«файлеры:тайны Монолита»

Тайны заброшенного города: преддверие приключения

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона. Я стоял на пороге старого дома, который местные жители давно обходили стороной. Заброшка. Всего одно слово, но сколько в нём было таинственности и страха. Я не исключение. Меня зовут Никита Волков или просто Вовчик. Я родился и вырос в небольшом городке Светловск, где каждый уголок знаком с детства. С ранних лет меня манили не детские сказки, а леденящие душу истории о нераскрытых преступлениях. Я зачитывался детективами, впитывал каждую деталь криминальных хроник и мечтал создавать собственные материалы, способные заставить читателя содрогнуться от ужаса. На факультете меня прозвали «местным Шерлоком» не просто так. У меня был особый дар — находить жуткие истории там, где другие видели лишь серость повседневности. Моё обострённое чувство опасности и тяга к разгадке тайн превращали любую обыденность в потенциальное расследование. И каждый раз, переступая порог заброшенного здания, я ощущал, как по спине пробегает дрожь предвкушения. В этом было что-то таинственное, неизведанное. Словно за этими стенами скрывался другой мир, параллельная реальность, где время остановилось много лет назад. Пустые комнаты хранили секреты прошлого, а разбитые окна смотрели на мир как пустые глазницы. Помню, как в первый раз мы с друзьями забрались в старую фабрику на окраине города. Ржавые ворота поддались не сразу, но мы справились. Внутри пахло пылью и чем-то затхлым, но это только усиливало ощущение приключения. Как будущий журналист, я старался подмечать каждую деталь, каждую мелочь, которая могла бы стать частью истории. Каждый этаж таил свои сюрпризы. Почерневшие от времени станки, обрывки старых документов, и повсюду — паутина. Она свисала с потолка, словно серебристые занавеси, и казалось, что это не просто паутина, а нити времени, связывающие прошлое с настоящим. Мы исследовали каждый уголок, прислушиваясь к каждому звуку. Скрип половиц, шорох ветра в разбитых окнах, и иногда — будто чьи-то шаги вдалеке. Но это всегда оказывалось игрой воображения. Или нет? С тех пор заброшенные здания стали для меня чем-то большим, чем просто пустыми помещениями. В них жила своя особая атмосфера, свой характер. И каждый раз, заходя в новую заброшку, я чувствовал, как сердце начинает биться чаще, а любопытство разгорается с новой силой. Будучи студентом четвёртого курса факультета журналистики, я находил в заброшенных местах особое очарование. Эти мрачные, забытые всеми уголки словно становились живыми героями моих будущих репортажей, шепча истории о том, что лучше бы оставалось в прошлом. В нашем детстве это было чем-то вроде ритуала посвящения — проникнуть туда, куда другим вход запрещён. Мы, юные искатели приключений, не подозревали, что некоторые тайны лучше оставить нераскрытыми, а некоторые места — нетронутыми. Но именно это любопытство и привело нас к тем событиям, о которых я собираюсь рассказать…

Пара по журналистике подходила к концу. Профессор Семён Маркович Кац был тем ещё мастером делать паузы. Он мог замолчать на середине предложения, задумчиво покрутить седую бородку и уставиться в окно, будто там происходило что-то интереснее, чем его собственные лекции.

Профессор Семён Маркович Кац был невысоким мужчиной с характерной сутулостью, приобретённой за годы работы за кафедрой. Его седые, аккуратно подстриженные волосы были немного растрёпаны, словно он постоянно пропускал через них пальцы во время размышлений. Особую выразительность его облику придавали очки в тонкой металлической оправе, которые то и дело сползали на кончик носа. Он постоянно поправлял их характерным жестом, от чего создавалось впечатление, что очки — его неотъемлемая часть. Лицо профессора украшала ухоженная седая бородка клинышком, которая придавала ему сходство с мудрым волшебником из старинных сказок. Глубоко посаженные глаза, обрамлённые морщинистыми веками, смотрели проницательно и в то же время добродушно. Его одежда всегда выглядела немного неряшливо: мятый халат поверх рубашки, галстук, вечно сбившийся набок, и брюки, которые, казалось, помнили все его долгие прогулки по университетскому парку. На запястье поблескивали старые часы на потертом кожаном ремешке — верный спутник всех его лекций. Походка у Семёна Марковича была неторопливой, с характерным покачиванием из стороны в сторону. В руках он часто держал потрепанную папку с конспектами или книгу, которую машинально поглаживал пальцами, погружаясь в свои мысли. Несмотря на внешнюю нескладность, в его движениях чувствовалась особая грация мыслителя, а в каждом жесте читалась глубокая погруженность в свой предмет.

«— Так вот», — говорил он, — Аномалии… — (тут следовала пауза минут на пять, во время которой он мог пересчитать все трещины на потолке), — это… э-м-м… довольно интересное явление природы. Студенты давно привыкли к его манере и даже научились извлекать из этого пользу — кто-то успевал доделать домашку, кто-то переписываться в телефоне, а особо смелые могли даже вздремнуть.

— И вот, представьте себе… — (ещё одна пауза, во время которой профессор мог бы заварить себе чай, если бы не был на лекции), — в аномальных зонах… — (тут он обязательно доставал очки и протирал их уже в пятый раз за лекцию), — происходят удивительные вещи.

Однажды кто-то из студентов не выдержал:

— Семён Маркович, а можно по существу?

На что профессор, хитро прищурившись, ответил:

— По существу? Хорошо. Радиация — это… — (пауза), — опасно. Но очень интересно. — (и снова пауза, во время которой весь класс вздыхал с облегчением).

Его паузы стали местной легендой. Говорили, что он мог бы стать профессиональным стендапером, если бы вставлял между своими молчаниями шутки. Но вместо этого он просто размышлял о тайнах вселенной, давая студентам возможность немного передохнуть от учебного процесса. На очередной его лекции, я как обычно, машинально делал заметки, мыслями находясь где-то далеко. Внезапно мой друг по парте, Димон Валенок —такой же любитель заброшек, как и я — наклонился ко мне и заговорщически прошептал: