— Позвольте, — хмыкаю я, воззрившись на Ричарда, — умыкнуть у вас партнершу. Музыка давно сменилась.
— Разве я могу отказать? — хмуро бросил мой соперник.
Мой соперник сделал шаг назад и сморщил лоб. Мы уважительно кивнули друг другу, но, очевидно, что он хотел побеседовать с этой барышней гораздо обстоятельнее.
— Так я могу, — нелепо отозвалась девушка, возмущенная сменой партнеров.
И все равно она поддалась и начала строить фигуры танца в нашей паре.
Несколько секунд мы молчали и просто танцевали с леди Эвелин под шепотки приглашенных.
Я отдавал себе отчет в действиях, естественно, понимал, по какой причине все удивлены. Старшая дочь семьи Морган успехом не пользовалась. О ней ходили разные слухи: она необразованная, не умеет вести себя в обществе, дерзкая, наглая, вредная. Странно, учитывая, что младшая дочь считалась ангелом и первой красавицей в их квартале.
Многое подтверждалось. Эвелин была в каком-то огромном, пышном платье, делающим ее похожим на поросенка. У нее острый язык, она старалась держаться стен, в то время как ее сестра была сосредоточием приема. Все молодые холостяки жаждали потанцевать с леди Лианной.
Но не поэтому я позвал Эвелин на танец. Мне плевать на ее внешний вид. На огромное количество веснушек, на курносый нос и пронзительные голубые глаза...
Все из-за Ричарда. Что их связывает?
Я заметил, что она злилась и о чем-то долго раздумывала. Полагаю, искала причину уйти, но я не мог позволить ей легко смыться.
— Леди Эвелин...
— Я леди Морган, — суровым тоном поправила она. — Я только для друзей Эвелин. Спасибо, что пригласили.
— Вы признательны? — изумился я, ведь ее лицо говорило об обратном. — Тогда я боюсь представить, как вы общаетесь с теми, кому вы не рады.
— О, я всегда не рада всяким острякам в дорогих костюмах, — не заржавело за ней.
— Как мне вас жаль, ведь я тот самый остряк в костюме. — Прижал я картинно ладонь к сердцу. — А Ричард Донован входит в ваше окружение? Он близкий друг? Вдруг жених? Он ведь тоже в костюме. Правда, молва вещает иное.
— Он ближе, чем вы, — фыркнула девица.
— А зря, — мотнул я головой, надеясь найти у этой аристократки хоть толику сознания. — Леди Морган, а вы не слышали сплетни про господина Донована? Поговаривают, он самый злостный преступник. Он не подданный нашей страны, известный ловелас и повеса. Вы не боитесь того, что он испортит вашу репутацию?
— По-вашему, он преступник? — посмотрела она прямо в мои глаза.
— По-моему, да. Он опасен, — честно признал я.
Разворачиваясь в танце, я отметил, как леди Морган оглянулась на свою семью.
— Ох, как жаль, что главный дознаватель настолько слеп, — выпалила девушка. — Вы даже не представляете, сколько всего здесь жестоких преступников. Лично я насчитала четверых. Но их-то вы допрашивать не будете.
— Если это обвинение, то буду. Просто перечислите.
— Не будете, — отвернулась она. — Вы станете защищать тех, у кого громкое имя. Поэтому я прошу вас не влезать.
На мгновение мне показалось, что я ослышался.
— Не влезать? — опешил я.
— Я как-то непонятно выразилась? — скривилась Эвелин Морган. — Следует перефразировать?
— Нет, спасибо, я понял все предельно ясно. Раз уж вы так яростно не желаете отвечать на мои вопросы, давайте, я верну вас вашей семье.
Девушка что-то протянула, не выказывая никакого энтузиазма. Я подвел ее к мачехе и брату. Леди Эвелин хмыкнула и выпрямила спину.
Уходя, я почти расслышал гневный шепот ее мачехи.
Я счел, что наказание для этой строптивицы будет справедливым. Не следует юным девам иметь хоть какие-то взаимоотношения с Ричардом.
За пару недель до событий в прологе
— Если ты тотчас не откроешь глаза, то Томас отходит тебя хлыстом! — рявкнула над самым ухом мачеха.
Голос Реджины Морган вонзился в предрассветную тишину, как нож в масло.
Я вздрогнула, продираясь сквозь липкие остатки сна. Было раннее утро, только-только пропели первые петухи, а через тусклые занавести продирались лучи, окрашивая серый свет в окне бледно-розовыми полосками. Воздух в моей каморке был спертым и холодным.
Госпожа Реджина Морган, как выяснилось, даже не ложилась после вчерашнего бала, который затянулся далеко за полночь. Она сплетничала с такими же, как она, выжившими из ума кумушками, попивая что-то крепкое и злорадствуя над неудачами знакомых. Когда подруги наконец уехали, а алкогольное возбуждение не давало уснуть, она решила, что лучший способ развеяться – навестить меня. Ее личную Золушку. Ее вечную жилетку для вымещения злобы.
Я с трудом приподнялась на тощей койке, застеленной грубым, колючим полотном. Протерла слипающиеся, воспаленные от недосыпа глаза. В горле першило, а в висках стучало. Не от вина, а от бессильной ярости.
— Чем обязана, матушка? — выдавила я сквозь зубы, вкладывая в обращение всю ядовитую вежливость, на какую только была способна. Голос звучал хрипло и неестественно покорно.
Реджина, облаченная в дорогой, но помятый от сна (или его отсутствия) шелковый халат, стояла в дверном проеме, загораживая скудный свет. Ее лицо, когда-то, наверное, красивое, а сейчас обрюзгшее и недоброе, кривилось от брезгливости.
— Поднимайся и готовь приданое! — она бросила фразу, словно кость собаке. — И чтобы к пробуждению Лианны и Томаса был готов завтрак. Чего разлеглась, как барыня? Совсем разленилась? Думаешь, раз отец умер, можешь валяться до полудня? Ты здесь для работы, никто не будет содержать тебя просто так.
Я промолчала. Просто сжала кулаки под тонким одеялом так, что ногти впились в ладони. Сдерживала дикий, первобытный порыв вскочить, вцепиться этой тщеславной ведьме в ее драгоценные волосы и таскать по этой вонючей каморке, пока она не завопит о пощаде. Но я сжала зубы.
Не сейчас. Еще не время.
Она наговорила гадостей, бросила приказ и, чуя незримую, но растущую угрозу в моем молчании, осторожно скрылась, притворив за собой дверь. Как будто понимала, что сегодня перешла черту, и боялась ответа. Трусиха.
Я откинулась на жесткую подушку, закрыла глаза, пытаясь заглушить бешеный стук сердца.
Сколько? Сколько я уже в этом теле? Месяц? Два? Время здесь текло словно густая смола, и каждое унижение растягивалось в вечность.
Как долго я еще смогу терпеть эту каторгу?
Мысленно я перенеслась назад. В прошлую жизнь. Там мне везло. Не с рождения, нет. Я сама вырвала свое везение зубами и ногтями. Быстро поняла, чего хочу — помогать людям чувствовать себя лучше, увереннее в своей коже. Отучилась на врача-дерматолога, потом взяла дополнительные курсы косметологии. Открыла собственный кабинет, небольшой, но свой.
У меня оказалась жилка. Не только к медицине, но и к предпринимательству. Я умело вела блог, снимала с помощницей короткие видео — рилсы, как их называют — о правильном уходе, разоблачении мифов. Клиенток становилось все больше, дела шли в гору. Я строила планы: расширение, своя линия органической косметики…И не могла ожидать, что моя милая, улыбчивая помощница окажется змеей подколодной.
Зависть — страшная штука. Она видела мой успех, мою независимость и сгорала от злости. Проще говоря, она расправилась со мной. Тихо, подло, без свидетелей. И я, умирая на холодном кафеле пола собственного кабинета, почему-то не увидела свет в конце туннеля, не услышала ангельского хора. Вместо этого — резкий толчок, падение в бездну, а потом… пробуждение здесь. В этом теле. В этом аду.
Видимо, слухи о сансаре, перерождении, в чем-то правдивы. Или Вселенная решила, что я чего-то не доделала. Что у меня здесь незаконченные дела. Ну что ж, Вселенная получила, что хотела. Теперь у меня очень много незаконченных дел.
Я переместилась в тело Эвелин Морган. Девятнадцатилетнюю девушку с лицом, которое в лучшем случае можно назвать миловидным. Тело – худенькое, невыразительное. Зато статус!
О, да. Главная наследница покойного графа Моргана. Единственная кровная дочь. Должна была жить в роскоши и почете. Должна была. Ключевое слово. Потому что ее реальность — ужасная семья, состоящая из мачехи-монстра, ее туповатого сына— садиста и дочери—куклы, и положение прислуги в собственном доме. Доме, который по праву должен был принадлежать мне.
В детстве, читая сказку про Золушку, я всегда коробилась от ее пассивности.
«Почему? – думала я. – Почему она не даст сдачи? Почему не поставит на место этих уродов? Почему позволяет себя унижать?!»
Я, наивная, считала ее слабачкой. Я не учитывала главного фактора — отсутствия у Золушки физических сил, знакомств и власти.
Родственники считали своим священным долгом «заткнуть меня за пояс», причем в самом буквальном смысле — заставить служить, молчать и подчиняться.
И у них были для этого средства. Леди Реджина Морган виртуозно владела огненной магией. Могла поджечь взглядом, обжечь прикосновением. Ее дочь, моя «сестра» Лианна, умела заколдовывать воду — делать ее ледяной глыбой или, наоборот, кипятком. А ее сын, мой «брат» Томас, гордость семьи, мог заговаривать оружие. Любимый хлыст в его руках превращался в послушное орудие пытки, обретая невероятную точность и силу удара.
А что я? Я, Эвелин Морган, главная наследница графского титула и состояния, единственная кровь покойного графа, была лишена и капли магии.