Этим несчастливым утром, вернувшись с конной прогулки и приготовившись, как и планировалось накануне, заняться делами, Феликс Миртрайд, привлекательный темноволосый молодой человек двадцати шести лет от роду, ровно в назначенное время подошёл к двери кабинета на втором этаже Миртрайд-холла. Коротко постучав, открыл дверь.
Кресло, стоящее у стола из лакированного морёного дуба, оказалось пустым; напольные часы за стеклом начали бить одиннадцать.
Отец не мог забыть об их встрече или перенести её без предупреждения. Единственным оправданием опоздания, как он всегда говорил, являлась скоропостижная смерть.
Сэр Киттон Миртрайд славился своей пунктуальностью. По нему сверяли часы. Выдающийся маг-инженер, известный промышленник, человек, отвечающий за множество проектов, включая военные заказы, он никогда и никуда не опаздывал. Обладатель исключительной памяти, ничего и никогда не забывал.
Феликс сел в приставленное к столу кресло, решив, что ему следует подождать отца пару минут. Может, подвело здоровье. Какая-нибудь мелочь, к примеру, желудочная колика.
Он забарабанил пальцами по подлокотнику. Секундная стрелка на часах, казалось, двигалась медленнее обычного.
Ещё утром отец выглядел бодрым и полным сил для своих сорока шести лет. Завтракали всей семьёй, и отец за кофе напомнил, что ждёт Феликса в одиннадцать в своём кабинете для серьёзного разговора.
Маман ещё попеняла отцу за то, что тот не даёт сыну ни дня отдохнуть после учёбы. Но она это зря. После получения диплома Феликс задержался в столице на две недели, успел покутить с друзьями в барах и ресторанах, посетить все театры и кабаре. Вернулся домой на поезде, этой новомодной пыхтящей штуковине. Целые сутки то однообразные виды разглядывал, то засыпал под стук колёс.
Он честно устал отдыхать и жаждал влиться в семейное дело. Верфи Миртрайдов уже много лет ждали, когда наследник выучится и приступит к работе. Отец надеялся поскорей передать ему бразды управления семейным предприятием, чтобы самому сосредоточиться на разработке новых судов. В последнее время, с подачи Её Величества, исследовательский отдел Миртрайдов занимался подводными лодками.
Пробарабанив пальцами по подлокотнику кресла ровно три минуты, Феликс позвонил в колокольчик.
Спустя ещё три минуты явился Уильям Виллис, мажордом, человек степенный и важный, из тех Виллисов, которые служили Миртрайдам уже пять поколений. От него Феликс узнал, что у хозяина неожиданный посетитель.
Настолько безотлагательный, чтобы совершенно забыть о назначенной встрече?
Брови Феликса невольно приподнялись.
А вот губы Виллиса после упоминания гостя поджались, превратившись в тонкую нитку, а нос сморщился, будто мажордом унюхал что-то на редкость противное. Из этого следовало сделать вывод: общения хозяина с подобным родом незваных гостей высокомерный слуга категорически не одобряет.
— А что маман? — поинтересовался Феликс, с детства привыкший называть мачеху на французский манер.
— Леди Юлиана вместе с хозяином принимают гостя в жёлтой гостиной.
Виллис сжал губы ещё плотней. С явной неохотой, но, видно, другого способа поделиться важной информацией не нашлось, он сказал:
— Возможно, вы слышали? Это оттуда доносятся крики.
Возвращаясь из конюшен, Феликс проходил через пустынный в это время дня холл, но никаких криков не слышал. Иначе сам бы обратил внимание, ведь скандалы — дело для Миртрайд-холла неслыханное.
— Благодарю, Виллис. — Он решительно поднялся на ноги.
— Рад услужить, молодой господин.
Опередив Виллиса, Феликс спустился на первый этаж и без стука распахнул дверь жёлтой гостиной.
Мажордом не ошибся: родители разговаривали с незнакомцем. Вот только Феликс ни разу не видел, чтобы в их доме кого-то принимали с настолько напряжёнными лицами. Да и подобного гостя их дом прежде не видел.
Тощий субъект носил дешёвый костюм и галстук-бабочку, не стыдился откровенно грязных ботинок, был взъерошен, красен лицом, плохо выбрит, и, Виллис прав, от него отвратительно несло перегаром. Такого «гостя» хороший слуга не пустил бы и на порог, но этот восседал на обитом кожей диване, держал наполненный на четверть стакан в красноватых дрожащих, как у пьяниц, ладонях.
Отец сидел на диване и, всегда невозмутимый, пугал лихорадочными пятнами румянца на белых щеках.
Маман стояла в центре ковра, драматично заламывая руки. В момент появления Феликса она что-то экспрессивно говорила, но, увидев его, тотчас замолкла.
До замужества — артистка цирка, в минуты нервного напряжения леди Юлиана Миртрайд всегда брала на вооружение актёрский арсенал. Сейчас ей бы рукоплескали в драматической роли. В глазах всё ещё привлекательной тридцативосьмилетней женщины стояли слёзы, от стройной фигуры веяло негодованием и крайним несчастьем.
При появлении Феликса отец мгновенно встал с дивана, и произошло то, чего не случалось уже много лет — будто мальчишку, Феликса выставили за дверь.
— Прости, сын, но у нас конфиденциальная беседа.
— С этим? — Феликс бросил ещё один взгляд на растрёпанного тощего субъекта.
— Прошу тебя. Позже поговорим. — Глаза отца горели решимостью во что бы то ни стало не позволить сыну сунуть нос в дела, связывающие Миртрайдов с непонятным субъектом.
Феликс отступил без лишних споров. Шестое чувство подсказало, что отец в дальнейшем может и не объяснить цель визита тощего неприятного человечка. Недаром он активировал защищающий дверь от прослушивания артефакт.
Так как ненормальность происходящего превосходила все мыслимые представления об обычной жизни Миртрайдов, Феликс решил, что обязан всё сам разузнать.
Забыв на время о кодексе поведения джентльмена и заветах отца, словно нечистоплотный, охочий до сплетен слуга, Феликс отправился в небольшой закуток дальше по коридору. Там, спрятавшись за занавеской, он без помех мог подслушать происходящее в гостиной, а при желании и подсмотреть. Старый дом хранил немало тайн, а у Феликса даже карта имелась с тайными проходами и потайными комнатами — на её составление он потратил дождливое лето в свои нежные двенадцать лет.
Феликс до сих пор помнил первое впечатление, которое произвела на него розовощёкая, яркая, как тропическая бабочка, весёлая и милая девушка с бутафорской короной на голове и в скандально коротком — всего до середины икры — пышном платье артистки кордебалета. Разноцветные блёстки на лице и одежде, сияние глаз, белозубая улыбка и ямочки на щеках, машущие крыльями бабочки в чудно убранных волосах — и неискушённый развлечениями восьмилетний мальчик принял стоящую у входа в цирк девушку за ожившую фею.
Она смеялась, кокетничала, угощала пришедших на представление гостей печеньем, приговаривая, что оно гарантированно исцеляет от плохого настроения. Судя по тому, что все собравшиеся вокруг неё широко улыбались — печенье работало безотказно.
Кроме раздачи сладостей, прелестная циркачка показывала фокусы. Ошеломлённый встречей с прекрасным Феликс получил из её рук волшебную розу. При этом будущая леди Юлиана сказала: «Самому серьёзному мальчику, которого я когда-либо видела в жизни. На счастье!»
Оставаясь собой, совершенно не прикладывая усилий, она смогла очаровать восьмилетнего Феликса, впервые попавшего в светящийся огнями цирк из унылого и тёмного, погруженного в вечный траур Миртрайд-холла. С той же лёгкостью ей удалось завоевать и сердце отца.
Леди Оливия пыталась сопротивляться скоропалительному роману её единственного сына с циркачкой, но свадьба, какой бы скандальной её ни называли, всё-таки состоялась. Спустя годы уже мало кто вспоминал о том, что леди Юлиана когда-то сама зарабатывала на хлеб. Ради безупречной репутации отца помалкивали и о не вполне соответствующем требованиям высшего общества происхождении леди Миртрайд.
Дочь офицера королевского флота, в юности ставшая круглой сиротой, не любила вспоминать о печальном прошлом. Став второй женой сэра Киттона, бывшая циркачка привнесла в достойную, но унылую жизнь старинного дома смех, веселье, заботу и нежность. Леди Юлиана родила мужу двух очаровательных дочерей и подарила пасынку по-настоящему счастливое детство.
Сердце Феликса болезненно сжалось, когда он увидел заплаканное лицо мачехи, её дрожащие губы и скорбно опущенные плечи.
— Отец тебе всё рассказал? — спросила она глухим голосом, таким не похожим на её обычный — звонкий и женственный.
— Мне так жаль, маман. — Он присел в кресло напротив и, наклонившись вперёд, погладил расстроенную женщину по нежной руке.
— У меня только две дочери! — Она прикрыла дрожащей ладонью лицо. — Нет и не было никакой третьей. Это всё неправда. А твой отец верит этому мерзавцу.
— Он платит ему не потому, что верит, а чтобы пресечь слухи.
Леди Юлиана разочарованно взмахнула рукой.
— Не знаю, что делать. Это разрушит нашу семью. — Она снова расплакалась.
Ей не стоило так волноваться. Феликс и без объяснений отца знал, что тот станет делать. Для начала закроет брешь деньгами, а затем разберётся в случившемся. И если леди Юлиане нечего скрывать, то никакого урона семейным отношениям не будет. Они как жили душа в душу, так и продолжат жить.
Несмотря на всё проявленное красноречие, леди Юлиана осталась глуха к его объяснениям.
Ох уж эти эмоции! Все женщины излишне чувствительны и не любят слушать доводы разума в расстроенном состоянии. И всё же его не отпускала мысль, что за упорным нежеланием мачехи верить в лучший исход могло скрываться что-то иное.
Рассеянно барабаня пальцами по подлокотнику кресла, Феликс погрузился в обдумывание тех шагов, которые придётся предпринять для спасения репутации Миртрайдов.
Когда горькие всхлипы наконец-то затихли, спросил:
— Клеймор, который упоминался, что это за город?
Определённо, кому-то придётся туда съездить. Можно, конечно, нанять и частного детектива, но дело-то деликатное, постороннему человеку не стоит его поручать.
— Это где-то в провинции?
Леди Юлиана подняла опухшее от слёз лицо. Её губы горько искривились.
— Самый тоскливый городишко на свете, настоящее болото, в котором если жить, то только квакать.
— Так ты знаешь его?
— Я там родилась и жила до восемнадцати лет. — Она взяла платок и, судорожно вздыхая, стала вытирать мокрые щёки.
— Не в столице? Я почему-то всегда считал, что твой отец, офицер королевского флота, скоропостижно скончался, и тебе пришлось поступить в цирк в поисках пропитания...
Он замолчал, заметив нервное напряжение, с которым мачеха принялась крутить тонкий ободок обручального кольца. Она прятала взгляд и выглядела ещё более несчастной, чем когда захлёбывалась слезами.
— Я ошибался?
— Нет, ты не ошибся, это я солгала. И теперь судьба наказывает меня.
Она шумно вздохнула.
— Мой отец, — леди Юлиана плотно сжала губы, будто разговор причинял ей острую боль, — простой лавочник. Пекарь. Печёт сдобу с целебными травами. У него лавка в Клейморе, и, думаю, он жив до сих пор. Он ужаснейший человек, и, когда мне исполнилось достаточно лет, чтобы получить документы, я сбежала из дома. В остальном я не лгала.
— А отец знает об этом? — осторожно спросил Феликс.
Леди Юлиана посмотрела на него больным взглядом.
— Теперь знает. У этого репортёра оказались копии документов о моём рождении. Он прислал их письмом, в котором потребовал встречи. А твой отец, — она сглотнула, — сказал, что предпочёл бы узнать всё от меня. Он крайне разочарован в том, что за все эти годы я не нашла возможности сама ему обо всём рассказать. Как будто это было легко, — закончила она обиженным тоном.
Феликс с трудом удержал жгущее язык бранное слово. В сложившейся ситуации он всецело находился на стороне отца. Не только возможное наличие внебрачного ребёнка, но и открывшееся прошлое мачехи могло стать причиной скандала. Странно лишь, что всё это выяснилось лишь спустя восемнадцать лет после заключения брака.
— Киттон так зол на меня, — прошептала мачеха и вновь разрыдалась.
— Я постараюсь с ним поговорить, — мягко сказал Феликс и встал.
Родные люди на то и родные, чтобы в равной мере принимать и их добро, и их причуды. Идеальных людей не бывает, и, чтобы в доме был мир, надо идти на уступки. Молодое поколение обязано уважать волю старших. Послушание — главная добродетель.
Подобными идеями Маргарет Виттблайд пичкали с детства. Она принимала нравоучения ежедневно, будто выписанные доктором пилюли.
Проповеди в храме, размышления учителей и ворчание пожилых леди и джентльменов, при любом удобном случае любящих порассуждать о временах и нравах — все как один эти люди твердили, что молодые не имеют права на собственное мнение и желания, отличные от одобренных старшими.
То же самое утверждал главный человек в жизни Маргарет — её дедушка, мастер трав и минералов Нестор Виттблайд, потомственный горожанин Клеймора, хозяин лавки «Волшебная выпечка Виттблайдов».
Маргарет слушалась дедушку, уважала его мнение, но есть всё же границы разумного. Не каждый дедушка запрещает внучке любить мать и желать встретиться с нею.
Как бы дедушка ни был обижен, какими бы авторитетами ни прикрывался — Маргарет не теряла надежды однажды познакомиться с той, кто подарила ей жизнь и, увы, отдала в отчий дом на воспитание. Ни разу не приехала, чтобы увидеться, не написала письма, не прислала открытки.
Нельзя сказать, что Маргарет не хватало любви и заботы, но дедушка всё же не мать.
За восемнадцать лет он ни разу не поднял на Маргарет руку, но никто не назвал бы его снисходительным к её недостаткам. Он заботился о ней, приучал к труду с самого детства. Защищал, когда дурно воспитанные дети дразнили её из-за матери-беглянки и отсутствующего отца.
Каждый переживает своё горе по-разному. Побег дочери из отчего дома стал трагедией для Нестора Виттблайда. Прошло двадцать лет, и он до сих пор её не простил. Терпеть не мог о ней говорить. Цирк, с которым его дочь сбежала, ненавидел лютой ненавистью. Само это слово запретил произносить в своём доме, как и имя женщины, которая дала Маргарет жизнь.
А теперь, когда сама Маргарет достигла брачного возраста, ох, его контроль за каждым её шагом стал плотным и душащим, как платья, которые он разрешал ей носить. Дедушка строго-настрого запретил Маргарет ходить на свидания и без дела разговаривать с молодыми людьми.
Он следил за ней орлиным взором из-под кустистых бровей. Критиковал внешний вид, обвиняя в желании выглядеть привлекательной. Притом что Маргарет одевалась, будто монашка, в платья, закрытые до самого горла, и, работая, волосы покрывала косынкой — дедушка всё равно находил к чему придираться. Чтобы оградить от соблазнов, старался сам принимать посетителей, пусть и большинство из них были его ровесниками, а её оставлял следить за печами.
Маргарет всё это терпела. Ведь дедушка желал ей добра. Обжегшись на молоке, он дул на воду, и Маргарет понимала его беспокойство. Молодые люди, желающие за ней поухаживать, могли и правда сначала спросить разрешения у дедушки. Ни один пока не получил разрешения, но это не так уж сильно её волновало. И уж точно не вызывало желания сбежать.
Но в этот раз дедушка превзошёл сам себя. Устроил настоящий цирк, хотя ненавидел само это слово.
Несмотря на воскресный день, с самого утра он нагрузил Маргарет работой в пекарне. Не позволил ни на минуту выйти к заходящим в лавку покупателям. Грубо выгнал Адель, не дав Маргарет перекинуться хотя бы словом с подругой.
Ворчал целый день и вёл себя совершенно ужасно. Жаловался на боль в коленях. Привередничал в еде, и Маргарет то варила бульон, то выбирала косточки из жареной рыбы. Носилась с подносами на второй этаж — то с чаем, то с какао, то с горячим молоком. Готовила целебные отвары и уговаривала дедушку их пить. Читала ему Писания, чтобы он отвлёкся от боли.
Умаялась так, что когда, выполнив все его поручения, поднялась в свою комнату переодеться к ужину, то заснула, стоило голове коснуться подушки. Если бы через пару часов не спустилась вниз попить горячего молока, назавтра умирала бы от огорчения.
Объявление чудом попалось Маргарет на глаза. О приехавшем всего на день цирке написали на первой странице «Вестника Клеймора». Дедушка, читавший каждый номер от корки до корки, не только об этом не рассказал, но и припрятал газету. Специально положил её к тем уже пожелтевшим, которые шли на растопку.
Маргарет как объявление увидела — всё вскипело внутри. Ей всё-всё сразу стало понятно. Она ведь так старалась, а дедушка ей ни на йоту не верил. Не доверял. И, понятно, ни за что не отпустит, если она попросит у него разрешения выйти из дома.
Ей нужно в цирк, ведь там может служить мама! А вовсе не для того, чтобы с циркачами сбегать!
Но попробуй ему что-нибудь докажи. Спорить с ним — как воду напёрстком носить. Ты ему слово, а он в ответ десять.
Так что Маргарет не стала дедушке ничего говорить, тем более что он уже спал. Быстро поднялась к себе и переоделась в самое приличное из имеющихся в её гардеробе платьев. А затем, как делала это девчонкой, вылезла из окна. Обвивающий старый дом плющ помог спуститься вниз, избежав случайной встречи с дедушкой и вездесущего ока и острого слуха его верного кота-фамильяра.
Быстро темнело, представление могло уже закончиться, и Маргарет не хотела терять даже минуты. Стараясь ступать осторожно, поспешила к калитке. Выбралась на улицу и во всю прыть побежала.
В ночной тиши стук каблуков по брусчатке казался способным разбудить целую улицу. Подошвы опасно скользили по ещё влажным камням, левая туфля безнадёжно промокла из-за попадания в лужу. Несколько раз споткнувшись и однажды неудачно приземлившись коленом в холодную воду, Маргарет сняла обувь.
Она не миновала и проулка, как чулки оказались безнадёжно испорчены, и мелкие камешки больно искололи ступни.
Но ведь всё это ерунда, когда счёт идёт на минуты.
От дома Виттблайдов до городской окраины, где раскинул яркие шатры бродячий цирк, расстояние не такое уж и большое. Час прогулочным шагом, четверть часа с извозчиком. Ну или бегом — Маргарет всё же надеялась успеть хотя бы к концу представления.
Маргарет не оглядывалась, но страх подсказывал, что все вокруг на неё смотрят. Всё ждала гневного окрика в спину, и мышцы стали будто деревянными, а на затылке попытались появиться глаза. Переступая через бортик между зрительным залом и ареной, она едва не упала.
Мелкими шажками Маргарет добралась до сверкающей занавески. Вдохнула всей грудью и, сделав всего шаг, из мира ярких красок и рассыпанного конфетти попала в небольшое темное помещение, заваленное кучей разнообразного реквизита. И мир не упал на землю, и даже никто не закричал.
Изнанка представления оказалась не такой праздничной, но очаровала с первого взгляда. Всё тут казалось волшебным — и тусклый свет, и беспорядок, и доносящиеся издали голоса.
Стены помещения, как и шатёр, тоже оказались из ткани. Слева и справа в маленькое помещение у сцены вели коридоры — из пространства под креслами. На противоположной стене располагалась «дверь» наружу — закрытый занавеской проход.
Не зная, куда идти дальше, Маргарет потопталась на месте. Потёрла друг о друга замёрзшие ладони, поправила волосы, одёрнула платье. Хорошо бы хоть кому-нибудь сюда заглянуть, но время шло, и она оставалась одна — в том месте, куда посторонним вход воспрещён, как гласила пришитая слева от выхода на сцену табличка.
Похоже, придётся нарушить правила ещё больше — пройти к домам на колёсах, и уже там найти того, кто согласится с ней поговорить. И пусть она незваная и, очевидно, нежеланная гостья, не побьют же они её? Она только спросит, не станет мешать ни отдыху, ни работе.
— Чем вам так не нравится этот букет, господин Феликс?
Мужской голос раздался так близко, что Маргарет смогла различить как слова, так и уловить ноту недовольства в тоне говорившего. Ничего плохого незнакомец не сказал, но Маргарет отступила на шаг.
— Дмитрий, мы оба знаем, что в действительности это не розы, а веник — в буквальном смысле этого слова.
Второй мужчина — более молодой, судя по голосу — не скрывал испытываемого раздражения.
— Но посмотрите, господин Феликс, эти розы чудесно пахнут, на лепестках — капли воды, и каждый листок имеет крохотный, но придающий естественности уникальный дефект. От настоящих эти розы не отличить.
— Пройдоха, ты ещё и споришь со мной. Те, кто ежедневно занимаются созданием иллюзий, сразу увидят подделку. Ты хочешь, чтобы меня отлупили этим веником? А именно так и случится, если ты не перестанешь дурить. Найди мне букет из настоящих цветов.
Голоса приблизились, и вскоре из правого коридора вышли двое мужчин. Маргарет тотчас почувствовала себя кроликом на прицеле у двух охотников с дробовиками.
Господином Феликсом оказался темноволосый молодой человек. Его руки щедро украшали кольца умножения магической силы, причём все с такими большими камнями, чтобы ни у кого не осталось сомнений — это подделка. Плюс костюм, выглядящий до невозможности дорого, а значит, тоже подделка, и отлично начищенные ботинки, блестящие даже в погружённом в полумрак закулисье.
Бутафорские кольца, приятная внешность, костюм как у аристократа — Маргарет сказу поняла, кто перед ней.
Она широко улыбнулась. Как удачно сразу же встретить конферансье. Сейчас она всё у него разузнает, и стучаться в чужие дома, пусть и на колёсах, уже не придётся.
— Мадмуазель, какая приятная неожиданность. — Феликс поклонился и по-военному щёлкнул каблуками. Очаровательно важничая, обратился к своему спутнику: — Дмитрий, представь меня.
Дмитрий — высокий сухощавый мужчина лет на десять старше собеседника — слегка наклонил голову и, переложив букет цветов в другую руку, указал на молодого человека.
— Позвольте представить вам господина Феликса Миртрайда, — произнёс он, слегка растягивая слова. Дмитрий как будто играл роль чопорного слуги благородного джентльмена — однажды Маргарет видела такое в театре.
— Господа, рада нашей встрече. — Она наклонила голову и коснулась пальцами платья. — Мисс Маргарет Виттблайд.
С неудовольствием она заметила большое пятно, образовавшееся из-за трагикомической встречи с лужей. Зелёная шерстяная ткань в этом месте стала на два тона темней. Оставалось надеяться, что тусклый свет скроет следы случившейся неприятности.
— Мисс Маргарет Виттблайд, — медленно повторил Феликс Миртрайд. — Мне не послышалось?
Заметное напряжение повисло в воздухе, и хотя Маргарет не понимала причин его возникновения, решила пояснить:
— Всё верно. Меня зовут Маргарет Виттблайд. Мой дедушка содержит лавку, мы сами печём и продаём волшебную выпечку. Жаль, что ваш цирк так быстро уезжает из нашего городка. Я была бы счастлива приготовить для вас печенье от головной боли или плюшки сытости по рецепту дедушки Джулиана.
Приподняв брови, Феликс осмотрел Маргарет с головы до ног. Вернувшись взглядом к лицу, бесцеремонный молодой человек достал монокль и принялся разглядывать смущённую Маргарет, словно она не человек, а редкая бабочка, насаженная на иголку.
Правила этикета запрещали подобное поведение. Маргарет решила отплатить Феликсу той же монетой, но смутилась, когда их взгляды встретились.
Мужчины временами чрезмерно дерзки.
— На моём лице что-то есть? — прямо спросила она. — Или волосы, они в беспорядке?
— Нет, вы выглядите восхитительно, — произнёс Феликс ледяным тоном и убрал монокль. — Вы совершенно не похожи на дочь лавочника, мисс Виттблайд.
— Вообще-то, на внучку лавочника, — уточнила Маргарет и ядовито добавила: — Не знала, что у дочерей или внучек лавочников есть какие-то общие, всем известные черты.
Нет, ну каков же наглец!
Замечание Феликса и его тон совершенно не понравились Маргарет. А ведь поначалу молодой человек показался ей интересным и заслуживающим внимания. Пусть и был циркачом, то есть тем, кого дедушка, несмотря на больные колени, гнал бы до самого горизонта поганой метлой.
— Прошу меня простить, мисс Виттблайд, — Феликс слегка поклонился, вновь притворяясь молодым лордом, — я выразился недостаточно точно. Хотел сказать, что ваша красота достойна самой королевы.
Увы, но, разговаривая с артистами, Маргарет достигла немногого. Получила два предложения провести вместе ночь и одно — оставить унылый Клеймор и отправиться с бродячим цирком в бесконечное путешествие.
— Нам здесь не помешают красивые девушки, — рассказывал ей привлекательный силач, успевший надеть халат после выступления. Его лицо всё ещё покрывал грим, а куцый халат и не думал скрывать мощную грудь и кубики пресса.
— Подумай, красавица. Уже через неделю ты начнёшь выступать, тебе будет рукоплескать публика, и ты будешь чувствовать себя королевой. С удовольствием возьму тебя к себе в номер. Да и с домиком помогу, — он похлопал по боку свой, окрашенный яркой жёлтой краской. — Кровать для тебя найдётся. И стол. И друзья. Мы все тут большая семья, тебе понравится с нами.
Маргарет ярко представила себя в коротком пышном платье артистки кордебалета, а также что сказал бы дедушка о второй из Виттблайдов, ставшей циркачкой.
— Спасибо за предложение, но это исключено.
— Не загадывай. Никто не знает, что принесёт завтрашний день. Если захочешь превратить свою жизнь в сплошное веселье, ты знаешь, что для этого нужно сделать, — подбоченившись, он подмигнул.
Маргарет подняла уголки губ в неискренней улыбке. Увы, но она точно знала, что будет делать завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, да и, вообще, всегда, до самой своей смерти. Не то чтобы стоило огорчаться и этому знанию, и привычным занятиям, но цирк, ощущение праздника и волшебства манили к себе, будто свет в ночи — мотылька.
Дмитрий настаивал, что господин Феликс будет рад отправить «милую молодую леди» домой в экипаже, но Маргарет наотрез отказалась от чужой помощи. Ей хотелось пройтись по тихим улочкам мирного Клеймора, подумать о том, что сегодня случилось, смириться с тем, что о маме вновь ничего не удалось разузнать. Любовь циркачей к тому, чтобы пускать пыль в глаза, начала её утомлять. И Маргарет при первом же удобном случае сбежала от помощника конферансье, воспользовавшись дыркой в заборе.
На пути домой, уже никуда не спеша, не переставая, она думала о девушке, которая много лет назад ответила «да» на предложение превратить жизнь в вечный праздник. Маргарет так завидовала её смелости, восхищалась её стремлением жить свободно, бесконечно, до жгущих глаза слёз скучала по ней.
Мужчина, отец Маргарет, наверняка был таким же свободолюбивым бродягой. Но о нём, не давшим ей даже имени, Маргарет обычно старалась не думать.
Она не знала ни мать, ни отца — так могла ли их осуждать? И уж точно не имела права следовать их примеру — дедушка бы этого точно не пережил.
— Ну что, нагулялась, циркачка? — Дедушка встретил беглянку на полдороги.
Тяжело опираясь на трость, он смотрел на Маргарет с укоризной. У его ног сидел Томас с ещё более недовольным, чем у хозяина, выражением на пушистой бело-рыжей мордашке.
— Ты зря волновался, дедушка. Я никуда не сбежала и никуда не сбегу. Ты же знаешь это, ведь правда?
— Знаю? Я и мать твою знал, душу в её воспитание вкладывал, преемницу растил, а теперь вкладываю всё, что имею, в тебя. И не знаю, может, однажды ты уйдёшь, как она. Махнёшь хвостом, как блудливая кошка, и поминай тебя как звали.
Маргарет слышала эти слова не в первый раз, но ранили они ничуть не меньше, чем раньше.
— Не говори так. Ты же знаешь, я всегда буду с тобой.
— Глупости говоришь, словно не понимаешь. Мне нужно, чтобы ты была с нашим делом, а не со мной. Чтобы наши травы, наше волшебство не сгинули со мной в могиле. У меня осталась только ты, внучка, и надежда, что уж ты-то Виттблайдов не предашь. И хватит уже искать эту, как её там. Забыл уже имя, и тебе стоит забыть.
Маргарет взяла дедушку за руку. В груди болело из-за его слов, но разве с ним поспоришь? Ты ему слово, а он десять в ответ, и так бесконечно.
— Пойдём домой, дедушка. Завтра рано вставать.
— Как всегда.
— Как всегда, — эхом повторила Маргарет. Чтобы вовремя подавать первую выпечку на прилавок, они с дедушкой вставали в четыре утра. И так ежедневно, из года в год, за исключением праздников.
Эх, если бы Маргарет могла путешествовать, она бы маму непременно нашла. Перерыла бы и небо, и землю. Но как оставить дедушку одного? Его сильная воля и слабеющее тело держали её в Клейморе прочней всех якорей огромных судов, плавающих по морям и океанам.
Дедушка шагал вперёд в угрюмом молчании. Его побелевшая от напряжения ладонь тяжёло давила на трость. Он годами жаловался на плохо гнущиеся колени и боль в ногах, и Маргарет не могла не чувствовать себя виноватой, глядя на поджатые в нитку губы и восковое от боли лицо.
Помощи он не признавал. Мог часами орать, если кто-то в его присутствии заводил речь об инвалидных колясках.
Он всегда был такой ужасно упрямый!
Ему не следовало выходить из дома, тем более ночью. Он мог случайно упасть, сломать бедро, и никто бы ещё долго ему не помог — ведь уже так поздно. С их пожилым соседом так произошло, и бедняга навечно стал узником собственной спальни.
От представившейся картины у Маргарет озноб пошёл по спине.
Вот зачем он так, правда?
Дедушка давно уже не отходил из дома так далеко. Получалось, Томас, этот пушистый предатель, доложил о побеге Маргарет, как только она выскользнула из сада. И дедушка тотчас бросился следом — с той скоростью, с какой только мог.
И ведь он знал, что никуда она не сбежит. Не с цирком и не после мамы. Не мог он не знать, что она не предаст его так жестоко. Ему следовало ей доверять!
В Клейморе иногда говорили: «Упёртый, как Нестор Виттблайд», так что злиться Маргарет следовало лишь на... кота. Это болтливый Томас во всём виноват! И потому с этого дня никаких ему сливок!
Ещё одна причина для огорчения — дедушка даже не подумал спросить, нашла ли Маргарет маму. С другой стороны, он и без лишних вопросов, по одному её грустному виду мог догадаться, что в очередной раз ничего не получилось узнать.
Неожиданная встреча с мисс Маргарет Виттблайд и, что на порядок важней, то, какой очаровательной юной девушкой она оказалась, полностью разрушило надежды Феликса провести приятный вечер и немного развлечься. Окончательно испортило настроение настойчивое стремление мисс Маргарет разыскивать в цирке — и кого б вы подумали! — мачеху Феликса.
О замужестве последней девушка ничего не знала. И, что очевидно, искренне считала леди Юлиану собственной матерью. Любила ту, с которой никогда не встречалась, настолько сильно, чтобы посреди ночи бегать от одного домика на колесах к другому и терпеливо сносить гадости, которыми её могли наградить в отместку за нарушенный отдых.
Понимание, что в истории с подложными документами имеется ещё одна жертва, и уже завтра придётся причинить боль этой милой девушке, ударило по Феликсу сильнее всего.
Никто не хочет быть чёрным вестником, разрушителем сладких иллюзий и невинных надежд.
Направляясь в Клеймор, Феликс ощущал себя спасителем чести семьи, треснувших отношений мачехи и отца, брачных возможностей входящих в возраст сестёр. Собирался бороться с преступником, совершим наглейший подлог документов и, возможно, вещи даже более предосудительные.
Примиряя на себя роль рыцаря в белом плаще, Феликс почему-то совершенно забыл, что престарелый преступник сделал своей жертвой не только оболганную им дочь, но и восемнадцатилетнюю невинную девушку.
В последнем, глядя на мисс Маргарет, не стоило сомневаться. Закрытое платье унылого цвета с юбкой до самого пола, ни следа косметических средств, хотя бы помады на свежем и чистом лице, сверкающие, как звёзды в ночи, глаза в обрамлении пушистых ресниц, распущенные волосы, блестящие, как вороново крыло — и восхитительная естественность в каждом движении, слове и взгляде...
Феликс, проживший последние годы в столице и избалованный вниманием женщин, не был слепцом. В мисс Маргарет он с первой минуты разглядел чистый воды бриллиант, достойный соответствующего обрамления и отношения.
После такой встречи желание проводить время в компании ярко накрашенных дерзких девиц, носящих короткие пышные юбки, отрезало напрочь. Веник, замаскированный под великолепные розы, больше не требовался, и Феликс сунул его в угол маленького помещения за ареной.
В ожидании возвращения Дмитрия он, скрестив руки на груди, наблюдал за полосатой тряпкой, служащей здесь дверью на улицу.
Феликс позволил девушке уйти и теперь волновался из-за неё. Дмитрий, разумеется, её защитит, позаботится о ней в лучшем виде. Крайне неприятное «но» заключалось в том, что для Маргарет Виттблайд нет большей опасности, чем он, Феликс Миртрайд. И уже завтра ему придётся камня на камне не оставить от её прежней жизни.
С какой бы деликатностью человек Ленордсонов не подошёл к разбирательству в мэрии, в городке, где все знают друг друга, рано или поздно разразится скандал. Патрик О’Райли не волшебник, чтобы заткнуть рты всем без исключений. Стоит какому-нибудь мелкому чиновнику поделиться пикантной новостью с женой, и кумушки разнесут сплетни по всей округе. Да и старик Виттблайд, судя по рассказам мачехи, тот ещё упрямец. Встанет в позу, и вся грязь в итоге свалится на невинную жертву.
О Маргарет начнут говорить, придумывать глупости о её происхождении, полоскать её имя, лишившееся фамилии, на всех углах. Скандал разрушит её жизнь и шансы на достойный брак.
Она ещё не замужем, но вдруг у неё есть жених? Разрушит ли эта новость её помолвку?
Стоило бы, если так. Нет лучшего способа сблизиться с понравившейся женщиной, чем позаботиться об облегчении её тягот.
Феликс сжал губы. Мелькнувшая мысль была не лишена логики, но от неё неприятно попахивало. Он не хотел разрушать жизнь Маргарет, чтобы впоследствии стать её спасителем, и так добиться её благосклонности. Пусть и девушка показалась ему достойной самого пристального внимания, но как наследник Миртрайдов он не мог предложить ей ничего из того, что с радостью приняла бы женщина более легкомысленного поведения.
А вдруг я ошибся, и она совершенно другая? Много ты знаешь добродетельных девушек, готовых по ночам стучать в двери одиноких мужчин?
Потеряв терпение, Феликс вышел на улицу. Отгороженную забором площадку заполняли домики на колёсах разной степени ветхости. Лаяли и выли невидимые отсюда собаки, трубил слон. Лагерь артистов выглядел устроенным кое-как, хаотичным. Кое-где горел свет, но большая часть площадки тонула во тьме.
И в такое место он отпустил девушку? Под присмотром слуги, но всё же мисс Маргарет было не место среди людей столь сомнительного образа жизни.
Досадуя на себя, Феликс углубился в запутанный лабиринт проходов между домиками на колёсах.
И она собиралась бродить здесь одна!
Право слово, ему следовало сразу пресечь её опасное сумасбродство.
Спустя четверть часа бесплодных поисков раздражённый Феликс наткнулся на Дмитрия. Одного.
Сердце застучало сильней.
— Где она?
Судя по выражению лица, Дмитрий приготовился сообщать неприятные новости.
— Прошу прощения, сэр, не уследил. Сам ищу её уже какое-то время. Мисс Маргарет успела расспросить всех и, не добившись успеха, захотела вернуться домой. Пешком, сэр, — уточнил Дмитрий, укоризненно покачав головой.
Феликс дал знак, чтобы он продолжил рассказ.
— Мне едва удалось уговорить её отправиться домой в экипаже. Я отошёл договориться с возницей, а когда вернулся, её и след простыл. — Дмитрий отвёл взгляд в сторону. — Неподалёку, сэр, я нашёл дырку в заборе. Боюсь, сэр, мисс Маргарет воспользовалась ею, чтобы сбежать.
Феликс внимательно осмотрел продемонстрированные слугой несколько досок, держащихся лишь на прибитых сверху гвоздях. Стройная девушка невысокого роста могла, отодвинув их в сторону, протиснуться в узкую щель. Благоразумная молодая женщина, без всяких сомнений, поехала бы домой в вызванном для неё экипаже. Но мисс Маргарет, как выяснилось, не всегда вела себя так невинно, как выглядела.
Обычно начинающий ворчать ближе к вечеру, дедушка завёлся с самого утра. Выходя из комнаты, хлопнул дверью. Спускаясь по лестнице, яростно проклинал негнущиеся колени. Досталось и Томасу, разлёгшемуся на нижней ступеньке, и ковру в холле, мол, зачем тут лежит, только пылится, зараза.
Когда ворчун, кряхтя, занял своё место, Маргарет подала тот единственный завтрак, который дедушка признавал: яичницу и овсянку. Вазочка с брусничным вареньем и золотистый кекс уже ожидали его на столе. Как и большая чашка ароматного чая.
Себе Маргарет не поленилась сделать омлет, да и оделась сегодня особенно тщательно. Волосы уложила, подкрасила губы прозрачной помадой. Нанесла капельку туалетной воды на запястья и сгибы локтей. И пусть дедушка её, скорей всего, не то что из дома, а даже к покупателям сегодня не выпустит, Маргарет решила, что обязана позаботиться о своём настроении.
Да, в этот раз встретиться с мамой не получилось. Значит, получится в следующий раз. А дедушка поворчит-поворчит и перестанет. Он ведь отходчивый. Пошвыряется молниями и погремит, как самая мрачная и чёрная туча, а затем превратится в пушистое белое облачко.
Правда, до этого счастливого часа ещё надо дожить.
Дед уставился на овсянку точь-в-точь как карапуз, которого решили накормить пюре из капусты. Ковырнул и скривился, когда растаявшее масло разлилось.
«Терпение», — напомнила себе Маргарет и ласково улыбнулась.
— Подать тебе галеты от головной боли, дедушка?
— С моей головой всё в порядке. — Дед звучно ткнул вилкой в яичницу. Потёкшим желтком не удовлетворился и искромсал бедное яйцо, будто врага.
В такие минуты Маргарет как никто другой понимала маму. Ей тоже хотелось от деда сбежать. Хотя бы, вон, к Бриггсам и их чудесному кофемагаппарату, который и мелет сам, и варит, и разливает кофе, да с разными вкусами.
Глядя в окно на ярко освещённую мигающими лампочками витрину соседской булочной, Маргарет сказала:
— Я никуда не собиралась сбегать. — Вздохнув, она посмотрела деду в глаза. — Давай не будем вспоминать вчерашнее. Не будем портить друг другу настроение. Пожалуйста.
— А я и не вспоминал. Это ты начинаешь. Да ещё сидишь тут с таким кислым видом, будто кто-то здесь тебя обижает, будто не хочешь здесь находиться.
Резко встав, дед швырнул салфетку на стол.
— Видно, плохо я тебя воспитал, раз вот так, подняла хвост и побежала, словно ни ума, ни совести нету.
— Ну, дедушка...
— Девочка ты уже взрослая, чтобы на ключ тебя запирать. И что теперь с тобой такой делать?
Тяжело опираясь на трость, он вышел в зал. Топнул ногой по ковру и поклялся выбросить его в самом скором времени.
Маргарет проводила дедушку взглядом. Он как будто ещё сильней сгорбился, показался ей таким маленьким. За ночь будто бы уменьшился вдвое.
— Я просто хотела хоть разочек увидеть её, поговорить, попросить вернуться назад.
— Чего? — Дедушка развернулся живо, будто запущенный невидимой рукой волчок. — Ты думаешь, я назад её приму? Да ноги её не будет в моём доме! Да и она после того, что в её жизни было, она, что же, захочет вернуться, честно зарабатывать на масло и хлеб?
Он шумно выдохнул через нос, покачал головой.
— Ты девочка ещё, наивная совсем, глупая. Не понимаешь, в кого она должна была превратиться с той жизнью, которую выбрала.
— В артистку. — Маргарет тоже встала из-за стола. Большая часть омлета осталась лежать на тарелке.
Дедушка закаркал невеселым смехом.
— Сказал бы я тебе, кем она стала, да не хочу рот пачкать и твои уши. Забудь ты её уже, всеми богами молю, забудь её, милая!
Маргарет до боли закусила нижнюю губу.
— Как можно о маме забыть? Она мне жизнь дала. Я всегда буду ей благодарна, кем бы они ни была, какую бы жизнь ни вела. Будь она самой страшной и презренной преступницей, я всё равно была бы ей благодарна и всегда-всегда любила её.
Дед открыл рот, но так ничего и не сказал. Потёр с усилием лоб, взъерошил волосы, так что они стали напоминать седой одуванчик, готовый разлететься от первого дуновения ветерка.
— Пойду-ка я тесто поставлю.
— А как же твой завтрак? — Маргарет указала на почти полную тарелку.
— Аппетит что-то пропал. — Дедушка кривовато улыбнулся. Взгляд стал печальным. — И всё равно, спасибо, что позаботилась обо мне. Ты хорошая девочка, единственная моя отрада. У тебя всего один недостаток... — Не договорив, он покачал головой.
Глухо стуча тростью по полу, он ушёл в пекарню, и Маргарет вернулась к завтраку. Омлет успел остыть, есть больше не хотелось.
Пока убирала со стола, умудрилась свою тарелку разбить.
Собирая осколки, хлюпала носом.
Дедушка в таких случаях всегда говорил «на удачу». Но какая удача в том, чтобы быть безрукой дурёхой, не нужной собственной матери?
Юлиана Виттблайд вернулась в Клеймор через пару лет после своего побега. Надолго не задержалась. Дедушка рассказывал, даже порога дома не переступила. Оставила корзину на крыльце, постучала в дверь и ушла. Дедушка кричал ей вслед, просил вернуться, а она даже не обернулась. И только потом он увидел, какой подарок блудная дочь ему принесла. Назвал внучку Маргарет в честь покойной жены. Заботился, воспитывал, к труду приучал, делился знаниями и всем, что имел. Делал, что мог — и Маргарет не имела права быть неблагодарной.
У него, конечно, ужасный характер. Он старый ворчун, и вспыльчивый, и обидчивый очень, и мстительный, и вредный, и кот у него точь-в-точь такой же.
Но он — её дедушка. В приют, к чужим людям, не сдал.
Томас подлез сидящей на полу Маргарет под руку, мурлыкнул и прижался к ладони. Она погладила его, и он заурчал.
— Хочешь омлет? — Маргарет предложила кусочек, лежащий на полу рядом с ними.
Кот презрительно фыркнул и заурчал ещё сильнее, ластясь и выпрашивая, чтобы его гладили дальше.
— А молочка?
Молока Томас хотел, сливок — тем более.
И пусть сливок он не заслужил, Маргарет, как и всегда, сжалилась и простила сдавшего его дедушке предателя.
Дедушке хватило одного взгляда, чтобы оценить происходящее, и его широкие седые брови угрожающе сошлись у переносицы.
— Что здесь происходит? Маргарет, ты уже приняла заказ у этих господ?
Феликс шагнул вперёд.
— Мы здесь не ради выпечки, сэр.
— Какой я вам сэр? Что вы здесь делаете, обормоты?
Дедушка терпеть не мог, когда в лавку приходили молодые люди, верней, как он их называл, «юнцы». Всех мужчин, не обременённых солидным возрастом и многочисленным семейством, подозревал в намерении отвлечь Маргарет от дела, навязаться в знакомые, а то и произвести впечатление, пофлиртовать. Таких посетителей он гнал взашей. А когда они запоздало пытались что-то купить — отлучал от лавки нещадно.
И сколько бы Маргарет ни спорила с упрямым стариком, тот не желал ничего слушать.
— Нам не нужны покупатели, которых нужно зазывать улыбающимися продавщицами и мигающими огоньками на витрине. Когда болезнь укусит за бок — и разузнают о нас, и прибегут, и купят, и постоянно станут покупать, потому что каждый знает: лучше Виттблайдов целебную выпечку не делает никто! А паршивым молокососам, заглядывающим в лавку ради твоей улыбки, нечего здесь делать. Гони их сразу вон, а если не понимают по-хорошему — я прогоню.
Привлекательный улыбчивый Феликс определённо походил под определение «паршивого молокососа». Да и высокий сухощавый Дмитрий не выглядел человеком болезненным или обременённым семейством, а значит, нуждающимся в волшебной выпечке.
Бросив негодующий взгляд на Маргарет, дедушка закусил любимые удила. Уперев руки в бока, он, словно бык, решительно пошёл на того, в ком видел главного врага.
Выяснение личностей посетителей и цели их визита в этот раз пошло не так, как всегда. Феликс от всех обвинений дедушки отмахнулся. Его голос звучал особенно звучно, когда он сказал:
— Я приехал к вам, сэр, по просьбе вашей дочери, Юлианы. У меня для вас письмо от неё.
Дедушка побагровел так быстро и яростно, что Маргарет сначала испугалась, что его хватит удар, и только потом поняла, что Феликс привёз им вести от мамы. От мамы!
Чтобы удержаться на ногах, Маргарет пришлось вцепиться в край стойки обеими руками.
— Но как же так? Вчера вы сказали, что не знаете её, — выпалила она.
Феликс покачал головой.
— Нет, дорогая Маргарет. Я сказал, что Юлиана Виттблайд не работает и никогда не работала в этом цирке, и ни в чём вам не солгал. До последнего времени я не знал никакую Юлиану Виттблайд. Госпожа Юлиана давным-давно носит другое имя. И мне до крайности любопытно, какое вы, Маргарет, имеете к ней отношение, так как она приходится мне...
Дедушка отмер, шагнул вперёд, глядя только на Феликса горячечным взглядом.
— Заткнись немедля, щенок. — Удар кулаком по стойке вышел звучным. — Что ты это нам надумал всякие эти... рассказывать.
У дедушки дёргалось лицо, шея побагровела, голос огрубел так, что его едва удавалось понимать. Он покачнулся, и Маргарет вдруг осознала, что, не успев обрести мать, может вот-вот потерять единственного близкого человека.
Феликсу пришлось старика поддержать. А там и Дмитрий присоединился, чтобы усадить дедушку в любимое кресло.
На счастье, коробку с аптекарскими настойками и другими лекарствами они держали в пекарне. Стакан едва не разбился, когда Маргарет дрожащими руками наливала в него воду из графина. Считая успокоительное по каплям, Маргарет сбилась на середине. Выпила лекарство до дна и начала приготовление снова, считая тщательно, чтобы ненароком дедушку не отравить. Крики из зала мешали, и она изо всех сил старалась их не замечать. Не вслушиваться, не пытаться понять, о чём же они так страшно спорят.
Когда Маргарет вернулась, дедушка уже не сидел, а наступал на того, в ком видел врага, совершенно забыв, что ему уже исполнилось семьдесят пять лет, и доктор настоятельно рекомендовал беречь сердце. Не злиться, не размахивать руками, не кричать, а именно этим дед сейчас и занимался. Наскакивал на высокого, скрестившего руки на груди Феликса, будто вздорный старый бульдог на молодого тонконогого жеребца.
Маргарет схватила дедушку за рукав, безуспешно попыталась оттянуть его от Феликса.
— Ну, пожалуйста, дедушка! Тебе надо выпить лекарство. Вот оно!
Тот никак не унимался, пытался прогнать неуступчивых посетителей из лавки. Сыпал разными словами, в то время как Феликс гордо молчал, а Дмитрий закатывал глаза и явно пытался сдержаться от влезания в свару без разрешения.
В качестве последнего аргумента дедушка яростно топнул ногой, да так и застыл. Хрипло охнул и схватился за спину.
— Дмитрий, подай кресло господину Виттблайду, — приказал Феликс тоном великосветского вельможи.
На его щеках проступили пятна яркого румянца, в то время как лоб и подбородок побледнели. Не ударил ли его дедушка по лицу?
Увы, но ужасный нрав Нестора Виттблайда знал каждый в Клейморе, и мало кто желал связываться с тем, кого за глаза звали вздорным стариком.
Убедившись, что с трудом усевшийся на стул дедушка выпил лекарство, Маргарет подошла к Феликсу.
— Пожалуйста, простите его.
Крылья носа Феликса раздулись.
— Не вмешивайтесь, Маргарет. Не вы, а Нестор Виттблайд будет нести полную ответственность за свои слова и поступки.
Маргарет не раз приходилось улаживать ссоры дедушки с другими людьми, и она приготовилась быть терпеливой. Феликс выглядел непреклонным, но она не отчаивалась.
Коснувшись ладони Феликса, Маргарет едва слышно сказала:
— Прошу вас. Простите его. Дедушка переволновался и сам не знает, что говорит.
Увы, но господин Феликс не желал проявлять понимание. Заявил полным едва сдерживаемой ярости голосом:
— Мистер Виттблайд не слабоумный. Он намеренно оскорбляет достойную женщину. То, что она его дочь, никак не оправдывает подлость и низость его поведения.
Маргарет быстро оглянулась, но дедушка сидел, закрыв глаза, и, кажется, не расслышал жестокие, пусть и отчасти (а может, и полностью) правдивые слова господина Феликса.
— Ишь чего удумали! — Старый Виттблайд едва не брызгал слюной. — Ишь чего захотели! Внучку у меня захотели отнять, проклятые ироды!
С лица Феликса исчезла улыбка.
Раздался хруст сминаемого письма. Плотная дорогая бумага, попав в сильные руки пекаря, мигом превратилась в безобразный шар.
Пущенный рукой старика бумажный снаряд, ударившись о грудь Феликса, отскочил и покатился по деревянному полу.
Феликс проводил белый шар внимательным взглядом.
Вспыхнувший внутри гнев требовал выхода, самообладание прогибалось и трещало под тараном из приказов убираться и прочего, вылетающего из оскаленного рта старика.
Люди, когда они чуть умней кур и гусей, не разбрасываются подобными письмами. Изложенная там информация, попав в чужие руки, может стать предметом ещё одного шантажа. Или — ещё неизвестно, что печальней — разбить чьё-то сердце.
Феликсу, несмотря на проживаемое прямо сейчас унижение, хватило ума наклониться и, подняв письмо с пола, спрятать его в карман сюртука.
В ушах шумело, и рёв, требующий немедленно убираться из лавки, никогда сюда больше не возвращаться и прочее, превратился в фон, подобный звукам дождя за окном.
Пальцы немного подрагивали от напряжения, и Феликс сделал глубокий вдох.
— Я так понимаю, честно признать свой очевидный обман вы не согласны. — Проклятый старик всерьёз вывел его из себя, но голос прозвучал на удивление ровно.
— Вон отсюда! И даже не думай... Я Маргарет вам не отдам!
— Никто не собирается отбирать у вас воспитанницу. Всё, что требуется от вас, признать перед властями, что ваша дочь Юлиана не имеет никакого отношения к этой девушке. Она вашей якобы внучке не мать.
Виттблайд оскалился, будто безумец. Схватил в руки трость и принялся размахивать ею, будто рапирой.
Феликс стоял от него на достаточном расстоянии, но отошёл ещё на пару шагов. Ну и старик, ни капли воспитания и достоинства. Следовало лишь пожалеть, что именно этот, а не какой-нибудь другой человек является родным дедушкой Луизы и Лауры.
Несчастная Юлиана, и как только она, очаровательная, милая и весёлая, с лёгким нравом и большим сердцем, могла вырасти у такого отца? Как смогла сохранить радость в душе, живя в этом мрачном, заросшем мхом времени доме, с уродливыми портретами на стенах и ежедневной работой в пекарне? И что будет с милой Маргарет, если просто развернуться и выйти за дверь, как требует её опекун?
— Вон отсюда! — орал тот. — Вон! Маргарет — моя внучка, и никто не докажет, что это не так!
— У вас есть другие две внучки — вам родные по крови. Если вы поведёте себя разумно, то сможете встретиться с ними.
— Мне они не нужны! Не нужны избалованные белоручки! И дочь гулящая не нужна! Никто не нужен! Никто! Не достойны они зваться Виттблайдами!
Лицо старика стало красным, грудь бурно вздымалась. Вспыльчивый, будто бойцовый петух, он бы уже влез в драку, да возраст и здоровья не позволяли.
— Вон отсюда! — хрипел и плевался старик.
— Так им и передам, что родной дед не желает их видеть, — холодно сообщил Феликс. Только он знал, сколько ему стоило проявленное спокойствие. От напряжения давило в висках.
Отвратительную сцену прервало появление Маргарет. Девушка бросилась к тому, кого ошибочно считала собственным дедушкой. Захлопотала вокруг него, пытаясь как-то унять брызжущую ненависть старика.
Принесла ему успокоительные капли, заставила выпить их.
Глядя поверх её головы на того, кто, сорвав голос, продолжал хрипеть оскорбления, Феликс сказал:
— Что ж, господин Виттблайд, вы не оставляете мне другого выхода, как рассказать всё мисс Маргарет.
Девушка подняла на него удивлённый взгляд.
— Что вы хотите мне рассказать?
— Кое-что о вашей маме.
Старик схватил её за руку, захрипел возмущённо, но Маргарет мягко высвободилась. В выражении её лица появилась решительность, с которой накануне она искала свою маму в бродячем цирке.
— Да, пожалуйста, я слушаю вас.
— Это по-настоящему важно, и я, — Феликс бросил взгляд поверх её плеча, — предпочёл бы другое место для нашего разговора. Думаю, так было бы лучше.
Маргарет шагнула к нему, но затем беспомощно оглянулась на хрипящего старика, упорно пытающегося встать с кресла.
— Я не могу никуда сейчас уйти. Дедушке очень плохо, как вы видите. Наверное, доктора придётся вызвать.
Феликс вплотную приблизился к Маргарет и взял её за руку.
— Тогда мне придётся сказать это здесь и сейчас.
Старик хриплым шёпотом требовал, чтобы Феликс молчал. Мисс Маргарет в ожидании новостей в волнении кусала губы.
Милая девушка, простая и безыскусная, при этом даже в столь скромном платье — красавица, как с пасторальных картин. Феликс знал, что его слова нанесут удар по её нежному сердцу, но другого выхода Виттблайд ему не оставил.
Правда должна выйти на свет, а с последствиями они разберутся.
Феликс не собирался бежать от ответственности. Он твёрдо решил, что обязательно поможет этой милой девушке, не бросит в беде, не оставит в липких паучьих лапах. Он позаботится, чтобы изменения в её жизни оказались в лучшую сторону.
— Леди Юлиана Миртрайд, в девичестве Виттблайд — моя мачеха и мать моих единокровных сестёр. Я клянусь честью, она никак не может быть вашей матерью, мисс Маргарет.
— Но как же так... — Маргарет широко распахнула глаза. — Как же это?.. Но кто тогда я?
— Для этого я сюда и приехал, чтобы выяснить всё и уладить.
— Но... вы уверены, господин Феликс?
— С моей сестрой Луизой у вас слишком маленькая разница в возрасте, так что да, я более чем уверен, что вы никак не можете быть дочерью леди Юлианы.
У Маргарет приоткрылся рот. В полном молчании она смотрела на Феликса таким пронзительным взглядом, что он ощутил себя связанным с нею неразрывной нитью. Он так глубоко погрузился в её переживания, что ожёгшая бедро острая боль стала полной неожиданностью.
Он вскрикнул и отшатнулся, но недостаточно быстро, и боль обожгла ещё и колено.
Из-за всего случившегося сегодня кругом шла голова. Времени на обдумывание шокирующих новостей судьба не давала. Будто сорванный с ветки листок, Маргарет следовала за обстоятельствами. То пыталась утихомирить разгоревшуюся ссору, то спасала пекарню от едва не начавшегося пожара, а теперь вот хлопотала вокруг потерявшего сознание дедушки, который — по словам господина Феликса — никак не мог быть ей родным.
Всё незыблемое, во что она верила с детства, внезапно пошатнулось и перевернулось вверх дном. Юлиана Виттблайд ей не мама, Нестор Виттблайд не дедушка, и сама она, получается, не Виттблайд.
Тогда — кто?
Господин Феликс не знал ответа на этот вопрос, а дедушка не приходил в себя, что бы они ни делали. Нюхательные соли заставили его долго и звучно чихать, но в чувство не привели. Ни холодные, ни горячие компрессы на лавандовой воде тоже не помогли.
Его пульс оставался хорошим, дыхание — размеренным и тихим, а вот сознание не возвращалось. Несгибаемый телом и духом Нестор Виттблайд лежал в кресле безвольно растёкшейся медузой и был сам не себя не похож. Выглядел не таким больным и слабым, как поначалу, и даже его красное от гнева лицо медленно возвращало привычный цвет, и всё же Маргарет, глядя на него, едва сдерживала слёзы.
Как же сильно она боялась его потерять!
Но плакала, увы, не только от страха, но ещё и от обиды.
«Господин Феликс сказал, что ты не можешь быть дочерью Юлианы, а значит отец Юлианы — тебе не дедушка.
Но он воспитывал тебя всю твою жизнь. Называл своей внучкой. Значит, он всё ещё твой дедушка, что бы господин Феликс ни говорил. Не родной, но...
Боже, ну зачем он мне врал? Всю жизнь врал и ещё всегда злился из-за того, что я ищу Юлиану!
Но если я не дочь Юлианы, значит, у меня другая мама и есть отец. А я о них совсем ничего не знаю. Они живы или умерли, и вообще, кто они?.. Как дедушка мог врать мне всё это время!»
— Не беспокойтесь так, милая Маргарет, помощь быстро придёт. Возьмите платок. Прошу вас, только не плачьте. Не рвите себе сердце. Даю слово, всё с господином Виттблайдом будет хорошо. Доктор скоро приедет и непременно поможет, — уговаривал её Феликс.
А она, принимая его заботу и доброту, не смела признаться, что переживает не только из-за дедушки, но и собственной на осколки разбившейся жизни. Эгоистка такая, какое она имела право обвинять старого больного человека, когда он находится в таком состоянии и даже может не пережить сегодняшний день!
Но злые мысли, как кусачие осы, всё жужжали и жужжали у неё в голове. О том, кто она и кто её родители, и как так получилось, что дедушка взял её на воспитание, и — вообще! — правда ли это всё, и, может, дедушка прав, и господин Феликс — мошенник?
Крайне богатый мошенник, носящий кольца силы ценой с половину Клеймора. Превосходно одетый по последней моде молодой мужчина, во всём, даже в отвратительной стычке, демонстрирующий поведение человека из высшего общества. Утверждающий, что он сын кораблестроителя из Пьермона и пасынок леди Юлианы, которая никак не может быть матерью Маргарет.
И хотелось бы не верить ему, но не получалось. Из-за этого сердце на части рвалось. И из-за дедушки тоже.
Господин Феликс отвёл Маргарет к другому креслу и настоятельно предложил ей присесть.
— Принести вам воды?
Она подняла на него глаза, и он вздохнул.
— Мне так жаль.
— Из-за дедушки? — шепнула Маргарет, всхлипнув.
— Из-за вас. Вы милая девушка, Маргарет, и совершенно не заслуживаете попадания в столь болезненную и неприятную ситуацию.
Неизвестно, нашлась бы Маргарет с ответом, но её спас звякнувший колокольчик и открывшаяся в лавку дверь.
Порог решительно переступил доктор Бонжер — лучший и потому самый дорогой доктор в Клейморе. Низенький, кругленький, лысоватый человечек, доктор Бонжер дедушку никогда не лечил. Увы, лавка приносила не настолько хороший доход, чтобы пользоваться услугами столь дорогого доктора. Он и за консультации брал втридорога, а за выезд на дом страждущим приходилось платить чистым золотом.
Большой дом, где доктор вёл практику, располагался на городской площади — то есть в паре кварталов от лавки Виттблайдов. Так что Дмитрий с задачей доставить доктора справился быстро, а быть бережливым его никто не просил.
Скорей всего, в мире Миртрайдов даже слуги не отличались рачительным отношением к деньгам.
Конечно, господин Феликс обещал оплатить лечение дедушки, но с учётом их взаимной неприязни сомнительно, чтобы дедушка позволил себе принять хотя бы пени от неприятного ему человека.
Поздоровавшись и сразу же проверив у пациента пульс и дыхание, доктор Бонжер попросил Маргарет принести ему чистой воды и полотенце.
— ...Надеюсь, вы понимаете: гигиена в нашей работе превыше всего.
— Да, конечно, господин доктор. Минуточку, я всё принесу.
Пока её не было в зале, господин Феликс успел с доктором расплатиться. Вернувшаяся с наполненным водой тазиком для умывания Маргарет застала кругленького доктора широко улыбающимся, прямо-таки лучащимся счастьем. Он как раз прятал в карман небольшой листок бумаги — очевидно выписанный господином Феликсом банковский чек.
Голос доктора переполняла почтительность:
— Не сомневайтесь, сэр, я держу лучшую клинику в Клейморе и вашего... да-да, понял, не вашего дедушку в самом скором времени поставлю на ноги.
Господин Феликс суховато ответил:
— Скорость лечения меня волнует намного меньше, чем его качество. Насколько я понял, господин Виттблайд страдает не только сердечным недомоганием и нервной перевозбудимостью, но и простреливающей болью в спине и коленях. Возможно, и ещё чем-нибудь болен. Вы не знаете?
— Нет, до сих пор я не имел чести лечить господина Виттблайда. Но сделаю всё, что в моих силах. После осмотра я смогу лучше сказать, какое время потребуется для максимально возможного восстановления всех функций столь прискорбно ослабленного организма.
Вызвавшись улаживать деликатное дело с записанным на мачеху внебрачным ребёнком, Феликс взял на себя разговор со стариком, в то время как мэрией Клеймора обязался заняться человек Ленордсонов.
Изначально всё представлялось несложным даже с учётом разрекламированного мачехой дурного характера Нестора Виттблайда. Простая логика — когда альтернативой является тюремный срок за подлог, дело может решить разговор. В крайнем случае — деньги.
Угрозы и посулы Феликс приберегал как крайние средства. Начинать думал с чего-то полегче — к примеру, письма от пропавшей двадцать лет назад дочки. Оно могло стать отличным поводом для начала доверительной и уважительной беседы. Воображение подсказывало, как сердце старика смягчается, и он просит о встрече с дочерью и внучками, о существовании которых до этой поры не подозревал. А там уже можно будет и тихо-мирно обсудить вопрос с документами записанной на леди Юлиану девушки.
Мачеха посмеялась над планами Феликса решить всё легко, но письмо, как он просил, написала. Заодно поделилась парой красочных рассказов из своего детства. В их правдивость Феликс, сказать по правде, несильно поверил. Ему показалось, Юлиана пытается оправдаться и потому наговаривает на своего отца. Ведь экземпляры со столь дьявольскими характерами встречаются только в бульварных пьесах и комических водевилях.
Отправляясь в Клеймор, Феликс и подумать не мог, что леди Юлиана значительно преуменьшит проблему. Встреча с Нестором Виттблайдом лицом к лицу оказалась полной катастрофой. Этого пожилого, но не вызывающего к себе ни капли уважения человека следовало бы держать подальше от нормальных людей, определив на лечение в клинику душевных болезней.
Старик орал гадости, брызгал слюной. Пытаясь выгнать из лавки нежеланных гостей, захотел пустить в дело палку, с которой не расставался. Размахивал ею, как оружием. Сыпал проклятьями. Положительно, вёл себя с Феликсом, будто с нищим попрошайкой.
Хорошо хоть мисс Маргарет часть этого позора не видела. Зато слышала весь бред, который нёс человек, которого она считала собственным дедушкой. А затем со слезами на глазах упрашивала Феликса проявить понимание и терпение.
То, что творил этот человек, не укладывалось в голове. У Феликса пылало лицо, и руки сами собой сжимались в кулаки. Но что хуже всего — он положительно не понимал, как бороться со вздорным стариком, не имеющим понятия о воспитании и манерах, ведущем себя подчёркнуто не по-джентльменски.
Оскорбления оскорблениями, но не бить же с трудом стоящего на ногах старика. Феликс проигрывал, пытаясь играть по правилам с противником, свободным от правил.
Ситуацию усугубляло то, что рядом с дьяволом, вился ангел. Мисс Маргарет — эта привлекательная, удивительно добрая и милая девушка — с такой заботой и любовью относилась к нагло обманывающему её старику, что у Феликса от возмущения всё горело в груди.
Маргарет же смотрела на него прекрасными сияющими глазами и доверительно шептала нежным голоском:
— Господин Феликс, умоляю вас, пожалуйста, помогите мне дедушку успокоить. Пока ничего ему не говорите, молчите, пока он не остынет. Он отходчивый, в себя быстро придёт.
Несколько долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза, и Маргарет, улыбнувшись одними губами, сказала: «Спасибо».
Пообещав, что скоро вернётся, она отправилась на кухню.
Феликс решил, что не станет терять зря даже минуты.
— Послушайте, господин Виттблайд, — максимально понизив голос, произнёс он, — нам нужно серьёзно поговорить, обсудить совершённый вами подлог документов. Если вы хотите делать это в присутствии мисс Маргарет, одной из ваших жертв, дело ваше. Тогда я могу прямо сейчас объяснить ей, что она не является дочерью Юлианы Виттблайд. Вы это понимаете?
Увы, но старик ничего понимать не желал. Снова принялся сыпать оскорблениями и требованиями немедленно покинуть лавку и навсегда забыть сюда дорогу.
Когда он замолк, задохнувшись от возмущения, Феликс постарался как можно спокойней сказать:
— Мне обратиться в полицию? Вы предпочтёте, чтобы мисс Маргарет узнала о сомнениях в своём происхождении от следователя или полисмена? Уверяю, я сделаю это, сэр, если вы не начнёте вести себя адекватно.
Разговор пришлось спешно прекратить, так как Маргарет вернулась в зал с подносом, на котором находились тарелка с нарезанным кексом и стакан молока.
— Съешь это, дедушка, — мягко улыбаясь, сказала она. — Ты же знаешь, кекс дедушки Джулиуса тебе быстро поможет. Принести тебе чаю или достаточно молока?
Старик так зыркнул на Маргарет, словно она перед ним провинилась.
— Ух ты лиса. Привела в наш дом непонятно кого, а теперь ластишься и улыбаешься.
Феликса опалило новой вспышкой злости. Ну что за невыносимый старик! Пришли не к Маргарет, а к нему — из-за совершённых им преступлений, а он даже в этом обвинял невинную жертву собственной лжи.
— Не стоит срывать злость на бедной девушке. — Феликс подошёл ближе к креслу хозяина лавки. — Мы с мисс Маргарет встретились вчера вечером совершенно случайно. Я в любом случае нашёл бы ваш дом.
Маргарет повернулась к нему с чарующе приятной улыбке на нежном лице. В её глазах отражалось искреннее восхищение. Похоже, мало кто отваживался защищать её от нападок сумасшедшего старика.
Феликс поклялся себе, что вытащит эту прекрасную бабочку из паутины лжи, сплетённой стариком. Для неё это, конечно, станет потрясением, но Феликс собирался сделать всё от него зависящее, чтобы девушка не пострадала.
— Я не совсем понял, какое отношение к вам имеет мисс Маргарет, — сказал он старику. — Она ваша внучка? Или она ваша дочь?
— А тебе дело? — Старик сунул в руки Маргарет недоеденный кусок кекса. — Чего ты от нас хочешь, щенок?
— Для начала, чтобы вы перестали называть меня щенком, желторотиком, мальчишкой и прочими прозвищами. Для вас я господин Феликс, и всё.
— Господин Феликс, — повторил мерзкий старик и прищурился. Затем повернулся к девушке. — Маргарет! Расскажи-ка подробней, откуда этот щенок тебя знает?
Деньги решают не всё, но в абсолютном большинстве случаев способствуют облегчению жизненных неурядиц. Парочка дополнительных нулей на выписанном банковском чеке, и Феликс существенно упростил себе жизнь, на время избавившись от невыносимого Нестора Виттблайда.
— Старик симулирует сердечный приступ, — Феликс сразу же предупредил доктора о реальном положении дел. — И всё же я буду крайне признателен, если вы заберёте его к себе в клинику. Срок его пребывания у вас позже обсудим. Я хорошо заплачу.
Глазки лысого коротышки жадно блеснули, но он, как будто извиняясь, развёл руками.
— В клинику положу, а вот грех, если что, на душу не возьму. Тут увольте.
— Ну что вы, господин Бонжер, — Феликс заставил себя улыбнуться, хотя прозрачный намёк показался оскорбительным. — Никакого греха, только забота. У господина Виттблайда ревматизм, возможно, артрит, поищите и, уверен, список недомоганий продолжится. Всё, чего я прошу — заберите его в клинику прямо сейчас, а там лечите, я всё оплачу. Главное, чтобы обошлось без скандалов. Скорей всего, он не захочет ехать.
— Об этом не беспокойтесь, сэр. — Доктор достал из кармана небольшую коробочку и побренчал её содержимым. — Крохотная доза успокоительного больному не повредит. Наоборот, сделает его транспортировку в клинику менее травмирующей.
Феликс протянул доктору Бонжеру заранее выписанный банковский чек, и, когда тот разглядел сумму, у него от жадности аж ладони вспотели. Феликс пожал протянутую ему руку и с трудом подавил желание тотчас воспользоваться платком.
Доктор Бонжер провёл операцию удаления Нестора Виттблайда из лавки в наилучшем виде. Феликс в поднявшейся суете не участвовал, но о своих интересах не забывал.
Стоило Маргарет устремиться на улицу, он последовал за ней. Держался неподалёку, но с помощью и сочувствием не навязывался. Был готов, если потребуется, её защитить. Да хотя бы от проявлявших излишнее любопытство прохожих.
Девушка выглядела такой ранимой, растерянной. Взгляд мисс Маргарет оставался прикованным к удаляющемуся экипажу даже тогда, когда стук копыт совершенно затих, и дорога совсем опустела. Из-под косынки выбились одинокие тёмные пряди, и ветер ласково играл с ними, овевая свежее, как майская роза, лицо.
Какая яркая и в то же время безыскусная красота. Феликс позволил себе ещё немного насладиться пасторальной картиной.
В дверях расположенной по соседству булочной появился здоровяк с красным лицом, русоволосый, в рубашке, едва не лопающейся на мощных руках и груди. Заметив его явный интерес к потерянно стоящей Маргарет, Феликс поспешил увести девушку в лавку.
— Эй, Марго, всё в порядке? — прозвучало недостаточно громко и убедительно, чтобы погружённая в свои мысли Маргарет обратила на оклик внимание.
Чужой взгляд жёг спину, и Феликса тянуло оглянуться, убедиться в подозрениях, что за их уходом наблюдает тот здоровяк. Закрывая за Маргарет дверь, он удовлетворил своё любопытство. Здоровяка кто-то отвлёк, и тот скрылся в глубине булочной — куда более шумной и востребованной у покупателей, чем лавка Виттблайда.
Перевёрнутая табличка на двери возвещала «Закрыто», а из кухни доносился красноречивый шум кипящего чайника и дребезг посуды. Сообразительный Дмитрий готовил чаепитие, что могло улучшить душевное состояние Маргарет.
— Присядьте, мисс Маргарет. — Феликс подвёл её к креслу, в котором не так давно притворялся больным Нестор Виттблайд. — Дмитрий приготовит вам чай.
— Но вы гости, и я должна это сделать сама.
— Не стоит беспокоиться. Отдохните чуть-чуть. Не только господин Виттблайд, но и вы, Маргарет, пережили сегодня потрясение. Позвольте нам о вас позаботиться.
Она тихо вздохнула и закрыла лицо ладонями.
— Даже не знаю, что думать об этом дне.
Феликс перенёс второе кресло поближе к тому, в котором расположилась Маргарет.
— А вы пока что не думайте, милая Маргарет. Дайте себе передышку, выпейте чай, успокойтесь. Я никуда не ухожу и, когда вы будете готовы, отвечу на все ваши вопросы.
— Я готова! — как птичка встрепенулась она, и Феликс улыбнулся.
— А я бы предпочёл выпить чаю. С вашей выпечкой, если это возможно. Пусть я произведу на вас впечатление невоспитанного наглеца, но не смогу успокоиться, пока не попробую то, что вы готовите своими руками.
Маргарет смущённо улыбнулась, и её щёки покрыл нежный румянец.
— Боюсь, что вам не понравится такое угощение, господин Феликс. Бόльшая часть нашей выпечки не слишком вкусна. Это целебная выпечка, её приобретают как замену лекарствам, а не ради приятного вкуса.
— Как любопытно, — произнёс Феликс, наслаждаясь её смущением и нежным, будто дуновение летнего ветерка, голосом.
Он мог честно признаться себе: Маргарет его привлекала. Его восхищала её нежная женственность, скромность и целомудрие. И хотя романтические отношения между ними были полностью исключены, он получал невинное удовольствие от общения с девушкой. Её смущение и робость, её взгляды из-под ресниц и приоткрытые в волнении губы заставляли его сердце быстрее стучать.
Дмитрий принёс чай, и Маргарет подхватилась с места, чтобы дополнить сервируемый столик вазочкой с кексами.
— Их обычно заказывают мужчины, — поделилась она. — Дедушка говорит, что они довольно вкусные, не только полезные.
Феликс невольно припомнил, как старик предвещал всем работающим с усилителями магии раннюю потерю мужской силы и необходимость ложиться в супружескую постель, наевшись грибов.
— И что входит в рецепт?
— Из опасных ингредиентов — мухоморы, но беспокоиться не стоит. Они здесь выступают лекарством, отмеряются на аптекарских весах.
— Всё так строго? — поддразнил её Феликс.
Отправил крохотный кекс в рот, прожевал. Как Маргарет и обещала, выпечка оказалось достаточно вкусной.
— Конечно. На этот рецепт оформлен патент, как и на другие рецепты. Дедушка говорит: целебная выпечка — серьёзное дело.
Маргарет всей грудью вздохнула.
Себе Маргарет могла честно признаться: в отсутствие дедушки без помощников ей никак не справиться с лавкой. Господин Феликс предложил помощь, и её сердце омыло тёплой волной благодарности и восхищения его благородством. Она так расчувствовалась, что едва не допустила ошибку.
Во все глаза смотрела на этого прекрасного доброго светлого человека, и из груди рвалось «да» в ответ на все его предложения.
Феликс обещал, что всё решит. Лавка продолжит работу, и Маргарет не придётся оправдываться из-за того, что впервые за много-много лет Виттблайды подводят своих верных клиентов. Его слова звучали как весьма выгодное, щедрое и добросердечное предложение. Имей Маргарет право распоряжаться лавкой, она бы точно ответила «да».
А вот дедушка — нет, ни за что бы не согласился. Чужая помощь, будто протянутая милостыня, противна его гордой природе. Он бы ругался, стучал палкой в пол, брызгал слюной, и не только господина Феликса, но и всех добровольных помощников гнал бы взашей.
Маргарет уже пошла дедушке наперекор, согласившись, чтобы господин Феликс оплатил лечение. Вернувшись из клиники, дедушка наверняка пожелает вернуть благотворителю деньги. Он, конечно, будет страшно кричать, но рано или поздно простит её самоуправство. Поймёт, что иначе она не могла поступить — ведь речь шла о его жизни и смерти.
Благополучие лавки — это всего лишь деньги и репутация, а ещё здоровье, но всё же чужое. Если господин Феликс будет помогать ещё и с лавкой, по возращении дедушка устроит такой скандал, какого в Клейморе со дня основания города не видали.
— Но разве у меня был иной выход? — скажет Маргарет. — Так получилось, что господин Феликс захотел помочь с лавкой. И, конечно же, я с благодарностью согласилась с его предложением.
Она попытается рассказать, что помощью господина Феликса лавка работала, клиенты получали заказы и все оставались довольны. Но вряд ли дедушка позволит ей хотя бы договорить.
Не слушая никаких аргументов, он станет орать. В первую очередь обвинит её в недостойном молодой девушки поведении, стремлении привлечь к себе внимание мужчины и прочем малоприятном. И уже точно не станет слушать её похвалы благородству, щедрости и состраданию господина Феликса.
За то, что Маргарет примет помощь молодого человека, дедушка её, скорей всего, проклянёт.
— Лучше бы ты закрыла лавку! — закричит он, брызжа слюной. — А то и спалила её ко всем чертям, чем повела себя, будто вертихвостка. Я не так тебя воспитывал. Ты вся пошла в мать!..
Маргарет уже не раз подобное слышала, так что слова дедушки в её воображении звучали ясно и чётко.
Тяжело в этом признаваться, но в последнее время дедушка стал совершенно невыносимым. Постоянно вредничал, чуть что не по нему — повышал голос, а сам никого не слушал. Маргарет всё чаще казалось, что она общается с глухой стеной. Сколько раз она заговаривала о том, что в пекарне им нужен помощник. Что годы идут, болезни дедушки становятся всё серьёзней, и даже доктор рекомендовал ему поменьше работать.
Она говорила — а дедушка всё переиначивал. Прежде выставлял её лентяйкой, а в последние годы обвинял в стремлении больше общаться с мужчинами и поскорей выйти замуж. Переехать в дом мужа и забыть путь в лавку Виттблайдов. Предать его надежды передать родной внученьке семейное дело и прочее в том же духе.
Ей приходилось оправдываться и извиняться, закрывать рот на замок и помалкивать, хотя временами хотелось кричать.
А ведь будь у них помощник — дедушка мог бы спокойно лечиться, и лавка работала бы в обычном режиме. Теперь же Маргарет приходилось решать: закрывать лавку полностью или частично — или принять чужую помощь и жить в ожидании грандиозного скандала.
— Поймите, господин Феликс, — объясняла Маргарет, чуть не плача, — дедушке не понравится, что в его отсутствие делами лавки станет заправлять другой человек.
— Но это будете делать вы, Маргарет. Вы будете главной, а я лишь буду вам помогать. С таким положением дел согласится любой разумный человек.
Маргарет не решилась сказать, что неприязнь, возникшая между мужчинами, наверняка покажется дедушке куда важнее расчётов. И о благополучии клиентов он вспомнит тоже далеко не в первую очередь.
«У Нестора Виттблайда есть гордость», — говорили благосклонно настроенные к дедушке горожане. Остальные называли его невыносимым гордецом, вздорным сварливым стариком и даже склонным к скорой расправе безумцем с взрывным, будто порох, характером.
Метания Маргарет продолжались бы ещё долго, но их разговор с господином Феликсом грубо прервали.
Под мелодичный звон колокольчика дверь в лавку распахнулась и внутрь с широкой улыбкой на веснушчатом лице ворвался Валерт Майлз, известный всему Клеймору под кличкой Валет. Тринадцатилетний сын почтмейстерши, высокий для своего возраста рыжий вихрастый парень, подрабатывал в лавке Виттблайдов посыльным.
— Здрасте, здрасте, здрасте, — зачастил он, оглядывая присутствующих, и, переведя взгляд на дверь в пекарню, крикнул погромче: — Дедушка Нестор, вам тоже здрасте!
— Вы видели табличку, молодой человек? Лавка закрыта, — твёрдо произнёс Дмитрий. — Будьте любезны, пройдите на выход.
— Закрыто так закрыто, но не для меня! — Он отпрыгнул от протянувшего к нему руки Дмитрия и шутливо поклонился. — Прошу любить и жаловать. Валерт Майлз, и я тут по важному делу.
Валет обычно являлся в лавку после обеда, чтобы забрать подготовленные к этому часу сумки с заказами и развести их покупателям. Сквозь стекло витрины виднелся его верный железный конь — двухколёсный велосипед: переднее колесо огромное, второе — значительно меньше.
— Милая Маргарет, жду мои сумочки. — Валет потёр ладони.
Маргарет вздохнула.
— А их нет. Мы ничего не успели.
— Минут десять я могу подождать, — предложил Валет и по-хозяйски уселся на высокий стул возле стойки. — А если угостишь чем-то вкусненьким, могу и дольше тут посидеть, если надо.
— Боюсь, десяти минут, чтобы всё нужное испечь, маловато, — призналась Маргарет. — Прости, но сегодня тебе нечего развозить.
Жизнь непредсказуема. Собираясь в Клеймор, Феликс никак не мог вообразить, что рука судьбы вынудит его снять сюртук, развязать галстук и поверх дорогой рубашки из белого шёлка надеть пекарский фартук из небелёного льна.
По примеру Дмитрия, хорошо знакомого с непривычными для аристократов предметами гардероба, Феликс завязал длинные тесёмки фартука у себя на животе — на морской узел, как делал всегда.
«Всё верно?» — спросил он у Дмитрия взглядом, и тот кивнул. При этом пройдоха не сумел скрыть прячущуюся в уголках губ весёлость, и Феликс вновь ощутил себя паяцем, вырядившимся в чужую одежду на потеху толпе.
— Прошу прощения, сэр, — мгновенно уловивший настроение хозяина слуга слегка поклонился.
Феликс постарался принять более беззаботный и благостный вид. Маргарет находилась рядом и могла воспринять на свой счёт чувства, которыми Феликс не собирался с нею делиться.
Раздражаться он имел право лишь на себя. Он сам навязался в помощники бедной девушке. Настоял, в том числе, и на том, чтобы заменить старого Виттблайда в пекарне.
О процессах выпечки, тем более колдовской, Феликс имел крайне слабое представление. Его опыт ограничивался использованием формочек для вырезания печения из рождественского теста — случалось пару раз поразвлечься в давно позабытые детские годы.
С другой стороны, он всегда считал себя человеком, способным быстро учиться. Тесто месить — не металл гнуть.
Феликс не сомневался, что справится с работой.
Стоило неосторожно чихнуть, как въевшаяся во все поверхности пекарни мука немедленно взвилась в воздух. До того мига чёрные брюки и чёрные же отлично начищенные туфли тотчас покрылись тонкой белёсой плёнкой.
— Сэр, лучше это не трогать. Позже я всё хорошенько почищу, — негромко посоветовал Дмитрий, заметив безуспешные попытки Феликса избавиться от вездесущей муки и оставленных ею пятен.
Теперь стало понятно, почему старик предпочитал неброскую серую одежду, да и Маргарет носила почти бесцветное платье и фартук.
Дмитрий с тяжким вздохом надел на тщательно напомаженную голову белую шапочку.
Феликс взглянул на свою, всё ещё лежащую ближе к краю стола.
— Отец просил тебя писать доклады? — спросил он у слуги.
— Нет, сэр.
Голос Дмитрия звучал, как и всегда, уверенно, но Феликс ему не поверил.
— Не вздумай писать ему об этом. И говорить тоже. И, вообще, ни с кем это не обсуждай.
— Слушаюсь, сэр.
Наконец, под управлением присоединившейся к ним Маргарет они приступили к работе. И Феликс к собственному удивлению узнал, как много труда вложено в булочки, которые обычно предпочитал к чаю.
Он совершенно забыл о покрывшей туфли и одежду муке, когда его руки по локоть погрузились в отвратительно липкую и влажную смесь. Ему пришлось попыхтеть, вымешивая нежелающее поддаваться тесто. Затем он узнал, что движения рук не достаточно — нужно ещё добавлять магическую энергию капля по капле, причём для разной выпечки — с разным посылом. Плюс травы и минералы, формовка изделий, розжиг старинных печей, выпечка и сопровождающая её духота без права устроить сквозняк и всё быстро проветрить. А в самом конце — ну что за напасть — их ждала подготовка некоторых видов теста на завтра.
Они закончили с утомительной суетливой работой, когда за окнами уже потемнело.
Переодевшись, Феликс упал в кресло и уставился на присевшую напротив Маргарет. Она выглядела утомлённой — весь этот день ей приходилось играть роль учительницы для двух начинающих подмастерьев.
Феликс думал, что работа в пекарне сблизит их, и это правда произошло. Вот только все эти часы они говорили только о тесте. Как его смешивать, какими движениями вымешивать, как наполнять целительной энергией и прочем — на личные разговоры не нашлось ни минуты.
В воображении помощь привлекательной Маргарет с пекарней выглядела куда как романтичней. Кроме того, желудок неделикатно решил напомнить, что слишком давно не видел еды.
— И так вы трудитесь каждый день? — прокашлявшись, спросил Феликс.
Маргарет застенчиво улыбнулась.
— Обычный день в пекарне начинается до рассвета. Мы с дедушкой печём по разным рецептам. В сложные дни число рецептов доходит до двадцати.
— Это тяжёлый труд даже для здорового мужчины.
— Когда привыкаешь, то всё кажется легче.
Маргарет, совершенно не видя в себе героиню, пожала плечами, и Феликс подумал, что молодой хрупкой девушке так работать нельзя. Это же пытка, причём ежедневная. Она иссушит её, из живого человека превратит в прикованный к печам механизм.
— Мы хорошо поработали. Спасибо вам, господин Феликс.
— Буду благодарен, если ты не будешь называть меня господином. Мы не кровные родственники, что очевидно, но и не чужие друг другу.
Желудок вновь заурчал, и Феликс принялся кашлять громче прежнего.
— Я как раз хотела сказать, господин...
В ответ на укоризненный взгляд Маргарет очаровательно улыбнулась.
— Феликс, время уже позднее.
— Да, я заметил. Не беспокойтесь, мы скоро уйдём.
— Я не об этом, наоборот. Хочу пригласить вас...
— Тебя.
— Хочу пригласить тебя на ужин. И Дмитрия, конечно. Вы мне так помогли.
— С огромнейшим удовольствием отужинаю вместе с тобой, — жарко пообещал Феликс.
— Мне потребуется полчаса, чтобы всё приготовить. Вы сможете обождать?
Феликс, разумеется, мог и обождать, и с удовольствием остался бы в старой лавке на ночь.
Что до Дмитрия, то сообразительный малый сделал вид, что его ждут срочные дела. Неотложные ни при каких обстоятельствах. И отбыл восвояси.
Маргарет проводила Феликса на второй этаж.
— Это гостевая спальня, — сказала она, остановившись у одной из выходящих в коридор дверей. — Здесь можно отдохнуть и умыться. Свежую воду я сюда уже принесла.
Несмотря на бедный вид крохотной комнатки и белые пятна, въевшиеся в одежду, готовясь к ужину, Феликс улыбался.
Из головы не шла мысль, что старый Виттблайд уже вечность из Клеймора не выезжал. Маргарет об этом ещё не говорила, но возможно, она боится оставаться дома одна.
В доме Виттблайдов не имелось столовой. Они с дедушкой всегда ели на кухне за большим прямоугольным столом. Этот стол помнил дедушку ещё малышом, а, возможно, и прапрадедушку тоже. Грубые, потемневшие от времени доски Маргарет приучилась накрывать белоснежной скатертью. Также не забывала ставить на стол вазу с сезонными цветами. В зимнее время домашний уют добавляла композиция с еловыми ветками, сухими травами и бессмертником.
Помимо стола на кухне находилось всё, что требовалось для приготовления еды: сковороды, кастрюли, крышки, котелки, рабочий стол, шкаф с посудой, печь с корзиной дров и дверь в кладовую, свисающие с потолка связки чеснока, лука, сушёного перца и ароматных трав, шторы из ткани в клеточку и цветочные горшки на окне. А ещё сотни разнообразных вещей, как, к примеру, стопка газет для растопки и лопата для снега, зимой и летом стоящая в уголке у задней двери.
Кухня, на взгляд Маргарет, выглядела уютной, вот только как посадить за стол в такой обстановке молодого человека благородного воспитания?
Чем дольше Маргарет оглядывалась по сторонам, тем ясней понимала, что не может так поступить. Приглашая господина Феликса на ужин, она хотела ему угодить, а не открывать глаза на тот очевидный факт, что далеко не все люди едят серебряными приборами с фарфоровых тарелок.
Потому последние приготовления к ужину Маргарет заканчивала в саду. Площадка под большим дубом служила для обитателей старинного дома беседкой. Тут находился большой круглый стол, который Маргарет накрыла нарядной скатертью, а затем заставила приготовленными блюдами и чистой посудой. Нашлось место и для вазы с цветами. И для кувшинов с водой и прочим.
Пришлось побегать между столом и кухней, но результат того стоил.
В дневное время сад выглядел чудесным местечком. Ночь, с одной стороны, скрывала его красоту, но с другой, добавляла таинственности и волшебства.
На дубе золотыми искорками загорались гирлянды, напитавшиеся к этому часу солнечным светом. Дорожка, ведущая к дому, начинала светиться серебристо-белым из-за специального состава, нанесённого на камни. Над рассаженными тут и там светоносами возникали облачка мерцающих искр, а развешанные металлические трубочки издавали приятный звон при малейшем дуновении ветра.
Последний штрих — зажечь свечи на самом столе, что Маргарет и сделала. Маленькие оранжевые язычки в количестве семи штук затрепетали над старинным канделябром.
Пришла пора звать гостя к столу, и Маргарет придирчивым взглядом окинула сервировку. Дедушка не мог воспрепятствовать её самоуправству, и на столе оказалась лучшая фарфоровая посуда и приборы из серебра. Стаканы для напитков из тонкого хрусталя и салфетки из мягкого хлопка.
Маргарет запретила себе думать о том, какими словами дедушка назвал бы её старания.
Сердце билось, будто перед сложным экзаменом. Поправляя тарелки и приборы, Маргарет вдруг поняла, что тянет время. Как будто чего-то боится.
А если ему не понравится?
— Я сделала всё, что могла, — шепнула Маргарет предательскому голосу в собственной голове.
Она решительно отвернулась от стола.
«Стремление выглядеть лучше, чем есть — первый признак тщеславия», — вспомнились наставления из воскресных проповедей, и маленькая морщинка появилась между сведённых бровей.
Еда, которую Маргарет приготовила со всем старанием, холодное мясо и овощи, вызревший сыр. Накрытый стол с фарфором и серебром. Лучшее платье и украсивший шею белоснежный кружевной воротничок. Поднятые волосы, заколотые булавками с блестящими бусинами, которые подружка втайне от дедушки подарила на прошлое Рождество. Туалетная вода с ароматом роз, которую Маргарет хранила у себя в комнате под половицей.
Узнав, что внучка творит прямо сейчас, дедушка мог бы умереть, так и не встав с больничной кровати.
«Да, я страшно тщеславна и признаю это», — сказала себе Маргарет.
Закусив губу, она принялась срывать с себя фартук. Затем, всё ещё злясь на себя, пригладила платье, волосы, поправила воротничок.
«Иди уже, зови гостя. Как благородный человек с большим сердцем он простит тебе твоё тщеславное желание произвести на него хорошее впечатление».
С колотящимся сердцем Маргарет двинулась к дому, и в этот миг дверь открылась, и на крыльцо вышел Феликс. В вернувшей лоск одежде он выглядел тем, кем и являлся — молодым лордом, до уровня которого Маргарет было как до Луны.
Взгляд Феликса быстро обежал раскинувшуюся перед ним картину и впился в лицо Маргарет.
Она не опустила глаза, хотя полученное воспитание требовало вести себя незаметно и скромно. В горле немедленно пересохло, и Маргарет облизала губы, молясь, чтобы её манёвр не заметили.
Но Феликс заметил, и Маргарет с трудом заставила себя улыбнуться в ответ на его тёмный взгляд.
«Что ж я так волнуюсь? Ничего же не произошло!»
— Какая совершенная красота, — произнёс Феликс, подходя к Маргарет.
Она попыталась объяснить что-то про сад, коря себя за излишнее волнение и вызванное им косноязычие.
Феликс взял её за руку, и слова замерли у Маргарет на губах.
— Я говорил не про сад, хотя он чудесен. Совершенная красота — это вы... Это ты, Маргарет, словно волшебная фея этого чудесного места. Яркая, как Луна, на фоне мерцающих звёзд.
Она бы нашлась с ответом, ну, конечно, нашлась. Но Феликс слегка потянул её за руку вверх и одновременно наклонился, и Маргарет замерла, забыв дышать.
Ей ни разу не целовали руку. Она, конечно, слышала о манерах, принятых в высшем обществе, но в Клейморе мужчины подобным поведением своих дам не баловали.
Вздумай молодые люди при встрече целовать ей руку — дедушка бы её из дома не выпустил. И в лавку тоже — приставил бы навечно к печам.
Маргарет предельно ярко ощутила удерживающую её ладонь руку Феликса, его тёплое дыхание, когда он наклонился.
Время замерло, а затем сухие тёплые губы прижались к тыльной стороне её ладони, и пузырящееся волнение мгновенно охватило всё существо. Кровь прилила к щекам, и смущение стало едва выносимым.