Первое время Татьяна побаивалась появления матери. Прислушивалась к каждому шороху, ловила любую речь в зоне слышимости и наблюдала за коридором, по которому сновали люди. Она сидела на полке, положив локти на квадратный стол, и озиралась по вагону, боясь наткнуться взглядом на знакомую фигуру, но это были только страхи.
Мама, скорее всего, не начала и подозревать о побеге. Но каждый раз Татьяна вздыхала с глубоким облегчением, когда прохожий оказывался другим пассажиром или проводником. Тогда она отворачивалась к окну, за которым мельтешили кроны деревьев. Сплошная зеленая полоса стремилась назад, а поезд нес Татьяну вперед. Оставалось только упиваться свободой.
На следующей остановке через пару минут после начала движения поезда на койку рядом с грохотом приземлилась девушка-подросток, бросив рюкзак на пол перед собой. Татьяна вздрогнула от неожиданности. Она думала, что до самой Москвы будет ехать одна в своем открытом купе.
Девчонка встряхнула неаккуратно подстриженными сине-зелеными волосами и издала бурлящий звук наподобие того, каким извозчики пару столетий назад останавливали лошадей. На правом широком плече красовалось корявое солнышко, словно его старательно рисовал маленький ребенок, а не профессиональный тату-мастер. Она имела пухлые руки, широкие бедра и большую для ее возраста грудь, откровенно выпирающую из-под тонкой майки с логотипом малоизвестной Татьяне музыкальной группы. Подошвами красных кроссовок, в которых без стеснения легла на койку, девчонка уперлась в матрас.
– Фу, чуть не опоздала, – пояснила попутчица, будто Татьяна ждала разъяснений, и замахала телефоном в лицо как веером.
В отличие от коммуникабельной матери Татьяна не умела заводить непринужденные транспортные беседы, равно как и поддерживать их. Повезло, что для собеседницы это не было проблемой.
– Опоздала бы, пришлось бы билеты перекупать, а у папы деньги закончились. Так бы я у него и осталась, – рассказывала девчонка, смеясь в потолок, то есть в дно верхней койки. – Мать бы тогда нас обоих убила. Она меня и так не пощадит. Наверное, поэтому я и не хотела возвращаться.
Татьяна с сочувствием на нее посмотрела.
– Да мне не впервой, переживу, – девчонка села, сложив руки на столе.
Телефон она сунула в передний карман бридж и закрыла его на молнию. Татьяна проследила за ним взглядом и, вернувшись к лицу, поинтересовалась:
– А почему ты не можешь остаться с отцом?
Попутчица сдвинула линию губ вверх и в сторону.
– У папы денег нет и постоянной работы, чтобы меня содержать, – глаза убежали к окну, за которым вид совершенно не изменился.
Сосны, березы, ели и разные кустарники сливались в изгородь на обочине дороги. Казалось, сейчас в мире существовал только локомотив и рассеченные им две половины леса.
– Я тоже от мамы сбежала, – вздохнула Татьяна, опустив взгляд на стол.
– И твои в разводе?
Девчонка впилась в нее глазами. Татьяна не смогла определить, что за взгляд это был: сочувствующий, жалеющий или злорадный, а, может быть, включающий в себя все и сразу. Было заметно, что ей развал семьи дался непросто.
– Нет. Папы у меня никогда не было, – откровенно ответила Татьяна без особенного драматизма.
– Оу, – отреагировала девчонка.
Как обычно бывало, после ответа на вопрос об отце наступила неловкая пауза в разговоре. Люди не знали, как реагировать и что говорить, хотя для Татьяны это не было трагедией. Все вокруг просто считали, что так должно быть. Чувствуя неприятную неловкость, она решила сама нарушить это молчание.
– Как тебя зовут?
– Лада, – сразу ответила девчонка и улыбнулась.
На зубах засверкали металлические брекеты. Татьяна вспомнила, как сама носила такие до четырнадцати лет. Эта девчонка выглядела максимум на пятнадцать.
– Необычное имя, – исключительно для поддержания разговора заметила Татьяна.
– Дурацкое. Особенно с моей фамилией: Калинина, – Лада усмехнулась, склонив голову набок. – Ну, ты догадалась, как меня обзывают в школе.
Татьяна выдавила смешок.
– Обидно, знаешь ли, когда тебя с говном сравнивают.
Лада откинулась на стенку и скрестила руки на груди, но легкая усмешка еще кривила полные губы, а Татьяна засмеялась в голос.
– А тебя как зовут?
– Таня.
– Ну, так себе тоже.
Лада провела языком по щекам изнутри и отвернулась к окну.
– Спасибо, – усмехнулась Татьяна растерявшись. – За откровенность.
– Да не за что.
Без напряжения и неловкости Лада стала расспрашивать о том, почему Татьяна сбежала от матери, что собирается делать и зачем едет в Москву. Им предстояло ехать вместе много часов, делать было нечего, да и, познакомившись, они не могли друг друга игнорировать. К тому же, душа никак не успокаивалась. Там еще кипели остатки переживаний, которые Татьяна копила целый месяц в заключении. Хотелось заглушить эти мелкие очаги боли. Легче всего было просто высказаться незнакомцу. Поэтому она решила рассказать о себе все. Начала с того, как мама впервые поставила ее у станка.
Машина ждала у края площади. Владимир любезно помог Татьяне убрать чемодан в багажник. Серега занял водительское кресло, Степа – пассажирское рядом, остальные трое уместились на заднем. В салоне воняло куревом и выхлопными газами. Свежая елочка с ароматом яблока не спасала. Первые пять минут Татьяне хотелось надеть противогаз, но вскоре мозг привык к такой атмосфере.
Владимир продолжал обнимать Ладу, рассказывая всем о том, что по прогнозам синоптиков «отвратная» погода продлится целых две недели, да и вся оставшаяся половина лета тоже не обещает ничего хорошего. Все взгрустнули. Всем хотелось гулять и наслаждаться теплом.
– Ща, на заправку заедем, – сказал Серега, когда Лада заметила, что они свернули не на ту улицу. – Я знаю, тут неподалеку.
Он закурил сигарету, на несколько секунд отпустив руль вовсе. Татьяна смотрела на это и чувствовала, как сердце учащает ритм. В зеркале заднего вида она поймала ухмылку водителя, а затем нехороший взгляд Степы, который специально повернулся назад, чтобы посмотреть на нее. Татьяна прижала к груди рюкзак. Владимир сжимал Ладу за плечи. Та напряженно озиралась по сторонам. Брови ее при этом то хмурились, то выпрямлялись.
– Ты чего, детка? Расслабься, – говорил лысый, поглаживая девчонку пальцами по голому плечу.
Шум города резко пропал. Огни уличных фонарей потухли, а жужжание попутных машин стихло. Они свернули на узкую улицу, в темноте которой едва различались объекты по бокам – шиномонтажные мастерские и магазины автозапчастей.
Дорога вела на эстакаду, но Серега резко свернул вправо. Машина со стуком понеслась по грунтовой дороге во мглу. Свет фар освещал только близлежащие участки земли. Татьяна успела увидеть лишь грязь, траву и выброшенный металлолом. По магистрали в стороне стремглав проносились автомобили, оставляя за собой рев моторов.
Татьяна напрягла все мышцы, готовясь к худшему. Серега еще не успел остановиться, как Владимир с возгласом: «Ну, что, детка, повеселимся?» принялся тискать Ладу за грудь. Девчонка закричала и попыталась оттолкнуть его.
Открыв дверь, Татьяна двумя ногами пнула сиденье спереди, чтобы хоть на мгновение выбить водителя из колеи. Парень от сильного толчка бросил педали, и машина заглохла. Затем из бокового кармашка рюкзака Татьяна достала флакон с духами и прыснула в лицо Владимира, который боролся с Ладой, а затем – в Степу, который хотел было броситься другу на помощь, но жгучий спрей обжег ему глаза. Он их тут же зажмурил. Владимир чихал и кашлял, водя ладонями по лицу.
– Беги! – крикнула Татьяна Ладе.
Девчонка открыла дверь и вывалилась из машины, но Владимир в слепой панике схватил ее за майку. Татьяна кинула в него рюкзак, от которого он отмахнулся другой рукой. Лада буквально за секунду вывернулась из майки, оставив ее в цепких пальцах лысого.
Они побежали в сторону, где под свистящими от ветра деревьями сгущалась тьма. Бежали по вязкой грязи, запинаясь о металлический хлам, валявшийся здесь повсюду.
Серега, толстый и неповоротливый, пытался завести машину. Татьяна схватила Ладу за руку и потащила за собой. Вскоре заревел мотор, автомобиль забуксовал, дав ценные мгновения на спасение, но затем развернулся и осветил им путь.
Впереди оказался метровый забор, а за ним проявлялись силуэты могильных крестов и памятников. Татьяна легко перепрыгнула через ограду, а Лада нуждалась в помощи.
Машина ужасающе яркими фарами, мигающими от кочки к кочке, стремительно неслась на них, но остановилась. С обеих сторон открылись двери, и из них выбежали две худые фигуры. Татьяна потянула Ладу, когда та ступила одной ногой на решетку, а второй еще свисала снаружи. Девчонка поцарапала икру, но не заметила этого. Держась за руки, они побежали по узким дорожкам между могилами.
Дождь усиливался. Ветер задул сильнее, поднимая опавшие листья и раскачивая тяжелые кроны осин. В этом шуме не были слышны даже их собственные шаги, поэтому услышать, бегут ли за ними, Татьяна не могла. Она специально свернула вбок, чтобы уйти от света фар, и затеряться в ночи. В дождь и без освещения здесь ничего нельзя было увидеть, но они продолжали бежать. Кладбище казалось узким и длинным.
Почти у самого конца Татьяна одной ногой провалилась в яму, но успела задержаться за Ладу. Они оказались на краю свежевырытой могилы. Татьяна указала рукой туда и прыгнула первой. Лада – следом.
За время дождя там успело скопиться немного воды. Землю размыло. Они плюхнулись в самую жижу, зато приземление получилось мягким. Глубина могилы оказалась небольшой, всего метра полтора, поэтому Татьяна села на землю и потянула за собой Ладу.
– Ау, девчонки! Ну куда же вы спрятались? Играете с нами? Ох, накажу! – тонкий голос Владимира звучал омерзительно.
Лада в одном бюстгальтере дрожала от страха и холода. Дождь хлестал ее по плечам. Татьяна сидела, приставив палец ко рту, показывая, что нужно быть тихими. Чтобы хоть как-то согреть, она обняла девчонку и прижала к себе.
– Господи, они нас найдут. Что будет? Что тогда будет? – нервно шептала Лада.
– Никто нас не найдет.
Татьяна и сама не знала, что будет, точнее, что они будут делать, если их все-таки обнаружат. Она тоже боялась, но почему-то чувствовала себя старшей и ответственной за их спасение, хотя сама выглядела хрупкой недотрогой, выращенной в тепличных условиях, по сравнению с уличной оторвой Ладой.
Пока они выходили из клуба, Павлик спрашивал Ладу о том, как сильно ругалась мать. Та отвечала неохотно, отмахивалась и отшучивалась. На обратном пути Татьяна еще раз посмотрела на танцовщиц гоу-гоу. Рыжей уже не было. Теперь танцевали две длинные азиатки в гипертрофированной форме корейских школьниц с более короткими юбками и прозрачными блузками. Милые лица девушек заманчиво улыбались всем. Татьяна позавидовала здоровью их кожи, но долго понаблюдать за ними не удалось. Лада потащила ее за руку к выходу.
Квартира находилась недалеко от клуба, в престижном районе в кондоминиуме премиум-класса со шлагбаумом, постом охраны и консьержем. Павлик довел их до лифта, Ладу обнял на прощание, а Татьяне крепко пожал руку и удалился на улицу. Они поднялись на десятый этаж и вошли в одну из трех железных дверей. Пространство явно обставлял профессиональный дизайнер. Во всех видимых комнатах в зеркалах и на глянцевых поверхностях играл свет. Элементы декора и мебель специально подбирали для сочетаемости, но здесь очень недоставало уюта.
– Проходи, не стесняйся, – радушно сказала Лада, закрывая за собой дверь.
Осмотрев широкую прихожую, отделанную бежевой мозаикой, Татьяна лишний раз убедилась, что такой вариант ночевки гораздо лучше, чем какой-нибудь хостел и, тем более, дождливая улица. Она сделала несколько неуверенных шагов вперед. Лада скинула пиджак Павлика на велюровый пуф и прошла по длинному коридору за матовое стекло. Татьяна последовала за ней. Из коридора в разные комнаты вело несколько дверей. Остальные были глухими.
– Чур, я первая в душ! – воскликнула Лада.
В ванной приятно пахло чем-то цитрусовым. Татьяна сразу вспомнила любимый лимонный пирог, который часто готовила мама, и чуть не заплакала, вовремя зажмурившись. Приступ отчаяния прошел через несколько секунд. Она еще раз умыла лицо холодной водой и тщательно вымыла руки кремовым мылом, пахнущим миндальным молочком.
Уровень комфорта в этой квартире был несравним даже с уровнем домашнего уюта, тщательно создаваемого ее мамой. Но Татьяна остановила себя на мысли, что теперь у нее не было дома, лимонного пирога и мамы.
– Ладно, ты там посиди где-нибудь. Че найдешь в холодильнике, все можешь есть, – Лада почти выталкивала Татьяну из ванной. – Фу, я такая грязная! Мне не терпится помыться.
Последние слова она произносила уже за закрытой дверью. Татьяна улыбнулась и отправилась на кухню, которая оказалась одновременно гостиной с выделенными зонами для готовки и для отдыха. Татьяне не хотелось здесь ничего трогать, чтобы не испачкать. Но живот урчал неистово, ибо ела она в последний раз часов десять назад, поэтому первым делом заглянула в огромный холодильник, раскрыв его как шкаф обеими руками.
Раздавшиеся запахи пробудили зверский аппетит. Ей захотелось, не глядя, набрать с десяток контейнеров, в которые была разложена еда, и опустошить все до единого. Но вспомнив, что находится в гостях, Татьяна остановила себя и начала по очереди разглядывать ланч-боксы, пытаясь сквозь полупрозрачные стенки определить, что хранится в каждом. В трех первых кто-то порционно разложил одно и то же блюдо: гречку с курицей. Второй ряд контейнеров содержал овощные салаты с сыром. В третьей партии хранились разрезанные на дольки фрукты. Кажется, в этой семье делали заготовки на несколько дней вперед. Вряд ли это делала Лада, поэтому наверняка Арина. Татьяна тут же отпрянула от контейнеров, боясь их трогать, чтобы не угодить потом под шквал недовольства хозяйки.
Она покопалась на полках в поисках того, что можно было съесть без приготовления. Холодильник забили овощи, зелень, сыры, какие-то соусы и йогурты, а Татьяне хотелось чего-то сытного, возможно, жирного и, скорее всего, вредного. В этой квартире явно следили за здоровьем. Она привыкла питаться овощами и зеленью, но не после десяти часов голода и тем более не после пережитого. Потому выбрала сыр и йогурт. Лада в голубом махровом халате вошла в кухню и плюхнулась на мягкий стул.
– Че, там есть че-нибудь съедобное? – вяло спросила девчонка, вытянув шею в попытке заглянуть в холодильник.
– Мало чего, – Татьяна поставила на стол свои находки. – Вот.
– Опять мать всякой гадостью холодос забила, а мою наверняка выбросила, – проворчала Лада, встала со стула и сама отправилась исследовать содержимое холодильной камеры, погрузившись туда головой. – Яишку будешь?
– Буду, – кивнула Татьяна с чувством.
– Тогда иди пока в душ, ща приготовлю.
Татьяна послушалась. Она еще в могиле мечтала о горячей воде с мылом. Грязь запеклась в волосах и на коже, оседая пылью на пол. Татьяна аккуратно сняла одежду, чтобы как можно меньше грязи оставить вокруг, но вышло плохо. Впрочем, еще до нее здесь наследила Лада, которая не особенно беспокоилась по этому поводу.
Гелей для душа на полках был представлен целый ассортимент. Татьяна взяла цитрусовый. После душа она пахла как декоративное лимонное дерево.
Не выходя из ванной, лишь слегка приоткрыв дверь, Татьяна спросила у хозяйки, может ли та дать сменную одежду. Лада принесла ночную пижаму, которая оказалась велика, но злоупотреблять гостеприимством не хотелось. Переодевшись в свежее, Татьяна, наконец, полностью расслабилась. Руки и ноги сразу обмякли, будто тридцать три года пролежали без движения. Вернувшись на кухню, она рухнула на стул.
– Спасибо, – благодарная улыбка встречала блюдо с горячей глазуньей.
Выйдя за пределы жилого комплекса, Татьяна оказалась на пустой улице, засаженной тонкими деревцами. В раннее утро прохожие встречались редко. Чуть подальше гудели автомобили, сигналили сирены, скрипели строительные краны. В неизвестном для себя направлении она двинулась на шум меж нестройных крыш многоэтажек.
Последний раз в Москве Татьяна была пять лет назад. Мама брала ее в командировку во время летних каникул. Она мало что помнила из этой поездки. Мама занималась делами, а с Татьяной отправила гулять своих друзей, нудных скрипачей, которые только жаловались и проклинали весь белый свет.
Теперь Татьяна сама могла решать, когда и куда идти. Никто не мог заставить ее выслушивать скучные диалоги двух чопорных пенсионеров. Зато теперь ее волновали базовые вещи: что есть и где спать. Она никогда раньше не задавалась этими вопросами. Еда всегда была готовой, вкусной и полезной, постель – привычно удобной, теплой и мягкой. Рядом каждую минуту была мама, которая все объясняла и советовала. И ходить приходилось по одному и тому же маршруту, а здесь все улицы и проспекты неизвестно куда вели.
Татьяна даже не знала, где и как искать жилье. Просто переставляла ноги, скорее, рефлекторно, чем сознательно. Смотрела по сторонам на окружающие объекты, скорее, сквозь, чем на. Голову будто бы занимали важные мысли, но все крутились вокруг одной оси – стержня паники, и никак не развивались.
Татьяна гуляла часа два по стремительно просыпающемуся городу, прежде чем увидела объявление, напечатанное на розовой бумаге и приклеенное к фонарному столбу, что стоял на перекрестке у пешеходного перехода. Она случайно его заметила, отвлекшись на оглушающий рев мотоцикла. Взгляд уловил «Сдам квартиру-студию, 20 000 р., без залога», выделенное жирным увеличенным шрифтом. Мелкими буквами снизу лаконично и емко описывалось само помещение: «Студия 30 кв.м., с/у совм., лоджия, евроремонт, вся необходимая быт. техника есть, 15 минут пешком до метро. ТОЛЬКО ДЕВУШКАМ». Дальше шел номер телефона и имя – Виктория. Татьяна сорвала листок и прочитала несколько раз.
«Мне даже нечем позвонить!» – с ужасом вспомнила она, когда решила узнать подробности. Татьяна огляделась по сторонам в поисках салона связи. В поле зрения ничего подобного не попалось. Интуиция подсказывала: «Следуй за толпой». Ноги повели ее сами. Попутные прохожие привели Татьяну к метро, где вокруг да около всегда находились магазины телефонов.
Купить сим-карту без паспорта оказалось тем еще квестом. В салоне связи Татьяна смогла приобрести лишь телефон. Взяла самый простой по желтому ценнику, устав от навязчивого от продавца и поддавшись на его акцию. Зато он ей посоветовал, где можно оформить симку без документов, и отослал к лавочнику в переходе, который торговал у замызганной стойки известного мобильного оператора. Тот послал ее к своей знакомой, которая просто ошивалась где-то рядом без всяких знаков отличия. Они с Татьяной поиграли в кошки-мышки вокруг перехода и наконец состыковались. За тысячу рублей женщина выдала ей рабочую карту, даже имя не спросила. И еще пятьсот рублей пошло на баланс. Татьяна осталась довольна.
Набрав указанный в объявлении номер, она слушала длинные гудки и волновалась все больше с каждым новым. Она впервые это делала и нервничала, как будто сдает экзамен по решению житейских вопросов, прогуляв все лекции и семинары. На звонок ответил приятный женский голос с правильно поставленной речью. Виктория в целом рассказывала все то, что Татьяна уже прочитала в объявлении, но с некоторыми подробностями.
Мягкий с нотками нежности голос с первого слова располагал к себе. Не ожидая, пока Татьяна спросит, девушка рассказала о наличии всей необходимой мебели и техники для комфортного быта. После внутренних особенностей квартиры поделилась подробностями о районной инфраструктуре, нахваливая доступность всего необходимого.
– Все в хорошем состоянии. После ремонта ее снимала аккуратная девушка около двух лет, – продолжала Виктория. – И всего за двадцать тысяч рублей в месяц. Отдельно нужно будет оплачивать коммунальные счета. И без залога.
Татьяну вопрос с залогом не волновал, она плохо понимала, что это значит. Она высчитывала в уме, сможет ли платить ежемесячно двадцать тысяч за квартиру и еще сверху за коммунальные услуги, но посчитав, что пройдет испытательный срок во что бы то ни стало, а потом зарплата увеличится вдвое, решила, что ей хватит. Надо было только первый месяц как-нибудь перекантоваться.
– Когда вы хотели бы посмотреть квартиру? – спросила Виктория.
– Я готова хоть сейчас!
– Отлично. Тогда я вам сообщением скину адрес, куда подъехать, и встречу вас там у подъезда через два часа, то есть в двенадцать.
– Договорились.
Татьяна услышала по голосу, как Виктория заулыбалась.
– Что ж, до встречи.
Положив трубку, она пялилась в телефон в ожидании смс-сообщения, которое пришло спустя две минуты. Татьяна решила отправиться по указанному адресу на наземном транспорте, потому что метро никогда не любила, даже в Петербурге. В запасе осталось два часа, поэтому можно было не торопиться, а город посмотреть хотелось.
По мере отдаления от центра столица начинала тускнеть и распадаться. Улицы все меньше выделялись царской стариной и больше загромождались типовыми советскими многоэтажками. Кое-где еще мелькали модерновые торговые и бизнес-центры, а на дальнем фоне – красочные очертания аттракционов. Полузаброшенные пустыри с гаражами и ржавыми автомобилями разрезали пространство спальных районов, придавая им вид убогости и затхлости. Где-то, напротив, воздвигались густо застроенные высотные жилые кварталы, не уникальные, но разноцветные.
В зале все еще было пусто. До открытия клуба оставалось пять минут. Татьяна поняла это по неоновым цифрам на квадратных часах, что висели над барной стойкой напротив сцены. Музыка, не прерываясь, временами по синусовой волне то затихала до шепота, то разрасталась до оглушающего шума – диджей возился с настройками.
По мере приближения к сцене в Татьяне нарастала паника. Это был ее первый рабочий день. Первый в жизни. Ей предстояло делать то, чему она никогда не училась. В самом центре танцпола на глазах у целой толпы. А гостей ожидалось множество – очередь уже ломилась в двери. Она, конечно, грезила в полудреме, как будет выходить на эту сцену, кружиться в выступе вокруг шеста и покорять возбужденную публику, но морально оказалась не готова.
Страх заполнил все нутро. Сердце забилось в угол. Легким стало не хватать воздуха. Татьяна напрягла мышцы рук и ног, сковав тело изнутри, чтобы не дать себе впасть в паническое бешенство. Словно Терминатор, она шагала за Светой по ступеням на сцену, затем в круглый балкончик. Рыжая выбрала тот, что ближе к гримерке. Татьяне пришлось волочить до следующего железные ноги.
Диджей включил популярную песню, и Света начала разминку. Растягивала шею, руки, ноги и корпус. Татьяна следовала ее примеру, хотя разминка никак не помогла ей справиться с ощущением забетонированности.
Когда толпа ввалилась в зал, рыжая затанцевала, не обращая внимания на Татьяну. Большинство гостей ринулось к барным стойкам. Часть расселась по столикам. Остальные беспорядочно, с широкими промежутками, заполонили свободное пространство клуба.
С очередным хитом танцпол наполнился людьми из холла. Света активно задвигала руками, обвив шест одной ногой. Она крутилась, вертелась, дергала головой и широко улыбалась, как и вчера, и делала все это так непринужденно, будто танцевала дома перед зеркалом. Татьяна чувствовала себя скованной невидимой проволокой. Она боязливо оглядывалась по сторонам, пытаясь оценить, насколько сильно к ней присматриваются, и двигалась осторожно. Движения ее совсем не соответствовали музыке и ритму, но, к ее счастью, толпу внизу мало интересовало, что происходит на сцене. Хотя пару насмешливых взглядов она все же зацепила.
Света подмахнула Татьяне руками снизу, призывая к более агрессивным движениям. Под ее пристальным взглядом Татьяна резче завертела попой, активнее переставляла ноги и широко размахивала руками. Потом, когда заиграла зажигательная R&B мелодия с элементами латиноамериканского фолка, тело само задрыгалось под музыку, порой выдавая такие движения, о своей способности делать которые Татьяна и не подозревала. Но энергия в ней быстро угасала. Ее сдерживала невидимая и очень жесткая цепь, выплавленная из смущения, морализаторского воспитания матери и неуверенности в себе.
Двадцать минут растянулись для Татьяны в бесконечность. Это была не минута славы, как она мечтала вчера перед сном, а вечность ее позора. Толпа не смотрела на нее вовсе, как будто от неловкости, и это задевало гораздо сильнее насмешливого любопытства. Татьяна старалась двигаться плавнее и изящнее, но выходило грубо и нелепо. Она пыталась копировать движения Светы, а получалось как у младенца, повторяющего за мартышкой.
Наконец, Татьяна поймала призывающий взгляд рыжей, что пора уходить со сцены. Света ловко спустилась по лестнице на высоченных шпильках, как горная коза. Татьяна стала ее догонять. Уходя за кулисы, они натолкнулись на «кореянок» во вчерашних костюмах. Обе девушки никак не поприветствовали коллег, но взглянули на Татьяну так, будто знали о ней много больше, чем она сама.
Она проследила за ними, чтобы понаблюдать. Стиль их танца показался ей своеобразным. Обе девушки двигались обрывисто, резко и энергично, иногда под музыку замедляясь и как бы растягиваясь в воздухе, но потом быстро возвращались в привычный темп.
Не успела Татьяна войти в гримерку, как за ней появилась грозная фигура Арины с сердитым лицом и кулаками в брюках. Сегодня она носила мятный костюм с безрукавным длинным пиджаком. Топ под ним был настолько короток, что представлял зону декольте во всю ее объемную ширь и полностью открывал плоский живот. На губах блестела алая помада. Рекламные локоны пружинились на каждом шаге.
При ее появлении все замерли. Толкнув Татьяну легонько в бок, она вышла в центр гримерки и сразу вскрикнула в затылок Светы, которая рассматривала себя в зеркало, перегнувшись через стул.
– Какая нахрен сцена? – Арина не стеснялась выражений.
Оглядев поредевших, застывших по стенам и углам, танцовщиков в комнате, Татьяна поняла, что никто здесь не упрекнул бы директора в сквернословии. Рыжая резко обернулась на гневный упрек. По губам пробежала злорадная ухмылка. Она скрестила руки на груди и присела краешком попы на столик.
– А что не надо было? – фальшиво удивилась. Актриса в ней, на взгляд Татьяны, погибла давно и в муках. – Я думала, ей только там и место. Ты же единолично ее наняла.
Директор несколько секунд злобно пыхтела, как голодный и истосковавшийся по человеческому мясу дракон. Татьяне хотелось исчезнуть из комнаты, чтобы не попасть случайно под ее обжигающее жаром дыхание. Она понимала, что явилась причиной гнева, но пока не понимала, в чем дело.
– Правила никто не отменял, – на тон более спокойным голосом произнесла Арина.
– Неужели? – Света подняла одну бровь и усмехнулась, проведя языком под нижней губой. Бугорок прокатился по подбородку и исчез за тонкой щекой слева. – Судя по всему, на кастинг это не распространяется?
Больше устав морально, чем физически, Татьяна спала очень крепко. И долго не хотела просыпаться, пока чья-то холодная рука не затрясла ее с силой. Она приоткрыла глаза и сквозь туман полусна увидела толстое лицо. Окруженный густыми порослями рот с желтыми сточившимися зубами то сжимался до идеально круглого отверстия, то растягивался в непонятные плоские фигуры. Грубый голос, с резью в ушах ворвавшийся в сознание, что-то требовал. Татьяна откинула с плеча чужую руку и приподнялась на кровати.
– Кто вы такой?! – вскричала она, придя в себя.
Тучный мужчина в джинсовом жилете и спортивных брюках изобразил на лице негодующее удивление. Татьяна уставилась на него с раздражением, разгневанная таким наглым вмешательством в ее покой. До всего остального пока не успела додуматься.
– Это ты кто такая?! И что ты делаешь в моей квартире?! – завопил мужчина, отпрянув.
– Что значит в вашей?
Татьяна огляделась кругом, пытаясь вспомнить, что вчера произошло. Но вспоминать было нечего. Она лежала на раздвижном диване в квартире, за которую заплатила двадцать тысяч за месяц вперед. Здесь она уснула на рассвете. Ничего в обстановке квартиры не поменялось. Только солнце теперь пробивалось сквозь двухслойный стеклопакет прямо на мебель и на пол. Татьяна даже шторы не задернула перед сном.
– То и значит. Это моя квартира. Как ты тут оказалась? – возмущался мужчина.
– Но я... Я же арендовала ее у... – Татьяна замялась. Теперь вся встреча с женщиной в голубом казалась туманной и нереалистичной. – У Виктории. Она здесь собственник. Она же мне бумажку какую-то показывала.
– Какую бумажку? Не такую ли?
Он всучил ей в лицо, прямо под нос, ламинированный специальный бланк желтоватого цвета, на котором красивыми буквами было написано «Свидетельство о праве собственности», а дальше шло описание, что за собственность непосредственно под это право подпадает. Татьяна прочла адрес и номер квартиры и осела.
– Подождите, я позвоню ей, – сообразила она и зарыскала по кровати в поисках телефона.
Мужчина вежливо, хоть и пыхтя с негодованием, ждал, пока она дозвонится, но она не смогла. Почти сразу из динамика компьютерный голос провайдера сообщил о недоступности абонента. В неверии и отчаянии Татьяна набрала номер еще раз. Потом еще. Пока мужчина не потребовал слезть с его кровати и не освободить помещение.
– Но я уже заплатила ведь! Какое право вы имеете!
– Это моя квартира! – кричал в ответ мужчина. – Не знаю, кому ты платила. Выметайся!
Он был неповоротлив и нездоров, но слишком огромен, что наводило страх. Татьяна сжалась.
– Ах вы, мошенники! – она стукнула ножкой об пол, но мужчина даже не вздрогнул.
В его руку могли поместиться целых две Татьяниных ноги.
– Вымаааатывайся отсюда! – указал он пухлым пальцем на дверь. – А то полицию вызову!
Она в испуге отскочила назад, сжав в руках одеяло. Спорить было бессмысленно. «Драться с этим носорогом за территорию все равно не получится», – подумала Татьяна, сглатывая обиду. Она могла только убежать. Собрать манатки и снова бежать. Опять в безысходность и неизвестность. Без денег и без жилья.
Под его пристальным надзором и угрюмым уханьем Татьяна собрала вещи в пакет: всю косметику закинула вниз, сверху набросила спортивный костюм, остатки печенья и чая. Пока делала это, поблагодарила вчерашнюю себя за то, что легла спать в платье, а не голая. В нем же и вышла в отсырелый подъезд.
Дверь с грохотом закрылась. Татьяна вздрогнула. По подъезду прошла звуковая волна гулкого удара. Она стояла в оцепенении, не до конца понимая, что с ней произошло. До Виктории дозвониться так и не смогла. Стоять перед дверью не имело смысла. Играл этот мужик естественно, но стало ясно, что ее развели как дурочку. Деньги получили, квартиру оставили себе, общипали ее, наивную, как курицу.
Заглянув в малюсенький кошелек, Татьяна пересчитала оставшиеся деньги. «Почему все так несправедливо? Неужели все люди – такие сволочи? – давилась злобой про себя. – Что мне теперь делать? Я здесь пропаду!».
Выйдя из подъезда, наполненного спертым воздухом, на свежую улицу, она глубоко вдохнула теневую прохладу с примесью остатков дневного тепла. Отчаяние накрыло ее на лавочке у подъезда, на которую она свалилась в бессилии.
В полицию, во-первых, идти было нельзя, потому что мама наверняка ее разыскивала, а, во-вторых, вряд ли могло помочь, потому что она ничего не запомнила и никаких доказательств не имела.
Шок от произошедшего быстро прошел. Татьяне стало жалко себя. В кошельке валялось всего несколько тысяч рублей. И это все, что она имела на месяц вперед. Ее снова заманили, обманули и унизили. Она снова осталась без ночлега. Совершенно одна в большом городе.
Единственное, что у нее было – это работа в клубе, перед которой предстояло явиться на Арбатскую к семи. Она даже не знала, что ее там ждало, как и в целом по жизни. Оттого и разрыдалась. Татьяна ревела как маленькая девочка, не сдерживая страдания ничем. Слезы вытекали ручьями, огибая щеки с обеих сторон, опадая на землю, смешиваясь с соплями и слюной. Лицо все стало красным. Грудь болела от надрывов и тяжелого прерывистого дыхания. Она долго плакала, пока не выплакала все слезы. Глаза в какой-то момент просто перестали производить новые. Рыдания со временем сошли на нет. Татьяна застыла на полминуты, приводя мысли в порядок, а затем руками вытерла лицо, отряхнулась и поднялась. До назначенного времени встречи оставалась пара часов.
Вечерело потихоньку. Из-за туч создавалось ощущение, будто на город опускались сумерки, легкие и мутные. А Татьяне казалось, что на ее голову опускается тьма позора и стыда, который им предстоит сейчас пережить. Мама бы отреклась от нее за такое. Но Татьяна успела отречься от нее первой, поэтому была вынуждена теперь стоять в лифчике и трусах в самом сердце города на посмешище тысячам людей. Но в работе она нуждалась, а Арина не походила на человека, который шутит такими вещами.
Зато Лада с Юрой исполнились оптимизма и энтузиазма. В четыре руки они ловко настраивали музыкальное оборудование. Лада достала из рюкзака колонки, а Юра подключил их к своему диджейскому пульту с ноутбуком на раскладывающихся ножках. Поверх бейсболки он надел наушники – профессиональный атрибут всех музыкантов, заметила Татьяна. Лада натянула такую же по фасону, как у него, бейсболку, только белую. На свободной футболке в районе груди имелась нашивка с непонятной надписью в стиле граффити. Широкие рваные джинсы слегка спадали с пояса. Кроссовки слепили кипяченой белизной. В Татьяне такой стиль вызывал легкое недоумение, хотя сама она выглядела куда нелепее.
Тихо заиграла музыка. Постепенно Юра увеличивал громкость. Лада настраивала микрофон.
– Ну, че, Танюха, начинаем? – спросила она с воодушевлением.
В ее детских круглых глазах было столько надежд, амбиций, счастья и стремления, что частичка энтузиазма передалась и Татьяне. Она улыбнулась, пытаясь взбодриться.
Танцевать при дневном свете на одной из самых центральных улиц города в окружении многолюдной толпы было совсем не то, что танцевать вчера ночью в приглушенном свете перед пьяной молодежью за баром у туалета. Если после недружелюбного приветствия Светы и остальных танцовщиков в «Дэнсхолле» она казалась себе неуместной в клубе, то теперь она казалась себе неуместной в целом мире.
Как минимум на этой улице она выглядела чужеродным отростком, мутировавшим под воздействием вируса. Ни у одних других музыкантов не было подтанцовки. И все из них одевались прилично. А мимо проходили солидные мужчины и женщины в деловых костюмах и элегантных платьях, и все косились на Татьяну. Лицо ее не успевало принимать нормальный оттенок кожи, как она ловила ошеломленные взгляды прохожих и опять загонялась в краску. Возможно, брезгливыми эти взгляды не были, но Татьяна дала им именно такое определение. Арина удобно расположилась в кофейне у окна и, попивая из чашки, уставилась на Татьяну. Выражение ее лица не было четким, особенно за стеклом, но мнительной Татьяне казалось, что директор сейчас хмурит брови и мысленно требует перейти к активным действиям.
Татьяна кивнула ребятам и глубоко-глубоко вздохнула. Музыка заиграла во всю силу. Лада начала издавать в микрофон типичные для хип-хопа междометия. Юра, качая головой в такт, крутил переключатели на пульте.
Татьяна по указке Лады вышла чуть вперед и прислушалась к мелодии. Биты не успевали за бешеным ритмом ее сердца. Она пыталась сконцентрироваться на звуке, постояла несколько первых секунд, постукивая ногой, и закрыла глаза, чтобы перебороть желание провалиться в ближайшую канализацию.
Под музыку вокруг быстро образовалась небольшая толпа. Татьяна с опаской озиралась, осматривая каждого из внимательных прохожих. Послышалась пара свистков и одобрительных криков. Кто-то захлопал и закричал, подстегивая ее переходить к танцам. Остальные подхватили. Причем кричали не столько мужчины, сколько другие девушки. Татьяна осознала, что не существует в мире женской солидарности.
Но только после Ладиного одобрительного кивка Татьяна развернулась передом к толпе и задвигалась под барабанный ритм, выполняя связки, которые успела испробовать за вчерашнюю ночь. Ей казалось, что движения получаются неловкими, скрежещущими и ломанными, но Лада улыбалась и хлопала, а толпа выкрикивала одобрительные возгласы. Это помогало. Никто не смеялся. Все, наоборот, ожидали от нее профессионализма и зажигательного танца, словно так и задумывалось.
Спустя несколько минут Татьяна почувствовала, как расслабляется тело. Талия начала изгибаться плавнее и подвижнее. Руки и ноги уже ничто не сдерживало. Управлять ими стало легче. Она вошла в кураж, особенно когда музыка сменилась на более динамичную. Закрыв глаза, Татьяна представила себя парящей над городом жар-птицей, за которой все с восхищением наблюдают. Отовсюду раздавались веселые крики, свистки и ритмичные аплодисменты, а когда музыка закончилась, она открыла глаза и увидела, что толпа увеличилась вдвое.
Все зааплодировали. Лада показывала «класс». Татьяна обернулась на сгущенную кучу зрителей за собой. Люди тоже поднимали большие пальцы вверх. На душе расцвело. Было приятно получить положительные отзывы, особенно после неудачного обучения в академии. Арина оказалась права. Такой способ раскрепоститься действительно работал.
Толпа продолжала увеличиваться, пока не устаканилась на определенном количестве. Кто-то ее покидал, другие дополняли. Некоторые снимали их на телефоны. Татьяна впервые в жизни почувствовала себя популярной. Раньше все аплодисменты доставались только Муравьевой, а на Татьяну никто никогда не обращал внимания. Хвалили лишь за то, что получалось повторить за однокурсниками после многочисленных попыток. Только мама ей восхищалась, но ее взгляд никак нельзя было считать объективным. Он сильно замылился родительской любовью.
На удивление Татьяны, даже те, кто проходили мимо, не останавливаясь посмотреть, кидали им монетки и купюры в рюкзак. К концу вечера, после двух часов выступления, они набрали примерно пять тысяч рублей – неимоверно большую для Татьяны сумму теперь. У нее в голове тут же выстроилась цепочка идей, как она сможет продержаться этот месяц, не занимая ни у кого в долг и не прося о помощи.
– Эй, красавица, вставай. Просыпайся.
Татьяну затрясло во сне, который тут же развеялся. Оказалось, ее кто-то теребил за плечо.
Раскрыв глаза, сквозь туман дремы, она разглядела смуглое лицо, встревоженное и хмурое. На шее выступал небольшой второй подбородок с несколькими родинками. Черные волосы гнездом обвивали макушку и держались на металлической заколке. Женщина, лет сорока пяти на вид, носила форменный синий халат. На груди блестел золотым бейдж с именем «Адлия».
«Швея!» - вспомнила Татьяна, о ком говорили Юлия и Оля. Она всю ночь не могла ее найти, в итоге та нашла ее сама и в самый неподходящий момент.
– Я вас искала, – проговорила Татьяна, сев прямо.
– Меня? – опешила Адлия, округлив острые глаза. – Зачем?
Она помотала головой, будто хотела сбросить бред, который с ней происходит, как сон из головы. Татьяна смотрела на нее в онемении. Нутро подсказывало, что нельзя так начинать знакомство. Но ситуация была не из благоприятных для непринужденного общения. Она боялась, что Адлия может выгнать ее отсюда или нажаловаться начальству, или и то, и другое вместе.
– Мне костюм надо сшить, – ответила Татьяна пространным голосом, будто параллельно связывалась с духами, а, на самом деле, пыталась придумать, как выкрутиться из этой ситуации.
– Аа, – протянула Адлия и закивала, но во взгляде читалось чувство настороженности. – Так ты меня здесь ждала, что ли?
Уголки глаз, подведенные жирными стрелками, снова округлились.
– Д-да, – неуверенно ответила Татьяна и судорожно огляделась, выдавая себя с потрохами. Врать она так и не научилась.
Взгляд остановился на часах, висевших над входом. Часовая и минутная стрелки почти сошлись на средней черточке между пятью и шестью. Адлия сощурилась и чуть отдалилась, будто с расстояния на пару сантиметров дальше видела четче. Она едва заметно наклонила голову набок, раскрыла глаза и снова сощурила их. Татьяне стало удушающе неловко.
– Я хотела узнать ваши расценки и как это вообще делается, – начала она от испуга.
– Новенькая? – спросила Адлия.
– Да. Вторую смену только отработала.
Адлия снова замолчала и продолжала зрительно изучать Татьяну, морща лоб. Мясистое на скулах лицо в остальном имело почти идеальные пропорции. Самыми выразительными казались блестящие глаза, небольшие, но подчеркнутые пышными ресницами и по-восточному заостренными концами. Такое лицо хорошо запоминалось и вызывало доверие.
– Делается это так, – сказала Адлия, наконец. – Ты говоришь мне, что хочешь и покупаешь ткани, а я снимаю мерки и шью. Предоплату беру пятьдесят процентов. Расценки зависят от сложности костюма.
– Хорошо, спасибо, – кивнула Татьяна и выдавила улыбку.
– Я в туалете часто бываю. Там убираться надо каждый час. Или в подсобке, напротив вашей комнаты отдыха, – добавила Адлия, все еще глядя с сомнением.
– Спасибо, буду знать.
После неловкого разговора Татьяна осталась сидеть на стуле, как ни в чем не бывало, и смотреть на Адлию, которая повернулась к тележке с ведром. Татьяна наблюдала за ней в ожидании дальнейшего развития событий. Но события развивались медленно. Уборщица прошлась мокрой шваброй по комнате, повторяя одни и те же движения по много раз. Управилась минут за пятнадцать. А Татьяна все ждала, сама не понимая, чего, но в глубине души надеялась, что Адлия просто уйдет и оставит ее здесь в одиночестве. Однако на выходе та развернулась всем корпусом, держа ручку тележки, и спросила:
– Тебе домой не надо?
– Надо, – машинально ответила Татьяна. – Но я еще соберусь и чуть позже выйду.
– Долго? А то мне нужно за тобой закрыть и ключи охраннику отдать.
«Черт!» – Татьяна чуть вслух не выругалась. Требовалось срочно что-то придумать. Опять. В который раз уже за эти несколько дней? Десятый? Сотый? Миллионный? Она устала от этого. И не только от этих стрессовых соображений. В теле все ныло от банального изнеможения. Ночь на каблуках в душном зале, многочасовая физическая нагрузка, постоянное продумывание, как выжить в этом безжалостном мире, утомили Татьяну.
Она закрыла глаза в приступе отчаяния, вдохнула побольше воздуха, впитавшего лимонный аромат моющего средства, и посмотрела на Адлию. Та недоверчиво косилась на нее – уже догадалась, что Татьяна здесь не просто так, и ждала ответа.
– На самом деле, мне некуда идти, – Татьяна не произнесла, а выдохнула слова и мгновенно залилась краской.
Ей больше было стыдно за нелепую попытку наврать Адлии и скрыться, чем за то, что было некуда идти.
– Ты бомж, получается?
Татьяна закивала.
– Как так? – спрашивала Адлия без изумления. Скорее, это был технический вопрос.
– Приехала из другого города, сняла квартиру, но меня обманули, деньги забрали, а из квартиры выставили.
После собственных слов Татьяна усмехнулась над собой вчерашней, наивной и глупой. Адлия внимательно на нее посмотрела. По умному взгляду Татьяна поняла, что эта женщина не из тех, кто задает необдуманные вопросы.
– А в полицию почему не пошла?
Впереди Татьяну ждали несколько выходных дней, когда, наконец, в тепле и уюте, на сытый желудок и без нервов можно было подумать о своем положении.
Адлия оказалась совсем ненавязчивой, не особенно разговорчивой и деловитой. Она постоянно что-то делала, даже сидя на одном месте, даже если смотрела любимый турецкий сериал. Вязание во время просмотра ее расслабляло. В свободное от работы уборщицей время Адлия выполняла заказы на пошив одежды. Раскраивала ткани, придавая им нужную форму, стучала точной иголкой машинки, создавая тонкие швы, потом много обрезала, что-то подшивала и сшивала одно с другим.
Большую часть таких заказов занимали костюмы для танцовщиков, в том числе из «Дэнсхолла». Иногда Адлия выполняла коллективные заказы для трупп и детских шоу-балетов. За этими занятиями она в основном и проводила время, не отвлекаясь на соседку и не мешая тем самым ей заниматься своими делами.
Татьяне такое сожительство показалось идеальным. При этом с Адлией можно было завести интересный разговор. Болтушкой она не была, но рассказывала увлекательно, не тараторя, не путаясь, а последовательно, степенно и с выражением, как будто в прошлой жизни работала сказочником.
Адлия даже поделилась с Татьяной семейным рецептом плова, в котором, на ее взгляд, не было ничего особенного. Рецепт этот передавался по традиции из уст матери к дочери и укреплялся поколениями. Татьяна догадалась, что именно в этом и был весь секрет: за долгие годы проб и ошибок удалось прийти к идеальному балансу. Но в том, как учила ее готовить Адлия, не было никакой определенности и строгости.
Татьяна, прикусив язык, записывала каждый шаг, чтобы у нее получилось приготовить так же, но повторить точь-в-точь было невозможно, ведь рецепт содержал много позиций «на глаз». Адлия интуитивно знала, сколько чего в каждом конкретном случае добавлять и всегда получалось вкусно. Это был предел мастерства, к которому Татьяна теперь стремилась. Но пока записывала примерные пропорции.
– Теперь надо рис выложить сверху ровным слоем, – Адлия гладила воздух над плитой, будто проводила ладонью по воде.
– Вот у меня мама тоже все всегда на глаз делает. Я всегда поражалась, как так получается. И всегда одинаково ведь!
Татьяна впервые заговорила о маме с момента их знакомства в гримерке.
– Почему ты от нее сбежала? – поинтересовалась Адлия, протягивая половник и банку с рисовой крупой.
Татьяна замкнулась, сделав вид, будто ничего важнее, чем наполнение казана рисом, не существует. Адлия внимательно вглядывалась в ее лицо и наблюдала. Татьяна то хмурилась, то поднимала брови, и щеки то надувала, то втягивала внутрь, а губы поджимала. Побег от родной матери вдруг показался ей стыдным, легкомысленным и заслуживающим осуждения.
– Она с тобой жестоко обращалась? – уточнила Адлия.
– Нет, что ты, – завертела головой Татьяна, все еще боясь посмотреть на нее. – Я просто не хотела, чтобы она все за меня решала. Она всю жизнь за меня все решала, а я думала, что так надо. Пока...
Она осеклась, прикусив губу.
– Сбавь огонь на тройку, – Адлия указала на круглый переключатель режима конфорки. – На, кинь чеснок и накрой крышкой. Только полотенце не забудь.
Она протянула очищенную головку чеснока. Татьяна очнулась, приняла его и быстро исполнила указание. Уже видела, как Адлия окутывала крышку казана кухонным полотенцем перед тем, как накрыть ей плов, и повторила сейчас то же самое, хоть и неуклюже. Адлия одобрительно кивнула. Татьяна принялась записывать действия по порядку.
– Я тоже в молодости от этого сбежала, – сказала Адлия, помолчав. – В моей стране, вообще, женщины так живут. Не могут ничего решать. Ничему не учатся, замуж выходят, за кого скажут родители, рожают детей, сколько хочет муж, и все делают для него. И так до сих пор. Кто-то так живет и не тужит. Многие и не хотят ничего решать сами. Им всегда легче обвинить кого-нибудь в своем несчастье, чем иметь ответственность за свое счастье. А я все пыталась найти свое сама.
– Нашла?
– Ага, дважды, – посмеялась Адлия. – От которых тоже сбежала.
Татьяна слабо улыбнулась.
– Вокруг меня все кричали «Женское счастье! Женское счастье!» – поднимая руки вверх, Адлия пародировала базарных баб. – А я, честно, до сих пор не понимаю, что это и почему оно женское? Вступить в брак, родить ребенка – только ли женское счастье? Как будто мужики здесь ни при чем. Это ведь и мужское счастье тоже, нет?
Татьяна задумалась, приложив ручку к губам. Адлия смотрела на тяжелый чугунный казан, едва помещающийся на конфорке. Молчание продлилось недолго, потом она продолжила:
– Или разве женщина не счастлива, когда вверх идет по карьере? Разве только мужики таким вещам радуются?
На лице Адлии проявилась искренняя эмоция удивления, направленная в пустоту, а не на Татьяну.
– Мне кажется, люди слишком простые, привыкли делить мир на черное и белое, не зная, что в природе нет таких цветов, – в задумчивости она подперла ладонью голову и уперлась локтем в столешницу. – И черный, и белый состоят из всех цветов радуги. Это ведь физика. Я помню, мне первый муж объяснял.
Встретив любопытствующий взгляд Татьяны, она для убедительности закивала.
– Я многого о мире не знаю. Я школу едва закончила, – Адлия выдавила невеселый смешок. – Но знаю, что никто о мире и о других много не знает. Мир слишком большой, чтобы его до конца узнать. А людей, тем более, слишком много, чтоб узнать каждого. Никакой жизни не хватит. Поэтому, я думаю, что для одного женское счастье, то для другого мужское. И вообще, для одного это может быть счастье, а для другого несчастье.
Все перерывы Татьяна проводила с Адлией то за уборкой в туалете, то за чаем с печеньками в подсобке. Она познакомилась со второй уборщицей, которая в противоположность Адлии оказалась неумолкающей болтушкой. По-русски она говорила неважно, но с Адлией на родном шпарила без остановки. По уставшим глазам Татьяна поняла, что Адлия сама не знает, куда от нее деваться.
За танцами, уборками и разговорами ночь пролетела молниеносно. К четырем утра Татьяна почти не чувствовала усталости, потому что была заряжена непрерывностью действия. Клуб заметно пустел с каждым получасом. Они с Адлией убирались в служебных помещениях: ходили по кабинетам директоров, которых не было на месте, мыли кухню и складские помещения, вычищали служебный туалет и прибирали комнату отдыха, а потом, когда клуб закрылся, принялись вымывать весь зал. Площади были большие и сильно затоптанные, поэтому Адлия взяла специальную машинку для мытья полов, и они без спешки наворачивали круги по залу, катая устройство по плитке.
Татьяну начало клонить в сон только в автобусе. До своего подоконника-кровати она едва доплелась, сразу рухнула на ватный матрас и мгновенно заснула.
За двумя работами Татьяна не успевала считать минуты. Чувствовала себя изможденной под конец выходных. Вдобавок под утро понедельника Света сказала всем явиться вечером на репетицию к тематической вечеринке в честь Дня арбуза и спросила, все ли выучили движения.
– Какие движения? – удивилась Татьяна, потому что до этого ни о какой вечеринке не слышала.
– Те, что я раздала вам в памятке в пятницу, – нехотя ответила Света, скрестив руки, и презрительно посмотрела на новенькую, как бы показывая, что этого от нее и ожидала.
Татьяна растерялась.
– Мне никто ничего не давал.
Рыжая закатила глаза, выдохнула со звуком и, покопавшись в рюкзаке, достала оттуда мятый листок с карикатурно нарисованными фигурами в прыжках и поворотах. Она грубо протянула его Татьяне, не глядя в лицо, и сразу закрыла рюкзак. Татьяна неохотно поблагодарила, подозревая, что она специально ничего заранее не получила и могла бы вовсе пропустить репетицию, если бы не услышала сейчас объявление Светы.
Каждый будний день танцовщиков обязали являться в клуб к семи и проводить на репетициях по два часа. Необходимость видеть Свету каждый день удручала Татьяну. Еще больше ее волновала невозможность выступать с Ладой и Юрой, если те ее позовут, и, следовательно, возможность остаться без денег и без костюма. Сейчас ее запасы составляли всего несколько тысяч. Большая часть уходила на проезд и перекусы на работе. Но выбирать все равно никто не дал. Поэтому, проспав до пяти, она соскочила по будильнику и судорожно начала собираться на репетицию, быстро всунув в рот несколько ложек макарон с курицей, которые соседка успела приготовить, пока Татьяна спала.
– Спасибо большое, Адлия, вкусно, как всегда! – восклицала она, вбегая в комнату, где Адлия снова вязала за просмотром сериала.
Пока одевалась, Татьяна вслушивалась в диалоги персонажей, показавшиеся ей больше смешными, чем драматичными, но интрига, которую они обсуждали, ее все равно заинтересовала. Она даже остановилась на минутку, чтобы посмотреть на экран. Вместо того чтобы идти на репетицию, на которой Света снова будет ее унижать, а остальные – игнорировать, она бы предпочла остаться с Адлией и наблюдать за тем, как страдают выдуманные персонажи, чужие, не настоящие и не она, но пропуск репетиции сулил еще большие страдания. Надо было выходить.
– Адлия, а вечером же обсудим материалы к костюму? – спросила Татьяна, недовольно отворачиваясь от зеркала к двери.
– Да, конечно, – ответила та, не отрываясь от ноутбука.
Татьяна попрощалась, захлопнула дверь и выбежала из квартиры.
Когда она прибежала в клуб, все танцовщики находились в гримерке. Ее, по обыкновению, не замечали. Татьяна прошмыгнула мимо Светы и других за свой столик и слегка привела себя в порядок, поправив волосы.
Минуту спустя все двинулись в зал следом за рыжей головой. Татьяна только теперь вспомнила о тех движениях, что должна была разучить, и стала шарить по карманам спортивного костюма в поисках инструкции. Листок стал еще более мятым и плохо читаемым, но Татьяна все равно пробежалась по нему глазами, пытаясь разобрать хотя бы саму суть движений, а порядок надеялась выучить в процессе. Но минуты не хватило.
Из колонок, подключенных к Светиному смартфону, заиграла музыка. Она вышла вперед, встала на ширине плеч и начала с легкой разминки. Все повторяли за ней. Татьяна тоже. С этим справиться было легко, потому что упражнения она помнила с детства. Но потом пошли танцы.
Все пятнадцать человек, включая Свету, как один задвигались в такт быстрой музыке, только Татьяна застыла в растерянности, осматриваясь вокруг. Она пыталась повторять за девушкой, что стояла перед ней, но не поспевала за всеми. Света не могла этого не заметить и через две минуты выключила музыку.
– В семье не без урода, – негромко сказала она, но достаточно для того, чтобы Татьяна услышала это, находясь в самом дальнем углу группы.
Рыжая помотала головой в бессильном отчаянии и через толпу направилась к новенькой.
– Ты, конечно, ничего не выучила дома, – утвердительно произнесла она. В голосе проскользнули нотки раздражения.
– У меня времени не было. Я же только утром об этом узнала. Мне никто ничего не говорил, – выпучивая напуганные глаза, верещала Татьяна.
Татьяна тренировалась дома и на работе, просматривая по много раз видеоуроки Светы и повторяя за ней движения до тех пор, пока не доводила их до автоматизма. В комнате Адлии было тесно и не было зеркала, поэтому пользы такие тренировки, на Татьянин взгляд, приносили мало. Ей больше нравилось репетировать в клубе.
Там она танцевала в холле перед зеркальной стеной, подсвеченной яркими лампами, воображая себя звездой танцпола мирового масштаба. В ее фантазии вокруг летали искры, прожектора освещали путь, а она эксцентрично махала бедрами. Внизу заливалась аплодисментами обожающая ее толпа. Так выглядел Татьянин мир: покоренный, влюбленный, жаждущий.
Но потом приходили остальные танцовщики и грезы рассеивались розовым туманом по полу. Коллеги продолжали не обращать на нее внимания, только теперь, если она с ними здоровалась, то хотя бы отвечали. Света же всегда смотрела свысока и не без раздражения делала замечания. Но в целом репетиции проходили легко. По крайней мере, с каждым днем претензий у Светы становилось все меньше, а вскоре и вовсе исчезли. Однако нервы в день тематической вечеринки это не успокаивало.
Они делали накануне генеральный прогон всего шоу в костюмах, которые им сшили на заказ, с участием ведущего и под контролем всех директоров. Татьяна пришла в восторг от нарядов, хотя они были просты. В них детская непринужденность сочеталась со взрослой раскрепощенностью. Девушки носили ярко-розовые бюстгальтеры цвета арбузной мякоти с черными стразами, рассыпанными по чашечкам, как семечки, на ногах – полосатые лосины темно- и светло-зеленого цветов, а сверху – обтягивающие блузы с длинными рукавами в крупную сеточку цвета хвои. Ободки с двумя плюшевыми дольками арбуза на пружинке весело качались из стороны в сторону при каждом шаге. Парни тоже были в лосинах, только вместо бюстгальтеров надели «алкоголички» розового цвета в черную крапинку.
Пока танцовщики прогоняли по порядку приготовленные номера, дизайнеры и технические работники перетаскивали реквизит, что-то поправляли, дополняли, переставляли и меняли. Но к генеральной репетиции оформление сцены почти завершилось. На фоне вместо обычной черной стены поставили переносную перегородку с изображением неба и сыплющихся с него арбузов.
С одного бока сцены поставили двухметровую декоративную пальму, а с другого – огромный широкий зонт насыщенно-розового цвета, стоящего на горке из арбузных семечек гигантского, по сравнению с натуральными, размера. Зал украсили воздушными шарами, тоже в форме арбузов. Под потолком развесили цветочные гирлянды из гофрированной бумаги в гавайском стиле. Такие же украшали бары. Перед открывающим танцевальным номером на сцену выкатили огромный пластиковый арбуз, макушка которого широко открывалась. Оттуда танцовщиков заставили вылезать, а влезать по очереди – через круглую дыру сзади. На высоких каблуках эта задача казалась нелегкой.
Генеральной репетицией директора остались довольны. Арина даже отвесила Татьяне небольшой стандартный комплимент: «Молодец», но она все равно боялась оплошать, как чувствовала себя всегда перед важным выступлением. Другие танцовщики относились к этому легко, некоторые даже с пренебрежением. Для них это было частью обычной работы. Многие уже не раз принимали участие в таких шоу. Хореография казалась не сложной, да и тщательной слаженности от них никто не требовал. Все ждали только эффектности. Полупьяной толпе должно было сойти и без идеальной синхронизации.
Но Татьяна по старой привычке требовала от себя совершенства. Она репетировала дома, мешая Адлии вязать, на что та реагировала относительно спокойно, но иногда ворчала и злилась, если Татьяна в порыве движения внедрялась в ее зону безмятежности.
В день арбуза Татьяна явилась в клуб заранее. Сразу начала танцевать. Сперва делала это в холле перед зеркалом, а потом перешла на сцену, чтобы не запутаться со своим местоположением во время выступлений.
Вскоре в зале появилась Арина. Не обращая внимания на Татьяну, она прошлась вокруг сцены, осмотрела бар, поднялась на второй этаж и оглядела клуб оттуда, как королева, которая вышла из замка на балкон приветствовать подданных.
По лестнице она спускалась, разговаривая с кем-то через блютуз-гарнитуру. Татьяна сначала испугалась, что директор приказывает ей принять привезенный реквизит, но потом увидела, как из-за бара выбегает Павлик, приветствуя ее небрежной рукой, и успокоилась. Двое рабочих под его руководством затащили многоуровневый стеллаж с расставленными по квадратным полочкам арбузами. Приглядевшись, Татьяна увидела, что из кожуры на каждом вырезали разномастные мордочки: человеческие, звериные, веселые, злые, удивленные, всякие. Стеллаж поставили у входа, а следом занесли здоровый плюшевый арбуз, в который Татьяна могла бы поместиться полностью. Как ей показалось, именно для этого он был и нужен, чтобы почувствовать себя арбузом и оставить в памяти телефона после вечеринки не одно веселое фото.
Потом Арина позвала Павлика к себе в кабинет для обсуждения технических вопросов, а Татьяна осталась репетировать под беззвучность тишины.
Суматохи перед тематической вечеринкой было явно больше, чем в обычный день. Гримерка пополнилась профессиональными визажистами, которые в несколько пар рук красили танцовщиков. Всем, независимо от пола, нанесли яркий грим в арбузных цветах: глаза широко и густо осыпали розовыми тенями с блестками, губы сделали зелеными, на щеках изобразили неестественный румянец и пририсовали черные зернышки арбуза.
Арина, стараясь удержать все под контролем, по несколько раз перепроверяла основные помещения клуба и сотрудников. Она даже зашла оценить образы танцовщиков в костюмах. Света холодно отрапортовала о полной готовности, но Арина, не поверив на слово, взглядом всех пересчитала, прошлась по комнате и осмотрела каждого. Особенное внимание она уделила Татьяне – ей доверяла меньше всего. В итоге осталась удовлетворенной и молча вышла. Света хмыкнула ей вслед и презрительно покосилась на Татьяну, которая предпочла игнорировать все ее взгляды и ухмылки.
Арина откровенно расхохоталась, когда Татьяна показала ей свой детский эскиз, в котором все-таки прослеживалась цельная концепция образа.
– Look[1] где подсмотрела? В каком-нибудь упоротом голландском порно? – посмеиваясь, спросила директор.
Татьяна стояла напротив нее через стол, красная, обиженная, с надутыми губами.
– Я порнографией не интересуюсь, – ответила гордо.
– А может, и стоит. Там и то костюмы лучше встречаются.
Арина утерла слезу с правого глаза и вгляделась внимательнее в рисунок. Несколько минут она сидела в молчании, прикусив губами резиновый колпачок ручки в форме зайчика, без отрыва глядя на мятый листок бумаги. Татьяна дулась и ждала окончательного вердикта. Потом директор уставилась на нее, разглядывала сверху вниз, попеременно наклоняя голову то вправо, то влево, и снова вернулась к рисунку.
– Так, – начала она серьезным тоном. – Колготки в сеточку убери. Замени на обычные зеленые. Можно лосины матовые. И на них нашить узор в форме сыплющихся семечек.
Легким движением руки она пририсовала на ноге манекена незамысловатый, но утонченный узор из черных капель, похожих по форме на семена подсолнуха.
– Лианы между лифом и трусами не нужны. Будут только мешать в танце, а красоты никакой не добавляют. Бюст, в принципе, можно оставить. Только стразы надо сделать мелкими, прям как семечки чтобы смотрелись, и листья помельче, но попышнее. И обязательно бери пуш-ап, а то с твоей грудью будет выглядеть удручающе.
Арина пригляделась к бюсту Татьяны и, цокнув, продолжила.
– Юбка мне не нравится...
Директор снова задумалась и прикусила колпачок. Татьяна нахмурилась и раздула щеки. Все ее нутро протестовало против внесенных правок. Она даже лианы между бюстом и трусами не хотела убирать и уж тем более не была согласна на изменение юбки, которая ей нравилась больше всего.
– Да, замени на шорты, – Арина откинулась назад в кресле, высвободив «зайчика» из зубастой пасти. – Точно, бери легинсы. Никакие шорты, юбки и колготки не нужны тогда. Вышей на них семечки узором. Лепестки еще можно добавить. Туфли купи массивные. На платформе. Ярко-желтого цвета.
– Все? – недовольно пробурчала Татьяна, протягивая руку за эскизом.
Арина подумала несколько секунд и с улыбкой кивнула.
– Да, пожалуй.
Взяв листок в руки, Татьяна с силой смяла его и уже направилась к выходу из кабинета директора, но та остановила ее бархатным голосом.
– Если не последуешь моим рекомендациям и придешь в другом костюме, в клуб не пущу. Будешь искать другую работу, – с ухмылкой произнесла она.
Татьяна ничего не ответила. Только громко хлопнула дверью.
***
Тянуть с костюмом было некогда. У нее оставалась неделя, чтобы сшить полноценный наряд, найти к нему материалы и заработать на это денег. Вариантов легкого и быстрого заработка у нее имелось немного, поэтому на ночь глядя она решила написать Ладе и спросить, не собираются ли они выступать завтра где-нибудь днем. Хотя подозревала, что, если бы ребята куда-то собрались, то позвали бы ее, а раз не звали, значит, и не собирались. В любом случае она решила предложить сама.
– Да все площадки забиты, – жалобно ответила Лада в аудиосообщении. – Ближайшую мы с Юрцом через две недели только забронили. И то она не очень. Помнится мне, там народ неблагодарный.
Татьяна спросила в аудиоответе: «А что будет, если мы самостоятельно где-нибудь площадку найдем и займем? Не из проекта. Наверняка здесь много хороших для выступлений точек». Ответ Лады пришел не сразу. Татьяна предположила, что несколько минут она искала информацию или консультировалась с Юрой.
– Попробовать можно, конечно. Пока менты не загребут, – вздохнула Лада. – Вообще, мы поначалу с Юрцом так и выступали. Но нас потом накрыли. И мы вот на этот проект зарегались. Что ж, пожалуй, пришло время вспомнить лихую молодость.
В конце сообщения раздался задорный Ладин смех и где-то на фоне еще один, Юрин. Татьяна заразилась их весельем и тоже улыбнулась темному пространству за стеклом. А затем в чате появился текст: «А ты-то не боишься, что загребут?». В конце Лада прибавила недоверчивый смайлик с одной поднятой бровью.
– Мне очень нужны деньги. На костюм. Для работы. Мне больше неоткуда их достать, – ответила в аудиоформате Татьяна.
«Ладно, ща гляну местечки. Отпишусь» – написала Лада и перестала быть онлайн.
Они договорились встретиться у метро. Лада с Юрой, как обычно, пришли вместе. Их громкий разговор слышался издалека, несмотря на густую толпу вокруг. Успев переодеться в ближайшем кафе, Татьяна ждала ребят у подземного перехода и с улыбкой наблюдала, как они, перекачиваясь, не торопясь, шагают ей навстречу, глядя друг на друга. Лада, рассказывая, быстро меняла эмоции на лице и по-разному жестикулировала, а Юра внимательно слушал, то кивая, то усмехаясь.
– Короче, крипота полнейшая, все, как ты любишь, – докончила рассказ Лада и на последнем слове уже улыбалась Татьяне. – Привет, Танюха.
Юра тоже поздоровался.
– Ну, че стремно? – спросила Лада, поправляя красную бейсболку.
Дни пролетали друг за другом, не оставляя Татьяне времени на тоску и сожаления. Пару дней ей пришлось потратить на покупки материалов, потому что в одном магазине она не смогла купить все необходимое, в другом кусались цены, а в третьем нужной ей ткани оказалось недостаточно. Она ездила из района в район, параллельно созваниваясь с Адлией, чтобы спросить, можно ли заменить один материал на другой.
По вечерам, выпросив у Арины разрешения, Татьяна ездила в «Дэнсхолл» тренироваться, оттачивая синхронность и плавность движений, а потом бежала домой помогать Адлии с раскройкой и шитьем. Шить пришлось даже легинсы, потому что такого цвета, который ей нравился, в обычных магазинах одежды не нашлось. На поиски туфель у нее ушло еще больше времени и сил.
Татьяна много гуляла по городу в хорошую и в плохую погоду. Заглядывала в разные магазинчики по пути. Смотрела на людей. Наблюдала за тем, как меняется город в разных его концах и в разное время суток. Заодно познавала мир. И он ей все больше нравился своей огромностью, непостижимостью и разнообразием.
К окончанию испытательного срока костюм был готов. Татьяна многому научилась у Адлии за это время, просто потому что нужно было успеть. Она сама удивилась своей способности мобилизоваться перед дедлайном. В самом процессе приходилось вносить корректировки. Дольше всего решали проблему с лямками, пытаясь сделать их похожими на лианы по Татьяниной задумке. Перепробовали несколько видов тканей, но вернулись к гипюру на атласе. И все равно результат не устроил обеих. Сроки поджимали, поэтому Татьяне пришлось смириться, как она смирилась с тем, что костюм в результате получился совсем не таким, каким ей приснился.
– С лямками все-таки что-то надо сделать, – заметила Адлия во время последней примерки костюма перед выходом на работу. – Давай еще подтянем.
– Сойдет, – махнула рукой Татьяна, взглянув на часы – пора было выходить.
Удивляясь самой себе, она не чувствовала волнения, когда ехала на работу. В автобусе с интересом слушала жалобы Адлии на нового клиента, который сделал крупный заказ на пошив детской спортивной формы для художественной гимнастики и постоянно менял требования. Татьяна даже дала пару нелепых советов, как общаться с такими людьми.
В клубе они разошлись по своим подсобкам. Татьяне не терпелось примерить новый наряд. Она сразу забежала за ширму в гримерке и скинула спортивный костюм на пол. Лианы ее снова смутили. Смотрелись неплохо, но держались неуверенно. Бюст был выполнен в форме купальника: лианы связывали его сзади и на шее обычным ручным узлом. Конструкция получилась ненадежная, хоть и симпатичная. Выйдя из-за ширмы, Татьяна горделивой походкой прошла к своему столику. Все танцовщики глазели на новый костюм, удивляясь и посмеиваясь.
– И Арина это одобрила? – спросила Оля, подойдя к Татьяниному столику, когда она закрывала шкаф.
– Разумеется, – спокойно ответила Татьяна. – Большую часть, можно сказать, она придумала.
Оля вытаращила глаза и засмеялась.
– Нет, ты определенно нализала! Как еще это могло произойти?
Большая часть танцовщиков в гримерке поддержали шутку смешками. Татьяна покраснела, неизвестно от чего больше: от смущения или от гнева, выдохнула с жаром и села за столик, отпихнув Олю рукой в сторону ширмы.
– Завидовать легче молча! – воскликнула она, когда смех почти затих.
Оля, ухмыляясь и качая каштановым каре, вернулась к сестре на пуф. Все остальные возобновили прерванные Татьяной разговоры. Она заметила Светин смешливо-презрительный взгляд и поспешила выйти из гримерки, решив подкрасить глаза и губы в туалете.
В коридоре ее настигла Арина и, схватив за плечо сильнее, чем необходимо, развернула к себе, – оценивала новый образ. Аналитическая нахмуренность постепенно сменилась одобрительной улыбкой.
– Лучше, чем я ожидала, – сказала арт-директор.
Сама она выглядела скромно относительно своих привычных образов. Шелковое платье-кимоно нежно-розового цвета полностью закрывало плечи, оголив только V-образный участок в зоне декольте под шеей, а подол платья опускался ниже колен. Подвеска в форме капли воды на серебряной цепочке утекала вглубь выреза между грудями.
– Все надо мной смеются! – едва сдерживая гнев, проворчала Татьяна.
В ней сидела уверенность, что нелепо она выглядит именно благодаря Арине и ее правкам.
– И что? – со скепсисом спросила директор, сунув руки в карманы брюк. – Побежишь плакаться в уголок?
Татьяна поджала губы, чтобы не наговорить лишнего. Несколько секунд боролась с собой. И все-таки не смогла промолчать.
– Все думают, что я вас... ублажаю, – запнулась и покраснела. – Что в здравом уме вы бы такое не одобрили.
Арина рассмеялась, как обычно, громко, широко раскрыв рот и откинув голову назад.
– Ох, если бы меня за такую мелочь каждый раз ублажали, я бы так не страдала от своей нимфомании, – она посмотрела с насмешкой Татьяне в глаза. – Таким фрикам, как мы с тобой, что не вписываются в стандартную картину мира, остается только смеяться в ответ.
Татьяна сдвинула брови и едва заметно опустила уголки губ. Арина похлопала ее по плечу почти по-дружески, усмехнулась лишний раз и отправилась дальше по коридору, но напоследок обернулась и показала ей кулак, только не грозный, а со стороны ладони, символ поддержки.
Ехали они молча. Арина, казалось, не чувствовала никакой неловкости при этом, подпевала песням из радио, следила за дорогой, но как будто не очень внимательно, думала о чем-то своем. Ее вальяжность заставляла Татьяну смущаться сильнее. Она сидела как на шаткой табуретке с одной ножкой. Руки сжала в кулаки, вдавив их в бедра, а коленки свела вместе, чтобы нервозность была не так заметна.
Небеса давно угасли под напором ночи. Белесо-желтоватые огни уличных фонарей мерцали как звезды и выстраивались в нестройные ряды на горизонте. Под ними горели сплошным красным автомобильные фары в очереди на проезд по проспекту.
Арина свернула с главной дороги в узкий переулок, где густые кроны закрывали первые этажи советских многоэтажек и вырулила на широкую улицу, по обеим сторонам которой толпами гуляли пешеходы. Из-за незнания города Татьяна плохо понимала, куда они едут и зачем.
– Янусик, оформи мне плюс один, пожалуйста, – заглушив радио, сказала Арина в блютуз-гарнитуру, когда они проезжали мимо огромного торгового центра. – Ты знаешь, я в долгу не останусь.
Татьяна прислушалась, но ничего не услышала. Больше никакой полезной информации Арина не сообщила, только поблагодарила собеседника и снова включила музыку.
Еще немного пропетляв, они заехали на территорию бывшего завода, которую занимали отреставрированные здания из красного и желтого кирпича с белыми окнами. Свободные площади между домами облагородили и обложили плиткой, вдоль дорожек установили фонарные столбы с уютным оранжевым светом, а под ними в некоторых местах добавили лавочки. Они проехали через всю территорию завода и остановились на пустой площадке перед входом в одноэтажное здание со стеклянными дверями.
Несмотря на вопросительные взгляды Татьяны, Арина непринужденно молчала, насвистывая последнюю песенку из радиочарта. Они вошли внутрь. Издалека раздались басы и ритмичная мелодия. Арина шагала через холл широко и бодро. Татьяна плелась за ее спиной, как за щитом, боясь неизвестно чего. Они прошли по белому коридору, украшенному античными полуколоннами, вросшими в розовые стены, и дешевой лепниной на потолке, изображающей ангелов и купидонов. Арина вошла в одну из множества классических белых дверей. Татьяна увидела перед собой небольшую комнату с несколькими холщовыми ширмами и стегаными розовыми пуфиками из искусственной кожи.
– Янусик? – спросила Арина, осматривая комнату целиком.
Она прошла внутрь, встав напротив ширмы, за которой кто-то копошился. Татьяна пока входить не решалась. Через пару секунд вышел высокий мужчина с круглым животом и тонкими ножками. Из одежды на нем были только белая повязка, обмотанная в виде пояса для борьбы сумо, и соломенная конусообразная шляпа. Нечто подобное Татьяна видела на головах самураев в нескольких исторических аниме.
– Ринусик! – с радушием протянул мужчина, раскрывая объятия.
При каждом его шаге раздавался громкий стук дерева о ламинат. Взглянув на волосатые ноги, Татьяна увидела японские тапочки «гэта», название которых она тоже выучила благодаря аниме. Они были похожи на мини-скамейки с резинкой в форме галочки, как на вьетнамках.
Арина позволила себя крепко сжать и даже поцеловать в шею. Мужчина приподнял шляпу и посмотрел на Татьяну, застывшую в проеме дверей. Она с оторопью смотрела в его беличьи глаза.
– Твоя плюс один? – спросил он, не отводя взгляд от Татьяны.
– Ага, – кивнула Арина и деликатно высвободилась из его объятий. – Девочку надо раскрыть.
– Странно, что никто не сделал это до нас, – улыбнулся Янусик, – с такой-то красавицей!
Татьяна хотела было смутиться от внезапного комплимента, но, осознав через доли секунды происходящее, возмутилась.
– Куда мы приехали? Что я здесь делаю?
– Не бойся, лапочка, – ласково произнес мужчина, протягивая ей раскрытую ладонь и приглашая войти.
Татьяна покачала головой. Арина закатила глаза и сунула руки в карманы платья.
– Расслабься. Никто тебя насиловать здесь не будет.
– Только доставлять удовольствие! – подхватил Янусик. – Исключительно по твоему желанию.
– Мы что в борделе?! – ужаснулась Татьяна и крепко обняла себя за плечи.
Янусик с Ариной рассмеялись.
– Ты ей не объяснила, что такое кинки-вечеринка? – спросил он с ушсмешкой.
– Не люблю тратить слова на очевидные вещи. Скоро сама все увидит.
Арина взяла Татьяну за руку и потащила за собой в комнату.
– Я никуда не пойду! – пыталась отбиться Татьяна. – Тебе кажется, надо мной мало поиздевались сегодня? Отпусти меня!
Янусик при этом умиленно улыбался, сложив руки, как девушки в русских народных танцах.
– Татьяна! – резко осадила ее Арина, хлопнув одной рукой о свое бедро. – Ничего с тобой против твоей воли не случится!
Татьяна с силой выдернула руку из цепких пальцев арт-директора. Она не сразу осознала, что перешла черту, потому что на «ты» они еще не переходили, но, даже осознав, не стала придавать этому значение.
– Уже случается! – крикнула в ответ и посмотрела Арине в глаза. – Я не хочу никуда идти!
– Я не поняла, тебе работа не нужна? – директор посмотрела угрожающе, недовольно поморщившись. – Ты вдруг открыла в себе множество других талантов? Или документы восстановила?
После испытательного срока жизнь стала казаться Татьяне стабильной и предсказуемой, даже размеренной. Выходные улетали в трубу. За три ночи она уставала как за полноценную пятидневную рабочую неделю. Больше от того, что в перерывах не всегда удавалось отдохнуть, а приходилось в спешке вымывать туалеты с Адлией либо помогать ей убирать в баре или на кухне. Первое время сотрудники, которые узнавали Татьяну в костюме уборщицы, удивлялись и задавали вопросы, но постепенно все привыкли. Некоторые танцовщики один раз высмеяли ее за это, но дальше одного раза шутка не разлетелась. Всем, по сути, было все равно, чем она занимается на досуге, главное, танцует в отведенное ей время в положенном виде в положенном месте. Только Арине она боялась попасться на глаза, чревом чувствуя, что та была бы против.
Теперь она танцевала не только у туалета за баром, но и в других местах. Правда, на сцену ее все еще не допускали. Отношение коллег не улучшилось. Света ее в основном игнорировала, лишь изредка отпуская колкие шуточки по поводу танцевальной битвы и того, что случилось сразу после. Татьяна просто научилась со временем легче к этому относиться, вспоминая, чему ее учила Арина.
Павлик частенько поглядывал на Татьяну, когда она танцевала в зале, иногда даже здоровался, но в целом не докучал своим вниманием, по большей части потому, что Татьяна его избегала. С подиумов для гоу-гоу она всегда уходила с опущенной головой, быстро пробиралась сквозь толпу напролом и исчезала либо в гримерке, либо в подсобке у Адлии. Чаще в последней, не давая возможности к себе подобраться. А если он ловил ее и успевал сказать пару слов, то Татьяна только кивала неразборчиво в ответ и как можно быстрее удалялась, игнорируя любые попытки продолжить разговор.
На буднях она иногда выступала с Ладой и Юрой то на Арбате, то на одной из центральных площадей. Больше рисковать с выступлениями на несанкционированных площадках они не пытались, потому что Лада боялась реакции матери, а Татьяна – попасть в полицию. Юра ничего не боялся, но, будучи по темпераменту флегматиком, не любил проявлять инициативу, потому во всем слушался Ладу.
Иногда после выступлений Татьяна оставалась с ними погулять по городу. Ребята показывали интересные молодежные местечки, в которых сами либо мечтали побывать, либо однажды уже побывали и стремились туда снова. Экскурсии эти были не столько познавательными, сколько легкими и веселыми. Во время них Татьяна по-настоящему наслаждалась текущими моментами без оглядки на прошлые. К тому же, ей было любопытно наблюдать за тем, как и чем живет город. Ей нравилась атмосфера лета и праздника, которая заряжала бодростью и жизненной энергией, чего Татьяне остро не хватало во время внезапных приступов одиночества и тоски по дому.
Из-за ситуации с полицейским Татьяна была вынуждена остаться жить у Адлии и на второй месяц, хотя вынужденность эта сопровождалась, скорее, приязнью и удовольствием, нежели неохотой и раздражением. С соседкой они за пару месяцев друг к другу хорошо притерлись, и съезжать от нее Татьяне уже не хотелось, даже когда она, наконец, смогла себе это позволить.
Адлия учила ее готовить интересные и простые блюда, подсадила на турецкий сериал, в котором было больше тысячи серий и нереалистичные, но при этом очень захватывающие сюжетные линии. Адлия умело отвлекала Татьяну от тоски по маме, Вадиму и Питеру незамысловатыми, но богатыми опытом жизненными историями. А Татьяна по-прежнему помогала ей убираться в клубе и иногда могла подсобить в шитье сторонних заказов, что ей тоже нравилось.
К концу лета они с Адлией сшили еще один костюм, более классический для гоу-гоу. Татьяна выбрала черное боди, облепила его стразами и уговорила Адлию вышить на нем красивый белый узор в виде мороза на зимнем стекле. Добавила к этому белые шортики и такие же босоножки из холщовой ткани на толстом каблуке. Арина образ одобрила почти без правок, потому что Татьяна придумывала его исходя из уже одобренных ранее арт-директором костюмов других танцовщиц «Дэнсхолла».
Вне работы требовалось налаживать быт. На улице заметно холодало, а Татьяне толком и переодеться было не во что. Все необходимое пришлось покупать заново. Особенно важным для нее было приобрести шляпу, широкополую, кашемировую, ярко-желтую, такую же, какую она привыкла носить в прошлой жизни.
Зарплата не успевала попадать к ней в руки, как тут же разлеталась по кассам магазинов. Раньше Татьяна тратилась на одежду и обувь, особенно не задумываясь о цене. На маминой карте всегда хватало денег на ее прихоти. Но теперь у нее не всегда оставались средства даже на еду. Такому безответственному подходу к финансам способствовала добросердечная щедрость Адлии, которая легко делилась с ней пищей.
Помимо всего прочего, нужно было позаботиться и о красоте. Тратиться приходилось не только на костюмы и обувь для танцев, но и приведение себя в идеальный порядок: маникюр, педикюр, лазерную эпиляцию и другие процедуры. Кроме декоративной косметики, требовалось множество различных уходов за кожей лица, тела, ног и всего остального. В общем, в реальности все оказалось гораздо сложнее, чем Татьяна себе изначально представляла. Но на удивление себе она не хотела этого прекращать. С каждым разом она все больше вливалась в танцы и в эту сферу. С каждым разом становилась все опытнее и приобретала новые навыки. С каждым разом высвобождала себя все больше, обнажая не столько тело, сколько душу. Как говорила Арина, она познавала саму себя.
Дни становились короче. На небе все чаще сгущались тучи. А в ясные дни солнце уже не жарило, а лишь слегка припекало. Выступать на улице в нижнем белье становилось прохладно и опасно для здоровья, поэтому в последние дни Татьяна стала отказываться от заманчивых предложений Лады и Юры провести несколько счастливых часов на Арбате или какой-нибудь площади.
К Хэллоуинской вечеринке клуб готовился целый месяц. Был забронирован крутой американский диджей, о котором слышали все, кроме Татьяны. К его приезду готовились тщательно. Арина с музыкальным директором постоянно ходили парочкой, обсуждая рабочие вопросы, командовали в унисон, а в последнюю неделю и вовсе пропали, будто ушли в отпуск, появившись только на самой вечеринке.
Зал «Дэнсхолла» погряз в мрачной атмосфере. Повсюду валялись злобные тыквы, подсвеченные изнутри красными гирляндами. Сцену украсили металлической аркой, обвитой искусственным плющом и увядшими цветами. Все заляпали алой краской. С потолка по всему залу свисали бумажные летучие мыши с шуршащими от каждого дуновения крыльями. Стальные декоративные статуи, которые и без преображения неплохо вписывались в интерьер Хэллоуинской вечеринки, почему-то было решено заменить на ведьминские чаны. Из них выходили разноцветные пары. А рядом с каждым стояла деревянная метла со скрученными вместе натуральными прутиками.
В холле установили промостойку в форме надгробия с вырезанным овалом в том месте, где обычно вставляют фотографию покойника, а под ним указывались годы жизни: «от ∞ до н.э. до ∞ после н.э.». Каждый желающий оставить себе памятное фото мог выбрать табличку с саркастическим кредо.
Посетителей в костюмах впускали бесплатно, поэтому большая часть гостей приходили в образе. Чаще других встречались зомби, вампиры и ведьмы, но попадались и супергерои, «гаррипоттеры» и даже персонажи из «Ну, погоди!».
До начала основного представления все танцовщики теснились в гримерке. С ними работали визажисты. Те, кто уже сделал макияж, просто ходили по комнате от одного коллеги к другому, болтали и мешали остальным. Чтобы не быть такой, Татьяна отправилась в подсобку к Адлии, где они целый час за чаем слушали забавные истории ее напарницы.
Когда пришло время убирать туалеты, не дослушав до конца последнюю, они накинули халаты и вышли из подсобки в служебный коридор. Татьяна услышала громкий стон из-за двери напротив. В туалете кому-то явно было очень больно. Адлия тоже это услышала. Они переглянулись и замерли.
Попросив Адлию подождать, Татьяна вошла в туалет. Там, стоя на одной ноге и опираясь рукой о стену, постанывала Света, уже полностью готовая к выступлению, в костюме и с макияжем, только вторую ногу держала в воздухе, как поврежденную. В ответ на Татьянино удивление она подняла перекошенное от боли и злости лицо.
– Что с тобой? – не самым доброжелательным тоном спросила Татьяна, предвкушая очередную обидную колкость.
– Не твое дело, – прорычала сквозь зубы рыжая и очень аккуратно потянула ногу вниз в попытке поставить на землю.
Татьяна уже хотела фыркнуть и закрыть дверь, но в этот момент, оттолкнув ее, в туалет влетела арт-директор.
– Свет, ну, че? – Арина выглядела взбудораженной.
Та резко перестала тяжело дышать и выпрямилась, но ногу не осмелилась поставить на пол.
– Нормально, – выдохнула Света тяжко. – Сейчас таблетка подействует.
Арина смерила ее сильно сомневающимся прищуром и попросила встать на ногу твердо. Света попыталась, но тут же вскрикнула от боли, быстро прикусив губы, чтобы больше не издавать ни звука.
– Какая нахрен таблетка? – сурово спросила директор, замотав головой. – Ты так связку порвешь, даже если она подействует.
– Не порву, – с пылом ответила Света, глубоко вздохнув, а потом помотала головой и пробурчала себе под нос. – Блядь, надо же было так оступиться.
– Короче, я беру Олю на замену. Она уже готова, – быстро проговорила Арина и развернулась к выходу, который загораживала собой Татьяна.
– Стой! – крикнула Света. – Я справлюсь. Пять минут.
Арина посмотрела на нее скептически и закачала головой.
– Езжай лучше домой. И отлежись хотя бы недельку.
– Нет! У меня ребенок, сестра и ипотека, – Света выпрямила спину. – Ты же не оплатишь мне больничный?
Последнее предложение больше прозвучало, как отчаянное утверждение, нежели вопрос, но искра надежды в нем чувствовалась.
– Нет, условия одинаковы для всех. Ты на них согласилась, – бесстрастно ответила Арина, развернувшись полубоком. – А сестру ты сама себе на шею посадила.
Она скрестила руки на груди и прикидывающим взглядом еще раз посмотрела на танцовщицу, но затем мотнула головой и двинулась к выходу, уткнувшись в Татьяну. Она застыла в нерешительности, не давая ей прохода. Хотела что-то сказать Арине, но, как обычно, из-за растерянности не могла подобрать подходящие слова, поэтому просто раскрыла рот и посмотрела в глаза. Арт-директор нахмурилась и хмыкнула.
– Пройти дашь? – спросила она с легким раздражением.
– Я могу помочь, – выпалила Татьяна.
Она бросила на шипящую от боли Свету молниеносный взгляд и быстро вернула его Арине. Та перевела вес на одну ногу и застыла в немом ожидании.
– Мама меня заставляла тренироваться несмотря на травмы, – пояснила Татьяна и вздохнула. – Зато научила, как притуплять боль, и не доводить до плачевных последствий.
Она заметила, как Света прислушалась и затихла. В глазах ее сверкнула заинтересованность.
– Некогда мне с вами в Айболита играть, – Арина отодвинула Татьяну за плечо и вышла в коридор.
По вторникам и четвергам Татьяна ходила в школу рисования. Виталий подробно все объяснял, не уставая править нелепые ошибки, даже те, которые она совершала не по незнанию, а по невнимательности. Несмотря на постоянные исправления, преподаватель хвалил ее за старательность, усердность и аккуратность, что для Татьяны было главным стимулом развиваться. Она с охотой внимала всем замечаниям. По совету Виталия, даже подписалась на всевозможные публичные страницы в социальных сетях, посвященных искусству, чтобы улучшать «насмотренность». Для этого ей пришлось завести новый профиль, но это действительно работало.
Купив простенькие ноутбук и графический планшет, Татьяна теперь могла с комфортом заниматься дома. Выполняя очередное домашнее задание, она пыталась нарисовать карандашом носорога, когда получила аудиосообщение от Лады.
За окном темнело ноябрьское небо. Не было видно ни одной звезды, зато в окно вливался оранжевый свет дорожных фонарей. Адлия строчила ткань на швейной машинке, выполняя очередной заказ на детский костюм для бальных танцев, и смотрела бесконечный турецкий сериал. Татьяна невольно вслушивалась в происходящее на экране, но присоединиться не могла, потому что обязалась закончить с носорогом к завтрашнему занятию.
– Танюха! Нужна твоя помощь! Сооос! – молил бодрый девчачий голос из мессенджера.
Татьяна коротко написала: «В чем?». Ответ пришел мгновенно:
– Я решила тут поучаствовать в школьном конкурсе. Нужно забацать номер. Юрец уже в деле.
В сотый раз стерев рог на носу животного, который никак не получался нужной формы, Татьяна напечатала: «Когда?». На этот раз Лада ответила письменно: «Конкурс в конце ноября. Жду тебя завтра у себя в семь». Из сообщения Татьяна поняла, что выбора ей не предоставили, усмехнулась и вернулась к рогу, который в этот вечер так и не получился.
***
Татьяна пришла минут на пятнадцать раньше, а Юра уже был там. Они с Ладой доделывали шаверму. В квартире, по обыкновению, царил идеальный порядок. Татьяна аккуратно поставила в углу придверного коврика ботинки, пальто повесила в шкаф и прислушалась. Кажется, Арины дома не было. С облегчением вздохнув, она прошла на кухню, где Лада заворачивала на столе в тонкий лаваш курицу с овощами, а Юра, сидя на диване, мешал в ступе белый соус. Татьяна поздоровалась, чтобы привлечь к себе внимание. Ребята обернулись и заулыбались. Лада по-хозяйски спросила:
– Шавуху будешь?
Татьяна облизнула губы и кивнула, разбудив пустой желудок. Усевшись на диван рядом с Юрой, она вопросительно уставилась на подругу.
– Ну, очевидно, я буду петь, – сказала Лада, отвечая на немой вопрос. – Надо только придумать номер, чтобы это смотрелось эффектно.
– А я чем могу помочь? – недоумевала Татьяна.
Юра закончил с соусом и передал ступу Ладе. Та влила соус в уже накрученную шаверму и всучила ее Татьяне, затем взяла еще пару листов лаваша и наложила начинку.
– Ты как раз будешь добавлять эффектности, – Лада скрутила второй лаваш.
– Только раздеваться не над, – предупредил Юра, взглянув на Татьяну. – Все-тки школьный конкурс. Двенадцать плюс.
Лада засмеялась. Татьяна сначала покраснела и одарила обоих прищуренным злопамятным взглядом, но не сдержалась и тоже посмеялась.
– Жаль, было бы эффектно, – добавила она, когда все успокоились.
Лада вручила вторую шаверму Юре. Он сразу откусил треть и медленно зажевал. Правая щека его раздулась почти до размера второй головы. Татьяна старалась есть аккуратно, маленькими кусочками, потому что начинка все время норовила вывалиться из лаваша, а соус – размазаться по щекам. Юру это не смущало ничуть. По лицу его растеклись кривые белые линии, а он не торопился их вытирать. Лада возилась с шавермой для себя.
– А тема какая-нибудь есть? – Татьяна смаковала курицу в чесночном соусе. Эта была лучшая из всех шаверм, что она пробовала, впрочем, такого опыта у нее было немного. – Что за конкурс, вообще?
– Конкурс талантов. Темы нет, – пожала плечами Лада, обильно поливая соусом начинку. – Я специально для конкурса написала хит. Про лябофф.
Она с воодушевлением посмотрела на Татьяну и сунула в рот жирное лакомство. Шаверма влезла на треть, но откусить ей удалось только малую часть, остальное повалилось на тарелку, которую она придерживала у подбородка.
– Я просто… – замялась Татьяна, – не уверена, что мои танцы подойдут для школьного конкурса, если там двенадцать плюс.
– Ну, мы сделаем цензурную версию, – просто сказала Лада, садясь на мягкий стул, по другую сторону стола. – Не обязательно же танцевать гоу-гоу. Можно хип-хоп, например. Даже лучше.
– Я же не умею.
– А че там сложного? – хмыкнул Юра. – Псмтри пару уроков. И вперед.
Татьяна закатила глаза, подумав: «Как у них все просто!». Внезапно Лада поставила тарелку с шавермой на стол и уткнулась в лицо Татьяны суровым взглядом.
– Так, я не поняла, Танюха, ты слиться хочешь?
Юру, нахмурившись, тоже взглянул на нее.
– Нет, что ты, – завертела головой Татьяна в оправдание. – Просто… я не представляю, чем могу быть полезна.
– А вот представь, – строго сказала Лада, совсем как мать. Татьяне стало немного жутко от такого сходства. – Мы для того и собрались.
Юра прислал инструментал, когда Татьяна переодевалась за ширмой в гримерке. Перед выходом в зал она успела прослушать его только один раз. С первых нот в музыке слышалась безудержная тоска. У Татьяны даже сердце сжалось. Ей была знакома его боль, поэтому мелодия понравилась сразу, хотя в обычной жизни она такое не слушала.
В перерывах между танцами в зале Татьяна слушала ее в наушниках, и тело само подстраивалось под музыку. На первых порах неосознанно она выполняла движения из балета или из народных танцев, которые они изучали в академии. Классическая хореография иногда легко накладывалась на такую грустную мелодию, но чаще казалась неуместной.
Придя на работу пораньше, часа на три, в спокойной обстановке пустого холла Татьяна решила разнообразить движения, придать отдельным связкам больше динамики и экспрессии, модернизировать классические элементы под Юрину музыку.
Знаний и навыков явно не хватало, хоть она и просмотрела накануне множество видеоуроков, съемок с репетиций и тренировок, шоу с танцевальными постановками, а также прочитала немало статьей на профильных сайтах и изучила не одну инфографику с основными движениями разных стилей. Она никак не могла связать все воедино, объединить жанры, сделать между движениями плавные переходы или, наоборот, добавить резкости. Даже в зеркале холла в свете множества ярких лампочек это смотрелось бездарно.
Два часа Татьяна убила впустую. Пересматривала ролики разных мастеров, пыталась брать оттуда понравившиеся движения и внедрять их в свой танец, но каждый раз получалось нелепо. Еще сложнее было создавать последовательность из этих движений, чтобы они переплетались в единое целое.
Посмотрев на часы и поняв, что до открытия клуба остался всего час, а два предыдущих пролетели для нее, как две минуты, Татьяна выругалась и, уперев руки в бока, развернулась к административной стойке, за боковой стеной которой блеснула рыжая шевелюра. Света замерла. Обе опешили, смутились и отвели друг от друга глаза. Музыка еще играла. Рыжая опустила руки и подошла к зеркалу.
– О чем танец? – спросила она, в отражении глядя на застывшую в нерешительности Татьяну.
Прямые волосы переливали в свете множества ламп всеми оттенками оранжевого. Света была в спортивной форме и в потрепанных кедах. Сцепив руки в замок, она разминала кисти, параллельно делая круговые движения стопами по очереди.
– О любви, – ответила Татьяна, подтянувшись.
– Хорошая тема, – улыбнулась рыжая. – Вечная.
Татьяна кивнула. Света посмотрела в зеркало. Юрин инструментал затих. Экран телефона потух. Наступила тишина.
– Ты так ничего не вымучаешь, – рыжая повернулась к Татьяне лицом. – Танец – это ведь выражение себя, а не кого-то другого. Тем более, сольный. Танец, он всегда про чувства и ощущения. Чтобы нравилось другим, надо чтобы нравилось тебе.
Татьяна молча на нее смотрела, напрягая слух и внимание. Руки по-прежнему упирались в бока, а ноги остались на ширине плеч.
– Когда я ставлю танцы, я всегда даю себе сначала поимпровизировать, – продолжала Света. – И желательно не перед зеркалом, а на камеру, чтобы ничто не мешало.
Она развернулась всем корпусом и тоже расставила ноги на ширине плеч. Татьяна не спускала с нее глаз, поджимая губы.
– Для любого соло нужен фундамент, рамки, – рыжая медленно вертела головой, разминая шею. – Два противоположных действия. Например, раскрытие и сжатие или спутывание и распутывание. Потом эти движения можно переродить в лейтмотив танца, сделать их ключевыми, но дополнять деталями, которыми твоя хореография будет отличаться. Ты можешь выбирать движения из разных стилей, но лейтмотивом их объединять.
Она подошла к лежащему на полу телефону и подняла его.
– Давай, я буду снимать, а ты импровизируй. И без музыки. Мелодия должна быть у тебя в голове.
Татьяна несколько секунд в нерешительности смотрела в квадратное лицо с выступившей на гладкий лоб рыжей прядкой, удивляясь происходящему, но решила не задавать никаких вопросов и просто слушать и учиться. Она включила камеру в телефоне и, встав спиной к зеркалу, по Светиному указанию задвигалась.
Прокручивая в уме мелодию и ту грусть, что Юра вложил в нее, Татьяна вспоминала Вадима. Чувства, которые он заставлял ее испытывать, ласки, которыми ее одарял, боль, которую причинил. Она не всему могла дать название, но все и теперь могла прочувствовать заново. Время шло, а раны не заживали, гноились и кровоточили. Больные воспоминания одновременно приносили мазохистское удовлетворение, потому что заглушали тоску по нему, худо компенсируя острую его нехватку.
Под печальную музыку собственного сердца тело танцевало само, даже без внешнего источника звука. Руки петляли в стороны, ноги делали шаги и прыжки, корпус извивался и закручивался, а голова то плавно опускалась, то резко поднималась. Подсознание внедряло ранее увиденные движения в танец, комбинируя их и подменяя.
Когда импровизация закончилась, Света показала Татьяне видео.
– Я вот уже вижу, что ты подсознательно выбрала концепцию «Прорастание и увядание», – сказала она. – Вот здесь ты начинаешь как бы восставать, расцветать. Экспрессия только усиливается. Движения становятся шире и резче. А потом ты почему-то обрываешься и начинаешь замедляться, как бы увядать, сушиться. Подумай, что ты этим хотела показать, и показала ли это.
Все трое заметно волновались. Юра перед началом сообщил Ладе смской, что не сможет прийти из-за учебы. Его участие непосредственно в номере и не требовалось, но Лада хотела его видеть в качестве поддержки.
Зато явилась мать, чем напрягла Татьяну. Она понимала, что Арина пришла смотреть на дочь, а не на нее, но все равно чувствовала большую ответственность. Русик выглядел внешне спокойным, но не мог перестать крутить ручку, которую разломил на части после десяти минут ожидания начала конкурса.
Вместе с остальными конкурсантами они расположились в небольшом кабинете, который на время мероприятия превратился в гримерку. Татьяна осматривала других участников и пыталась по их внешнему виду догадаться, какой талант они будут демонстрировать. Девушка в красном платье в пол тоже готовила музыкальный номер. Высоким голосом она напевала скороговорки, разминая гортань. Рядом стоял парень в смокинге и в цилиндре. Татьяна вглядывалась в него долго, но так и не смогла определить, какое шоу он будет показывать. Исключительно по костюму, решила, что юноша – фокусник. Затем в кабинет вбежала группа из трех девчонок в костюмах чир-лидерш – с ними все было очевидно. Еще один парень сидел в углу с баяном на коленях. В общем, таланты у всех были разные.
Ладе достался номер три. Когда на сцену вышел первый конкурсант, у Татьяны защекотало по всему телу от нервов. Для номера она специально купила белое трико и белые колготки, чтобы максимально не выделяться на фоне стены. Ноги обула в белые чешки. Пепельные волосы почти сливались со всем остальным. Лада, напротив, являла собой сборник контрастов: ясно-голубая шапочка, выедающий глаза розовый топик, белоснежные брюки, расширенные в бедрах и суженные книзу, алые кроссовки. Помимо этого образ дополняло множество бессмысленных, но ослепительно ярких аксессуаров разных форм и фактур. Татьяна бы так никогда не оделась, но Лада чувствовала себя в этом комфортно.
Когда вышел участник под номером два, тот самый парень в смокинге, который, оказалось, рисовал песком на стеклянном столе, Русик сел за ноутбук и в последний раз проверил проекцию. Они попросили Ладину одноклассницу встать в центре зала и снять их номер на видео для последующего анализа и просто на память. Та уже стояла меж рядами зрителей.
Татьяна выходила на сцену с волнением, как будто снова оказалась в балетной академии и сдавала государственный экзамен, только вместо ректора ее главным экзаменатором была Арина, сама того не подозревая.
Встретив выступающих аплодисментами, зал затих в ожидании. Лада начала с междометий. Татьяна, сидя за подругой, ощущала, как напряжены ее нервы. Эта нервозность передалась и ей, мгновенно, как вирус. Она ощутила, как сверху вниз на тело сползает сетка неуверенности и сковывает движения.
Арина сидела в пятом ряду, ближе к правой стене зала и внимательно смотрела на сцену, как и все остальные зрители. Из толпы ее выделял высокий рост, алая помада и глубокий вырез острым треугольником на все туловище со слегка выступающими полусферами аккуратных грудей. Татьяна взглянула на нее, но Арина смотрела на дочь, не обращая внимания ни на что другое. Однако приятное чувство ощущаемой поддержки пронзило Татьяну. Она вспомнила, как и ее мама точно так же всегда следила за ее выступлениями. Это бодрило. И вместе с музыкой и эффектами Татьяна задвигалась под Ладин певучий речитатив.
Татьяна с прыжком поднялась. Бабочки вспорхнули, словно осколки при взрыве. Это совпало с переходом с мажорного лада на минорный и передышкой между битами, что создавало ощущение замедлившейся на секунду вспышки, которая резко изменила мир. Вслед за бабочками она прыгала по сцене, кружась вокруг Лады, изображая телом то плавные волны, то резкие порывы ветра, отчего бабочки рассыпались во все стороны света, как конфетти.
Затем, опустившись на пол, Татьяна подняла руками из-под земли траву, которая тонкими колосками, медленно извиваясь, стремилась к небу. Татьяна встала, помогая ногами, махала ими то в одну, то в другую сторону. Трава медленно росла под музыку, соединяясь в центре. Бабочки тоже слетались вместе, образуя большое сердце. Голубой сменился на розовый, затем на бордовый. Зеленая трава превратилась в красные сосуды, опутавшие орган. Музыка стихла. Только биты, похожие на пульс, сокращались в воздухе, а вместе с ними и сердце экспрессивно набухало и как будто сдувалось.
Потом снова заиграла мелодия, сердце разлетелось на бабочки, в полете снова сменившие окрас на голубой. Ноги и руки несли Татьяну от края к краю. В конце все бабочки собрались в два больших голубых глаза, а трава, прикинувшись ресницами, обрамляла их сверху и снизу. Снова притихла музыка. Опять послышался сердечный ритм. С каждым ударом глаза моргали.
Когда музыка изменилась, бабочки разлетелись. Татьяна завертелась по сцене в неистовстве, кружа за собой визуальные эффекты. Бабочки, узоры и осколки вихрем взмыли ввысь, повторяя вращения ее тела, а потом она резко приземлилась в самом центре, за Ладой, сев на колени и опустив голову. И весь вихрь рассыпался пеплом наземь. На стене по одной осталось порхать несколько бабочек, медленно растворяясь в воздухе. Прозвучал последний бит. Лада склонила голову и обняла себя руками. Татьяна параллельно проделала то же самое, только сидя. Все стихло. Последняя порхающая бабочка растворилась в белизне стены. Зал захлопал.
Аплодисменты были громкими. Арина довольно кричала: «Вооооу!», стараясь преодолеть гул оваций. Лада с Татьяной быстро поклонились и убежали за кулисы, где их с довольной улыбкой встречал Русик. Проекция не подвела. Правда, один раз Татьяна после вращений приземлилась не совсем в то место, которое планировала, но быстро вернулась в нужное. Это они обсуждали уже в кабинете, весело смеясь. Волнение быстро прошло. Дальше конкурсом можно было наслаждаться из зала.
Из лицея Татьяна добиралась до работы на метро и пришла раньше на час, который использовала для тренировки. Она продолжала изучать хореографию, повторять разные стили танцев, вбирая из них движения, которые могла внедрить в импровизацию на подиуме в зале. Татьяна пыталась танцевать джаз-фанк под Рианну[1], когда в холле появилась Арина.
– О, Подсолнух, – директор остановилась напротив и посмотрела из-под фиолетового берета, на котором сверкали снежинки. – Ты мне нужна. Пойдем.
Татьяна насторожилась. Музыку пришлось выключить и последовать за ней в кабинет. Клуб был пуст. Казалось, во всем здании находились только они с Ариной. Войдя в просторный офис, директор включила все лампы и сразу прошла за стол. Татьяна, не ожидая приглашения, плюхнулась на диван у двери, обняв желтую подушку.
Арина, откинувшись на спинку кресла, сделала один крутой поворот на триста шестьдесят градусов и посмотрела на Татьяну. Она крепче сжала подушку. Уже прокручивала в голове события последних двух недель, пытаясь понять, не сотворила ли чего-нибудь неподобающего.
– Мне нужен помощник с организацией шоу на Новый год, – сказала арт-директор, приковав взгляд к растерянному лицу. – Хочешь поучаствовать?
Тонкие брови Татьяны залезли на лоб – такого она совсем не ожидала. И первые несколько секунд еще не понимала, можно ли спокойно выдохнуть. Арина усмехнулась.
– А в чем именно? – спросила Татьяна, собравшись с мыслями.
– Во всем, – директор сделала пируэт кистью вверх. – Просто будешь мне помогать все организовывать.
Татьяна сглотнула и опустила взгляд на дырочку в хлопковых бриджах в районе колена, которую протерла о пол за время тренировок и репетиций. Предложение не было конкретным и казалось странным, но почему-то на него хотелось согласиться, не задавая лишних вопросов. Возможно, так влияла Арина, строгим взглядом не дававшая расслабиться и обдумать все тщательней.
– Пожалуй, – Татьяну снова взглянула директору в глаза.
– Отлично, – улыбнулась Арина и посмотрела на острые носки алых туфель, которые закинула на стол, выпрямив ноги. – С тебя помощь – с меня опыт и интересные задачи. Ну, не только интересные.
Она быстро дернула головой вбок и слегка сморщила носик.
– То есть бесплатно? – уточнила Татьяна.
– Почему? Это бартер, – Арина отвечала невозмутимой улыбкой. – Ладно, так уж и быть, буду оплачивать тебе обеды и проезд.
Татьяна вскинула брови и поджала губы, а в душе улыбнулась.
– Лучше, чем ничего.
Ей нравилось общаться с Ариной. Раньше это случалось редко. Как арт-директор она далеко не каждую Татьянину смену присутствовала в клубе. Павлик то и дело рассказывал, как она «выгуливала» очередного звездного гостя или диджея на пару с музыкальным директором, или отлучилась в командировку в какой-нибудь Сингапур или Лос-Анджелес, чтобы набраться у тамошних королей вечеринок опыта и идей. На репетициях она была и вовсе не доступна. Только всем указывала, как, что и где делать.
Часто Татьяна ее видела в будние дни в клубе, когда приходила тренироваться, но то были мимолетные встречи. Арина обычно шагала с важным видом в окружении подчиненных, с которыми обсуждала дизайнерские решения, технические вопросы, закупку материалов и многое другое.
Иногда она прогуливалась по клубу с пузатым седовласым мужчиной в солидном костюме, перед которым обо всем отчитывалась, но при этом не лебезила перед ним, что Татьяне в ней нравилось. Арина в любой ситуации держалась достойно. Пару раз даже ругалась с этим важным господином, владельцем клуба, не опускаясь в бестолковое нытье и крики, а пытаясь аргументированно, хоть и на повышенных тонах, донести собственную точку зрения.
Татьяна до последнего себе не признавалась, что согласилась на это предложение только из-за Арины.
– Тогда лови первое задание, – арт-директор прокатилась в кресле до шкафа. – Найди мне краску такого оттенка, чтобы она смотрелась на дереве ровно так.
Рядом с Татьяной на диван приземлился короткий брусок, окрашенный в неопределенный цвет – что-то между лососевым и коралловым с примесью гранатового.
– Это нужно для реквизита. Литров пять-семь. Достань до пятницы.
Татьяна в замешательстве переводила взгляд с бруска на арт-директора и обратно. Не настолько неинтересную задачу она рассчитывала получить. В голову навязчиво лезла мысль вежливо отказаться, оставить брусок на диване и без оглядки выйти из кабинета, но что-то ее останавливало, помимо уже данного согласия.
Арина взяла со стола кошелек, подошла к Татьяне и бросила на диван три пятитысячных купюры.
– Уложись в бюджет, – сказала строго. – Все, что сэкономишь, тебе на обеды и проезд.
Татьяна посмотрела на деньги и поняла, что теперь точно поздно сдавать назад.
– Ну, все, ты свободна, – директор коротко улыбнулась и вернулась к компьютеру, тут же забыв про Татьяну.
Она взяла брусок и вышла из кабинета, не представляя, как и где искать нужную краску. Ни в красках, ни в цветах она не разбиралась. Тем более никогда сама не занималась покупкой таких товаров и не имела понятия, откуда все берется. Пришлось усиленно гуглить.
Ручная колеровка далась Татьяне с трудом. На купленном ею метровом бруске почти не осталось живого места, когда наконец получился нужный оттенок. Процесс смешения красок требовал скрупулезности, полной фиксации всех действий и, главное, пропорций, а еще правильного освещения и четкого зрения. Запах краски разнесся на всю квартиру. Мучения закончились лишь на третий день.
В благодарность за терпение Татьяна накупила Адлии пирожных из дорогой пекарни напротив их дома, мимо которой та всегда проходила со слюнками на губах, но никогда не позволяла себе там что-нибудь купить. Небрежно называла их «дразнилкой для желудка», зато Татьянино угощение слопала с большим удовольствием и почти все разом за просмотром сериала. Даже зловоние красок ей не испортило аппетит. Татьяна только улыбалась, с радостью наблюдая за тем, как Адлия сует в рот пирожное целиком.
Съездив в магазин и накупив побольше банок обоих цветов в нужной пропорции, Татьяна приехала в «Дэнсхолл» в середине дня. Она зашла через служебный вход. Было тихо, пусто и сыро. Вдруг резко раздался стон из зала. Татьяна перепугалась и на всякий случай спряталась за колонну, которая загораживала от танцпола коридор, ведущий в служебные помещения и кабинеты. Стоны стали учащаться и становились все громче. Татьяна залилась краской и непроизвольно хотела закрыть уши, как испуганный ребенок, но это только чуть-чуть приглушило звуки. Сконфузившись, она прислушалась.
Помимо женских стонов раздался мужской запыхавшийся голос. Он произносил пошлые словечки, которые разжигали в женщине еще больше страсти, ибо она почти перешла на крик. Такая неожиданная интимность происходящего сковала Татьяну, но заставила прислушаться на несколько секунд, которых хватило, чтобы узнать в стонах бархатный голос Арины.
Татьяна невольно ахнула и прижалась к колонне спиной вплотную. «Успокойся, ты же была с ней на кинки-вечеринке», – думала она, пытаясь сбить нарастающее волнение. Но то была специальная вечеринка в подходящем месте, а здесь – работа, где не предполагалось встретить занимающихся сексом людей. Ей стало страшно, что ее могут подловить на подслушивании и не так понять, но пока она в судорожном состоянии соображала, что делать, стоны и крики резко закончились.
Уже через пару минут мимо колонны, не заметив Татьяну, пробежал статный шатен с вьющимися волосами в растрепанном виде и с самодовольной улыбкой на лице. В шатене Татьяна узнала бармена со стойки, возле которой танцевала, но тут же отвела взгляд, чтобы он не обернулся на нее. Следом в коридоре появилась Арина, застегивающая на ходу фиолетовое платье-пиджак. Волосы растрепались, локоны потеряли форму, помада размазалась по щекам и подбородку.
– Ты что здесь делаешь? – без всяких приветствий, даже визуальных, спросила арт-директор, резко остановившись напротив Татьяны.
– Я краску привезла, – смутилась она, избегая испытующего взгляда Арины, но при этом непроизвольно желала разглядеть ее внимательнее, выискивая все больше следов недавнего страстного секса.
– Похвально.
– Я ничего не видела, – поспешила Татьяна заверить директора в своей непричастности, а через секунду добавила. – И не слышала.
Это Арину рассмешило.
– Неужели я так тихо стонала? – в шутку удивилась она и, цокнув губами, заметила. – Значит, секс не удался. Надо будет уволить Петю. Не справляется.
– Что?! – ужаснулась Татьяна и тут же прикрыла рот обеими ладонями.
Миндалевидные глаза ее округлились. Ноздри расширились. Щеки залились алым румянцем. Все тело замерло в оцепенении. Арина в голос рассмеялась, закинув голову назад. Она долго хохотала. Постепенно Татьяна оттаяла, опустила руки, вернула глазам привычную форму и нахмурила брови.
– Сама наивность! – директор даже схватилась за живот.
Татьяна скуксилась и уперлась лопатками в колонну, руки скрестила в ожидании, когда смех прекратится. Арина резко остановилась и выпрямилась. Лицо приобрело сухое выражение. Руки снова спрятались по карманам.
– Давай показывай, что привезла, – она кивнула в сторону своего кабинета и направилась туда.
Татьяна зашагала следом, взяв стеклянную банку с колерованной краской. Пока Арина приводила себя в порядок, стирая испорченный макияж ватным тампоном, и крутилась в кресле, Татьяна демонстрировала два окрашенных бруска.
Выбросив черный от туши тампон в мусорное ведро под столом, директор резко схватила оба бруска и вытянула на свет, внимательно разглядывая оттенки. Татьяна пальцем показала на последнюю кляксу, которая демонстрировала тот самый цвет, что она создала. Директор вгляделась внимательно, то прищуриваясь и приникая к бруску, то отдаляясь и расширяя глаза. Она покрутила оба куска дерева на свету и наконец одобрила Татьянин вариант.
– Неплохо. Справилась четко вовремя. Сегодня как раз реквизит должны привезти.
Директор осмотрела поверхность рабочего стола, заваленную косметикой, бумагами, папками и канцелярией. Пустого места на столе не было. Даже помаду пришлось ставить на какой-то важный документ. Затем она резким движением выхватила из-под степлера скованную скрепкой стопку листов А4 и протянула ее Татьяне.
– Это сценарий шоу на новогоднюю вечеринку. Почитай пока. Скажешь потом, что не так.
Татьяна округлила глаза и не смогла сдержать улыбку, но документ приняла без слов и отправилась читать на диван, расположившись там поудобнее. Арина спокойно приступила к новому макияжу.
Татьяна теперь приходила в подвал каждый день, принося котам молоко или корм. Посмотрев, в каких спартанских условиях, они жили, она решила немного благоустроить их обиталище, чтобы животным было хотя бы мягко спать, и купила кошачьи кроватки. До этого они спали в ящиках, на досках или том самом покрывале, под которым их прятал Павлик.
Он каждый раз наблюдал за ней с влюбленным восторгом, особенно не встревая. Они вместе облагородили кошачью зону, огородив ее ящиками от остального подвала с проходом для кошек, но так, чтобы от входа кроватки и миски не было видно.
За второй день, начав не с раннего утра и закончив не поздним вечером, они собрали оставшийся реквизит – две избы, побольше и поменьше. Избами их называли производители. На самом деле, от древнерусского типа жилья в них мало что осталось, только узоры да база: короб, крыша и окно.
После сборки Арина, не без сарказма заметив, как Татьяна с Павликом подружились, дала им задание покрасить все собранное той краской, которую наколеровала Татьяна. Ее уже тошнило от этого убийственного всеобъемлющего запаха, но перечить директору было опаснее. Все то время, пока красили, они держали все окна и дверь в подвале нараспашку, но это мало чем помогало. По вечерам у Татьяны голова просто раскалывалась, но она все равно оставалась довольной и засыпала сладко и беспечно.
Подготовка к Новому году шла полным ходом. Арина таскала Татьяну за собой по всему клубу и не только. Они ездили в ателье, которое выполняло заказ на пошив костюмов, вносили легкие правки и проверяли материалы и качество работ. Все это директор делала сама, но Татьяна ходила за ней по пятам, за всем наблюдала, во все вслушивалась и старалась впитать в себя.
Помимо прочего, у Арины каждый день были какие-то встречи, совещания, обсуждения. Постоянно прибегали дизайнеры за утверждением чего-либо или просто советом. Заходили другие директора, обсуждали не только новогоднюю, но и текущие вечеринки. Промоутеры во главе с генеральным представили Арине план по продвижению вечеринок и клуба на весь квартал следующего года, который она утвердила почти не глядя. Еще больше она разговаривала по телефону, не успевая повесить трубку, тут же отвечала на следующий звонок или звонила сама, как по личным, так и по рабочим вопросам. Татьяна далеко не всегда могла определить, что из этого что.
Когда директор занималась своими делами, Татьяна почитывала сценарий. Она перечитала его уже сотни раз, но так и не смогла найти ни одного изъяна. Арина не хотела ничего обсуждать, пока Татьяна не найдет хотя бы один.
– Подсолнух, ну, такими темпами, нам просто не о чем будет разговаривать, – сказала директор, когда они остановились пообедать в корейском ресторане после поездки в стеклодувную мастерскую, где заказали для предновогодней вечеринки огромные елочные игрушки.
Татьяна осунулась и потупила глаза в тарелку с кукурузной лапшой, плавающей в жидком бульоне. Ресторан не был набит битком, но все окружающие столики заняли деловые люди, вышедшие по парам из офисов на бизнес-ланч.
– Окей, – вздохнула Арина, отложив палочки, которыми ела салат с говядиной. – Начни с того, что тебе не понравилось.
Татьяна подняла виноватый взгляд на директора и пожала плечами.
– Мне все понравилось, – она снова опустила глаза и хлебнула бульон, чтобы оградиться от проницательных карих глаз.
Арина осталась недовольна ответом. Она вздохнула, прикусила левую щеку, затем правую, провела языком круг под губами и снова взяла в руки палочки. Какое-то время, которое для Татьяны превратилось в бесконечную пытку, они ели молча.
Она корила себя за трусость, потому что боялась высказать мнение, которое выдаст ее глупость или не удовлетворит Арину. Молчание казалось лучшим выходом. И у нее действительно не было никаких претензий к сценарию. Что-то выглядело странноватым, но это умещалось в рамки жанра, по крайней мере, Татьяна их сама себе могла объяснить. Она даже не представляла, о каких именно изъянах директор надеется услышать.
– Тань, я устала тебя жизни учить, – сказала Арина, доев салат до конца.
Услужливый официант, заметив, что она закончила с обедом, тут же принес ей горячий кофе. Она кокетливо ему улыбнулась и глотнула из белой чашки с тонкими звенящими стенками.
– Хватит меня бояться. Говори все, что думаешь, – настаивала арт-директор, поставив чашку на плоское блюдце. – Если вечно будешь трусить, то ни в чем никогда ничего не добьешься. На сценарий ты уже никак повлиять не можешь. Я все равно сделаю так, как посчитаю нужным.
Татьяна слабо улыбнулась. Она пробежалась глазами по ресторану, не цепляясь ни за что конкретное, хотя в интерьере множество приятных мелочей привлекали внимание, и набрала полную грудь воздуха. Посидев так с полминуты без дыхания, прочувствовав, как колотится сердце в груди и как надувается от давления голова, Татьяна с силой выдохнула и наконец взглянула директору в глаза.
– Хорошо, у меня есть один вопрос, – начала она. – Почему, когда Гринч похищает подарки, коробки должны изображать люди, надевая их на головы? А не, например, тот же 3-д-мэппинг?
Арина одобрительно закивала и быстро ответила.
– Дорого. Качественный 3-д-мэппинг стоит приличных денег, а бюджет у нас всегда скудный.
Татьяна тоже закивала. Она примерно так и думала.
– Но не только из-за этого. Здесь важна фигурность движений. Очень забавно смотрится, когда это делают люди своими головами. Коробки сразу оживают. Если это была бы проекция, зрители бы просто видели виртуальные коробки, причем сразу понимали бы, что они виртуальные. А так получается волшебство. Черная ночь на фоне. Гринч напевает песенку. Разбирает огромный мешок. С первого взгляда люди не увидят танцовщиков, они увидят только сложенные в мешок коробки. И когда танцовщики начнут движение, для них это будет вау-эффект.
Первый выходной в новом году Татьяна валялась на подоконнике, наслаждаясь ничегонеделанием после утомительных вечеринок, литров выпитого алкоголя и бесконечных танцев. Обед давно прошел, а она еще не завтракала и не торопилась вставать с постели, как и Адлия, которая смотрела турецкий сериал, лежа под одеялом.
Делать ничего не хотелось, да и не надо было, поэтому Татьяна листала новостную ленту без особого интереса, просто так, лишь бы чем-то занять мозг, который охотно поглощал ненужную информацию в форме смешных мемов и недлинных текстов.
Среди прочей ерунды взгляд Татьяны приковало необычное изображение, точнее, целое произведение искусства. Первая его половина была написана маслом на холсте, а вторая – слеплена из керамической мозаики. Картина изображала балерину на одной ноге. Другую она согнула в воздухе цифрой «4», только в обратную сторону. Керамической была статичная половина с прямой ногой.
На мозаике присутствовало всего два цвета: белый и синий в различных оттенках. Посередине лица проходила со лба до уголка губ широкая расщелина и еще множество мелких проявлялись тут и там. Керамический глаз и другие черты были нарисованы синей краской неестественно и карикатурно, как у куклы, в то время как масляная половина казалась живой, цветной и объемной, хоть и прорисованной небрежными широкими мазками. Натуральные и очень тонкие трещины на мозаике проявлялись не только на лице, но и по всей остальной половине тела. На обрыве она имела неровные края, тоже с трещинками и сколами, как будто керамическую статуэтку раскололи на две части по заранее заготовленному шву.
Мозаичная часть балерины носила трико, пачку и пуант. Живописная – летнее платье с подсолнухами, и ходила босиком. Рука поднималась в верхний угол, из которого на картину проливались размытые лучи солнца.
Само солнце в кадр не попало, но весь задний фон говорил о ясности и безоблачности неба. В этой части цветов тоже было немного, но оттенков Татьяна могла различить десятки. Основную палитру составляли желтый, доходящий до светло-коричневого в тенях, и синий, приближающийся к голубому в осветленных участках. В отличие от летнего масляного неба на фоне керамической балерины тяготели суровые тучи с проблесками дождя, созданного из тонкого бесцветного стекла. Керамическая рука тянулась к лицу, растопырив пальцы, как будто желала схватиться за него и стянуть как маску.
Приглядевшись внимательнее, Татьяна заметила точечное отсутствие некоторых кусочков в мозаике и такое же точечное присутствие их во второй, живописной части. В местах, где упали тессеры, просвечивалось ясное небо или желтизна солнечного света. Это намекало на то, что изначально изображение писалось масляными красками, а затем было охвачено мозаикой, которая со временем разрушалась и возвращала картине первозданный вид.
Сначала взгляд привлекали смелость и насыщенность цветов, а затем глаза начинали бегать по картине кругом, изучая каждую деталь. Приблизив изображение на максимум, Татьяна заметила в уголке керамического глаза маленькую слезинку из прозрачного стекла, а на противоположной стороне – в уголках губ легкое заветвление улыбки, почти как у Мона Лизы Леонардо да Винчи.
Внизу масляной половины в самом углу были выведены темно-синим три буквы «VDM», а пост под фотографией оповещал о проведении первой выставки восходящей звезды мозаичного искусства. Выставка планировалась открыться в одной из московских галерей в предстоящий четверг.
Татьяна несколько секунд осознавала прочитанное. Тело медленно обуревало волнение. Мозг как будто еще ничего не понял, но сердце уже билось с удвоенной силой, подбадриваемое трепетом и надеждой. Потом она резко поднялась, села на кровати, подогнув ноги под себя, и перечитала пост еще раз, открыв расширенный анонс:
«Выставка «Деструкция» молодого талантливого художника Вадима Симакина, работающего под псевдонимом «VDM», лауреата конкурса «NeoNames» с работой «Танец деструкции», безусловно, открывает новую веху в современной мозаике, которую многие небезосновательно считают застопорившейся в XX веке и вросшей корнями в социалистическую монументальность. Работы художника призваны вскрыть заскорузлую фундаментальность этого направления.
Флагман экспозиции – картина «Танец деструкции» – являет собой не просто филигранно исполненную мозаику или фривольно написанную маслом живопись, но и новаторский подход к смешению этих техник, которые, будучи четко разделенными, органично вплетаются друг в друга на одном холсте. Керамика здесь используется не столько как материал для передачи формы изображения, сколько как материя, заключающая в себе сущность иллюстрации, что определяет ее содержание. Автор показывает нам, как материя может перерождаться, разрушаясь и превращаясь в не менее прекрасное новое с совершенно иным смыслом. И в этом суть всей серии работ художника, представленной в экспозиции.
«Деструкция» (от лат. destructio) означает разрушение, что автоматически вызывает негативные ассоциации и страх перед пустотой, которая за этим следует. Разрушение часто ассоциируется со смертью, окончательным завершением чего-либо, без возможности восстановления. Однако данная выставка пытается объяснить и даже берет на себя смелость доказать, что разрушение – не всегда вредный и законченный процесс, порой это лишь промежуточный этап между безнадежно устаревшим и назревшим новым.
В то же время художник не пытается полностью оправдать хаотичную силу разрушения, которая в любой момент может выйти из-под контроля и не оставить после себя никаких возможностей для созидания. Начинаемое кем-то самоуверенным, оно может превратиться в опасно тотальное и перерасти в апокалиптичное, что максимально точно и ясно показано в работах «Секунда до» и «Сектор Б – безмятежность».