Квантовый скачок

Глава 1:Эмма Стоун

Зал Дворца Науки был похож на улей из хрусталя и света. Эмма Стоун, стоя в строю других молодых учёных, чувствовала, как её ладони леденеют от волнения. Она не слышала торжественной речи, лишь белый шум в ушах. Её взгляд был прикован к нему — к Президенту. Он двигался по залу неспешно, как корабль по гладкой воде, пожимая руки, улыбаясь, кивая.

И вот он остановился перед ней. Время замедлилось.
—Мисс Стоун, — его голос был низким, бархатным, точно таким, каким звучал в телевизоре. — Ваша работа по квантовой запутанности… она перекликается с трудами наших великих умов. Я читал тезисы.

Эмма почувствовала, как кровь ударила в виски. Он читал. Он читал!
—С-спасибо, господин Президент, — её собственный голос показался ей писклявым и чужим.

Он взял её руку в свои. Его ладонь была сухой, тёплой, уверенной — рукой человека, который держит штурвал государства.
—Вы — именно тот тип учёных, который создаёт будущее не на бумаге, а в реальности, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Его взгляд был пронзительным, оценивающим, но в нём светилось одобрение. Камеры щёлкали, как сумасшедшие, вспышки выхватывали её потрясённое лицо. — Будущее нашей страны — за такими, как вы, мисс Стоун. Мы сделаем всё, чтобы ваш гений служил народу.

Эмма сжала его руку с такой силой, что, казалось, вот-вот хрустнут кости. В эту секунду она не была просто студенткой в слегка помятом платье. Она была Эммой Стоун, будущим страны, гением, которого заметили на самом верху. Весь её мир сузился до этой точки контакта, до этой улыбки, до этих слов. Она уже представляла, как её лабораторию оснастят по последнему слову техники, как Ник наконец…

— Проснитесь! мисс Стоун.*

Голос был другим. Сухим, плоским, лишённым всякого бархата. Он прозвучал не через микрофон, а прямо над ухом.

Вспышки камер растворились в пыльных лучах солнца, пробивавшихся сквозь грязные окна аудитории №317. Хрустальный зал исчез, сменившись запахом мела, старой древесины и немытого пола. Вместо тёплой руки Президента её пальцы сжимала костлявая, холодная ладонь профессора Аркадия Леонидовича. Он смотрел на неё поверх очков с выражением глубочайшей усталости и легкого брезгливого недоумения, будто держал не руку студентки, а дохлую рыбу.

После окончания пары, пока одногруппники с грохотом собирали вещи, Эмма сидела, уткнувшись лбом в холодную поверхность стола. Позор жёг её изнутри. «Будущее страны». Ха. Будущее страны только что публично заснуло на лекции о бозоне Хиггса.

Тень упала на её тетрадь.
—Эм?

Она подняла голову. Над ней склонился Эрагон. Высокий, худой до угловатости, он всегда казался немного не на своём месте, как большая птица, заблудившаяся в комнате. Веснушки, длинный нос, и эта родинка у внешнего уголка левого глаза, которая делала его взгляд вечно немного печальным, даже когда он улыбался. Сейчас он не улыбался.

— Можно тебя на минутку? — спросил он тихо, почти заговорщицки, оглядываясь на расходящихся однокурсников.

— Блин, Эра, прости, — Эмма вздохнула, начиная сгребать в рюкзак разрозненные листки с формулами. Её движения были резкими, нервными. — Я… я не в форме сегодня. И мне ещё дописывать алгоритмы для матрицы душевного резонанса. Ты же знаешь, как это… — она махнула рукой, не находя слов, — …важно. Очень важно.

Её взгляд, будто намагниченный, снова и снова скользил мимо него, к распахнутому окну. Туда, где на баскетбольной площадке гремела жизнь.

Там был Ник Брейн. Он не просто играл — он царил на площадке. Короткие, взрывные рывки, точные пасы, мяч, казалось, жил у него в руках. Его смех, громкий и заразительный, долетал даже сюда. Среднего роста, но с такой физической уверенностью, что казался выше всех. Короткие тёмные волосы, острые скулы, всегда слегка насмешливый прищур. Он ловил мяч, отскакивающий от щита, и кричал что-то товарищу, и в этот момент солнце ловило капельки пота на его шее.

Эмма замерла, глядя на него. В её глазах отражалось не просто наблюдение — там разворачивался целый фильм.
—Знаешь, — сказала она вдруг, тихо, будто признаваясь в чём-то постыдном, но не в силах удержаться. Она говорила, не отрывая взгляда от Ника. — Если у меня получится… если я создам машину, которая сможет обменивать души людей… представь. Он, такой, весь вот этот… — она описала в воздухе vague круг, обозначая всю ауру Ника, — …окажется в моём теле. И увидит мир моими глазами. Увидит меня изнутри. Поймёт. Наверное, только тогда он и обратит на меня настоящее внимание.

Она произнесла это со смущённой, виноватой ухмылкой, но в глубине её глаз горела непоколебимая, почти фанатичная убеждённость. Это была не шутка. Это был план.

Эрагон хотел что-то сказать. Его губы дрогнули. Он хотел сказать, что это безумие. Что она и так умна, талантлива и удивительна, и ей не нужно становиться кем-то другим. Что её стоит любить не за какую-то магическую машину, а просто за то, что она есть. Но слова застряли у него в горле комом.

А Эмма, так и не дождавшись его ответа, уже рванула с места. Она не побежала — она помчалась, подхлёстываемая вихрем своей гениальной, ужасающей идеи. Её рюкзак болтался на одном плече, волосы развивались.

Эрагон остался стоять один в пустеющей аудитории. Он смотрел ей вслед, и его печальный взгляд с родинкой у глаза стал ещё печальнее.
—Да когда же ты поймёшь… — прошептал он в пустоту. — Ради одного такого… мудака… Жаль. Очень жаль, Эм.

Он вздохнул, поправил очки, которые никуда не сползали, и медленно побрёл прочь, в свою тихую, не замеченную никем реальность.