Лекарственный сад для дракона

Глава 1. Я только начинаю жить!

Смерть пахла лекарствами и одиночеством. А новая жизнь — дымом и миррой.

Сознание вернулось внезапно и грубо. Давящая тяжесть на голове. Голоса, заунывно поющие странные слова на незнакомом языке. Резкий запах курящихся благовоний.

Людмила Петровна моргнула, пытаясь осознать, где она. Последнее, что она помнила: холодная больничная палата, продавленная узкая койка и острый запах лекарств. Никто не сидел рядом, никто не держал ее худую морщинистую руку, провожая в последний путь. Не было на этом свете у Людмилы Петровны ни одного родного человека. С мужем она развелась еще в молодости, застав в его постели подругу. А детей так и не нажила. Семью ей заменил крошечный участок на шесть соток, а детьми ей стали редкие сорта цветов: прекрасные и нежные. Бывало, садилась Людмила Петровна и разговаривала с молодыми побегами, ласково гладила их хрупкие стебли ладонью, казалось ей, что они лучше растут от ее доброго слова. И в этот момент чувствовала она себя по-настоящему счастливой. Об одном лишь жалела она на пороге смерти: так и не удалось ей вырастить на клумбе черный тюльпан экзотической породы.

Но сейчас… Где она? Свое тело она ощущала другим. Не знакомым — старым и больным — а чужим: юным и сильным. Она лежала на холодном каменном полу, в правой руке сжимая букет из незнакомых цветов с жесткими стеблями, утыканными шипами. Голову сдавливал тяжелый серебряный венец. А грудь стягивала неудобная узкая одежда.

Паника, острая и тошнотворная, ударила в виски. Где больница? Где врачи? Где ее жизнь, тихая и одинокая, но такая знакомая?

Рядом раздался низкий рычащий голос. В нем звучало брезгливое раздражение.

— Очнулась наконец-то? Поднимите ее.

Рука в латной перчатке грубо схватила ее за плечо и вздернула на ноги. Рядом засуетились тени в темных одеждах. Сквозь пелену в глазах она увидела мужчину, который уже повернулся к ней спиной, готовый уйти. Высокий, могуче сложенный, в черных доспехах, отливающих серебром. Это он здесь самый главный? Наверное, именно он знает, что здесь происходит.

Прежде чем ее успели остановить, Людмила рванулась вперед и вцепилась пальцами в его темный плащ.

— Постойте! Где я? — голос прозвучал хрипло и непривычно молодо.

Он резко обернулся. Его лицо было прекрасно, как могло быть прекрасно произведение искусства, но не живое существо. Но взгляд приковывали его глаза... они были нечеловеческими. Золотые, с узкими вертикальными зрачками, горящими изнутри собственным светом. И сейчас они пылали от ярости.

— Разве ты не помнишь, ничтожество? — он склонился к самому ее лицу и больно впился пальцами в подбородок, не позволяя отшатнуться.

— Я взял тебя в жены ради твоего титула, нищенка. Но больше ты мне не пригодишься, — его тихий шепот был полон яда. — Будь тихой и не попадайся мне на глаза, если хоть немного ценишь свою жалкую жизнь. А лучше... — его взгляд скользнул по ней с ледяным равнодушием, — побыстрее покинь этот свет. Да! Так будет лучше для всех, и для тебя в том числе.

Он грубо оттолкнул ее и рывком освободил плащ из ее ослабевших пальцев.

— Взять ее, — тихо скомандовал он страже и, не оглядываясь, пошел прочь по центральному проходу храма, залитому светом витражей. За ним потянулась свита. Двери с грохотом распахнулись перед ним. А к Людмиле с двух сторон подскочили два закованных в железо мужлана и, схватив ее под локти, поволокли в боковые двери, за которыми ее ждала крытая повозка без сидений внутри.

Ее бросили одну в повозку, походившую на большой деревянный ящик на колесах, и куда-то повезли. В теле незнакомой девушки. Венценосной. Никому не нужной. Обреченной. И тут внутри что-то переломилось. Острая, знакомая боль одиночества. Снисходительное равнодушие мужчин, встреченных на долгом жизненном пути. Унизительная жалость подруг. Тихие насмешки соседей, услышавших ее разговоры с цветами. И этот нечеловеческий взгляд. Взгляд, желавший ей лишь скорейшей гибели.

Вместо страха в груди вдруг закипела ярость. Горячая, праведная, десятилетиями копившаяся ярость. Да как он смеет решать, что для нее будет лучше?

Ее пальцы сжали колючий букет так, что шипы впились в ладонь, и капли крови упали на деревянный пол трясущейся повозки.

«Нет уж, — пронеслось в ее голове с кристальной ясностью. — Дважды умирать я не намерена. Хочешь, чтобы я исчезла? Хочешь, чтобы я сломалась?»

Она подняла голову и окинула взглядом деревянную повозку, в которую ее бросили, как в темницу. Выпрямилась, насколько позволяла высота потолка. Сдернула с головы венец, давивший на виски, и со злостью швырнула его на пол.

«Они думают, я сломаюсь? — мысль пронеслась с железной уверенностью. — Они не знают еще Людмилу Петровну. Люду. Меня».

И ее новый, твердый голос громко прозвучал из закрытой повозки:

— Ошибаешься, дорогой муж. Я только начинаю жить!
***
Дорогие читатели! Добро пожаловать в мою новую книгу. В этот раз хочу попробовать себя в жанре бытовое фэнтези. Книга будет полностью бесплатной. Ваши впечатления в комментариях приветствуются.
Новые главы ежедневно в 15мск.

Глава 2. Чудовищная правда

Комната, которую ей отвели после «торжественной» церемонии, оказалась каморкой для метел под лестницей в самом глухом крыле замка. Без окон и с одной лишь низенькой дверью, освещенная лишь огарком свечи. Мышиный запах, пыль, паутина в углах и пробирающий до костей холод — вот ее новое царство.

Хуже, чем в общежитии училища, где Людмиле довелось пожить в молодости, еще до своего неудачного замужества. Там крайней мере, у студенток были кровати с матрасами и общая комната отдыха с диваном и столами для занятий. Здесь же был лишь голый деревянный топчан и грубый шерстяной плащ, пахнущий овцами, вместо одеяла. На стене темнело пятно плесени.

«Но больше ты мне не пригодишься», — эхом отозвались в памяти его ледяные слова. Он не просто хотел, чтобы она исчезла. Этот мужчина хотел, чтобы она сгнила заживо в этой конуре, никому не мешая. Унижение жгло ее изнутри, горячее и живое, в противовес холоду, сковавшему пальцы.

Но Люду не так-то просто сломить. Она могла кому угодно дать фору по выживанию в невыносимых условиях. Одиночество после измены мужа, борьба с неизлечимой болезнью, работа по двенадцать часов в сутки, чтобы выплатить кредиты на садоогородный участок — все это закалило ее, как сталь. Людмила методично, как когда-то, когда разбирала завалы на купленном после развода садоогороде, принялась за осмотр своего нового «владения». Тонкими, нежными, вовсе не старческими пальцами она ощупала стены на предмет сырости. Отыскала в углу щель, откуда дул пронизывающий ветер, и заткнула ее клочком материи, оторванным от подола дорогого, но абсолютно неуместного здесь свадебного платья. Работа успокаивала, отгоняя страх и давая иллюзию контроля. Это была ее первая, крошечная победа над этим миром.

Свеча догорела, голоса и топот ног над головой стали раздаваться все реже — наступил вечер, и жители замка готовились ко сну. Зато завывание ветра в бесчисленных щелях становилось все громче. Холод пробирался под дверь, продувал насквозь, заставляя зубы стучать в такт этому ледяному маршу. Глаза щипало от слез, которые она не позволила себе пролить. А горло пересохло после нервного дня и непривычно сухого воздуха.

«Ну что ж, — решительно поднялась она с топчана, закутавшись в колючий плащ. — Не помереть же от жажды в первый же вечер. Или помереть? Может, он именно этого и ждет?»

Эта мысль заставила ее выпрямиться. Нет. Она уже умерла один раз. Второй раз она не дастся так легко.

Тихо приоткрыв скрипучую дверь, она на цыпочках выскользнула в темный, продуваемый всеми ветрами коридор. Лабиринт мрачных переходов, узких лестниц и арочных сводов был пуст и безмолвен. Только где-то далеко, на верхних этажах, слышались шаги и приглушенные голоса. Она шла на ощупь, спускаясь все ниже и всеми своими чувствами пытаясь уловить малейший знак близости кухни или столовой — тепло, запах еды, стук посуды или потрескивание очага.

Казалось, она блуждала целую вечность, все глубже уходя в подземелья замка. И вдруг ее остановил звук. Неясный вначале, доносящийся из-за массивной дубовой двери, он нарастал. Из-за двери раздавались сдавленные стоны, переходящие в отчаянные, исступленные крики. Крики чего? Боли? Страха? Ее сердце заколотилось, сжимаясь от сопереживания и жалости. Звуки, доносящиеся из загадочной комнаты, заставили ее забыть о жажде и голоде.

Она не одна страдала здесь. Кто-то еще мучился в каменных глубинах этого холодного, жестокого места. Страх за себя сковал все тело. Если здесь так жестоки, чтобы мучить человека, невзирая на его крики, то что будет с ней? Никому не нужной? Однажды ее тоже запрут в такой камере и заставят кричать от боли и ужаса?

Людмила застыла перед дверью в нерешительности. Помимо криков, из-за двери раздавался скрип и еще какие-то неясные звуки. Вот будто бы что-то упало и разбилось.

В этой комнате идет жестокая борьба? Или кого-то пытают? Инстинкт самосохранения выл сиреной, взывая ее к благоразумию. Но она просто не могла пройти мимо. Быстро, пока не передумала, Людмила нажала на железную скобу и распахнула тяжелую, неподатливую дверь.

И застыла на пороге, ослепленная светом и теплом.

Это была не темница. Это была огромная, пышная опочивальня, утопающая в шелках, бархате и мехах. Тепло от громадного камина обласкало ее покрытую пупырышками кожу. В воздухе витал густой, дурманящий запах дорогого вина, духов и чего-то дикого, звериного.

По полу в беспорядке была разбросана одежда. И в центре этого великолепия на огромной кровати был он. Ее новоиспеченный муж.

Его торс был обнажен, и при свете огня и десятка свечей на его спине перекатывались тугие мышцы. Он был похож на опасного хищника. Его прекрасное лицо было искажено гримасой страсти. А под ним, вцепившись ему в плечи длинными ногтями, с запрокинутой головой лежала ослепительно прекрасная женщина с волосами цвета воронова крыла и пронзительно кричала… от страсти.

Скрип тяжелой двери и поток холодного воздуха из коридора привлек их внимание, и они замерли, застигнутые в момент порочной близости.

Женщина испуганно вскрикнула, оттолкнув мужчину, и судорожно прикрылась шелковым покрывалом. Ее глаза, расширившись, уставились на непрошеную гостью. Мужчина медленно, очень медленно повернул голову. Взгляд его нечеловеческих глаз, горящих, как расплавленное золото, остановился на Людмиле, и в нем не было ни капли смущения — лишь звериная необузданная ярость оттого, что его потревожили.

— Ты! — страшно зарычал он, и его губа поползла вверх, обнажая белоснежные зубы с ясно выделяющимися клыками. — Как ты посмела?!

«Бежать! Бежать! Бежать!» — стучало у Люды в висках, но ее ступни будто примерзли к полу, и она не могла сделать и шагу.

Хищным движением он соскользнул с кровати, не обращая внимания на свою наготу и на растерянную любовницу. Он был воплощением гнева и мощи. Каждый его шаг по мягкому ковру был отмерен и смертельно опасен. Он приближался к ней, и воздух вокруг словно сгущался, трепетал от исходящего от него жара. От него пахло серой, дорогим вином и чужими духами.

Глава 3. Ее приданое

Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Люда резко отдернула голову в сторону. Кулак мужчины со свистом рассек воздух рядом с ее виском и врезался в дверной косяк. Раздался треск сминаемого дерева, и она почувствовала, как шевелятся на затылке волосы, и вдоль позвоночника пробирает холодом.

Ошеломленная происходящим, Люда не стала ждать второго удара. Развернулась и бросилась бежать. Ноги, подкашивающиеся от страха, несли ее по темному коридору прочь. За спиной раздалось оглушительное нечеловеческое рычание, но она мчалась не оглядываясь. Сердце колотилось где-то в горле, глуша все звуки, кроме топота собственных шагов, эхом раскатывающегося по каменному коридору.

— Стоять! — донесся до нее яростный вопль, но она уже летела вверх по лестнице, цепляясь за скользкие камни руками. Слезы застилали глаза, но она смахивала их тыльной стороной ладони, яростно ругаясь про себя. Не сейчас. Плакать потом.

Даже не сообразив, как добежала до двери в свою каморку, она влетела внутрь, захлопнула створку и прислонилась спиной к грубой древесине, пытаясь перевести дух. Давно она так быстро не бегала — было в молодом теле неоспоримое преимущество. Колени мелко тряслись, в ушах стоял звон. Однако из-за двери не доносилось ни звука.

Он не последовал за ней. Почему? Потому что она не стоила того, чтобы за ней гнаться? Потому что его гнев уже остыл, сменившись презрением? Потому что расплата все равно настигнет ее, не сегодня, так завтра? От этой мысли стало еще страшнее.

Люда устало опустилась на свое жесткое ложе, но сон не шел. Ночь тянулась бесконечно. Каждый шорох за дверью, каждый скрип дерева заставлял ее вздрагивать и вжиматься в твердые доски топчана, натягивая колючий плащ повыше и укрываясь им с головой, словно это могло ее защитить. Каждую минуту она боялась, что дверь сейчас распахнется, и он войдет, чтобы закончить начатое. Образ его разгневанного лица, искаженного звериной яростью, стоял перед глазами. Он был не просто жестоким аристократом. В нем сквозило что-то древнее, дикое и абсолютно бесчеловечное. Все ее естество кричало об опасности, исходящей от него.

Она не сомкнула глаз ни на минуту. Сидела, обхватив колени, и смотрела в темноту, пока в щели под дверью не показался первый бледный свет утра. Страх постепенно сменился ледяным, трезвым осознанием: здесь ей не выжить. Один день в этом месте показал, что ее ждет либо быстрая смерть от его руки, либо медленная — от голода, холода и забвения.

Ее размышления прервал грубый стук в дверь. Не дожидаясь ответа, дверь распахнулась. На пороге стоял громадный стражник в доспехах с гербом в виде оскаленного дракона. Его лицо было бесстрастным.

— Иди за мной, — бросил он равнодушно.

— Куда? — попыталась она спросить, но он уже развернулся и пошел, не сомневаясь, что она последует за ним.

Сердце упало. Это была она. Расплата за вчерашнее. Ее повели на расправу.

Стражник привел ее в большой, мрачный зал с узкими зарешеченными окнами. Здесь было холодно и пусто. Гулко отскакивал от стен, сложенных из необработанного камня, звук шагов. А у окна с лицом мрачнее грозовой тучи стоял он, муж несчастной девушки, в тело которой она попала, и задумчиво смотрел невидящим взглядом сквозь стекло, заложив за спину руки.

— Лорд Каэль, ваша супруга леди Элиана, — почтительно произнес стражник и отступил, оставив меня посреди этого холодного пустого пространства одну.

Элиана… Вот, значит, как звали эту малышку. Люда глубоко вздохнула, набираясь решимости, и посмотрела на своего мучителя. Она — не та забитая и запуганная девочка. Что ж… скоро ему предстоит узнать Людмилу Петровну получше. Не давала она себя в обиду при жизни, а после смерти и подавно не даст.

Лорд Каэль был одет в дорогие одежды из черного бархата и кожи, его длинные темные волосы были идеально убраны, а на лице — выражение ледяного равнодушия. Ни тени вчерашней животной ярости. Теперь он стоял с видом повелителя, вынужденного отвлечься от своих важных дел из-за назойливой мухи.

— Доброго утра, лорд Каэль, — Люда гордо вздернула подбородок, глядя прямо в пугающие желтые глаза с вертикальным зрачком. Интересно, это врожденная аномалия, или какой-то знак отличия?

Он соизволил обернуться, иначе и не скажешь, и брезгливо мазнул взглядом по ее лицу. Люда стояла с высоко поднятой головой и неестественно прямой спиной и настороженно смотрела на него.

Лорд Каэль медленно прошелся вокруг нее, его безразличный взгляд скользил по ее помятому платью, бледному лицу, и в его глазах читалось лишь глубочайшее отвращение.

— Ты не только никчемна, но и нагла, — начал он, и его голос резал, как лезвие. — Твое присутствие оскверняет мой дом. Ты воняешь страхом и нищетой. Я не намерен терпеть это.

Он остановился перед ней, смотря сверху вниз. Люда смело встретила его взгляд, лишь вцепившиеся в оборки платья пальцы выдавали ее напряжение.

— Ты уберешься из моего дома. Сегодня. Сейчас. Я отправляю тебя туда, где твое жалкое существование никому не помешает. В поместье «Пепел дракона». На болота. Наслаждайся ядовитыми испарениями, тварь неблагодарная. Может быть, они сведут тебя в могилу, и ты перестанешь портить мне жизнь.

В голове Люды пронеслись обрывки воспоминаний Элианы — темные, полные безысходности картины: полуразрушенная крепость, тонущая в зловонных туманах, подгнившие безжизненные деревья, мутные дурнопахнущие лужи. Место, где не росло ничего живого и откуда никто не возвращался.

Она стояла, сжимая кулаки, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Но сдаваться она не собиралась. Ей будет лучше где угодно, лишь бы подальше от этого мужчины, который назвался ее мужем.

— У меня… у меня есть вещи? — выдавила она, пытаясь звучать твердо, но голос предательски дрогнул. — Могу я взять то, что принадлежало мне? Хотя бы…

Она не успела договорить. Стражники, стоявшие позади нее, расхохотались. Каэль жестом остановил их. На его губах появилась кривая, жестокая улыбка.