Крымская долина

1.

Первое ощущение, которое появляется после возвращения сознания – боль. Сильная. Невыносимо сильная боль, расползшаяся от источника снизу вверх. Видимо, чувствую её какое-то время. Разум реагирует едва ли не привычно. Лоб мокрый от испарины, по шее стекают капли, собираются в ложбинке между ключиц. Больше беспокоит то, что ничего не могу различить вокруг. Кромешная темнота. Ни единого залома, полутьмы, за что мог бы зацепиться. Тьма настолько густая, что начинаю сомневаться в собственных глазах. Дыхание учащается, как и сердцебиение. Рук не чувствую. Едва могу пошевелить корпусом. Страх потери зрения, как и верхних конечностей, съедает боль, вызывая панику. Мне нужно, чтобы моё тело откликнулось. Здоровую ногу с трудом подтягиваю по твёрдой поверхности. Незначительное движение отчётливо слышится в тишине. Пытаюсь разомкнуть губы. Из пересохшего горла вырывается только хрип, голос осип. Сдавленные стоны, шевеления заставляют тьму ожить. Беззвучно двигаться. Колыхание воздуха и пространства отслеживаю каким-то внутренним чутьём. Во мне всё замирает. Частые вдохи в тишине невольно побуждают контролировать ритм. Дыхание – безусловный рефлекс, не требующий участия сознания, чтобы наполнять лёгкие воздухом, поэтому, когда начинаю прислушиваться, дыхание сбивается, тяжелеет.

В углу раздаётся несколько глухих хлопков, на каждое из которых фонарик отзывается слабым мерцанием. В момент, когда тот зажигается, свет резко приближается, ударяет в глаза, слепит. Хорошая новость – зрение всё-таки не потерял. Плохая – чувствую, как к шее приставлено холодное лезвие. Нервно сглатываю, отчего кожа расходится под остриём. Тёплая капля течёт медленно. Луч фонарика перемещается от одного глаза к другому. Холодные пальцы хватают лицо, поворачивают, когда рефлекторно зажмуриваюсь, стараясь избежать прямого попадания яркого луча. Кто-то с силой разлепляет веки. Давит на горло ножом, вынуждая замереть и подчиниться. Стукаюсь затылком о холодную неровную стенку, застываю. Странная проверка заканчивается. Выдыхаю с облегчением. Губы потрескались и то, что провожу по ним сухим языком, вызывает лишь дискомфорт.

– «Успокойся, успокойся», – твержу про себя.

Часто моргаю, сощуривая глаза, пытаясь привыкнуть к свету, когда фонарик снова гаснет.

– Н-нет, – хриплю, – не надо вык…

Не успеваю договорить. В этот раз холодная рука затыкает рот. Дышу носом, как загнанное животное. Больше не пытаюсь разговаривать. Через минуту киваю несколько раз, давая понять, что уяснил правило и не собираюсь нарушать тишину. Рука медленно пропадает с лица, и я опять оказываюсь во тьме наедине с кем-то. Становится жутко от того, что не могу пошевелиться, разделяя темноту с незнакомцем. Ещё никогда не чувствовал себя настолько уязвимо. Информации ничтожно мало, невозможно составить ясную картину. Не могу вспомнить ничего, что могло бы помочь: ни где именно нахожусь, ни как тут оказался.

– «Спасибо хоть имени своего не забыл».

Время идёт, тянется. Ничего не происходит. Это и пугает, и обнадёживает одновременно. Прокручиваю в голове одно и то же:

– «Меня зовут Андрей. Яров Андрей Дмитриевич, – в который раз провожу языком по иссохшим губам. – Двадцать восемь лет. Работаю юристом в крупной конторе. Конченая контора. Настоящий серпентарий. Прохлаждаются сейчас в офисе, наслаждаясь карамельным латте и бесплатным печеньем в комнате отдыха. И ни одна сука не кинется искать. Потому что это первый полноценный отпуск за последний год. Чёрт дёрнул сюда ехать, – шумно выдыхаю. Тьма снова напрягается. Прикрываю в страхе глаза, чтобы прекратить всматриваться в черноту. – Я отправился в отпуск с друзьями. Согласился на долгую дорогу ради свободы, которую дают два колеса, рёв мотора. Чистое ровное дорожное полотно, – стараюсь погрузиться в воспоминания. – Кайф, который ощущается на ночной пустой трассе».

Возвращаюсь к последним запомнившимся событиям, чтобы спровоцировать уставший от боли мозг и восстановить момент, когда же всё пошло по одному месту.

***

– Эй, Ярый, собрал уже косметичку в поездку?

– Да, пошёл ты, – наклоняюсь под стол за упавшим документом, одновременно держа трубку плечом. – Попрошу твою подругу прижаться разок. Её штукатурки будет достаточно.

На столе куча бумаг, которые требуют внимания, и звонок пришёлся в самый неподходящий момент.

– Вот мудила! Только попробуй к ней подкати…

Сбрасываю звонок и кидаю друга в блок, усмехаясь.

***

Наверное, стоило подготовиться лучше. Проверить информацию в интернете, повисеть на задротских форумах о путешествиях, но времени на такую ерунду не было. Даже в день выезда мне названивала начальница, надоедая с самого утра глупыми вопросами по текущим делам. Соврал, что лечу заграницу и буду недоступен все две недели.

– «Чёрт, отдам что угодно за глоток воды. Даже ответил бы на похотливые приставания этой истерички».

Пытаюсь двигать пальцами рук. Болевых ощущений нет. Вернее, вообще, никаких. Отчётливо проявляется лишь адская боль в левой ступне. По идее, не чувствую кисти оттого, что крепко связан, и они онемели. Но думаю, что недостаток кровообращения на протяжении длительного времени совсем не идёт на пользу. Тем более, неизвестно, как долго я в таком положении.

Вокруг немного светлеет или зрение адаптируется.

– «Не знаю, – пульсирует в голове. – Ничего не знаю. Кроме того, что меня зовут Андрей. Яров Андрей Дмитриевич…»