Крымский оборотень

Глава 1

Потолок был старым другом. Пожалуй, единственным, кто видел меня в любом состоянии и молчал. Он был испещрен трещинами, похожими на речную дельту на старой карте. Где-то там, в желтых разводах от давнего потопа, можно было разглядеть Африку, если достаточно долго вглядываться. Я вглядывался. Делать было больше нечего.

Четыре утра. Или уже пять. Какая, к черту, разница, если сон – это роскошь, доступная тем, у кого есть завтра. А мое «завтра» уже лет пять как было точной копией «вчера». Съемная однушка в Залесье, на последнем этаже хрущевки, где летом дышать можно было только в противогазе, а зимой стены плакали конденсатом, словно сочувствуя моему существованию.

Сигарета «Camel Compact» тлела между пальцами. Пепел длинным, серым столбиком держался из последних сил, как и я. Я смотрел на него, и мы играли в игру: кто сдастся первым. Он победил. Пепел посыпался на старую футболку с выцветшим принтом какой-то группы, которую я уже и не слушал. Плевать.

В этой комнате пахло мной. Смесью табачного дыма, вчерашнего отчаяния и дешевого кофе. На стуле валялась гора одежды. На столе – ноутбук, который не открывался уже неделю. Зачем? Чтобы снова увидеть провальные графики какой-то криптовалюты, в которую я вложил последние деньги? Или открыть вордовский файл с недописанным рассказом про… я уже и забыл, про что. Все мои начинания имели одну общую черту – они заканчивались, так и не начавшись. Блогерство, веб-проекты, попытки «заняться спортом». Все это превращалось в пыль, оседающую на подоконнике.

Я поднял руку и провел по лицу. Пальцы наткнулись на привычную кривизну носа – память о драке в училище, где мне пытались доказать, что читать книги – это «не по-пацански». Потом – на сплюснутое правое ухо, сувенир с тех же времен. И шрам на указательном пальце, от разбитой бутылки «Балтики», когда мы в пятнадцать лет отмечали что-то очень важное. Наверное, пятницу. Весь я был коллекцией таких вот отметин. Карта моих поражений, выгравированная на теле.

В голове всплыл образ Юли.

Ее смех. То, как она морщила нос, когда я закуривал очередную сигарету.

Как говорила: «Денис, у тебя все получится, я верю, у тебя талант». Она верила. А потом устала. Или лгала. Женщинам нужен результат, а не вечный потенциал. Она ушла к парню на белой «Toyota Camry». Он не читал умных книг и не рассуждал о философии, зато у него был свой бизнес по установке кондиционеров. Все честно. Кондиционеры приносят прохладу и деньги. А мои мысли приносили только головную боль. Сначала мне, потом ей.

Телефон на столе завибрировал. Я даже не посмотрел. Скорее всего, Рустем. Спросит, жив ли я, и предложит поехать на море. Рустем вроде был хорошим другом. Настолько хорошим, что его прагматизм и вера в лучшее иногда вызывали у меня физическую боль. Он не понимал, что море не лечит. Оно лишь подчеркивает твою ничтожность на фоне его величия.

Пачка «Camel» была пуста. Это стало проблемой. Единственной реальной проблемой, которую нужно было решить прямо сейчас. Ночные магазины – островки цивилизации в океане провинциальной тьмы. Ближайший был на Залесской, возле «ПУДа». Туда – минут двадцать пешком, обратно – столько же. Идти не хотелось. Тело, обмякшее от безделья и самокопания, протестовало. Но никотиновая жажда была сильнее апатии.

Я с трудом поднялся. Ноги затекли. В зеркале в прихожей на меня смотрел сутулый парень с голубыми глазами, в которых давно потух свет. Двадцать два года. Возраст, когда одни покоряют мир, а другие – пытаются не проиграть войну с потолком в съемной квартире. Груднев Денис Антонович. Звучит солидно, как будто это имя человека, у которого есть план. У меня же был только маршрут до круглосуточного магазина.

Натянув старые джинсы и толстовку, я сунул в карман последние мятые сто рублей и вышел в подъезд. Запах кошачьей мочи и вчерашнего борща ударил в нос. Стандартный ароматизатор любой хрущевки.

Ночь в Симферополе была прохладной. Октябрь в Крыму – это обманщик. Днем он еще пытается притворяться летом, а ночью сбрасывает маску, и ты чувствуешь ледяное дыхание приближающейся зимы. Я шел по пустой улице Залесья. Это даже не микрорайон, а так, аппендикс города. Село с парой улиц, и вросшие хрущёвки. За заборами лаяли собаки. В окнах горел редкий свет – такие же бессонные души, как я, или те, кто встает на первую смену на завод «Фиолент».

Дорога до Залесской была привычной. Я прошел мимо школы, где меня травили. Каждый угол здесь был якорем, тянущим на дно воспоминаний. Вот здесь мы впервые поцеловались с Юлей. А вот здесь меня избили за то, что заступился за какого-то первоклассника. Город – это не дома и улицы. Город – это слои твоей собственной боли.

На Залесской жизнь была чуть активнее. Проезжали такси, у магазина толпилась молодежь. Я купил пачку «Chesterfield Compact», потому что «Camel» не было, и банку дешевого энергетика. Обратный путь лежал через Ак-Мечеть. Через неё пришёл, через неё возвращаться.

Ак-Мечеть жила своей жизнью. Другой ритм, другие звуки. Из открытых окон кафе доносилась крымскотатарская музыка. Возле мечети стояли мужчины в тюбетейках. Воздух пах самсой и крепким кофе. Я всегда чувствовал себя здесь чужим, туристом в собственном городе. Прошел мимо рынка, мимо шиномонтажек и маленьких магазинчиков. Цивилизация. Шумная, живая, настоящая.

Но была одна проблема. Между Залесской и Ак-Мечетью до моего Залесья лежал разрыв. Метров двести, может, триста. Участок трассы, где город внезапно заканчивался. По бокам – густой, неосвещенный лес, сквозь который, словно скелеты доисторических чудовищ, торчали опоры ЛЭП. Днем это была просто дорога. Ночью она превращалась в портал в какое-то другое измерение. В детстве нас пугали, что в этом лесу живут маньяки. Мы, конечно, смеялись. Но никто из нас не ходил здесь по ночам в одиночку.

Глава 2

Телефон продолжал вибрировать на столе, настойчиво высвечивая имя «Рустем». Я сбросил вызов. Здравый смысл был последним, с кем я хотел сейчас разговаривать. Здравый смысл не объяснил бы, почему рана на моем плече, которая вчера была кровавым месивом, сегодня утром ощущалась как старый, ноющий ушиб.

Я стоял посреди комнаты. Голый. Разбитый. Но собранный. Мое тело, вчера еще бывшее тюрьмой для моих амбиций, теперь ощущалось как оружие, инструкцию к которому я потерял. Каждый мускул был натянут, каждый нерв — оголенный провод. Я слышал, как за стеной у соседки-бабушки тикают ходики, и этот звук был громким, как бой курантов. Я чувствовал запах сырой земли под фундаментом дома.

Мир больше не был фоном. Он стал информацией.

Я подошел к зеркалу. Глаза. Они были все еще голубыми, но в их глубине, вокруг зрачков, проступил едва заметный, болезненно-желтый ободок. Как кольца у Сатурна. Как метка.

Голод. Он был не в желудке. Он был в крови, в костях. Я открыл холодильник. Вчерашний борщ. Я взял кастрюлю и начал есть. Холодный. Прямо так, ложкой, быстро, не чувствуя вкуса, просто закидывая в себя топливо. Я ел как волк, который не ел неделю. Мое тело требовало энергии. Требовало мяса.

И тут в дверь постучали.

Это был не стук Рустема. Это был требовательный, тревожный, почти истеричный стук, который я знал с детства. Стук, который означал: «Денис, ты опять что-то натворил, и я пришла тебя спасать, даже если ты этого не хочешь».

Мать.

Я накинул старую футболку, стараясь прикрыть плечо, и открыл дверь.

На пороге стояла Ирина Петровна. В одной руке — сумка, из которой торчал лук и пахло домашними котлетами. В другой — вся тяжесть мира и разочарование в собственном сыне.

— Почему ты не отвечаешь на звонки?! — начала она вместо «привет». — Я тебе с семи утра звоню! Я что, должна умереть от беспокойства?!

Она вошла, не дожидаясь приглашения, и тут же замерла. Ее нос дернулся. Она почувствовала его. Запах. Запах вчерашней крови, пота, страха и чего-то еще. Дикого. Звериного.

— Чем у тебя тут воняет? — она оглядела комнату с брезгливостью санитарного инспектора. — Ты что, опять не убирался? Господи, Денис, ты живешь как…

Ее взгляд упал на мое плечо. На футболке, в месте раны, проступило темное пятно.

Она замолчала. Ее лицо изменилось. Тревога сменилась ужасом.

— Что это? — прошептала она, указывая на пятно. — Это кровь?

— Я… поранился, мам. Упал.

— Покажи. — ее голос стал стальным.

Я молчал. Она подошла и сама, резким, материнским движением, задрала край моей футболки.

Увидела. Грубые, черные стежки на воспаленной коже. Рваные края.

Сумка с котлетами выпала из ее рук. Банка с огурцами, которую она везла с Пневматики, разбилась. Запах уксуса ударил мне в нос, и я поморщился.

— Боже мой… Денис… — она отшатнулась, прижимая руки ко рту. — Кто… кто это с тобой сделал? Это… это ведь не ножом тебя ранили.

Я видел, как в ее голове проносятся варианты, один страшнее другого. Коллекторы. Бандиты. Менты.

— Мама, все нормально. Это…

— Не ври мне! — заорала она. — Я вижу твои глаза! Они как у бешеной собаки! Ты что, подсел на наркотики?! Это из-за них?! Тебя за дозу так порезали?! Говори!

Вот он. Ее самый страшный кошмар. Не то, что ее сына могли убить. А то, что он мог стать позором. Наркоманом. Социальным трупом.

— Нет, мама! Это не наркотики!

— Тогда что?! — она подошла вплотную, ее лицо было в сантиметре от моего. Я чувствовал запах ее страха, он был кислым, как прокисшее молоко. — Что ты натворил, что тебя так изуродовали?! Ты влез в какую-то секту?! Ты связался с этими… с ваххабитами из Старого города?!

Ее фантазия была безгранична. Она была готова поверить во что угодно, кроме правды, потому что правда была немыслима.

— Меня покусала собака! — крикнул я, первое, что пришло в голову. — Огромная, бешеная собака! Я шел ночью, и она на меня напала!

Она смотрела на меня. Долго. Изучающе. Она видела, что я лгу. Но моя ложь была более приемлемой, чем ее страшные догадки.

— Собака… — повторила она, как эхо. — Какая собака? Где? Мы должны написать заявление! Сделать уколы от бешенства!

— Я уже все сделал, мам. Все под контролем.

Она покачала головой.

— Нет, Денис. Ничего у тебя не под контролем. — Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел не жалость, а что-то похожее на отвращение. — Ты живешь в грязи. Ты не работаешь. Ты связался с какими-то уродами. А теперь на тебя еще и собаки кидаются. Ты катишься на дно.

Она наклонилась, начала собирать осколки банки.

— Я привезла тебе поесть. Думала, ты голодаешь. А ты…

Она не договорила. Взяла свою сумку. Посмотрела на меня в последний раз.

— Отец был прав. Тебя нужно было отправить в армию. Может, там бы из тебя человека сделали. А сейчас… я не знаю, кто ты. Бытовой инвалид.

Она ушла. Хлопнула дверь.

Я остался стоять посреди комнаты. На полу — лужа рассола и осколки ее разбитой веры в меня.

Она не поверила в собаку. Она просто выбрала ту ложь, с которой ей было легче жить.

А я… я остался со своей правдой. Горькой, как полынь. И голодной, как волк. Я посмотрел на разбросанные по полу котлеты. И впервые за много лет почувствовал настоящий, дикий голод. Не по-человечески. По-звериному.

Я стоял посреди комнаты, и тишина давила на уши. На полу — лужа рассола, осколки и котлеты. Ее котлеты. Символ ее удушающей, тревожной заботы.

Глава 3

Старая «Славута» Рустема катила по ночному Симферополю. Город, который еще вчера казался мне серым и безнадежным, теперь был похож на хищный, дышащий организм. Неоновые вывески аптек и букмекерских контор истекали ядовитым светом, фары машин были глазами ночных зверей, а гул города — их утробным рычанием. Я сидел на пассажирском сиденье и впитывал этот хаос. Мои новые чувства работали на полную. Я слышал обрывки разговоров из проезжающих мимо машин, чувствовал запах шаурмы с Центрального рынка и дешевых духов от женщин, стоявших на остановке. Мир больше не был размытым пятном. Он стал детальной, объемной картой, и я чувствовал себя на ней не заблудившимся туристом, а охотником.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — Рустем вцепился в руль так, будто боялся, что я выпрыгну на ходу. — «SOVA» — это не то место, где решают проблемы разговорами. Особенно с тем хмырем. Его, же вроде, Артур зовут. Он же полубандит. Хмырь.

— Я не собираюсь с ним драться, Рустик, — соврал я, глядя в окно. — Я просто хочу посмотреть ему в глаза. Почувствовать. У меня такое ощущение, будто я теперь… ну... вижу людей насквозь. Вижу их страх.

Рустем тяжело вздохнул.

— Ты не видишь страх, Денис. Ты сам его излучаешь. От тебя несет так, будто ты готов убивать. Я серьезно. Может, вернемся? Возьмем водки, засядем у тебя, и ты мне все еще раз расскажешь.

— Нет. — Мой голос был твердым. — Мне нужно понять, что это за сила. Иначе я сойду с ума. Или хуже — однажды ночью не сдержусь и сделаю что-то страшное. Мне нужно проверить себя в контролируемой среде.

— «SOVA» — это, блядь, контролируемая среда? — он нервно рассмеялся. — Это аквариум с пираньями, а ты туда собрался окунуть свой пораненный палец.

— Именно. Если я выживу, значит, я теперь тоже пиранья.

Он замолчал, поняв, что спорить бесполезно. Мы свернули на улицу Карла Маркса. Центр города. Здесь жизнь кипела. Дорогие машины, разодетые люди, громкая музыка из каждого кафе. Мир, который всегда был для меня чужим. Мир, в котором я был неудачником. Но сегодня я ехал сюда не просить, а брать.

Мы припарковались в темном переулке недалеко от клуба. Вышли из машины. Ночной воздух ударил в лицо. Он был наполнен запахами — духи, алкоголь, выхлопные газы, жареное мясо и… похоть. Этот запах я теперь чувствовал особенно остро.

— Выглядишь паршиво, — констатировал Рустем, оглядывая меня. На мне были старые джинсы и черная толстовка с капюшоном, который я накинул, чтобы скрыть бледность и дикий блеск в глазах. — Как будто сбежал с реабилитации.

— Отлично. Меньше внимания.

Мы подошли к клубу.

«SOVA» была пафосным местом по симферопольским меркам. Неоновая вывеска, два огромных охранника у входа, похожих на шкафы, и гулкий бит, который проникал сквозь стены и вибрировал в грудной клетке. У входа курила толпа. Девушки в коротких платьях, смеющиеся слишком громко, и парни с дорогими часами и пустыми глазами.

Я почувствовал себя неуютно. Старые комплексы на секунду вернулись. Но потом я сделал глубокий вдох. Я почувствовал их запахи. Запах дешевого алкоголя, который они пытались скрыть мятной жвачкой. Запах пота под слоем дорогого парфюма. И главный запах — запах отчаяния. Они все пришли сюда, чтобы забыться, чтобы доказать себе и другим, что они чего-то стоят. Они были такими же, как я. Просто их клетка была позолоченной.

И тут они нас заметили. Точнее, не нас. А меня.

Две девушки, стоявшие чуть в стороне, отделились от своей компании и пошли прямо к нам. Одна — высокая блондинка в обтягивающем красном платье. Вторая — пониже, брюнетка, с наглым, вызывающим взглядом. Они были красивы той хищной, клубной красотой, которая всегда меня пугала.

— Мальчики, огоньку не найдется? — спросила блондинка, обращаясь ко мне. Ее голос был сладким, как сироп, но я слышал в нем фальшь. Она смотрела не на меня. Она смотрела на мою ауру, на ту опасность, которую я теперь излучал.

Я молча достал зажигалку. Рука не дрогнула.

Брюнетка подошла ближе. Слишком близко. Я почувствовал запах ее духов — что-то приторно-сладкое. И запах алкоголя в ее дыхании.

— А что такие серьезные? — она провела пальцем по рукаву моей толстовки. — Проблемы?

Рустем напрягся. Он шагнул вперед, пытаясь взять ситуацию под контроль.

— Девушки, мы торопимся, нет никаких проблем.

Но они его проигнорировали. Их внимание было приковано ко мне. Женщины, как и животные, чувствуют силу. И опасность. А я сейчас был ходячим сгустком того и другого.

— Незнаю, а я люблю проблемы, — сказала брюнетка, глядя мне прямо в глаза. — Особенно тех, кто их создает. Меня Карина зовут. А это Света.

— Денис, — сказал я ровно.

Блондинка, Света, улыбнулась.

— Редкое имя. Ты не местный?

— Местнее некуда, — ответил я.

Я чувствовал их интерес. Это было ново. Раньше девушки такого типа смотрели сквозь меня. Теперь они смотрели на меня, как на экзотического зверя в клетке, гадая, укусит он или нет. Мой шрам на носу, моя сутулость, которая теперь превратилась в напряженную позу хищника, — все это вдруг стало не недостатками, а атрибутами. Атрибутами опасности.

— Может, угостите нас коктейлчиком внутри? — предложила Карина, прикусывая губу. — Мы знаем короткий путь мимо фейс-контроля.

Рустем уже хотел отказаться, но я его опередил.

— Почему бы и нет? — я посмотрел на него, и в моем взгляде был приказ. Он понял. Это было частью эксперимента.

Я улыбнулся девушкам. Моя улыбка получилась кривой, хищной. И, судя по тому, как блеснули их глаза, им это понравилось. Они не искали «хорошего парня». Они искали приключений.

И я был готов им эти приключения устроить.

Карина и Света провели нас внутрь через какой-то боковой вход, мимо охранников, которые, увидев их, лишь лениво кивнули. Видимо, девушки были здесь завсегдатаями. Едва мы оказались внутри, мир взорвался.

Гулкий, пульсирующий бит ударил по телу, заставляя внутренности вибрировать. Сотни тел двигались в полумраке под вспышками стробоскопа. Воздух был густым и липким — смесь пота, алкоголя, сладких духов и дыма от кальянов. Для обычного человека это был просто клуб. Для моих обостренных чувств это был ад.