Леди Мракс

Глава 1. Пробуждение в кошмаре.

Сознание пробуждалось рывками, как старый телевизор, настраивающийся на канал. Сначала – шум, потом – размытые картинки, и, наконец, резкая, болезненная ясность.

Голова раскалывалась, я чувствовала безумную боль во всем теле, будто меня прокрутили через мясорубку. Во рту было сухо, как в горшках моих комнатных растений. Я лежала на чём-то жёстком и сыром, в нос ударил запах плесени и затхлости. Глаза не желали открываться, я свернулась калачиком, пытаясь согреться, но получалось откровенно плохо.

Мне совершенно непонятны эти чувства и ощущения. Я из благополучной семьи, меня никто никогда не бил, тем более настолько, чтобы было чувство, что моё тело – один большой синяк. И я достаточно благоразумна, чтобы не попадать в сомнительные компании и ситуации.

Как бы ни старалась игнорировать дискомфорт, одолевающий меня, мои потуги были тщетны. Мне мешало всё вокруг: боль в теле, жёсткий лежак, вонь немытого тела, от которой тошнило, и холод, пронизывающий до костей. Кроме того, было незнакомое чувство распирающей мощи внутри, было ощущение, что я разрываюсь от неведомой силы, заключённой в моём теле. Но при этом я чувствовала измождённость и не понимала природы этих противоречивых чувств.

Я лежала, сопротивляясь неудобствам, и думала над тем, что же привело меня к таким незабываемым ощущениям.

В голове мелькали обрывки воспоминаний, словно битое стекло, отражающее искаженную реальность. Яркие вспышки света, крики, которые, казалось, пронзали не только уши, но и саму душу, и ощущение падения, бесконечного, головокружительного падения в бездну. Но это были лишь тени, призрачные отголоски чего-то, что я не могла ухватить, не могла осмыслить. Мой разум, привыкший к упорядоченности и логике, отказывался принимать эту хаотичную, жестокую правду.

Я вспомнила, кажется, это было недавнее прошлое. Я любила читать фэнтези. Особенно мне нравились истории про попаданцев, и вчера я занималась тем же самым. Среди просторов интернета наткнулась не просто на очередной попаданческий роман, а на историю про женщину, угодившую в тело Молли Уизли. Мне показалось интересным понаблюдать перипетии дорог попаданки в знакомой с детства истории и то, как сильно она изменит сюжет, но, к сожалению, я не заметила, что фанфик уже давно заморожен и продолжения нет, поэтому вчера я очень огорчилась и легла спать злой. Что ещё я помню? Вроде ничего, я просто заснула.

Я открыла глаза, немного проморгалась и, сфокусировав свой взгляд, ужаснулась: взгляд не фокусировался! Для меня – это было пугающе и странно. Я видела двойное изображение. Один и тот же предмет накладывался друг на друга, правда, один был немного смещен в сторону. Время шло, зрение оставалось неясным – это нервировало. Паника начала подкрадываться, холодная и липкая, как паутина. Это не могло быть просто усталостью или последствиями удара. Это было что-то иное, что-то, что выходило за рамки моего понимания. Я попыталась пошевелить пальцами, но они казались чужими, непослушными, словно принадлежали кому-то другому. С трудом, с неимоверным усилием, я заставила их согнуться, ощущая, как скрипят и ноют суставы, словно они не двигались десятилетиями.

Когда мне, наконец, удалось подняла руку, чтобы потереть виски, я замерла. Рука была тонкой, костлявой, с грязными обломанными ногтями и синяками на запястьях. Это была не моя рука. Я, конечно, мечтала похудеть без диет, но не до состояния анорексии. Мой прекрасный маникюр, которым я не успела налюбоваться, пропал, мои ногти никогда не были в таком ужасном состоянии.

Я попыталась оглядеться. Проснулась я в каком-то хлеву и совершенно не представляла, как меня сюда занесло. Я, привыкшая к маминому цыганскому вкусу, привыкла, что в нашем сельском доме всё будто искрит достатком. Сейчас же я чувствовала себя выброшенной на помойку. Паника усилилась, превращаясь в настоящий ужас. Я попыталась крикнуть, но из горла вырвался лишь слабый, хриплый стон. Я снова попыталась сфокусировать зрение, напрягая все силы, но мир вокруг оставался размытым, искаженным, словно я смотрела сквозь мутное стекло.

Я напрягала мозг, пытаясь вспомнить, что произошло, как вдруг внезапно в голове вспыхнули обрывки чужих воспоминаний: злобное лицо отца, презрительный взгляд брата, постоянный голод и страх. Страх перед магией, которую я не могла контролировать, страх перед наказанием, страх перед жизнью.

– Что за чертовщина? – прошептала я, и вздрогнула от звука собственного голоса, мой голос звучал чужим, слабым и надломленным. Я не понимала, чьи это воспоминания, точно не мои. Мой отец гораздо красивее и ухоженнее, у него никогда не было такого зверского оскала, и мой брат, он хоть и противный малец, но никогда так на меня не смотрел, да и был красив. А что за странные чувства? Я не для того уже который год хожу по психологам, чтобы быть такой забитой, нет, это точно мне не принадлежит! Но откуда я это помню?

Я попыталась сесть, но тело отозвалось протестующим стоном. Сил не было. Я чувствовала себя выжатым лимоном.

– Пришла в себя? – Я вздрогнула от неожиданно раздавшегося голоса из глубины помещения. – В следующий раз отца злить не будешь! – прозвучал неприятный, шипящий насмешливый голос.

– Ты кто такой? – ужаснулась я неизвестному собеседнику.

– Кажется, тебе последние мозги отбили, – расхохотался мужчина. – Я твой брат, Морфин, – наконец разродился он.

«Что, блять? Вот только психов мне и не хватало!» – подумала я.

– Брат? – словно эхо, переспросила я, и в голове снова вспыхнула картинка: мальчишка с мерзкой ухмылкой, с глазами, полными злобы, смотрящий на меня свысока. Это был не мой брат. Мой брат, хоть и был иногда невыносим, никогда не вызывал такого отвращения. – А я кто? – спросила я, чувствуя, как по спине пробегает ледяная волна.

Глава 2. Скверное наследство рода Гонт.

Туман, словно призрачная вуаль, окутывал долину, цепляясь за верхушки деревьев и просачиваясь в щели покосившегося забора. Влажный воздух пах землей и прелой листвой – запахом, который здесь, в сельской глуши, был вечным спутником жизни и смерти.

Над крышами домов, словно серые кляксы на бледном холсте неба, поднимался тонкий дымок из печных труб. В деревне еще царила тишина, нарушаемая лишь редким кукареканьем петуха и отдаленным лаем собаки. Но даже в этой сонной тишине чувствовалось какое-то напряжение, словно земля под ногами затаила дыхание, ожидая чего-то.

Солнце, еще не взошедшее, окрашивало горизонт в бледно-розовые тона, но его лучи не могли пробиться сквозь плотную завесу тумана. Казалось, что мир сузился до размеров этой долины, затерянной среди холмов, и все, что существовало за ее пределами, было лишь сном или легендой.

Мое второе пробуждение было не лучше первого. На следующее утро после того, как я очутилась в мире, описанном Роулинг, я встала еще затемно, так как намокла от росы, осевшей на траве за ночь. Кости ныли от холода и неудобного положения, а в животе урчало так, словно там поселился голодный медведь. Я намокла, озябла и продрогла – этого, конечно, следовало ожидать, но спать в комнате Меропы мне было очень тошно. Низкие потолки и узкие стены давили на меня, маленькое окошко не давало света, и я там чувствовала себя как в западне.

Я поежилась, обхватывая себя руками. «Меропа Гонт,» – пронеслось в голове. Имя, которое я знала лишь по фильмам о Гарри Поттере. Имя женщины, чья жизнь была полна унижений и трагедий. Теперь мне предстоит жить вместо нее. «Что же случилось с тобой? Стоит ли мне это узнать на своей шкуре?» Вряд ли я вытерплю ее родственников, мне совершенно не хочется с ними контактировать и находить общий язык.

«Что я здесь делаю?» – этот вопрос мучил меня со вчерашнего дня, когда я обнаружила себя в этом хрупком и измождённом теле, в полуразрушенном доме. На свои вопросы я не находила ответов.

Легкая дымка, словно кружево, окутывает зелёные луга, усеянные россыпью полевых цветов. Вдалеке виднелось, как из труб поднимается тонкий дымок.

Я сняла с куста влажное от росы платье и, за неимением иных вариантов, натянула его на себя. Ходить в ночнушке перед этими сумасшедшими мне не хотелось. Пусть вероятность их настолько раннего пробуждения крайне мала, но осторожность – наше всё.

Возможно, это и неплохо, если я заболею и сдохну, уж лучше так, чем то, что мне уготовано. А уготовано мне не самое лучшее будущее. Гонты, как я помню, были ярыми приверженцами чистоты крови, причём настолько, что женились на близких родственниках, чтобы точно исключить запятнание своей крови; вроде, ещё Лестрейнджи этим баловались. Но Беллатрикс как-то удалось отхватить себе мужа из этого рода.

А если не Морфин, то никто и не позарится на меня. Я некрасивая, будем честны с собой, даже уродливая. Если кто-то и захочет лечь в постель со мной, то либо он будет слепым, либо очень пьяным, либо одурманенный любовным зельем. Как, в принципе, и было в каноне. Но вот беда, я не хочу рожать детей, по крайней мере, в ближайшие лет пятьдесят. Мне это не надо. Поэтому мне не подходит ни один из вариантов. Мне нужен третий – побег, но как и куда бежать без денег?

Я умылась наколдованной водой и прополоскала рот. Зубной щётки не было, пришлось попробовать пальцем промыть зубы; не то, чтобы это помогло, но лучше, чем не чистить зубы совсем.

Для начала я решила, что нужно пойти и переодеться в сухое, а ещё, что больше не стоит экспериментировать над своей новой тщедушной тушкой и перебраться наконец в дом. А самое главное, если я стану убирать в доме, может, все же смогу найти какие-нибудь деньги или ценности и куплю хоть билет отсюда до Лондона.

Расчески я вчера среди своих вещей не нашла, поэтому свои лохмы пыталась привести в порядок, расчесывая пятерней. Откровенно говоря, на голове особо расчесывать было нечего. Волосы я собрала и связала найденным шнурком в конский хвост, в моем случае – в мышиный.

Я решила продолжить затеянную уборку, но для начала нужно было подкрепиться. Я посмотрела, что можно найти съестного, и обнаружила в шкафчике вполне свежий хлеб и сыр. Бутербродом всухомятку я и позавтракала.

День снова выдался ясным. Туман как-то быстро рассеялся. И я продолжила вчерашний марафон. Начала с кровати, на которой раньше спала Меропа. Матрас был жестким, а одеяло неприятно пахло.

Решено: плед с кровати Меропы отправляется в стирку, а матрас – на солнце. Пусть ультрафиолет уничтожит всех клещей и проветрит эту гадость. Мне было противно даже смотреть на них, не то, что пользоваться. Снова доска для стирки, тазик, огрызок мыла, наколдованная вода… И вот я уже вручную стираю плед, пропитанный грязью и потом.

– А говорят, что Великобритания – страна туманов и дождей, где хоть какая-то пасмурность?! – щурясь от лезущего в глаза солнца.

Вчерашний день прошел в полушоковом состоянии. Мне было плохо и физически, и морально. Мне плохо до сих пор. В моей голове роится куча мыслей и вопросов, на которые некому ответить. Для того чтобы хоть немного привести в порядок свои эмоции и мысли, я, превозмогая боль, работала весь вчерашний день. Одной истерики мне хватило с головой. Слезами все равно ничего не решить. И как всегда, работа поглотила меня оттесняя на задний план все лишнии эмоции. Поэтому я и сегодня решила продолжить в этом духе, лишь бы не думать о постороннем, не упиваться жалостью к себе.

Глава 3. Первые шаги к свободе.

Капли дождя, словно слезы, стекали по мутным стеклам окон старого дома Гонтов. Дом, когда-то, судя по колдографиям величественный, теперь стоял, словно старый, побитый жизнью зверь, сгорбившись под тяжестью времени и запустения. Запах плесени и затхлость въелись не только в стены и скудную мебель, но и в жильцов.

Я сидела на старом, скрипучем стуле в кухне Гонтов, погруженная в густые, мрачные тени. Тишина обволакивала меня, нарушаемая лишь монотонным барабанным боем дождя по крыше. Родственники ушли по своим делам, оставив меня одну в этом доме. Я ощущала себя пленницей, запертой в дне сурка, где каждый рассвет обещал лишь повторение вчерашнего, а надежда на перемены таяла, как утренний туман.

Отношения с моими новыми родичами не задались, мягко говоря. Мы испытывали взаимное презрение: они считали меня полоумной, бесполезной сквибкой, а я их – мерзкими маргиналами. В общем, в наших отношениях царила идиллия. Как ни странно, Марволо и Морфин меня не беспокоили: что-то делают, еда есть, и ладно. Рачительными хозяевами их назвать было сложно. Редкие оскорбления я воспринимала с философским спокойствием. Главное, чтобы "брехливая псина" не начала кусаться – вот мой девиз для выживания в чужом доме. Тем более, я и не собиралась здесь надолго задерживаться. У меня даже был план побега.

Мой план был до смешного прост. Первым делом – собрать всё ценное, что плохо лежит. Вторым – раздобыть документы Меропы. Ну и, конечно, для моего побега века мне нужны были сообщники.

Первый пункт моего плана был реализован, мне даже удалось отыскать действительно стоящие вещи. Благодаря затеянной мной уборке я откопала пару старинных книг по магии. А счастье оказалось рядом. Не знаю, кто эти полезные книги спрятал – сама Меропа или кто-то ещё, но я была крайне благодарна за его находчивость. Мне они нужны как воздух.

Сдается мне, в этом доме всё прятали для того, чтобы Марволо не пропил и эти никчемные остатки былого величия рода. После изучения этих книг я поняла, что мои проблемы не такие уж непреодалимые, если буду прибегать к магии из этих книг, и решила, что побегу быть, а магия меня подстрахует.

Первый пункт моего воображаемого плана побега был с триумфом вычеркнут. Пять книг, два медальона, скрипка и старинное серебряное зеркало – всё это готовилось к переезду. Единственное, что омрачало моё счастье от находок, — это отсутствие документов, подтверждающих личность Меропы. Я перерыла все шкафы и столы, но нашла лишь старые счета и письма.

В доме я не обнаружила ни малейшего следа наличия хоть каких-то документов, а предположения о тайниках, хоть и посещали меня, не давали никакого представления о методах их поиска. Простукивание стен было бы, пожалуй, излишне рискованным шагом.

Я оказалась в тупике. Всего шесть дней я провела в этой преисподней, но казалось, будто минуло не меньше четырёх недель. Время тянулось невыносимо, со скрипом, как старый заржавевший механизм, перемалывая меня в пучине безысходности.

Я лихорадочно искала пути легализации, но совершенно не представляла, с чего начать. Менталитет человека двадцать первого века никак не мог смириться с тем, что у меня нет документов, и я не находила способа их получить. Обыск дома, результата не принёс. Поэтому поиск иного решения этой приоритетной задачи стал для меня первостепенным.

Я, конечно, не знаток истории Англии, но после долгих размышлений пришла к мысли: раз в средневековой Европе церковь имела колоссальное влияние, то, возможно, её отголоски сохранились и по сей день. Значит, сведения о рождении и смерти могут храниться там. А если нет, пусть в церкви направит меня в компетентный орган. Я решила не мусолить один и тот же вопрос и пообещала себе, что как только дождь закончится пойти и проверить свои умозаключения.

Время тянулось, и дождь, казалось, не собирался прекращаться. Я сидела на кухне, обдумывая свои дальнейшие шаги. В голове крутились мысли о том, как мне удастся выбраться из этого дома, как найти документы и, что самое главное, как скрыться от ненавистных родственников. Я понимала, что мне нужно быть осторожной, ведь каждый шаг мог привести к разрушению моих планов.

Я тяжело вздохнула, вспоминая о своем телефоне. Я была настолько привязана к гаджетам, что каждый вопрос, который раньше решался парой кликов в браузере, теперь казался неразрешимой проблемой. Бесконечно долгие дни без телефона и интернета превратились в пытку. Я то и дело машинально шарила по карманам, забывая, что моего верного спутника больше нет. В такие моменты я ловила на себе недоуменные взгляды новых родственников, которые, казалось, считали меня сумасшедшей.

Меня угнетало общество этих людей и само пребывание в полуразрушенном доме. Я отчётливо понимала: оставаться здесь, в этом забытом богом месте, где моя жизнь, казалось, была предрешена, я не могла и, главное, не хотела. В голове роились мысли о волшебном мире, о том, как всё должно было развиваться на самом деле. Но я не собиралась пассивно ждать, пока Марволо и Морфин окажутся за решёткой Азкабана. Действовать нужно было сейчас, и как можно быстрее.

Дождь, наконец, стих, оставив после себя лишь мокрые следы на стеклах и промозглый холод, проникающий сквозь щели в двери и окне. Воздух в кухне стал чуть менее спертым, но от этого не менее гнетущим. Я улыбнулась. Пора было действовать. Я поднялась со стула, ощущая, как затекли ноги. я направилась в комнату для того, чтобы накинуть на себя шаль.

Но прежде, чем я успела сделать и шага, дверь кухни распахнулась, и на пороге возникла фигура Марволо. Его лицо, как обычно искаженное гримасой недовольства, было обращено ко мне, он смотрел на меня с презрением, словно я была не более чем пыль на его дорогих ботинках. Он шагнул внутрь, и я почувствовала, как в комнате стало еще более невыносимо.

Глава 4. Чужое тело, жизнь – моя!

Солнце, обманчиво ласковое, заливало пыльную дорогу, ведущую к дому Гонтов. Казалось, оно пыталось скрыть ветхость и запустение, что царили вокруг. Но даже его золотые лучи не могли замаскировать трещины, расползавшиеся по стенам, словно паутина старости, или прогнившие ставни, жалобно скрипевшие на ветру. Первые дни своего пребывания в этом угасающем месте я приводила в порядок себя и место, в котором собиралась какое-то время жить.

С каждым днем мне хотелось жить в этом мире все меньше и меньше. Главной моей проблемой был дом. Пыль, оседавшая на старой мебели, казалась не просто грязью, а слоем разочарования. Каждый скрип половицы отзывался эхом одиночества в полупустых комнатах. Я пыталась вдохнуть жизнь в это забытое богом место. Пусть вначале мне и казалось, что с чистотой в него входит жизнь, но это было ложным ощущением. Дом словно сопротивлялся, отталкивая меня своей унылой атмосферой. Даже солнце, пробиваясь сквозь старые окна, казалось каким-то тусклым и безрадостным. И чем больше я убирала, тем сильнее чувствовала, что убираю не только грязь, но и надежду на то, что смогу здесь прижиться.

Я старалась заходить в этот дом лишь для того, чтобы приготовить еду и поспать, и то не всегда. На меня давили мрачные стены этого дома, все свое свободное время я проводила на улице, если была хорошая погода. В дождь я возвращалась, но как только он заканчивался, снова уходила обратно. Зачем я это делала? Вообще, я не только спасалась от угрюмости и отчаяния, царящих в доме, я пыталась начать общаться с соседями и разжалобить их себе на помощь, может, дадут немного денег, чтобы мне хватило на дорогу до Лондона.

Но мои попытки оказались тщетными. Жители Литтл-Хэнглтона, казалось, сторонились меня, как чумную. И, к сожалению, это совершенно не образное выражение. Жители деревни при виде меня переходили улицу или, будто бы вспомнив о важных делах, спешили скрыться в своих домах. Их взгляды, полные подозрения и отвращения, словно клеймили меня, делая мою жизнь здесь невыносимой. Я чувствовала себя изгоем, обреченным на вечное одиночество в этом забытом уголке мира.

Сидя на покосившейся скамье у колодца, я часто наблюдала за играющими детьми. Их звонкий смех, словно эхо из другого, недоступного мне мира, пронзал тишину.

Взгляды жителей, брошенные украдкой из-за занавесок, были полны страха и опаски. Шёпот за спиной преследовал меня, словно рой назойливых мух. Я слышала обрывки фраз: "Гонты… проклятые… ненормальная…". Становилось ясно, что репутация семьи Гонт, мягко говоря, оставляла желать лучшего. И я, в теле Меропы, стала заложницей этой дурной славы.

Я понимала, что моя внешность, одежда и сама аура, исходящая от меня, были чужды этому миру. Но разве это повод для такой жестокости? Я вспоминала свой прежний мир, где люди, пусть и не всегда добрые, но всё же были способны на сочувствие, где можно было просто поговорить, поделиться бедой. Здесь же, казалось, каждый мой шаг, каждое слово были под пристальным вниманием, ожидая ошибки, промаха, подтверждения их предвзятого мнения.

Я внимательно исследовала окрестности и подступы к дому Гонтов, и периодически видела нашего соседа, красавца Тома Реддла, однако мне ни разу не довелось с ним поговорить. Я не сержусь на него и прекрасно понимаю: будь я на его месте, с такой, как я, я бы тоже не захотела ни общаться, ни даже встречаться взглядами. Может быть, моя предшественница уже слишком назойливо проявляла к нему внимание и оттолкнула его?

К счастью, иногда удача улыбается и мне. Совершенно случайно я наткнулась на садовника Реддлов – молодого человека лет тридцати. Я поздоровалась с ним, и он странно заозирался по сторонам, обернулся в мою сторону и поздоровался. Тогда я поняла, что всё это время говорила ни на русском или английском языке. Как оказалось, с братцем и отцом Меропы мы общались на языке змей, а я и не поняла. Хорошо хоть в церкви священник заговорил со мной первым, иначе не представляю, что было бы, если бы я начала на него шипеть.

Когда я осознала, что говорила по-змеиному, извинилась за неуместную шутку и тоже поздоровалась с ним. С тех пор мы поддерживаем легкое общение. Я готовила почву для своей просьбы.

После знакомства с Фрэнком, мне не давал покоя, факт владения английским языком, ведь я его не учила. Если знания парселтанга, можно было объяснить родовой способностью, то английский в подобное объяснение не укладывался. Можно было считать, что это остаточные воспоминания Меропы, но почему я тогда не помнила всего остального, что касалось ее жизни? Чем больше я обитала в этом мире, и чем больше у меня было свободного времени, тем больше вопросов без ответов у меня появлялось.

Я старалась не думать об этом, но вопросы, словно назойливые мухи, кружили в моей голове. Почему я здесь? Как я сюда попала? Как мне вернуться обратно? И возможно ли вообще вернуться? Ответы ускользали, как песок сквозь пальцы, оставляя лишь горькое послевкусие неизвестности. Моим утешением были прогулки, и общение с Фрэнком.

Садовник соседей, мистер Браун, был добрым человеком, который всегда останавливался, чтобы поговорить со мной, когда я гуляла по окрестностям. Стоило мне заговорить с ним на понятном ему английском, как Фрэнк, раскрывался удивительной разговорчивостью. Он рассказывал о розах, о вредителях и прочих своих садовых злоключениях. Я слушала внимательно, кивала и поддакивала в нужных местах.

Розы и газоны, конечно, не интересовали меня. Моя единственная цель – заручиться расположением Фрэнка, чтобы в дальнейшем, когда придет время, обратиться к нему с просьбой. Я отдавала себе отчет в том, насколько это рискованно: если Марволо и Морфин каким-либо образом узнают о моих замыслах, последствия будут для меня плачевными. Но я была готова к такому повороту событий. А пока я лишь изредка вздыхала, расспрашивая его о том, что происходит за пределами нашей деревни. Он охотно делился всем, что знал.