Лабиринты моей Души. Книга первая.

Аккорд 1

Слишком высокий аккорд...тишина

Слышно было как где-то

Внутри

Лопнула струна

И встревоженным сердцем

Пауза взята

Навсегда?

Ночь окутывает мир своей темнотой, когда я, наконец, решаюсь написать, а вернее, начать главу моей новой книги. Слова стекают с клавиш и ложатся ровными строками на экран, словно ручеёк, исследующий свой путь по белому листу бумаги. Листы бумаги сменяют монитор, а в руках перо, жёсткое и на удивление лёгкое, что скрипит по листу бумаги; отчётливо и как-то даже пронзительно, стараясь самостоятельно давать ответы на вопросы неугомонного сознания.

Загадочные звуки, которые так беспощадно проникают в наши сновидения. Откуда они берутся?

Как будто перестук тысячи закрывающихся дверей машин, одновременно донёсшихся к нам в ночном сне. Непреклонный и напористый, он словно никогда не должен был утихнуть. Фигуры в тёмном, они повсюду; и я бесконечно долго описываю этот звуковой аккорд, который может ворваться в безмятежные сны каждого.

Кто осмелился заснуть, стараясь забыть вновь прожитой день своей жизни, утекающей словно сквозь пальцы?

Он продолжительный и очень громкий и по очереди раздающийся со всех концов мира. Перестук.

Но это не было всем, что послужило вдохновением для моего произведения. Хотя вначале был именно звук. А после неторопливые капли дождя, медленно срываясь со скорбящего неба, напоминали наши слёзы, льющиеся на перекрёстках миров. Они стекали по лобовому стеклу моей машины, будто напоминая о тяжёлой утрате.

В самых тёмных моментах нашей жизни, когда сердце разбито вдребезги, они накапливались и собирались в одном месте. И небо, будто сочувствуя нашей боли, печально проливало дождь, безумно похожий на наши слёзы.

Моих снов и мрачных откровений хватило бы на целую книгу. Книгу о безутешных ночных размышлениях, о том, как мир в тёмной ночи приобретает таинственное и даже жуткое измерение.

Книгу, которая заставит читателей задуматься о своих собственных сновидениях, связующих нас с загадочным, покинутым миром, которой был когда-то реальностью.

***

Проснувшись, ощущала жуткий холод в душе. В который раз он вновь опустошает мне разум и будто вновь отнял надежду на новую жизнь. Боялась и не могла бороться с подступающими непредсказуемыми видениями.

Бессвязные и не ускользающие в небытие к полудню из памяти, они заполоняли сознание и были столь реальными, что казались действительностью; просто второй жизнью.

«-… если бы я могла проснуться, как только это начнётся вновь».

В одиночестве смотрела на улицы ночного города, где свет от рекламных огней смешивался с тёмной стороной проулков, будто отвоёвывая в борьбе у темноты свои права, и чувствовала, что сердцебиение, ускоряясь, старается заполнить память новыми звуками.

Хотелось отвлечься и слышать приглушённую музыку; улицы удивительно, но были полны жизни. Субботняя атмосфера летней ночи большого города на самом берегу океана, как передать её особый, пленительный и неповторимый уклад?

Он был живописным, светящимся в разных цветах от ламп и огней, а ещё от стремящихся вдаль по автостраде машин, что создавало потрясающую, особую атмосферу. Всё это было на самом деле, как каждый новый день, как новый мир; жизнь неутомимо текла, и каждый день был открытием, конечно же, для тех, кто стремился сделать это открытие для себя и для своих близких, видя нечто чудесное в каждом восходе солнца.

Вечерние же часы были особенно мною любимы, светило заходило за горизонт, и небо окрашивалось в различные оттенки оранжевого и красного. Морская вода казалась притягательным изумрудом с отблесками золота: вдали можно было увидеть светящиеся огни кораблей, стоящих на рейде. Высотки. Как необыкновенно видеть из окон последних этажей закаты и представлять себя в Ницце или, допустим, в Венеции.

Всё было по-другому, нежели в другом месте.

Высокое бескрайнее небо необыкновенного сине-голубого цвета и очень яркое солнце, желающее каждый день по возможности глубже дотянуться своими безудержными лучами до дна морского.

Я любила этот город.

Качнув головой, почувствовала тяжесть украшения. Мысленно рука уже тянулась к блокноту. Муза нашёптывала образы.

- Оленька…

Зазвучал в голове наперекор всему, опуская на землю, тяжёлый шёпот мужа. Он не отпускал даже спустя месяц после...

- Отчего ты мой подарок носить не желаешь? Они тебе не нравятся? Ты тётке своей Дарье Алексеевне говорила о серьгах? Я выполнил наш договор, ты живёшь ни в чём, не зная нужды. Тебе нужно только ждать меня, время пролетит незаметно. Адвокат говорил вчера о досрочном…

- Георг, Дашу уже, как четыре месяца похоронили соседки в посёлке. Я же говорила тебе. Вот и письмо прислали. Ты же не хотел моего отъезда. А сейчас я на могилку собралась и дом пора оформлять на себя, завещание найти нужно.

Глава II

- Не ждал. Что-то случилось?

Камера была тесной и затхлой. Тонкий луч света, проникающий сквозь узкое окошко, смутно освещал мрачную обстановку. В душном воздухе запахи, смешиваясь, создавали удушливый букет. Мрачные стены коридора тихо затихали в одном из оттенков грязно-серого.

Очередное, вынужденное свидание с Георгом вызывало одно и то же ощущение — тревогу, напряжение, но в то же время и некую странную надежду, что всё это когда-нибудь будет позади.

- Не ждал? Я делала дозвон вчера, писала… Георг, ты как? Настаиваешь на продаже дома, который стоит совершенно без присмотра после смерти Даши, а сам не хочешь моего отъезда. Мне просто необходимо выехать чуть ли не немедленно, для того чтобы начать его оформление. Для нотариуса необходимо собрать нужные документы, хорошо, если у Даши с этим порядок. Мы практически пропускаем все сроки, подпиши доверенность на машину и согласие на продажу недвижимости. Хотя адвокат сказал, что для этого нужна подпись, заверенная нотариусом. Или вовсе не нужна, так как имущество будет получено в наследство. Не помню. Попробуем заверить у начальника тюрьмы все подписанные тобой документы, вернее твою подпись. Марат после аварии ещё в клинике, о выписке речь пока не идёт, он готовится к новой операции.

Я торопилась.

Ограниченное время свидания было расписано жёстко и безжалостно.

Сомкнутые брови мужа и хмурый взгляд и этот запах… От него тошнота подкатывает пока ещё маленькими волнами, которые грозят перерасти в огромные цунами. Они давит и тревожат всё сильнее не давая сосредоточится. Холодный пот пробился и выступил бисером на виске.

- Оля, ты не здорова?

Его отстранённый голос, в нём нет беспокойства, или мне так кажется, он режет не безразличием, нет. Каким-то действительно чуждым настроем и нотками недовольства;

«-… говорит же, что не ждал. Не успел…настроиться на встречу? Возможно, не успел обрадоваться…».

- Токсикоз, он продолжается не утихая. Тошнит порой безостановочно.

- Как ты собираешься садиться за руль? Путь неблизкий в посёлок. За день управишься в один конец?

- Но сейчас же доехала до тебя, хорошо, что патруль не остановил.

Мужчина, сидевший напротив, в небольшом, камерного вида помещении уже мало напоминал того Георга, что был смыслом жизни с самого первого курса института. И дело было не в его особом статусе заключённого в данный момент. Нет. Он просто был чужим, будто сбросил маску, или одел новую. Аромат Ларкиных парфюмов, по-восточному тяжёлых с нотами дорого кофе не давал сосредоточиться на документах.

«- откуда он здесь? Неважно».

Пальцы, листающие и ищущие такие нужные листики, дрогнули, ошарашенный взгляд остановился.

«- отчего он так напрягся»? «Почему неважно…, хорошо…, всё после».

Пришло понимание, которое необходимо было скрыть, потому что становилось стыдно за мужа и Ларку, оттого что поняла и мысль, транслирующая истину, была просто отвратительной.

- Да вот же они. Подпиши и я обратно, ещё заеду в страховую.

- Оля…, это без малого часов восемь в пути. Я на сестру оформил доверенность перед… своим отбытием, она разве не говорила? Она сможет с тобой поехать.

- Лара выходит на связь, но всё реже. Честно. Я говорила ещё два месяца назад, что это необходимо сделать. Сюда меня сопровождал на своей машине твой адвокат. Андрей Иванович останется, а я обратно сама. Он, кстати, и добился этой встречи для нас. Позвоню в условленное время. Не переживай на свежем воздухе мне намного легче, и жара совсем уже спала, к одиннадцати вечера буду дома. А Лара не должна со мной ехать. К чему это? Это моя ноша, моё горе.

Три стула - три сидения для заключённого и его гостя, и ещё один для присутствующего наблюдателя. Стол.

И серость стен.

Медленное поднятие глаз, обрывки каких-то фраз и настороженное дыхание. Нежелание говорить о его сестре. Необъяснимые касания, желание удержать, будто он понял, что теряет…, будто она поняла, что с Ларкой у них также…, по его особой просьбе…, без присутствия наблюдателя.

Неоднозначное молчание –в котором скрывались невысказанные мысли, неосуществлённые желания и принимающие огромные размеры подозрения.

И волны тошноты, настигающие на самом выходе из тесного помещения и отупение оттого, что мысли преследовали, не давали покоя.

Тихие смешки в спину, они чудились или звучали на самом деле?

- Зачем мужику на волю, бабы и так наездами покоя не дают.

- Так-то жена…

- А до этого приезжала блондиночка, кем она значится?

- Сестрой.

- О как! Сестра значит, в зачётной форме у него с сестрой получается. Все они или сёстры, или жёны, а в принципе просто…

А затем обратный путь домой, долгий и изматывающий, он раскрывался передо мною всей жизнью, сложной, со своими дорогами и перекрёстками, спусками и взлётами.

А ещё полное отсутствие понимания и осознания, что когда-то очень близкие люди, увидев друг друга вот так наспех, в последний раз, не почувствовали этого.

Глава III

И только под утро — сон, стараясь успокоить безудержную фантазию, покрыл своим крылом, нашёптывая истины о том, что завтра предстоит сложный день, и просто жизненно необходимо взять свою судьбу самой в свои руки. Предстояло перво-наперво обналичить все карточки с накопленными деньгами, позвонить на работу, с новостью о задержке тех документов, которые я взяла в перевод. А далее не доверяя никому в дороге ехать преимущество в караване машин, перегонщиков новых японских авто, не рискуя опасными обгонами. Или возможно...

***

Во сне как наяву…

«-возможно лучшее для меня – это смерть»,

- в голове билась затерянной птахой только одна эта мысль.

Как же хотелось жить.

Неприятное и щемящее душу отчаяние, росло с каждой минутой, без всякой надежды на спасение разум отчитывал секунды. Сердцебиение ускорялось, радуя того, чья власть была так ощутима.

Жертвенный камень, она чувствует его. В коварных тенях, падающих от горящих свечей, мрачное помещение подземелья вызывало бесконечный страх. Ей не уйти. Ужас медленно подступал, парализуя всё больше и больше, и чей-то шёпот, невнятный, читающий древнее заклинание мешает сосредоточиться и воззвать к единственному мужчине на всём свете, кто смог бы защитить и оградить.

«- Он должен спасти. Но как? Не зная этого места».

- Кто вы? Что вы делаете? Что вам нужно? – руки привязаны высоко над головой. Она практически висит, носками обуви касаясь, пола. Понимает, что говорит только для того, чтобы не молчать; для того, чтобы, осознавать себя ещё живой.

«Бойтесь безмолвных людей, бойтесь старинных домов, страшитесь мучительной власти несказанных слов…».*

Тень скользнула к ней за спину. Девушка даже не заметила, как рука незнакомца, обхватив её за талию, прижала к себе. Она почувствовала вдруг спиной его тело, мускулистое и сильное как у крупного, беспощадного животного.

Второй рукой, освободив ей шею от длинных волос, он дёрнул ворот рубашки, разорвав её. Нежную грудь сжали прохладные пальцы незнакомца. Словно когти, они, впивались в кожу, принося боль и не оставляя надежды на спасение.

- До чего же ты безрассудна, – шептал это порождение ада. И губами гладя её волосы, вдыхая их аромат, становился всё ближе и ближе. Она слышала его медленное дыхание, понимала, что лицо мужчины становилось всё ближе.

– Ты доигралась, девочка. Я ждал тебя.

«- его сердце, оно, когда-то билось для избранной, я права…» ,– порхнула мысль мотыльком и улетела, оставляя за собой след безысходности.

«- пощады не будет…».

Клыки зверя приблизились к шее. Он медлил. Растягивая удовольствие, наслаждаясь её страхом. Этот аромат окутывал и возбуждал. И миг настал! Впиваясь в кожу, разрывая её, он не только утолял голод, вечный как сам мир. Он получал силу, которая омолаживала его тело и давала охладевающему сердцу возможность ещё немного биться, продолжая, эту полную муки и тоски по ушедшей избранной, жизнь.

Старик, с лицом бронзового цвета, морщинистый, но вовсе не сломленный веками; высокие скулы и надменный взгляд. Только глаза и жили на этом старом пергаменте кожи. Глаза, яркие и проницательные, скрывали в себе тайные знания и умение читать души.

- Моя душа, ты не получишь её.

Его отражение в зеркалах и оскал на лице.

- Твоя душа…, кому она нужна?

- Ты проклят будешь на века…, страдая, не обретёшь покой. Моя душа навеки будет не твоя, ни в этом мире, ни в другом.

Чужие морщинистые, но очень сильные руки причиняли боль, заставляя молчать, сминая и разрывая остатки одежды. И всё же… не сдаваясь, биться из последних сил, хрипеть, проклиная; извиваясь в руках первородного, понимая, что силы слишком не равны.

- Перестань сопротивляться, - тихий шёпот, и кровь стынет в жилах – ты ведь всё уже поняла, для себя.

Как же больно он сжал её, казалось, все косточки рассыпаются на мелкие осколки, а затем, повернув к себе лицом, заглянул в глаза, потерявшие надежду.

В его же, налитых кровью, читался приговор. Верёвки, держащие её руки, срезаны. Она обессиленная виснет на нём, он же с силой толкает, практически бросает её на плоский жертвенный камень; огромной, безмолвной черепахой замерший посередине комнаты.

Больно.

Что с её душой и телом?

Её высшая сила, где она? Что это за место? Приподнявшись, пытаясь отползти от надвигающегося мужчины, раздирает голые участки тела в кровь.

Тщетно.

«-… Только не это, Господи. Он не прикоснётся ко мне, я этого не вынесу».

Долгая охота, затем её крики возбудили все самые низменные чувства. Он вожделел её.

Полулёжа пыталась отодвинуться, карябая себе руки и оголённые ноги о поверхности пористого чёрного камня, который за все века уже немало впитал в себя страха и отчаяния.

Кровь. Этот будоражащий аромат сводил его с ума.

Её ноги раздвинутые и согнутые в коленях, отодвигали от него напряжённое тело, длинная юбка ничего уже не скрывала. Как она гармонично прекрасна. Нежная кожа, с горделиво приподнятыми бровями, что похожи на крылья летящих ласточек. Ресницы, упавшие стрелами на щёки, губы, нежные и вероятно очень притягательные, когда в момент страсти дарят неописуемое наслаждение.

Глава IV

Записи о платежах и налогах, домовая книга, непонятные схемы и чертежи, лежавшие на столе в комнате, которая была когда-то моей спальней, некоторые личные вещи и справка о смерти самого родного человека на земле.

Винила себя за то, что, увязнув в сладкой жизни постепенно теряла связь с, возможно, единственно близкой душой на земле. Ощущала, как прошлое теряло свою отдалённость, смешивалось с настоящим, размывая штрихи тех дней, когда счастье казалось таким настоящим.

«- … как я могла до такой степени отдалиться, проживать дни своей жизни, интересуясь только тем, что окружало меня в ближайшем расположении»?

Сочувствующий взгляд соседки и тихий рассказ о том, как не довезли до больницы Дашу. А ведь она была старше меня всего на восемь лет.

- Оленька, эта история с твоим мужем, она была последней каплей для Дарьи Алексеевны. Он стал осужденным, людская молва не замолкала, посёлок небольшой. Все её переживания за тебя вылились в тяжёлый сердечный приступ.

- Как случилось, что тело увезли на кремацию, тёть Галя? Даша, она бы не согласилась на это никогда.

Пожилая женщина, разводя руками, твердила что-то про эпидемию, корона вируса и краевую клинику. Все её слова, не задерживаясь в сознании, отлетали совершенно незначимым мусором будто от однородно заряженного информационного поля. Пытаясь поймать их, понимала лишь одно:

«-… ничего уже не исправить, где же ты была всё это время, племянница, ставшая младшей любимой сестрёнкой»?

Время превращалось в воронку, затягивающую всё глубже и глубже в мир пустоты и одиночества. Калейдоскоп мыслей и эмоций растерялся, будто утопая в бездне действительности. Что мне осталось в итоге? Материальные блага и внешний успех, которые, как выяснилось, были лишь иллюзией счастья и вовсе не моими.

Пряча глаза, стараясь держать нить беседы со взволнованной соседкой, спешила остаться наедине с самой собой.

- Оля, в холодильнике всё равно ничего нет. Выбрала я всё, чтобы не пропало. Пошли к нам. Мы с Фёдором как раз вареники готовили, осталось только лучок обжарить. Пошли. Негоже одной в хате оставаться.

***

Единственный нотариус в посёлке, который стоял когда-то на отдалении, а сейчас просто старательно вливался в тихую зону новых микрорайонов большого и чуждого уже мегаполиса, смотрела с осуждением. Процедура вступления в права наследования была проста.

Документы нашлись сразу в доме, будто Даша готовилась к своему отбытию в мир иной.

- Ольга Андреевна, вы надолго у нас? Вам нужно будет задержаться в посёлке, документы будут готовы не сразу. Секретарь заболела, и я сегодня работаю в единственном числе. А ещё хотела посоветовать: не торопитесь с продажей дома, выждите три года.

- Три года? У меня просто нет этого времени.

- Конечно. Я всё понимаю, но вы задумывались о том, что вам придётся заплатить налог с полученного дохода? Мы с Дашей, покойницей дружбу водили. Я не чужой вам человек. Знаю вас с детства, конечно, вы не помните этого. Но тем не менее должны понимать, что именно это имущество, полученное в наследство у вас, никто не сможет забрать в счёт, допустим неуплаченного долга по большому кредиту, в том случае, если у вас больше нет ничего, конечно. Ведь прописка у вас сохранилась именно в доме, где вы провели своё детство, после гибели ваших родителей. А имущество вашего мужа, оно и так по закону в равных долях с ним, ваше. К чему спешить?

Слушала умудрённую опытом женщину и недоумённо осознавала, что, выйдя замуж, отстранилась от обычной жизни. Ощущала, что пробуждаюсь лишь сейчас, а всё предыдущее время провела в неведении.

Даже там, в камере свиданий, на зоне, понимая всё про супруга и его сводную сестру, в присутствии Георга чувствовала себя по привычке защищённой, как будто находилась в коконе безмятежного сна.

«-… может, и прав Павлов был? Вот оно - приручили, накормили, полюбили…, чуть-чуть. И рефлекс готов».

Понимала, мой творческий взгляд на мир стал главной причиной отстранения от реальности. А ещё властный и весьма категоричный в своих высказываниях муж, и моё вечное желание избегать конфликтов. В этой иллюзорной обители забыв о жизни, что била ключом на улицах интересного города, в котором мы проживали, потеряла способность сражаться за себя, реагировать на удары судьбы. Затерялась в мире своего воображения, ушла так далеко, будто утратила нечто важное.

Всё решал муж, я жила своими работами и идеями, забывая подчас, как ходить по магазинам.

«- я растворилась в нём и в себе, пока не увидела содержимое объектива. Нет, пока не почувствовала от супруга тот парфюм, что мы с Ларкой выбирали вместе, ей на день рождения».

- А если со мной что-то случится, Надежда Ивановна?

Голос дрогнул, а сознание вдруг поняло, что это не бред и не кадры чужой жизни. Реальность, которая ускоренно тянется шлейфом за мной, догоняя и дыша вслед.

- Единственные ваши наследники — супруг, Ольга Андреевна и не рождённый ещё ребёнок. Ведь я правильно понимаю ваше положение?

Кивнув утвердительно сглотнула горечь мысли, что наше небогатое имущество с покойной Дашей достанется, тому, кто не в силах его оценить по достоинству. Это была просто мгновенная мысль, ухватить которую мне удалось после прочтения СМС от мужа на простейшей модели телефона, что был когда-то в пользовании у покойницы.

Глава V

Её было необходимо немедленно закрыть. Я проворачивала ключ и задвигала тонкий металл засова, надеясь на чудо. И понимала, что такового не может со мной произойти.

«-… голод выведет меня на улицу и тогда… начнётся охота, они все это понимают».

Охота уже началась; в тот самый момент, когда Он понял, что его надежда на моё углубленное увлечение живописью, которое перечеркнуло интерес к пейзажной фотосъёмке, была ошибочна. Я уже почти как год не прикасалась к фотоаппарату, перегорев в тот самый момент, когда поняла, что выставка не состоится.

Спрятав похищенные ценности в подобие объектива, Георг действовал наверняка. Он всегда контролировал все наши поездки за город.

***

Напряжённо натыкалась взглядом на грязные окна без штор, к которым не решалась подойти, подоконники широкие, деревянные, когда-то белые, а сейчас…, со следами коцок и царапин от каких-то острых предметов.

Под ногами скрипнула половица, заставив плотнее прижать к себе сумку-рюкзак, что свисала с одного плеча, и ещё раз осмотреться. Комната, в которую попала, наверное, я впервые после долгих месяцев, а возможно и лет её одиночества, выглядела заброшенной.

Хотя не исключена возможность, что в доме на первом этаже могли ночевать бездомные.

Окна, как я уже говорила, были затянуты пылью и разводами, а деревянные полы покрыты глубокими сколами, вмятинами и многими слоями краски, они словно хранили тайны прошлого, повествуя о стоящей когда-то здесь мебели.

Обои, выцвели и стали однотонно рыжими, неопределёнными, с завихрениями возле старинных деревянных плинтусов, выкрашенных очень толстым, густым слоем всё той же краски. Следы подтёков на стенах с потолка говорили о том, что крыша в ливни протекает и весьма сильно.

Вот тебе и «гостиная», взор направился к дальнему углу, где стояла огромная печь. Изогнутые конструкции каменного строения притаились в тени, словно ожидая своего безусловного оживления. Было понятно, что это древние отопительное приспособление является своеобразной стенкой, разделяющей пространство большой комнаты на две разные плоскости.

А далее небольшая, тёмная кладовая таилась в тени, словно изгой в мире ржаво-коричневых, выгоревших от времени красок. Изнутри можно было запереть её на очередную щеколду. Медленно отодвинула мешковину занавеси, и взгляд остановился на крошечном узком окне, выкрашенном тёмно-синей краской, через которое только немного света проникало в эту тайну.

Туманом безысходности, бередило сознание. Осторожно закрыв за собой дверь кладовой, вошла в уютный сумрак; исследуя дальше это пространство слышала неистовый стук своего сердца. Он будто звучал в унисон с шелестом шин по трассе, нёсся куда-то вдаль. Нагоняя, а потом и вовсе опережая множество машин.

Вот что чувствует загнанный охотой зверь, понимая, что ему нет спасения.

Заметив за печкой лестницу с изумлением, понимала, что ведёт она на чердак.

«-…это тупик».

«-… но куда-то же он ведёт. Как? Когда вся моя жизнь зашла в такой вот тупик, из которого, кажется, вовсе нет выхода? Как я посмела забрать у мужа, то что, наверное, является причиной его теперешнего положения? Как он додумался спрятать это в мои вещи, подставляя меня тем самым. Как нужно было поступить? Зная обо всём? Откуда у него эти предметы старины»?

«-…разве, может, тупик вести куда-то»?

«-…в данном случае это вовсе не тупик, а просто очередные ступени, ведь не зря же Даша привела меня сюда».

В какой-то момент захотелось просто выйти на улицу и уехать в дом, в котором провела детство. Если бы не это СМС с угрозой.

Стараясь занять себя делом и избавиться от докучливых голосов в сознании, надеясь, что из чердака смогу попасть, возможно, в другой дом, стоящий рядом, встав на лесенку упёрлась руками в потолок и открыла лаз. Забираясь на чердак, понимала, что руки порой сметают вместе с пылью кучу паутины и ещё чего-то мягкого, и отвратительно противного на ощупь. Теряла связь с действительностью, пытаясь затянуть лестницу на чердак. Приставленная к стене, она совсем неосновательно крепилась к полу.

Нет. Тщетно.

Закрыв лаз и завалив его хламом, оглядевшись, не увидела ничего нового. Запустение. Всюду.

Старалась бесшумно найти какое-нибудь уютное местечко, гнездо для уставшей перелётной птицы. Практически на цыпочках, боясь потревожить что-то из нагромождений, из старых детских санок и ржавых лопат с пластиковыми грязными вёдрами, продвигалась вперёд.

Голоса с улицы, они проникали сквозь расстояние, пересекали обветшавшее покрытие кровли и наполняли душу отголосками чужой жизни. Город – его эхо бесконечных разговоров и спешки долетали единым фоном. Догадаться а возможно и, разглядеть, что происходит там, за периметром происходящего со мной, можно было лишь взглядом воображения.

В каждом шаге прослеживался налёт времени, а шуршание мусора под ногами напоминало о том, что нужно вести себя как можно тише. Понимала, что самый старый хлам, принадлежащий когда-то жильцам этого дома, в большинстве случаев не доезжал до помойки и самым что ни на есть фантастическим образом просто-напросто оказывался на обширном пространстве этого чердака.

Заприметив нечто, что раньше было возможно лавкой, оббитой дерматином, я решила устроиться на какое-то время. Она стояла практически в самом тёмном месте, в углу, что образовывался скатом крыши и перекрытием второго этажа.

Глава VI

«- то, что со мною происходит, на самом деле не принадлежит мне; это не моё и осуществляется не со мной».

Открыв глаза, я почувствовала…, не могу сказать, что именно, а вернее – ничего. Чувств не было вовсе.

Но мысли свои я отслеживала именно в таком ключе.

«-это не со мной».

Вспоминая много дней спустя это состояние, я чётко могла представить себе, что переносит человек во время клинической смерти и после, когда приходит в себя.

Полумрак, и воздух вокруг наполнен немой тишиной. Взгляд скользит по незнакомому помещению без всякого желания запомнить что-то или понять. Просто скользит, просто очередная попытка включить сознание. Увы, она увенчалась провалом.

«-…немая тишина, какой абсурд. Ведь тишина, она и так по сути своей мм-м, немногословна».

Шаги и тихий шелест, будто сухой листвы на полу. Звук открываемой двери. Не скрип. Нет. Дверь старались открыть как можно тише, но её явно открыли. И вновь шаги.

И вот. Бессмысленный взор зацепился за силуэт женщины, медленно приближающийся в немой тишине.

Далась мне эта немота и тишина тоже.

Я даже не могу себя вспомнить полностью. С трудом понимаю, что лежу обессиленная на широких досках пола, но при этом рассуждаю о природе тишины. Поистине, мысль — это нечто иное, нежели сам человек. Самостоятельная энергия, рвущаяся на волю как птица.

В странной, бесформенной одежде, словно женщина только что вышла из прошлого, она двигалась в мою сторону, и шелестела юбкой. Её глаза с настойчивостью, воистину безумной пытаются разглядеть моё лицо. В вытянутой руке замерла масляная лампа. Женщина сжимает её с такой силой, словно вся судьба отныне зависит от этого маленького источника света.

Пламя.

Только его я осознаю в полной мере. А ещё лицо, что склонилось надо мной.

- Даша?

Огонь качнулся.

- Это хорошо, что ты пришла ко мне. Призраки, они молча приходят и уходят с первыми лучами солнца. А вот страхи…, они, остаются. Ты не страх. Посиди со мной, пока не рассветёт. Ты –призрак. После мне придётся проститься с тобой. А сейчас просто помолчим.

- Оля, почему нам придётся расстаться? Сейчас вторая половина дня, а вовсе не ночь, просто в зале плотные портьеры.

- За мной придут, этот стук дверей от машин и шорох шин по трассе. Поздно уже что-то менять. Я подвела тебя. Прости. Не смогла быть счастливой, как ты хотела. Помолчим?

Усевшись рядом на пол, Даша провела своей рукой по моим волосам.

- Остригла. Что же мы с этим будем делать?

Вздохнув и осознавая неправильность поведения призрака, который просто обязан молчать, пыталась открыть ему истину.

- Это такие мелочи по сравнению с тем, что я наделала, Дашенька.

- Ты всё мне расскажешь, голубка моя. Позже. Сейчас тебе просто необходимо пройти за мной. Собери себя, все осколки, на которые ты рассыпалась, собери их и начни всё по-новому.

Не могла понять, что должна начать по-новому...

Я ощущала её руку на своей голове и шептала о том, что она мертва и я не могу чувствовать её тепло, потому как призраки, они на то и призраки, что не имеют права быть вновь живыми.

И это было ключевое слово, хотя нет мысль! Мысль, она всегда была первична.

- Ты жива?

Сев и покачнувшись, а, после вцепившись рукой в подставленное плечо, я смотрела на огонь в лампе, что сиротливо стояла на полу. Мистика. Пламя отчего-то завораживало, будто видела я его в первый раз. Внимание перешло на длинную, непонятного цвета юбку женщины, что сидела рядом. На её согнутые колени, обтянутые тканью. Всё остальное терялось как-то и только лицо с родными глазами было очень близко.

- А я?

- И ты. Жива.

- Ты нашла меня. Этот чердак, он соединён с другим домом? Нам нужно срочно скрыться. Даша, нас убьют, я перешла черту, я сотворила нечто недозволенное.

Что-то не сращивалось в мозгу. От этого было больно.

Заметив мраморного мальчика в углу на высокой подставке под цветком с огромными мясистыми листьями, я с ужасом вперилась взглядом в его мёртвые глаза и жуткую улыбку. Его согнутая ручка и ладошка с согнутыми пальчиками, он будто просил подаяния…

- Но ведь тебя похоронили! Мы на кладбище?

- Так бывает, Оленька давай мы действительно пройдём в мои комнаты. Попытайся встать.

«- кто эта женщина, и почему она появилась в самый неожиданный момент»?

- Так не бывает, уйди…, уй-диии.

Я шептала, смотря ей в глаза приближая своё лицо.

- Ты сон, что снится мне перед каждой встречей с мужем. Ты мой бред, личный глюк. Уйди…

- Оля!

- Уйди, уйди. Так не бывает!

Я отстраняла её и откидывала руки, что пытались помочь мне. Шептала этот бред, который мне таковым не казался. В какой-то момент мою щёку обожгла её ладонь.

Глава VII

- Почему от меня скрыли приезд внучки Ольги? Отчего эти слёзы? Вы опять повздорили? Сколько раз повторять княжна Соколинская вы старше и должны уметь улаживать конфликты.

Задыхаясь с оторопью, смотрела на Дашу. Внешняя сторона ладони, всё ещё дрожащая от эмоционального напряжения, быстро утирала слёзы. Собирая себя, свою волю в тугой узел, пытаясь отпустить первые впечатления и стресс от пережитого, попыталась улыбнуться.

- Александра Васильевна, но что вы право. Я вам несколько дней назад говорила, что Оленька приехала и надо бы в Муром собираться, того и гляди французы военные действия начнут.

В моей руке оказался маленький лоскуток платочка.

Мысленно ругала свою склонность к эмоциональным проявлениям, которая только усилилось от моего деликатного положения. Как сейчас, когда самопроизвольно слёзы наливали глаза и искрились непередаваемой болью. Даша, напротив, всегда контролировала ситуацию, не демонстрируя своих внутренних переживаний. Появившаяся женщина была права, Даша умела улаживать конфликты. Главное, что и сейчас она рядом, когда столько вопросов роем гнездятся в сознании.

- Кузине было нехорошо после долгой дороги, и она с момента приезда не покидала свои покои. Слегла наша Оленька, но слава всевышнему всё позади.

Её голос был бальзамом для меня.

- Не бывать французу в России! Вечно вы Дарья Алексеевна склонны к преувеличению.

Тишина, она была осязаема; подними ладонь, и её можно было коснуться пальцами. А после громкого и категоричного высказывания, прозвучавшего недавно, в особой мере. Взгляд пожилой женщины, что сканировал меня; он подмечал всё. Не понимая, почему, присев в реверансе прошептала.

- Добрый день, бабушка.

Это вышло как-то коряво и неуклюже.

- Чему тебя в твоей Европе учили? Что дамы в Муроме скажут?

- До того ли сейчас, Александра Васильевна. Оленька вон настрадалась, пока доехала, да и супруг её сгинул, флот Великобритании, сколько судов потерял в войне с Наполеоном. У девочки то ли траур, то ли нет, муж в списках без вести пропавших числится, не до реверансов ей пока.

Пожилая женщина хмуро разглядывала нас.

- А я думаю к чему эти тёмные тона в одеждах. Они вовсе не к лицу тебе, дорогая. Как ты похожа на свою матушку Оленька, помню тебя совсем малюткой. Что это вы горой друг за другом стоите? Не то что раньше...

Я не знала, что отвечать. Что вообще делать в этой ситуации. Выручало только то, что пожилая дама, заметно, видимо, устав, развернувшись медленно прошла к уютному дивану в той комнате, которая примыкала к спальне Даши.

- Оля, твой супруг, что он тебя оставил, кроме своего честного имени и геройского прошлого?

- Александра Васильевна, наша Оля – леди Майерс, из Монкстауна, графства Дублин, что в Ирландии. Она баронесса и, конечно же, по окончании войны восстановит все свои права, если не объявится основной наследник. Кроме нас родных у неё нет, мы не можем не поддержать её в эти тяжёлые времена.

Женщина, хмуря брови, засыпала, её голова тяжелела. Подойдя ближе, я вдруг не осознанно погладила её по морщинистой руке, что легла на подлокотник дивана. Удивительно иметь родную бабушку, я не знала таковой там, в будущем. Удивительно после жуткого нервного напряжения, которое меня накрыло в нотариальной конторе оказаться в таком тихом и уютном уголке.

Её глаза открылись, и взгляд стал удивительно ясным. Мне казалось она следила за мной, стараясь запомнить навсегда. Эти глаза, они были очень молоды, будто отражали состояние души. Взяв подушечку с дивана, Даша подложила её под голову дремавшей женщины, пледом мы укрыли её ноги.

Закрыв беззвучно двери малой гостиной и спустившись на кухню, в тишине накрыли на стол. Я внимательно наблюдала за быстрыми движениями Даши, она словно порхала от печи к столу.

- Не смотри так, мы бедны и это понятно по многим признакам. Прислуги нет, электричества, как ты понимаешь тоже. Многое по дому делаю сама. Комнат в доме много, но мы их закрыли как нежилые. Бабушку заверила, что все уехали готовить дом в Муроме к нашему приезду. И я не знаю, как довезти её, дорога дальняя; но и оставлять в имении под Москвой очень опасно.

- Она действительно наша бабушка?

- Далёкая пра…, урождённая княжна Полячек Александра Васильевна. Ещё Иван Грозный учредил этот угасающий ныне род, и она последняя его представительница.

- Как ты её нашла? Откуда привезла? Почему она такая странная?

- Ты ешь, тебе нельзя голодать. Молоко свежее, Лукерья недавно принесла. У нас одиннадцать душ крепостных, не думай плохого, но этого ничтожно мало. Придётся оставить деревеньку и усадьбу на разорение мародёрам и забрать всех с собой. Не переживай, дом в котором мы сейчас находимся, пустует, все в поле на уборке урожая и твоё появление не покажется людям странным, я действительно недавно только вернулась из Первопрестольной. Как только похолодает, и по утрам пойдёт холодный пар при дыхании…, так и есть в конце сентября, или к началу октября, отправимся в Муром.

Бабушка непонятная? Есть такое, хорошо, если она вспомнит, что произошло недавно у меня в спальне, когда проснётся. Она- то меня помнит только из-за того, что я по легенде единственная дочь старшего сына её мужа от первого брака.

Глава VIII

Той ночью мы уснули только под утро, крепко прижавшись к друг другу. В глубине наших сердец таились надежда на лучшее. Мир замер, словно задерживая дыхание вместе со мной пока, я долго слушала шёпот Даши о наших судьбах.

- Не бойся смерти. Конец, это всегда начало чего-то нового. Мне кажется, это так волшебно начинать всё, заново не помня о прошлом.

- А мы?

- Мы другие, Оля, мы всегда будем знать истину о тех, кто нас предал. Просто, когда твоя душа как птица встрепенётся и поймёт, что пора; когда желание своим уходом причинить боль тому, кто когда-то поступил подло, будет непреодолимо; настраиваясь на будущее; видя это, будущее мысленно; ты должна понимать, что это будет новое время с тобой в том возрасте, в котором ты уходишь, и оно совсем для тебя будет неизведанное.

Представь свою бабушку Алекс в нашем двадцать первом веке. Адаптироваться будет очень сложно. Вклиниться же в энергетические потоки Вселенной будет ещё сложнее, обычно эти души после часто болеют. Но отчего-то у них нет выбора, и они уходят туда, где им кажется, что лучше.

Всё проще с прошлым, мы знаем его историю. Причина в том, что когда мы скользим в него, то как бы отгоняем время вспять в отношении себя для миллиардов граней Вселенной, то есть возвращаемся в то её состояние, в котором она каким-то невероятным образом может дублировать реальности, оставляя при этом причинно-следственные связи тех или иных событий и различая эти ветки по разным случайностям.

Например, твой супруг из этого времени, лорд Ричард Майерс, отправившись в сражение, предположительно затонул на военном судне Объединённого Королевства. Пред нами причинно-следственная связь: грубо говоря, отправился в сражение – погиб. Не отправился, не погиб бы.

А случайность – это затонул он или всё же нет. Вот именно такие случайности отличают одну ветку реальности от другой. Получается, чем больше случайностей, тем больше отличий. И вот именно эта параллель приняла нас, так как вероятно в связи с какими-то случайностями в этом мире мы смогли заменить наших двойников. В этом и есть суть параллельных миров – реальностей Вселенной: каждый раз реализуется новая ветка событийности.

Понимаешь, это ещё круче, чем «эффект бабочки», сам факт нашего перемещения в прошлое уже вносит изменение в него, обеспечивая другое будущее.

- То есть своим перемещением мы как бы открыли новую ветвь событий?

- Так и есть душа моя, так и есть. Но об этом знаем только мы. Вроде как сторонние наблюдатели, но никак ни те, кто находится внутри всей этой системы. Как ни странно, приживаясь, мы тоже становимся частью этой системы и перестаём быть наблюдателями. Это становление, очень сложная часть нашего бытия.

- Так мой супруг, лорд Майерс жив или нет?

- В письмах, что получила твоя бабушка от тебя же, он значится без вести пропавшим.

- Если я ей писала, то где я та, что писала? Осталась в другой параллели?

- Осталась, давай спать.

- А Георг?

- Георг, сполна познает боль утраты как своих «сокровищ», так и тебя лично. Ты будешь значиться в списках без вести пропавших людей, а он будет искать, не находя покоя, будет узнавать от врача в женской консультации предположительный день появления своего ребёнка на свет и вновь будет искать, делая запросы во всевозможные инстанции. Но это не должно тебя волновать, так как выбора, думаю, у нас не было. Принеся в дом то, что ты нашла в «объективе» Георг уже на тот момент подставил тебя под удар судьбы, наверное, сейчас уже сильно жалея об этом.

***

Весь последующий месяц мы отдались в полной мере деревенской жизни начала девятнадцатого столетия.

Что же касалось меня, то рано просыпаясь и любуясь из окна комнаты на открывающийся вид нашего практически уже убранного поля и сада, наконец осознавала произошедшее со мной.

Оно приходило словно толчками, ясными, как солнечные лучи. Раз! И в этот момент я здесь и сейчас. Будто проснулась. Но я и не спала. Просто яснее стала видеть и понимать действительность именно в эту долю секунды.

Возрождение.

Это были короткие моменты. Именно в эти минуты я была предоставлена сама себе. Наблюдая за крестьянами, которые уже заканчивали убирать остатки урожая картофеля и других овощей я могла уже различать их, вспоминая имена.

И вновь!

Осознание. Вот она я и мир вокруг.

А далее я спешила в душевую комнату, что располагалась возле кухни. И совсем по-новому уже смотрела на лестницу, подмечая всевозможные мелочи.

Приводила себя в порядок, рассматривая в зеркало, будто незнакомку. Черты лица стали острее, взгляд… изменился.

Жданка помогала мне как могла, боясь сказать что-нибудь не так. Девчушка лет десяти была в статусе крепостной, но, наверное, не осознавала ещё всего ужаса своего положения. А, возможно, просто не понимала, что может быть и по-другому.

Тёплая вода лилась из бочки, закреплённой под потолком, она была всегда тёплой потому как её расход восполнялся из большого чана, закреплённого над печью. Брусок мыла с изображением герба города, где его изготовили, благоухал запахом ромашки. Даша просила быть с ним экономней.

Глава IX

Мой сегодняшний путь на самое верхнее и нежилое помещение в доме деревенской усадьбы Соколинских был совершенно несравним с тем, который я проделывала, отчаявшись найти спасение, месяц назад Тогда, в двадцать первом веке.

Ступенями неокрашенных лестниц, их скрипом затрагивая самое потаённое в душе, проносятся видения прошлого. Поток времени оставил детали воспоминаний, тихо шепчущих свои таинственные истории:

«Ах, эти домашние театры конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века. Они имели своей целью занять невинным и самым весёлым образом общество и участвующих, вовсе не претендуя на искусство. Ведь на сцене можно было позволить себе всё что угодно, в том числе и яркое проявление эмоций».

Дамам и господам было откровенно скучно в деревне, и театр стал ещё одной возможностью разбавить серые и однообразные будни. Этот невинный флирт и буря страстей во время представления; нам верно не понять людей прошлого. Но тем не менее к премьере домашнего спектакля готовились чуть ли с Нового года. Выбирали произведения и распределяли роли, а главное, отшивали костюмы. И это сейчас меня интересовало больше всего.

Я смотрела в зале домашнего театра княгини Соколинской на мраморного мальчика, согретого лучами осеннего солнца, проникающими через окно со снятыми портьерами. Ангел мне отчего-то очень приветливо сегодня улыбался, и я совершенно не понимала той истерики, что приключилась со мной месяц назад.

«-…и вовсе не мёртвые у него глаза, а очень даже выразительные, мы обязательно заберём его с собой, и ту решётку возле камина в форме раскрытого, большого хвоста павлина и главную люстру в гостиной».

Основное, что тревожило меня на сегодняшний день это насущные проблемы нашего с Дашей небольшого семейства, а ещё люди, за которых мы были в ответе.

Крепостные.

Господи, могла ли я подумать, как изначально мне будет очень сложно стать хозяйкой для них и смотреть из-за стыда за своё барское положение Сергею Фомичу, мудрому и пожилому мужчине, в глаза. Проживший несладкую жизнь, служивший бабушке Алекс верой и правдою, не раз поротый ею за провинности, он склонил предо мною голову в первое же утро. Я улавливала встревоженный шёпот его губ:

- Миледи, - а после его глаза с надеждой смотрели на дорогие золотые изделия, что не успела я снять с себя в первый день после перемещения.

***

- Заедем во Владимир, обменяем хотя бы один наполеондор, что равен сорока французским золотым франкам?

Советовалась со мной Дарья. И в то же время будто спрашивала разрешения, а далее понимая, что ситуация неловкая, замедлив тему разговора, продолжала:

- Хотела сразу на Муромский тракт выйти, но лучше задержаться на день в пути, нежели затем оставлять хозяйство и вновь ехать в Москву или во Владимир.

- Я поддержу тебя в любом твоём решении, Дашенька. Через месяц холода придут. Не солить же нам эти золотые. Нам нужно успеть обустроить дом в Муроме и спрятать весь урожай в тёплые подвалы. А ещё разместить бурёнку и несушек как-то. Я даже не представляю возможно ли это сделать в большом городе.

Всё это всплывало в памяти, когда я поднималась по круговым ступеням, что были выложены будто веером.

«-…какая старина, что за умелец делал эту лестницу»?

В пустующих чердачных просторах, где позабытые вещи пылятся на старых стеллажах годами, мерцает неуловимое свечение забытых событий. Пыльные периодические издания, старые книги и брошенные за ненадобностью вещи втайне хранят свои истории. Душа болела и мысли не давали до конца забыться. Буквально всё, хотелось сохранить в первозданном виде, и прежде всего очень было жалко усадьбу и деревеньку.

Доносившиеся звуки с улицы в который раз мне говорили о том, что погрузка идёт полным ходом. Бартером, услуга за услугу, были починены в ближайшем соседнем хозяйстве две телеги и упряжь. За эту работу мы рассчитались мёдом диких пчёл, который дед Прокопий качал в начале лета и вспашкой на зиму части чужого поля купленными рабочими лошадками — тяжеловесами. Запас серебра, что Даша выручила за свои украшения после своего перемещения из двадцать первого века, подходил к концу.

Я оттащила в сторону детскую люльку, в которой вероятно не одно поколение князей Соколинских пестовало своих новорождённых деток и наконец-то сдёрнула старое пыльное покрывало с хлама, что явно застоялся на удалении. Мечтая увидеть сундуки, наполненные не выношенными театральными костюмами, я замерла в нерешительности.

Потому что уже видела эту картину!

Дыхание остановилось.

Как же так?

- Оленька…

Послышался вкрадчивый голос Георга. Он доносился будто сквозь века. Ногти вонзились в ладони. Я с усилием сжимала кулаки. Хотелось, птицей взвиться и, став маленьким, юрким соколом спрятаться в привычном, большом мегаполисе в будущем, забиться в щели людских гнёзд-квартир в высотках.

Не знать соседей не выходить на улицы, общаясь с миром только через социальные сети и приложения в гаджете. Пространство вокруг пошло рябью.

«- так устроено, что ты уже не сможешь вернуться в ту точку, из которой, ушла, она будет другой, ты затеряешься в параллелях, возможно, мы не встретимся более…».

Глава X

В тишине осеннего леса, пожелтевшие листья медленно и как-то по-особенному нежно падали на землю. Создавая ковёр из влажной, золотистой и багровой листвы, они будто выполняли неизбежное, предначертанное свыше: природа в единении с осенью готовилась ко сну. Солнце, как уже сейчас оно было желанно!

По мере того как дни всё сильнее становились короче, и утренняя прохлада ощущалась более сильно, лес начинал терять свой золотой оттенок. Небо, кажется, всё чаще становилось серым и тусклым, словно подстраиваясь под общее настроение. По мере того как осенний ветер шептал свои печальные песни, леса постепенно лишались роскошного золотого убранства.

Проглядывая сквозь остатки листвы на деревьях, чернота оголённых ветвей становилась всё более заметной. Казалось, будто природа, находясь в процессе преображения, старалась спрятать свою красоту, чтобы вызвать отклик и понимание у тех, кто находился с ней в постоянном взаимодействии. Она хотела передать своё состояние всему человечеству, чтобы оно тоже могло почувствовать находящуюся в ней тоску и тленность.

И только молодая поросль маленькой дубовой рощицы, что, народившись около пяти лет назад на холме и старательно тянувшись к солнцу, была до сих пор покрыта золотыми красками осени – остатками её благородной красоты.

Он оставался не замеченным уже большое множество раз.

Благородный, государственный советник и просто уверенный и успешный во всем мужчина - Ахшарумов Сергей Дмитриевич, именно таким он себя видел в зеркало ежедневно. Как бродяга, подглядывающий за своими соседями, скитающийся под предлогом целительных длительных прогулок по лесу. Таким он себя осознавал сейчас.

Он прекрасно отдавал себе отчёт, что подглядывает. Но старательно пытался скрыть этот факт от всех окружающих. Со стороны казалось, что богатый барин, достигнув конца своих угодий, собирается возвращаться в усадьбу. Вернее, ему очень хотелось, чтобы так казалось. И к концу своего путешествия он и сам в то будто верил.

Пёс дорогой английской породы, которого он приобрёл ещё щенком, и отдал за него чуть ли не полдеревеньки крепостных крестьян, умно заглядывал в глаза, ожидая команды. Как же хотелось ему домой, да на лежанку, ближе к тёплому камину.

Курлыканье уток, совсем уже собравшихся на юг, пробудили уснувшую было тоску по тем чувствам, что неосознанно нахлынули, когда он увидал летом женскую фигурку в полях. Княжна. Дарья Алексеевна Соколинская.

Удивил её взгляд. Она будто и не знала его. Нет. Не то чтобы не узнавала преднамеренно, просто не знала или её память, перечеркнув всё, что было до её уединения в монастыре решила не выносить это на поверхность сознания. Но как же так? А ведь они были представлены друг другу когда-то. До того, конечно, как свет потрясла история этой семьи.

Молоденькая дебютантка в белом на балу у графини де- Бальмен, Марии Антоновны и её супруга.

Пухленькая и совсем невысокая, оттого будто совсем ещё ребёнок. И только взор…, привыкший ко всеобщему восхищению и манеры. Папенька – князь и бабушка рядом. Неродная, но так ли это важно было, если только в одном взгляде этих особ было огромное множество пренебрежения ко всему окружающему. Они будто как фасадом огромной стены были отгорожены от всего мира статусом своего благородного происхождения.

Он тогда не посмел и приблизиться. Только на прогулке по южному берегу Невы, в летнем царском саду, склонив голову, после ловил взгляд необычно пытливых серых глаз девушки.

А ныне, ирония заполнила сознание. Какие перемены.

Ныне он привык к завлекающим взглядам. Томным и обещающим, зовущим и манящим. А ещё требовательным. Такими на него смотрят матушки дебютанток, показывающие всему свету свои юные очарования. Их много, и они уже вовсе не запоминаются эти взгляды и улыбки.

В душе же поселилась навеки усталость от мысли, что надо…

А вернее, негоже...

Так, долго ходить вдовцом.

Он отвык от безразличия к себе со стороны дам. А уж от спокойного пренебрежения тем более.

Обоз.

Он словно вместе с косяком птиц, отправлялся в иные, очень дальние страны. Удивили накрепко, заколоченные тяжёлыми досками все ставни усадьбы. Крестьянские дома также были основательно заперты. А совсем ветхие разобраны. Люди собирались в путь. Приходило понимание, что семья уезжала, видимо, навсегда.

На широкое крыльцо усадьбы, что поддерживало несколько колонн с балконом посередине, помогли выйти статной даме в зрелом возрасте. Княгиня Александра Васильевна Соколинская. Потеряв всё, униженная и высмеянная высшим светом, отлучённая от двора, она вдруг, спустя годы, обрела то, что ни купишь за все деньги мира – чистую и искреннюю любовь своих внучек.

Дарья Алексеевна, отказавшись от пострига, вернулась, отчего-то из монастыря, к не совсем родной, и не очень любимой когда-то бабушке. Оттого ли что не могла бросить её одну на нищенское выживание в глухой деревне, а возможно, оттого что просто монастырь затребовал слишком большую мзду за свои услуги. Но люди, они всегда в таких поступках видят, что-то светлое.

«-Так было угодно Господу», - шептали на воскресных службах в местной церквушке обыватели им вслед, а после верили сами себе и восхищались самоотверженности молодой княжны.

А совсем ещё молоденькая Ольга Андреевна, в супружестве леди Майерс, придерживая одной ручкой, еле наметившийся признак своего деликатного положения, другой вела бабушку к видавшему и другие, лучшие времена, старому, не по моде устроенному экипажу.

Глава XI

- Прогуляемся пешим шагом, кузина, Дарья Алексеевна?

Лёгкая ирония в необычной зелени её глаз.

- Прогуляемся миледи, отчего же нет?

- Вот и парк будто специально для этого разбит, он простирается до самого нашего отеля, заметили?

- Правильно будет гостиничный двор, Ольга Андреевна.

- Хорошо.

Не спеша, направилась по аллее, щурясь от осеннего солнышка. С каждым шагом мне становилось легче. Тошнота отступала и казалось, что на самом деле это и есть все проблемы, которые неотступно следуют за нами уже долгое время. Жакет с длинным рукавом, отороченный тёплым мехом стриженой чёрной норки, хорошо согревал спину. Тот, же реанимированный нами с Дашей, мех был пущен по краю шляпки и воротника жакета.

- Сергей Фомич сопроводите нас, пожалуйста. Ольге Андреевне сейчас лучше пешком пройтись.

Бывший наш крепостной, а ныне вольнонаёмный мужчина и оттого уверенный в себе и спокойный за будущее своих внуков, уже привыкший к уважительному обращению; не спеша, вышагивал за нами на небольшом отдалении. Казалось, мы все были отстранёнными и будто ещё в своём имении на «аглицкий манер» как поговаривали в округе; погруженные в думы только о переезде.

Но именно в этот момент нашему приказчику удалось приметить следящего за нами казака, немолодого и весьма неприметно одетого, коего он встречал на постоялом дворе в первую ночь нашего путешествия и видывал в пути верхом. Казак старательно смешивался с прохожими, что сновали от рыночной площади к гостинице и жилым домам. Не выделяясь, однако он следовал за нами уже долгий промежуток времени.

Сергей Фомич, наблюдая за ситуацией, иногда останавливаясь, чтобы поправить голенище старенького, но начищенного до блеска сапога, или, закинув голову, сверял по солнцу время, не показывая вида, сращивал всё в своей голове.

А далее не желая моего беспокойства он спустя полчаса после нашей прогулки по парку, тихонько докладывал Даше о своих подозрениях.

- Служивых нужно нанять, ваше сиятельство, до самого Мурома. Его точно заслали, он следует за нами от самого нашего имения. Выведывает и высматривает всё. Добра везём немало, весь урожай почитай сложен в подводах, и с приездом леди из Лондона положение наше улучшилось, это заметно со стороны.

Его взгляд остановился на украшениях княжны.

Отметив это, Даша совсем не чувствовала себя неловко. Она расценивала эти моменты как униформу и защиту от общества. Пока ещё совсем незнакомого.

- Вы правы. Присмотритесь, при здешних монастырях, Сергей Фомич, нет ли кого из бывших раненных. Обычно выхаживают монахини таких, если их семьи далеко проживают; иногда совсем одинокие и неженатые поступают служивые после сражений, присмотритесь. Я слышала, в Абхазии были волнения, их Турция поддерживала в этом. Главное, чтобы не было пристрастия к горячительным напиткам. Это нужно у матушки настоятельницы узнать. А если служивые семейные, и того лучше. Я думала об этом. Вот и бурёнку оставили с пастухом в пригороде Владимира, беспокойно мне. Плату за службу на полгода вперёд обговорим отдельно каждому, кого наймём, но сразу. За это пусть не беспокоятся. В Муроме также нужен будет догляд за домом, одного Шороха будет недостаточно. Спасибо вам. Оленьке и бабушке пока не рассказывайте, я сама.

Я же в то время убедившись, что бабушка таки заснула в кресле, ожидая нашего прихода, переговорила со Жданкой и её матушкой. Переодевшись в более лёгкое платье, прибрала слегка отросшие волосы в причёску под домашний, более скромный чепец тёмного цвета. Женские причёски начала девятнадцатого века делались на довольно короткие небрежно завитые волосы. Изящный чепец нам макушке дополнял всю эту картину.

Ожидая ювелирных дел мастера, я всё продумывала наши дальнейшие действия, не желая быть Даше в ежедневную заботу. Хотелось самой вершить свою судьбу, а не плыть по течению. Хотела самостоятельности для вдовы из Лондона.

Что-то тревожно ускользало в сознании. Мысленно осуждала себя за покорность Георгу. Эти воспоминания дали толчок другим: и неуютные подозрения крепли и мешали своим настойчивым шёпотом. Разглядывая в зеркало свой образ, остановившись взглядом на рубинах в кулоне, я вдруг осознала нечто важное:

- Даша, - говорила осторожно, присев рядом с ней на диван.

- Выслушай меня, мне будто чудится, но такое уже было. Чужой взгляд, словно спину прожигает.

- С какого времени, Оленька?

- Перед самым нашим отъездом началось. А может, и раньше, может, с того времени, как мы ассигнации нашли, и ты мне про соседей наших рассказывала.

- Вот оно что. Ты не молчи никогда, хорошо? Рассказывай мне всё. Твоя интуиция нам в помощь будет большую. Так, всегда было. Мы солдат наймём на службу на полгода, вот и приказчик мне сказал, что подозрения у него есть, что за нами догляд установлен. Не переживай, а бабушке и всем остальным не говори пока ничего. Нам бы только понять, кто его заслал, нужно убедиться, что нецарских это рук дело. Хотя, что в том такого, что мы едем обратно в место своей ссылки? Долги все уплачены и мы, собрав урожай, возвращаемся в своё далеко уже не княжеское имение.

***

Он сразу всё про нас понял - оценщик «без содержания». Так, их называли при дворе. И вправду, к чему ему оно, содержание, если у него и так дела в полном ажуре. Об этом говорило всё в нём, и прежде всего взгляд. Цепкий, не отпускающий. Проницательный, будто раскрывающий тайны. Он словно был отражением его души и нёс в себе глубокий элемент осознанного предчувствия; он казалось, тихо рассказывал, что всё знает о нашем странном положении: