Лекарка из пустоши

Глава 1. Риквел

Вино, наливка и самопальный спирт льются сегодня на дне рождения очередного аристократного отпрыска рекой. Я уже выпил несколько кубков, поэтому в голове приятный расслабляющий туман. То самое состояние, когда еще в адеквате, но уже не волнуешься ни о чем.

— Эй, Рик, чего такой печальный? — главный виновник торжества, наследник купца Анеттса нависает надо мной.

Из пасти у него несет спиртом, а зрачки расширены. Все ясно с первого взгляда — чувак под кайфом.

Я отмахиваюсь от него, стараясь сохранить равновесие.

— Да ну, брось, Куки. Просто задумался. — имя парня не помню, а вот кличка у него смешная.

В действительности, я размышляю о бренности всего сущего и о том, что даже у аристократов бывают паршивые дни. Но зачем грузить этим очередного завравшегося маменькиного сыночка?

Он ухмыляется, приобнимает меня за плечи и тащит к столу, ломившемуся от закусок.

— Не грусти, Рикки! Сегодня наш день! Наш с тобой и всех, кто умеет веселиться!

Куки хватает огромный кусок жареного мяса и жует его с видом победителя. Меня передёргивает, но я молчу, даже когда жирные брызги оказываются на моей новенькой шелковой рубашке.

Вокруг гремит музыка, кто-то кричит, кто-то танцует. В углу комнаты две девицы, одетые в немыслимые наряды, самозабвенно целуются. Праздник бьет ключом, и меня постепенно захватывает в эту бурлящую воронку безумия.

Куки протягивает мне очередной кубок с вином.

— За нас, мой принц! За нашу беззаботную жизнь!

И так уверенно это заявляет, будто все обо мне и моих проблемах знает, просто потому что я здесь нахожусь, а не в замке на именинах наследного принца.

Я принимаю кубок и выпиваю залпом. Вино обжигает горло, но приятно согревает изнутри. Чувствую, как волна тепла растекается по телу, растворяя остатки грусти и тревоги.

— За нас, — повторяю, как попугай, глядя в пьяные глаза парня. И на этот раз это звучит искреннее.

Мне на колени плюхается одна из шлюшек. Я всегда поражаюсь тому, насколько эти девки, дочери благородных семей, развязны. Вместо того, чтобы сидеть дома, вышивать платочки и романы женские читать, они предпочитают трахаться по всяких притонам, не храня себя для мужа. А ведь когда-нибудь одна из таких станет мне женой.

С другой стороны, чего мне волноваться? Сам не отличаюсь скромностью. Вот и эту девицу я, вместо того, чтобы ссадить, прижимаю ближе. Рукой забираюсь ей под платье, стискиваю горошинку соска пальцами. Незнакомка взвизгивает, а потом довольно смеется. Ее щеки окрашиваются румянцем, но не от скромности, а от выпитого алкоголя.

Вечер перестает быть томным, а я - принцем на белом коне. Я здесь, в самом сердце разврата, и мне это нравится. Забыты все условности, все обязанности. Здесь я просто один из тех, кто ищет удовольствия. А удовольствия здесь, как известно, можно найти на любой вкус и цвет.

Шлюшка обвивает мою шею руками, шепчет что-то на ухо, от чего по коже бегут мурашки. Она пахнет духами и вином, и этот запах пьянит не хуже самого алкоголя. Я отвечаю на ее поцелуй, и она тянет меня вглубь комнаты, где уже образовался небольшой танцпол.

Музыка становится громче, тела прижимаются друг к другу, и вот мы уже танцуем в толпе таких же, как и мы, ищущих утешения в объятиях незнакомцев. Ноги сами собой двигаются в такт музыке, а голова отключается, уступая место животным инстинктам.

Ночь обещает быть долгой и жаркой. И я намерен воспользоваться всеми ее дарами. Завтра снова буду принцем, но сегодня я просто человек, которому нужно забыть о своих проблемах и насладиться моментом. И какая разница, какой ценой? Завтра будет новый день, и новые заботы. А сейчас - только музыка, вино и эта незнакомка в моих объятиях.

— Просыпайся! — резкий окрик прямо у моего уха.

Только один человек смеет со мной так разговаривать — отец. Всея император нашего государства. Ему я предпочитаю не возражать, поэтому послушно открываю глаза.

— Доброе утро, папенька, — звучит язвительно, как и всегда.

У меня нет уважения к этому человеку. Из-за него погибла мать, а он потом спокойненько взял новую наложницу и даже сделал ее женой, тем самым оскорбив память моей родительницы.

— Доброе утро, мой наследничек, — отец одаривает меня натянутой улыбкой, от которой веет ледяным холодом. Он никогда не любил меня, я это чувствовал. Я был живым напоминанием о женщине, которую он когда-то любил, а потом предал.

Поднимаюсь с кровати, стараясь не смотреть в его сторону. Слуги уже ждут меня с одеждой и принадлежностями для умывания. Император наблюдает за каждым моим движением, словно выискивая хоть малейший признак непокорности. Но я непроницаем. Я научился скрывать свои чувства за маской безразличия.

— Сегодня важный день, — произносит отец, когда я заканчиваю одеваться. — Прибывают послы из соседнего королевства. Ты должен произвести на них хорошее впечатление. Нам нужен этот союз.

— Как скажете, — кланяюсь, как болванчик, стараясь скрыть сарказм в голосе. Союзы, политика, власть. Все это так далеко от моих истинных желаний.

Но, судя по выражению лица мужчины, он мне еще не все сказал. Губы поджимает в нитку, на лице недовольство. Правитель изволит сердиться на нерадивого отпрыска. Только вот мне его злость до одного всем известного места — на хрене я ее вертел.

— А вечером ты отправишься на учебу. Мне надоело разгребать те проблемы, что ты создаешь. Знаешь, что случилось сегодня поутру? Пришла девица, утверждающая, что беременна от тебя, — ярится он. — От тебя, второго сына! Конечно же ей дали на всякий случай отвар от маленького ублюдка, но я в очередной раз увидел, что пора тебя воспитывать.

— В двадцать пять лет уже сложно воспитывать, — ехидно напоминаю ему, что он упустил момент.

— Молчать! Иначе будешь изгнан из рода. Ты знаешь, чем это чревато.

Иногда я думаю, что стоило бы самому уйти.

Отец хмурится еще сильнее, но проглатывает оскорбление. Он знает, что я говорю правду. Он упустил момент, когда мог влиять на меня, и теперь ему остается лишь угрожать. Изгнание из рода — это, конечно, не шутки. Это лишает меня всех прав, всех привилегий, всего, что я имею. Но иногда я думаю, что это не такая уж и большая цена за свободу.

Глава 2. Кассеопея

Пустошь место страшное. Я это знаю, потому что родилась и выросла здесь. Однако, это не мешало мне считать Пустошь своим домом. Но сегодня все изменилось, когда один из подземных монстров утащил маму. Разодрал. Лишил жизни единственного дорогого мне человека. И никакие травяные припарки, которые она научила меня готовить, не помогли ей.

Я стою на коленях, вцепившись в окровавленные лохмотья ее платья, и мир вокруг словно замирает. Песок, обжигавший кожу, перестает ощущаться. Крики стервятников, круживших в небе, превращаются в невнятный гул. Я вижу перед собой лишь изуродованное тело, которое еще вчера обнимало меня, делилось последним куском сушеного мяса и рассказывало сказки о временах, когда Пустошь была цветущим садом.

Злость. Она клокочет внутри, выжигая остатки скорби. Злость на монстра, укравшего мою мать. Злость на Пустошь, взрастившую это чудовище. Злость на саму себя, за то, что не смогла защитить ее. Эта злость становится топливом, разжигающим пламя решимости. Я найду эту тварь. Я заставлю ее заплатить за содеянное.

Иначе и быть не может. Иначе никогда себя не прощу.

Я поднимаюсь на ноги, отряхивая пыль с колен. Взгляд мой, наверно, стальной, лишенный всякой жалости. Я оглядываюсь, ища следы. Кровавый след, тянущийся в сторону расселины в скалах, указывает направление. Сердце бешено колотится в груди, но я не отступаю.

Пустошь, ты воспитала меня. Ты научила выживать, прятаться, охотиться. Ты дала мне силу и хитрость. И теперь, я использую все это против тебя. Я стану кошмаром для тех, кто посмеет отнять у меня то, что дорого.

Смело шагаю в расселину, в царство теней и сырости. В руках сжимаю самодельный нож, сплетенный из костей и заточенных камней. Раньше с ним ходила за травами. Сегодня, если сама не сдохну, то придется обагрить его чужой кровью. К твари у меня никаких теплых чувств.

Ветер дует с запада, охлаждает мое вспотевшее тело. Пот струится по лицу, соленая влага попадает даже мне в рот.

Расселина сужается, превращаясь в узкий проход, где камни нависают словно клыки хищника. Каждый шаг отзывается эхом, усиливая напряжение. Влажность обволакивает, проникает под одежду, заставляя зябко поежиться. Но я не останавливаюсь. Азарт охотника гонит вперед, подстегиваемый яростью и жаждой возмездия.

Внезапно, впереди, сквозь полумрак, пробивается тусклый свет. Я замедляю шаг, стараясь ступать как можно тише. В ноздри бьет резкий, гнилостный запах, заставляющий поморщиться. Запах смерти и разложения. Значит, я близко.

Выхожу в небольшую пещеру. В центре горит костер, освещая примитивное логово. На земле разбросаны обглоданные кости, окровавленные тряпки. И в самом темном углу, я вижу ее. Тварь. Мерзкое создание, получеловек, полузверь. Она сидит, склонившись над чем-то, и жадно пожирает.

Значит, моя мама не единственная жертва.

В голове закипает ярость. Но я сдерживаюсь. Медленно, бесшумно, словно тень, приближаюсь. Оружие в руке становится продолжением меня, продолжением моей боли и ненависти. Тварь поднимает голову, чувствуя мое присутствие. В ее глазах отражается животный страх. Слишком поздно.

Я бросаюсь вперед, с диким криком, вкладывая в удар всю свою ненависть. Нож вонзается в плоть. Тварь взвывает, пытаясь вырваться, но я не отпускаю. Я буду держать, пока из нее не вытечет вся жизнь. Пока она не заплатит. Пока я не отомщу.

Даже кровь мерзко пахнет, гнилью и дерьмом. Но не могу зажать нос, давая себе прочувствовать таким странным образом вкус победы. И когда тварь затихает, делаю то, чему меня учила мама — вырываю один из клыков. Это заслуженный трофей, который я буду носить на своей шее с гордостью.

Возвращаться обратно в хижину я не вижу смысла. Там почти ничего нет: последняя песчаная буря подточила все наши запасы, как продовольственные, так и лекарственных трав. Да и не смогу я жить в месте, куда никогда уже не вернется мама. Это было бы слишком больно, а она учила меня совсем другому — быть сильной не смотря ни на что.

Тогда какие у меня варианты, куда идти? Проведя всю жизнь в пустыне и среди скал, я ничего не знаю об остальном мире. И о людях, которые его населяют, тоже. Мне известно лишь то, что мать кому-то из аристократов не угодила, вот и пришлось ей бежать в такое жуткое место, как Пустошь.

— Касси, любовь моя, если однажды придешь в империю, то никогда не доверяй им, аристократам. Для них нет ничего святого, — говорила мама, расчесывая мои волосы перед сном.

— Я туда и не собираюсь. Хочу быть всегда с тобой, — чуть ли не плакала я всякий раз.

Она тяжело вздыхала.

— Всякое может случиться. Поэтому, если со мной что-то случится, то отправляйся в империю. Ты у меня умненькая девочка, даже очень, в травах уже лучше меня разбираешься. Тебе надо учиться.

Видимо, теперь исполню завет мамы, ее самое страстное желание.

Империя. Само слово звучит как что-то далекое и нереальное, словно сказка, рассказанная на ночь. Мама описывала ее как место, полное блеска и возможностей, но в то же время предостерегала от ее опасных обитателей. Аристократы. Что я знаю о них? Только то, что они обладают властью и не гнушаются использовать ее в своих интересах. Но у меня нет выбора.

Возможно, мама права, и мне надо строить свою жизнь. Ее ошибки и ее прошлое не должны влиять на меня.

Я собираю немногочисленные пожитки в старый мешок: несколько трав, флягу с водой и кинжал, карту, потертую и старую. В последний раз окинув взглядом хижину, я чувствую острую боль в груди. Здесь прошло мое детство, здесь звучал мамин смех, здесь мы вместе изучали целебные свойства растений. Теперь все это осталось в прошлом.

Путь предстоит долгий и опасный. Я знаю, что империя находится на севере, за бескрайними песками и высокими горами. Мне придется полагаться только на свою интуицию и знания, полученные от матери. Я буду осторожна, как она учила, и постараюсь избегать встреч с незнакомцами. Кто знает, какие опасности подстерегают меня в этом чужом и враждебном мире?

Глава 3. Кассеопея

Умение ориентироваться по звездам, оказывается, очень полезным. Раньше я злилась на маму, что она меня учит непонятно чему, а сейчас очень ей благодарна за это, потому что до границы с империей добираюсь за считанные дни.

Конечно, тогда я не понимала, зачем мне это нужно. Я месяцами учила название и предназначение трав, а мама твердила про Полярную звезду и созвездия Большой Медведицы. Казалось, что это простое хобби, занятие для скучающих домохозяек, хоть родительница таковой и не была. Но теперь, пройдя долгий путь, я очень ей благодарна, что не заблудилась среди скал, а потом и деревьев.

Столица встречает меня ночными огнями фонарей. Они яркими звездочками раскрашивают наступившую тьму. Издалека вижу множество людей на, видимо, торговой улице. Они снуют, словно муравьи, от лавки к лавке. Даже слышу их отдаленный смех.

И мне становится страшно, потому что я никогда не видела такое скопление людей. Максимум — пустынных торговцев, которые раз в год решаются зайти на Пустошь. Но они были другими, разительно отличаются от вот этих пестрых и смеющихся.

— Собраться, мне надо собраться, — шепчу тихо, стараясь успокоить сердцебиение. Для этого дышу медленно, но глубоко.

А потом делаю первый шаг в сторону города.

Первым делом нахожу гостиницу — мне же надо где-то жить до того, как поступлю в академию лекарского искусства. Цена оказывается вполне подъемной, однако, не очень приятной, значит, придется еще и найти способ подзаработать. Мама учила меня тому, что надо быть в состоянии себя обеспечить и не чураться даже тяжелой работы.

Комната оказывается маленькой, но уютной. Кровать застелена чистым бельем, в углу стоит небольшой столик, а у окна - потертое кресло. Бросаю на кровать свой дорожный мешок и подхожу к окну. Вид открывается на внутренний двор, где суетятся слуги и слышны обрывки разговоров. Вдыхаю незнакомый запах столицы - смесь пряностей, дыма и чего-то сладкого, возможно, выпечки.

Затем решаю найти харчевню и перекусить. Путь к торговой улице оказывается не таким уж и страшным, как показалось издалека. Просто надо не обращать внимания на толпу и идти вперед. В харчевне заказываю похлебку и кусок хлеба. Еда оказывается простой, но сытной. Наблюдаю за людьми вокруг, стараясь запомнить их лица и манеры.

Слушаю, о чем они говорят, что обсуждают. Конечно же многие болтают об императоре и его семье, а точнее о втором принце, который множество девиц попортил и постоянно устраивает пьяные дебоши.

Другие заикаются о скорой ярмарке, о том, что скоро надо будет устанавливать палатки и тенты, встречать гостей из других государств. Мне было бы интересно посмотреть на то, как здесь веселятся.

После еды решаю прогуляться по рынку и узнать цены на травы. Может, удастся что-то продать из своих запасов и немного заработать. Торговцы охотно предлагают свой товар, но мои травы их не интересуют. Говорят, что у них и так всего в избытке, а мои травы слишком простые и невзрачные. Но я не отчаиваюсь и продолжаю поиски.

Вечером, вернувшись в гостиницу, сажусь за стол и достаю свои записи. Начинаю составлять список трав, которые мне понадобятся для учебы в академии. Затем думаю над тем, где можно подработать. Может, стоит попробовать устроиться в аптеку? Или найти работу потяжелее, но с более высокой оплатой? Вариантов много, главное - не сидеть сложа руки.

Засыпаю с мыслями о будущем, о предстоящей учебе и о новых возможностях, которые открываются передо мной в столице. Чувствую усталость, но вместе с тем и воодушевление. Я готова к любым трудностям и уверена, что смогу добиться своей цели.

На следующий день я просыпаюсь рано. Многое можно успеть, если не разлеживаться в кровати. Ем простую кашу, а затем отправляюсь искать ту самую академию, чтобы узнать, когда начинается прием заявок на поступление.

Узкие улочки, петляющие между домами, приводят меня к величественному зданию с колоннами и высокими окнами. На воротах висит табличка: "Императорская Академия Наук". С замиранием сердца вхожу внутрь. В просторном холле меня встречает строгий привратник. Объясняю ему цель своего визита, и он направляет меня в приемную комиссию.

В приемной сидит пожилой ученый с седой бородой и внимательным взглядом.

— Чем могу помочь, милая леди? — интересуется, открывая при этом весьма толстую книгу.

Присмотревшись, понимаю, что это скорее всего учетная книга: страницы размечены на графы, в которых что-то расписано.

Он терпеливо выслушивает меня и рассказывает о правилах поступления, необходимых документах и сроках подачи заявок. Узнаю, что экзамены будут сложными и потребуют серьезной подготовки. Но это меня не пугает, а наоборот, подстегивает.

— Судя по тому, что я от тебя услышал, явно знающий человек с тобой был рядом, — оценив уровень знаний, хвалит мужчина меня.

— Это была моя мама. Она, думаю, знала даже больше, чем рассказывала, — внезапно мое горе на секунду прорывается наружу.

— Есть такие люди. У меня была когда-то ученица, которой я очень гордился, жаль, что она пропала.

В его голосе звучит искреннее сожаление, как если бы говорил о дочери или сестре, или матери. Видимо, незнакомка оставила глубокий след в его душе.

После посещения академии отправляюсь на поиски аптеки. Прохожу мимо множества лавок и магазинов, пока не нахожу скромную вывеску: "Аптекарь Леонард". Захожу внутрь и вижу аккуратные ряды полок с банками и пузырьками. За прилавком стоит добродушный мужчина средних лет. Предлагаю ему свои услуги, рассказываю о своих знаниях в травах и о желании учиться.

— Очень мило, но, не знаю, из каких ты мест, но в империи всё иначе, — мужчина очень скептичен.

Аптекарь внимательно слушает меня и предлагает пройти небольшое испытание. Он дает мне несколько трав и просит назвать их свойства и способы применения. Я успешно справляюсь с заданием, и он предлагает мне должность помощника.

— До первой ошибки, Кассеопея, — предупреждает, смотря на меня, — если ты хоть что-то сделаешь не так, допустишь промах, то я терпеть не стану. Тебя уволю, волчий билет получишь.

Глава 4. Кассеопея

В аптеке Леонарда множество всяких бутылочек, свёрточков, склянок, мензурок, котелков и колб. Некоторые из них идеально чистые, а другие испачканы самыми разными веществами. Вот именно их мне и предстоит мыть каждый день, отдраивать до прозрачности, пока хозяин аптеки не будет удовлетворён. Я бы могла повозмущаться, что мне досталась самая грязная работа, но, как мне кажется, это было бы глупо – на безрыбье и рак рыба, так мне говорила мама, поэтому я ценю оказанное мне доверие.

В принципе, этот пожилой мужчина относится ко мне с добротой. Каждое утро, когда я прихожу, меня ждет травяной чай на прилавке и свежая булочка. Он всегда желает мне хорошего дня, а вечером спокойной ночи. Иногда мы говорим о всяком, впрочем, не вдаваясь в личную жизнь друг друга. Я даже начинаю подозревать, что со временем, если продолжу работать в аптеке, Леонард станет мне хорошим другом.

— Три золотых, — называю цену покупательнице настойки от головной боли, упаковав бутылочку в специальную бумагу, что не пропускает солнечные лучи. — Спасибо, что пришли в нашу лавку.

Стандартные слова, которые я выучила в первый же день.

Женщина, не торгуясь, отсчитывает монеты и, кивнув в знак благодарности, выходит из помещения. Я вздыхаю и принимаюсь протирать прилавок от невидимой пыли. Тихий перезвон колокольчика над дверью возвещает о новом посетителе.

Удивительно загруженный сегодня день.

На пороге стоит молодой человек, одетый в скромный, но опрятный костюм. Он нервно теребит в руках шляпу.

— Добрый день, — говорит клиент, слегка запинаясь. — Мне бы... э... лекарство от кашля. Для матери.

Я быстро нахожу нужное средство на полке, заворачиваю его в бумагу и называю цену. Юноша расплачивается, благодарит и, так же нервно, как и вошел, покидает аптеку. Провожаю его взглядом, гадая, что могло так его взволновать. Может, болезнь матери? Или просто природная застенчивость?

Вскоре возвращается Леонард. Он ставит на прилавок корзину с фруктами и улыбается мне своей неизменной доброй улыбкой.

На сердце теплеет. Последней мне улыбалась мама.

— У тебя сегодня много работы, смотрю, — замечает он, взглянув на стопку вымытых колб. — Не перетруждайся, девочка. Отдохни немного.

Я улыбаюсь в ответ. Его забота приятна. В такие моменты я чувствую себя не просто служанкой, а частью чего-то большего. Как будто я и правда нужна здесь, в этой старой аптеке, наполненной запахами трав и мудростью минувших лет.

— Я кое-что хочу тебе отдать, — кладет передо мной книгу, весьма старую и потрепанную. — Ты собираешься стать лекаркой, она поможет тебе подготовиться к вступительным экзаменам. Мне она в свое время помогла, а до этого принадлежала одному из преподавателей, поэтому внимательно прочти ее, а лучше заучи на зубок.

Я с трепетом беру книгу в руки. Обложка из толстой кожи истерлась от времени, но золотое тиснение все еще различимо. «Травник и Спутник Лекаря» – гласит надпись. Открываю наугад и сразу ощущаю запах старой бумаги и сушеных трав, словно книга сама дышит историей. Страницы исписаны аккуратным каллиграфическим почерком, перемежающимся с зарисовками растений. Это не просто книга, это сокровище.

— Леонард, она бесценна! Я не могу ее принять.

— Ерунда, — отмахивается он. — Бери, бери. Мне она больше не нужна, а тебе пригодится. И потом, я вижу, как ты горишь этим делом. У тебя есть искра. Не дай ей погаснуть.

Прижимаю книгу к груди. Слова мужчины согревают душу. Я и правда горю этим делом, мечтаю помогать людям, исцелять их. И эта книга – ключ к моей мечте.

Весь оставшийся день я украдкой заглядываю в «Травник», изучая свойства растений и рецепты снадобий. Леонард наблюдает за мной с улыбкой, довольный, что его подарок пришелся по душе. Под вечер аптека пустеет, и мы остаемся вдвоем, окруженные тишиной и ароматами трав. Я благодарю Леонарда еще раз, обещая, что буду беречь книгу как зеницу ока. Он лишь машет рукой и желает мне спокойной ночи, а я выхожу на улицу, крепко прижимая к себе драгоценный «Травник», полная надежд и предвкушения новых знаний. Впереди – большая и интересная жизнь.

***

Не смотря на все рассказы матери мне очень нравится в империи. Люди, которых я встречаю, не плохие и не хорошие, они просто имперцы, каждый из которых занимается своим делом.

Поэтому, в тот день, когда я иду на экзамен, ни капельки не волнуюсь, зная, что, если и не сдам, то все равно приживусь в этом городе, среди горожан.

Академия встречает меня гулом множества голосов. Те, кто хотят учиться на лекарей, сегодня собрались, чтобы попытать свои судьбу и знания.

Заполненный бланк заявления я отдаю все тому же мужчине, который принимал меня в прошлый раз.

— Я рад, что вы все-таки пришли, — улыбается он мне слегка, — а то многие из тех, кто интересовались, так и не явились. Это печально, но, может, и к лучшему. Эдакий первичный отбор. Кассеопея, вам в третью аудиторию. И, — смотрит проникновенно, — удачи вам.

Удивительно, но в том помещении не так уж много людей. Я насчитываю всего десять, кроме меня. Мы рассаживаемся за отдельные столы, молчим, потому что волнуемся. Напряжение витает в воздухе, не давая мне здраво рассуждать, поэтому я делаю то, чему меня учила мама — закрываю глаза, очищаю сознание и дышу.

— Добрый день, возможные будущие студенты. Меня зовут магистр Арун, я ваш сегодняшний экзаменатор, — представляется вошедший мужчина лет тридцати пяти на вид. Одет он более чем чудаковато: белый балахон, который укрывает его шею, руки, все тело до самых пят, на голове колпак, а с одного из уха свисает полупрозрачная вуаль. Видимо, не я одна пялюсь, потому что магистр поясняет, — если вам повезет, и вы поступите, то и сами будете носить такое. Главное правило нашей академии — анонимность. Только когда студенты не видят друг друга, не оценивают, меньше пытаются завязать дружеские или личные отношения, они лучше учатся.

Мне такое решение кажется не просто хорошим, а гениальным. Подобный подход ставит для студентов приоритет на учебе.

Глава 5. Кассеопея

Потянувшись, хрустнув позвонками, я поднимаюсь с кровати. В академии уже неделю, а все никак не привыкну к тому, что дико не высыпаюсь. Учеба оказалась совсем не такой, как я думала. Бесконечные занятия, практика и усталость буквально убивают меня медленно, но уверенно. Просыпаюсь утром, быстро завтракаю в общей столовой, затем уроки с профессорами-лекарями до часов пяти вечера, после нас, студентов первого года, отводят в анатомический театр, где мы наблюдаем за вскрытием тел и сами вскрываем — к вечеру валюсь с ног, сил совершенно не остается, иногда даже на помывку собственного тела.

Иногда я подскакиваю ночью с мыслью, что опоздала на занятия или что-то не доучила. А учить приходится так много, что у меня голова пухнет.

Сегодня, к счастью, воскресенье, день, когда мы можем немного передохнуть от этой гонки. Но даже в этот день расслабиться получается с трудом. Постоянно терзает мысль, что нужно повторить пройденный материал, заглянуть в конспекты, освежить в памяти названия костей и органов.

Все же, я решаю сегодня не поддаваться этому искушению и посвятить день себе. После скудного завтрака я выбираюсь из душной комнаты общежития и направляюсь в сад при академии. Здесь, среди цветущих кустов роз и умиротворяющего журчания фонтана, удается немного отвлечься от тяжелых будней.

Я сажусь на скамейку в тени старого дуба и закрываю глаза. Теплый ветерок ласкает лицо, а аромат цветов наполняет легкие. На мгновение я забываю о лекциях, вскрытиях и зубрежке. Просто наслаждаюсь тишиной и красотой вокруг.

Но долго предаваться блаженству не получается. Мысли о предстоящей неделе вновь возвращаются. Я открываю глаза и вздыхаю. Что ж, придется признать, что учеба в академии – это тяжелый труд, требующий полной отдачи. Но я не сдамся. Я выдержу все испытания и стану лучшим лекарем!

— Скучаешь? — хмыкает кто-то рядом. Судя по голосу, это парень, нет, даже мужчина.

Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это тут такой наглый — в академии как-то не принято заводить любого рода отношения и отвлекаться от учебы.

Он в балахоне, с вуалью на лице. Как и я. И что только надеялась увидеть, что он их снял? Правилами запрещено.

Но я так соскучилась по простым разговорам, что решаюсь ответить.

— Просто отдыхаю. Солнце еще никому не вредило.

— Тогда почему же не откроешь лицо? Уверен, за этой тряпкой симпатяжка, — голос у него медово-приторный.

Ну началось. Парню просто потрахаться хочется.

Я фыркаю, закатывая глаза под вуалью. Вот уж чего не ожидала, так это подката в академии. Думала, здесь только заучки, для которых не существует противоположного пола.

— А тебе какое дело? — огрызаюсь я. — И вообще, не твоего ума дело, что у меня под вуалью.

Он усмехается, и я слышу это в его голосе.

— Ну что ты так сразу в штыки? Просто хотел познакомиться. Здесь ведь так одиноко, разве нет?

Его слова заставляют меня задуматься. Действительно, одиноко. Все мысли только об учебе, нет времени на общение. Может, стоит рискнуть?

— Ладно, — говорю я, смягчаясь. — Допустим. И как же ты предлагаешь знакомиться, не снимая вуали?

— А вот так, — он делает шаг ближе, и я чувствую его дыхание сквозь ткань моей вуали. — Расскажи мне о себе. Что ты любишь, чего боишься? О чем мечтаешь?

Сглатываю, пытаясь успокоить участившееся сердцебиение. Этот парень играет с огнем. Но мне почему-то нравится эта игра. Удивительно, потому что раньше ни с кем не флиртовала.

— Ну хорошо, — шепчу я. — Начну с того, что я ненавижу наглых парней в балахонах, которые пристают к девушкам в парке.

Он смеется, и этот звук кажется мне до боли знакомым.

— А я ненавижу девушек, которые боятся показать свое лицо.

Вот и заходим в тупик.

Я невольно улыбаюсь. Кажется, мы нашли друг друга.

— Может, тогда покажем друг другу, на что способны? — предлагаю я, чувствуя, как внутри меня разгорается азарт.

— Это уже интересно, — отвечает он, и я чувствую, как его взгляд прожигает меня сквозь вуаль. — И что ты предлагаешь?

— Давай так. Мы задаем друг другу по одному вопросу. Если кто-то отказывается отвечать, то снимает вуаль. Согласен?

Он молчит несколько секунд, словно обдумывая мое предложение. Наконец, говорит:

— Согласен. Но есть одно условие. Если кто-то из нас снимает вуаль, то второй обязан сделать то же самое.

Я киваю, соглашаясь с его условием. Игра началась.

— Хорошо, тогда я начну, — говорю я. — Почему ты здесь? В смысле, почему решил учиться на лекаря?

Он снова молчит, и я начинаю думать, что он откажется отвечать. Но вдруг он произносит:

— А я и не хочу быть лекарем. Меня заставили. Папенька весьма жесткий.

Его ответ заставляет меня вздрогнуть. Я чувствую, что в его словах есть что-то личное, что-то, что он не хочет говорить вслух.

— Теперь твой ход, — говорит он. — Откуда ты прибыла? Я никогда не слышал такого акцента.

А вот теперь подозрения меня захватывают. То есть, получает, он много где побывал? С жестким-то отцом? Не верю. Интуиция подсказывает, что происходит странное. Но если я не отвечу, то придется снять вуаль, а теперь я этого не хочу, даже боюсь.

Вздохнув, выпаливаю:

— Из Пустоши, — и, не давая ему повода задать следующий вопрос, — как тебя зовут?

— Не слишком ли личный вопрос, дикарочка? — откровенно смеется он.

— Лицо это тоже лично.

Кивает.

— Риквел, меня зовут Риквел.

Ну теперь становится понятно ему самодовольство. Его высочество второй принц империи. А еще, если я правильно помню разговоры в тавернах, то еще и главный ловелас не только столицы, но и всего государства.

Меня пробирает дрожь. Вот это я влипла! Общаться с принцем, да еще и так откровенно, мне точно не стоило. Теперь понятно, почему он так уверен в себе и почему его голос кажется таким сладеньким — он и правда банально хочет меня поиметь, а не узнать, как человека.

— Риквел, значит, — повторяю я, стараясь скрыть волнение. — Приятно познакомиться. Хотя, учитывая обстоятельства, не уверена, что это знакомство принесет мне пользу.

Глава 6. Риквел

Академию лекарского искусства можно охарактеризовать одним словом — уныло. Мне настолько здесь скучно, что даже алкоголь не спасает, который я, впрочем, научился делать уже здесь — бадяжу из трав и спирта. Никакой градус не заставляет меня расслабиться. Лекции вымораживают, на анатомических вскрытиях блевать тянет, от текста в книгах в глазах рябит.

Но самое худшее то, что я потрахаться ни с кем не могу. Мало того, что и я, и другие носим балахоны с вуалями, так никто еще и на контакт со мной не идет. От одного слова «привет» шарахаются, будто прокаженный.

Сначала я грешил на себя, думал, дело в моем неотразимом обаянии. Ну, не самый хороший, да, но и не урод же конченый. Потом решил, что дело в манерах. Может, слишком прямолинейный? Попробовал быть более обходительным, засыпал комплиментами... Ноль эффекта. Они словно запрограммированы на игнор.

Интересно, а отец знал о том, что здесь происходит, когда отправлял сюда? Наверняка именно поэтому и выбрал это место, чтобы сыночек до конца учебы евнухом ходил недотраханным.

Умеет он отомстить.

И вот, в один из особенно тоскливых вечеров, когда от перебродившей настойки становится совсем худо, я случайно подслушиваю разговор двух студенток. Точнее, не подслушаю, а они сами, видимо, не замечают меня в темном углу библиотеки. Речь идет обо мне.

Интересно. Даже любопытно.

— Видел, как он на Ильзу сегодня смотрел? Аж мурашки по коже, — шептала одна.

Знать бы еще, кто эта Илиза. Все же скрывают лица. Ну глянул на кого-нибудь и глянул.

— Да, жуткий тип. Говорят, он из какой-то варварской провинции. Не умеет себя вести, — отвечает другая.

Варварской провинции? Не умеет себя вести? Да я, блин, учился этикету с детства! Но потом до меня доходит. Дело не в манерах и не в наглости. Дело в том, что я - чужак. Пришелец из другого мира, где мужчины и женщины общаются свободно, где секс - это не порок, а нормальная часть жизни. Здесь же я - дикарь, вызывающий страх и отвращение.

Осознание это ничуть не облегчает мою участь. Наоборот, становится еще хуже. Теперь я понимаю, что изменить ничего не смогу. Я обречен на одиночество в этом унылом, лицемерном месте. И единственное, что мне остается - это продолжать бадяжить свою гребаную настойку и ждать, когда этот кошмар закончится.

Единственное, что меня радует, так это перепалки с незнакомкой, с которой попытался познакомиться в саду. С нашего первого с ней разговора прошло пару дней, и с тех пор сама, наверно, судьба нас продолжает сводить вместе.

То, как она сбежала, увидев лицо, конечно слегка задело мою честь, но с тех пор у меня появилась какая-никакая собеседница.

Иногда я ее подлавливаю после занятий, когда девушка спешит в анатомический театр, иногда перед обедом, и тогда получаю жесткий выговор.

— У меня и так времени нет, а ты лишаешь меня возможности пожрать! — злится она.

Пожрать! Ну точно не из империи девчонка. Мне до жути интересно, откуда же она, но незнакомка упорно не рассказывает, как и не называет своего имени. Никогда еще у меня не было подобных проблем с представительницами противоположного пола, обычно стоило лишь пальцем поманить.

И все же, эти короткие встречи становятся для меня отдушиной. В ее резкости, в ее желании набить брюхо, в ее язвительных замечаниях есть что-то живое, настоящее. В отличие от остальных студенток, она не притворяется ангелом, не прячется за маской благочестия. Она является сама собой, какой бы эта "собой" ни была.

Перед выходными, во время очередной перепалки, я решаю рискнуть.

— Слушай, а может, сходим куда-нибудь вместе? Ну, не знаю, в трактир какой-нибудь? Я угощаю.

Девушка замирает, уставившись на меня своими темными глазами. Глаза — единственное, что не закрыто на всем теле. А еще кисти рук, если только будущие лекари не предпочитают носить специальные перчатки.

В них мелькает что-то похожее на удивление, но тут же сменяется привычной враждебностью.

— Ты спятил? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Если нас увидят вместе, меня выгонят к чертям!

С чего бы вдруг? Не поощряется, но не запрещено.

— Ну и что? — пожал я плечами. — Зато хоть пожрешь нормально напоследок. Ты же это дело любишь.

Единственный крючок, на который можно зацепить эту рыбку.

Она хмыкает, но в ее глазах мелькает искра интереса.

— Ладно, — вдруг говорит девчонка, коротко хмыкнув. — Но только один раз. И если кто-то увидит, я скажу, что ты меня насильно заставил.

Встреча в трактире оказывается глотком свежего воздуха. Незнакомка, назвавшаяся Кассеопеей (что за имя такое нелепое), ест с аппетитом, ругается на цены и рассказывалет о своих злоключениях в академии. Я слушаю, завороженный, и понимаю, что начинаю по-настоящему хотеть эту странную, непредсказуемую девушку. Нам хорошо вместе, легко и непринужденно. Впервые за долгое время я чувствую себя не одиноким чужаком, а просто человеком.

Она даже выпивает пару рюмок фруктовой наливки. Но все еще продолжает прятать свое лицо под вуалью. Но по крайней мере надела вместо балахона платье, пусть и свободного покроя, но из-под подола можно увидеть весьма красивые щиколотки в кожаных сапожках.

Красивая. Даже в дурацкой одежде я понимаю, что эта девушка очень красивая. И конечно же при мысли об этом член проявляет заинтересованность в не опробованном теле.

Вечер заканчивается слишком быстро. Распрощавшись с Кассеопеей у ворот академии, я чувствую себя опьяненным больше от ее присутствия, чем от наливки. Впервые за месяцы учебы я засыпаю с улыбкой на губах, предвкушая новую встречу.

Но реальность быстро возвращает меня на землю. На следующее утро, во время лекции по зельям, ко мне подходит один из преподавателей, старый, скрипучий старик с лицом, испещренным морщинами.

Как там его зовут-то? Мор вроде бы. Профессор Мор.

Он отводит меня в сторону и шепчет:

— Тебя вызывает ректор. Срочно.

Сердце екает. Что я успел натворить? Неужели кто-то донес о моей вчерашней вылазке в трактир? Или, что еще хуже, о моей самогонной деятельности?

Глава 7. Риквел

Ну вот и поухаживал за девушкой называется. Только подумал, что мне что-то обломится, как кто-то нас заложил, как бы и не сама Кассеопея. С нее станется, честно говоря, может, таким образом решила проучить меня.

В качестве наказания ректор лишает меня тех самых прогулок, еще и ставит на уборку анатомического театра после вскрытий. То есть я, второй принц империи, буду кишки чьи-то в ведра собирать, а потом все от кровищи отмывать.

И вот стою я, аристократ, с ведром и тряпкой, а передо мной – стол, на котором еще час назад лежал бедолага, пожертвовавший свое тело науке. Запах формалина и крови въелся в кожу, кажется, им теперь пропитано все вокруг. Кассеопея, чтоб тебе икнулось!

Я всегда считал себя выше этого. Принц, наследник, будущий правитель. Но сейчас, когда пальцы скользят по холодным, окровавленным плиткам, я понимаю, что даже королевская кровь не защитит от последствий собственных глупостей. И от ректорского гнева, стоит добавить.

В голове проносятся картины вчерашнего вечера: наливка, смех, обещания, и, конечно, Кассеопея, чьи глаза искрились не то от восторга, не то от хитрости. А сейчас, вместо ее улыбки, передо мной лишь куски человеческой плоти и липкая, темная кровь.

Наверное, это и есть расплата за мою беспечность. Урок, который должен научить меня думать головой, а не другими частями тела. Принц должен быть рассудительным, а не вестись на красивые глазки. Что ж, урок усвоен. Надеюсь, ректор это оценит и сократит срок моего наказания. А Кассеопее я еще припомню этот анатомический театр.

Оказывается, даже у меня есть сердце, а я ведь всегда в этом сомневался. Наверно, именно потому что эта самая чувствительность при дворе неуместна. Когда я помоложе был, обжегся пару раз на собственных чистосердечных поступках, например, когда влюбился в дочку одного зарубежного посла.

После истории с дочкой посла я зарекся проявлять чувства. Меня учили быть хладнокровным, расчетливым, видеть в людях лишь инструменты. А тут, Кассеопея, с ее дерзким взглядом и острым языком, заставила меня забыть все уроки. Она казалась другой, не такой, как все эти придворные куклы, жаждущие власти и титулов. Ох, как же я ошибался!

С отвращением макаю тряпку в ведро и снова принимаюсь оттирать стол. Мысли путаются, как клубок змей. Может, все это к лучшему? Может, этот унизительный урок заставит меня повзрослеть? Стать тем, кем я должен быть – человеком, достойным своего положения, а не влюбленным дурачком.

Вдруг раздается противный скрип двери. Вздрогнув, я оборачиваюсь и вижу ректора. Его лицо непроницаемо, как всегда.

— Риквел, – произносит он своим обычным бесстрастным тоном. И без упоминания титула. – Я вижу, вы усердно трудитесь. Урок усвоен?

Я выпрямляюсь, стараясь скрыть свою досаду.

— Да, ректор. Я усвоил урок. Спасибо за науку, — надеюсь, что сарказм не слишком явно заучит в моем голосе.

Ректор кивает, и на его губах появляется едва заметная усмешка.

— Отлично. Тогда можете быть свободны. И, уважаемый, в следующий раз, прежде чем поддаваться соблазну, подумайте о последствиях. Империи нужен еще один лекарь, а не герой-любовник.

С этими словами он разворачивается и выходит, оставив меня наедине с моими мыслями и запахом формалина. Кажется, урок действительно усвоен. Но Кассеопее я все равно отомщу.

Даже если для этого придется поступиться гордостью. Кто я такой, чтобы отказывать девушке в играх, в которых она явно ничего не понимает.

Чему-чему, а стратегии, пусть и военной, меня учили лучшие военные учителя империи. Именно они всегда говорили о том, что лучший способ выиграть войну, это заверить противника в том, что той самой войны не будет. Вот и я теперь решаю, что надо подобраться как можно ближе к наглой девчонке, а потом нанести ей сокрушительный удар.

Ухмылка трогает мои губы. План мести зреет в голове, обрастая деталями, словно плющ. Кассеопея думает, что перехитрила меня? Она еще не знает, с кем связалась. Принцы не прощают обид, особенно таких унизительных. Я превращу ее жизнь в череду мелких, но ощутимых неприятностей. Заставлю пожалеть о том дне, когда она решила сыграть со мной в эти игры.

Первым делом я налажу с ней дружеские отношения. Буду милым, внимательным, галантным. Завоюю ее доверие, чтобы потом, в самый неожиданный момент, обрушить на нее всю силу своего гнева. Пусть почувствует себя преданной, обманутой, использованной. Пусть поймет, что такое настоящая боль.

Я буду дарить ей книги (нелепица), учиться с ней вместе, говорить комплименты. Она растает, как мороженое на солнце, и тогда... Тогда я нанесу удар. Может быть, расскажу о ее маленьких секретах всей академии. Или, например, подменю ее доклад на занятиях. Вариантов масса, главное – выбрать самый болезненный.

Впрочем, почему бы не воспользоваться советом ректора? Империи нужен лекарь, а не герой-любовник. Превращу ее жизнь в ад учебный. Завалю сложными заданиями, буду требовать невозможного. Пусть зубрит ночи напролет, а я буду наслаждаться ее мучениями. В конце концов, кто сказал, что месть должна быть быстрой? Иногда растянуть удовольствие куда приятнее.

Или же поступить по своей натуре и влюбить ее в себя, а потом разбить сердце? Тоже хороший вариант, однако, рискую и свое на куски разодрать, слишком уж эта странная девушка из ниоткуда мне нравится.

Противоречия — вот что меня захватывает.

И чтобы от них избавиться, решаю выбраться в город. Пусть мне это сейчас строго-настрого запрещено, но терпеть стены академии становится невыносимо.

Снимаю и балахон, и вуаль, но привычный мундир не надеваю, только простые штаны, рабочую рубаху и жилет, приметные из-за цвета волосы прикрываю платком. Мягкие сапоги позволяют двигаться по темным коридорам бесшумно. А в заборе есть небольшой лаз, который, видимо, сделал такой же ученик-авантюрист, как я.

Город встречает меня запахом жареных каштанов и кипящего масла. Узкие улочки, переполненные торговцами и праздно шатающимися зеваками, бурлят жизнью. От академической тишины и запаха формалина голова шла кругом. Смешавшись с толпой, я чувствую себя свободным, словно сбросил с плеч тяжелый груз.

Глава 8. Кассеопея

Черт меня дернул послушать этого придурка. Он так уверенно утверждал, что я скучно живу, что в какой-то момент я решилась и отправилась на вылазку в город. Пробираясь тем же путем, что тогда с Риквелом, я думаю о том, кто же на нас с ним донес ректору.

Явно не ученики академии — эти тихие мыши никогда не нарушат приказ начальства. А вот городские вполне могли подумать, что им за это будет награда. Не знаю, как принц, а я получила свое наказание: два месяца без выхода в город и сортировка трав для занятий. Скучнейшее времяпровождение, что только может быть, и ректор об этом отлично знает.

В этот раз поступаю умнее, не надевая ни балахон, ни вуаль. И, боги, какое же удовольствие чувствовать простое касание вечернего ветерка к коже.

В голове крутятся обрывки фраз, брошенных тем самым "придурком". Скука... Рутина... Однообразие... Да, в академии все предсказуемо и безопасно. Но разве жизнь должна быть лишь безопасной? Разве в ней нет места приключениям, новым впечатлениям, дерзким поступкам? Риквел, наверное, все-таки прав в этом вопросе. Ведь когда я жила с мамой в Пустоши, и то было куда веселее.

Переулок выводит меня на небольшую площадь, где расположен ночной рынок. Торговцы зазывают покупателей, предлагая диковинные товары и пряные закуски. В воздухе витает аромат жареного мяса, сладкой выпечки и экзотических благовоний. Толпа пестрая и шумная, но я не чувствую себя чужой. Наоборот, ощущение свободы и принадлежности к этому бурлящему миру переполняет меня.

Мой взгляд цепляется за прилавок с украшениями. Блестящие камни, кованые браслеты, амулеты из серебра. Один кулон привлекает мое внимание. Небольшой, из черного оникса, в форме крыла. Он словно зовет меня, шепчет о приключениях и дальних странствиях. Я протягиваю руку и беру его. Холодный камень приятно обжигает кожу.

— Хороший выбор, госпожа, — скрипит глухо торговец, наблюдая за мной. — Этот кулон принесет вам удачу в ваших начинаниях.

Улыбаюсь. Возможно, этот придурок был прав. Возможно, мне действительно нужно было вырваться из клетки академии и вдохнуть полной грудью жизнь.

Плачу за кулон и отправляюсь дальше, в глубь ночного города, навстречу неизведанному. Ночь обещает быть интересной.

Из ближайшей таверны играет музыка, и слышен топот множества ног — там явно кто-то танцует. Я не знаю, как это делается, у мамы не было возможности меня научить, а сейчас, находясь постоянно в академии, тем более некогда. Решаю взглянуть хотя бы одним глазком.

Вхожу во вполне уютное местечко, сразу сталкиваюсь с парой, парнем и девушкой, которые несутся мимо в каком-то безумном танце. На их лицах горят радостные улыбки, волосы растрепанны, щеки покрыты румянцем. Мне становится им завидно, потому что они свою юность не растрачивают на изучение трупов и трав, а веселятся.

Правильно ли я поступила, пойдя учиться в академию? Не пытаюсь ли исполнить мечты матери, хотя сама им не привержена? И не пожалею ли потом о бездарно потраченном времени?

Присаживаюсь за свободный столик в углу, заказываю ту самую сладкую наливку и наблюдаю за танцующими. Музыка зажигательная, ноги сами просятся в пляс, но я не решаюсь. Вдруг кто узнает? Хотя, кто меня здесь знает? В академии я — воспитанница, а здесь — обычная девушка, ищущая приключений.

Делаю глоток напитка и осматриваюсь. Публика разношерстная: солдаты, торговцы, ремесленники, даже несколько магов в простых дорожных одеждах. Их легко узнать по татуировкам на лицах.

Все смеются, пьют и танцуют, наслаждаясь моментом. Замечаю, как ко мне направляется парень. Высокий, с темными волосами и лукавой улыбкой.

Неужели решил позаигрывать?

— Скучаете в одиночестве, прекрасная незнакомка? — спрашивает он, присаживаясь напротив. — Позвольте составить вам компанию.

— Не думаю, что это хорошая идея, — отвечаю, стараясь казаться неприступной.

А банально боюсь ляпнуть что-нибудь не то.

— Почему же? Боитесь, что я окажусь слишком навязчивым? Или, может быть, вас пугает перспектива весело провести время?

Его глаза искрятся весельем, и я не могу сдержать улыбку. Да, я боюсь. Боюсь, что он увидит во мне ту заучку из академии, какой я и являюсь, но еще больше боюсь упустить возможность почувствовать себя свободной и счастливой.

— Ладно, — говорю, — уговорили. Но только один танец.

Первые пару секунд мелодии я тупо топчусь на месте, даже не зная, что дальше-то делать, но потом незнакомец подхватывает меня на руки, буквально, мои ноги отрываются от деревянного настила. Руки партнера горячие, крепкие, держат меня так, что перестаю бояться. Он кружит меня в танце, будто зная, что в танцах я не очень. И мне удивительным образом это нравится.

В таверне становится жарко, лица разгоряченные, дыхание сбивается, но я не хочу, чтобы этот танец заканчивался. Музыка заполняет все мое существо, растворяя тревоги и сомнения. Впервые за долгое время я чувствую себя по-настоящему живой.

Неужели моя мама сознательно лишила меня такой жизни? Я не понимаю. Даже если она боялась какого-то там аристократа, почему решила, что дочь должна жить такой же отшельнической жизнью?

Когда мелодия стихает, парень мягко опускает меня на пол. Мои щеки пылают, а в глазах пляшут искорки восторга. Он улыбается, и эта улыбка кажется мне самой искренней на свете.

— Как вас зовут, прекрасная незнакомка? — спрашивает парень, явно довольный танцем.

— Меня зовут Лия, — отвечаю, запинаясь.

Сама не знаю, почему лгу. Наверно, потому что больше не хочу попасться и отрабатывать наказание. Еще прошлое не закончилось.

Он представляется Дамианом, и предлагает еще выпить и потанцевать. Я соглашаюсь. Вечер продолжается в легкой беседе, смехе и танцах. Дамиан рассказывает о своих приключениях, о далеких странах и невиданных существах. Слушаю его, затаив дыхание, и представляю себя на его месте, путешествующей по миру, полной опасностей и приключений.

Пока единственное путешествие у меня было из Пустоши в империю.

Глава 9. Кассеопея

Вот знала же, что вылазка ничем хорошим не закончится. И как бы хорошо я не провела время в городе, в академии меня поджидал настоящий кошмар. Именно так я теперь называю Риквела — кошмар ходячий.

Он рассматривает меня внимательно, взглядом прожигает, а в глазах его вижу вожделение, ничем не прикрытую похоть. Надо было мне одеться, прежде чем ступать на территорию академии, хотя бы вуаль нацепить на лицо, но, нет, слишком счастлива была после гуляний и танцев. Но кто же знал, что я его встречу.

— Красивая, — говорит он просто. Шепотом, что горячим металлом проходит по моим венам.

Я сглатываю, пытаясь хоть как-то увлажнить пересохшее горло. Его голос обжигает, словно касание раскаленного железа, и парализует волю. Хочется бежать, скрыться, но ноги словно приросли к земле. Застываю, словно кролик перед удавом, обреченно ожидая неизбежного.

Он делает шаг вперед, и расстояние между нами сокращается до опасного минимума. Запах его одеколона, терпкий и мускусный, заполняет легкие, лишая возможности дышать. Он тянется рукой, и я невольно вздрагиваю, ожидая прикосновения. Но он не касается меня. Лишь касается пряди моих волос, небрежно выбившейся из прически.

— Слишком красивая, чтобы прятать такую красоту под вуалью, — шепчет он, и его пальцы скользят по моей щеке.

Кожа горит в месте касания, и по телу пробегает волна дрожи. Я закрываю глаза, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями, но безуспешно. Его присутствие давит, угнетает, лишает рассудка.

— Риквел, — выдыхаю я, пытаясь вернуть себе голос. — Пожалуйста...

Он усмехается, и этот звук заставляет меня содрогнуться.

— Пожалуйста? О чем ты просишь, милая? Чтобы я оставил тебя в покое? Боюсь, это не в моих правилах.

Кажется, именно сейчас я понимаю, что придя учиться в академию, сама себя поймала в капкан. Когда в первы раз заговорила с этим мужчиной, рухнула в яму, сама того не подозревая. Согласившись с ним сходить в город — закопала в могилу по самые уши.

Он, как охотничий пес, сделал на меня стойку, а я, дура такая, не знавшая раньше мужского внимания, веду себя, словно кролик, на которого объявлена охота.

— Ты совершила ошибку, решив, что можешь ускользнуть, — продолжает Риквел, его голос становится ниже, хриплее. — Ты теперь моя, Кассеопея. И я не намерен тебя отпускать.

Сердце бешено колотится в груди, пытаясь вырваться на свободу. Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в холодную каменную стену академии.

Бежать некуда.

Я в ловушке.

В его ловушке.

— Не говори так, — шепчу я, пытаясь сохранить остатки достоинства. — Я не твоя. Я свободная.

Он смеется, и этот смех эхом разносится по двору академии, заставляя меня содрогнуться. В этом смехе нет ни капли веселья, лишь ледяное торжество охотника, настигшего свою добычу.

— Свободная? — переспрашивает он, склонив голову набок. — Ты заблуждаешься, милая. Ты уже давно не свободна. Ты моя наваждение, моя одержимость. И я сделаю все, чтобы ты принадлежала мне без остатка.

Принц хватает меня за руки, поднимает их над моей головой и буквально пригвождает своим сильным телом к стене. Я больно ударяюсь, но терплю.

Все еще пытаюсь вырваться. Но разве возможно, когда противник больше тебя в два раза да еще и сильнее в десяток.

Его хватка железная, пальцы впиваются в запястья, лишая возможности пошевелиться. Смотрю в его глаза, в которых бушует темная страсть, и понимаю, что слова бессильны. Разум отступает перед первобытным ужасом, сковавшим меня целиком. Я словно зачарованная смотрю на его приближающееся лицо, на тонкую линию губ, изогнутых в хищной усмешке.

Риквел наклоняется, и его дыхание обжигает мою шею. Вздрогнуть от отвращения, от страха? Не могу. Я парализована его присутствием, его словами, его взглядом. Мужчина целует грубо, напористо, вкладывая в этот поцелуй всю свою одержимость. Пытаюсь отвернуться, но он не позволяет, сжимая мои руки еще сильнее. Губы его скользят по моей шее, оставляя за собой дорожку горячих следов.

Слабая надежда на спасение тает, словно дым. Я пленница. Пленница его власти, его желания. Закрываю глаза, позволяя слезам скатиться по щекам. Я сломлена. Унижена. Беспомощна. В этот момент мне кажется, что мир вокруг исчез, оставив лишь нас двоих в этом мрачном, холодном дворе академии.

Внезапно его губы отрываются от моей шеи. Он отстраняется, но не отпускает моих рук. Смотрит на меня, и в его глазах плещется торжество.

— Запомни этот момент, Кассеопея, — шепчет принц, его голос звучит, словно обещание. — Это только начало. Ты будешь моей. Полностью и навсегда.

Его слова обжигают хуже клейма. Кассеопея, это имя, мое имя, сорвавшееся с его губ, звучит как приговор. Сердце бешено колотится, пытаясь прорваться сквозь сковывающий страх. Я чувствую себя птицей, попавшей в силки, обреченной на неминуемую гибель.

Он отпускает мои руки, и я инстинктивно отступаю назад, будто боясь прикосновения проказы. Смотрю на него снизу вверх, пытаясь разглядеть хоть тень раскаяния в его глазах, но вижу лишь холодный расчет и непоколебимую уверенность в своей власти. Воздух вокруг кажется сгустившимся, тяжелым, пропитанным его присутствием.

Принц усмехается, словно читает мои мысли. Его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на заплаканных глазах, на дрожащих губах. Наслаждается страхом, беспомощностью. Он словно хищник, играющий со своей добычей, прежде чем нанести смертельный удар.

Разворачивается и уходит, оставляя меня одну в мрачном дворе академии. Его слова, его поцелуй, его взгляд – все это остается тяжелым грузом на моих плечах. И я стою неподвижно, словно статуя, не в силах пошевелиться, не в силах осознать произошедшее.

И лишь когда его силуэт исчезает в темноте, позволяю себе рухнуть на землю, задыхаясь от рыданий.

Я сломлена, унижена, но в глубине души зарождается крошечная искорка сопротивления. Искорка, которая, возможно, однажды разгорится в пламя, способное уничтожить его власть над ней.

Глава 10. Кассеопея

Такого унижения я еще никогда не чувствовала, хотя бы потому, что людей, кроме мамы, видела крайне редко. Встретила Риквела — привычный мир рухнул.

Он уходит, а я и пошевелиться не могу, меня словно парализовало. Ни шагу ступить, ни вздох не сделать. Я и не думала, что простое мужское прикосновение может так сильно напугать.

В груди разрастается ледяное цунами, сковывая каждый орган, каждую клеточку. Все естество кричит о бегстве, о том, чтобы забиться в самую темную нору и никогда больше не видеть солнечного света. Ноги, словно вросшие в землю, держат меня в плену этого кошмара.

Риквел... Его имя кажется мне проклятием, вырвавшим меня из кокона привычной, безопасной жизни. До его появления мир был предсказуем и понятен. Мама, потом книги, тишина, учеба. А теперь? В голове хаос, в сердце – зияющая дыра.

Закрывая глаза, пытаясь унять дрожь. Вспоминаю тепло его руки на моей, ощущение силы и чего-то еще, доселе неведомого. Страх перемешивается с любопытством, отвращение с невольным влечением. Словно ядовитый цветок распускается в моей душе.

Глубоко вдохнув, я заставляю себя сделать шаг. Затем еще один. Медленно, неуверенно, словно лунатик, я двигаюсь прочь от этого места, от места, где мой мир перестал существовать. Впереди – неизвестность. И ужас перед тем, что она может принести.

Но где-то в глубине души, сквозь страх и отчаяние, пробивается слабый лучик интереса и любопытства. А еще надежды. Надежды на то, что я смогу собрать осколки своей прежней жизни и построить что-то новое. Возможно, что-то лучшее.

Принимая ванную, я думаю, почему Риквел поступил именно так — чуть ли не жестоко. Его ласка была агрессией, а не желанием удовлетворить партнершу, это очевидно. Не поцелуй, а укус.

— Чертовы аристократы, — шлепаю по воде ладонью, разбрызгав вокруг, — мама, видимо, была права на их счет.

Горячая вода немного успокаивает дрожь, но воспоминания настойчиво всплывают в голове. В каждом отражении плитки я вижу его лицо, жесткое и надменное. Его взгляд прожигает меня насквозь, оставляя после себя лишь пепел.

Зачем он это сделал? Зачем сломал меня так легко, так играючи? Я была для него лишь забавой, не более. Марионеткой, дернув за ниточки которой, он получил свою порцию удовольствия. И выбросил, словно ненужную вещь.

Вылезаю из ванной, закутываюсь в махровый халат. Смотрю в зеркало. На меня в ответ смотрит чужая девушка. Девушка, познавшая страх и унижение, но в то же время – пробудившаяся. Во мне больше нет той наивной девочки, что пряталась за книгами и боялась собственной тени. Риквел, сам того не желая, подарил мне эту трансформацию.

Надо двигаться дальше. Найти в себе силы жить, дышать, любить. Доказать себе и всему миру, что я сильнее, чем он думает. Что я не сломлена, а лишь закалена. И возможно, однажды я встречу того, кто увидит во мне не игрушку, а личность. Того, кто полюбит меня не за происхождение, а за то, какая я есть.

И тогда Риквел поймет, какую ошибку совершил, оттолкнув меня столь невероятно глупым образом. Но будет слишком поздно. Потому что к тому времени я уже буду счастлива. Счастлива без него.

Стук в дверь останавливает мои размышления. Странно. В академии не принято заходить к студентам в личные комнаты. Если учитель хочет поговорить с учеником, то делает это после занятий. Если ректор — вызывает к себе. Многочисленные слуги заходят в наши комнаты, когда нас в них нет, мы на занятиях. Тогда кто там, за дверью? Тем более страшно об этом думать, когда я лежу голая в воде.

— Минутку, — прошу незнакомца, поднимаясь из ванной.

Промокаю тело специальной простыней, затем вытираюсь полотенцем, волосы укутываю в специальную шапочку, чтобы быстрее сохли. Накидываю пижаму, состоящую из длинных свободных штанов и рубашку, и только после этого подхожу к выходу из моей комнаты.

— Кто там? — спрашиваю, защелкивая замок.

Мало ли, вдруг попытаются ворваться ко мне. Мне бы не хотелось бы оказаться в уязвимом положении. На всякий случай беру кочергу из камина. Сжимаю ее крепко, готовая бить. Плевать, что после этого наверняка исключат из академии, моя жизнь мне куда дороже.

— Кто там? — задаю вопрос вновь.

Слышу тихий скрежет, как если бы кто-то вел когтями по дереву.

Вот теперь меня захватывает настоящее отчаяние.

Вдруг какой-нибудь монстр пробрался на территорию академии, которую, к слову, вроде как должны охранять?

Или же Риквел явился, чтобы вновь заявить на меня права?

Сердце бешено колотится, кочерга предательски дрожит в руке. За дверью – тишина, лишь едва уловимое царапанье напоминает о чьем-то присутствии. Собрав всю свою волю в кулак, медленно открываю дверь.

В глаза бьет яркий свет факелов, освещающих коридор. Никого. Только у самой двери лежит небольшой, свернутый в трубочку пергамент, перевязанный черной шелковой лентой. Осторожно, словно боясь подвоха, опускаюсь на корточки и поднимаю его. Кочергу не выпускаю.

Разворачиваю свиток. Аккуратный, каллиграфический почерк выводит на пергаменте всего одно слово: «Жди». Холод пробегает по спине. Чего ждать? Кого? Риквела? Монстра? Неизвестности? Комната кажется вдруг тесной и удушливой.

В голове роятся мысли, страх парализует волю. Но сквозь страх пробивается тонкий луч любопытства. Что это значит? Кто прислал это послание? И самое главное – что будет дальше?