Место, куда мы – девушки - ходили мыться, между нами называлась купальней, хотя правильнее ее было бы называть баней. Разгоряченные после послеобеденной тренировки, потные, грязные мы поднимались на юго-восточную гору, где между крутых скал, поросших мхом и мелкими цветами, за стеной непроходимых деревьев и кустарников пряталось маленькое деревянное строение, куда мы и заходили, готовые насладиться долгожданным отдыхом. Первое помещение, встречавшее нас, было предбанником. Там, шутя и переговариваясь, мы избавлялись от тягостных одежд, бросали оружие и, взяв все необходимое, переходили в следующее помещение – мойку. Там самые шустрые девушки, которые раздевались быстрее всех, сразу же запрыгивали в чаны, расставленные по всему небольшому помещению, расплескивали воду и погружались с головой в пенный омут; другим же приходилось брать тазы с водой, усаживаться на длинные скамейки около стен и натираться мылом. Осенью, как и зимой, вода в купальне была горячей, вверх длинными полупрозрачными струйками уплывал пахнущий пихтой и медом пар, заполняющий все помещение. Как приятно было в холодный ветреный день зайти в горячую воду, расслабиться. В такие моменты все проблемы уходили в сторону, разум освобождался от тягостей жизни, мы просто наслаждались моментом очищения. После мытья мы выходили на открытую террасу, где был неглубокий бассейн, куда мы заходили, чтобы еще немного отдохнуть перед ужином. Здесь умиротворяющая тишина пропадала, и девушки начинали болтать обо всем на свете, сплетничать. Признаться честно даже я иногда не сдерживалась и подслушивала, о чем там разговаривают мои соотрядовцы.
Выходить на террасу иногда было опасно: юноши, занимающиеся в том же монастыре, что и мы, но живущие в противоположном здании, сбегали с тренировок, находили укромное местечко и подглядывали за нами. Конечно, это никому из нас не нравилось, поэтому мы стали выбирать девушку, которая выйдет на террасу и осмотрит, нет ли нигде пристальных мальчишеских глаз. Если таковые находились, парней прогоняли, либо, если они не хотели уходить, никто из нас на террасу не выходил. Но такое случалось редко. Обычно, пристыженные юноши сами убегали, не желая получать наказание от монахов или жесткого женского кулака, который, без чести, летел в те места, где больнее всего ощущается тягость наказания.
Открывающийся с террасы красивый вид завораживал и приковывал взгляд: горный пролив с серебристо-голубой водой, уходящий вдаль на север, отрезал от небольших поселений на окраине империи холм, где росли персиковые деревья, приобретающие осенью розовато-оранжевый оттенок. Со временем многие прекратили замечать красот этих мест, им было важнее переговорить о тренировках, пообсуждать монахов и монахинь, рассказать интересные истории или просто побыть вместе. Но я… Я не стану говорить, что открыто любовалась местной природой, часто я так же вступала в разговоры. Но я была слабее своих воспоминаний и эмоций, своих желаний. Поэтому я всегда уходила самой последней из купальни, оставаясь на лишние пару минут посмотреть на горные пейзажи и прочувствовать запах уходящего лета.
Когда время мытья подходило к концу, мы переодевались в легкие ночные халаты и покидали купальню, оставив все двери открытыми настежь, чтобы горячий пар вышел на улицу. В такие моменты дышится особенно легко. Дальше все шло своим чередом: мы оставляли вещи в одном из тренировочных залов, где так же, по совместительству, была и наша спальня, шли в общий зал на ужин. Вечерняя молитва всегда была самой сбивчивой и нечеткой: никому не хотелось читать о дарах и благоденствии после сложных тренировок, жарких умываний и прохладных прогулок от одного здания к другому. За ужином, как бы сильно не пытались отучить нас монахини, мы не сидели в полной тишине, наслаждаясь горячими блюдами, мы начинали шепотом переговариваться, кто-то даже заглядывал на противоположную сторону зала, где сидели представители противоположного пола, и строил глазки.
После ужина нас разгоняли по нашим залам, где мы раскладывали матрасы и одеяла, произносили последнюю молитву о светлых снах, и под звуки морских чаек засыпали, каждая в своем небольшом коконе.
Благодать. Тишина и умиротворение. Ничто не сравнится с ночной жизнью, такой спокойной и негромкой. Еще с далеких времен я помню этот звук шелеста вишни, цветущей под окнами тренировочного зала, шаги монахинь, расхаживающих вдоль коридоров, и волны моря, накатывающие на берег, омывающие камни. Колыбель природы укутывала в своих объятьях и была куда сильнее всякой молитвы о хорошем, спокойном, светлом сне, ведь в ней было намного больше смысла, чем в выученных наизусть словах.
Но ночная тишина никогда не длилась долго. Вскоре, как только затихали вдалеке шаги монахинь, и догорала палочка благовоний, со всех сторон нашего зала поднимались любопытные девушки, собирающиеся в круг в середине комнаты, и начинали обсуждать то, что при свете солнца считалось стыдным или неправильным для обсуждения. Речь не о пошлых или вульгарных вещах, хотя не без этого, а о мифах и легендах, чье распространение в монастыре считалось кощунством.
- О, я знаю, что хочу рассказать вам сегодня, - начинала главная заводила (чье имя я не вспомню, как бы сильно не старалась), подначивая других присоединиться к беседе. – Я расскажу о Вольной Воительнице Подчиняющей Мертвых
Все девушки подсаживались поближе, прислушиваясь.
- Ну, слушайте, - продолжила глава этого сборища, понижая шепот еще на пару тонов, чтобы монахи точно не услышали. – Давным-давно в семье императора родилась дочь. Когда советник его высочества увидел ее, то сказал: «Ничего хорошего в этот мир она не привнесет. Не родится у нее славного наследника, не станет она верной монахиней служить в монастыре и молить о вашем благоденствии. Судьбою положено ей стать погибелью нашей страны и смертью вашей семьи». Испугался тогда император, но жена его сказала: «Разве есть в этом ребенке столько злобы, столько ненависти, чтобы уничтожать нас? Она же наша дочь, как можешь ты верить советнику и считать ее монстром?». Но император не стал слушать жену, он спросил советника, что ему делать, и тот ответил: «Если хотите вы сохранить свое благосостояние и страну, следует вам отправить этого ребенка в далекий монастырь, пусть там монахи и монахини со всей строгостью следят за ней, пусть учат ее молитве, тренируют дольше и усерднее других, и тогда станет она верной советницей вам». Послушал император советника и отправил свою дочь в далекий монастырь, где она и росла, каждый день усердно молилась она дольше других послушников, тренировалась дольше других послушников, и была самой способной и сильной среди своих сверстников. Радовался император, получая письма из монастыря, где хвалили монахи труд и усердие императорской дочери. Только не знал никто, что пока росла и крепла она, росла в ней так же и ненависть к своей семье за то, что отправили ее в тот монастырь, что заставляли ее тренироваться и молиться дольше и больше. И ненависть эта вскоре превратилась в силу. Сила, чьего аналога нет среди других магических и боевых искусств. Сила, дарующая небывалую власть ее владельцу. Сила Поднимать Мёртвых. Училась императорская дочь управлять этой силой и вскоре достигла успехов. Могла она поднять не только небольшую группу мертвых, но и целый батальон, целую армию мертвецов, служащих ей. И вот росла эта воительница, росла в ней сила, и когда настал момент вновь возвращаться в столицу, к семье, императору и императрице, взяла она свою армию и повела в атаку на главный дворец…