Ледяные узоры на стекле таяли под теплом моего дыхания. За окном мелькал сюрреалистичный пейзаж: бескрайние белые просторы Швейцарии, темно-зеленые ели, припорошенные сахарной пудрой снега, и острые, как клыки, вершины Альп, купающиеся в холодном зимнем солнце. Экспресс «Лозанна – Санкт-Мориц» мягко покачивался на рельсах, его мерный стук должен был убаюкивать. Должен был. Но внутри меня царил хаос иного рода – пустота, зияющая дыра на месте вдохновения.
Я уткнулась лбом в прохладное стекло. Блок. Писательский блок размером с Монблан. Рождество на носу, дедлайн издательства висел дамокловым мечом, а я не могла выжать из себя ни строчки. Ни одной живой мысли. Только белый лист в ноутбуке, такой же ослепительно-пустой, как эти альпийские склоны. Вот и решила: сменить обстановку. Санкт-Мориц, рождественская ярмарка, глинтвейн, возможно, чудо. Купила билет на этот роскошный экспресс – сама роскошь, кожаные кресла, тишина, вид. Все для творчества. А в итоге – смотрю в окно и вижу лишь собственную беспомощность.
Вздохнула, откинулась на спинку глубокого кресла в своем пустом купе первого класса. Тишина здесь была почти звенящей, нарушаемая лишь далеким гулом двигателя и скрипом вагонов на поворотах. Достала термос с крепким кофе – моим единственным топливом последние дни. Горячая жидкость обожгла губы, но не разбудила мыслей. Рука сама потянулась к ноутбуку, пальцы беспомощно зависли над клавишами.
«Снег кружил за окном, как...» — стерла. Банально.
«Она чувствовала одиночество, глубже, чем...» — стерла. Истерично.
Еще один глоток кофе. Отчаяние начало подбираться к горлу колючим комом.
Чтобы отвлечься, встала и вышла в узкий, продуваемый легким сквозняком коридор. Облокотилась о холодное окно напротив. Здесь вид был шире. Поезд мчался по виадуку, и внизу, в глубокой долине, как игрушечные, виднелись крыши маленькой деревушки, утопающей в снегу. Дымок из труб. Уют. Чужой уют. Я закусила губу. Может, вся эта затея была ошибкой? Может, стоило остаться в Лозанне и просто... сдаться?
В этот момент дверь в соседнее купе открылась. Я машинально отвела взгляд, не желая встречаться глазами с незнакомцем. Но периферийным зрением зафиксировала движение: мужчина вышел, встал буквально в двух шагах от меня, тоже глядя в окно. Высокий. Плечистый. Хорошее пальто темно-синего цвета. Руки в карманах.
Я почувствовала неловкость от близости чужого человека в тесном пространстве и собралась было тихонько вернуться в свое купе. Повернулась. И... замерла.
Он тоже повернул голову. Видимо, почувствовал мое движение.
Время остановилось. Звуки поезда – стук колес, гул – ушли куда-то в фон, превратились в белый шум. Весь мир сузился до его лица. До этих глаз. Точнее, до одного глаза – второй был частично скрыт непослушной прядью темных, почти черных волос, упавшей на лоб. Но тот, что смотрел прямо на меня... Карие. Глубокие. С золотистыми искорками вокруг зрачка. Изумленно-распахнутые. И невероятно знакомые.
Сердце не просто забилось – оно рухнуло куда-то вниз, в живот, а потом взметнулось обратно, к горлу, бешеным, неистовым грохотом, заглушающим все. Кровь прилила к лицу, а потом отхлынула, оставив ледяную дрожь во всем теле. Во рту пересохло.
Тимофей?
Это было невозможно. Абсурдно. После стольких лет... В этом поезде... Случайно?
Но это был ОН. Черты лица стали резче, мужские, с легкой тенью щетины на сильных скулах. Уголки губ – те самые, что когда-то складывались в озорную, сводящую с ума улыбку – сейчас были поджаты в напряжении. Знакомый разрез глаз, ставший еще более пронзительным. Даже маленький, едва заметный шрам над бровью – память о нашей дурацкой велосипедной авантюре – был на месте. Время добавило морщинок у глаз, глубины взгляду, но основное... основное было неизменно. Это был Тим. Мой Тим. Тот самый, от которого когда-то болела душа и горело все тело.
Он явно узнал меня. В его взгляде мелькнул шок, сменившийся таким же острым, животным узнаванием, какое было и у меня. Его глаза пробежали по моему лицу, волосам, задержались на губах – быстрый, оценивающий, мужской взгляд. Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а между ног предательски сжалось.
— Дарина? — Его голос. Низкий, немного хрипловатый, как и раньше, но теперь в нем была новая, опасная глубина. Одно слово. Мое имя. Произнесенное им. После стольких лет молчания. Оно ударило по мне, как ток.
Я не смогла ответить. Горло сжалось. Я смогла лишь кивнуть, коротко, резко, чувствуя, как пламя стыда и чего-то другого, гораздо более темного и сладкого, разливается по щекам.
Он сделал едва заметный шаг вперед. Запах – легкий шлейф дорогого парфюма с нотками кожи и чего-то неуловимо его, родного, – достиг меня. Голова закружилась.
— Боже... Дарина... — Он произнес это почти шепотом, но каждое слово отозвалось эхом в моей пустоте. — Я... не ожидал.
Я тоже не ожидала. Не ожидала, что прошлое может ворваться так внезапно, ворваться в роскошный экспресс, мчащийся сквозь заснеженные Альпы, и перевернуть все с ног на голову одним взглядом. Одним произнесенным именем.
Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Страх? Волнение? Или... предвкушение? Та самая, давно забытая, запретная искра, от которой когда-то сгорала дотла, вдруг тлела где-то глубоко внутри, угрожая разгореться.
Я не нашла, что сказать. Ничего умного, ничего достойного. Инстинкт самосохранения кричал одно: беги!
— Извини... — выдохнула я, голос дрогнул. — Мне... надо идти.
И, не дожидаясь его реакции, почти заскочила обратно в свое купе, захлопнув за собой дверь с глухим щелчком. Прислонилась к ней спиной, дрожащими руками закрыла лицо. За окном бешено неслись заснеженные склоны, но я их больше не видела.
Видела только его глаза. Слышала только его голос. Чувствовала только безумный, предательский толчок крови в висках и ниже живота.
Тимофей. Он здесь. В соседнем купе. Всего в паре шагов.