Когда я открыл глаза, под щекой заныло от холода – будто я пролежал на этом сером бетоне вечность. Резко приподнялся, и взгляд наткнулся на рыжеволосую девушку: ее пальцы впились в чужую куртку, а губы беззвучно шевелились, словно твердили заклинание. Нас было тринадцать. Парень в клетчатой рубашке методично бил кулаком в дверь, каждый удар отдавался в моих ребрах. Кто-то сзади истерично хихикал.
Комната дышала стерильным ужасом. Потолок растворялся в темноте, а белые лампы слепили, как прожекторы в зоне отчуждения. На стене напротив висел черный экран – матовый, безрадостный, но почему-то я не мог оторвать от него взгляд. Казалось, за этой поверхностью что-то шевелится. Где-то за стенами навязчиво тикало – не механические часы, а скорее… капли? Или счетчик?
На столе в центре, отполированном до хирургического блеска, лежал планшет с треснутым экраном. В паутине стекла с трудом читалась надпись: SYSTEM BOOTING… 47%. А на своем запястье я заметил браслет. Никакого дисплея, лишь кнопка на боковой части, пульсирующая в такт тиканью. Такие браслеты были на всех присутствующих.
Алекс прислонился к стене, стараясь дышать ровно. Холодный бетон цеплялся за ткань рубашки, будто пытался удержать на месте. Он медленно переводил взгляд с одного человека на другого, собирая пазл из деталей.
Рыжая. Ее косички были переплетены с черными шнурками – такие же, что висели сейчас на ее кроссовках, завязанные сложным морским узлом. На сгибе левой руки синел шрам, напоминающий след от наручников. Она щелкала зажигалкой у виска, и каждый щелчок совпадал с тиканьем таймера. Тик – пламя отражалось в ее зрачках, суженных как у хищницы. Так – запах бензина смешивался с ароматом лаванды от ее волос. Алекс почувствовал, как мурашки побежали по спине: ритм щелчков повторял его собственный пульс.
Клетчатая рубаха. Парень в рваной рубашке цвета выгоревшей крови. Каждый удар кулаком в дверь обнажал татуировку на предплечье – дату «19.06.25». Алекс машинально коснулся своего браслета – сегодня было именно это число. Но при ближайшем рассмотрении, цифры на татуировке двигались, как на электронных часах. Когда Рубаха повернулся, Алекс увидел, что из-под воротника стекает капля пота, оставляя на коже след… голубого оттенка.
Фиолетовые стекла. Тощий паренек в очках с затемненными линзами грыз ноготь, оставляя на губах кровавые подтеки. Его пальцы были унизаны кольцами из спаянных скрепок – словно миниатюрные капканы. Когда Фиолетовые стекла резко повернул голову, Алекс поймал красноватый отблеск в линзах.
Спортсменка со смарт-браслетом. Высокая блондинка в легинсах делала выпады, не обращая внимания на окружение. На лодыжке – электронный браслет с треснутым экраном, однако Алекс видел, как на нем быстро сменялись цифры сжигаемых калорий. Лицо девушки показалось Алексу знакомым, словно он видел ее когда-то прежде. Спортсменка внезапно замерла и подняла глаза, словно заметила его взгляд. Алекс поспешил переключить внимание на кого-то другого.
Зеркальные близнецы. Девушка и парень. Они сидели спиной к спине, как часовые. Одинаковые куртки, одинаковые родинки над губой. Но волосы у девушки были выкрашены в пепельный цвет, а у ее брата они были темно-русыми. Левая рука девушки дрожала, а парень сжимал кулак так, что ногти впивались в ладонь.
Готическая Лолита. Девушка в платье с кружевными оборками и металлическими шипами рисовала помадой на стене. Каждый мазок оставлял надпись «ЛЮСИ», которую она тут же зачеркивала. На руке у нее был наклеен пластырем с детским рисунком зайца. Она что-то бормотала себе под нос и нервно поглядывала на девочку, стоящую рядом.
Малышка. Девочка лет двенадцати в коротком желтом платье. Она сидела, обняв плюшевого зайца, чья пустая глазница была зашита красными нитками. «Ты тоже их видишь?» – вдруг спросила она, указывая на угол, где никого не было. Ее браслет сиял безупречным белым, будто только что с конвейера. Алекс неуверенно покачал головой, в ответ на ее слова, и Малышка добавила: «Они сказали… последний выживший выйдет».
Безумный ученый. Парень в очках и застиранном лабораторном халате, надетом поверх пижамы с енотами, чьи глаза то ли от времени, то ли от многочисленных стирок выцвели до бледно-голубого. Его пальцы, покрытые шелушащейся кожей, выводили на пыльном полу уравнения маленьким кусочком мела. Он что-то бормотал себе под нос, раз за разом стирая ладонью цифры и заменяя их на новые. На его браслете пульсировал зеленый свет, синхронно с губами, повторявшими: «Погрешность 0.8%».
Тень в капюшоне. Сгорбленный парень с лицом, наполовину скрытым капюшоном, из-под которого выбивались пряди светлых волос. Под капюшоном мелькали наушники с оборванным проводом. На пальцах – шрамы от ожогов. Он неторопливо перемещался вдоль стен, прижимая ладонь к бетонной поверхности, словно пытаясь услышать их.
Золотая Змея. Парень с зализанными назад волосами тоже щелкал зажигалкой. Пламя от нее отбрасывало зеленые блики. Расстегнутая рубашка, на мизинце – кольцо с гравировкой «СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ», а на шее – золотая цепь похожая на змею, кусающую собственный хвост. Алекс поймал его взгляд: холодный, оценивающий, как у аукциониста.
Кожаная куртка. Мужчина лет тридцати пялился в потолок, куря пустую трубку. По внешнему виду он был самым старшим из присутствующих. На его кожаной куртке красовалась нашивка «08.08.08».
Серый искусственный свет, пробивавшийся из-под двери, выдавал утро раньше, чем я открыл глаза. Сон был беспокойным, прерывистым, как будто мозг отказывался отключаться в этом бетонном гробу, постоянно сканируя угрозы: тиканье за стеной, превратившееся в навязчивый метроном; холодок от слов Новикова о валюте; и этот бездонный, слишком взрослый взгляд Ульяны, устремленный в пустоту над дверью. Я встал с жесткой койки, тело ныло, но хуже была пустота в желудке – гулкая, настойчивая. Спасибо хоть за душ и туалет в комнате. Ледяные струи воды ненадолго прогнали оцепенение, но не голод. Он только обострился, напоминая, что базовые потребности здесь тоже под контролем Системы.
Коридор был пуст и тих, освещен все теми же тусклыми, немигающими лампами. Только тиканье, вечное тиканье, вибрировало в костях. Дверь на кухню оказалась не заперта. Внутри меня встретил запах… ничего. Ни кофе, ни еды. Только холодный металл, бетонная пыль и слабый химический оттенок чистящих средств, не скрывавший стерильности отчаяния. Помещение было маленьким, утилитарным: пара столов, скамьи, раковина с одним краном (вода из него текла чистая, но безвкусная, как дистиллированная тоска) и… она. Сенсорная панель, вмонтированная в стену рядом с небольшим металлическим шкафчиком, похожим на лифтовую шахту. Ее экран мягко светился нейтральным голубым.
Я подошел. Интерфейс был простым, как насмешка: список категорий – «Основные продукты», «Напитки», «Предметы гигиены», «Медикаменты», «Прочее». В каждой – подкатегории с изображениями хлеба, фруктов, воды в бутылках, мыла, бинтов… Роскошь обычного мира, упакованная в пиксели. Но под каждым изображением – цифра. Стоимость: 3 балла. Стоимость: 1 балл. Стоимость: 5 баллов. Я машинально взглянул на свой браслет. 007. Пульс: 68. Температура: 36.6. БАЛЛЫ: 0. Ноль. Пустота. То же самое отражалось на лицах, появившихся в дверях: Лики, ее рыжие волосы растрепаны, но взгляд острый, голодный; Кирилла, уже что-то бормочущего себе под нос, вероятно, высчитывающего калорийность виртуального меню; Аси, пытавшейся размять затекшие мышцы в тесноте.
– Красивая картинка, – хрипло проговорил Марк, протиснувшись вперед. – А жрать что будем? Воздух экономить? Он ткнул пальцем в панель, потом в металлический шкафчик. – Это что, типа кухонный лифт? Может, там хоть крошки завалялись? Без особой надежды он дернул ручку небольшой сервисной дверцы внизу шкафа.
Она открылась с легким шипением пневматики. И мы замерли.
Внутри, на идеально чистом поддоне, лежали пять одинаковых упаковок. Не пайки космонавтов, а что-то простое, земное: пять кусков темного хлеба, пять треугольничков плавленого сыра, пять сосисок. Ровно пять. Над ними, прикрепленная к внутренней стенке, белела сложенная бумажка. Марк, не задумываясь, выхватил записку и развернул.
– Что там? – нетерпеливо спросила Лика, ее браслет показал скачок пульса.
Марк прочитал вслух, его голос, обычно такой грубый, на мгновение стал просто плоским, лишенным эмоций:
«ИСПЫТАНИЕ №1: РАСПРЕДЕЛЕНИЕ.
Ресурсы ограничены. Обеспечьте группу.
Распределите имеющиеся порции (5 шт.) между участниками (13 чел.).
Решение должно быть принято единогласно в течение 30 минут.
Успех: +5 баллов каждому участнику.
Неудача: Изъятие ресурсов. Кухня блокируется на 24 часа. –3 балла каждому.
Время начала: Сейчас».
Тишина на кухне стала густой, тяжелой, как сироп. Пять порций. Тринадцать голодных ртов. И тридцать минут на то, чтобы решить, кто сегодня останется без крошки во рту. Агата не заставила себя ждать. «Тяжелый день» начался. И первым уроком был голод.
Тишина после оглашения инструкции повисла плотным, колючим одеялом. Пять аккуратных упаковок на поддоне вдруг показались не едой, а разорванной гранатой с выдернутой чекой. Тридцать минут. Тринадцать человек. Пять порций. Математика абсурда.
Первым нарушил молчание Кирилл. Он прищурился, его взгляд скользнул по кусочкам хлеба, сыру и сосискам, затем метнулся к цифрам на браслете, будто сверяя внутренние расчеты. Голос его звучал сухо, аналитично, пытаясь навести мост над пропастью эмоций:
– Пять черных ломтей хлеба – 60 ккал каждый. Пять сосисок – по 96. Пять сырных треугольников – 76. «232 на порцию. Смехотворно». Глаз дергается, когда умножаю на пять: 1160 ккал на всех. Тринадцать ртов. Даже если раздать поровну – по 89 ккал на человека. Меньше, чем в блокадном пайке. – Кирилл закончил фразу, и его голос, обычно такой уверенный в цифрах, дрогнул. Он снял очки, протер линзы краем лабораторного халата, будто пытаясь стереть невыносимую реальность. – Физиологически – выживем. Но морально… Это пытка. Расчетная.
– Еще вопрос на какой период нам предоставлена эта еда, – задумчиво произнес Алекс, его голос прозвучал неожиданно громко в натянутой тишине после слов Кирилла. Все взгляды резко переключились на него. – Если это просто завтрак, то… да, скудно, но не катастрофа. Но если это последняя «бесплатная» еда, и баллы мы не заработаем сегодня… – Он не договорил, но смысл был ясен: тогда 89 ккал станут началом долгого спуска в голодное безумие.
Кирилл резко поднял голову, будто его ударило током. Цифры снова замелькали в его глазах.
– Верно! Временной фактор! – Он почти вырвал мелок из кармана халата, но бумаги не было, и он начал быстро писать формулы прямо на металлической поверхности кухонного лифта. Белые штрихи резко выделялись на сером. – Предположим, это суточная норма… Нет, абсурд! Минимум 1200 ккал… Но если это только завтрак, то… – Он замер, мелок застыл в воздухе. – Тогда нам обещают обед? Ужин? Или это тест на доверие к Системе, которая… – Его голос дрогнул, – …которая может солгать?
Тишина в коридоре была густой, липкой, как невысохшая краска. Не настоящая тишина – ее разрывало вечное, проклятое тик-так за стенами, теперь звучащее громче, навязчивее, словно насмехаясь. Воздух, и без того тяжелый, пропитался запахами поражения: кисловатым потом страха, пылью от мела Кирилла, слабым, но едким духом дешевого сыра, осевшим на пальцах и в горле.
Алекс прислонился к ледяному бетону возле своей двери 007, пытаясь проглотить ком горечи и злости. На запястье мертвенным зеленым светилось: БАЛЛЫ: 5. Мера горючести. Пять баллов за унижение. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь. Взгляд его упал на Марка, стоявшего напротив у комнаты 003. Тот, прислонившись лбом к косяку, методично бил кулаком по стене. Тук. Тук. Тук. Глухой, ритмичный, злой. Каждый удар отдавался в висках Алекса. На сгибе окровавленной руки Марка прыгали сухожилия. Он не ругался. Молчал. И это было страшнее крика.
Из комнаты 005/006 доносился приглушенный шепот и всхлипы. Яна. Ваня что-то тихо бормотал в ответ, голос дрожал. Алекс видел их тени за матовым стеклом – два сбившихся в кучку силуэта против невидимого врага.
Рыжие косички мелькнули у входа в кухню. Лика вышла, ведя за руку Асю. Спортсменка была бледна, ее обычно прямая осанка сломана. Она сжимала и разжимала пальцы свободной руки, будто отрабатывая удар по невидимому противнику. Фитнес-браслет на лодыжке показывал Пульс: 110.
«Все нормально?» – прошептал Алекс, отталкиваясь от стены.
Лика лишь покачала головой, ее глаза были огромными и темными в тусклом свете. «Она… она чувствует себя виноватой. За Марка. За драку». Ася отвернулась, ее челюсть напряглась. «Я просто… не могла позволить ему все испортить», – выдохнула она, не глядя ни на кого.
«Никто не позволил», – тихо сказал Алекс, но слова повисли в воздухе пустой формальностью.
Из главной комнаты донесся тонкий, монотонный шепот. Ульяна 013. Она сидела в углу, спиной ко всем, обхватив колени. Коська с его зашитой глазницей был прижат к уху. «Тихо, тихо, Коська… не бойся… они ушли… пока ушли…» – бормотала она. Потом вдруг замолчала, резко подняв голову. Ее широкие, слишком взрослые глаза уставились в пустоту над дверью Новикова. «Они… замолчали. Почему?» Ее браслет 013 тускло пульсировал белым, но Алекс поймал мимолетную красную вспышку, как предупреждение.
Кирилл стоял у стены напротив кухни. На сером бетоне белели свежие меловые формулы. Он бормотал, водя дрожащим пальцем по цифрам: «…калорийность недостаточна для поддержания когнитивных функций… вероятность гипогликемии в течение 2-3 часов… коэффициент выживаемости при нулевом поступлении калорий…» Его голос был сухим, но в нем звенела тонкая струна паники. Он снял очки, протер линзы грязным рукавом халата, снова надел. Увидел Алекса. «Волков. Мы… мы должны получить обед. Иначе деградация неизбежна. Расчетная точка невозврата – 17:30 по местному… если оно здесь есть». Он ткнул пальцем в одно из уравнений, как будто оно было виновато.
Из комнаты 009 выпорхнула Сола. Ее готический макияж слегка поплыл, но она держалась с прежним преувеличенным равнодушием. «Ну что, господа, поделили последние крохи? Какая трогательная сцена единения в беде!» – ее голос звучал слишком громко, слишком высоко. Она прошла мимо, не глядя ни на кого, направляясь к главной комнате. Но когда ее взгляд скользнул по меловым формулам Кирилла, Алекс увидел в нем не насмешку, а настоящий страх. Это был страх понимания. Она не просто видела каракули – она читала их. И прочитанное повергло ее в ужас.
Алекс едва успел зафиксировать это преображение. Уже в следующее мгновение маска презрительной легкости вернулась на место. Сола фыркнула, махнула рукой в сторону формул, будто отгоняя назойливую муху: «Цифры, цифры… Скукотища смертная!» Но этот жест был уже запоздалым, слишком резким. Она почти побежала в сторону главной комнаты, ее черные ботинки на толстой платформе гулко стучали по бетону, выбивая нервный, сбивчивый ритм. Алекс смотрел ей вслед. Поддельная легкость Солы теперь казалась ему не просто защитой, а частью какой-то другой, скрытой игры. Она знала. Она понимала язык отчаяния, начертанный мелом на стене. И это знание ее напугало до глубины души.
Матвей появился из тени у дальнего конца коридора, как всегда, неспешно. Щелчок зажигалки. Зеленый блик пламени скользнул по его холодным глазам, по надписи на кольце. Он обвел взглядом сцену: Марка, бьющего в стену; бледных Лику и Асю; шепчущую Ульяну; бормочущего Кирилла; нервную Солу. Уголок его рта дернулся в подобии улыбки. «Банкет удался, судя по лицам? – произнес он с ледяной вежливостью. – Осталось дождаться следующего задания».
Глеб съежился у стены. Его пальцы в кольцах судорожно перебирали друг друга. Темные стекла очков были устремлены не на людей, а на точку соединения стены и потолка. «Дрожит… – прошептал он так тихо, что Алекс едва расслышал. – Проводка… или труба… точка слабости…» Его дыхание участилось.
И тогда случилось это.
Сначала – едва уловимая вибрация в полу. Словно гигантский механизм где-то глубоко под ними вздохнул и замер. Даже вечное тик-так на мгновение стихло. Ульяна резко вжалась в угол, зажав уши. «Они кричат! Предупреждают!»
Сначала – едва уловимая вибрация в полу. Словно гигантский механизм где-то глубоко под ними вздохнул и замер. Даже вечное тик-так на мгновение стихло. Ульяна резко вжалась в угол, зажав уши. «Они кричат! Предупреждают!»
Тишина после обеда была тяжелее бетонных плит. Не настоящая тишина – ее рвали сопение Марка, тихий плач Яны, скрежет мела Кирилла о стол и вечное, проклятое тиканье за стенами. Но главным шумом было молчание. Молчание, насыщенное взглядами, скользившими по чужим браслетам, задерживаясь на ослепительных 20 у Солы, Глеба, Ульяны и чуть менее ярком 18 Марка. Слова Новикова – «отняты силой» – висели в воздухе, как ядовитый туман.
Алекс почувствовал, как усталость навалилась всей тяжестью бункера. Мышцы ныли от напряжения, в горле стоял ком – смесь адреналина, горечи от несправедливости системы и леденящей ярости. Он посмотрел на свой браслет: 007. БАЛЛЫ: 15.
Рядом стояла Лика. Ее лицо было бледным, рыжие волосы выбились из косичек. Она машинально терла палец – тот самый, который Артем диагностировал как воспаленный. Ее браслет показывал 15, как у большинства.
Лика вздрогнула, словно очнувшись. Быстро опустила руку, спрятав ее за спину.
– Да… да, пустяки. Просто… – Она оглядела расходящихся по комнатам людей. Ее взгляд задержался на Солe, которая, стараясь сохранить надменность, но явно дрожа, направлялась к своей комнате с 20 на браслете. На Глебе, который съежился еще больше, словно пытаясь стать невидимым за своими темными стеклами, его 20 светились обвинением. – Они специально… Посеяли это неравенство. Пятнадцать – это жизнь. Двадцать… – Она не договорила, но смысл был ясен. Двадцать – это привилегия. Или мишень.
Взгляд Лики скользнул к Марку, который мрачно наблюдал за Солой, его татуировка на шее дергалась, на миг превращаясь в «ЗАВИСТЬ 78%».
– Они знают, что делают, – глухо ответил Алекс. – Разделяй и властвуй. Самый старый трюк. Только ставки здесь… – Он посмотрел на Ульяну. Девочка сидела на полу, прижав Коську к лицу, ее глаза были огромными и полными страха. Ее браслет 013 светился ровным белым, но Алекс помнил ту красную вспышку и ее слова: «Один станет пеплом до рассвета». – …ставки – жизнь.
Ася подошла к ним, ее спортивная осанка была сломлена. Она сжимала и разжимала кулаки.
– Этот Щербаков… – она процедила сквозь зубы, глядя вслед Матвею, который неспешно удалялся, щелкая зажигалкой. Его браслет тоже показывал 15, но его холодные глаза оценивали тех, у кого было 18 и 20. – Он как стервятник. Учуял разницу. Пять баллов… – Она плюнула на пол. – Как будто эти пять баллов делают Солу или Глеба более особенными, чем мы. Чем ты, – она ткнула пальцем в грудь Алекса. – Чем Кирилл со своими формулами! Мы будто в каком-то идиотском рейтинге.
– Это и есть рейтинг, Ася, – тихо сказал Кирилл, неожиданно появившись рядом. Он нервно поправлял очки, его пальцы были в меловой пыли. На столе рядом он уже успел нацарапать несколько формул. – Система ранжирования по эффективности и… уникальности. – Он произнес последнее слово с явной горечью. – Мои расчеты по вентиляции… предотвращение кавитации насоса… Это не считается «уникальным». Это просто… логика. Но логика не уникальна. Не зрелищна. – Он ткнул пальцем в свой браслет с 15. – Эффективность группы повысилась на 45%, но мой вклад… не котируется.
– Зато Монро нарисовала ключик! – раздался грубый голос Марка. Он подошел вплотную, запах пота и металла витал вокруг него. Его взгляд, полный презрения и зависти, был устремлен на дверь комнаты 009, куда скрылась Сола. Его браслет показывал 18 – больше, чем у большинства, но меньше, чем у «фаворитов». – И получила свои пять с плюсом. За ключик. А я… – Он задрал рукав, показав татуировку-циферблат с датой 20.06.25. – Я предупредил. Я спас всех от фарша! А мне – три жалких балла! И этот… – он кивнул в сторону Новикова, который, прислонившись к стене в тени, курил трубку, – …этот дед даже пальцем не пошевелил, а баллов у него столько же, сколько у тебя, герой!
Алекс почувствовал, как ярость снова закипает в груди. Он сделал шаг навстречу Марку, блокируя его путь к Новикову.
– Хочешь его баллы? Или ее? – Алекс кивнул в сторону комнаты Солы. – Иди отними. Сила – твоя стихия, да? Система разрешила. – Его голос звучал опасно тихо, но каждое слово било точно в цель. – Только подумай, Марк. Кому это выгодно? Тебе? Или им? – Он ткнул пальцем в потолок, подразумевая камеры. – Они ждут, когда мы друг друга перегрызем. Когда печь раскалится от нашей злобы.
Марк замер. Его татуировка на шее замигала: «НЕ ВЕРЬ» –> «РИСК 65%» –> «НЕ ВЕРЬ». Он сжал кулаки, костяшки побелели, но шаг назад не сделал. В его глазах бушевала внутренняя буря – ярость, страх, понимание правоты слов Алекса.
– Заткнись, Волков, – прошипел он наконец, но уже без прежней агрессии. Скорее с отчаянием. – Просто… заткнись. – Он резко развернулся и зашагал к своей комнате 003, хлопнув дверью так, что эхо прокатилось по коридору.
Тишина снова сгустилась, теперь уже отягощенная этим взрывом и висящим в воздухе вопросом Марка: «Где справедливость?» Лика вздохнула, обхватив себя за плечи.
– Он… в чем-то прав. Новиков… – Она бросила быстрый, почти виноватый взгляд на фигуру в кожаной куртке. Дым от его трубки тонкой струйкой тянулся к вентиляционной решетке. Его 15 баллов за наблюдательство казались теперь самым ярким символом несправедливости системы. – Он знает больше всех. Но он… словно вне игры.