их ровно сорок, тех, кто составит мне компанию этой ночью: тридцать семь джентльменов и три леди. Большинство из этих людей давным-давно истлело в могилах, а я могу бродить здесь сегодня и рассматривать их тела, столь же прекрасные, как при жизни.
    Воск и внешний лоск, - если описать нашу "вечеринку" коротко.
    А если подробно? Вообще-то было скучновато... Я ждала полуночи, а когда та наступила, оказалось, что ничего сверхъестественного не произошло...
    Все равно, они - там, а я - здесь... Меж нами магический барьер - обычное музейное ограждение, провисающая веревка, а, кажется, будто ворота в иное измерение. И я шагнула "за"...
    Вы замечали? Во всех залах, где выставлены восковые фигуры, приглушен свет. Полумрак создает эффект меняющихся лиц. Мне показалось, что лица стали суровее.
    Рука Распутина осенила крестом мою спину, будто предостерегая. Резко обернулась в его сторону - нет, стоит недвижим, как ни в чем ни бывало...
    Виктор Цой ухмыльнулся... Приближаюсь и ясно вижу, что левый глаз легенды рока движется, нацеленный на меня.
    Это получилось как-то само собой, мне просто захотелось совершить приободряющий жест - я похлопала Цоя по плечу. Фигура заколыхалась, словно погруженная в транс. Оказывается, она вовсе не была прикреплена к полу. Пришлось подхватить певца, чтобы тот не упал, и даже слегка примять при этом его плащ. Наши лица оказались на расстоянии сантиметров двадцати друг от друга... Нет, на обычный, человеческий, облик не был похож. Скорее, на загримированную физиономию артиста, что в его случае вполне естественно. Не естественно было другое, тело - холодное и онемелое... И впрямь, как у покойника...
    С познавательной пытливостью пора было заканчивать: ненароком раскокаю кого-нибудь, персоны-то ценные.
    Я выбрала фигуру, рядом с которой чувствовала себя наиболее защищенной, от которой не веяло ужасом... Вы, наверное, удивитесь но ею оказалась Екатерина II. Придвинула топчан, села напротив. Вот так: царица стоит, а я сижу и рассказываю ей анекдоты про соседей по залу...  Растолковываю, что такое телевидение ("это как бал при дворце, туда трудно попасть, но если попадаешь - сразу становишься знаменитым"), про современные дороги ("пить за рулем нельзя, а на проезжей части полно пробок"), про собственно руль, про повозки без лошадей...
    - Ах, Ваше Величество, если бы вы смогли хотя бы подойти к окну...
    Даже фотографии передают настроение и эмоции, трехмерная же копия человека излучает нечто большее, похожее на душу… Возможно, этому все же поспособствовал дух особняка.
    Взгляд цеплял перстень на чуть вздернутой руке: изумруд в серебряной оправе. Похожий когда-то был у моей мамы. Откуда он появился в нашей семье - никто не знает, зато я хорошо помню, как мама, вот почти также, как и Екатерина Алексеевна, однажды взметнула руку и камень выпал в траву, искали - не нашли. Теперь даже не могу точно утверждать, был ли то изумруд - вряд ли...
    Меня осовободили в восемь тридцать. Ничего особо сверхъестественного так и не произошло. Мистика началась несколько позже...
    Кажется, я переоценила стойкость своей психики. Мой рассудок взболтанулся той ночью. Во-первых, не хватало ощущения жизни. Не своей, конечно, - екатерининской. Увидев человека вырванным из «контекста», захотелось этот «контекст» восстановить.
    Оказалось, нет ничего проще. Ее слова доступны и сегодня. Екатерина Алексеевна первая из правителей оставила потомкам литературное наследие, в том числе личные дневники. Я прочла их. Потом пошла в Госархив и увидела их в подлиннике – страницы примерно двадцать на сорок сантиметров. Текст колонкой на половину листа, чтобы оставалось место для правки. И правка есть, почти профессиональная, со скобами-галочками в месте вставляемых фраз. Писано на французском, черными чернилами, размеренным почерком… Там же, в Госархиве, обнаружила письмо уже взятого под стражу Петра III с просьбой о помиловании и нервную, с ползущими вверх строками записку от Алексея Орлова о «болезни» супруга-императора.
    Простые листочки, над которыми склонялись в раздумье вершители судеб человеческих. Их рукава касались этой бумаги, их смятение, страх, торжество дрожью отдавались в пальцах. И, быть может, эта вот закорючка стала следствием внутренней ажитации в момент принятия важного решения.
    Кажется, напряженность, соответствующая моменту написания документов, передалась и мне. С тех пор мое существование как бы раздвоилось во времени. Я рулила на работу, садилась за компьютер, заходила в магазины. Но… замечала, что проезжаю мимо здания, построенного по проекту Казакова, в поисковике запрашивала отличие алонжевого парика от «крыльев голубя» и пару-тройку полок в шкафу нагрузила справочниками по антиквариату, быту второй половины XVIII века и обмундированию русской армии того времени… В телепрограмме кружочками обводились все исторические документальные и художественные фильмы. Даже элементарная гигиеническая процедура умывания по утрам сопровождалась свербящей, хотя и по-женски наивной мыслью: как же им хватало кувшинчика с тазиком?
    Я проштудировала воспоминания современников государыни: ее подруги княгини Дашковой, брильянтщика Позье, агронома Болотова. Съездила в Питер, в Петропавловскую крепость, и добилась разрешения на коленках исползать недоступную для посетителей зону усыпальницы императоров (меня интересовали некоторые несоответствия в цифрах на гробнице Петра III, как выяснилось, со временем они были исправлены).
    Прочла пьесы Екатерины Великой и сама начала писать… Получился детектив. Почему? Не знаю. Вы не найдете в нем ни одного вымышленного исторического события. К чему привирать там, где правда сама по себе кажется невероятной. Даже легшая в основу история про перстень с изумрудом  отыскалась в Интернете, а я просто позволила ей обрасти художественными подробностями.
    Или, например, лейб-садовник Ее Величества Андрей (Генрих) Эклебен. Творил во вверенном ему хозяйстве настоящие чудеса: выращивал в морозном Петербурге бананы и с одного зернышка пшеницы получал около полусотни колосков. Об этом стратегически важном для государства факте упоминал сам Михайло Ломоносов. К сожалению, о личной жизни талантливого ботаника практически ничего не известно, ее-то и пришлось домыслить. Поэтому я чуть изменила имя героя, вы найдете его в книге под фамилией Анклебер.
    Свалившийся в Неву Калиостро, откопанный в питерском Центральном парке культуры и отдыха фундамент ротонды и даже фонтан воды, забивший в израильской пустыне Негев, - все было на самом деле.

    И еще одно почти мистическое событие произошло с рукописью. Февраль 2006 года. Детектив был готов примерно на две трети, когда у меня сломался компьютер. В обычную мастерскую нести было нельзя – машину починят, но текст не сохранится. Я отдала агрегат своим старым знакомым – ребятам из технической службы той самой газеты, что отправила меня ночевать в компанию восковых знаменитостей. Уж они-то знают: самое ценное в наших ноутбуках – не железо, а информация.
    Ребята каким-то чудодейственным способом на считаные секунды активировали жесткий диск, скачивали с него файлы, сколько успеют. После чего диску нужно было дать передышку на несколько часов. Так они шаманили две недели.
    Поздно вечером в воскресенье мне позвонили и сообщили, что компьютер готов, а с текстов даже сделаны лишние копии, на всякий случай. И что завтра утром я могу все забрать.
    - Можно сегодня?
    - Но мы уже дома.
    - Мы заедем за вами, отвезем и привезем... Правда, дорогой? - но муж посмотрел неодобрительно. Это была годовщина нашей свадьбы и вообще-то мы ехали в ресторан. Я сдалась.

    На следующее утро, в трудный день понедельник, тринадцатого числа, я подъехала к редакции одновременно с пятьюдесятью пожарными расчетами. Офис сгорел. До тла. Обвалилось несколько этажей, мой ноутбук и жесткие диски с копиями даже не нашли…
    Кое-что восстановила по отрывкам (какие-то куски распечатывала для правки, какие-то пересылала друзьям). Чуть меньше половины текста пришлось переписывать заново. Мне казалось, я помнила все почти дословно. И вдруг обнаружила, что сюжетная линия отклонилась. И, как водится, со стороны все стало выглядеть по-другому. Проявились новые идеи, высветились иные факты, обнаружились дополнительные совпадения. Возникла необходимость написать продолжение...
    Так получилась дилогия "Крыжовенное варенье" и "Год нерожденного ребенка".

ЧАСТЬ 1. ПЕРЕПОЛОХ

Москва, февраль-март 2000 года
«Тьма, словно театральный декоратор, устраивает нам пространственно-визуальные фокусы. На сцене это называется эффектом черного задника. А на улице… на улице никак не называется. Или называется реальным ужасом. Подворотня вдруг превращается в таинственную пещеру. Грязная лужа раздается до размеров бездонного омута. Оступишься – сгинешь…» - Ольга Лобенко семенила ножками по обледеневшему тротуару и пыталась на ходу сочинить «умняшку».
Так она называла рожденный в голове экспромт, красивое иносказательное выражение. На подобные творчески-мозговые атаки девушка шла всякий раз, когда хотела избавить психику от чего-то вредного: уныния, злобы, зависти…
В данный момент психике госпожи Лобенко угрожал панический страх. Чья-то внушительная тень тащилась параллельно: не сворачивала, не обгоняла, не отставала. Повернуть голову и выяснить, кто это, девушка боялась, потому что твердо знала: «Нервозное поведение жертвы провоцирует маньяка на насильственные действия», эту заповедь Лобенко вынесла в своей крашеной блондинистой головке прямо из стен институтского кружка по самообороне.
«Интересно, он ограничится изнасилованием или все-таки убьет меня? И если убьет, как скоро мой захолоделый трупик найдут под кустиком? Наверное, только под утро. А опознают вообще через неделю. В предстоящие выходные про меня никто не вспомнит. Потом всполошатся: «Ах, она не вышла на работу!» Немного подождут, начнут обзванивать общих знакомых… Стоп! У меня ж с собой служебное удостоверение, - это меняет дело», - мысли неслись, как перепуганные куры, без оглядки и в разные стороны.
«Бом-бом», - стучало в голове. «Шлеп-шлеп», - вторили разбухшие ботинки.
«Завтра же о моем убийстве сообщат в Останкино. При входе в телецентр повесят портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу. Или левом? Интересно, это принципиально, в какой угол вешать траурную ленту? Лично мне без разницы. Зато не все равно, что за снимок они возьмут. Уж лучше бы попросили фотографию у Верочки, гримера. Мы с ней как-то в выходной гуляли по ВВЦ, а перед этим она меня с таким старанием накрасила. Чудные фотки получились, жизнерадостные. И стрижка у меня тогда была удачная…»
- Не могу! Не могу больше за тобой поспевать! - Заговорившая «тень» схватилась за левый бок. - Сейчас сердце выпрыгнет из груди, а то и откуда-нибудь пониже, из пятки… - И добавила: - Дочка, давай держаться вместе, пока по пути.
Только тут страх отпустил Ольгу: голос был женский и явно не молодой. Как же она сразу не заметила, плечи-то у «внушительного» силуэта - бабские, покатые, сглаженные цветастым павловопосадским платком. Ольга впервые видела столь высокую и крупную старушку. Когда проходили под фонарем, нарочно заглянула в лицо попутчице, проверить, не ошиблась ли с возрастом. Вдоль лба и по контуру щек – глубокие морщины, под глазами - потемневшие припухлости, следы долгой, вдумчивой жизни. Да, ей никак не меньше шестидесяти пяти!
Звали бабулю, как выяснилось уже через двадцать три секунды, Светланой Артемьевной.
По пути Светлане Артемьевне и Ольге было идти минут десять, их дома стояли друг напротив друга в одном просторном дворе. И хотя бабушка превосходила девушку по габаритам, Ольга, из уважения к почтенному возрасту, все же предложила поменяться ношами. Светлана Артемьевна с Ольгиным пакетом в руках стала передвигаться заметно живее. А Ольга с нагруженной сумкой-тележкой едва тащилась. К тому же на очередной кочке сумка нервно подпрыгнула, от нее отделилось левое колесо и укатило в неизвестном направлении. Лобенко сконфузилась. И попыталась в срочном порядке разрядить обстановку:
- Светлана Артемьевна, вы только не волнуйтесь! У меня есть сумка, вот прямо точно такая же, на колесах. Честно! - Для убедительности Ольга даже топнула ножкой и попыталась заглянуть бабушке в глаза, чтобы понять, шибко та расстроилась или не очень. Вроде бы не шибко. - Дома стоит. Я ею совсем не пользуюсь. Хотите, подарю?
- Ох, дела! – старушка подоткнула кончик шали возле ворота. - Просто так не возьму. Хм! Ну, разве что отблагодарить тебя как? Дать что-нибудь взамен… Хочешь кувшин фарфоровый? Или статуэтку, балерину на одной ноге?
Девушка была озадачена. К чему ей лишние вещи, а отказаться вроде как и неудобно…
- Не ломайте голову, Светлана Артемьевна. Я же говорю, сумкой совсем не пользуюсь, только место на балконе занимает. Вы мне еще и одолжение сделаете, если заберете.
- И все-таки я придумала, как тебя отблагодарить. Отведаешь моих пирожков! Я их отменно стряпаю. Договорились? – женщина взглянула на спутницу, слегка наклонив голову вперед. Тень от выступающих бровей легла на впадины глаз, сделав их еще более глубокими и даже несколько грозными. Попробуй тут отказаться!

Х Х Х Х Х
На следующий день Ольга направлялась к дому Светланы Артемьевны, волоча за собой свеженачищенную «авоську» на крепких колесах.
Жилище недавней попутчицы оказалось нетипичным для людей ее возраста. В комнате минимум мебели: могучий шкаф-купе, изящный диван-трансформер да миниатюрный журнальный столик со стеклянной сердцевиной, на нем радиотелефон и фарфоровая статуэтка - балерина на одной ноге (видимо, та самая, которую старушка в знак благодарности пыталась сбагрить Ольге).
Кухня встроенная. На пестрой столешнице красовались микроволновая печь, кухонный комбайн и электрочайник. Но чего уж Ольга совсем не ожидала увидеть, так это аккуратненький серенький компьютер в уголочке. Светлана Артемьевна, укутанная в белую пуховую шаль, выглядела среди столь модерновой обстановки весьма архаично.
- Я снимаю это помещение, - бабуля почувствовала немое изумление гостьи. - Конечно, у меня имеется и своя, двухкомнатная, квартира, но я ее внуку оставила. Он вначале сам на съемной обитал, но потом Люба, его жена, забеременела. Сделали УЗИ. Оказалось, двойня! Я подумала, куда им с двумя малышами на съемную, да и однокомнатной маловато будет… Я же привыкла по чужим углам ошиваться - муж, царство ему небесное, военный был…
Ольга хотела было высказать все, что она думает по поводу внука, уславшего родимую бабулю из собственного дома куда подальше. Но промолчала. Негоже, почитай, прямо с порога в чужую жизнь нос совать. Потому и перевела разговор на иную тему:
- Уже стали сдаваться квартиры с компьютером?
- Нет, это мой агрегат, - и в голосе хозяйки послышались явные признаки гордости. - Я его в основном из-за Интернета держу, лучше любой библиотеки…
Рослая бабуля запросто дотянулась до верхней полки навесного шкафчика и достала оттуда две белые волнистые фарфоровые чашечки с золотой каймой.
Светлана Артемьевна действительно хорошо стряпала. То, что она вчера назвала пирожками, на самом деле оказалось полновесными кулебяками, с рыбой, грибами и мясом. В качестве сладкого на столе присутствовали слойки с начинкой из яблок, орехов и изюма; законсервированные вишенки с терпким привкусом гвоздики, вывалянные в сухарях и обжаренные; а также песочное печенье с сердцевинкой из красносмородинового желе.
Сколько Ольга Лобенко поглотила этого великолепия, и сама не помнит, сколько времени прошло - тоже. Потому как у бабульки, помимо кулинарного, присутствовал еще и дар красноречия.
А началось повествование с неприметной бумажки, обнаруженной в кармане приволоченной Ольгой сумки. Маленький клочочек с фамилией, именем, номером телефона и рыжим пятном. Кто такой, откуда, зачем давал свои координаты? Девушка ничего не помнила. Хотела было выбросить записку, но старушка не дала.
- Твой почерк?
- Угу!
- Раз записывала, стало быть, нужно. Одно дело, когда кто-то сам тебе визитку или координаты подсовывает, совсем другое, когда ты не ленишься за перо взяться, - значит, нужный человек. И еще вспомнишь о нем, возможно, в самый важный и ответственный момент. Зачем же выбрасывать?
Девушка с удивлением посмотрела на гостеприимную хозяйку. Стоило из-за какой-то записки такой гвалт поднимать? Но женщина не успокаивалась:
- Вот нынче не принято, а раньше целые домашние архивы собирали. Много интересного потом из этих архивов можно было узнать… И часто случалось, что писанная впопыхах бумажка становилась важнейшим документом.

Светлана Артемьевна пустилась в неспешное повествование. Она говорила негромко, вытянувшись в Ольгину сторону и постоянно озираясь, будто сплетничала о соседях:
- Павлуше шел восьмой годик, когда умер его отец. Но даже в этом нежном возрасте мальчик понял: кое-кто считает, будто папаня отправился на тот свет не по своей воле. Законная супруга и родная Павлушина матушка якобы тому поспособствовала. Ох, дела! - Светлана Артемьевна принахмурилась, мотнула головой, мол, «что на свете творится!». - О том, что мать невиновна, он узнал только через тридцать четыре года. После ее смерти. Кстати! Перебирал бумаги покойницы и обнаружил записку, в которой женщину извещали о гибели мужа в стихийной пьяной драке. Ну, в стихийности драки можно было и усомниться, но уже одно то, что матушка при сей заварушке не присутствовала и узнала о факте только после его свершения, облегчило Пашину душу.
Зазвонил телефон. Ольга так прониклась рассказом старушки, что в благозвучной полифонической трели ей померещилась нотка тревожности. А Светлана Артемьевна поначалу от звонка равнодушно отмахнулась: «Будь что-то важное, на автоответчик наговорят». Но едва звонивший представился: «Цветков беспокоит», бросилась в комнату, к аппарату. Схватив трубку, сделала несколько глубоких вдохов и затем уже говорила совершенно спокойно, хотя и несколько спешно.
- Да, получилось… У меня. Именно так… Да, ну, я же великая болтушка. Узнаю - перезвоню… Я бы вам, дорогой Алексей Степанович, настоятельно порекомендовала в «Спортлото» сыграть. С вашей интуицией - озолотитесь! Нет, не шучу… До свидания!
Бабуля мягко положила трубку в гнездо базы и вернулась к гостье:
- Ох, дела! Это мой… знакомый звонил, - зарделась, словно младая барышня. – Так на чем мы остановились?
- На том, что Павел разбирал бумаги умершей матери… Светлана Артемьевна, у вас волосы растрепались.
- Спешила, бежала, думала, не поспею, повесит трубку, знакомый-то. - Она вытащила шпильки, зажала их в зубах, размотала пучок, пригладила пальцами длинные черные волосы (седина закрашена до самых корней), с быстротой фокусника совершила некую круговую манипуляцию, и прическа снова готова: спереди ровный прямой пробор, на затылке – тугой узел. Поправила пуховый платок на плечах и продолжила: - Так вот. Там был дневник. Ты сама никогда не пробовала вести записи? - вопрос был как бы риторическим. Бабуля и не предполагала дожидаться ответа. - Для мужчин дневник - организатор жизни. Когда мысли перестают помещаться в голове, они их записывают, чтобы не забыть. Сильный пол немногословен и, как правило, ограничивается скупой отметкой о происшедшем, так сказать, констатацией факта: «Заходил Семен Иванович, просил миллион долларов, обещал вернуть с первой получки». Для женщин же дневник - что-то вроде подружки-подушки. Дамы сливают туда все свои слезы, сердечные секреты и интимные подробности, все то, о чем не хотелось бы говорить вслух. При этом, втайне от самой себя, каждая надеется, что ее записи когда-нибудь, «совершенно случайно», попадут в чужие руки и будут прочитаны, а может быть («О счастье!»), даже опубликованы.
Бумаги с воспоминаниями, которые попали в руки Павла, не были исключением, они тоже оказались хранилищем сердечных обид.
«Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер»,- с этих строк женщина начала свое повествование.
Мать Павла лепила свое счастье осознанно. Она много читала и пыталась отыскать ответы на философские вопросы: что первично - любовь или долг; способны ли мирно ужиться в одной душе покорность и гордыня; может ли правда быть абсолютной?
Отец же о подобных «пустяках» не задумывался вовсе. Свое «счастье» он впервые нашел в десятилетнем возрасте - на дне бутылки. Да так с ним и не расставался. Юноша женился в семнадцать лет (невесте было и того меньше, всего шестнадцать), но семейная жизнь не заладилась, потому что она (семейная жизнь) его не интересовала. Зато с большим увлечением он играл в солдатиков. У него была целая армия деревянных, свинцовых, восковых, слепленных из крахмала рядовых и офицерских чинов. По праздникам он «заставлял» их «палить» из орудий и ежедневно менял часовых на посту.
Как-то к картонному бастиону пробралась крыса и отгрызла голову часовому. «Главнокомандующий» приказал учинить над грызуном показную расправу. Крысу поймали, выпороли и повесили прямо посередине комнаты, на маленькой игрушечной виселице, «на глазах» у игрушечного полка. Тело «преступницы» должно было болтаться в петле три дня - «для внушительного примера». Когда супруга застала благоверного за сим живодерством, не смогла сдержать эмоций. Но увидев, что мужа ее реакция только разозлила, тут же ретировалась:
- Как женщина, я ничего не смыслю в военных законах.
Зато она многое смыслила в психологии. Муж к ней холоден? Она раздобыла военный мундир, переоделась в солдата и встала навытяжку перед дверью в спальню. Надо ли объяснять, что форма военная весьма соблазнительно подчеркнула ее естественные, дамские, формы…

- Бедный Павел! Наверное, когда он прочел записки матери, ему стало жаль женщину. - Ольга слушала свою собеседницу внимательно и на какое-то время даже позабыла, что бабуля ведет речь отнюдь не о собственной знакомой и даже не об их современнице.
- Ох, дела! Что ты, Оленька! Конечно, любой другой человек ей посочувствовал бы. Любой, даже абсолютно чужой, но не Павел. Во-первых, он с детства был воспитан как будущий император. Командовать, управлять, подчинять - вот чему его учили. Во-вторых, хотя мать и оказалась непричастной непосредственно к гибели супруга, зато хапнула власть в свои руки. А ведь российская корона могла оказаться на голове Павлуши если не тридцать четыре года назад, то хотя бы двадцатью пятью летами ранее, когда он достиг совершеннолетия…
Так что дневник не только не вызвал чувства сострадания у наследника, он привел его в бешенство. Собственноручные записки матушки подтверждали самые скандальные сплетни русского двора: Екатерины Великая не была верна своему мужу с первых лет их совместной жизни. Соответственно, ставилась под сомнение причастность Павла к правящей династии. Какой позор! Дневник было приказано запереть и никому не показывать… Только почти через шестьдесят лет, в 1859 году, «Записки императрицы Екатерины II» были обнародованы.
Вот так, дорогая Оленька! А ты говоришь: «старая бумажка». Вчерашний день - уже история. А у истории бывают свои тайны…
Девушка послушно сунула листок с телефоном и фамилией в карман.
- Светлана Артемьевна, откуда же вы так много узнали о Екатерине?
Старушка провела пятерней по гладким, словно отшлифованный гагат, волосам.
- Ох, дела! Разве я не говорила, что до пенсии в школе историю преподавала? Екатерина всегда была моей излюбленной темой.
- То, что вы мне сейчас рассказали, в школьную программу не входит…
- И не надо. В программе на нее отводилось два часа, а я тратила восемь да еще для желающих факультатив вела. - Светлана Артемьевна потянулась к кнопке электрочайника, тот успел остыть за разговорами. А Ольга подумала: «Наверное, неприлично так долго засиживаться у человека, с которым только вчера познакомилась…»

Ограбление и непрошенная гостья

Х Х Х Х Х
Подходя к подъезду, Ольга по привычке сунула руку в карман. Ключей не было. Уходя утром на работу, она оставила их Виктору. Гостиница у него была оплачена только до двенадцати дня, а поезд уходил в шесть вечера, вот девушка и предложила переждать у нее дома. Ключи Виктор должен был отдать соседке Матильде.
Возле подъезда стояла милицейская «семерка». На скамеечке около двери, как всегда, сидел местный алкоголик Лаврон. Было это настоящее его имя или кличка, Ольга не знала. Как не знала и номера квартиры, в которой он живет. Но Лаврон был непременным атрибутом подъезда. Казалось, он даже спит на лавочке. Во сколько бы ни уходила Лобенко на работу, во сколько бы ни возвращалась домой, мужичок всегда был «на посту».
Прошлой весной Ольга взяла двухнедельный отпуск и укатила в Египет. Вернулась вся шоколадная, такси привезло ее из аэропорта в шесть тридцать утра. Она выходит из машины, а на лавочке - Лаврон, в два раза чернее ее… Ольга ему даже позавидовала: никаких проблем у человека, с утра до вечера балдеет под сорокаградусную, свежим воздухом дышит да на солнышке нежится, не жизнь - сплошной курорт. «Нервная система у него должна быть прочнее альпинистского троса», - схохмила она тогда. Но сейчас вид у подъездного «сторожа» был, мягко говоря, какой-то затравленный. Он сидел нахохлившись, вязаная шапочка набекрень, старая шинель нараспашку, одна полосатая варежка была надета на правую руку, другая валялась под скамьей.
- Прикинь, соседка, в нашем тихом омуте черти завелись! Обра… огра-а-бление! - слова Лаврону давались с трудом. - Менты меня добра… допрашивали: кто вхо-о-одил, кто выхо-о-дил, - подъездный «сторож» приподнял в руке бутылку «Русской», - вот стресс сни-и-имаю.
- И в какой квартире ограбление? – Ольга подняла его варежку, положила на сиденье.
- Однобомбатую, на чебвертром… на че-е-твертом…
Ольга не дослушала мужичка, метнулась в подъезд. Видимо, местный алкаш тоже знал девушку только в лицо и не ведал, в какой квартире она живет (обычная ситуация для многоэтажки), иначе сказал бы не «на четвертом», а «на твоем» этаже. Более того, ограбили именно Ольгину квартиру. Точнее, квартиру, которую Ольга снимала. Хозяев уже успели вызвать. Они, вместе с председателем жилищного кооператива и старшей по подъезду, стояли в коридоре и внимали рассказу соседки Матильды.

- Вернулась я из супермаркета, а дверь-то открыта! Думала, Ольга пришла. Но потом вспомнила, у нее и ключей-то нет, - соседка верещала тонюсеньким голоском, тут она заметила подошедшую Ольгу. - Слушай, у тебя там просто вавилонские Содом с Гоморрой!
- Пройдемте в комнату! - кивнула Лобенко вынырнувшая из-за двери голова в фуражке.
Ольга прошла.
- Капитан Отводов, - представился другой мужчина, в штатском, долговязый паренек с взлохмаченными темными кудряшками на макушке и какими-то необыкновенно глубокими голубыми глазами. – Я буду вести ваше дело. Посмотрите, пожалуйста, что пропало?
Легко сказать: «посмотрите». Ни одной вещи не было на своем месте. Все дверцы раскрыты, все ящики выпотрошены. На полу вперемешку валялись белье, косметика, бумаги… В том числе и фотографии, которые девушка сделала однажды, ради эксперимента. Ольга была изображена на них то в пикантном кружевном бюстье, то нагая, прикрывшаяся полупрозрачным шифоновым платком. Вычитала в каком-то журнале, что, созерцая собственное обнаженное тело со стороны, можно избавиться от комплекса неполноценности. Разумеется, фото она никому не показывала, хранила фотографии в коробке из-под обуви, в самом темном углу шкафа. И вот теперь их увидели все: и неизвестный грабитель, и соседка, и хозяева квартиры, и блюстители порядка.

- Начните с самого ценного, - подсказал растерявшейся девушке следователь. - Деньги в квартире были?
- Нет. Денег не было.
- Документы?
Ольга вытащила из-под ножки кресла помятый диплом о высшем образовании:
- Вот. Загранпаспорт в ОВИРе, а российский и служебное удостоверение я унесла с собой, они в сумочке. Шкатулка с украшениями? – Ольга усиленно завертела головой по сторонам, нагнулась, проверяя под столом, креслом и диваном, как будто грабитель, вместо того чтобы прихватить с собой, мог ее туда забросить… - Кажется, шкатулки нет. Такой маленькой, коричневой: мореное дерево, а на крышке - цветочки из соломки, на тумбочке стояла…
- Та-ак! Давайте составлять протокол, - следователь похлопал себя по груди, ощупывая карманы. – Аркаша, у тебя есть чем записать?
Напарник в форме услужливо предложил прозрачную ручку с изгрызенным синим колпачком. Отводов подробно зафиксировал все, что было перечислено, а именно, содержимое шкатулки: позолоченные сережки и кулон с горным хрусталем, латунный браслет со вставками из чешского стекла, медный крестик, клипсы со стразами, ожерелье и серьги из гранатовой крошки, серебряное колечко с аквамарином…
- Потерпевшая, скажите, эти вещи были вам дороги?

Обращение резануло тонкий слух девушки. «Потерпевшая» - это когда что-то приходится терпеть, пытку, например. Лобенко же была, скорее, «опустевшей», нет, снова не то, - «опустошенной».
«Дороги ли мне эти вещи? Что за дурацкий вопрос? Разве это меняет суть дела? Меня ограбили, и не важно, что унесли. Важно, что они вторглись в мое жилище и вели себя здесь как хозяева. Разве не так?!» - но это она только подумала, а вслух сказала:
- В общем-то, да, дороги, но не из-за цены. Крестик был тот, которым еще в детстве крестили. Комплект с горным хрусталем и колечко с аквамарином достались от мамы. Она уже на пенсии, ей их некуда надевать. Но стоят они не много, в трудные времена даже в ломбард заложить не могла. Остальное - вообще копеечная бижутерия.
- Судя по всему, вор искал что-то определенное. Возможно, преступление совершил кто-то из знакомых, дверь взломана не была…
- Может, Виктор забыл закрыть? - Ольга покраснела. - Понимаете, у меня сегодня приятель ночевал…
- Да знаем мы про вашего приятеля! – он залез пятерней в кудряшки на макушке. - Соседка рассказала. Но та утверждает, что парень вроде как закрывал дверь у нее на глазах и сразу после этого отдал ключи. – Отводов встал, прошелся вдоль комнаты, заглядывая в приоткрытые дверцы, будто что-то там выискивая. - Впрочем, он мог сделать дубликат… Кто такой этот Виктор?

Х Х Х Х Х
«1 марта 2000 года
После шмона в квартире прибиралась всю ночь. Не могла избавиться от ощущения, что вокруг какая-то грязь. Будто все вещи перемазаны чем-то липким и пахнет от них грабителями-бомжами. Хотя почему, собственно, ко мне в квартиру должны были проникнуть именно бомжи? Они бы тогда не только шкатулку, но и вещи унесли, и холодильник бы опустошили…
Утром позвонила на работу, выпросила отгул и завалилась спать. Проснулась после двух, сбегала в милицию, забрала заявление. Кажется, все этому только обрадовались. Менты - потому что с них сняли очередной «висяк». Матильда - потому что не придется отвечать на дурацкие вопросы следователя: «Куда вы положили ключи, уходя в магазин? Как часто Ольга оставляла их вам? Кому рассказывали о том, что Лобенко работает на телевидении?» А хозяевам квартиры теперь не нужно отыскивать предыдущих жильцов. По их словам, это были настолько внушающие доверие люди, что им в голову не пришло сменить замок, когда те съехали. По интонации было понятно, что я такого доверия не внушаю. Ну конечно, как можно доверять человеку, который фотографирует себя обнаженным?!
Но больше всех закрытие дела устраивало меня саму. Потому что следователь собирался связываться с нижнетагильскими коллегами, чтобы заполучить допрос Виктора Соловьева. Вот это было бы совсем некстати. История романтической ночи с бывшим одноклассником стала бы достоянием всего города. Родители сгорели бы со стыда…»
Ольга записывала эти строки в свой компьютерный дневник, когда в дверь позвонили. Она никого не ждала и никого не хотела видеть. После вчерашнего публичного разглядывания ее сугубо личных вещей и ответов на вопросы о сугубо личной жизни девушка мечтала лишь об одном: укутаться в теплый плед и так просидеть до ночи. Играть в «умняшки» упорно не получалось. Мозги от потуги нагревались, и мысли, как проволока из титано-никелевого сплава, возвращались в исходное состояние.
Девушка пробовала сосредоточиться на телевизоре, понажимала на кнопки. На одном канале шла передача о наслаждениях и их наркотическом воздействии на человека - тема, в данный момент совершенно недоступная Ольгиному пониманию. На другом показывали сериал. На третьем – репортаж с вечеринки, устроенной партией «Русское поле» по случаю очередной годовщины своего образования. Вечеринка проходила в подмосковном гольф-клубе. Подвыпившие гости, среди которых было много знаменитостей, размахивая клюшками, гоняли по холмам белый шарик. В толпе мелькали и лично знакомые Лобенко лица: председатель партии Анатолий Георгиевич Кокошкин (участвовал как-то в передачке, которую готовила Ольга), ведущий «Волшебного ларца» Саша Вуд, представитель спонсора Генрих Ильич Гридасов… Девушка снова вспомнила о работе, о Соловьеве и о том, что рано или поздно ей придется прийти в Останкино и что-то рассказать коллективу о происшедшем ЧП. Она выключила телевизор.
Оставался дневник. В конце концов, если раздумья из головы сами не уходят, надо их принудительно переселить в память компьютера.

Х Х Х Х Х
И вот уединение Ольги кто-то пытался нарушить. В дверь звонили настойчиво, протяжно, будто знали наверняка, что она дома. Девушка на цыпочках подкралась к входной двери и посмотрела в глазок. Там стояла Светлана Артемьевна и держала в руках баночку с чем-то зеленым. Ольга открыла.
- Я все знаю, - заявила старушка - и, не дождавшись приглашения, переступила порог. - Вчера из окна видела, как ты возвращалась домой, как разговаривала с мужичком на лавочке и спрашивала у него что-то, кивая головой на милицейскую машину. - Она сунула банку Ольге в руки. - Это варенье, «королевское» крыжовенное. Попьем чайку?
Такой напор со стороны старушки был совершенно неожиданным, и хрупкой Лобенко оказалось трудно противостоять ее натиску. Ольга попыталась было открыть рот, и заветные слова «Извините, я сейчас занята» готовы были соскочить с губ, но Светлана Артемьевна уже скинула с головы цветастый павловопосадский платок и начала снимать туфли. Видя, как нелегко бабушке далась процедура наклона к собственным ступням, Лобенко горестно вздохнула, достала из калошницы тапочки и пробурчала:
- У-угу… - И они вместе проследовали на кухню.
В чужой квартире устроить порядок на свой вкус всегда сложно. Особенно, если хозяева сгружают туда всяческое старье, не заботясь о том, чтобы комод гармонировал с тумбой, а занавески - с покрывалом.
Ольга, пытаясь навести хоть какую-то гармонию на неродной кухне, руководствовалась тремя правилами. Первое: заменить все, что недорого, но бросается в глаза, а именно, текстиль и посуду на каждый день; второе: убранство должно быть ярким, отвлекающим от замусоленных углов да обшарпанного линолеума; третье: все неприглядное, что можно прикрыть, нужно прикрыть. Посему «резиденция» новой хозяйки была выдержана в зелено-красных тонах, - попугайские цвета. Зато взор приковывают намертво.
На травяную скатерть легли алые салфетки. Сверху были выставлены оранжевые кружки. Вместо вазочек под варенье пошли блюдца…
- Ох, дела! По тому, как ты, Оленька, вчера опрометью кинулась в подъезд, я сразу поняла: что-то случилось, - не унималась непрошеная гостья. - Позже спустилась во двор, у вышедшего из подъезда милиционера узнала номер ограбленной квартиры. Ну а уж сверить этот адрес с адресом, по которому зарегистрирован твой телефон, труда не составило.
Светлана Артемьевна, вы – шпионка? – попыталась пошутить Ольга.
- Тю! А то ты не знаешь, что в наше время вся московская база в Интернете имеется! Конечно, на ночь беспокоить тебя не стала, да и утром, на всякий случай, тоже. Понимаю, тебе было не до гостей…
Ольга хотела было возразить, мол, ей и сейчас никого видеть не хочется. Но пока собиралась с духом произнести эту фразу, бабуля снова затараторила:
- Извини, что явилась без предварительного звонка. Боялась, что ты найдешь предлог, чтобы мне отказать. Вижу ведь, ты вся как Гаргамелла , объевшаяся требухой. Если бы не я, сидела бы и переваривала вчерашнее. Пыталась бы родить ответ на вопрос, кто побывал в квартире. И обязательно придумала бы, за что себя повинить… Или уже придумала? Ну-ка, ну-ка, что глаза отводишь? Ох, дела!
Старушка пригнулась, чтобы заглянуть в лицо собеседнице. Тут-то Ольга и не выдержала, рассказала Светлане Артемьевне все-все, что смешалось в ее маленькой блондинистой головке: и про Виктора, и про то, что двенадцать лет его не видела и, соответственно, не может гарантировать, что он остался порядочным человеком. Поведала и про эротические фотографии на полу, и про то, что хозяева квартиры после вчерашнего происшествия намекнули ей, будто через пару недель им понадобится эта жилплощадь.
Бабуля внимательно выслушала, но вместо слов ободрения и утешения задала странный, как показалось Ольге, вопрос:
- Эти украшения, которые пропали, у мамы откуда?
Ольга решила все же ответить:
- Комплект мать сама купила, с премии. Она на одном
предприятии больше двадцати лет проработала. Ее наградили медалью «Ветеран труда» и двойную зарплату выписали. Хватило не только на сережки с кулоном, но и мне на выпускное платье. А колечко с аквамарином ей досталось от бабушки. Та работала врачом. И однажды спасла умирающую девочку, мать девчушки ее перстнем как бы отблагодарила. Бабушка показывала мне его в детстве и приговаривала: «Вырастешь, артисткой станешь. Будешь играть царицу, а на палец наденешь этот перстень». - Ольга вздохнула. - Не сбылись ее предсказания.
Чайник тем временем вскипел. Белый в красное яблоко заварочник был залит до краев. Гостья также не сидела без дела. Ложкой выкладывала изумрудное содержимое баночки в посуду.
- Ох, дела! Так перстенек этот, говоришь, был простенький, с аквамарином? С ярко-зеленым?
- Что вы, Светлана Артемьевна! Ярко-зеленых аквамаринов, по-моему, вообще не бывает, этот был почти прозрачный, с легким голубоватым оттенком.
- Действительно, что это я? Просто на крыжовенное варенье загляделась да историю, связанную с ним и одним изумрудом, вспомнила, вот и напутала все. А оправа в твоем перстне… может, она ценность имела?
- Самая обыкновенная. Серебро. Гладкий овал и двенадцать крохотных зубчиков в форме трилистника, державших аквамарин… Светлана Артемьевна, вы меня от грустных мыслей отвлечь хотели, а сами все про кражу да про кражу. Лучше расскажите, что это за история, связанная с крыжовенным вареньем?
Они уже успели запустить в рот по паре чайных ложек сладкой кашицы варева. Старушка, до сих пор слушавшая Ольгу с несколько озабоченным видом, моментально оживилась:
- История не только про варенье, но и про мою любимую Екатерину. Знаешь, как я вела факультатив?
- Откуда ж мне знать? – мотнула головой девушка.
- Соберемся, бывало, с учениками в классе, зашторим окна, на стол – канделябр и свечи, - рассказ Светлана Артемьевна сопровождала соответствующим движением рук. - Самовар вскипятим, вот так же, как с тобой, пьем чай и беседуем, рассказываем друг другу, кто что интересное о той эпохе узнал. И не только рассказываем, то девчонки пытаются собрать волосы в пышную копну, как носили в конце XVIII века; то кто-то во время каникул по екатерининским местам ездил - фотографии покажет… А однажды ученица принесла с собой баночку точно такого же, как сейчас на столе стоит, крыжовенного варенья и, пока мы пили чай, поведала нам историю о том, как государыня решилась помочь бедной женщине, матери придворного поваренка. Женщина в благодарность угостила владычицу вареньем, той варенье понравилось. Слово за слово, разговорились. И так мать поваренка тронула государыню своей простотой и искренностью, что та подарила ей перстень с изумрудом. Камень был больше ногтя, точь-в-точь крыжовенная ягода. А варенье с той поры постоянно подавали при дворе на стол и прозвали его «королевским». Когда я выслушала сей рассказ от своей ученицы, мои глаза округлились до размеров вот этого блюдца,- и Светлана Артемьевна для наглядности подняла опустевшую от варенья тарелочку.
- Что, девочка раскопала историю, о которой вы раньше не слышали?
- Нет, не в этом дело, - замахала руками собеседница. - Слышать-то я ее слышала. Только была эта история нашей семейной легендой. Ведь мать поваренка - моя шесть раз прабабушка. Так получилось, рецепт варенья стал очень популярным. Его перепечатывали из одной кулинарной книги в другую, ушлые хозяйки переписывали к себе в тетрадочку от руки. Да и легенда ходила в анекдотах, но без подробностей.
- Ну а ученица-то откуда эти подробности заполучила?
- Ох, дела! Я ее тоже о том спросила. Оказалось, из Интернета. Кто-то из моих родственников кому-то проболтался, тот еще кому-то поведал, и в конце концов один из «посвященных» поместил рассказ про кольцо с изумрудом и «королевское» варенье во Всемирную паутину.
- И что?
- Ну, ежели там столь малоизвестные факты встречаются, надо этот самый Интернет во что бы то ни стало освоить, решила я. Тут уже мои дети стали для меня факультатив - ликбез компьютерной безграмотности - проводить. Ученицей я оказалась не самой плохой. А сколько на «форумах» любителей истории нашлось… Когда же я на пенсию засобиралась, родители учеников скинулись и подарили мне персональную машину, с «гуделкой» для выхода в Интернет в придачу, ну, с модемом то бишь. Ты ее видела, у меня на кухне.
- Кольцо, наверное, ваша семейная реликвия?
- Нет, - махнула рукой бабуля. – Какой там! Его, как и перстень с аквамарином твоей бабушке, подарили позже одному доброму человеку. Но это уже отдельная история.
- Неужели ей не жалко было? Вот так просто взять и почти случайно отдать…
- Запомни, Оленька, в жизни ничего не происходит случайно. Все, в конечном счете, зачем-то было нужно и все оборачивается нам во благо.
В каждой печальной вещи
есть перстень или записка,
как в условленных дуплах…
Между прочим, это слова моей любимой поэтессы, твоей тезки, Ольги Седаковой.
- Скажете тоже! Как, например, то, что меня обокрали, может обернуться во благо?
- Знаешь, я убеждена, из этой неприятной истории обязательно выйдет для тебя какая-то польза. - Старушка тяжело поднялась из-за стола. - А какая польза? Можно будет понять, но не сейчас. Ибо только время - самый мудрый учитель на свете. И когда-нибудь ты еще будешь благодарить судьбу за то, что вчера она сложила обстоятельства таким образом, чтобы вор проник в твой дом и унес твои украшения.
- Прямо по-библейски как-то получается, «ударили по правой щеке - подставь левую»!
- Отнюдь! Разве я призываю потворствовать злу? Я даже не призываю ему, злу, не сопротивляться. Всего лишь хочу сказать, что «плыть по течению» не так уж и плохо. Нет, если у тебя весла имеются, рычаги, так сказать, управления… Отчего ж? Можно и противоборствовать… А ежели весел нету?! Сопротивление не зависящим от нас обстоятельствам отнимает уйму сил и времени, а результатов никаких обыкновенно не приносит. Куда мудрее расслабиться и плыть, просто созерцая проносящиеся мимо пейзажи. Вон – коровка с теленком на лугу пасутся, - и она ткнула рукой почему-то в сторону окошка. - Благодать! Вон – ива над речкой, а под ней рыбак задумчивый… - на сей раз было указано на раковину в противоположном конце. - Смотришь, и тебя где-нибудь к бережку прибьет, - стало быть, судьба. Стало быть, там и нужно дом свой ставить, суженого искать…
- То есть, иными словами, ежели я сама ограбивших меня бандитов отыскать не могу, так стоит позабыть о потерях, наплевать на то, что вторглись в мое личное пространство, расслабиться и наблюдать за птичками в окошке?!
- Ну, денек-другой можно и за птичками понаблюдать. А вообще я про то, что, помимо тварей всяких, божьих и бесстыжих, типа тех, что к тебе в дом вломились, вокруг есть еще масса занимательного.
И Светлана Артемьевна направилась в прихожую, к выходу.

Х Х Х Х Х
Мягкий голос собеседницы и теплый чай убаюкали Ольгу. Уже в полудреме она проводила соседку до двери, закрыла все замки, задвинула хлипкую щеколдочку и завалилась на диван.
Ей снилось, будто она лежала на бархатистой изумрудно-зеленой траве пологого склона. Откуда-то из-за облака выплывали поочередно знакомые лица. Вот обрамленные сеточкой морщин голубые глаза и поджатые губы бабушки, и ее голос:
- Ты будешь царицей!!! - Слова возникали где-то далеко, гораздо дальше зависшего меж облаками образа, потом они нарастающей волной неслись к Ольге, проходили через ее тело и увязали где-то в земных недрах.
Доброе бабушкино лицо растаяло, вместо него проявилось суровое отцовское:
- Кто это у нас нос повесил? Не позволяй грусти брать над тобой верх. Помни: уныние не только давит на грудную клетку, но и ужимает душу.
Тут лик отца сам собой как бы подретушировался. На съемках часто используется такой прием: на объектив камеры надевается эластичный чулок, и отснятое изображение становится менее четким, исчезают мелкие детали: морщины, прыщики, синяки под глазами… С лицом отца произошло то же самое: куда-то пропала щетина с подбородка, словно кто-то выщипал густые брови, взгляд стал менее резким… И Ольга начала узнавать во вновь проявляющихся чертах Витьку Соловьева.
- Ты, это, не думай, что я подлец. Я хороший. Я, когда приехал в Нижний Тагил, сразу пришел к твоим родителям, принес им коробку «Ассорти» и передал от тебя привет…
Девушка хотела было спросить, не сболтнул ли Соловьев чего-нибудь лишнего про ту ночь, но не смогла раздвинуть челюсти и произнести что-либо внятное, получилось одно сплошное мычание. И это мычание ее же саму и разбудило. Всего на секундочку. А когда Ольга снова задремала, лица бывшего одноклассника уже не было. Была рука, конечность с пятью пальцами, без туловища, даже без плеча и предплечья. Но Ольга узнала бы эту руку из тысячи других: тонкая кисть, с узором морщин, словно иней на стекле; просвечивающаяся сквозь кожу сеточка вен; некрашеные и никогда не знавшие маникюра, но аккуратно подстриженные ногти, - это была рука матери. Кисть сжалась в кулак, вытянула указательный палец вверх и погрозила Ольге. На пальце красовался украденный вчера перстень, но двенадцать крохотных зубчиков в форме трилистника держали не прозрачный, голубоватый аквамарин, а ярко-зеленый изумруд размером с крыжовенную ягоду. Вдруг зубчики разжались, изумруд выпал, а в маминой руке неожиданно оказалась клюшка для гольфа. Удар, и камень полетел куда-то далеко в бескрайние зеленые поля, там и исчез из вида…
 

Критический день 8 марта

«8 марта 2000 года
«Дополнительный критический день» - так я называю сегодняшний праздник. Правда, для женщин он становится «критическим» только в том случае, если они одиноки. Во всех остальных он «критический» для мужчин.
Впрочем, лично я никаких беспокойств представителям сильной половины человечества сегодня не доставлю. Подарков мне ждать не от кого.
И какой идиот придумал устроить в женский праздник выходной? Сделала бы прическу - да кому ее показывать? Позвала бы гостей - но у всех вечеринки «в кругу семьи». А если ты одинока? Сиди скучай?!
Нет ничего более обидного, чем остаться в этот день невостребованной. Часами смотришь на телефон, даже в ванную отправляешься с трубкой, а он молчит. Или, того хуже, телефон все-таки зазвонит. И это окажется твоя подруга, которая, отогнав желчное ехидство подальше от голосовых связок, елейным голоском поинтересуется: «Ну, выкладывай, что тебе сегодня надарили?»

Ольга решила уж по крайней мере в этот, хотя и «критический», но вполне солнечный, день не поддаваться унынию. Какие-никакие, а цветы у нее уже есть. Вчера начальство распорядилось раздать всем сотрудницам телецентра по три тюльпанчика. Еще накануне вечером их нераспустившиеся бутоны напоминали желторотых птенцов. Но сегодня «птенчики» «оперились», приобрели алый окрас и даже успели «прозреть», обнажив черные глазки-тычинки.
Она тщательно спланировала нынешние мероприятия. Завтрак с пирогом из кулинарии «Джигит», то есть вроде как от настоящего мужчины. Прогулка в районе ВДНХ, расклейка объявлений (из любой неприятности нужно извлекать пользу, раз уж хозяева выгоняют ее с квартиры, почему бы новую не снять поближе к работе). Обед в каком-нибудь приятном местечке. Поел сам - дай поесть братьям нашим меньшим (релакс в Ботаническом саду, с кормежкой белочек, голубей и синиц). Ну а вечером можно и у телика «подежурить».

Ольга сложила в сумку заготовленные заранее объявления, клей, орешки и семечки, оделась потеплее и вышла из дома.
Она знала, что сейчас будет. Откроется дверь подъезда, и яркое солнце ударит в глаза, а морозный ветер ухватит за щеки. Собственно, так оно и случилось. Но это мгновенье стало последним предсказуемым в сегодняшнем так тщательно и, как оказалось, совершенно напрасно спланированном дне.
Следом за кусачим ветерком в ее коленки впилась ледяная струя - мимо на большой скорости пролетел темно-синий «Фольксваген» и окатил девушку из лужи.
- Щас вдогонку поскачу, по капоту настучу! - заорал вечно сущий на лавочке Лаврон и помахал вслед машине кулаком. Однако с места не сдвинулся. Потом он величественно повернулся к Ольге: - Привет, соседушка! С 8 Марта! Твое здоровье! - Лаврон приложился к горлышку еще почти полной бутыли.
Лобенко пришлось вернуться в квартиру и сменить джинсы. Пока она переодевалась, зазвонил телефон.
Это был Соловьев. Ольга так и не рассказала ему о происшедшем после его отъезда. Дело закрыто. Дверь он вроде как тоже запирал, стало быть, и расспрашивать не о чем. Соответственно, и уведомлять не стоит.
Тон у бывшего одноклассника был мягкий, ласковый, голос – радостный. Поздравил, нажелал всего-всего, высказал надежду на встречу…
«Нет, он не мог вначале меня обокрасть, а потом вот так запросто позвонить… Я его знаю, законфузился бы», - сделала вывод девушка и с облегчением выдохнула. Приятно, черт возьми, осознавать, что твоя первая любовь и твой последний мужчина отнюдь не подонок!
Телефон зазвонил снова, она, кажется, даже не успела нажать кнопку отключения… Светлана Артемьевна приглашала на чай со своими знаменитыми «пирожками». Чая с пирожками и старушкой ей не хотелось. Пришлось соврать, что идет в гости к друзьям.
Очередной звонок… Даже невероятно, с какой быстротой аппарат успевал трезвонить. На этот раз голос был мужской:
- Ольга Валерьевна? Капитан Отводов беспокоит. Где вы были вчера вечером? - в отличие от алкоголика Лаврона, следователь не только не поздравил Лобенко с праздником, но даже забыл сказать элементарное «здрасте».
- Доброе утро, господин Отводов. Извините, но не ваше дело, где я была вчера вечером и чем собираюсь заняться сегодня! А вот вам, ка-пи-тан,- Ольга отчеканила каждый слог, - не мешало бы сейчас стоять у штурвала семейного корабля, по совместительству исполняя обязанности кока, и не приставать к девушкам, которые мирно плавают за бортом.
Ольга добилась желаемого результата - Отводов засмущался:
- Ох, я и позабыл, что сегодня этот, Международный женский… - голос у него был приятный, с легкой хрипотцой. Она заметила сию деталь еще тогда, при первой их встрече в разгромленной квартире, но теперь, когда не было видно лица, эта некоторая сипловатость обращала на себя особое внимание. – Кстати, я не женат и «корабля», а тем более «штурвала», не имею… Потому-то меня и гоняют на дежурства по праздникам. Где я по долгу службы обязан «приставать» к молодым девушкам, чтобы те не «утонули», как вы сами изволили выразиться, «за бортом», то бишь в морской пучине. Так я, это, поздравляю вас…
- Спасибо, - быстрая реакция и достойный ответ произвели впечатление. Девушка представила, как капитан, обескураженный ее натиском, снова запустил пятерню в кудряшки на голове. Смягчилась. - А вчера вечером, если вам так уж интересно, я довезла до дома коллегу по работе, она, видите ли, после крепкого ликера выпила шампанского… Надеюсь, вы меня не подозреваете в каком-нибудь преступлении? А то, боюсь, коллега мое алиби подтвердить не сможет.
- Нет-нет. Какое преступление! Что вы! Просто я вас искал. После того, как получил нагоняй от полковника с Петровки…
- За что?
- За то, что позволил вам забрать заявление о краже.
- А мне казалось, что высокое начальство интересует показатель раскрываемости преступлений и ему лишние «висяки» ни к чему.
- Здесь случай особый. Но об этом лучше не по телефону. Я вас жду в отделении.
- Что, прямо сейчас?
- Да, немедленно,- капитан произнес последнюю фразу тоном, не терпящим возражений.

Х Х Х Х Х
Идти до отделения милиции было минут пять, но даже за это короткое время Отводов успел сбегать в ближайший магазинчик и купить плитку шоколада. Электрочайник вскипел в течение минуты, так что Ольгу встретили более приветливо, чем она сама того ожидала.
- Гм! – следователь передернул плечами. - От полковника вчера узнал, что вам угрожает опасность. Я за вас теперь головой отвечаю. - Он самодовольно улыбнулся, но вмиг посерьезнел и продолжил: - Стал вечером звонить - а вас нигде нет. Переволновался.
- Что ж на автоответчик сообщения не оставили?
Отводов разъярился. Энергично вырвал пятерню из собственных волос.
- Какой толк от автоответчика? Может, вы у очередного кавалера заночуете, - а я переживай. Навел справки, в сводках о происшествиях ваша фамилия не значится, среди неопознанных трупов девушки с вашими приметами тоже не нашлось. Значит, скорее всего, нового криминала пока не произошло. И я немного успокоился.
Ольге, конечно, не понравилось прилагательное «очередной», поставленное перед существительным «кавалер», но еще больше задело ее слух словосочетание «неопознанный труп».
- Что, ожидается новый… «криминал»?
- А то! Как объяснил Алексей Степанович Цветков, тот самый полковник с Петровки, который меня отчитывал, вор, что побывал у вас в квартире, охотится за древней реликвией. В шкатулке ее не оказалось, значит, он будет искать встречи с вами, чтобы вы сказали, где она. Не скажете добровольно, попытается выбить сведения силой. А если обнаружит вещицу при вас, так и совсем пришлепнуть может.
- Очень праздничная весть…
- Вы не смейтесь.
- И что за ценность у меня хранится, можно полюбопытствовать?
- Изумруд.
- О-о-о, - Ольга откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. - Могу вас обрадовать. Изумруда, даже крошечного, в руках не держала. Видела только за стеклом, в витрине ювелирного магазина.
Но капитан стоял на своем:
- Возможно, вор ошибся, и камня у вас действительно нет. Но как довести до сведения и, главное, заставить в это поверить самого жулика?
Девушка расхохоталась.
- Вы не смейтесь. Лучше постарайтесь припомнить, не интересовался ли кто в последнее время вашими украшениями, не заводил ли речь об антиквариате, о перстне с крупным изумрудом, который якобы принадлежал самой Екатерине Великой.
Ольге показалось, что она вместо чуть теплого чая проглотила перченый кипяток, пальцы моментально вспотели, и чашка выскользнула из влажных рук. Коричневая жидкость полилась на голубую ткань джинсов.
- Между прочим, эти джинсы были последними…
- Простите, что вы сказали?
- Так, ничего. Капитан, я знаю вора, точнее воровку…

Таинство рождения

Санкт-Петербург, 1754 год
Прошло три часа, как она разрешилась от бремени, но женщина все еще лежала на мокрой родильной постели. Обычная кровать находилась в двух шагах, да не было сил перебраться.
- Пить, приньесите пить. – Слова уносились в пустоту. В помещении никого. Она поежилась, не то от страха, не то от сквозняка. Пыталась провалиться в сон. Закрывала глаза, и на темно-фиолетовом фоне проявлялись красные пятна - проекция очертаний пурпурного убранства комнаты. Пятна расплывались, заполняя собой все пространство, и тогда в его центре возникала пульсирующая черная точка, она вклинивалась прямо в мозг.
- Потшему? Потшему мэнья бгхосили? - от волнения и боли ее немецкий акцент становился жестче.
20 сентября 1754 года. Хотя Екатерина и не знала заранее дату, она часто мечтала об этом дне. В своих фантазиях видела его торжественным и ярким. Как спектакль на освещенной сцене. И она - главная героиня. Даже у самой императрицы и то роль второго плана - Елизавета и повивальная бабка дежурят у постели. На их лицах соучастие, сострадание и… восторг. Последние потуги, маленький человечек оказывается в руках у повитухи. По комнате проходит гул:
- Мальчик. Родился мальчик, наследник…
Гул перетекает в смежные покои, разносится по всему дворцу и дальше, по всей России. Елизавета поздравляет роженицу, подносит к ней плачущего младенца, и тот, прислонившись щекой к груди, моментально умолкает, засыпает, смешно почмокивая губками. Вот оно – счастье!
Стоп. Если же будет девица? Ах нет! Девицы быть не должно. Родится мальчик. Господь видел ее муки, воздаянием за них и станет рождение сына - «наследника мужеского полу». Его так дожидается императрица, его ждет вся Россия.

Вот каким видела этот день в своих мечтах Екатерина. Она шла к нему фанатично, преодолевая ненависть со стороны окружающих, перешагивая через собственную гордость.
В общем-то, многое из этих фантазий совпало с реальностью. Была суета, императрица вместе с повитухой сидела у ложа. И на их лицах были соучастие, сострадание и, чуть позже, восторг. Ей было очень больно. Казалось, проще умереть, чем подарить миру новую жизнь. Но муки были вознаграждены, она родила мальчика, «наследника мужеского полу». Однако только сынишка появился на свет, огни на сцене потухли. Младенца спеленали. Пришел духовник. Нарек мальчика Павлом (с Екатериной даже не посоветовались). И Елизавета унесла Павла в свои покои, повитуха последовала за ними. Единственный «лучик света» исчез за дверью. А молодая мать осталась лежать во тьме, забытая всеми. Наедине с неутихающей болью и неуемными мыслями.

Х Х Х Х Х
В окно комнаты, которую занимал старший придворный садовник Андрей Анклебер, уже которую неделю нагло пялилась алая от ягод ветка рябины. Комната располагалась на первом этаже одной из пристроек Летнего дворца. Надо сказать, помещение было довольно мрачным, минимум мебели: сколоченный из толстых и широких досок дубовый стол, сундук, стянутый кованой окантовкой, да жесткая железная кровать. Анклебер мог бы проводить время в гораздо более роскошной обстановке, в собственном, уже почти отстроенном особняке на Садовой улице. Но что-то не отпускало его отсюда. То ли уткнувшаяся в окошко ветка рябины, то ли чьи-то вполне очеловеченные очи…
Нет, вряд ли ветка! Она садовнику, конечно, нравилась, но не шибко, и сегодня он даже отважился эту ветку сломать. Анклебер спустился с крыльца. И тут же встретился с Татьяной, женой служителя придворной конюшенной конторы, пышногрудой блондинкой с длинной косой и голубыми глазами, – просто образец крали европейских кровей. Женщина качала на руках сынишку. Тот никак не хотел засыпать в жесткой холодной люльке.
- Андрейка, слушай, че скажу…
- Что?
- У наследника сын народился, так?
- Так!
- А каков нынче день?
- Каков?
- Двадцатый день сентября.
- И что с того?
- Так Прохор ровно на месяц цесаревича старше!
- Иди ты?! Что ж получается, у этого вот богатыря нынче праздник? Первая месячина жизни? – садовник любовно заглянул в личико мальчугану. А Татьяну, будто мимоходом, обхватил за талию. Младенец скорчил гримаску.
- Ну да, он, как чует, мается, капризничает, заснуть никак не может.
- Дай я его покачаю, - садовник на всякий случай, отер руки о рубаху, бережно взял коконообразный сверток. - С меня корзина груш. Доставлю, как только завершу букет, - в зеленых глазах заметались искорки блаженства.
- Какой такой букет?
- Елизавета Петровна приказали. Чтоб поставить у колыбели. Не пожалею для сей композиции и своей любимой рябиновой ветки.
- Что-то ты, Андрейка, близко к сердцу воспринял весть о рождении наследника, уж нет ли в сем труде твоего участия?
- Ревнуешь? – садовник с хитрецой сощурил глаза.
- Я баба замужняя, с чего мне ревновать! Слухи по двору ходют…
- Обо мне слухи-то?
- Не об тебе, об княгине…
- Я в слухи не вникаю, и тебе не советую, - Анклебер тряхнул белыми кудряшками. - А любимую ветку решил заломать, потому как в хозяйском дворце ей самое место: красный цвет - знак величия. К тому же рябина у кельтских народов числилась семейным оберегом.
- Все-то ты знаешь, Андрейка! И про цветы, и про деревья. И любая работа у тебя спорится.
Они прошли вдоль дорожки, присели на зеленую, сколоченную из досок с витыми коваными ножками и спинкой скамейку.
- Не любая. Я б желал как-нибудь к рождеству подать на стол Ее Величеству только что сорванную гроздь бананов. Помнишь, рассказывал тебе про такой заморский фрукт, что на полумесяц похож и сладкий?
- Ой, рассмешил, натуральные бананы – в зиму! Да они околеют, прежде чем ты их довезешь до Петербурга!
- А я их и не повезу, прямо здесь выращу, - Анклебер столкнулся с взглядом женщины; та смотрела на него словно на несмышленого мальчугана, грозящего раскрашенной деревянной сабелькой порубать все три головы Змею Горынычу. - Я не балясничаю! И, увидишь, своего достигну!
- Что ж, дерзай, ты «своего» всегда достигаешь.
Ах, как ему стало обидно от этих слов. «Что ж, она нарочно, что ли, дразнится?!»
- Не всегда! Иначе мы бы с тобой стояли не посреди русских рябин да берез, а где-нибудь под тенью елей в Саксонской Тюрингии.
Татьяна посуровела:
- Опять! Никак не можешь простить, что тогда с тобой не удрала? Так замужем я, Андрейка! К чему грехи-то множить? Да и Осип на своих рысаках нас в два счета нагнал бы, и зашиб до смерти.
- Не нагнал бы. Лошади в чащу не пойдут. А я в лесу, как у себя дома, и где схорониться знаю, и чем полакомиться…
- Прекрати! Все давным-давно решено, и нечего былое ворошить. Давай, отнесу Прохора в люльку, он заснул наконец-то, - Татьяна переняла малыша в свои руки.
- Отнесешь, приходи к клумбам, поможешь мне цветов нарвать.
Женщина ничего не ответила, склонилась над ребенком, будто вслушиваясь в его дыхание. Анклебер попытался заглянуть ей в глаза – ничего не вышло, тронул за рукав - она отстранилась:
- Ш-ш-ш! Разбудишь сына-то.
- Так придешь?
- Приду! - Женщина тихонько, все еще не поднимая глаз, кивнула головой и удалилась.
Анклебер подошел к рябине, ветка росла высоко, но и садовник не был коротышкой, чуть потянулся, с хрустом ее надломил. «Ох, и наблюдательны эти бабы!» Жена конюха в своих догадках была почти права. Появление Павла на свет действительно не обошлось без участия Андрея, только каким образом он поспособствовал рождению наследника, не то, что Татьяна, сама Екатерина не ведала.
 

Аллюзии и обманы

Садовнику вспомнился летний день 1752-го года в Ораниенбауме. Императрица прогуливалась по саду. Рядом, на расстоянии маховой сажени; (подобающей, согласно придворному этикету, дистанции), опираясь на деревянную резную трость с рукояткой в виде орлиной головы, шел граф Илья Осипович Шварин.
 На Елизавете - лазурного цвета панье;, отороченное венецианскими кружевами. Широкая юбка то и дело цеплялась за сучки кустов. Если бы граф не относился столь ревностно к соблюдению этикета, дорогостоящая ткань пострадала бы меньше. Но Шварин отличался педантичностью в исполнении каких-либо правил. Правда, как это часто бывает, обратной стороной столь похвального качества являлось невыносимое занудство. Вот и сейчас, по постному лицу императрицы, можно было понять, что спутник на ее дежурный вопрос: «Как поживаете?» - стал подробно излагать, где он был вчера вечером, что ел сегодня на завтрак, и когда ожидается очередная случка его любимой борзой Джульетты с соседским кобелем Гамлетом.
Внезапно черты Ее Величества приобрели заинтересованность: в глубине аллеи промелькнул силуэт - миниатюрная наездница на черном вороном жеребце. Елизавета без труда узнала в ней жену своего племянника.
- Что за непослушание! Ведь приказала конюху не сажать Катерину в мужицкое седло! Этак держава никогда не дождется
наследника! - произнесла она довольно громко, хотя реплика была адресована, скорее, самой себе, нежели графу.
Так уж случилось, разговор подслушал отдыхавший под розовым кустом садовник. Другой бы на его месте притаился, не выдал своего присутствия, а этот, наоборот, поднялся во весь недюжий рост. В сбившихся соломенных локонах – трава, в руке - большое пунцовое яблоко, он его смачно надкусил, - несказанная дерзость. И дело тут отнюдь не в нарушении столь любимого графом придворного этикета. Елизавета Петровна ненавидела яблоки. Это все знали. Она не выносила ни их вида, ни запаха, ни, тем паче, вкуса. Аромат этого фрукта императрица могла распознать даже через несколько часов после того, как кто-либо его ел. Большинство придворных предпочитали не рисковать и вкушали «запретные плоды» только в том случае, если в ближайшие сутки общение с Ее Величеством им не грозило.
Правда, садовник пребывал у государыни на особом счету. Когда-то, в трудные для Елизаветы Петровны дни, он подбодрил ее своими мудрыми словами. Благодарная женщина всегда это помнила.
«Но нынешнюю эскападу императрица не спустит даже любимцу», - в этом пунктуальный и этичный граф Шварин был абсолютно уверен. В предвкушении скандала Илья Осипович начал истово стряхивать невидимые пылинки со своего сюртука.
Анклебер тем временем перестал жевать, швырнул огрызок подальше в кусты. Затем нагнулся и сломал ветку мускусной розы, протянул ее Елизавете, манерно преклонив при этом одно колено. Государыня вдохнула аромат цветов, и ей стало заметно легче.
- Прошу прощения, Ваше Величество, не удержался! В этом году яблони сильно цвели, выдался необычайный урожай. Только, молю, не гневайтесь на восхитительный фрукт.
Елизавета изумленно повела бровью:
- Что за чушь ты несешь! Зачем серчать на яблоко? Оно не виновно ни в твоей грубости, ни в особенностях моего организма…
Андрей не дал договорить, прервал, - еще одна неслыханная дерзость.
- Как вы мудры, Ваше Величество! Ибо человек недалекий стал бы пенять, что в райском плоде присутствует некий изъян, раз им не может усладиться особа царских кровей.
Шварин с выражением праздной скуки на лице переместил свое внимание с сюртука на башмаки, деревянной тростью он теребил медную квадратную пряжку на одном из них. Елизавета же посмотрела на садовника с пристрастием: «Видно, не просто так Анклебер завел речь о фрукте!» А садовник продолжил:
- Обыкновенно люди не признают истинное положение вещей, коли оно их мало украшает. А для оправдания сыскивают самые нелепые причины. К примеру, давеча я приказал своему помощнику сбить три яблока на самой маковке дерева, они вызрели на солнце до янтарной прозрачности. Не яблоки - чистый мед, жаль бросать на поедание птицам, - Елизавета поморщилась, но не сказала ни слова. Поняла, Анклебер нарочно пробуждает в ней неприятные чувства, привлекает внимание к некой важной детали, о коей не осмелился заявить напрямую. - Я дал помощнику лук и стрелы. Через час прихожу – яблоки, как были на маковке, так и остались. Спрашиваю: «Почему наказ не выполнил?» Тот отвечает: «Ветер сильный - ветки вкачь, стрела мимо…»
- А, по-твоему, он должен был сказать: «Виноват, не искушен в меткости»?
- Если честно, Ваше Величество, я считаю, что он не стрелял вовсе. Иначе попал бы, коль не в яблочко, так во что-нибудь иное, в проходившую фрейлину, к примеру.
Елизавета хитро сощурилась и покачала головой:
- Ой, ли?…
- Верно говорю, Ваше Величество! У лука, осмелюсь заявить, тетива плохо натянута. А помощник на сей изъян не жалился, стало быть, ни разу даже не взял яблоки на прицел…
- Ох, и хитер же ты, Андрей! Ровно столь хитер, сколь дерзок и отважен, - Шварин к тому времени успевший трижды пересчитать все пуговицы и на сюртуке, и на камзоле, поднял голову и поджал губы в самодовольной ухмылке. Но императрица, вконец обескуражив графа, даже теперь не сменила милость на гнев.- Коли слова твои – правда, примешь в подарок сей вот перстень. Его по моей просьбе брильянтщик Позье делал,- Елизавета указала на кольцо, красовавшееся у нее на правой руке: гладкий овал и двенадцать крохотных зубчиков в форме трилистника держали крупный, размером с ноготь большого пальца, изумруд.
- Благодарю вас, Ваше Величество!
- Рано благодарить!
Илья Осипович просто клокотал от злости: «не только не приказала выпороть, не только не отлучила от двора, но обещала наглецу драгоценный перстень! Что за елки точеные!?»
А Анклебер и Елизавета вежливо раскланялись друг перед другом. Государыня, позабыв про недавнего попутчика, развернулась и пошла далее по аллее. Шварин подбросил трость в руке и пустился вдогонку.

Анклебер узнал, что в тот же вечер императрица вызвала к себе двоюродную сестру, в прошлом свою статс-даму, а ныне обер-гофмейстерину Екатерины, Марию Чоглокову. Мария слыла примерной супругой. И, хотя это еще не было заметно, ожидала появление на свет своего седьмого ребенка. Собственно, государыня именно по тому и сблизила семейство Чоглоковых с великокняжеской четой, дабы оно личным примером поспособствовало появлению на свет наследника престола.
- Скажи, Мария, как ты мнишь, почему у Екатерины и Петра нет детей?
- Ваше Величество, дети не могут рождаться без причины. И, насколько я знаю, у великого князя с великой княгиней до сих пор такой причины не было.
Императрица оторопела.
- Чем же они занимаются? В постели?
Мария Чоглокова замялась, но Елизавета не отступала:
- Ну же, не робей!
- Так, ну… Екатерина Алексеевна обыкновенно читают, а Петр Федорович… играют в солдатиков.
Владычица была в ярости. Ее племянник после почти семи лет жизни в браке все еще остается девственником! Весь свой гнев она обрушила на обер-гофмейстерину:
- Для чего я тебя приставила к Великой княгине? Уж, верно, не для того, чтоб ты сама брюхатила!
Скандал получился не маленький. Тут же в Ораниенбауме Мария Чоглокова поспешила отыскать прехорошенькую вдову одного живописца, мадам Гроот. За определенную плату та в изящных манерах преподала Петру Федоровичу несколько уроков интимного свойства.
При дворе также ходили слухи, что, для того, чтобы великий князь почувствовал себя мужчиной, понадобилось сделать небольшую операцию – маленький разрез на крайней плоти. А поскольку предводитель оловянно-крахмального войска панически боялся натуральной крови, Его Высочество пришлось сильно споить, и в бесчувственном состоянии передать на руки доктору.
О результатах предпринятых мер, Чоглокова незамедлительно доложила Елизавете. Расторопность обер-гофмейстерины объяснялась не только желанием побыстрее исполнить императорский наказ. Мария знала, что Екатерина влюблена. И если бы у этой любви появились вполне логичные последствия, адюльтер княгини стал бы слишком очевидным.

Х Х Х Х Х
«Он был прекрасен как день, и без сомнения никто не мог с ним равняться… Он был довольно умен… Недостатки свои он умел скрывать…» - писала Екатерина в дневнике.
Ах да, один-единственный минус: двадцатишестилетний камергер великокняжеского двора Сергей Салтыков совсем недавно женился на фрейлине императрицы Матрене Бальк. Но Екатерина тоже не была свободна. К тому же это «недоразумение» Салтыков быстро сумел объяснить:
- Не все золото, что блестит. Я дорого заплатил за минуту ослепления…
Подумать только, сколь доверчивы влюбленные девушки!
Удобный момент - пылкое признание… Еще несколько красивых и нежных фраз – и она уже думает о нем. Она встречает Сергея, и ее щеки пылают. Пока все плавно, целомудренно и отстраненно, как менуэт… Но вот Салтыков переходит к стремительной атаке: охота, призывно звучит рожок. Все погнались за зайцами, а Екатерина и Сергей, как бы случайно, остались одни.
- Согласитесь, Ваше Высочество, вы влюблены в меня?
Вопрос застал ее врасплох. Великая княгиня молчит, только постоянно поглядывает в ту сторону, откуда доносится собачий лай, боится, что свидание будет кем-либо замечено, а мужчина шантажирует:
- Уйду только тогда, когда вы скажете: «Да»!
Разве у нее есть возможность сказать «Нет»? Тем более что это было бы неправдой…

Уже в декабре 1752 года Екатерина почувствовала, что ждет ребенка. Но, императорский двор в это же время затеял переезд из Петербурга в Москву. В спешке гнали лошадей, не разбирая, где кочки, где рытвины. Едва экипажи добрались до первопрестольной, у Великой княгини случился выкидыш.
Весной 1753-го - новая беременность, а летом – очередная неудача, тринадцать дней женщина провела в горячке (часть последа никак не выходила), еще полтора месяца врач предписал ей не покидать свою комнату. Великая княгиня пала духом.

Елизавета не на шутку была обеспокоена сложившейся ситуацией. Вот тогда-то она и вспомнила про своего садовника, велела ему срочно к ней явиться:
- Андрей, помнится, год назад я посулила в награду за твои мудрые речи перстень. Вот он, - возьми, - она достала из шкатулки кольцо с изумрудом, - И все-таки, твои слова помогли сделать лишь полдела. Посоветуй, как одолеть напасти, приключившиеся с Екатериной, она совсем слаба.
- Еще не вечер, Ваше Величество. Говорят, неудачи способствуют рождению гения.
- Пока они всяческому рождению только препятствуют! Может, велеть поварам готовить для Екатерины особую стряпню?
Анклебер едва сдерживал улыбку:
- Причина недуга, Ваше Величество, как правило, бывает не в том, что мы что-то съедаем, а в том, что что-то съедает нас.
- Думаешь, она шибко переживает? Да уж, мой племянник, Петрушка, - не самый лучший супруг, годится только на то, чтобы картонные крепости штурмом брать. Потому-то я о новом наследнике и пекусь, и еще прошлой зимой велела Чоглоковой намекнуть Катерине, мол, долг перед державою выше долга супружеского!
Андрей с интересом воспринял сие утверждение:
- А Екатерина Алексеевна поняла, чьи слова передала ей обер-гофмейстерина?
Елизавета Петровна тем временем прошлась к бюро, села в рядом стоявшее кресло.
- Она не глупа, Чоглокову изучила, как свои пять пальцев, знает, что та весьма труслива, и не решилась бы заводить столь отчаянные речи без моей указки.
- Тогда, я Вас прошу, пошлите ей через ту же Чоглокову посуленный мне перстень. Я и так буду помнить о Вашей щедрости, а Ваше доверие и внимание к моим словам - награда куда большая. Екатерине Алексеевне же передайте, что кольцо - не просто украшение, но талисман, приносящий удачу и счастье. Люди склонны верить в чудо, а женщины, ввиду их излишней чувствительности, в особенности. Лично я убежден, что Екатерине Алексеевне хватит собственного здоровья справиться с этими, как Вы выразились, «напастями». Но, ежели она поверит, будто в перстне заключена некая добрая сила, ее физическое, и в первую очередь, духовное исцеление будут продвигаться заметно быстрее.
Елизавета сама была суеверна, потому хорошо понимала, о какой такой «силе», заключенной в камень, говорит садовник:
- Будь по-твоему. Тотчас лично отнесу ей украшение.
Садовник склонился в полупоклоне:
- Нет, Ваше Величество, пошлите чрез Чоглокову. Тем самым Вы еще раз подтвердите: обер-гофмейстерина не только Ваши глаза и уши, но и Ваши слова, Ваше волеизъявление.
- Хорошо. Но и тебя я не могу оставить без подарка, проси, чего желаешь?
- Моя просьба может показаться Вам странной. Но, пожалуйста, не требуйте от меня никаких объяснений. Пока. Я затеял некий эксперимент, если он удастся, будет большой сюрприз и великая польза для Вашего Величества и для империи, Вами управляемой. Но прежде мне надобна дюжина сапог из прочной дубленой кожи. Каблук должен быть устойчив, достаточно широк, но у основания шире, нежели у подошвы, - он не поленился приподнять ногу, согнув ее в колене, и показать пальцами все, о чем говорил.
- Знаю, что в Петербург на днях прибыли три обоза с юфтью;, для переправки в Европы. Велю несколько кусков оставить для твоего дела. Приведи всех, кого хочешь обуть, к сапожнику.
Анклебер даже несколько растерялся:
- Ваше Величество, вся дюжина нужна для меня одного.
Елизавета была удивлена, но, как подобает императрице, своих эмоций не выказала, сдержанно улыбнулась и слегка махнула рукой. Жест означал: у нее нет возражений и садовник может быть свободен.
Через пару недель Анклебер в новых юфтевых сапогах топтался на одной из грядок, неподалеку прогуливалась Великая княгиня. Она была еще немного бледна, но уже довольно бодро передвигалась по аллее. На средний палец ее правой руки был надет перстень с большим изумрудом.

Х Х Х Х Х
Татьяна отнесла Прохора в люльку и вернулась. Анклебера она нашла возле клумбы с астрами. Рядом, на скамейке, лежали несколько груш с красными боками, да пучок фиолетовых конусообразных антирринумов, их еще называют «львиным зевом.
- Вот, - Анклебер кивнул на груши. - Корзину пока не набрал, но хотя бы несколько штук приготовил.
Женщина взяла один плод, повернула багровой стороной наружу («Даром что ли успела щеки свеколкой потереть, пущай садовник любуется какие мы с грушей обе румяные.») Надкусила фрукт, загадочно вздохнула. Анклебер молчал. Значит, нужно было заводить разговор самой. Но о чем? Покосилась на лежащие рядом антирринумы:
- Ты надумал ставить в императорские покои эти цветы?
- А что? Хочу выложить вокруг рябиновой ветки подобие горностаевой мантии. Думаю, если чередом ставить белые астры и сине-багровый «львиный зев», получится как раз то, что нужно.
- Ты, Андрейка, букеты составляешь, словно стихи пишешь.
- А как же, любую работу можно исполнить душевно.
- И шти сварить?
- Тем более, шти. Все, что прежде сотворено умственно, силою воображения, – есть художество. Вот, к примеру, ты только воду на огонь ставишь, а в уме прикидываешь: надобно туда капустку кинуть, лучок с морковочкой на сальце зарумяненные, да, опосля, - петрушечкой заправить… - Андрей скользнул затуманенным взором по щекам женщины, та еще пуще зарделась. («Заметил! Не напрасно свеколку извела.») Анклебер продолжал. - Вилок аще на грядке красуется, а ты уж чуешь на языке готовое варево. Настроение подымается, ложкой в котелке водишь и мурныкаешь себе песенку под нос. А я погодя твою стряпню испробую, и тож душа взыграет, - значит, этакие шти и есть художество. Так-то! – подошел сзади приобнял за плечи.
- Ой, точно поэт ты, Андрейка! Смотри, как складно изъясняешься! – женщина попыталась высвободиться, но не сильно, понарошку, как того требовали не рамки приличия, а дамское кокетство.
Татьяна и садовник старались, отбирали астры одного размера, следили, чтобы в них не оказалось сухого лепестка. Вскоре букет был готов, он выглядел ярко, величественно. И, главное, не имел сильного запаха, неуместного в комнате, где спит ребенок. Анклебер в последний раз придирчиво его осмотрел, нельзя сказать, чтобы остался полностью доволен. Только хотел спросить мнение своей добровольной помощницы, но тут что-то твердое и холодное уперлось ему сзади под ребра.
- Стоять! Ни с места! Вот вы где, голубки! Воркуете? Сейчас пальну, завопите у меня как поросята в салгане !
Андрей поднял глаза, Татьяна стояла, окаменев от страха. «Неужто конюх?»
- Ответствуй, садовник, прелюбодействовал с чужой женой?
Анклебер слегка повернул голову в сторону плеча и уловил кислый винный запах, стало понятно, кто подкрался к нему из-за спины:
- Ваше Высочество, поздравляю Вас с рождением наследника, - Анклебер все же побаивался полностью оборачиваться и делать резкие движения. «Ну как у него там и впрямь ружье? Еще пальнет спьяну». - Кстати, мы с Татьяной только что окончили собирать цветы для маленького Павла…
- Эти, что ли, цветы? – Петр обошел Андрея, и садовник с облегчением заметил, что в руках у Великого князя находится отнюдь не оружие, а бутылка, на дне которой еще плескалось немного белого рейнского. Великий князь тем временем отщипнул рябиновую ягоду, сунул ее в рот, пожевал и, поморщившись, выплюнул:
- Мерзость!- он выхватил у Анклебера букет и швырнул его оземь. Астры и антирринумы рассыпались, а от рябиновой ветки отвалилась самая спелая гроздь, - Все, все твердят одно и то же: «Наследник! Поздравляем, поздравляем!» А вы уверены, что это мой на-ик-следник? – Петр гримасничал и брызгал слюнями, на последнем слове икнул, - Уверены? Я вас спрашиваю, - он ткнул Анклебера горлышком от бутылки прямо в грудь.
- Вы пьяны, Ваше Высочество.
- Да, я пьян, но полностью ответствую за свои слова! И говорю чистую правду. «In vino veritas.» Знаешь ли ты, неграмотный садовник, что означает эта фраза?
- Ваше Высочество, упомянутая вами античная мудрость стала сегодня необычайно народной. Или, как ноне принято говорить на французский манер, популярной… Однако, отыскивая «в вине» эту самую «истину», многие забылись настолько, что не заметили, как утратили маску благопристойности, и окружающим явилось их, хотя и правдивое, но весьма неприглядное обличье.
- Дерзишь, садовни-и-ик! Как ты смеешь! – Петр лихо развернулся на каблуках и едва не потерял равновесие, снова икнул, - Ладно, все же сегодня светлый день, и я буду настолько щедр в своей милости, что ниспошлю тебе прощение! - пошатываясь и хватаясь за кусты нетвердыми руками, Петр побрел прочь. Татьяна перевела дух:
- Его Высочество сегодня с самого утра пьют… Андрейка, а что это вы про «правду» какую-то твердили?
Анклеберу тоже полегчало. Он улыбнулся женщине.
- Есть такая поговорка «Истина в вине». Ее придумали древние римляне, которые никак не могли взять в толк, почему перебродивший виноградный сок имеет такое диковинное воздействие на голову. Ведь у хмельного человека, что на уме, то и на языке. В конечном итоге, порешили, что в вине таится некий хитрый элемент, «эликсир правды», мешающий людям лгать. Со временем первоначальный смысл поговорки несколько исковеркался, и люди стали оправдывать свое пристрастие к хмельному напитку попыткой постичь «Истину». Мол, на трезвую голову сути не увидишь. Многим кажется, будто в миг опьянения к ним являются гениальные идеи, а к художникам – Муза…
- Баба грезится?
- Да нет, Муза – вдохновенье, художнический дар…
- Они не дюже ошибаются, пьяные-то. К моему Осипу, после второй кружки браги, всегда приходит это, вдохновенье, - он песни заводит. Но еще раньше, буквально после нескольких глотков, начинает говорить токмо чистую правду, даже про заутренний припас выкладывает. И умные мысли его тоже посещают, но для того надобно похлеще набузыкаться: «Ты, - заявляет, - моя страдалица! И бил я тебя, и изменял тебе, а все одно, милее тебя сердцу нету! Вот, - говорит, - надысь кузнец Платон застал меня со своей супружницей на сеновале, раскаленным прутом к пояснице приложил. К кому я за подмогой побег? К тебе, любезная! Ты ушибленное место травяным настоем примочила, и зажило все. Ни в жисть боле на другу девку не посмотрю!» - Во как красиво баит. Разве на трезвую голову от него этакие складные слова услышишь?
Анклеберу было неприятно вспоминать о конюхе, он решил переменить тему:
- Ты не знаешь, здоровится ли Екатерине Алексеевне? Повитуху не встречала?
- Не встречала, но наши поговаривают, будто ревматическая боль у ней открылась, всю ночь на сквозняке пролежала. Дворец-то недаром «летним» зовется, меж оконными рамами палец впихнуть можно, да и двери плотно не прикрываются.
Андрей стал убирать с дорожки разбросанные цветы:
- Эх, придется иной букет выдумывать! Этот вовсе испорчен.
- Не горюй, Андрейка, сызнова астр наберем!
- Да не нравится мне сей букет! Когда его воображал, видел красивым. А теперь… Понимаешь, астры с антирринумами складываются вместе, а рябина среди них лишняя, сирая. Буд-то из «рифмы» выпадает.
- Испробуй касатиков;, они тоже сине-багровые, – и она метнулась к соседней клумбе, сорвала три цветка, вернулась и протянула Андрею.
- Точно. Молодец, Танюшка!
- А по замыслу подойдут?
- Совершенно. Касатики знаменуют собой мудрость и доблесть, - важные качества для будущего главы государства.
Татьяна подняла с земли оторвавшуюся гроздь:
- Рябиновую ветку жалко, получается, напрасно ты ее заломал.
- Не напрасно, я ее Екатерине Алексеевне передам.
Татьяна вжала голову в плечи, отвернулась и, пробормотав что-то невразумительное, типа, «Меня, наверное, уже Осип ищет», бросилась прочь.
«Черт побери, я всегда полагал, что у баб богатая выдумка, но почему они чаще используют ее, дабы ревновать, а не дабы нами восторгаться?» - размышлял Анклебер, глядя ей вслед.

Страсти-мордасти

Москва, 8 марта 2000-го года.
Светлана Артемьевна была несказанно обрадована. Столько гостей у нее давненько не бывало, и уж тем более она не ожидала в своем возрасте такого числа «джентльменов с поздравлениями» в Международный дамский день.
Как ни уговаривала Ольга Лобенко не брать с собой группу захвата («Я со старушкой одна справлюсь, а уж вдвоем с вами тем более»), капитан Отводов был непреклонен («Не могу нарушить инструкцию, да и, вдруг у нее там заседание банды»)…
«Банда» состояла из пяти человек: помимо великовозрастной «предводительницы», мужчина лет тридцати, женщина, еще моложе, да двое годовалых близнецов, - внук с женой и потомством явились поздравить бабушку. Только Светлана Артемьевна поставила пять темно-красных роз сорта "Гран-при" в вазу, опять звонок в дверь. Посмотрела в глазок - Ольга Лобенко. Правда, девушка чуть раньше от приглашения отказалась. Но, видно, планы переменились. Не задумываясь открыла дверь, а с ней - целый наряд в камуфляже, во главе с капитаном, да еще два патлатых хиппующих соседа, Марат и Коля.
Милицейская команда влетела в комнату, утащив за собой бабушку, запутавшуюся в собственной ажурной шали, словно в сети. Камуфляжники распределилась вдоль стен, грозно выставили стволы. Отводов сделал шаг вперед, извлек откуда-то служебное удостоверение и закричал:
- Всем оставаться на своих местах! Сейчас в вашей квартире будет произведен обыск! Вот разрешение, - свободной от удостоверения рукой он порылся во внутреннем кармане, выудил белый, свернутый вчетверо, листок, оба документа сунул Светлане Артемьевне под нос, затем кивнул на Марата и Колю, - Это - понятые.
- Спокойно, капитан, ситуация под контролем! – внук в ответ протянул свою «корочку»…
Отводов заглянул и понял: получить ему от полковника с Петровки еще один нагоняй…
- Ох, дела! Быстро меня «раскусили», похвально! – «предводительница» ничуть не сробела, закинула край шали за плечо, прошла в прихожую, мягко прикрыла входную дверь. Вернулась. Взяла белый листок, развернула, внимательно прочла:
- «Следователь СВАО гэ Москва…» Так-так. Рассмотрев материал по обвинению… И принимая во внимание… Э-хе-хе! Имеется достаточно оснований полагать, что предметы, как-то: позолоченные сережки и кулон с горным хрусталем, латунный браслет со вставками из Чешского стекла, клипсы со стразами… ага, вот, - серебряное колечко с аквамарином, - находятся у Свистуновой Эс А, - зыркнула из-под бровей, - А где же подпись прокурора?
Отводов стоял как школьник у доски. Волосы взлохмачены, пятерню запустить в них сейчас он не решался, и так вид дурацкий. Со скоростью зубрилки протараторил:
- В случаях, не терпящих отлагательства, обыск может быть произведен без санкции прокурора, но с последующим сообщением ему в суточный срок, - инициатор несостоявшегося шмона все это время глядел почему-то не на вопрошавшую бабушку, а на бабушкиного внука.
- Вот я, милок, и говорю, слишком быстро работаете! И о чем теперь будете сообщать прокурору?
- Об ошибочке… - Отводов аж посерел. Но внук его успокоил, пообещал и с прокурором, и с Цветковым лично переговорить и капитана от нагоняя избавить. «В конце концов, сами виноваты, скрывали от местных органов часть важной информации». Ребят: соседей и группу захвата, - попоили чайком с пирогами, те поблагодарили, поздравили присутствующих дам и спешно ретировались. Остались только Лобенко с Отводовым. С ними, конечно, предстоял долгий разговор. Ведь нужно было все по-человечески растолковать…

Х Х Х Х Х
Незадолго до происшествия в Ольгиной квартире были совершены два преступления: кража в Питере, и ограбление в Самаре. При этом пострадал один человек.
На первый взгляд, между преступлениями не было ничего общего: исполняли их совершенно разные люди. В Северной столице сосед потерпевшего выносил мусорное ведро и на лестничной клетке повстречал «мужчину лет сорока, с густыми светлыми бровями, голубоглазого…» Они, хоть и не знали друг друга, но из вежливости поздоровались и разошлись, каждый по своим делам. Из квартиры номер сто пятнадцать, принадлежавшей одинокому пенсионеру Валентину Старкову, голубоглазый мужчина вынес приличную сумму денег и старинную резную деревянную трость с рукояткой в виде головы орла.
Самарец, Николай Городец, доставленный в местную больницу с черепно-мозговой травмой, дал весьма неточные показания. Он, токарь по профессии, возвращался домой после вечерней смены. Недалеко от проходной на него напал неизвестный мужчина, нанес удар по голове. Потерпевший успел оглянуться, но тут же потерял сознание. Когда очнулся, не было ни грабителя, ни бумажника в кармане, ни большого медного креста на шее. Единственное, что может утверждать точно, нападавший был чернобров и старше него лет на двадцать, то есть где-то пятидесяти-пятидесяти пяти лет.

И, тем не менее, именно неточно описанного самарского грабителя удалось поймать почти сразу. Им оказался некий Владимир Федорович Фадеев, безработный.
Фадеев частенько промышлял на улицах. До «крестоносца» напал на нескольких женщин. А после осмелел - стал на сильный пол бросаться. Решил, с одним подфартило, может, и с другими тоже повезет. «Мужики хоть и редко носят драгоценности, зато часто кладут в бумажник крупные суммы денег». Жертву выбирал похлюпче, небольшого росточка, чтобы проще и результативнее было глушить по голове.
Только однажды Владимир Федорович… промахнулся, в буквальном смысле слова. Несостоявшийся пострадавший увернулся из-под удара и, перекрутившись на одной ноге, другой ударил по запястью – дубинка вылетела. В следующее мгновенье «каратист» заломил злодею руки, связал их шарфом, и ну кричать: «Кто-нибудь, выбросите в окно скотч». Потом, уже в «обезьяннике», милиционеры два часа преступника от липкой ленты освобождали, весь был «забинтован».
Городец узнал в Фадееве ночного разбойника. Да тот особо и не отпирался. Все совершенные грабежи перечислил: где, когда, кого и что взял. Рассчитывал помощью следствию приговор смягчить. Одного не учел, крест, снятый с шеи Городца, оказался не простой побрякушкой, а старинной реликвией, упоминаемой аж в монастырских летописях XV века. Все остальные похищенные им у женщин украшения и суммы, экспроприированные из чужих кошельков, не составляли и десятой части оценочной стоимости медного креста.
Фадеев перепугался не на шутку. Нервически теребил манжет рубашки. Лебезил перед следователем, пытался вспомнить мельчайшие подробности:
- Мне теперь кажется, господин следователь, что человек, заказавший для себя крест, следил за мной. Потому как он про мое последнее ограбление, когда я золотую цепочку умыкнул, в смысле, отнял, все подробности знает. Сказал: «Возьмешь требуемую вещицу, а все, что будет в бумажнике, – твое. Если же откажешься – сдам ментам», - ну, в смысле, извините, вам, в милицию. А в кошельке у этого работяги всего стольник болтался. Я, когда явился отдавать крест заказчику, намекнул, мол, выходит, бесплатно на тебя пахал, в смысле, стольник-то - не деньги… Тот не поскупился, выложил три «зелененьких», тоже по сотни, - грабитель ненадолго замолчал, почесал лоб, и добавил. - Только цацка, по-моему, была все же другая, в смысле, не та, которую он хотел заполучить. Почему так думаю? Мужик вначале ее схватил, как голодная собака кость. Стал рассматривать, там самоцветы вкраплены. Особенно долго пялился на крупный зеленый камень, в центре. Поворачивал его к свету, подносил к глазам. Потом скис, в смысле, погрустнел. Я тогда подумал, что он из-за отданных мне трех сотен расстроился, в смысле, решил, не стоит этих денег крест. Отберет, думаю, «баксы». Но заказчик ничего не сказал, достал записную книжонку, развернул на заложенной странице и поставил жирную галочку напротив слова «крест». Он выписывал эту галочку долго, старательно, как бы что-то прикидывая в уме. Я успел разглядеть все, что было рядом: адрес, по которому я поджидал свою жертву. Чуть выше - другой, питерский, адресок. Он шел под пунктом «трость», и рядом с ним тоже стояла жирная галка. В самом же низу – третий - московский адрес и слово «перстень». И еще… строки с «крестом» и «перстнем» были взяты в общую скобку и помечены словом «изумруд» с вопросительным знаком.
Фадеев торопился, рапортовал на повышенных оборотах, словно боялся, что его не выслушают до конца, отправят в камеру:
- Я думаю, этот мужик – он медик. У него на записной книжке тиснение, вроде как две змеи, что-то обвили, чашу, чтоль? – почесал затылок. - Да, он, после того, как подумал, строчку с «крестом» в своей записной книжке вообще замарал, в смысле, вычеркнул. А вот третий, московский адрес и слово «перстень» при нем, обвел в овал, рядышком поставил восклицательный знак. Если хотите, господин следователь, я даже постараюсь все прочие, не самарские, адреса отобразить, в смысле, вспомнить. Только вы в протокол занесите, что я сам их назвал, что вы на меня не давили. Вы ведь на меня не давили? (Следователь кивнул.) Ну вот, так и напишите.
И Владимир Федорович Фадеев вначале назвал точный адрес снимаемой Лобенко жилплощади, а затем жилплощади пенсионера Старкова.

Х Х Х Х Х
22 февраля 2000 года, менее чем за неделю до знакомства Ольги со Светланой Артемьевной, все вышеизложенные сведения по краже и ограблению, оказались в Москве, на Петровке, а именно, на столе полковника Алексея Степановича Цветкова. Изучив их, он поморщился: «Несомненно, действовал фанатик. Не один месяц готовился, составил план, все мелочи предусмотрел, аккуратно внес данные в записную книжку. Значит, совершенно не боялся, что его с этой книжкой поймают. У преступника явно имеется какая-то цель, и к этой цели он шаг за шагом приближается».

Фанатиков Алексей Степанович не терпел с детства. С того самого дня, когда подрался со своим другом Петькой Коршуновым из-за Майи Кристаллинской. Петька млел от ее тягучего «Мы с тобой два берега у одной реки». Прагматик Цветков попытался объяснить школьному товарищу, что любовь – слишком дорогая штука, чтобы дарить ее женщине, пусть и красавице, знакомой тебе только по голосу из радиоприемника, да фотографии в «Огоньке». Тем более, если этой женщине до тебя дела, как американскому президенту до прохудившихся валенок бабы Мани. Объяснения плавно перетекли из области интеллектуальной в физическую. История закончилась для Лешки выбитым зубом, переломом носового хряща и репрессией со стороны родителей.

Но на этот раз полковнику Цветкову попался не простой воздыхатель, а фанатик-интеллектуал, знаток истории, охотник за старинными вещицами. Следствие располагало фотороботом, составленным со слов Фадеева. Впрочем, надежды на него было мало. Память у Фадеева, конечно, уникальная, но слишком условные приметы: усы и борода (скорее всего, приклеенные), густая шевелюра (скорее всего, парик)… Если же все это настоящее, то сбрить не долго, и внешность кардинально поменяется. Нельзя было с уверенностью говорить даже о возрасте подозреваемого.
Алексей Степанович достал документы дела, разложил их перед собой. Покряхтел, покрутил листочки и так, и этак. Затем нажал на кнопку селектора:
- Зиночка, вызовите ко мне Свистунова.

Игорь Свистунов был одноклассником дочери Цветкова, Катеньки, и внуком ее любимой учительницы Светланы Артемьевны. Полковник считал себя должником этого семейства. Когда Катерина засобиралась поступать в МГУ, на исторический, Светлана Артемьевна совершенно бесплатно просидела с девочкой несколько месяцев над учебниками. Конкурс был двадцать человек на место. Преподаватели зверствовали. Половину абитуриентов отсеяли уже на самом первом, профильном, экзамене по истории, поставив «неуд». Основная масса получила «тройки», «четверок» было немногим больше, чем свободных мест на набираемом курсе, а «пятерка» - всего одна, у Катеньки Цветковой. К тому же, поскольку Катенька окончила школу с золотой медалью, эта оценка дала ей право на зачисление, минуя остальные экзамены.
 Если дочка полковника пошла по стопам бабушки своего одноклассника, то сам этот одноклассник увлекся криминалистикой, как и отец Катерины, и вскоре после юридического попал на Петровку. Цветков обиделся, узнав, что Игорь пробился на службу в престижное заведение, минуя его поддержку. Но Игорь объяснил все предельно просто:
- Не хочу, чтобы прошли слухи, будто я блатной…

Зато в дальнейшей службе полковник с майором могли положиться друг на друга. Вот и сейчас Цветков, сам не поймет почему, решил привлечь именно давнишнего знакомого к работе над делом.
Майор Свистунов заглянул в кабинет:
- Разрешите войти, товарищ полковник?
- Входите, майор. Намерен с вами поговорить, точнее, посоветоваться. А, если еще точнее, мне нужен ваш молодой, не засоренный стереотипами мозг.
- Весь к вашим услугам, Алексей Степанович!
- На нашем уголовном горизонте появился некий «охотник за стариной». Для себя я называю его «фанатиком». Сам он, разумеется, руки не марает, нанимает, кого попроще, в основном, мелких воришек. Готовится к делу заблаговременно. Знает, чем исполнителей припугнуть, чем заинтересовать. Если вещь хранится в квартире, - достает дубликат ключей, коли хозяин носит искомый предмет с собой, рассказывает, в какой подворотне и когда его удобнее подстеречь, - Цветков вытащил из ящика стола лист бумаги и нарисовал на нем три кружка. - Таким образом, были украдены резная деревянная трость и медный крест со вставками из самоцветов и гравировкой, - полковник вписал названия предметов в кружки, располагавшиеся на одной линии.
- И все старинные?
- Крест – средневековый, с гравировкой Печерского монастыря, в котором он был выкован. Описание креста сохранилось в списках. Да и трость коллекционная – XVIII век.
Свистунов качнул головой.
- Ну, а в третий кружочек, тот, что нарисован в стороне от первых двух, что вы собираетесь записать, Алексей Степанович?
- «Перстень».
- Тоже украденный?
- Пока нет… Следствие располагает данными о том, что его собираются украсть и даже есть адрес возможного места преступления.
- Наружку выставили?
Полковник поерзал на стуле.
- Экий прыткий! Квартира сдается: за кем наблюдать, за хозяевами или квартиросъемщицей? А если «фанатика» спугнем, он ведь тоже, должно быть, за будущей жертвой следит. Да и наш «осведомитель» мог ошибиться… - Цветков нажал на кнопку селектора. - Зиночка, сделайте нам с Игорем Андреевичем чайку.
- Да, задачка!
- «Охотник за стариной» весьма тщательно готовится ко всем ограблениям. Думаю, у нас в запасе недели три-четыре. Нужно первыми выйти на потенциальную жертву, естественно, предварительно определив, кто она, - полковник вписал в третий кружок мелкими буквами: «жертва» - и поставил напротив знак вопроса, - Да, еще один важный момент. Похищенный средневековый крест и пока не украденный перстень в записной книжке «фанатика» объединяет общая скобка и слово «изумруд», - два соответствующих кружочка были обведены единым овалом.
- А в кресте изумруда не было?
- Нет. Но был большой зеленый нефрит. И «фанатик», когда смог его разглядеть, расстроился.
- Так, может, грабитель ожидал увидеть на месте нефрита именно изумруд?
- Очень может быть, особенно, если учесть, что крест потерпевший Городец всегда носил на теле, значит, «фанатик» не имел возможности хорошенько разглядеть его раньше…
- И не был искушен в ювелирных вопросах. Спец не спутал бы изумруд с нефритом даже с расстояния в десять шагов. Если, конечно, камень не с маковое семечко.
- Ну-ка, - полковник полез в гущу листочков, - Вот: «в центре креста – зеленый нефрит», ни фига себе, «размером, примерно, два на полтора сантиметра» - Цветков покрутил головой, достал кошелек, порылся в кармашке с мелочью. Выудил оттуда рубль. - Типа, как эта монета, только овальный.
- Ну вот, значит точно не спец. Стало быть, и нам нужно искать этот изумруд, точнее, перстень с изумрудом и его обладательницу. Только, по-моему, все-таки лучше это делать аккуратно, без официоза…
Дверь распахнулась. Вошла секретарь Зиночка с подносом. Выставила на стол маленький чайничек, две чашки и сахарницу. Майор вскочил с места:
- У меня ж варенье есть. Знаменитое, бабушкино, «Королевское, крыжовенное». Я бабусе поклялся, что вас им угощу. Сейчас принесу, – и тут же, ошарашенный, сел. – А крыжовенная ягода ведь как раз два на полтора сантиметра размером и будет!

Х Х Х Х Х
Именно об этих двух кражах и о разговоре в кабинете Цветкова майор Свистунов поведал капитану Отводову и Ольге Лобенко на кухне у Светланы Артемьевны в Международный женский день.
 Старушка, в свою очередь, дополнила повествование рассказом о том, как добровольно угодила в гущу событий:
- Конечно, у меня поначалу не было уверенности, что речь идет именно о том изумруде, который некогда был подарен Екатериной моей шесть раз прабабке. Но как усидеть на месте, коли тут можно в настоящем детективе поучаствовать, - бабуля вновь всплеснула руками и расправила дырочки ажурной шали. - И Алексей Степанович мою кандидатуру одобрил. Какой «фанатик» заподозрит, что старуха, на самом деле, занимается слежкой? Я попросила Игоря помочь снять квартиру поближе к твоему, Оленька, дому, и совершенно самостоятельно сочинила сцену знакомства. Даже ось в сумке-тележке специально подпилила, решила: «Пусть колесо вначале отвалится, а уж потом я придумаю, как использовать сей факт в целях упрочения отношений».

 Но «придумывать» ничего не пришлось, Ольга безукоризненно «вписалась в сюжет». Единственная оплошность, организаторы и участники наблюдения за Лобенко не предполагали, что «фанатик» так скоро перейдет к активным действиям. Еще хорошо, что Ольга не пострадала, да изумруд не был найден, а то упустили бы преступника – служивые словили бы по «выговорешнику», а старушка задохнулась бы в тисках собственной совести.
- Ребята, я не знаю ни о каком изумруде. Это чистая правда, - взмолилась Ольга. Светлана Артемьевна с ней согласилась:
- Я так и поняла. Но вот перстень с аквамарином, вернее его оправа, судя по твоему описанию, Оленька, была та самая, Екатерининская. Кто и когда подменил в ней камень? Ох, дела! К сожалению, загадок в нашем деле не убавляется, а прибывает.
 - Нужно узнать, какое отношение ко всему этому имеет резная деревянная трость, - проявил сообразительность капитан Отводов.
- И почему «фанатик» решил, что изумруд помещен в средневековый крест? – спросила жена Свистунова Люба и густо покраснела: муж не любил, когда она вмешивалась в его криминальные разбирательства. Но, на сей раз, Игорь мог сердиться только на самого себя, ведь чуть дело не провалил:
- Ребята, по правилам, надо бы дополнительно опросить всех потерпевших. Но командировки - это слишком долго. Боюсь, опять что-нибудь упустим… Да и недомолвок в этих разговорах будет больше, чем откровений. Я вот что надумал. А если собрать всех вместе: Старкова, Городца, нас? И пусть каждый выкладывает все, что думает, все, что может припомнить: как реликвии попали в семью, кто ими ранее интересовался… И, главное, не слышали ли они что-либо про изумруд размером полтора на два сантиметра. Неприметное слово, маленькая деталь, а сведущий человек за нее уцепится, и клубок загадок будет размотан.
Идея понравилась всем присутствующим. Оставалось только одобрить ее у Цветкова.