Лагерные байки

Мне повезло.

Моя первая смена… Обычно все сравнивают последующие со своей первой, и если она удалась, хотят повторить её атмосферу. Но я не хочу!

Тогда я впервые встал на отряд, мне было 19 лет. У меня был 4-й отряд, предпоследний. И с самого начала всё пошло не слава богу. В первый же день две волонтёрши заявили, что в предыдущих сменах они работали на износ, а их вожатый вообще «ничего не делал». Поэтому теперь я должен справляться сам, тем более раз прошёл школу вожатых, то должен понимать, как всё устроено. Мне было стыдно признаться, что в школе вожатых мы с другом просто играли и смеялись, мало что запомнив. Я согласился, тем более в одной из них было что-то… опасное. Это сложно объяснить, но есть тип женщин, которых лучше не трогать, и она явно из таких.

Игры на знакомство с 45 детьми, снежный танцевальный ком. Ха! Сейчас понимаю, что это бред — проводить снежный ком с таким количеством детей. Это рекорд, и в моей дальнейшей практике такого количества больше не было. Тогда мы выбрали лидера — бесшабашного паренька. (Интересно, что во всех моих отрядах ни разу лидером не становилась девушка, хотя в других отрядах такое случалось, видимо так везло.) Этот паренёк постоянно пытался меня довести: убегал, а я пытался его поймать. Детям это нравилось, ну ещё бы! И когда я сказал некоторым подождать возле столовой, они разбежались, стоило мне зайти. Ох, как я тогда разозлился! Но больше на себя. Я не понимал, что делать, и в отчаянии затопал ногами.

Старшая вожатая заметила этот неприглядный момент. Отвела меня в сторону и посоветовала быть спокойнее, не показывать, что нервничаю, и не бегать за детьми, а научиться «осуждающему взгляду». Я её услышал. Решил запоминать, что говорят дети, а потом обдумывать, слегка прищуривая глаза и не выражая эмоций, только лёгкая улыбка или удивление. Со стороны казалось, что я немного заторможен. Но это сработало! «Осуждающему взгляду» я научился позже, но на тот момент просто внимательно общался с детьми, стараясь быть участливым к их проблемам. И на пятый день всё нормализовалось. Дети перестали убегать, сами строились, потому что эмоций ярких я больше не показывал, а значит, неинтересно.

Тогда пригодилась моя подготовка в казачестве — я научил их строевой. За 7 секунд они собирались по команде. Чёрт, и это сработало! Они ходили колонной по двое, никто не выбегал за пределы. Тогда я не знал, что так делать не стоит, но дисциплина укрепилась.

К середине смены, к «экватору», у нас произошло переизбрание лидера за недобросовестное исполнение обязанностей. Выбрали друга бывшего лидера — парня богатырского телосложения. Пока я сказал детям переодеваться и собираться у выхода (нужно было идти на футбольное поле), сам отвлёкся, объясняя что-то ребёнку. И тут крик. Громкий, но сдавленный. Звук шёл из комнаты парней. Забежав, я увидел лежащего бывшего лидера, который держался за живот, а новый стоял над ним, в испуге округлив глаза.

Проверив пострадавшего, понял, что он не может встать. Вызвали медсестру, его увезли в больницу, а я поехал с ним. Оказалось, что ему пробили пресс — порвались мышцы от удара. Когда услышал это, будто отключился от реальности. Всё двигалось в тумане. «Мне конец», — думал я. — «Мне больше не быть ни учителем, ни вожатым!»

Вернувшись в лагерь, я пошёл выяснять ситуацию у детей. Они сразу выложили правду. После смены лидера новый заявил старому, что тот теперь его «шоха» и должен подчиняться. Бывший отказался — и получил ногой в живот.

Я слушал и не знал, как реагировать. Мысли метались от «Вы совсем охренели?» до «Как такое вообще возможно?!» Пошёл к воспитательнице. Взрослая женщина за тридцать, слегка полная, с длинными волосами, собранными в высокий хвост, она всегда модно одевалась. К счастью, она была на моей стороне, ободрила меня, объяснила, как писать объяснительную, и заверила, что бояться нечего — с родителями разберётся. И она договорилась! Никаких обвинений не было. Она обо всём позаботилась. Мне повезло. Шикарная женщина!

Дальше всё вернулось на круги своя. Мы участвовали в конкурсах, готовили номера. Это было ужасно — я тогда не умел и не знал, как их делать, но с горем пополам мы справлялись. И вот так наступил предпоследний день смены. Послезавтра всех уже отправляли домой. Всех воспитателей собирали во время тихого часа, и я остался на отряде. Тело не слушалось, все вроде сидели в своих комнатах. Я устроился в холле на пуфиках, и меня сморило. Проснулся от того, что дети намазали мне лицо зубной пастой. Спросонья подумал: пойду в вожатскую, что может случиться? И отключился на подушке.

Но тут ко мне забегает ребёнок и кричит: девочке плохо! Сорвавшись с места, я начал спускаться с лестницы — и у входа стояла девочка. Из её предплечья торчала кость, кровь капала на пол. Это мне потом объяснили, потому что даже сейчас, пытаясь вспомнить этот момент, я вижу ту темнокожую девочку, а в месте, где она показывает руку, у меня в памяти остаётся чёрное пятно. Видимо, было сильное потрясение.

К этому моменту уже пришла медсестра, забрала девочку, а у меня перед глазами наплыла та самая пелена. Впервые понял, что значит, когда люди говорят, но будто где-то далеко. Мысли были только одни: «Ну да, как иначе?», «Меня посадят?», «Теперь точно конец», «А как там в тюрьме сидели мои родственники, надо спросить, как теперь жить». И подобное. Начальник лагеря что-то кричала, в чём-то меня обвиняла, но я уже не помню. Кто-то из вожатых тоже спрашивал меня о чём-то, но я тогда, как заведённый, говорил только про тюрьму.

Из этого состояния меня снова вывела моя воспитательница. Я тогда впервые влюбился. Эта женщина сказала, что она договорилась: родители ничего против меня не имеют, и сам ребёнок вступился за меня. С девочкой каждый год происходят травмы, кости у неё слабые. Я долго не мог поверить, но когда она, сидя рядом, наконец достучалась до меня, у меня выступили слёзы. Мне повезло. Опять.

Доведя смену до конца, я думал, что никогда больше в лагерь ни ногой. Но ездил ещё восемь лет подряд. Таких эмоций нигде не испытывал, как тут. И было сильное желание стать умнее, сильнее и хитрее как она. Это и побуждало возвращаться. Спасибо, Марина Вячеславовна, мой ангел-хранитель!

Ты чего тут лежишь?

На второе лето работы в лагере меня поставили на детей 8-10 лет. Предпоследний отряд. В помощники мне дали волонтёрку — девушку, совершенно бесполезную. Часто срывалась на детей. На каждый поход в столовую, зарядку и любое мероприятие нужно было скандировать кричалки всем отрядом. Я дал им задание: на каждое событие придумывает своя комната. Всё было просто, но это были их идеи.

Волонтёрша часто пропадала, а когда присутствовала, лишь критиковала. Когда ребята предлагали что-то, она громко и с укором заявляла, что это «банально». Чёрт, конечно банально — это же дети! На тот момент я ещё не был уверен, что справлюсь с 40 детьми в одиночку, поэтому пытался аккуратно её вразумить. Не вышло. Пришлось действовать хитрее.

Когда она строила отряд, я направлял детей, подходил к каждому, звал в нашу «змейку», а потом шёл в конце и разговаривал с ребятами. Постоянно с разными. Больше слушал. А они хотели говорить — нужно было просто кивать и задавать наводящие вопросы. В итоге дети стали лояльны ко мне и совершенно неуправляемы в руках волонтёрши. Её срывы участились, и в конце концов старшая вожатая спросила, смогу ли я справляться один. Я испугался, но решил попробовать. К тому же воспитательница — мировая тётка — во всём помогала. В итоге девчонку отправили домой и мы справились. Это был важный этап: тогда я понял, что могу удержать контроль даже над таким большим отрядом.

Однажды, когда я остался один, шла подготовка к завершению смены. Я сильно вымотался на репетиции, вернулся в комнату и мгновенно вырубился. Комната находилась на втором этаже, дверь выходила в коридор с комнатами и лестницей. Воспитательница как-то советовала запирать дверь, потому что у нас был лунатик с одеялом. К сожалению, в тот момент я об этом забыл.

В тот день ночь давно вступила в свои права. Вдруг я слышу шуршание. Резко поднимаюсь — и вижу жуткую картину: перед моей кроватью стоит парень и трясёт одеялом впритык к моему лицу. Испугался? Это слабо сказано! Горло свело от страха, и, резко выдохнув, я со всей силы ударил ногой в центр одеяла. Паренёк кубарем покатился из комнаты прямо в сторону лестницы. Он в недоумении пытался выбраться из ткани, а когда вылезла голова, его глаза были пустыми и непонимающими, вдобавок его ослепил свет лампы на лестничной площадке.

Голова начала проясняться, и тут пришло осознание, что я натворил. Я вскочил, паника в голове: «Что делать?!», «Какого чёрта?!», «Блин, блин, блин!» И тут появилась первая, абсурдная, но идея.

Подошёл, потряс его за плечо, постарался сделать голос максимально спокойным и спросил:

— Ты чего тут лежишь?

— Не знаю… Я был там, потом… Я спал… — залепетал паренёк.

«О да», — подумал я с облегчением. — Давай в свою комнату, я тебя провожу. Ничего не болит?

Тот осмотрел себя, сказал, что всё в порядке. Я отправил его обратно, вернулся к себе — и с тех пор каждую ночь запирал вожатскую на ключ. Днём и особенно ночью.

Золотой мальчик

Работал я как-то в «Лебяжьем береге», прямо на море. Первый раз в жизни как воспитатель — красота, романтика. Но, как водится, романтику быстро затмила суровая реальность в лице одного... особенного ребёнка.

Мальчик. Бойкий, сильный, дзюдоист. Его фишка была в том, что любой конфликт с равным по силе он тут же компенсировал — находил того, кто слабее, и вымещал на нём всю свою ярость. Классика.

Я, конечно, пытался до него достучаться. И через личные беседы, и через родителей. Но этот товарищ был мастером токсичности. Помимо драк, у него была ещё одна особенность — ночной энурез. Ничего страшного, бывает. Работа воспитателя — помогать. Будишь, провожаешь, следишь за гигиеной. Пелёнки, смена белья — рутина.

Но была у него и вторая, куда более своеобразная страсть. Коллекционирование.

Он коллекционировал... стаканчики со своей мочой. И прятал их в своём шкафчике, за одеждой. Первый раз, когда я это обнаружил, был шок. Заставил убрать, провести дезинфекцию. Но он не угомонился — просто стал маскировать свою «коллекцию» лучше.

И вот настал тот самый день. Водный день. Побегали, побрызгались, зашли в корпус мокрые и довольные. Но азарт не угас. Ребята продолжили обливаться водой уже прямо в комнатах.

Забегает наш «герой», видит — все веселятся, обливаются. И его осеняет гениальная, по его мнению, мысль.

Открывает свой шкафчик, достаёт свои «экспонаты» — и начинает окатывать соседей содержимым.

Реакция предсказуема: визг, паника, бегство. Ко мне примчались с криками: «Он нас облил этим!»

Подзываю его:
— Ты зачем это сделал? Какая причина?
Смотрит на меня честными глазами, пожимает плечами:
— Ну... они обливаются водой. Я тоже захотел их облить.

Не докопаешься. Логика железная. Поговорили, вроде бы всё утряслось.

Но чаша терпения переполнилась. После очередной драки его мама решила забрать пацана и его сестру досрочно. Сказать, что мы вздохнули с облегчением — ничего не сказать. Счастливые, проводили их до ворот и мысленно вычеркнули проблему из списка.

Однако на прощание он приготовил нам всем сюрприз. Настоящий прощальный привет.

Оказалось, перед отъездом он успел расставить свои «стаканчики» в шкафчиках у всех пацанов, с которыми успел поссориться. Аккуратно, за одеждой, чтобы не заметили.

И в тот момент, когда ребята полезли за своими вещами, ловушка срабатывала. Стаканчик опрокидывался, и всё содержимое выливалось на одежду и личные вещи.

Мы просто сидели в корпусе в состоянии ступора. В воздухе витала... своеобразная атмосфера. В тот момент это было дико, противно и вызывало шклав мысленных проклятий в адрес «золотого мальчика».

Но сейчас... Сейчас вспоминается с горькой усмешкой. Такой вот он, лагерь — место, где случается разное. И порой те, кого ты с облегчением провожаешь, умудряются на прощание преподнести тебе такой «подарок», который ты запомнишь, наверное, на всю жизнь.

Традиция: Ночной Художник

В лагерях я жду не столько моря или дискотек, а их главных приколов. У меня там завелась своя маленькая традиция — превращать спящих вожатых в объекты искусства.

Берёшь безвредную краску для лица — и вперёд. Идеальное время — четвёртый час утра, когда все, кто репетировал до посинения, уже отрубились в своих кроватях. Тихо крадешься, знаешь все их схроны... и начинаешь творить.

Сначала были просто мазня. Потом пошли шедевры: сердечки, птички, замысловатые узоры. Кто утром не умывался — ходил весь день с моим «автографом», вызывая всеобщий ржач. Я, конечно, всё снимал и пускал по вожатскому чату. Это святое.

Но был у меня и другой, «сметанный» этап карьеры. Самый первый мой заезд. Был у нас парень по имени Флюр, футболист. Он и подкинул нам гениальную, как нам тогда казалось, идею.

За день до Королевской ночи, когда все высыпаются перед королевской ночью, нужно было... измазать детей сметаной.

— А почему бы и нет? — решили мы.

Сметану я добыл и прятал под кроватью в комнате. Вздувшийся пакет меня не смутил — ну и что, что она немного «под расширилась»?

И вот настала ночь. Мы с командой таких же энтузиастов просочились в корпус к детям Дениса — молодому вожатому. Забегаем в первую же комнату, я с торжествующим видом начинаю давить пакет... а оттуда выливается нечто белое, густое и невероятно вонючее.

Мы в ужасе бросаем это месиво и пулей вылетаем из корпуса, давясь от смеха. Очухались, пошли в другой корпус — там уже всё прошло по плану.

А наутро я узнаю шокирующую подробность: в той первой комнате жила не просто «какая-то девочка», а самая добрая и тихая девочка всего отряда. Ангел во плоти. И мы её... ну, вы поняли.

Вожатые с ними потом всю ночь отмывались. А у меня в тот момент были два волонтёра, которые работу не особо любили, постоянно отлынивали, буквально всё скинув на меня. И вот захожу я к детям утром, сонный, и спрашиваю:

— Что тут у вас происходит?
А они мне:
— Да нас вожатые сметаной измазали! Наверное, это ещё были вы!

Я делаю круглые глаза:
— Я? Да я всё время с вами работал! Зачем мне это?
А они кивают:
— Да-да-да, это наверняка те вожатые из соседнего корпуса!

Я не стал их разубеждать. Пусть думают. Дети тут же пошли «разбираться» с теми вожатыми, обвиняя их: «Это вы! Вы сейчас ржёте, это точно вы!»

А я стоял в стороне и молча наблюдал за этим театром. Эти бедные волонтёры пытались оправдаться: «Если бы у нас была сметана, мы бы её сами съели, а не размазывали!» Но дети не верили, отворачивались от них.

Месть не заставила себя ждать. Когда правда вскрылась, на прощальном обеде я им во всём признался. Они такие: «Мы запомнили».

И буквально перед самым отъездом они стащили мою сумку. А на её месте оставили записку с первой зацепкой. Мне пришлось бегать по всему лагерю, собирать эти записки-улики, чтобы найти свою пропажу.

Нашёл. Шёл тогда с сумкой и думал: «Красавчики... Отличный ответный ход. Именно в нашем стиле».

Если решил стать лагерным бандюком, будь готов к тому, что тебе ответят тем же. И да — всегда проверяй срок годности сметаны.