Высокий, метра два, блондин, с длинными волосами, смотрит на меня и едва заметно улыбается, больше глазами. На красивых губах лишь уголок чуть приподнят в намеке на радость.
- Айли, - говорит он мне и протягивает руку.
У него большая, мозолистая ладонь и длинные, красивой формы пальцы. В такую хочется положить свою ладошку и будь что будет.
- Айли, - зовет красавец.
И я протягиваю свою руку. Всю в морщинах и пигментных пятнах, с немного дрожащими пальцами. Восемьдесят семь лет – это немало, тело немного поизносилось. Совсем капельку.
______________________________________________________________________________________
- Олечка Петровна, как ваши делишки сегодня, дорогая?
Вздрагиваю и несколько раз моргаю глазами. Привидится же такое. Средь бела дня. Побочка от каких-то лекарств? Или это уже старческий маразм начинается? Невесело усмехаюсь.
Я как раз поднимаюсь по ступеням на свой пятый этаж, когда меня окликает соседка, милая женщина шестидесяти лет, годящаяся мне в дочери.
- Лучше, Ниночка, спасибо, что спрашиваешь, - ответить сразу не могу, сначала останавливаюсь, несколько секунд пытаюсь отдышаться, и только потом получается говорить.
- И выглядите вы сегодня лучше, - говорит соседка. – Я говорила, что Ковиду вас так просто не взять! Подумаешь, осложнение на сердце. Вы у нас крепкая, правда? А у меня сейчас Антошка гостит, Наташа моя непутевая, очередного хахаля нашла, вот и прислала мне внука, чтобы, как она выразилась, под ногами не путался. Не могу смотреть, как она жизнь свою губит, Олечка Петровна, сердце болит.
- Ниночка, ты уже ничего поделать не сможешь, Наташа выросла и слушать тебя не будет. Просто оставайся рядом с внуком, дари ему свою любовь, а там уже как будет. И Нина, не говори при Антоше ничего плохого на Наташу. Это тебе она дочь, а ему – мама. Понимаешь?
- Спасибо вам, Олечка Петровна. За то, что всегда мне помогали и делом и советом, даже не знаю, как бы я без вас жила, - Нина всхлипывает.
- Прекращай, - останавливаю повышенную влажность строгим тоном, - справилась бы и без меня. А поддержка в трудную минуту любому человеку нужна. Ты мне можно сказать жизнь спасла, когда моего Сан Саныча не стало.
- Ой, да… Сан Саныч наш дорогой… - слезы щедро капают на щеки сердобольной Ниночки и, судя по всему, останавливаться не собираются.
- Ладно, пойду я, - поворачиваюсь лицом к ступеням.
- Ой, подождите, я сейчас Антошу попрошу, он вам сумку донесет. Еще же целых два этажа…
- Не надо, Нина. Я сама могу. Мне полезно понемногу увеличивать нагрузку. Спасибо. Увидимся еще.
И ползу себе дальше, считая каждую ступеньку за достижение. Сердце мое бедное, сколько же тебе пришлось пережить со мной за эти восемьдесят семь лет и исправно работать. А сломала тебя болезнь.
Задыхаясь, вваливаюсь в квартиру, устало опускаюсь на пуфик в коридоре. Захлопываю дверь. Постепенно дыхание приходит в норму, только тогда я снимаю обувь и заношу сумку на кухню. Выкладываю продукты на стол. Понимаю, что после забега в магазин, готовить не в состоянии. Надо полежать. Посмеиваясь сама над собой и своей немощью, ложусь на кровать, не забыв, по уже укоренившейся привычке, взять с подоконника фото, на котором навсегда застыли яркие воспоминания прошлого. Мой муж. Саша. Александр. Высокий, статный, с военной выправкой. Мечта многих женщин. Он улыбается, глядя на меня рядом с ним. Я тоже высокая, почти вровень с мужем, прижимаю к себе его подарок – маленького таксеныша.
Мы прожили чудесную, хоть и непростую жизнь. Жена военного. Вечные переезды, никаких близких подруг, то лютый север, то невыносимо жаркий юг. Мечта о ребенке, которая разбилась вдребезги после четвертого подряд выкидыша.
- Ваше тело неспособно выносить ребенка, - сказал доктор, пожилой, очень уставший мужчина, когда я, получив дозу успокоительного после долгой истерики, лежала в палате, бессмысленно глядя в потолок. – Просто примите это и живите дальше.
Это оказалось самым сложным в моей жизни: принять и жить дальше. Я потратила десять лет на все возможные обследования и лечения. Была у мировых светил и у никому не известных знахарей в деревенских глубинках, в монастырях и святых местах. Не помогло. И всегда со мной рядом был мой муж. Поддерживал, утешал, помогал.
Стало легче, когда пришел климакс. Рано, в сорок лет. Я поняла, что моя борьба с самой собой окончена. Наверное, тогда только и началась моя жизнь. Да, не такая, какой я себе ее представляла - без детского смеха и праздников. Но я смирилась. И прожила счастливые сорок лет. До того черного дня, когда умер мой муж. Просто во сне.
Вздохнула, глядя на фото. Семь лет прошло, а ощущение, словно все произошло вчера. Это неправда, что время лечит. Оно просто притупляет боль. Боль… у меня все болит при воспоминании о муже, поэтому я не сразу понимаю, что мои ощущения вызваны не душевными переживаниями, а вполне физическими реакциями организма. Сердце. В груди печет, рука немеет. Становится как-то холодно и в то же время спокойно. Все? Это конец? Перед глазами туман, яркий свет. И я повторяю вопрос.
- Это конец?
И кто-то у меня спрашивает:
Уже делаю шаг в комнату, чтобы взять его на руки, успокоить, приласкать, когда меня кто-то грубо толкает в спину и к кровати подбегает высокая девочка-подросток. Дергает малыша, словно куклу, и почти кидает на пол, только в последнюю секунду замедлившись и все-таки усадив его, а не уронив.
- Мама, - снова говорит ребенок и тянет ко мне пухленькие ручки.
- Рози! – девочка-подросток кидает на меня злобный взгляд. – Сколько раз говорить, она не мама нам! Она - злая мачеха, жена нашего отца!
И столько ненависти в ее еще детском голосе, что я даже теряюсь, не зная, что сказать.
Впрочем, моя растерянность длится недолго. Через несколько секунд я прихожу в себя и, склонившись над малышкой, поднимаю ее с полу и прижимаю к себе.
- Ты зачем ее схватила? – девочка пытается забрать у меня ребенка.
- Ты что себе позволяешь? – одной рукой держу кроху, другой отодвигаю пыхтящего подростка. – Не надо выхватывать у меня… Рози.
- Ты опять что-то специально ей вывихнешь! – кричит девочка и продолжает попытки силой забрать малышку.
Боже, что за дурдом тут происходит? С чего бы мне причинять вред крохе? И тут чужая память услужливо подсказывает, посылая внезапное воспоминание. Мои руки вытаскивают ребенка из кроватки, почему-то развязывается распашонка, и малышка падает на пол, некрасиво изогнув маленькую ножку.
Пока я стою, слегка дезориентировано хлопая глазами, девочка пользуется возможностью и все-таки выхватывает у меня малышку. После чего тут же отбегает на добрый десяток шагов, яростно прижимая к себе еще больше раскричавшегося ребенка.
- Шарлотта что… - в комнату заходит мальчик, внешне очень похожий с девочкой-подростком, и я делаю вывод, что они брат и сестра. – О! Она опять хотела навредить Рози?!
И смотрит на меня такими же злыми глазами, как это недавно делала его старшая сестра.
- Я никому не пыталась навредить. Малышка плакала, я просто пришла ее успокоить, - пытаюсь все-таки объяснить детям свои мотивы, но, похоже, мои слова не вызывают доверия у детей.
- Уходи! – шипит на меня та, которую брат назвал Шарлоттой. – Мы тебе не верим и все расскажем отцу, как только он вернется!
Я смотрю, как она грубо и недовольно снимает с Рози штанишки, кривится и бросает их в корзину, а потом уверенными движениями складывает чистую ткань в несколько слоев и делает подгузник. Такие использовали и женщины моего поколения, до новомодных памперсов, потом на ребенка натягиваются штаны, а в рот суется какая-то круглая тряпочка, похожая формой на соску. Ребенок моментально успокаивается, сосредоточив все свое внимание на сосании.
- Роберт, твоя очередь стирать пеленки!
- Но Шарлотта, - пытается отнекиваться мальчик, ему это занятие явно не нравится.
- Не ной, Роберт. Это не пристало наследнику славного рода!
Мальчик мгновенно замолкает и, насупившись, хватает корзину с грязными тряпками. Я понимаю, что дети прекрасно и сами справляются, мне тут не рады, да и вообще, неплохо бы разобраться, что собственно происходит и где я оказалась. И кто теперь я? Поэтому выхожу из комнаты и возвращаюсь туда, откуда пришла.
Еще раз осматриваю спальню, в которой проснулась. Богатая обстановка, но очень… грязная. Подоконники - черные, в углах – пыль, на полу валяется белье и нижние юбки. Если дом богатый, то должны быть и слуги. Тогда где они?
Пожалуй, стоит их пойти поискать. Заодно узнать, почему не занимаются своими прямыми обязанностями? Поправив платье, в котором я почему-то спала, переплетаю длинную косу, немного удивленно рассматривая свой новый облик. Хорошенькая. Даже красивая. И очень молодая. Лет девятнадцать-двадцать. Белая кожа, не знающая солнца, холеные ручки – никогда не работавшие, тоненькая, очень изящная фигурка, словно фарфоровая статуэтка. Интересно, как такая молоденькая девочка оказалась в подобном доме, да еще и с немалым количеством детей? Насильно выдали замуж? По идее, муж должен быть старше. Лет на пятнадцать точно, если судить по возрасту старшей девочки, Шарлотты. К сожалению, в этот раз никакие воспоминания меня не посещают. В голове пусто, подсказок нет. Ладно, сама как-то разберусь.
Выхожу из спальни, спускаюсь по ступеням на первый этаж. По идее, помещения для слуг должны быть где-то здесь. Но, увы, все комнаты, которые я открываю – пусты. И только в кухне я натыкаюсь на крупных габаритов даму, что-то перемешивающую в кипящем котле.
- Добрый… день, - здороваюсь, обращая внимание, что и здесь, как во всем доме, полнейший беспорядок.
- Добрый день, госпожа. Вы что-то хотели? – кухарка вытирает руки об ужасно грязный фартук и угодливо улыбается.
- Да… Завтрак скоро будет?
- Так… это… дети ели уже. А вы обычно не завтракаете. Я вот на обед варю похлебку. Хорошая будет, наваристая, - кухарка причмокивает губами.
- Хорошо. Горячее – это всегда хорошо. А что слуги? Где все? Почему в доме такой бардак?
- Бардак? – непонимающе переспрашивает кухарка.
- Грязь, мусор, - поясняю.
- А-а-а… так это… нет слуг. Неделю назад последние ушли. Вы же не платили, почитай месяц скоро. Как господин граф уехали. А задаром никто работать не хочет, так то.
Постояв минуту, все-таки открываю входную дверь.
- Добрый вечер. Я – графиня Бонвилл.
- Леди, - полицейские кивают, - мы можем войти? У нас не очень приятное известие, не хотелось бы озвучивать его на улице.
Вот же, пакость! Так и знала!
- Да, проходите, конечно.
Отодвигаюсь с прохода и закрываю двери, когда констебли входят в плохо освещенную тремя свечами прихожую.
- У нас грязная обувь, леди, мы не будем идти дальше, - словно извиняясь, говорит один из полицейских – высокий, с пушистыми усами мужчина, лет сорока, может, чуть больше.
- Это ничего, но впрочем, как вам будет угодно, - отвечаю рассеяно, гоняя в голове мысли, зачем же они пришли и что сейчас скажут.
- К сожалению, леди Бонвилл, у нас плохие вести. Хотелось бы сообщить их как-то щадяще, но увы, это невозможно. Ваш супруг, граф Росс Бонвилл, погиб вчера вечером.
- Что? – переспрашиваю, хотя, честно говоря, ждала чего-то подобного.
- Погиб. Вчера, - повторяет констебль.
- Как? Что с ним случилось?
- Сгорел. На постоялом дворе, где граф имел неосторожность заночевать, начался пожар. Погиб он и еще несколько постояльцев. Владелец и работники получили сильные ожоги.
- А почему… имел неосторожность? – спрашиваю, удивленная.
- Видите ли, - констебль неловко переступает с ноги на ногу, - у этого постоялого двора не очень хорошая репутация. Там часто бывают посетители с криминальным прошлым. А хозяину не раз выписывались штрафы за нарушения буквы закона.
- Вероятно, мой супруг не знал об этом…
- Вероятно, - охотно соглашается констебль.
- И как? Что? Я имею в виду… мне же нужно теперь достойно похоронить мужа?
- Вы же понимаете, тело сильно обгорело. По решению судебного пристава, все пострадавшие в огне были преданы земле в одной, общей могиле. Мы понимаем, что для вас, высокородной леди, – это просто вопиющий случай, но по-другому было нельзя. Вы можете обжаловать данное решение в суде и запросить бумаги на перезахоронение, если на то будет ваша воля.
- Нет, нет… благодарю вас, в том нет нужды, - внутренне содрогаюсь при мысли, что придется выкапывать могилу. Нет уж.
- Ну что же, мы все сообщили. Если у вас нет дополнительных вопросов, мы вынуждены удалиться. Служба, видите ли.
- Да. Не смею вас задерживать. Еще раз, благодарю.
- Примите наши соболезнования.
Мы очень церемонно прощаемся, и я с облегчением закрываю дверь. Потом меня догоняет мысль, что я, не успев почувствовать себя женой, стала вдовой и теперь, ко всему прочему, мне нужно рассказать детям о смерти их отца. Все бы отдала, чтобы только этого не делать.
С тяжелым сердцем поднимаюсь на второй этаж и иду к комнате старшей девочки, Шарлотты. И тут меня ожидает сюрприз. Едва я стучусь и захожу, как на меня налетает падчерица, все лицо ее залито слезами, а глаза полны такой лютой ненависти, что мне становится совершенно понятно: она уже знает. На кровати сгорбленно сидит Роберт, понуро уставившись в пол.
- Это ты всё виновата! Ты! Ведьма проклятая! – кричит девочка, не переставая рыдать. – Из-за тебя всё! Папа поехал продавать наше имение в деревне, чтобы у тебя были еще драгоценности! У тебя их полные сундуки, а всё мало! Ведьма алчная!
Оправдываться? Не вижу смысла, я ведь ничего не знаю, и это не обо мне Шарлотта говорит, а о своей мачехе, той девушке, в чьем теле я теперь нахожусь. Поэтому я просто молчу в ответ на ее обвинения, а потом, когда девочка замолкает, говорю:
- Мне очень жаль. Я скорблю вместе с вами.
И не дожидаясь очередных оскорблений, выхожу, аккуратно прикрыв за собой дверь. На сердце тяжело. Когда я умирала, и со мной говорил тот голос, я же его себе не придумала? И я помню, как просила мужа, семью, детей. Но это… это совсем не то, что я просила. Чувствую себя глупой. Столько лет прожила, а ума не нажила. Доверилась каким-то неизвестным силам. И вот, что получила.
Ужин у нас проходит в тишине и изоляции. Дети едят у себя, я – жую сухой хлеб в своей спальне, не в силах еще раз запихнуть в себя похлебку. Кухарка, несмотря на все ее возражения и стоны-всхлипы, на кухне прибралась, более-менее. Конечно, до идеальной чистоты еще далеко, но уже хотя бы паутина не свисает прямо в котел и столы с полами без мусора.
Ложусь спать совершенно обессиленной. В голове крутятся сотни и тысячи вопросов. В том числе и о том, как нам жить теперь? Что делать и откуда брать деньги? На этой ужасной похлебке я долго не проживу, да и детям витамины нужны, а не это переваренное пойло. Шарлотта сказала, что у меня много драгоценностей. Значит, завтра отыщу их и узнаю у кухарки, где тут ближайший надежный ростовщик.
Решив, что это отличная идея, во всяком случае, на первое время нас неплохо выручающая, засыпаю довольно быстро. А ночью ко мне приходит ОН.
Мне снится сон. Какой-то огромный зал. Отполированные до блеска полы, шум разговоров, приятная медленная музыка. Я в красивом, шитом золотом платье нежно зеленого, как молодая листва, цвета. На руках - длинные перчатки, в пальцах – веер, инкрустированный драгоценностями. Все говорит не просто о достатке, а о богатстве. Мне душно и я выхожу на балкон.
- Не надо ничего ломать! – отвечаю поспешно. – Я сейчас открою.
Широко распахиваю входную дверь и застываю на пороге, полная плохих предчувствий. На меня смотрит типичный представитель от бюрократии. Мужчина, в пальто, застегнутом на все пуговицы, с надменным выражением лица, но в дешевой грязной обуви и дырявых перчатках, которые он пытается прикрыть, держа перед собой лист с какими-то вензелями.
- Графиня Бонвилл, я полагаю? – цедит он.
- Да, это я. С кем имею честь?
- Судебный пристав, господин Рюм.
- Очень приятно. Чему обязана?
- Вручаю вам судебное предписание, будьте добры, ознакомьтесь, поставьте подпись и собирайтесь на выход.
- В каком смысле на выход? – оторопело переспрашиваю. – Это, верно какая-то ошибка.
- Никакой ошибки, графиня, - с явным удовольствием говорит пристав. – Месяц назад был суд по делу о долгах графа Бонвилла. Он проигнорировал повестку, не явился, и дело было решено без него. Тогда был вынесен вердикт, с которым вы можете ознакомиться в данном судебном предписании. Все движимое и недвижимое имущество семьи Бонвилл конфисковано за долги. Вам был дан месяц на сборы и поиск подходящего места проживания, которым, как я понимаю, вы не воспользовались. А посему, будьте добры, освободите дом в течение часа. Можете взять немного личных вещей, но будьте готовы к тому, что констебли осмотрят ваши чемоданы, если заподозрят, что вы хотите вынести хоть что-то, что поможет погасить воистину огромный долг вашей семьи перед нашим городом и императорской короной.
- Как в течение часа? – чувствую, как горло сжимается от паники. – У меня трое детей! Как я успею их всех собрать? Пожалуйста, дайте время хотя бы до завтра, прошу вас, проявите милосердие к женщине и детям.
Складываю руки в умоляющем жесте. Пристав бросает на меня пренебрежительный взгляд и презрительно кривит губы.
- Я не вижу здесь женщину и детей, я вижу только государственных преступников.
- Господин, прошу, - добавляю в голос еще больше умоляющих ноток. Мне очень нужно время, чтобы сообразить, что делать. Я не могу сейчас оказаться с детьми на улице. Куда мы пойдем?!
- Ну разве что… - пристав бросает на меня масляный взгляд, - а где у вас тут гостиная?
- Пройдемте, я покажу, - пропускаю мужчину вперед, наивно полагая, что мы сейчас обо всем договоримся. Да уж, Ольга Петровна, давно ты была молодой и красивой, забыла, что можешь внушать не только почтение.
- Вот сюда, - указываю рукой, в какую комнату заходить, искренне надеясь, что там не такой же бардак, как в других комнатах.
Увы, тут еще хуже. Мы заходим, и первое, что бросается в глаза – это горы пыли. На полу, на мебели, на рояле. Просто царство пыли!
- Прошу прощения, - смахиваю серые клубки с одного из стульев и подаю приставу.
- Не нужно суетиться, дорогуша, - говорит он, шагнув ближе ко мне.
Меня настораживает это его «дорогуша». С чего бы такая фамильярность? Но решаю пока не обращать внимания, я ведь его пригласила, чтобы выпросить отсрочку, не стоит начинать с поучений, если хочу чего-то добиться от этого напыщенного индюка.
- Господин… - хоть убей, не могу вспомнить его фамилию.
- Рюм, - подсказывает мужчина, приблизившись ко мне еще на шаг и теперь находясь уж очень рядом со мной.
- Да, господин Рюм, я вас очень прошу, проявите милость, это ведь совсем не трудно для такого важного и добросердечного чиновника, как вы. Мы, конечно, уедем, но подарите нам возможность переночевать последний раз под крышей родного дома и достойно собраться. Умоляю.
- Да, это не трудно для такого важного, уполномоченного самим императором чиновника, тут вы правы, - самодовольно говорит пристав. – Я могу сделать так, чтобы вас выселили только завтра, подарить, как вы говорите, вам последнюю ночь в этом доме. Но у всего ведь есть цена, не так ли дорогуша? Что вы готовы мне подарить в ответ?
Я даже опешила на секундочку. Это он сейчас предлагает дать ему взятку? Но у меня же ничего нет. Кроме тех безделушек. Может их предложить? Но как мы тогда будем существовать с детьми, если я все ему отдам? Отдам часть. Он явно не богат, возможно, довольствуется и тем, что предложу.
- Я очень ценю ваше хорошее отношение, потому подарю самое дорогое, что у меня есть – нашу родовую тиару, переходившую от матери к дочери многие поколения, - вдохновенно расписываю украшение, в надежде, что этого будет достаточно, чтобы утолить его алчность.
- Дорогуша, тиара – это замечательно, но я сейчас о менее материальных вещах, - и видя, что я все никак не пойму, что ему надо, господин Рюм протягивает руки и, дернув меня за талию, прижимает к себе.
Пользуясь тем, что я оцепенела от неожиданности и незнания, как реагировать, пристав прилипает мерзко слюнявым поцелуем к моей шее. Пиявка! Пытаюсь отпихнуть его руки, понимая, насколько слабо это молодое тело. Холеное, изнеженное, не способное дать достойный отпор даже такому червяку, как этот господин.
- Пустите! – отодвигаюсь, почти переламываясь в талии, лишь бы быть подальше от чужих слюнявых губ, упираюсь руками в мужскую грудь, отпихиваясь.
- Не упрямься, это не в твоих интересах, - шепчет Рюм, задыхаясь от усилий, которые прикладывает, чтобы удержать меня. – Ты же хочешь нормальной жизни? Я могу посодействовать. Устрою твоих приемных детей в приют, и ты будешь свободна от обязательств перед ними. В конце концов, они ведь не твои по крови. Такая молодая и красивая леди, как ты, легко найдет покровителя среди знати. А всего-то и нужно – подарить мне немного ласки. Ну же… не упрямься!!
Из ступора меня выводят не его мерзкие действия, а слова на счет детей. Как это он отдаст их в приют?! Да какое право имеет?! Совсем обалдел?! Одним рывком мне удается вырваться из цепких мужских рук. Откуда и силы взялись. Отхожу от него на несколько шагов, не давая возможности опять себя схватить.
- Берите тиару! На что-то другое я не согласна! И дайте нам два часа, мы уйдем. Просто…
- Ничего я тебе не дам, вертихвостка! – мужчина напротив меня краснеет и явно злится. – Иди ко мне и проси прощения, на коленях! Быть может, я соглашусь.
- Да как вы смеете! – я уже хватаюсь пальцами за ручку двери, когда Рюм вцепляется своей лапой в мое предплечье и дергает к себе.
Во мне вспыхивает ярость. Ах ты, червяк мерзкий! Изо всех сил, что есть в этом изнеженном девичьем теле, я впечатываю свою ладонь в щеку пристава. Звук пощечины такой громкий, что слышно, наверное, на весь дом. Вытирая ладонь от крови Рюма, распахиваю дверь и почти выбегаю в прихожую, где стоят два констебля, удивленно поглядывая, то на меня, то на пристава, прижимающего руку в щеке, которую я расцарапала перстнем.
- Ты! Ты за это заплатишь! Немедленно! Вон отсюда! Констебли, вышвырните ее и детей! Без ничего!! Как есть!
- Только посмейте! Я пожалуюсь на нарушение закона! – кричу в ответ. – Мне положен час и сборы! А будете мешать – напишу жалобу о том, что пристав Рюм позволял себе распускать руки!!
- Леди Бонвилл, идите собирать вещи, - говорит мне один из констеблей, неодобрительно поглядывая на Рюма. – Нам не нужен скандал в высших кругах. Мы действуем по закону и только так.
- Благодарю вас, - отвечаю, и с гордо выпрямленной спиной поднимаюсь на второй этаж.
Теперь нужно как-то сообщить детям, что нас выселяют.
Доползаю наверх старой бабкой, ужасно не хочется говорить такие новости детям, только вчера потерявшим отца и, если бы моя воля, я бы постаралась смягчить, но…
Стучусь в дверь и дергаю ручку. Закрыто. Что происходит?
- Шарлотта? Вы там?
В ответ – тишина.
- Роберт? Откройте, нам нужно поговорить.
Тишина.
- Я сейчас выломаю дверь!
- Давай! Попробуй! – кричит мне падчерица.
- Шарлотта, нам нужно поговорить, и я не хочу это делать в коридоре, - пытаюсь договориться с девочкой. – Пожалуйста, впустите меня.
- Нам все равно, что ты скажешь! Мы никуда отсюда не уйдем! Пусть попробуют нас выгнать!
Понятно, девочка имеет нехорошую привычку подслушивать, значит, уже в курсе последних событий. Ну что же, тем лучше.
- Шарлотта, обращаюсь к тебе как к старшей, у нас всего час на сборы. Нам важно уложиться в это время.
- Ты глухая?! Мы никуда не пойдем!
- Нет! Это ты не слышишь. Нам не предлагают вариант никуда не пойдем. У нас есть только: берем свои вещи и одну любимую игрушку, или получаем под зад коленом, оставшись вообще без ничего на улице. Выбор за вами. Я приду через пятьдесят минут, чтобы помочь вам вынести вещи.
Повернувшись спиной, иду в комнату к малышке. Быстро нахожу там теплые вещи, большинство из которых уже явно малы Рози. Из этого всего выбираю то, что ей точно подойдет, складываю в мешок, чем-то похожий на рюкзак, с двумя веревками, чтобы нести его на плечах, а затем в ускоренном темпе возвращаюсь к себе.
Прячу те драгоценности, которые нашла на самое дно рюкзака с детскими вещами, прикрываю их штанишками и пеленками. Долго растеряно смотрю в гардеробную. Как прикажете собирать платья с кринолином? Сундуки я тащить не смогу. И что теперь? Выбросить все? Быстро переодеваюсь в более свежее и новое платье. Еще одно складываю в такой же заплечный мешок, какой я нашла в детской. Туда же отправляю варежки, шапку, муфту и полушубок. Не потому, что собираюсь в нем ходить, а потому что его можно отлично продать, наверняка за такой дорогущий мех дадут приличное количество местных монет, или хотя бы еды.
Ровно через сорок пять минут я спускаю вниз свои сумки и подхожу к детской.
- Вы готовы? – все так же спрашиваю через дверь
И снова тишина.
- Не думаю, что достойно вашего рода, если его наследников будут констебли волочить за шкирку прочь из дома, как собачат. Это крайне унизительно, как по мне.
Понятное дело, я манипулирую, ну а что еще остается? Идти на поводу у двух испуганных детей? Это неприемлемо. Щелкает замок и в коридор выходят все трое. Лица насупленные, глаза заплаканные, но хотя бы они одеты и с сумками.
- Все собрали, что нужно? – переспрашиваю.
- Мы не маленькие! – тут же заводится Шарлотта.
- Я и не говорила, что вы маленькие. Я просто не хочу, чтобы у нас возникли проблемы из-за того, что ты взяла туфельки для танцев, вместо ботинок.
По тому, как мгновенно краснеет падчерица, я понимаю, что именно так она и поступила.
- Ясно. Спускайтесь вниз, я сейчас подойду, у нас еще есть десять минут.
И пока дети идут на первый этаж, вихрем проношусь по ящикам комода и гардеробной. Быстро собираться в дорогу для меня не впервой, большую часть жизни так прожила, будучи женой военного. Хватаю побольше теплых вещей, учитывая, что на улице, вроде как стоит осень, если глаза меня не обманывают, складываю все в еще одну сумку, нагружаюсь, как верблюд и кряхтя спускаюсь вниз.
Прежде чем выйти в прихожую, захожу на кухню в надежде найти хоть что-то съестное. Увы. Все полки пусты, а в корзинах для овощей одиноко сохнет сморщенная морковка. Не брезгую и ею, засунув в карман. На всякий случай. На пороге сталкиваюсь с кухаркой.
- Ой, госпожа, что творится-то? А куда ж мне теперича? У меня ж ни дома, ни семьи. Только вы и были. Я же…
И она начинает рыдать, некрасиво размазывая слезы грязными руками по щекам, и жалобно подвывая.
- Я не знаю… - растеряно замолкаю.
Что положено делать со слугами, когда господ выселяют? Наверное, расчет какой-то нужно дать, но с деньгами у меня сейчас напряженная ситуация.
- Госпожа! – Совершенно неожиданно, кухарка сама предлагает мне выход из сложившегося положения, бухнувшись на колени и схватив руками подол моего платья. – Госпожа! Возьмите меня с собой! Я за детьми могу присмотреть, да и поесть приготовить. Прошу, не гоните меня!
Да уж, на счет поесть – это она погорячилась, но…, в принципе, можно и взять. Лишние руки мне пригодятся.
- Хорошо. У тебя есть десять минут на сборы.
- Да, что мне собираться-то? Рот закрыла и пошла! Я и за пять минутов-то управлюсь.
И резво сбегает куда-то по коридору, я же выходу в прихожую, где меня дожидаются два констебля, гадкий пристав, с явным удовольствием отсчитывающий каждую секунду, и трое испуганных детей.
- Попрошу на выход! – с довольным видом, громогласно объявляет Рюм.
Людей в приюте действительно много, но несмотря на это, нас заселяют в отдельную комнату, хотя мы проходим мимо женщин, лежащих прямо в коридоре на циновках. Кроватей в комнате не хватает, поэтому дети вдвоем ложатся на одну, я, со щемящим сердцем, почти выдираю из рук Шарлотты малютку Рози и укладываю ее на вторую кровать, рядом с собой, а деревянную лежанку, просто сбитую из досок, занимает кухарка.
- Ужин в общей столовой в восемь часов вечера, не опаздывайте, иначе останетесь голодными, - говорит нам хозяйка приюта, перед тем как уйти.
- И что мы теперь, будем как те люди? В лохмотьях и голодные? – спрашивает Шарлотта, злобно зыркая на меня глазами, но я слышу испуг в ее голосе.
- Нет, не будем. Я все сделаю, чтобы такого не было, - опрометчиво даю обещание.
- Да что ты умеешь?!
В другое время я бы, наверное, возмутилась, но вопрос был задан не с целью меня унизить, а с особой, уставшей и полной безнадеги интонацией. Жутко слышать такое от ребенка.
- Ничего, что-нибудь придумаю, - отвечаю спокойно. – А сейчас пойдемте ужинать. На сытый желудок любые проблемы легче решать.
Мы дружно идем в столовую, предварительно закрыв комнату на ключ, который дала госпожа Буве. Она, кстати, не стала расспрашивать кто мы и как попали в такую передрягу, что остались без крыши над головой. Просто внимательно посмотрела на нас и определила в комнату, за что я ей бесконечно благодарна.
А уж когда нам выдали по огромной миске горячего супа с лапшой и на курином бульоне, я едва сдержала слезы. Мы торопливо ели, отрывая дрожащими пальцами куски свежайшей лепешки, часть которой я, пока никто не видел, спрятала в карманах платья. Кто знает, что нас ожидает завтра.
После сытного ужина дети заснули, едва положив головы на подушки. Кухарка тоже захрапела через минуту. А я сидела, сонливо обдумывая, что мне делать дальше. На глаза попались бумаги, которые мне дали на подпись, когда выгоняли из дома.
Только теперь, успокоившись, обращаю внимание, что внизу стоит еще одна подпись. Поверенный графа Бонвилл, господин Жорж Орэст. И ниже адрес конторы. И тогда мне приходит мысль сходить завтра к этому поверенному. Он наверняка в курсе всех денежных проблем своего клиента и, возможно, что-то посоветует или как-то поможет мне. В любом случае, попытка – не пытка. А вдруг, он что-то знает о моих драгоценностях, или может, у мужа были какие-то сбережения или вложения, хоть что-то, что он не успел оформить, и что даст нам возможность хотя бы как-то существовать. Мне все не верилось, что заботливый муж и отец мог вот так оставить свою семью без средств к существованию. Мысль о том, что мужчина был ни разу не обеспокоен женой и детьми я даже не допускала.
Утром я встала очень рано. Разбудила Магду, рассказала ей, куда хочу пойти и попросила пока присмотреть за детьми, отвести их позавтракать и ждать моего возвращения. Потом нашла хозяйку приюта, уговорила ее не выгонять детей, пока я не приду, пообещав закончить со своими делами как можно быстрее.
Получив согласие госпожи Буве, несусь, сломя голову, на поиски адреса поверенного. Нужную улицу нахожу довольно быстро. Контора располагается возле площади, в очень выгодном месте, напротив магазина сладостей. Лишь мазнув взглядом по воздушным тортам и ярким пирожным в витрине, я поспешно дергаю дверь, где принимает поверенный и заскакиваю вовнутрь помещения.
- Госпожа? – на меня смотрит пожилая леди, вопросительно изогнув брови.
- Мне нужен господин Орэст.
- Вы записаны?
- Нет, но мне нужно поговорить… - пытаюсь объяснить цель визита.
- Извините, но господин Орэст принимает исключительно по записи, - перебивает меня пожилая дама.
- Нет, это вы извините, но я никуда не двинусь, пока он меня не примет.
- Я вызову констеблей.
- Делайте, что хотите, - стою на своем.
У меня нет ни желания, ни возможности сейчас уйти, не решив свой вопрос. Мне нужно думать о детях.
К счастью, удача сегодня на моей стороне. Именно в этот момент открывается дверь в кабинет и оттуда выходят двое мужчин, пожимая руки.
- Господин Орэст! – зову я, рассчитывая, что один из них откликнется и я буду знать, к кому дальше обращаться.
Так и происходит. Тучный господин с ухоженными усами и бородой поворачивается в мою сторону, хмуря брови.
- Я – вдова графа Бонвилл, прошу, в память о моем муже, уделите мне несколько минут вашего внимания. Это очень срочно, иначе бы я не пришла!
Выпаливаю на одном дыхании и замираю, очень надеясь, что моя пылкая речь возымеет какое-то действие.
- Прошу, графиня, - отвечает поверенный, указывая мне на кабинет, - проходите, присаживайтесь, я сейчас провожу клиента и вернусь к вам. Гретта, предложите леди напитков.
Да! Первый бой за мной. Довольная собой, прохожу в кабинет и сажусь в высокое кожаное кресло возле стола. Очень надеюсь, что наш дальнейший разговор с господином Орэстом пройдет не менее успешно. Обвожу глазами стены, на которых развешены многочисленные фото, если их так можно назвать. Во всяком случае, на рисунки они тоже не похожи. И внезапно останавливаю взгляд на одной из рамок. На ней изображены хозяин этого кабинета и тот самый мужчина, которого я видела в своем сне и которому собственными руками отдала шкатулки с драгоценностями! Значит, господин Орэст не может не знать, куда они делись! Во мне вспыхивает надежда. Быть может, все не так плохо?
- И чем это ты занята, позволь узнать?! – говорю, громко закрыв дверь, перекрывая ей тем самым любую возможность сбежать.
Кухарка дергается всем телом, поворачивается ко мне. Сначала пугается, ее глаза бегают от моего лица до двери и обратно, но потом резко успокаивается и приосанивается. Ага, видимо, ее ввела в заблуждение моя тощая фигура. Ла-а-адно!
Магда упирает кулаки во внушительные бока и смотрит на меня исподлобья.
- А ты как думаешь, чем? – отвечает чрезмерно наглым тоном.
- Думаю, обворовываешь меня и моих детей. Причем, наверняка, делаешь это давно. Вон, какое пузо отъела на графских харчах.
- Да какие у вас харчи? Мясо только по выходным, да и то, не жирное. У нас в деревне и то лучше едят, чем в ваших хоромах, госпожа графиня! – ёрничает.
- Вот и хорошо. Значит, не будешь скучать за нашим гостеприимством. Быстро вывали из своих сумок все вещи, я проверю, что ты там наворовала, а потом, так и быть, отпущу тебя на все четыре стороны.
- Вот еще! Ничего я не буду показывать. Хочешь, попробуй меня силой заставь, - и ухмыляется нагло, уверенная, что я испугаюсь и не решусь с ней связываться.
А вот и не угадала!
- Ну раз ты настаиваешь, - отвечаю, подхожу к ее сумке, стоящей в изножье кровати и высыпаю все содержимое на покрывало.
Ма-а-атерь Божья, чего тут только нет! Одного столового серебра набора два, не меньше. Зачем ей столько?! А еще отрезки блестящей тафты, пару меховых боа, веера, инкрустированные какой-то чепухой, вроде осколков полудрагоценных камней. Кухарка понятия не имеет, что все это почти ничего не стоит. Какое разочарование для нее.
А тем временем Магда приходит в себя от моей неожиданной выходки и бросается вперед в попытке схватить за волосы. Ну что за дурацкая бабья манера? Приходится очень быстро уходить с линии атаки, поднырнув под широко расставленные локти и, схватив первое, что пришлось под руки, а этим предметом оказалась вилка, придать кухарке ускорения путем хорошего пинка под объемный зад.
Когда Магда на сверхзвуковой скорости впечатывается в дверь, прижимаю к ее шее вилку, но не там, где зубцы, а другой стороной.
- Значит так, слушай сюда, воровка, я дважды повторять не буду. Сейчас оставишь все свое барахло тут, откроешь дверь и уберешься от сюда, чтобы духу твоего не было. Увижу тебя еще раз – пожалеешь, такой доброй, как сегодня я не буду. Поняла?
И чтобы припугнуть, придавливаю холодную ручку вилки к шее Магды. Та дергается и тяжело дышит, чувствуется, что наш марш-бросок дался ей нелегко.
- Не слышу. Ты поняла?
- Да! – отвечает, но с такой злобой, что становится понятно, она теперь мой враг и постарается всячески навредить при первой же удобной возможности.
- Вот и хорошо. Считаю до трех. Один…
Магда в секунду вылетает за дверь. Я тоже выхожу, чтобы проверить, что она не навредит детям. Но нет, кухарка выбегает на улицу, злобно хряпнув входной дверью приюта. Возвращаюсь в спальню, выдыхаю. Руки немного трясутся от адреналина, но справилась я неплохо, невзирая ни на что. Проверяю сумки кухарки. Ценного для нас там нет ничего, поэтому я просто складываю ее барахло назад.
Зову детей, чтобы собирались. Пока они возятся, договариваюсь с хозяйкой приюта о том, что наши сумки постоят у нее на хранении, а вечером мы их заберем. Потому что я даже не представляю, где и как мы будем болтаться эти оставшиеся семь часов до назначенного поверенным времени.
Налегке мы выходим из приюта и идем, куда глаза глядят. Шарлотта опять несет Рози, ревностно не позволяя мне получить хоть капельку внимания малышки. Роберт выглядит каким-то подавленным и больше молчит. Мы долго гуляем улицами, стараясь не ходить мимо витрин. Потом посещаем городской парк, именно там я вспоминаю о своих полных карманах. Мою в фонтане морковку и яблоко, раздаю детям куски лепешки, а напоследок вручаю каждому по ароматному печенью. Как загораются их глаза! Мне хочется плакать, глядя, как Шарлотта запихивает сразу всю сладость в рот и жует, прикрыв глаза, а Роберт наоборот, откусывает малюсенькие кусочки и не жует, а сосет их во рту, а потом тщательно слизывает каждую крошку с пальца, не обращая внимания на замечание старшей сестры. Рози, радостно агукая, половину печенья раздавливает в ладошке, но остальное – запихивает в рот и, довольно улыбаясь, ест. Потом капризничает, что мало, но быстро отвлекается, когда я даю ей ложку из серебряного сервиза, украденного Магдой, и разрешаю копать ею землю.
Рядом возмущенно сопит Шарлотта, но я делаю вид, что не слышу. К вечеру мы возвращаемся в приют забрать вещи. Поужинать, как и остаться, нам никто не предлагает, впрочем, нам уже и не нужно. Нагрузив наши сумки в экспроприированную у Магды тачку, собираюсь выезжать, когда меня окликает хозяйка приюта.
- Вы уезжаете? Из города?
- Да, госпожа Буве, уезжаем.
- Это хорошо. Мне не говорите, куда.
- Почему? – спрашиваю удивленно. Не то, чтобы я собиралась делиться своими планами с совершенно посторонним человеком, но интересно знать, что происходит.
- Лучше, если я буду в неведении. Сегодня приходили двое. Один очень высокий и худой, другой ростом поменьше, тоже тощий, с лицом, сильно обсыпанным прыщами. Говорили, что из тайной канцелярии. Но это не так. Я знаю дознавателей, у них особая, тяжелая аура. А эти двое… больше похожи на бандитов. Мелких. На побегушках, которые. Но это не значит, что они безобидны. Убить, или покалечить человека для них – раз плюнуть. Я не знаю, куда вы влезли, леди, и знать не хочу, но ваших детей мне жаль, только поэтому я не сказала тем двоим, где вас искать и что вы вернетесь за вещами. Поэтому да, мой вам совет, уезжайте. И желательно прямо вот сегодня.