Легенда о Ельякше. Книга 3. Любовь и смерть

Глава 1. Москва царская

7 января 1557 года. Рождественское утро.

Колокола ударили так, будто небо раскололось над Москвой. Ельякша вздрогнула, прежде чем поняла – это не похоронный звон. Вчера он гудел тяжело, как будто давил на плечи, а сегодня звонил легко, почти радостно, будто само небо запело гимны.

- Значит, жить будем, – подумала она и разжала пальцы, впившиеся в край одеяла.

В покои вошла прислужница – круглолицая, румяная, с руками, красными от горячей воды. Молча помогла одеться в праздничные русские наряды – сначала шерстяные носки, потом тёплые алые шаровары и красные сафьяновые сапожки. Поверх – белоснежная крахмальная рубашка с кружевным воротником и расшитыми цветными нитками широкими рукавами. На неё сверху – красный, расшитый по подолу жемчугом стёганый сарафан. Ткань рубашки была жёсткой от крахмала, а вышитые узоры на рукавах кололи кожу, будто напоминая:

- Ты здесь чужая.

- Боярыня, садись, – девушка взяла гребень.

Ельякша закрыла глаза, пока та расчёсывала ей волосы и заплетала косу. В степи она носила их свободными, в гареме служанка делала причёску, укладывая волосы в пучок. Здесь же всё было иначе. Служанка заплела волосы в две большие косы. На голову повязали шерстяной платок, белый с красными цветами.

- Так приказано, – прошептала прислужница, будто угадав её мысли, и водрузила на голову кокошник, усыпанный жемчугом.

В зеркале отразилась незнакомая женщина – в алой одежде, с короной на голове.

- Это я? Кто я теперь? Пленница? Гость?

Последней надели соболью шубу – длинную, до пят, с мехом, мягким, как южный степной ветер.

- Царский подарок, тепло будет, – улыбнулась прислужница.

Ельякша провела ладонью по меху, подумала:

- Мягко стелет, да жёстко спать! Но ведь и отказаться от шубы нельзя. Царь!

Улицы Москвы

Во дворе Кремля её усадили в роскошные сани, укрытые шубой мехом вверх, так что в них не чувствовался тридцати градусный мороз. Возница, закутанный в тулуп, направил сани в город, лишь изредка покрикивая на лошадей. Сани заскользили по белому снегу бесшумно.

- Куда едем? – с опаской спросила Ельякша.

- Праздник смотреть, – отозвался он.

Москва оказалась непохожей на вчерашнюю. Вместо сторожких взглядов – смех, вместо тишины – песни. По улице шли люди, закутанные в шкуры волков и медведей, били в бубны и кричали:

- Коляда! Коляда! Подавай пирога!

- Кто они? – потянулась Ельякша к вознице.

- Скоморохи. Рождество!

- А почему в шкурах?

- Чтобы звериный дух урожай хранил…

Один из ряженых подбежал к саням, сунул ей в руки деревянную птицу с раскрашенными крыльями:

- На счастье, боярыня!

Она сжала игрушку, чувствуя, как дрожат пальцы.

- Боярыня? Меня приняли за свою?

Впереди мелькнули другие сани – в них сидели Ертагана и Ханзада, тоже в кокошниках, с такими же испуганными глазами. Их взгляды скрестились на мгновение, но поговорить не удалось – свита торопила всех к Кремлю.

Ельякша подумала о Юрашты: сыт ли он? По возвращении узнала, что ему назначили кормилицу и трёх нянек. Еду для него готовила специальная повариха.

Прощание с детьми

Ближе к вечеру, но ещё до темноты бывших ханш пригласили в не слишком большую залу. Они пришли с детьми и служанками. Сопровождающие их стрельцы, велели оставить детей и служанок здесь, а самим перейти в следующую залу.

Ханши на всякий случай стали прощаться с детьми и делали наказы служанкам. Ельякша крепко обняла Амилю и не приказала, а робко попросила:

- Пожалуйста, береги Юрашты, если сможешь.

Это было не похоже на неё прежнюю. Но сейчас, перед лицом казни, она резко изменилась, став робкой и ласковой. Её голос дрожал, на глаза навернулись слёзы, когда она повторила просьбу:

- Береги, прошу тебя, Амиля. А если получится, беги с ним, куда глаза глядят. Только сохрани сына. Молю.

Первые знакомства

Простившись с детьми, ханши перешли в следующий зал, где за длинным столом уже сидели: царь во главе стола и пятеро мужчин, одетых по-праздничному. На ком-то были красные шёлковые рубахи, на ком-то парчовые кафтаны расшитые драгоценными камнями. Мужчины сидели по одну сторону стола. Ханш усадили по другую сторону напротив мужчин, которые с интересом разглядывали ханш, не скрывая своего любопытства. Ханши опустили головы, боясь глаза поднять на мужчин.

- Глядите, какую диковину мне привезли из Астрахани – бывшие жёны Дервиш-Али. Давайте знакомиться, – предложил царь, и начал представлять мужчин, пытаясь заглянуть в глаза ханшам, чтобы узнать, кто им понравился.

- Боярин Михаил Яковлев Морозов, уже знакомый вам;

Глава 2. Иван Васильевич и Ертагана

Внимание царя

После крещения царь стал больше уделять внимания своей крестнице Ертагане – теперь Агриппине.

Когда она выходила из купели в мокрой рубашке, он первым делом обратил внимание на её большую и манящую грудь, широкие бёдра, крепкие стройные ноги.

Сейчас он вспомнил её озорной взгляд. Она словно подзывала его к себе, всем своим видом показывая, что готова к его ласкам.

Не раздумывая долго, царь велел Агриппине явиться в свои покои. Едва переступив порог, она ощутила его железную хватку – без слов, без ласк, он притянул её к себе, губы впились в её губы с жадностью. Одной рукой схватил за грудь, а другую пытался просунуть под юбку, но запутался в складках.

- Сама подними, – властно приказал он.

Ертагана послушно подняла юбку, даже не столько от страха, сколько от охватившего её желания. Иван обшарил её под юбкой, крякнул от удовольствия, а потом сказал:

- Тебя посмотрит моя тётка Ефросинья. Жди.

Он шлёпнул её по ягодицам и выпроводил.

Осмотр лекаря

Агриппина решила, что царь хочет познакомить с ней тетку.

- Наверно перед свадьбой хочет с роднёй познакомить, – решила она и обрадовалась.

Ефросинья была не одна, рядом стоял лекарь и несколько служанок, которые раздели Агриппину донага. Лекарь заглянул в горло, уши, рот. Пересчитал зубы, заявив, что они крепкие, хоть орехи грызи. Помял грудь – плотная ли. Заставил лечь на лежанку и просунул руку меж её ног. Агриппина впилась ногтями в лежанку, стиснув зубы, чтобы не застонать – стыд жёг её сильнее, чем прикосновения.

Ефросинья нагнулась к уху молодой женщины и прошептала:

- Такие смотрины обычны в царской жизни. Не стесняйся. Ты здесь одна. А случается, что сразу нескольких невест одновременно осматриваем на виду у всех да ещё при самом Иване.

- Она уже рожала раньше. К новым родам готова. Лоно вельми крепкое, детородное – разродится без труда. Да и для утех государевых… годна. – Удовлетворительно заявил лекарь.

Тётка довольно улыбнулась:

- Бёдра широкие – паки (снова) детей рожать будет. Грудь высокая – молоко не прокиснет.

Лекарь добавил:

- Только нрав слишком бойкий…

Нагнувшись над ухом Ертаганы, царская тётка сказала:

- У царя большой, но ты годишься. Будешь ублажать его. Одевайся. Из покоев не выходи. Тебе принесут, что надо.

Агриппина живо оделась, служанки проводили её в покои.

Первая ночь

Несколько дней царь не вызывал её и сам не появлялся. Она уже решила, что не подошла тётке.

Дня через три слуги внесли в её покои большой сундук с новыми нарядами и большой ларец с украшениями.

- Теперь носить будешь только это, – сказала прислужница и ушла, оставив Агриппину одну.

- Раз подарки подарил, значит, жениться хочет, – думала она.

В гареме подобным образом поступал хан, когда хотел из наложницы сделать жену. Собственно вся свадьба заключалась в дарении подарков и свадебном пире.

Прошло еще несколько дней – она оставалась в неведении и в своих мечтах. Уже пересмотрела все наряды и драгоценности. Её поразило одно обстоятельство – нижних нарядов было куда боле, чем верхнего платья. Многочисленные рубашки до пят, по колено и чуть ниже ягодиц на узких лямках были из шёлка, тонкой бязи и индийской, почти невидимой ткани. Она примерила такую короткую прозрачную рубашку и, глядя на себя в серебряное зеркало, висевшее на стене, поразилась тем, сколь прозрачна была ткань. Сквозь неё она видела себя полностью нагой. Поразмыслив немного, Агриппина решила, что на первую встречу с царём непременно наденет эту рубашку.

- Пусть сразу узрит мою красоту, - думала она.

Однако никто не появлялся. Наконец её позвали к царю.

Царь сидел в домашнем халате на краю большого ложа, покрытого голубыми шёлковыми простынями, подаренными ему китайскими посланниками. Он сидел, широко расставив ноги, как обычно сидят все мужчины. Сидел спиной к ней, но не обернулся, зная, кто пришёл к нему, и наливая в кубок вино – красное, как кровь. Она остановилась у двери. На ней была надета та самая прозрачная рубашка, а сверху – красный сарафан, расшитый цветными птицами. На ногах красивые туфли с меховой пушистой оторочкой на небольшом каблуке.

- Подойди ко мне, Груня, – ласково произнёс он.

Она послушно подошла, вытащила заколки из волос – и исчезла. Длинные черные волосы до пят скрыли её. Царь обомлел.

- Ах, забавушка! Играть хочешь?

Царь был молод, высок, строен, красив лицом. На ту пору ему шёл двадцать седьмой год. Его серые очи цвета стального клинка светились озорными искорками и смотрели так, словно хотели проникнуть внутрь её головы и тела. Они не были ни злыми, ни добрыми. Некая смесь того и другого делала его глаза непроницаемыми для других. По его взгляду не возможно было понять, что у него на уме. Иногда очи царя светились каким-то серебристым цветом, делая его лицо очень привлекательным. Длинный нос свидетельствовал о размере гордости всех мужчин. Русые волосы слегка кудрявились, а борода с рыжиной подсвечивала лицо словно мёдом.