Курс некромантии для продолжающих

Пролог

Предисловие от автора.

Привет тебе, о жадный до приключений и темных знаний читатель! Надеюсь, ты открыл эту дверь после того, как сдал на "отлично" предыдущий экзамен по Курсу некромантии для начинающих. Если же ты забрел сюда случайно - Эш рекомендует не пренебрегать техникой безопасности и сперва прочитать первую часть.

Всем остальным - добро пожаловать! Пожалуйста, убедитесь, что у вас достаточно мелков для охранных сигилов. Мы начинаем!

Я всегда считал, что если во Вселенной и есть где-то такое понятие, как “справедливость”, то мне его явно не докладывают. Причем пожизненно. Сами судите – о какой справедливости может идти речь, если я, негласный спаситель Скайдена… ладно, согласен – Один Из Спасителей Скайдена – пройдя через бесчисленное нападение различной нежити, через путешествие на некую метафизическую Грань, через борьбу с Главным Злодеем, вынужден просиживать остатки летних каникул в университетской библиотеке? Ужасная несправедливость. Полагаю, такую же обиду на Провиденье испытывал Хавелок Бородоспелый, в 431 году ступив с борта своей каравеллы “Санкта-Христина” на берег того, что он считал одним из островов Таккурийского архипелага. Как потом выяснилось, он даже за пределы Серого Моря не уплыл…

Хавелок в итоге то ли спился, то ли отправился в экспедицию к Зубам Дракона, да там и пропал. Я ни к тому, ни к другому близок не был, но ощущения были примерно такие же. С этими бесчисленными экзаменационными билетами хотелось то ли напиться, то ли убиться. Возможно, и то и другое сразу. И если, к примеру, экзамен по древне-латуэсскому в итоге будет сводиться к анализу какого-нибудь текста (пожалуйста, пусть только не отрывок из трагедии, ненавижу латуэсские трагедии, там вечно сперва кого-то травят цикутой, а потом случайно женятся на своих матерях), то совершенно безобидный курс по травоведению профессора Коула оказался такой подлянкой, что я и не ожидал. Начиная от вопросов по таксонометрии и заканчивая анатомическим строением различных частей того или иного растения.

В общем, я страдал и пыхтел над ботаническим атласом в библиотеке и всерьез уже надеялся прибегнуть к самому постыдному средству – давить на жалость. С Коулом может прокатить. По крайней мере, он один из тех преподавателей Университета, кто был в курсе, почему я пропустил половину его лекций в прошлом полугодии. На стол рядом со мной опустился, медленно паря в воздухе, уже желтеющий лист растущей за окном липы.

Осень в Скайдене, как обычно, нагрянула внезапно и без предупреждений. И раньше положенного срока. Только пару дней назад мы сидели во дворе кампуса, жарились на солнце и лениво обсуждали расписание на следующий учебный год, которое должны были вот-вот вывесить в холле Университета. И вот уже небо затянуло серой дымкой, первой предвестницей грядущего облачного покрова, который укутает небо, превратив его из ярко-синей прозрачной стекляшки в грустный кусок войлока, нависающий над головой. Совсем скоро уже пойдут дожди (хотя дождям я, уроженец засушливых краев, обычно всегда радовался – по крайней мере до тех пор, пока не приходилось выбираться на улицу), задуют пронизывающие ветра, и Скайден вновь нацепит мрачную траурную личину.

Последние дни я уже даже не рисковал оставлять на ночь окно открытым – а ну как продует нечаянно, а мне, чай, уже не двадцать лет. Да и с закрытым окном в моей общажной комнатушке было уже прохладно даже днем. И это была одна из причин, почему я предпочел готовиться к экзаменам в библиотеке – то ли плотные ряды стеллажей не давали пока разгуляться сквозняку, то ли от самих книг исходил какой-то особенный согревающий уют (мне нравилось придерживаться именно этой версии), но тут по-прежнему было тепло.

В библиотеке пахло бумагой, кожей, лакированными столами и чернилами. И еще как будто кофе – но кофе скорее всего пах я сам, пропитавшись им насквозь. Сочно и перезрело пахло листвой из окна, благородной старостью от лежащего передо мной иллюстрированного травника “De Herbis et Floribus” и сливовым вареньем от моей сумки с тетрадями (варенье попало на сумку благодаря стараниям Эдди Мэллоун, которая решила опытным путем проверить утверждение, что бутерброд падает вниз не только маслом). Словом, обстановка была самая располагающая… для того, чтобы завернуться в плед и писать мемуары (о, поверьте, написать мне было что, даже если не брать в расчет приключения прошлого года) – но никак не для того, чтобы второй день подряд страдать в подготовке к завтрашним экзаменам.

Расписание на первое полугодие второго курса для меня вряд ли могло стать большим сюрпризом. Я уже знал, что точно возьму себе все возможные иностранные языки помимо древних. Наверняка останется в силе и курс некромантии профессора Штейна. Литература – само собой, я как-никак учусь на литературном факультете (хоть вышеупомянутый профессор настойчиво игнорирует этот факт и старается сделать из нас всех то ли служителей Смерти, то ли экзорцистов-наемников). Алхимию я твердо намеревался игнорировать – что-то не шло у меня дело с этими соединениями, реакциями и формулами (“Ну а как ты хотел, Сильва, алхимия – она не для всех, она для тех, кто исследователь и экспериментатор по призванию, как я!” – “Да? А я тогда по призванию кто?” – “Головотяп, вот кто!”). Интересно было бы посмотреть на список дополнительных дисциплин, которые должны появиться в новом году – по идее, мы, вкусившие прелести скайденского образования, за первый курс уже должны были определиться с будущей профессией и начать двигаться в эту сторону. То, что я в это время вместо размышлений о своем карьерном призвании маялся какой-то ерундой и бегал от прошлой жизни – это уже мои проблемы. Настолько далеко идущие планы меня тогда не волновали, я собирался пересидеть пару-тройку лет в Скайдене, пока уляжется буря и обо мне позабудут, а потом двигать куда-то дальше. Скажу по секрету, от этой мысли я до конца так и не отказался – сами посудите, ну какие у меня, приезжего студента, гражданина другого государства, могут быть тут шансы на спокойное обеспеченное будущее? В недрах моей записной книжки (той самой, которую я берегу пуще ока своего – ха-ха, оба Ока-то я как раз и прошляпил – и никому не показываю) до сих пор таится даже список, вот такой:

Глава 1

Следующее утро прошло в суетливой беготне по университетским коридорам. Пустые и гулкие, они эхом приумножали каждый мой шаг, пока я сновал от аудитории к аудитории, таща за собой сумку, набитую учебниками, конспектами и на всякий случай шпаргалками (и всем тоже рекомендую, потому что а) никогда не знаешь, какой билет попадется, а выучить все досконально невозможно, б) во время подготовки шпаргалок само собой материал запоминается и утрамбовывается и в) нет, ну а вдруг действительно повезет и представится возможность ими воспользоваться?).

Сперва – экзамен по древним языкам (пронесло, мне попалась все-таки не трагедия, а вполне себе идиллическое стихотворение Ингри Бордхильды – одной из первых признанных поэтесс, которую официально публиковали под ее именем, а не мужским псевдонимом), который я, естественно, сдал. Во многом благодаря тому, что при экзаменационной комиссии мы с фон Даник как-то постеснялись откровенно конфликтовать и пускаться в стилистические и семантические дебри, хотя могли бы (оба мы любили поковыряться в текстах в поисках глубинного смысла “что хотел сказать автор”, но искали и находили каждый раз разное, а потом могли долго доказывать друг другу, кто из нас на самом деле верблюд).

Далее – зачет у профессора Коула, который проходил один на один. Это сыграло мне на руку – послушав минут пять, как я что-то невразумительно мямлю в ответ на теоретические вопросы (да, увы, бывают случаи, когда шпаргалки бесполезны, сколько ты их не готовь – особенно вот в такие моменты, когда преподаватель пристально следит не то что за каждым твоим жестом, но и вздохом), профессор повел меня в университетский ботанический сад, где я уже гораздо бодрее рассказал, что знаю (и чего не должен был знать, но это останется только между нами) про те или иные растения. Похвалив мои познания в области ядовитых трав, Коул отпустил меня с миром и зачетом. Отдельное спасибо одному профессору по некромантии – напугавшись после первого же его субботнего ужина, я на всякий случай совершил пару прогулок по университетской оранжерее, дурманяще пахнущей сырой землей, травами и фруктовой сладостью, и тщательно изучил представленный там ассортимент. На случай, если Штейн вдруг решит пользоваться не только благами своего сада, но и удивить меня чем-нибудь новым.

После травоведения я, окрыленный, подумывал даже совершить налет на профессора Грегсона, преподавателя по оккультизму, чтобы узнать судьбу своего зачетного эссе (“Идолопоклонничество как первая форма осознания присутствия высших сил в повседневности”). Но время было еще раннее, а просыпался профессор, предпочитавший ночной образ жизни, далеко за полдень.

На сегодня у меня оставался еще зачет по рунам, за который я был спокоен. Сами руны я заучил, и самой большой сложностью было сделать одухотворенное лицо во время их трактования. Если честно, это была моя самая нелюбимая часть, не люблю я эти предсказания. Во-первых, свою судьбу я бы предпочел не знать (нести ответ за судьбу чужую – уж тем более), а во-вторых, любое предсказание можно наплести и вывернуть так, что оно идеально ляжет на любые последующие события. И какой тогда в этом смысл? Оставался третий вариант, конечно – с помощью рун (точнее, начертанными на камушках знаками) общаться с духами, но уж нет, спасибочки, это я оставлю Штейну.

Завтра же меня ждал давеннонский, тоже легкотня. Хоть он и принадлежал к отдельной группе языков, грамматика была простая, без всяких там инверсий и подобных подстав, когда не знаешь, с какой части предложения вообще браться за перевод. Потом древняя литература (уже один на один с фон Даник, ух, чую, тут мы с ней застрянем надолго, особенно если опять будет какой-нибудь из ее обожаемых рыцарских романов) и…

И я наконец буду свободен от учебы. Дней на шесть, ага.

А пока я шел по коридорам Университета, прислушиваясь к звукам вдруг зарядившего дождя за окном. Пожелтевшая листва, влажная от капель, блестела ярким глянцем, будто искусственная. Ватные тучи наползали на крыши домов, норовя обрушиться на черепицы домов, зацепиться за высокие шпили и повиснуть клочьями. Эх, Скайден, ставший таким уже почти родным. Если я на самом деле соберусь рвануть отсюда, то, признаюсь, я даже буду по нему скучать.

В преддверии нового учебного года Университет уже начал потихоньку наполняться новыми лицами. Новыми и растерянными. Будущие первокурсники постепенно наводняли коридоры, слепо бродили по холлу, тащили к зданию кампуса тяжеленные кофры и чемоданы, сновали вверх-вниз по лестницам и путались в номерах аудиторий. Подумать только, что всего-то год назад и я был на их месте, а теперь вот уже – вполне опытный и сознательный студент. Правда, в коридорах и аудиториях я и сам продолжал путаться.

Не зная, чем себя занять до зачета по рунам, я решил дойти до кабинета профессора ван Вольты, у которой как раз была консультация с Эдди по поводу проекта. Эдди была единственной из нашей компании, кто, казалось, не прекращала учиться на протяжении всех каникул. Но если у меня были независящие от меня причины, то Эдди была в восторге и от алхимии вообще, и от своего проекта в частности. Правда, она пока не рассказывала, над чем таким они с профессором химичат. “Это будет бомба!”, – заверяла нас подруга, а нам оставалось только надеяться, что говорит она фигурально, а не буквально. С нее бы стало и впрямь создать какую-нибудь Поддай-Жару-Горючую-Смесь, которая сравняет Скайден с землей – в то время как она сама, под огнеупорным зонтиком и в солнцезащитных очках, скрупулезно записывала бы ход эксперимента в аккуратно разлинованную тетрадочку…

Устроившись на подоконнике перед кабинетом профессора, я листал очередную детективную новинку Озиаса Великолепного, “неподражаемого мастера интриги и саспенса”, как заверяла надпись на задней обложке. Если что-то и было в опусах Озиаса мастерским и неподражаемым, так это уровень бреда, в который опускался автор, все ниже и ниже с каждой книгой. Но читателям нравилось. Да что уж, мне и самому нравилось, такую откровенную халтуру еще поди поищи. Настоящее произведение литературного анти-искусства. Я настолько увлекался издевательством над книгами Озиаса, что Сиги (еще один поклонник детективов с моей легкой подачи) начинал уже жаловаться, мол, после меня их невозможно уже читать, настолько они распухали и начинали разваливаться прямо в руках от заметок на полях, подчеркнутых фраз и листочком с моими заметками (особенно доставалось страницам с постельными сценами – читать их иначе, как с диким гоготом, я не мог).

Глава 2

Утром первого сентября Оливия застала меня за привычной процедурой. Я, пританцовывая босиком на холодном полу перед зеркалом в ванной (порвался последний домашний тапок, видимо, без гардеробных обновок все-таки не обойдется), соскабливал с щек наросшую за ночь щетину. Малая цена за то, что мне до сих пор с натяжкой давали двадцать-двадцать пять даже при моем немаленьком росте. Никогда не замечал в себе тщеславия по поводу внешности, но раз уж мне представился шанс прожить вторую жизнь, то хотелось бы начать ее максимально близко от… начала.

– Ты еще даже не оделся! – ужаснулась она. Сама Оливия уже была в кремового цвета блузе с бантом и темной юбке из костюмной ткани, хотя обычно отдавала предпочтение более практичному и удобному трикотажу.

– Более того – я еще даже не причесывался!

Закатив глаза и проворчав что-то на тему того, что мужики страшные копуши, а винят во всем женщин, она ушла, но через пару минут вернулась вновь.

– Вот, примерь, – сказала она, кинув на кровать темно-синий сигизмундов костюм.

– Зачем? – удивился я. – У меня есть одежда.

– Это – не одежда, а обноски, – категорично отмела она все мои возражения. – Сегодня будет речь директора Амброуза, ты же не собираешься заявиться на нее в таком виде?

Уже второй довод в пользу того, что мне нужно заняться своим гардеробом. А может, Эдди права, и все эти полгода Альва своими внезапными появлениями пытался намекнуть мне именно на это?

– Так ведь Амброуз в прошлом году первокурсникам речь толкал, разве нет? – вспомнил я.

– А он ее каждому курсу читает.

– Еще небось и одну и ту же…

Оливия хмыкнула и удалилась.

Я переоделся в принесенную ею одежду (цвет мне не шел, но, надо было признать, выглядел я теперь приличнее чем в своих брюках и свитере с вытянутыми локтями), схватил сумку с единственной пустой тетрадью (на первый день и этого хватит), и вышел в коридор, где меня уже поджидали Роса. Сиги, судя по скептическому взгляду, тоже считал, что его костюм мне не идет, но ничего говорить не стал и только сочувствующе похлопал по плечу. Мы спустились во двор и двинулись в сторону учебного корпуса.

Я почти угадал – речь директора Амброуза мало отличалась от той, что я слышал первого сентября год назад (как обычно – учитесь, дети, приумножайте славу нашего Университета и бла-бла-бла). Когда мы, дождавшись окончания речи, добрались до холла Университета, где на входе висело новое расписание, там уже была толпа. Мы с Сиги, как самые высокие, высматривали расписание, а Оливия все конспектировала. Отдельно же был вывешен список дополнительных дисциплин по выбору, которые должны были стартовать со следующей недели. Все равно на утряску и усушку основного расписания потребуется время, первые дни неизбежны накладки с кабинетами и пересечениями уроков.

Я быстро зачитывал Оливии строчки, которые мог видеть со своего угла обзора, не успевая сильно в них вдуматься – нужно было просто все переписать, пока нас не затоптали, а разбираться уже будем в спокойной обстановке. Из того, что я успел понять, суббота опять стала полностью свободной, как и среда (“день для самостоятельного обучения”), зато курс Штейна был записан аж четыре раза – по два сдвоенных урока в понедельник и четверг. Ну конечно. Приходите к нам, дорогие студенты, на факультет литературы. У нас есть некромантия, а также немного некромантии, или вот еще некромантия. Всю жизнь мечтал. Оставалось радоваться, что сегодня не понедельник и не четверг, а значит, морально подготовиться к трем часам подряд со Штейном время есть.

Оливия потянула меня за шиворот.

– Идем, – крикнула она мне в ухо, стараясь перекрыть царящий в холле гомон. – Сейчас будет травоведение, а потом перерыв. Там и разберемся!

Травоведение (если точнее, “Углубленный курс травоведения: лекарства и яды”) профессора Коула проходило в той же просторной аудитории, что и раньше. Сам профессор, такой же долговязый и нервный, с места в карьер принялся нам рассказывать об основных темах первого полугодия. Он расхаживал между партами, успевал переключать слайды, жестикулировал и вскользь отпускал комментарии знакомым ученикам (“Арнольд, как поживает ваш Toxicodendron radicans, оправился после пересадки? Хорошо, очень хорошо!” или “Кирстен, я получил на каникулах ваше письмо со статьей из «Новой ботаники» – идея интересная, давайте обсудим после урока?” и все в таком духе). Видно было, что за лето он успел соскучиться по преподаванию и ученикам – и это, судя по всему, было взаимно. Хотя некоторые места в аудитории пустовали, из чего я сделал вывод, что кто-то все-таки от курса Коула отвалился, за экзамены поняв, что травоведение – это вам не просто гербарии в тетрадочку клеить.

В перерыв после урока я успел забежать к фон Даник. Она была занята, уже ругаясь с каким-то первокурсником по поводу хронологической таблицы в конце учебника гарханского (я даже почувствовал себя ущемленным, неужели я теперь не единственная заноза в ее заднице?). Поэтому я просто оставил на ее столе список литературы, который я подумывал проанализировать для годового проекта в поисках неуловимого языка тхай.

Мы собрались в библиотеке в ожидании, пока рассосется поток студентов, явившихся за учебниками, и просматривали расписание. Я, пристроившись рядом с Оливией, читал список дополнительных дисциплин. Как я и предполагал – без изменений. Пожалуй, оставлю все, как и было (поколебавшись, руны я оставил тоже).

Глава 3

В четверг в аудитории 402 царило нездоровое оживление. Первый урок некромантии в этом году, как-никак. Все громко переговаривались, перекладывали по столу тетради и учебники и делали вид, что вовсе не поглядывают ежеминутно на вход в кабинет в ожидании сурового профессора. Ладно бы, сурового. Непредсказуемого – вот что страшнее.

Я всеобщего ажиотажа не разделял.

– Доброе утро, класс.

Я с трудом приоткрыл один глаз, наблюдая за тем, как Штейн, бодрый и энергичный, зараза, идет к своему столу. Мне бы столько бодрости по утрам – да хотя бы и по вечерам – так не пришлось бы полночи сидеть, таращась то в стену, то в окно, и выжимать из себя последние мысли по домашним эссе. То ли организм еще не успел перестроиться на осенний режим, то ли не знаю что, но уже после обеда я чувствовал себя вялой мухой, готовой впасть в спячку. А когда ложился, потом еще долго смотрел в пустоту и не мог уснуть. Возможно, дело в кофе, который я чуть ли не ведрами хлебал, когда возвращался с уроков.

– Надеюсь, все внимательно ознакомились с… – профессор замер, хмуро оглядывая свой стол в поисках чего-то, что там должно было быть, но не было. – Сильва, принесите из моего кабинета “Некромантию, том 2”.

Состроив рожу де Барре, который на словах Штейна гаденько захихикал, я пошел к винтовой лестнице. Вот как, я теперь и ассистент, и уборщик, и носильщик… Ну-ну, я еще отыграюсь.

“Некромантия” обнаружилась на столе в кабинете, заваленная кучей каких-то посторонних книг. Осторожно отодвинув их в сторону и поборов желание выставить их ровной стопочкой (что бы Штейн там ни думал, я не его личная домработница!), я взял учебник. Прислушался – Штейн внизу лениво пересказывал (для самых тупых или же безграмотных) содержание его августовского письма и еще раз настойчиво напоминал, что определяться со специализацией надо уже сейчас. Сиги задал какой-то вопрос, профессор утомленно вздохнул и начал на него отвечать. Пожалуй, пара минут у меня есть.

Я обошел стол по кругу, осматривая его, руками ни к чему не прикасаясь.

Нет, все-таки Штейн – та еще свинья. Чернильные ручки были разбросаны по всему столу, как и сменные чернильные стержни. Большинство из них уже пустые, а один протек на лежащий под ним документ – чье-то домашнее эссе, судя по всему. Карманное зеркальце, лежащее лицевой стороной вниз. Книги, раскрытые обложкой вверх или заложенные всякой всячиной – конвертами, открыткам, другими книгами потоньше, скрепками, маникюрными ножничками… Из одной даже торчала перчатка, а из другой – кончик банкноты в тридцать корон. Посередине стола лежало еще одно эссе (“Теория и практика укрощения смерти”), на полях которого штейновским почерком крупно было написано “Ну что за идиотизм! Оживление мертвецов и секта “Кукловодов” не имеет к теме никакого отношения!”. Рядом – рассыпавшаяся колода таро и начатый, но брошенный пасьянс. Еще одна карта лежала рубашкой вверх у ножки стола. Поколебавшись, я поднял ее, перевернул (“Башня”, ну спасибо!) и положил обратно, как было.

В корзине для бумаг под столом белел один единственный конверт, пустой. Я достал его, привлеченный знакомой гербовой печатью – очерченная кругом рука с розой, от которой исходили солнечные лучи. Когда-то, еще в прошлой жизни, мне частенько доводилось видеть такой символ. Иногда с приятными новостями, иногда нет – тут уже зависело от контекста.

Письмо от Золотой Палаты Имперского банка Санкто-Менно, и было оно адресовано некоему

Анри де Лануар

Скайден

Аллея Вязов, 13/25

Хм, интересно. Адрес точно Штейновский. А вот имя… Неужели Штейн, как и я, тоже живет тайной жизнью? Да еще и ведет дела с Имперским банком! В Скайдене, насколько мне было известно, имелся свой, и пользующийся вполне добросовестной репутацией. А может быть, добросовестность Штейну сейчас как раз и не была нужна… Все больше и больше загадок вокруг нашего профессора.

– Сильва, вас долго ждать? – будто почувствовав, крикнул снизу профессор.

– Да, я ищу! – крикнул я в ответ. – У вас тут такой бардак, что ничего не найти!

– Посмотрите под книгами!

– Да у вас тут везде книги! Нашел, иду!

Я поспешил вниз. Когда я передавал учебник в руки Штейну, он смерил меня подозрительным взглядом, но ничего не сказал.

– Так вот, возвращаясь к нашему уроку, - дождавшись, когда я займу свое место, профессор хлопнул учебником об стол, так что мы все подскочили. – Как вы, должно быть, заметили, в этом полугодии наши занятия идут сдвоенными. Это связано с тем, что у вас будет больше совместных заданий, которые вы будете выполнять тут же, в классе, разделившись на группы. И даже не думайте, – он окинул взглядом нашу шестерку, – что будете все время в одной группе со своими приятелями. Я прослежу, чтобы вы смогли поработать с каждым из ваших однокурсников.

Я сник. Вот чего мне не хотелось точно, так это совместных заданий с де Баррой. Или кем-либо из его прихвостней.

Занятие началось. Штейн, как всегда, подступил к нему творчески. Первые полчаса мы вспоминали классификацию нежити и нечисти, которую проходили в прошлом полугодии. Лично мне так вспоминать ее совершенно не требовалось. Честно говоря, я с большой радостью, наоборот, ее бы забыл.

Далее он разделил нас на четыре группы (обошлось, де Барра попался Айвону, я же остался с Лилиан) и раздал всем листки, по одному на группу.

Глава 4

Ужин у Штейна, как и в предыдущие разы, был назначен на пять часов. Поэтому в субботу у меня была уйма времени, чтобы с самого утра как следует порефлексировать и накрутить себя еще больше и из-за предстоящей встречи, и предложения по стажировке. Вернувшаяся из библиотеки Оливия застала меня в настроении, когда я уже расхаживал по квартире, как тигр в клетке. Понаблюдав за мной пару минут, она за руку повела меня завтракать.

За завтраком (бутерброды с сыром и ветчиной и коробка шоколадных конфет, которую откуда-то притащила Лилиан) мы еще раз обсудили приглашение из Садов Мертвых. Все решили, что мне надо соглашаться. Я уже и сам почти с этим смирился.

– Кто-нибудь хочет со мной пойти? Это уже в это воскресенье.

В Садах Мертвых, похоже, не знали о таком понятии, как “выходные”. Ну правильно, зачем мертвым отдыхать?

– Я пас, – с набитым ртом тут же сказал Сигизмунд.

– Я тоже, – присоединилась к нему Лилиан. – Пожалуй, с меня пока хватит всех этих духов и покойников.

Оливия и Айвон высказались “за”. Эдди сомневалась.

– У меня в воскресенье консультация с ван Вольтой. Посмотрим, если успею освободиться…

Далее мы обсудили откровение о том, что Малкольм Альва, бедняга, не может найти себе друзей. К моему удивлению, все сошлись во мнении, что объяснение Штейна может быть правдой.

– Представляешь, всю жизнь провести вдали от людей, общаться только с семьей и приходящими учителями! – Эдди аж передернуло. – Ужас же! Тут и крыша поехать может!

Вот версия, что Альва сбрендил, мне нравилась больше. По крайней мере, это объясняло бы его странное поведение. Но не то, что он каким-то образом попал в число штейновых любимчиков, которых он приглашает к себе на субботние ужины чуть ли ни каждый раз.

– Будь с ним подружелюбнее, – посоветовала Оливия.

Я промычал что-то неопределенное и пошел собираться к “Вечеру у Штейна”.

В моем шкафу из “приличной” одежды (по мнению Оливии – на мой взгляд там было приличным почти все, ну, кроме пары любимых свитеров) висел лишь несчастный сигизмундов костюм, который мне пришлось надеть на речь директора Амброуза. Висел и всем своим видом выражал укоризну. Я его проигнорировал. В конце концов, красоваться и пыжиться мне уже не перед кем. Штейн и так уже в курсе, что никакой я не мамочкин студент, приехавший получать образование. А что подумают остальные, мне уже было все равно. Я выбрал темно-серые брюки и самый опрятно выглядевший свитер, тоже темно-серый. Подумав, надел под него рубашку – все-таки холодало, да и выглядывающий из горла белый воротничок делал меня чуть менее похожим на кусок пыли на ножках. Причесался. Подумав, побрился. В процессе заляпал свитер пеной, пока оттирал – залил водой и брюки. Да и демоны с ним, высохнет по дороге. Вернулся к Роса.

– Я готов! – объявил я. – Едем?

Оливия смерила меня недовольным взглядом, но ничего не сказала и уткнулась в “Основы грамматики давеннонского языка, часть 3”. Сиги, на ходу дожевывая бутерброд, пошел искать ключи от “жука”, Эдди вдруг засобиралась вместе с нами.

– Мне как раз по дороге, надо зайти в одно место…

Я схватил последнюю оставшуюся конфету и зашуршал оберткой. В дверь постучали.

– Сильва.

Легок на помине. Я смерил Альву подозрительным взглядом.

– А тебе что надо?

Оливия, не отрываясь от учебника, многозначительно покашляла.

– А! – вспомнил я. – То есть… Привет! Как дела? Шоколадку хочешь?

Малкольм, не ожидавший от меня такого напора, молча на меня смотрел, рассматривая непросохшие пятна на моем свитере.

– Ты к профессору Штейну? – наконец, разродился он. – Я с вами?

– Не знаю, – растерялся я. – А ты с нами?

Спустя несколько секунд я сообразил, что это не было вопросом – просто прозвучало с вопросительной интонацией.

– Поехали уже! – поторопила нас Эдди, подталкивая меня к коридору.

Всю дорогу мы ехали молча. Присутствие Альвы как-то разом отсекло все желание общаться. Я краем глаза наблюдал через зеркало заднего вида, как он, сидя рядом с Эдди, смотрит в окно и то поправляет воротничок сорочки (нежно-лиловая), то одергивает рукава пиджака (темно-синий в бирюзовых “огурцах”). Нервничал, это точно. Когда мы остановились на полпути у кондитерского магазина, он только вопросительно приподнял бровь.

– Сиди тут, – зачем-то сказал я ему, хотя он и не собирался никуда уходить.

Автора слоганов, к моему извращенному удовольствию, кондитерская так и не поменяла. Поэтому уже спустя пару минут мы неслись дальше, а на коленях у меня подпрыгивала коробка “Сладостного волшебства, способного тронуть душу самых притязательных гурманов”.

Эдди, как и собиралась, покинула нас на полпути к дому Штейна. Когда мы были на месте, Альва вышел из машины и, не оглядываясь и не говоря ни слова, пошел ко входу.

– Ну, удачи, – сказал Сиги, и я не понял, удачи в чем он имел в виду – с Альвой, со Штейном или с “Вечером” вообще. Я махнул ему на прощание и бросился догонять Малкольма.

– А вот и вы, – произнес профессор, открывая дверь. Он сразу протянул мне руки, и я без комментариев передал ему “Сладостное волшебство”. Из квартиры повеяло ароматами еды и пряных соусов. Бутерброды внутри меня беспокойно заворочались.