Лебединая пуля

Глава 1. Pas de Deux со Смертью

(Pas de Deux - танец двоих)

Вспышка фотокамеры ослепила на секунду хрустальную люстру, и тысячи застывших в воздухе осколков света на мгновение превратили бальный зал отеля «Плаза» в сказку. В этом море стразов, черных смокингов и шелковых платьев только один человек видел истинную картину вечера: изнанку, сшитую из пота, нервного напряжения и дешевого парфюма официанток.

Её звали Алисия Волкова, но для немногих, кто знал о её существовании, она была Балериной.

Сейчас она не парила над сценой, а скользила по краю роскоши, неся на серебряном подносе бокалы с шампанским. Её позвоночник был струной, живот подтянут, а плечи развернуты с той небрежной грацией, которая годами вбивалась в мышечную память. Каждый шаг был отточен и бесшумен — plié, relevé, glissade. Она не ходила, она танцевала танец невидимки.

Её цель сидела за столиком у окна, с видом на залитые огнями огни Пятой авеню. Армандо «Эль-Акула» Ривас, глава картеля, который превратил пол-Аризоны в кокаиновый плацдарм. Добродушный толстяк с глазами-щелочками и влажным рукопожатием. Он говорил громко, смеялся заразительно и обнимал всех подряд. Со стороны — душа компании. Для Алисии — мишень.

Агент Росс, её куратор из ФБР, заложил план в её уши тремя часами ранее, голос его был сухим и лишенным эмоций, как отчет о погоде. «Он параноик. Все пробует дегустатор. Все, кроме воды. Пьет только «Сан-Пеллегрино» прямо из бутылки. Твоя задача — сделать так, чтобы он отхлебнул из бокала. Один глоток. Остальное сделает «Колхицин».

Колхицин. Не яд в классическом понимании. Сердечный приступ, который настигнет его через шесть-восемь часов. Естественная смерть для человека его телосложения и стрессового образа жизни.

Её взгляд скользнул по залу, отмечая детали, как хореограф отмечает расстановку кордебалета. Охранники Риваса — двое у входа, один у бара, глаза бегающие, но невидящие. Они искали стволы, резкие движения, угрозы. Они не искали балетную осанку и идеальную линию подбородка.

Она двигалась. Её танец был выстроен вокруг статичной фигуры Риваса. Подойти близко, исчезнуть, снова возникнуть в поле его зрения. Стать частью пейзажа. Фоном. Тенью.

Он махнул рукой, подзывая официанта. Его личный дегустатор, тощий малый с нервным глазом, уже потянулся к подносу. Алисия сделала полуоборот, изящно подставив под руку другого гостя, который жестикулировал с бокалом виски. Легкое столкновение. «О, простите, мсье!» — её голос был шелковистым и ничего не значащим. Идеальное па-де-бурре.

За эту секунду её пальцы, скрытые складками салфетки на подносе, совершили свое движение. Быстрое, точное, как удар фуэте. Кончик пробирки, спрятанной в манжете, коснулся края единственного бокала с «Сан-Пеллегрино» на её подносе. Капля. Еще одна. Прозрачная, без запаха.

Дегустатор, дождавшись, пока виски прольется на пол, с раздражением взял бокал, отхлебнул, подождал, кивнул. Ривас, уже повернувшийся к собеседнику, absentmindedly взял бокал и сделал большой глоток.

Алисия уже отходила, растворяясь в толпе. Её работа была закончена.

Лифт, служебный вход, узкий коридор с запахом моющего средства. Никаких свидетельств. Никаких свидетелей. Через двадцать минут она была в своей машине, старой «Хонде», которая не привлекала внимания. Дождь забарабанил по стеклу, смывая с города показной лоск.

Она включила радио. Классика. «Лебединое озеро». Ирония заставила её губы дрогнуть в подобии улыбки. Лебедь. Прекрасная птица, обреченная на молчание.

Квартира, которую ФБР называло «безопасным домом», была стерильной, как больничная палата. Ни лишних вещей, ни фотографий, ни красок. Только необходимое: штанга в углу, портативный станок у стены, холодильник с едой, которая была просто топливом.

Она сняла униформу официантки и осталась в простом черном боди. Подошла к станку. Не для красоты. Для контроля. Она встала к барру, положила на него руки. Пальцы сами собой сложились в правильную, отточенную years позицию. Она сделала плие — глубокое приседание, бедра развернуты наружу, спина идеально прямая.

Дыхание стало ровнее. Сердцебиение, учащенное после адреналинового всплеска, замедлилось. В телесном наказании был свой порядок. Свой смысл.

Завершая комплекс упражнений, она услышала привычный стук в дверь — три коротких, один долгий. Росс.

Он вошел, неся с собой запах мокрого твида и кофе. Его лицо казалось усталым.

«Новости передали. Ривас. Сердечный приступ в своем особняке через семь часов после приема», — он бросил на стол конверт. — «Твои документы для вылета в Майами. Новая цель. Контрабандист оружия».

Алисия молча взяла конверт. Её пальцы были холодными.

«Ты когда-нибудь задумываешься, сколько жизней ты спасаешь, убирая таких, как он?» — его вопрос прозвучал не как упрек, а как попытка оправдать происходящее для самого себя.

Она повернулась к нему. Глаза цвета зимнего неба были пусты. «Я не спасаю жизни, агент Росс. Я исполняю па-де-катр. Четыре шага: оценка, приближение, контакт, отход. Не больше, не меньше».

Он вздохнул и достал из портфеля планшет, запустил файл. «Цель в Майами сложнее. Высокий уровень защиты. Придется играть роль…»

Он замолчал, увидев, как она замерла. Её взгляд был прикован к экрану планшета.

На нем демонстрировалась запись с камер наблюдения. Человек в белом костюме выходил из яхты. Высокий, седеющий у висков, с хищной грацией старого волка. Он что-то говорил своему помощнику и улыбнулся. Улыбка, от которой у Алисии похолодела кровь.

Она знала эту улыбку. Она чувствовала её на своей коже. Она слышала её шепот в темноте закулисных комнат Большого.

Антон Крылов. Её Маэстро. Человек, который сломал ей ногу и карьеру в один вечер. Человек, которого она считала мертвым.

Голос Росса звучал будто из-под воды: «…кодовое имя «Маэстро». По нашим данным, он готовит поставку биологического оружия одной очень неприятной группировке. Твое задание — проникнуть на его виллу под прикрытием и… Алисия? Ты меня слушаешь?»

Глава 2. Точка замерзания

(Pointé - положение на кончиках пальцев ног, состояние крайней концентрации и неустойчивого баланса)

Тишина в комнате стала густой, звенящей, как надтреснувший колокол. Алисия не дышала. Мир сузился до экрана планшета, до этой улыбки, которая прожигала время и расстояние, добираясь до самых спрятанных уголков её памяти.

— Алисия? Волкова! — Голос Росса прозвучал резко, вырывая её из ступора. — Ты знаешь его?

Она заставила себя сделать вдох. Воздух обжег легкие, как ледяной ветер. Мускулы на лице, долгие годы тренированные на бесстрастность, снова подчинились ей. Она отвела взгляд от экрана, встретившись с его настороженным взглядом.

— Нет, — солгала она, и голос прозвучал почти нормально, лишь чуть глубже обычного. — Просто… он не похож на торговца оружием. Слишком ухоженный.

Росс изучающе смотрел на нее. Он был хорошим агентом и чувствовал ложь, как смену давления. Но он видел и другое — её абсолютную, леденящую профпригодность. Если она и знала что-то, то это не помешает работе. Так он решил для себя.

— «Ухоженный» — это мягко сказано. Антон Крылов — призрак. Мы десять лет охотимся за его финансовыми потоками. Он торгует всем, что может убить, и делает это с изяществом арт-дилера. Эта поставка — если она состоится — убьет тысячи. Твоя задача — предотвратить это.

— Устранить, — уточнила она без интонации.

— Доставить нам или устранить. На твое усмотрение, в зависимости от обстановки, — он щелкнул, и на экране появилась схема виллы в Майами. — Он устраивает прием завтра вечером. Повод — сбор средств в фонд балета Майами. Ирония, да?

У Алисии сжалось сердце. Нет, не ирония. Это его почерк. Его любимая игра на стыке высокого и низкого.

— Твое легендирование, — Росс протянул ей паспорт. — Лиана Вернон, критик из парижской «Revue de la Danse». Застенчивая, немного не от мира сего, поклонница старых мастеров. Он обожает внимание прессы и ценит тех, кто разбирается в искусстве. Ты должна привлечь его внимание, получить приглашение на приватную экскурсию по вилле. Его кабинет и спальня — вот наши цели. Ищем флешку, бумаги, всё, что связано с поставкой.

Она машинально взяла паспорт. Фото было её, но имя… Лиана. То имя, которым он называл её в моменты, когда был доволен. Случайность? Не было с ним случайностей.

— Я не могу, — сказала она тихо. Это была не правда, а проверка.

— Можешь, — ответил Росс, и в его голосе прозвучала сталь. — Потому что альтернатива — твоё досье на столе у каждого главы картеля, которого ты устранила за последние два года. Мы тебя прикрывали, Волкова. Крылов — цена твоего будущего. Ты же не хочешь, чтобы твоё изящное па-де-де закончилось в багажнике какой-нибудь «Кадиллак» на дне Эверглейдс?

Он не знал, насколько точно бьет. Багажник. Темнота. Скрип тормозов и его голос, спокойный, почти ласковый: «Прости, Лея. Но ты знала слишком много. Это всего лишь бизнес».

Она кивнула, отрезая себе путь к отступлению.

— Хорошо. Майами. Завтра.

Росс немного смягчился. — Эванс будет на связи. Я — твой тыловой оператор. Всё, что найдешь, — сразу мне. Понятно?

— Понятно.

Он ушел, оставив её наедине с призраком на экране. Она погасила его, но изображение продолжало гореть у неё на сетчатке.

Она подошла к станку. Её руки снова легли на деревянный брусок, но теперь они дрожали. Она попыталась сделать плие — и чуть не упала. Ноги не слушались. В горле стоял ком.

Она оттолкнулась от станка и зашагала по комнате, как раненая пантера в клетке. Она не боялась смерти. Она боялась его. Боялась той власти, которую он имел над ней. Боялась, что всё, что она выстроила за эти годы — стены из льда и дисциплины — рассыплется от одного его взгляда.

Она остановилась перед большим зеркалом, в котором обычно отрабатывала позиции. Сегодня в нем отражалась не киллерша, а испуганная девочка с переломанной ногой, лежащая на грязном полу за сценой. И его тень над ней.

С резким, яростным движением она смахнула со столика стеклянную вазу. Та разбилась о пол с оглушительным треском, разбрызгав осколки и воду.

Дрожь прошла. Её дыхание выровнялось. Гнев был тем, что она понимала. Гнев был топливом.

Она посмотрела на осколки, на свое искаженное отражение в них. Одна Алисия — жертва — осталась там, на полу. Другая — оружие — стояла здесь.

Она подошла к потайной нише в стене, откуда достала не амуницию ФБР, а свой личный, «творческий» набор: флакончики, пробирки, тонкую шелковую петлю, спрятанную в ручке зонтика, шпильки с заточенными до бритвенной остроты концами.

ФБР думало, что нанимает киллера. Они и не подозревали, что нанимают художника. И её главным холстом теперь должен был стать Антон Крылов.

Она взяла одну из шпилек. Холодный металл успокаивал. Она прикидывала план, варианты входа и выхода, возможные препятствия. Это была привычная работа. Роль. Ещё одно па-де-де.

Но на этот раз танец был другим. Это был не просто расчет. Это была месть. И она знала, что в этом танце нельзя ошибиться ни на pointé. Ни на одно движение.

Она подошла к окну. Дождь кончился. Город сиял мокрыми, холодными огнями. Где-то там, за тысячу миль, он ждал её. Знал ли он? Чуял ли своим хищным нюхом, что ведет на охоту не агент ФБР, а призрак из собственного прошлого?

Она повторила про себя свое новое старое имя.

— Лиана.

На этот раз это было не легенда. Это было объявление войны.

Глава 3. Вариация в маске

(Вариация - короткий сольный танец, предназначенный для демонстрации мастерства и артистизма)

Вилла Крылова «Белый лебедь» была кораблем из белого мрамора и стекла, бросивший якорь на самом краю Майами-Бич. Атлантический океан бился о подпорную стенку черной, неумолчной пустотой. С другой стороны лилась река денег, бриллиантов и притворных улыбок. Искусственный свет люстр боролся с естественным светом луны, и проигрывал.

Алисия стояла на периферии этого водоворота, в образе Лианы Вернон. Платье — пепельно-серое, простое, но безупречного кроя. Волосы убраны в строгый пучок, на лице — минимальный макияж и очки в тонкой оправе, которые она то снимала, то надевала, играя роль рассеянной интеллектуалки. В крошечной сумочке лежали пудреница, паспорт и та самая заточенная шпилька. Холодный комок страха и ненависти в желудке она игнорировала, как игнорирует балерина боль в растянутых связках.

Она скользила между гостями, подмечая всё. Охранники — их было больше, чем слуг. Не грубые головорезы, а поджарые мужчины в идеально сидящих смокингах, с пустыми, всевидящими глазами. Их взгляды скользили по ней, оценивая, классифицируя как «не угроза», и двигались дальше. Камеры. Датчики движения. Тихие щелчки радиосвязи.

Её цель находилась в центре зала. Крылов.

Он был солнцем этой маленькой вселенной. К нему тянулись, его слушали, ловили его благосклонный кивок. Он выглядел старше, но лишь благороднее. Серебро на висках добавляло ему шарма. Он говорил о Чайковском с итальянским тенором, потом с тем же азартом обсуждал курс акций с седым банкиром. Он был хамелеоном, гением адаптации. И он был абсолютно недосягаем.

Нужен был ключ. Нужно было заставить его подойти самому.

Она нашла его слабость. Не картины на стенах (хотя они были бесценны), не скульптуры. Это была музыка. Живой струнный квартет в углу исполнял что-то легкое, фоновое. Шуберта.

Алисия подошла чуть ближе, остановилась, закрыла глаза на мгновение, сделав вид, что погружается в музыку. А потом, очень тихо, почти шепотом, на чистом русском языке, она произнесла:

— Такт тридцать второй. Альт вступает на полтона выше. Досадная ошибка.

Она открыла глаза. Один из виолончелистов, поймав её взгляд, смущенно покраснел. Она сделала вид, что смущена еще больше, и быстро отошла к столу с шампанским, сердце колотилось где-то в горле.

Она не смотрела на Крылова. Всё её существо было натянуто, как струна. Она чувствовала его взгляд на своей спине. Ожидание было пыткой.

— Простите, мадемуазель, — раздался у неё за спиной бархатный, прекрасно поставленный голос, который она слышала во сне последние десять лет. — Я не мог не подойти. Мой маэстро выглядел весьма расстроенным после вашего замечания.

Она обернулась, сделав самое большое в жизни усилие, чтобы её лицо осталось просто вежливым и заинтересованным. Он стоял в двух шагах. От него пахло дорогим парфюмом, старым деревом и властью.

— О, простите, месье… — она сделала небольшую паузу. — Крылов. Антон Крылов. Хозяин этого скромного приюта. — Месье Крылов. Я Лиана Вернон. Я… я просто заметила. У меня абсолютный слух, это скорее проклятие, чем дар, — она снова примерила роль застенчивой чудачки, слегка поправляя очки.

— Лиана… — он протянул её имя, как дегустатор, пробующий редкое вино. Его глаза изучали её — не с вожделением, а с холодным, аналитическим интересом коллекционера. Они скользнули по линии её шеи, плеч, рук, отмечая каждую деталь. — Вы знаток музыки? — Скорее, критик. «Revue de la Danse». Ваш вечер… это потрясающее сочетание миров. Искусство и филантропия.

Он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок. Фальшивые. — Искусство без денег умирает, мадемуазель Вернон. А деньги без искусства… скучны. Вы одна из немногих, кто это понимает с первого взгляда. Позвольте предложить вам что-то получше этого шипящего пойла. У меня есть коньяк, которым угощали Дягилева.

Он предложил руку. Жест был изысканным, театральным. Приказ, замаскированный под любезность.

Её пальцы едва коснулись его руки. Прикосновение было ударом тока. Воспоминание: его пальцы сжимают её запястье перед тем, как толкнуть её с колонны.

Он повел её через толпу, которая расступалась, как Красное море. Она чувствовала на себе завистливые и любопытные взгляды. Он вел её не в бар, а в сторону от главного зала, по длинному коридору, в свой кабинет.

Комната была такой, какой она её и представляла: темное дерево, кожа, запах сигар и старых книг. На стене — огромный портрет Нижинского в роли Петрушки. Ирония была удушающей.

Он налил коньяк в два бокала, протянул один ей. — За искусство, — произнес он тост.

— За возрождение, — парировала она, чокаясь.

Он пристально посмотрел на нее. Надолго. — Вы удивительно напоминаете мне одну… очень талантливую балерину. Из моего прошлого в Москве. — Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе. — У нее был такой же взгляд. Готовый в любой момент превратиться из застенчивого — в стальной.

Ледяная игла прошлась по ее позвоночнику. Он проверял её. Играл с ней, как кот с мышкой.

— Наверное, это профессиональная деформация всех, кто живет в мире танца, — она сделала маленький глоток коньяка, рука не дрогнула. — Мы все немного солдаты. С дисциплиной и болью.

Он рассмеялся, и в этот раз звук был почти искренним. — Точно! Солдаты красоты. Вы невероятно точны в определениях, мадемуазель Вернон.

Его взгляд скользнул по её левой руке, остановившись на тыльной стороне запястья. Там, почти незаметно, белел старый шрам — память о падении со станка в шестнадцать лет.

— Несчастный случай, — быстро сказала она, опуская руку.

— Мир балета полон несчастных случаев, — мягко заметил он. Его глаза снова встретились с её взглядом, и в них читалось не воспоминание, а знание. — Некоторые из них… навсегда меняют жизнь.

В кармане смокинга тихо вибрировал его телефон. Он нахмурился, извинился и отошел к окну, чтобы ответить.