Лавка травницы в городе Наирдж
Натия
Ее лавка дивно пахла травами. Чабрецом, мятой. Горьковатой полынью. Немного цветами, немного терпкой дубовой корой. Как будто в лес вошел, а он так и поселился в сердце. Натия с любовью протирала пыль с каждой полочки, и выметала грязь из-под всех шкафов, напевая себе под нос старую колыбельную.
Натия пела, не замечая ничего вокруг, благо, с самого утра в ее уютную лавочку трав и лекарств мало кто заглядывал. Жители маленького городка Наирдж предпочитали приходить под вечер, хоть тогда и приходилось стоять в очереди к прилавку и ждать, пока улыбчивая, чуть полноватая травница дойдёт, и начнёт задавать вопросы по его беде.
Заходил к ней, к примеру, сапожник, и просил:
— Да мне бы настою от боли-то, голова побаливать начинает по вечерам, видать, от безделья. Работаю мало! Можно? — и потупится, глаза отведя от внимательного взгляда голубых глаз травницы.
А она улыбалась, по-матерински ласково, хоть и в дочери старому Джефферею годилась, и говорила в ответ:
— Можно-то можно, но хорошо ли освещена твоя лавка? Различаешь ли ты строчки, когда работаешь по ночам?
— А эт причем? — почесал тогда Джефферей лысую макушку, и удивлённо посмотрел на Натию. Уж не сошла ли она с ума от своей странной жизни, да от прогулок лесных?
— Важно это, поверь хорошей травнице, — улыбнулась она. — Так хватает света?
— Так нетути, куда уж мне? Свечи жечь дорого, а темнеет нынче быстро, зима близится, — снова почесавшись, сказал он.
— Попробуй купить свечи, и работать вечером только при свете. Увидишь, больше не понадобится настой, голова пройдёт, и глаза зоркими дольше останутся, — серьезно проговорила она, да и выставила сапожника из лавки. Не предложив тому настоя или травы какой. Он сперва обиделся, но затем совету последовал, справедливо решив, что хуже не станет точно.
А спустя неделю вернулся в лавку, и крепко обнял Натию, да так, что косточки хрустнули.
— Задушишь, Джефферей! — рассмеялась она. — За что ты меня так? — и улыбнулась до ушей, отчего он даже немного покраснел.
— Так это… — стушевался сапожник. — Помог твой совет. Ты волшебница! Не болит больше ни голова, ни глаза. Даже тратиться на свечи теперь не жаль!
Ради таких моментов она свои советы и давала. Бескорыстно. И вспоминая, всегда улыбалась и пела, прямо как сейчас. Даже уборка шла легко, и Натия словно не замечала, как исчезают пыль и грязь, и воцаряется почти идеальная для небольшой лавчонки чистота.
Мелодии, что она мурлыкала себе под нос, да общий светлый настрой на еще один замечательный день, как будто помогали, и даже убираться было приятнее. Так и у матушки было, и у бабки, да ляжет тело ее на мягкие перины за Гранью. От них Натия и переняла свое жизнелюбие. Да и помогать людям тоже они учили. И советы мудрых старших женщин пока что Натию не подводили, жаль лишь, что ни с одной из них на этом свете больше не поговорить. Могла она, конечно, и к мертвым обратиться, но без необходимости не стала бы. Нечего тревожить их покой, они его сполна заслужили, выстрадали.
Лавка была еще закрыта, ведь солнце только-только начало окрашивать небо нежно-розовым цветом. Натия рассчитывала успеть закончить приборку и смешать несколько самых ходовых лечебных составов. Да и кузнецу мазь от ревматизма она так и не справила, а это не дело, он давно просил. Чего она не ожидала, утонув в своих мыслях, так это громкого стука в тяжелую дубовую дверь, прикрытую на засов. В такое время? И кто ж ломится?
Натия замерла, рассчитывая, что неведомые посетители хотя бы представятся, и не прогадала, даже подивившись ведовской интуиции:
— Открывай! Именем Всемилостивого Солнца! Ведьма, сдавшаяся добровольно, очистится и уйдет к Свету! — услышала она громкий грудной бас, и отскочила от двери. Как же хорошо, что за тяжелым дубом мало что слышно, а пути отхода у нее давно имелись! Алые Рясы добрались и до Наирджа, что же это делается-то?!
Она бросила метлу и вздрогнула от показавшегося теперь слишком громкого звука. Сумка с отварами… куда же она ее положила-то?! Натия заметалась по лавке в поисках нужных вещей, ухитряясь, впрочем, не производить совершенно никакого шума. И как повезло, что у нее всего одно окно! Да и то кривое и мутное. А она огорчалась, что не освоила эту науку — волшебством стекло создавать. Но даже это на пользу пошло, не в убыль.
Наконец, давно подготовленная на такой — не очень вероятный, как ей казалось, — случай сумка была найдена. Почему-то под шкафом с заготовленными микстурами от простуды, но разбираться и вспоминать, отчего так, у Натии времени теперь не было. Кабы не начали дверь выбивать…
Словно в ответ на ее мысли, в дверь застучали ещё громче. Мужчина за дверью — а среди алых ряс женщин сроду не водилось — явно рассчитывал, что ему все же откроют добровольно, а хозяйка, к примеру, занята и не слышит. Натии это было на руку, и она, с сумкой в руках, быстро прошмыгнула в подвал. Эх, как жаль покидать насиженное место-то! И трав столько сушилось, и настои подготавливались, и… да даже колбасу, которую мясник в благодарность принес, и ту оставлять жалко было!
Впрочем, ее-то как раз Натия и не оставила — кинула в холщовый мешок. Вместе с парой голов сыра, куском вяленого мяса и краюхой хлеба. А мешок — в сумку убрала. Та, конечно, потяжелела, но в первое время к людям теперь лучше не выходить, а кушать хочется. Придется потом былое вспоминать… Проклятые Алые Рясы!
В этот момент, она отчетливо услышала, как дверь в лавку пытаются вынести чем-то крепки и тяжелым, похожим на большое бревно. Ну-ну, это у них немало времени займет, а она пока удерет. Ишь, чего удумали, к Свету ее уносить! Через костер. Сами пусть туда входят, а её оставят в покое. Хорошо, что люк в подвал коврик прикрывает, тоже небольшая — а задержка, а ей всякий миг важен, пока они сообразят, куда ведьма делась.
Сапфировый дворец, город Миертин
Аметис
У Аметиса день не задался с самого утра. Мало того, что тщательно распланированный Его Величеством поход он провалил — в дороге он с этим смирился и даже речь уже приготовил — так еще и часть войска по дороге дезертировала во время ночного привала. И чтоб он знал, куда солдаты подевались! Ясно было, что перемешались с местным людом, да только искать их как, дезертиров проклятых? Не вламываться же в каждый дом? Аметис не сомневался: папенька бы так и сделал, но сам он не мог и не хотел нарушать покой верных подданных ради кучки беглецов.
По правде сказать, он их понимал. Не будь Аметис принцем, пусть и всего-навсего третьим по старшинству — он и сам бы удрал, только его б и видели. К книгам и путешествиям. Эх! Да только кто его спрашивал, чего он там хочет? Родился принцем — изволь соответствовать. И неважно, что никто не выбирает, кем родиться. Ты сам и твои желания не важны. Лишь титул и долг, долг и титул. И гнетущая необходимость во всем подчиняться отцу, конечно.
Люди, мимо которых он проходил, улыбались принцу с колдовскими аметистовыми глазами, за которые он когда-то получил свое имя. Но сам он не видел никого вокруг, глядя на уши своего вороного коня, и не переставая думать о том, как отец воспримет его поражение. И ничего хорошего ему в голову не приходило, а потому посреди царственного лба залегла вертикальная морщинка, а в глубине глаз поселилась мутная, тяжелая обреченность.
Если бы не эскорт, обязательный для человека его положения, он наверняка упал бы с лошади или врезался в кого-нибудь. Но к счастью, верные люди вели его прямиком во дворец, а горожане расступались, давая дорогу своему принцу. От тяжелых мыслей глаза его стали тусклыми, а предстоящая публичная порка — даром, что лишь словесная — заставляла Аметиса все больше погружаться в себя. Он повторял будущую речь в голове, но как ни крутил слова и фразы, все одно понимал: отец будет в ярости, и снова окатит ледяным презрением, нимало не смущаясь собственных придворных.
И вот бесконечные извилистые улицы Миертина, мощенные тяжелым гранитом, привели Аметиса и его свиту туда, куда и должны были. В Сапфировый дворец. Как и всегда, Аметис первым делом бросил взгляд на оконные витражи, сложенные из множества кусочков синего стекла, прошелся взглядом по темным камням, и статуям предков с глазами-сапфирами, а затем снова уставился на уши собственной лошади. Смотреть на людей ему не хотелось. Мало того, что они его несколько пугали, так еще и за поражение уже грызло изнутри нечто подозрительно похожее на чувство вины. Он не справился. Подвел их. И отца тоже, хотя это как раз было неудивительно. Отца его поступки расстраивали почти всегда.
Перед воротами дворца принц хотел было остановиться, но Ханс, слуга, шустро бросился стучать. И куда быстрее, чем хотелось бы Аметису, в ответ на стук Ханса ворота отворились, пропуская всю процессию внутрь. Его явно ждали, но давали понять, что поражение — не тот результат, с которым отпрыск королевской фамилии имел право вернуться домой, рассчитывая после этого на радушную встречу своей семьи и подданных отца. Ему демонстративно не оставили открытыми ворота заранее. В этом был весь отец. Наказать непутевого сына даже такой, казалось бы, малостью.
Аметис смотрел бы на уши лошади и дальше, но во дворе родового замка, то есть, простите, дворца, пришлось спешиться и передать верного Ворона в руки конюха. А дальше — только на своих двоих, что вынуждало несколько более внимательно смотреть на дорогу. Впрочем, на придворных он все так же старался взгляда не поднимать, и вообще оставался занят собственными мыслями. В них было как минимум уютнее.
Однако, как бы ему ни хотелось отсрочить свой позор, а ноги сами собой — при некоторой помощи знакомого с его характером придворного камердинера — принесли Аметиса в тронный зал, где отец, по обыкновению, давал публичные аудиенции. Прежде чем он, в нарушение всех правил этикета, вошел, непредставленным, мэтр Амаль — камердинер короля — взял его за руку, вынуждая остановиться. Как только Аметис послушно замер, мэтр откашлялся и зычным, противным голосом, долетавшим до каждого уголка зала, способного вместить пару сотен лошадей, объявил:
— Его Высочество Аметис Неокаенный, третий принц рода Альтанна, прибыл к Вашему Величеству на доклад!
Отец молча кивнул — что обыкновенно было признаком крайнего раздражения — и Аметис послушно выступил вперед, ощутив, как потеют ладони и начинают дрожать руки. Сколько бы он ни репетировал этот разговор, однако множество пар глаз, уставившихся на него — и в основном, увы, отнюдь не дружелюбно — да и сам мрачный взгляд льдисто-голубых глаз отца никак не настраивали на хоть сколько-нибудь радостный лад. Аметис подозревал, что, стоит ему открыть рот, как он начнет запинаться, и опозорится еще больше. И потому он молчал, не в силах вымолвить ни слова.
— Мы ждем вашего доклада, сын наш, — холодно проговорил Его Величество Дионетис Третий. В такие моменты принц даже мысленно не мог назвать его отцом, зато чувствовал, как горло сжимает ужас. Однако король не оставил ему шансов, продолжив:
— Мы могли бы удовольствоваться докладом гонца, прибежавшего с вестью о вашем поражении, но мы желаем знать подробности из уст того, кому было поручено принести нам и нашему государству победу!
Аметис чувствовал, как впиваются ему в спину взгляды придворных, и понимал, что они ждут его позора с радостью стервятников, кружащихся на поле брани. Так было всегда, третий принц не раз и не два становился шутом для знати. Конечно, они не могли смеяться над Аметисом в открытую — отец не позволил бы такого пренебрежительного отношения к королевской фамилии, но запомнить и потом высмеять за спиной, в кулуарных беседах, не только могли, но и постоянно так поступали.
А уж этому король никак не препятствовал, полагая, что свою репутацию его сын должен спасать самостоятельно. И никого не волновало, что он не полководец, а ученый. Иной раз, Его Величество даже язвительно проходился по исследованиям Аметиса и говорил, что, не будь тот его сыном, отдал бы его за эту ересь Алым Рясам, и поэтому должен он благодарить уж за то, что титул принца служит оберегом, ведь корона священна и непогрешима, а кровь королей на эшафотах не льется.
Где-то в лесах Наирджа
Натия
Долго возились Алые Рясы в Наирдже. Весь город вверх дном перевернули, всех опросили, даже Джефферея допросили три раза, хотя он, по совету Натии, сдал её ещё в самый первый раз. А хода, что ведьма использовала, не нашли. То ли ей сама Магия помогала, то ли ума охотникам на ведьм не хватило, чтобы тайный ход отыскать, но для них Натия как сквозь землю провалилась, да так, что даже подола ее платья они разглядеть не успели.
Повезло жителям Наирджа — во владениях, принадлежащих, пусть и в основном формально, младшему сыну короля, Алые устраивать своих знаменитых жестоких допросов не рискнули. Не могли так рисковать, опасаясь, что их орден лишится поддержки короля. И не зря, поскольку Его Величество на расправу был весьма скор, и жалеть бывших союзников не стал бы ни в коем разе. Это Натии на руку и сыграло, хоть она и не знала об этом.
Не так уж и быстро скрывался из виду полюбившийся ведьме городок, шла Натия на своих двоих, и магию не использовала, чтобы ищеек Алых не привлечь. И хоть мерзкие Рясы даже не догадывались, куда могла деться сбежавшая из города ведьма, но мешкать ей не следовало все равно, и Натия это отлично понимала. А потому шла, не останавливаясь, днем и ночью, и даже колбасу свою жевала на бегу, не рискуя присесть и на пять минут. Мало ли, вдруг её настигнет особо рьяный Алый, мечтающий поймать свою первую ведьму поскорее?
Конечно, она могла от них отбиться. И по большому счету это им стоило опасаться самой настоящей ведьмы, а вовсе не наоборот. Но тогда бы в тихий, сонный Наирдж прислали бы огромный отряд из столицы, всех друзей и знакомых Натии допросили бы, да не по одному разу, и не гнушаясь пытками, если ответы не пришлись бы по вкусу. Проще было уйти в лес.
Она и там не пропадет, это правда, но как же без людей тоскливо! Лесные звери, даже самые умные, не могли стать собеседниками одинокой ведьме, хотя и частенько становились верными друзьями. Да и обустраиваться придется долго, а чем себя занять, Натии было совершенно неясно. По крайней мере, после того, как она обустроится.
В городе ей всегда находилось дело. То заболеет кто, то совет мудрый кому понадобится, то отвар от плохой кожи нужно сварить, то научить, как дитя не приживать, когда не надо. Не так и много народу в Наирдже, но каждый день в ее лавку кто-нибудь, да заходил, с просьбой или заказом на очередное зелье или мазь. А в лесу… в лесу только зверей лечить, да не всякий из них этого захочет, и не всякий к себе подпустит. Натии было грустно об этом думать, но она все равно шла, надеясь, что скоро выберется из границ чар Алых. И тогда сможет своими воспользоваться, наконец.
К счастью, унывать долго Натия не умела, и, как только оказалась в лесной гуще, далеко от человеческого жилья, да еще и не услышав к тому времени звука погони, то начала и здесь напевать себе под нос песенку о закатном солнце, и о походе к дальним берегам.
Под песню и шагалось веселее, и красоты леса вокруг как будто становились ярче, а кроны деревьев тянулись к Натии, приветствуя её.
Натия не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из Наирджа. Несколько раз солнце успело взойти и закатиться, а припасы — изрядно поредеть. А потому выбрала себе чистенькую полянку, словно по заказу, усеянную отборными подосиновиками, расстелила там покрывало, достала из котомки котелок, да и развела огонь. А потом и воду набрала в котелок — похлебки из грибов сварить. Там и переночевала, после сытного ужина.
А наутро, уже полная сил, еще глубже в лес на поиски нового пристанища. И нужно было ведьме, чтобы уголок леса, где она решит обосноваться, ее признал и принял, только тогда она могла изменить его для своего удобства, и поселиться там. И без этого дозволения ни одна уважающая себя ведьма на месте бы не осталась. Ведь, если окружающая природа не признает ее за хозяйку, значит, и колдовство получаться будет хуже, и неудачи случаться чаще, а то, и, если лес разгневается окончательно, найдет ее патруль Алых Ряс, да притом спящую, так, что и отбиться она не сможет.
Конечно, такого Натия допустить не могла. А потому останавливалась на каждой приглянувшейся полянке, подходила под самое раскидистое дерево рядом с нею, и обращалась к духам леса. Примут или велят дальше свое место искать? И не то чтобы везло в этом ведьме, поскольку этот лес ее принимать не слишком-то хотел, словно пытаясь изгнать или загнать в какой-то определенный угол. Но и ослушаться духов леса Натия не могла, а потому проскиталась весь день, так и не найдя подходящего места. И даже петь больше не хотелось! Лишь отдохнуть поскорее. А лучше — вернуться в лавку, всем Алым назло. Но этого она, конечно, не сделала, снова устроившись на ночлег на очередной полянке, хоть на сей раз и без грибов.
В поисках прошли ещё два дня скитаний, которые Натия уже начала отмечать, успела кончиться вся еда, а место все не находилось. И тут, уставшая Натия услышала жалобный скулеж где-то в лесной гуще, тихий, как будто животное звало на помощь уже из последних сил. Ей некуда было бы привести даже больную мышь, но зверь скулил так тоскливо, что ведьма грустно вздохнула, и пошла искать беднягу. Звук, казалось, с каждым мигом становился все тише, но Натия не могла бросить поиски, и вскоре вышла на неприметную полянку.
К ее удивлению, там лежало истрёпанное покрывало и полуистлевшая корзинка, словно тут давным-давно устраивали пикник. Натия прикоснулась к корзинке, и та рассыпалась в прах, так что ведьма успокоилась. Кто бы здесь ни останавливался, это было давно и его уже след простыл.
Нашла она и скулящего страдальца. Под раскидистым дубом, что укрывал полянку своей тенью, лежала рыжая красавица-лиса. Издали было непонятно, что с нею случилось, но подойдя ближе, Натия увидела, что передние лапы зверя почти перебиты ржавым капканом.
— Ох, бедняжка, угораздило же! — невольно воскликнула Натия вслух, хоть лиса и не могла ее понять. — Я тебе помогу, только не пытайся на меня нападать, ладно? — сказала она, и пристально посмотрела в несчастные глаза животного. Лиса, как будто поняв, что от нее хотят, перестала скулить и теперь следила взглядом за ведьмой. А Натия сразу наклонилась к ней.
Наирдж, имение Наирдж
Аметис
Аметис, как и хотел отец, отправился в свое имение немедленно, но вместе с ним ехал целый штат слуг и положенная согласно титулу охрана, так что добрался он до него мало того, что неделю спустя, так еще и за полночь. И понял, что как всегда не подумал, как его будут встречать, и никого не предупредил. Пришлось стучать в ворота имения, что есть мочи, надеясь, что проснется конюх и ему хотя бы откроют. Не вышибать же дверь собственного дома? Потом самому и чинить, чего принцу, ясное дело, не хотелось.
Тут ведь тоже была библиотека! Пусть небольшая, пусть там можно было найти совсем немного книг по магии, но по крайней мере он мог освежить знания, полученные, когда он был еще юнцом. Да и книги часто открывались для Аметиса с новой стороны, если он перечитывал их спустя год или два. А этих он лет пять в руках не держал!
То, что Его Величество Дионетис хотел, чтобы он привел этот дом и прилегающую к нему территорию в порядок, а не зарылся в книги, Аметис понимал, но ему искренне казалось: достаточно раздать распоряжения и хоть немного следить, чтобы они выполнялись, а штат слуг сам справится с тем, чтобы немного оживить имение. А большего ему и не нужно! Оно просто должно быть пригодным для житья, в том числе для того, чтобы принимать гостей, и ничего больше. Разве с этим слуги не справятся без его постоянного контроля? А если не нужен постоянный контроль, то и почитать можно. А уж если при уборке найдется что-то интересное, как порой бывало в замке отца!
Как всегда, замечтавшись, принц не сразу обнаружил, что на активный стук в ворота никто не отвечает, хоть конюх Франц и стучал, что есть мочи. Аметис нахмурился. Сам он ехал впереди повозки со слугами, и даже не рассчитывал, что придется останавливаться прямо рядом с нею — по дороге они всегда останавливались в небольших деревушках, где были очень рады видеть младшего принца. И ладно бы с собой было, что почитать! Тогда он и на мостовой полежал бы, если придется. Но вот спать на земле или чьем-нибудь плаще Аметису отчаянно не хотелось.
— Может, стоит стучать посильнее? — предложил он, и широко зевнул.
Не то, чтобы Аметис правда верил, что это поможет или хотел кем-то командовать, но очень уж его расстраивала идея спать на улице, да еще и без книг. Или возвращаться в последнюю деревню, что они прошли. В темноте это не казалось хорошей идеей, мало ли, в какую яму упадет лошадь, если всадник не будет видеть, куда идет. Да и устали они — лошади — чай, не железные, живые, и их Аметису было жаль. И хотелось поскорее доверить в заботливые руки конюха, чтобы они поели, напились воды и отдохнули.
В ответ на его слова, один из телохранителей вышел к воротам и вместо Франца громко постучал в ворота рукой в латной перчатке. А потом басом, во всю глотку, прокричал:
— Отворяй ворота, хозяин в дом пришел!
Его крик мгновенно разорвал тишину, и Аметис поморщился. Уж если теперь оставшиеся в имении кухарка и конюх не проснутся, то впору и правда дверь выбивать — наверняка что-то случилось, не могут живые люди спать так крепко, чтобы не услышать и крика, и стуков в дверь. Латной перчаткой-то! Ну, по крайней мере, не оба — подумал он, когда вспомнил своего приятеля, спавшего даже под звуки пальбы из привезенных из-за границы пушек. Уж старые женщины обычно имеют чуткий сон, разве нет? По крайней мере, Аметис об этом где-то читал, хоть и не мог вспомнить, где именно.
И снова он не успел толком отвлечься на собственные мысли, как за дверью послышалось недовольное сонное ворчание, и притом, женское, как он и подозревал.
— Хозяева у нас в замке, в столице сидят. Кого демоны на рогах принесли? — скрипуче проговорила женщина, и действительно открыла ворота, желая удостовериться, что правильно пытается отправить «хозяев», откуда пришли. В правой руке у нее была свеча, а одета она была в чепец и ночную сорочку — и правда, спала. Оно и неудивительно, солнце давно уж зашло, чего бы ей и не спать?
Увидев Аметиса, она испуганно вскрикнула:
— Ваше Высочество! Не велите казнить, не ждали мы вас в такой день и в такой поздний час! Я сейчас же подниму Дирха, он расседлает коней, и ужин подам, что найдем правда…
Аметис понял, что если прямо сейчас ее не остановит, то она и правда разбудит старого конюха и перевернет все вверх дном. А он этого совсем не хотел. Пришлось перебить:
— Все хорошо, не стоит. Мы сыты, и у меня с собой достаточно людей, чтобы самостоятельно обосноваться. Ложитесь спать, Жози, не стоит так переживать, — произнёс он, постаравшись быть доброжелательным. А потом и добавил: — Мы, и я лично, сами виноваты: не предупредили вас о своем приезде, вот вы нас и не ждали. Ничего страшного в том нет.
— Но как же, я же должна вас встретить, как подобает! — возразила Жози, видно, с перепугу.
— Вы должны в первую очередь делать то, что я вам говорю, разве нет? — мягко уточнил Аметис. — А я говорю вам идти и хорошенько выспаться. Завтра покажете мне имение и расскажете, что тут нужно починить или переделать.
— Хорошо. Благодарю вас, Ваше Высочество, — растерянно сказала кухарка. И в самом деле вернулась обратно в поместье.
Аметис же тихо попросил слуг найти ему, себе и телохранителям комнаты, и по возможности перестелить белье тем, что они взяли с собой. Не было у него желания никого будить, только лечь в постель. И почитать. Но не посреди ночи же искать книги?
Ждать Аметису пришлось довольно долго, полчаса точно. За это время Франц успел расседлать и напоить коней, охрана — разместиться в комнатах слуг рядом с его спальней, а служанки облюбовать дальнюю комнату с шестеркой кроватей — как раз по их числу. О нем, впрочем, тоже позаботились, открыв двери в его спальню выданными кухаркой перед сном ключами. Там оказалось несколько пыльно, но уж в шесть пар рук девушки справились быстро. И белье перестелили, и пыль убрали, и даже подушки взбили. После этого Аметис, не раздеваясь, рухнул на постель и сразу же уснул.
Где-то в лесах Наирджа
Натия
Сколько Натия не старалась убедить свою рыжую подружку, что ей стоит вернуться обратно в лес, в свою нору, та продолжала следовать за ведьмой по пятам и иногда приносить какую-нибудь дичь. И притом всегда — в двух экземплярах, если только лисице не удавалось задушить кого-то особенно крупного, например, молодую косулю. И если Натия пыталась не забирать у нее подношение, лиса обиженно тявкала и долго смотрела ей прямо в лицо, не отводя взгляда. Мол, я тут для тебя стараюсь, а ты!.. И ведьма всякий раз сдавалась, и шла жарить очередное угощение.
Тем более, что поиски места для нового дома затянулись, а одними ягодами и грибами сыт не будешь. Особенно если приходится много ходить и ночевать прямо на земле. Натии казалось, что она ходит кругами, и спустя несколько дней она в этом убедилась. Останки той, первой перепелки, она закопала под деревом, чтобы не загрязнять лес, и чтобы деревья хорошо росли и дальше. И надо же было ей обнаружить точно то место, где она копалась! Не то, чтобы оно было очень приметным, но память у Натии была хорошая, да и потратила она на это несколько часов, так что узнала и дерево, и совсем небольшой холмик — место, где теперь лежали обглоданные птичьи косточки.
И тут ведьма вспомнила, что как раз у этого дерева, того, под которым нашла свою рыжую спутницу, она ничего и не «спрашивала», хотя и поляна была вполне подходящая, и дерево — старым, раскидистым дубом, в таких обычно любят селиться лесные духи. Когда Натия поняла это, лисица издала возмущенный тявк:
— Мряв! — воскликнула она, и демонстративно покопалась лапой прямо рядом с холмиком. Мол, всё тебе показывало, где надо жить, а ты остатки ужина зачем-то хоронишь. А надо — тут свою нору рыть. По крайней мере, как-то так Натия это поняла. И вздохнула, глядя на лису. Вот уж подружка нашлась, рыжая, настырная и заботливая. И главное, не уходит, и даже если пытаться уйти, пока она охотится, все равно находит! Упорная лиса попалась.
Натия не теряла надежду отправить-таки лисицу в лес, и поэтому все еще не придумала ей имя, но сама лиса явно уже все решила, и переупрямить ее ведьме решительно не удавалось. Спасла — теперь отвечай. А она не хотела отвечать, хотела просто помочь. И куда ей теперь эту хищную питомицу, коли у нее ни кола, ни двора? Лису все эти метания не волновали, она дремала, обвив лапы рыжим пушистым хвостом и иногда косилась на Натию. Мол, нору рыть будешь, или как? Все же объяснили и показали!
Ведьме ничего не оставалось, кроме как попросить приюта у именно этого дерева. Она встала рядом с раскидистым дубом, сосредоточилась на его природной сердцевине, как учила еще бабушка, и передала свое желание. Иметь дом, защиту, жить в мире и согласии. Слов духи леса не понимали, и человеческая речь для них была простым колебанием воздуха, но вот читать в душах умели. Нужно только открыться.
Если бы ее видел кто-то, кроме довольной лисицы, то он увидел бы, как ведьма вся начинает светиться потусторонним, зеленоватым светом, который становится все более нежно-зеленым, по мере того, как она стоит и что-то бормочет себе под нос. А Натия просто читала заклятие, которое облегчало общение с духами леса. Устала она скитаться, и ей правда хотелось обрести, наконец, место, где можно отдохнуть. Да и лисе всяко уютнее будет под крышей. Все же, лиса — зверь такой, что в норе живет, а не днюет и ночует под открытым небом. Лисе, как и ей самой, нужен был дом, где тепло и сухо. Раз уж она следом увязалась и бросать свою спасительницу не намерена.
И на сей раз ведьме повезло. Духи леса ответили теплом, принятием, и она увидела перед мысленным взором картинку летнего солнечного дня и ощутила, как будто руки слегка нагрелись. Словно она много работала, пока солнце было в зените, и теперь вся пропитана теплом. Натия знала: это значит, лес не против, чтобы она осталась здесь. Наконец-то! Нашлось и для нее место. Конечно, в городе все равно было лучше, но она и здесь могла неплохо обосноваться, не навредив при этом природе.
Закончив «разговор» с деревом, Натия прислушалась к себе. Сил еще было достаточно, и она вполне могла начать готовить поляну для будущего жилья. Конечно, сегодня она закончить не сумеет точно, но им с лисой не так много осталось ночевать под открытым небом. А еще Натия поняла, что лису придется все же как-то назвать. И создать с нею связь фамильяра, чтобы, хоть, знать, как там рыжая поживает и не нужна ли ей помощь. Если уж брать ответственность, так полностью. Ведьма она или где?
Подумав, она решила начать с лисы. Та сидела рядом и продолжала иногда открывать один глаз и поглядывать на свою ведьму выжидающе. Натия посмотрела на нее в ответ и спросила вслух:
— Ты же не хочешь от меня уходить, правда?
Лиса глянула на нее так, что Натии стало стыдно за свою непонятливость. И притом, что рыжая морда даже не поднялась! Так и лежала, обвив себя хвостом. Словно кот, дремлющий на печи в доме какой-нибудь сердобольной крестьянки. Натия вздохнула.
— Тогда мне надо как-то тебя назвать. Не могу же я обращаться к тебе просто «лиса», правда?
Лиса закрыла лапой нос. Демонстративно. Мол, нет, не подойдет, назови как-нибудь пооригинальнее, раз уж хочешь имя придумывать.
— И «Рыжая» не подойдет, да? — спросила Натия, улыбнувшись.
Лисица недовольно вскрикнула и, прищурившись, посмотрела прямо Натии в глаза. Ведьма рассмеялась. Кто бы мог подумать, что она будет всерьез выбирать имя лисе, да еще и спрашивать у той, нравится ли ей оно или нет? Впрочем, Натия не знала даже, что найдет в лесу свою рыжую подругу с перебитыми лапами и поможет ей, несмотря на риск. Как-то это все получилось неожиданно, хоть Натия и ничуть не жалела. Где бы она в городе нашла лису, которая следует за ней по пятам и таскает ей свежую дичь?
Только как ее назвать-то? Как назло, ничего интересного в голову не приходило. Не случалось Натии раньше называть лисиц, тем более столь умных, вот и не придумывалось имя. Натия решила называть все варианты, которые в голову придут, а лиса пусть выбирает. Свое недовольство она выражать вполне умела, неужто не сумеет донести, что ей понравится?
Наирдж, имение Наирдж
Аметис
Аметис смотрел на Жози с недоумением. Настолько сильным, что его, казалось, можно было пощупать руками. Беременная девушка на кухне оказалась ее племянницей, которую повариха приютила, раз уж в доме все равно почти никогда не бывает господ. Против этого он, в общем-то, ничего не имел. Но почему нельзя было предупредить-то? Что он, изверг какой, и выгонит будущую мать?!
Не было беды пристроить девушку, да и с ребенком после найдется, кому управиться, но если бы он знал, то хоть лекаря бы вызвал. Она же вот-вот родит! И сколько еще таких сюрпризов приготовит собственное поместье? Аметис чувствовал себя странно. Он воспринимал имение, как здание, которому нужен уход, и был уверен, что немногим постоянно обитающим в нем людям, всего хватает. А оказалось, это не так. Оказалось, если не бывать в имении, то и без тебя произойдут в нем разные события, и никак тому не помешать, будь ты хоть принцем, хоть демиургом.
В этом он вскоре и убедился, обнаружив в доме множество мальчишек и девчонок, которых никогда не нанимал и в лицо не знал. А ведь Аметис был уверен, что кроме конюха и кухарки в Наирдже нет никого! Не проверял, правда, чего уж там, но больше он ни с кем в свои редкие визиты не сталкивался, в счета и сметы не смотрел, да и уверился, что лишь эти двое своими силами и поддерживают имение в ухоженном виде. Пришлось идти, навещать Жози на кухне, мешать руководить царством котла и поварешки, и вопросы задавать. Кухарка только руками всплеснула:
— Да где это, Ваше Высочество, видано, чтобы целое имение двое обихаживали! Тут, конечно, пыльновато было без вас, и не так красиво, как должно, да только если б мы в самом деле вдвоем справлялись, Наирдж давно б обветшал! Нельзя было бы здесь жить, если б мы несколько лет тут вдвоем провели! Не ночуют тут помощники, что правда, то правда — к чему это без господ? Но без них я бы и не справилась. Я ж только по должности кухарка, а в самом деле домоправительницей заделалась. Я вам и сметы отправляла с гонцом! Вы ведь их подписывали всегда?
Аметис в этот момент навсегда уяснил, что это не Жози стоит стыдиться своей тайно протащенной в Наирдж племянницей, а ему, что он своими людьми совсем не интересуется. И большую часть бумаг подписывал, не глядя, утыкаясь в очередной весьма интересный магический или исторический трактат. Сколько всего он еще не знает? И Жози стоит назначить управляющей?
Аметис досадливо вздохнул. Его братьев отец отправлял в качестве наказания то в море, то слушать курс истории в Центральном Университете, то еще куда, где они могли научиться тому, чего им не хватало. И только его король Дионетис сослал в собственное поместье, где сразу же и выяснилось, насколько он никудышный организатор! Оторванный от людей, словно пух от тополя. Принц ощутил, как уши стремительно краснеют, и заодно понял, что Жози все это время, пока он думает, ждет его ответа. И сказал вовсе не то, что собирался изначально:
— Прости меня, Жози, я совсем не знаю, как это — правильно управлять. Научишь? На примере Наирджа? Как маленького ребенка? А я тебя назначу управляющей, если хочешь. Все равно ты именно этим и занимаешься, — ему стоило большого труда говорить спокойно и уверенно, он даже улыбнулся кухарке. Ладони, как всегда, вспотели, и в глаза Аметис ей не смотрел, правда, но принц надеялся, что это ему простят. Хотя бы за титул, если уж ничем иным доброго отношения не заслужил.
К его немалому удивлению, кухарка побледнела и воскликнула:
— Да помилуйте, Ваш-Высочество! — и руками замахала так, что с поварешки ему прямо на нос попали капли бульона. — Всеми богами, и старыми, и новым, молю вас — заберите у меня эту работу и дайте спокойно руководить кухней! А управляющего в городе наймите, наверняка найдется тот, кому эта работенка по душе придется. Вы не помыслите худо, научить — научу, но не просите жизнь управленству посвящать, не годна я на энто, совсем не годна!
Обычно Жози говорила правильно, несмотря на то, была обычной крестьянкой — матушка Аметиса постаралась, научила кормилицу своих детей. Не лично, разумеется — учителей наняла, но все же. Но иногда сбивалась, то от сильного волнения, то второпях. Аметис понятия не имел, почему она сбивается на этот раз, но зато отлично понимал, что управляющего действительно придется искать самому.
И вообще порядок тут наводить — и как бы не застрять вместо недели, скажем, дней так на пару десятков? Вдали от родной библиотеки, да по уши в нелюбимой работе, которую он с удовольствием перепоручил бы кому-нибудь еще. Так и собирался! Но решения принимать — ему? И ответственность за них потом нести — ему? Уши все еще пылали от осознания, что он и правда подписывал сметы, не глядя. А ведь попадись кто нечистый на руку — разбазарил бы казну абы на что! Хорошо хоть, не наследник. Но и так стыд один. Аметис вздохнул глубоко и постарался облечь сумбурные мысли в более гладкие, чем в голове, слова:
— Один я точно не справлюсь, Жози, поэтому мне в любом случае нужна твоя помощь. Я даже не знаю, что за город такой ты упоминаешь…
Он не успел договорить: повариха захлопала руками, как птица крыльями, и вытаращила на него глаза, подойдя почти вплотную. Даже поварешку бросила на стол, чего с ней не случалось на памяти Аметиса никогда.
— То есть вы даже не знаете, что рядом с имением город одноименный стоит?! Вы никому никогда не признавайтесь, что настолько не знаете собственных владений, вашество! Это ж позор какой на мою седую голову, принц, хоть и ненаследный, а совсем ничегошеньки про свою страну не знает! И еще прямо мне об этом говорит! — Аметис отступил от нее на шаг, и теперь уже совсем покраснел, с ног до головы, так сразу жарко от стыда стало. А Жози продолжила, уже более миролюбиво:
— Мы с вами так договоримся, Ваш-Высочество. Я — ничего такого не слышала, про ваши незнания да неумения. А вы — прочитаете все те книжки, что вам моя Лиззи в комнату принесет, и больше не будете задавать таких жутких вопросов. Книжки вы любите, знаю, да только не те. И эти тоже полюбите. А потом мы с вами и управляющего найдем, и с городскими я вас познакомлю, и поставщиков наших покажу… Все-все сделаю. Но только после! Я, конечно, женщина простая и вашей матушке многим обязана, но ежель она узнает — сама меня к себе заберет.
Где-то в лесах Наирджа
Натия
Как это ни удивительно, а с верной рыжей врединой под боком все у Натии спорилось куда быстрее и легче, чем даже в городе. Ведьме снова хотелось петь и танцевать, как было в лавке, хотя окружали ее лишь деревья, да лесные звери и птицы. Никто кроме Сердолики не слышал и не понимал ее песен, но дом все равно получался уютным и истинно ведовским. Хотя и сил пил, конечно, немало.
Тот самый дуб, через который духи леса общались с Натией, согласился изменить свою крону, чтобы ведьмин домик стал его частью, но одного согласия дерева было, конечно, мало. И каждый день, вставая с рассветом, Натия теперь перестраивала место в кроне так, чтобы можно было на нем жить. Сначала создала из самой большой ветви площадку, на которой комнатушка устроилась. Потом из множества маленьких веточек крышу плела — это все несложно было, да и Лика помогала.
А вот как пришла пора домик обустраивать, да способ в него забираться без трудностей, придумывать, сразу и настала беда бедовая. Самое маленькое изменение выпивало столько сил, что Натия лежала потом полдня прямо на нагретой солнцем земле, и не могла даже пожарить очередное угощение Лики.
Лисица недовольно ворчала, иногда била Натию по носу лапой, не больно, а словно пытаясь сказать, что ведьма с ума сошла, так себя загонять. А еще будила метким укусом, если Натия ложилась спать голодной. Как ни странно, следов от ее зубов не оставалось, но и спать после этого ведьме не хотелось. И только после ужина сон возвращался, а меховая рыжая вредина устраивалась рядом, сворачивалась клубком, и с довольным видом засыпала подле своей хозяйки.
Натия осознавала, что Сердолика заботится о ней по мере сил, и потому никак особо и не возражала против таких ее выходок. Может, будь она чьим-то фамильяром, и ей бы излишнее трудолюбие столь близкого существа по сердцу не пришлось, кто знает? Тем более, теперь Натия куда лучше понимала, насколько ее лиса — лесной зверь. Насколько нужен ей простор и свобода, и насколько она ими пожертвовала, связавши себя с человеком, пусть и ведьмой. Да, Сердолика не совсем лиса на самом деле, а все же не выбрала бы такую форму, не будь она близка по духу. Волшебные существа так не делают, это Натия знала совершенно точно.
Но домик создавать и обустраивать она все равно не перестала. Несколько дней работы на износ ушло у ведьмы, зато, как закончила, она получила жилище, скрытое в кроне огромного дуба. Неподвластное ни ветру, ни дождю, ни снегу. Была теперь в домике и постель уютная, и место обеденное, и уголок, чтоб травы в нем сушить, и даже своего рода окно, дупло в большой ветке, сквозь которое можно было увидеть мир за пределами домика.
Только забираться пришлось ей — по обычной веревочной лестнице, сплетенной из лесной конопли, а Сердолике — с помощью лап и когтей. Когда Натия увидела, как легко лисица взбирается наверх, то сначала глазам своим не поверила! Ведьма даже и не знала, что лиса вообще на такое способна, хоть какая-нибудь на свете, не только ее, волшебная. Но Лика, словно поняв сомнения хозяйки, спустилась и забралась обратно несколько раз подряд, неведомым образом умудрившись даже царапин на коре не оставить. После этого Натия успокоилась и решила, что веревочная лестница вполне подойдет — ее и убрать можно, если вдруг кто придет незваным, в кроне-то ее домика и не видно.
А уж как приготовления для домика кончились, так ведьма и проспала двое суток кряду, несмотря на холодный нос Сердолики, которым лиса постоянно пыталась разбудить свою хозяйку. Кусать, правда, в этот раз не кусала, так что Натия успела отдохнуть и восполнить силы. Проснулась такой голодной, что очередное угощение в виде подозрительно тощей лесной куропатки поджарила не на костре внизу, как обычно, а с помощью своей магии. Сил на это простое дело нужно немного было, и если ее и засекли Ищейки Алых, то давным-давно, еще когда Лику лечила. Так что Натия не боялась.
А уж потом и спустилась, и грибов собрала, и ягоды нашла. Одно ведьму тревожило: лес был словно сам не свой. И ягод на кустах куда меньше находилось, чем она помнила, и зверье бегало будто недокормленное, тощее и на тонких лапках. И даже деревья, что не на ее части леса были, и те казались пожухлыми, словно уже осень наступила, а не середина лета.
Не нравилось это все ведьме. Лес как будто пытался предупредить о чем-то, или о помощи попросить, чего раньше с ним не бывало. Решив свои проблемы, Натия начала это замечать, и сразу ощутила неясную, неоформленную тревогу. Что же случилось? Отчего такая беда, и как лесу с нею помочь?
И словно этого было мало, Сердолика все время норовила куда-то упасть или снова сломать лапу. Натия чувствовала, когда лисице грозили неприятности, и вытаскивала подругу до того, как с нею успевало что-то случиться, но такое «поведение» совсем не простого леса подозрений только добавляло.
Сердолика была могущественным духом природы, принявшим облик лисы. Если бы лес выпил силы такого духа, то это изрядно прибавило бы ему здоровья, если ему нужна помощь. Может быть, даже срок жизни продлило бы. Но не ценою же жизни Лики! Один раз Натия ее уже спасла, и на такой расклад была совершенно не согласна. Даже заговорила снова с лисицей вслух, хоть в том теперь и не было нужды:
— Не бегай теперь без меня охотиться. Могу и не успеть, не спасти. И как я тогда без тебя буду? — в голосе ведьмы была тревога, которую фамильяр чувствовал и так. Лисица махнула ушами, но слушаться не спешила, и Натии оставалось только вздохнуть и смириться с вздорным характером своей рыжей подружки. До поры, до времени.
Один случай положил конец этому смирению. Натия собрала к тому времени достаточно трав, чтобы начать делать себе запас различных снадобий на всякий недобрый случай. Было у нее вдоволь и чабреца, и дикой мяты, и пижмы, и многих других полезных растений, а значит, она могла надолго занять себя варкой отваров и мазей.
Наирдж, имение Наирдж
Аметис
Аметис не спешил. Оправился от первого потрясения и понял, что спешкой горю всяко не поможешь. Да, его поразило, что основателем рода был маг, да еще и такой же увлеченный таинством волшебства, как и он сам, но кое-что наставники успели втемяшить в бедовую голову младшего принца. Нельзя верить одному источнику, нужно проверять несколько и искать совпадения в знаниях и точках зрения разных людей или нелюдей, пишущих книги. Этим принц и занялся, наивно решив, что время еще есть, и главное разобраться во всем подробно и не наделать ошибок.
И хотя мнения насчет Закэриаса у современников разнились, и многие называли его злобным выскочкой, пошедшим поперек собственного отца помогать чуждому государству, а другие и вовсе писали, будто он затеял это все ради власти, а главное подтверждалось. Этот неведомый ранее предок и правда был волшебником, посвященным в искусство магии. Больше ученым, чем практиком, но все же! Говаривали, будто за ним всегда летала волшебная сова, бывшая совой лишь по названию, а на самом деле воплощавшая то ли младшего лесного духа, то ли кого-то из мелких небожителей, посланных ему в охрану. Мнения разнились, но в существовании совы, магии и помощи от мистических сил, не сомневался никто.
В сказки, будто предку даже драконы прислуживали, Аметис не поверил. Как не поверил и в то, что один из этих высокомерных существ спас будущую на тот момент супругу основателя рода, рискуя своей жизнью, и за то был награжден воскрешением из мертвых. Вот уж воскрешать магия не умела точно, как и подчинять себе крылатых своевольных тварей, способных сжечь целый город! Но в главном очевидцы тех событий меж собой не спорили. Он действительно был магом. А значит, идя против магии и волшебства, отец идет против самой сути своей семьи. И это странно! Так не должно быть!
Убедившись в этом, Аметис вылез, наконец, из своей комнаты, куда ему все это время служанки носили пищу, и решил отправиться в город. Он взял с собой Жози, одну служанку и пару человек охраны, решив не привлекать к себе большого внимания, о чем кухарке и сказал. Она в ответ посмотрела на него странно, надолго задержав взгляд, но кивнула, и пообещала помочь с поисками и выбором подходящего управляющего, раз уж молодой принц всерьез решил взяться за ум. Аметис сделал вид, что про ум ничего не услышал, и на сей раз сел в шестиместную карету вместе со своими людьми. Его даже уговорили сесть назад, как положено аристократу его уровня.
Ехали совсем недолго, но принц снова не замечал ничего вокруг, погруженный в мысли о неправильности отцовского сотрудничества с Алыми. Хоть и смотрел он прямо перед собой, а не видел ничего, кроме «картинок» из прошлого, о котором прочел, прокручивая их в голове снова и снова. Нет, не сходилось. Неправильно. Непоследовательно. Не стал бы так себя вести мудрый и уравновешенный Дионетис, всю жизнь ставивший долг перед страной превыше всего на свете.
Но стоило карете подъехать к городу Наирджу, случилось нечто, выбившее из задумчивости даже Аметиса, при всей его способности присутствовать в реальности лишь условно, пребывая мыслями далеко-далеко. Вернее будет сказать, случилось это давно. Но увидать довелось лишь сейчас.
Прямо возле деревянного столба с указателями, на въезде, раскидистый дуб, который, как выяснилось, Аметис смутно помнил по детству, превратили в виселицу. И висели на нем не разбойники и убийцы, обычно носившие после темниц рванье, а добропорядочные граждане. И что-то подсказывало принцу, повешены они были без суда и следствия, как обычно людей Алые Рясы вешали, если те им ведьму не выдавали. Трупов было всего пять, но он и того предпочел бы не видеть.
Жози от этого зрелища вскрикнула и начала осенять себя знаком Верховного, коснувшись двумя пальцами сначала лба, а затем правого и левого плеча. Несмотря даже на то, что поклонение старым богам не приветствовали! Аметис про себя отметил: настолько испугалась, что и прятаться перестала со своей «неправильной» верой. Он решился спросить:
— Матушка Жози, вы кого-то из них знали? — детское обращение, видно, немного встряхнуло кухарку и бывшую кормилицу, и она встрепенулась, обернулась к нему и ответила уже спокойным тоном.
— Двоих знала, Ваше Величество. И ни портниха Августа, ни юная девочка, Лисса, что ближе всего к вам висит, такой участи не заслужили. Точно вам говорю!
— За что же это могли их тогда?.. — спросил принц, избегая слова «убить».
— А я почем знаю? Еще неделю назад лично их видела, все хорошо было, они и планы делали, у Лиссы семнадцатилетие близилось, они праздник справить х-хотели, — голос Жози дрогнул, и Аметис успел увидеть, как блеснула влага в уголках ее глаз, прежде чем она отвела взгляд. Кухарка же сердито добавила:
— Ваша задача — выяснить, почему честный люд повешивать начали, ваша, не моя! Я в этом ничегойшеньки не понимаю, да и не станет никто объяснякаться с какой-то старухой. То ли дело принц, пусть ненаследный, и владетель этих земель!
Он хотел было спросить, с кем лучше всего на этот счет разговаривать, но Жози снова перешла на простой говор, да еще и куда сильнее, чем обычно, и Аметис понял, что для нее эти люди были дороги. Ничего больше не понял, правда, но и этого хватило, чтобы замолчать и тактично оставить женщину переживать горе в карете, вдали от посторонних глаз и различных знакомых.
Но делать что-то было нужно. Хотя бы узнать, что случилось, и почему кто-то позволил себе такие вещи творить, да на его личных землях. В идеале — узнать, затем допросить и казнить за самосуд, по тем же пунктам закона, по каким обычно излишне ретивых аристократов казнили. Только не благородно, мечом обезглавить, а на этом же самом дереве повесить! Не по сердцу Аметису пришлось зрелище перед его глазами, и сдерживающая слёзы Жози совсем не понравилась.
И первое, что сделал принц, как только карета въехала в город, это вышел из нее и бросился к ближайшему стражнику, толстенькому скучающему мужичку с жиденькой бороденкой. Тот ничуть висельниками не интересовался, стоял себе на посту, да травинку жевал, и мелодию какую-то насвистывал. Жози, когда карета подъехала достаточно близко, чтобы его увидать, и вовсе повернулась вглубь кареты, хоть это и было совершенно неудобно. Аметис тихо ругнулся себе под нос — на мертвом уже языке, чтобы никто не понял — и поинтересовался:
В Гнездовье Пауков
Натия
От жвал паука Натия успела отскочить. Только она совсем не считала себя пугливой, хоть и недолюбливала восьмилапых тварей искренне и от души. В паука полетело иллюзорное лезвие. Оно, хоть и исчезало сразу после удара, а разило ничуть не хуже настоящего. Тварь неведомым движением лап уклонилась, и зашипела прямо в голове Натии, отчего ведьме стало больно:
— «Ты должна отдать ее нам!»
«Голос» твари отдавался в виски и был подобен громогласному скрипу когтей о натертую воском половицу. У Натии брызнули из глаз слезы. Она ожгла лапы огромного паука, почти инстинктивно бросив в него нужное заклинание. Тварь зашипела, хоть ведьма и сроду не слышала, чтобы пауки издавали такие звуки. Какие угодно звуки! Но долго так продолжаться не могло. Паук огонь, конечно, оценил, но Натия лишь чудом не подожгла лес. Ведьма быстро подошла к пауку, и занесла над ним огненные ладони.
— Если вы не отпустите Сердолику, я сожгу всю колонию, и мне все равно, что станется с лесом! — вскричала Натия, и видно, паук сумел почувствовать на себе жар ее рук. Тварь быстро защелкала хелицерами, но стоило пауку попробовать вцепиться, как его снова опалило пламенем. Натия отпрыгнула к огромной паутине в которой запуталась лиса, не ожидая от себя такой прыти. Дупло дерева, опутанного паутиной, было совершенно сухим и должно было хорошо гореть. И ведьма снова проговорила:
— Если погибнет Лика, я уничтожу всю колонию! Отпусти ее!
Какие-то долгие мгновения, паук смотрел на пламенные ладони Натии, что находились в одном быстром движении от паутины. Ведьма даже успела рассмотреть, что огромная белая сеть действительно связана и с уходящей куда-то вглубь паутиной, за которой виднелись горящие красным паучьи глаза. А значит, если Натия подожжет ее — пауки сгорят. Дерево прогнило насквозь? Или логово ведет куда-то за пределы материального плана? Этого Натия не знала, но видела, как паутина протянулась далеко-далеко. Да, погибнут! Если не все, то многие. Понял это и главный паук, и снова яростно защелкал хелицерами. Натия опять услышала в своей голове его скрежещущий голос:
— «Я понял. Убирайтесь!»
И паутина исчезла, словно ее здесь и не было, высвобождая Сердолику. Натия погасила огонь на кончиках пальцев и бросилась к фамильяру. Лиса как будто спала, только дышала куда глубже обычного, и не проснулась, даже когда упала с исчезнувшей паутины. И потом, когда Натия взяла ее на руки, и начала тормошить. Паук, увидев, как на одной свободной руке ведьмы вновь загорается огонь, проскрежетал:
— «Она очнется с рассветом. Вон!!!»
Из леса показались и другие пауки, несколько десятков или даже больше, хоть они и уступали размерами этому, главному. И Натия не стала медлить, прижала к себе сильнее Сердолику и побежала так, как не бегала никогда. Ее сердце бешено колотилось, а руки дрожали, но она бежала до тех пор, пока не оказалась в своем домике на дереве. И даже там, уложив Лику на постель, Натия дрожала, словно от холода. Она тихо пробормотала:
— Если бы мой блеф не удался, они сожрали бы нас обеих. Мне не хватило бы сил уничтожить столько духов леса, даже их материальные облики!
И лишь сказав вслух то, о чем не хотелось даже думать, отчего-то сумела успокоиться. А что слезы текли из глаз, не останавливаясь… Натия предпочитала думать, будто ей это кажется. Как и невероятная удача, позволившая добежать домой в темноте, и не столкнувшись ни с чем пострашнее колонии пауков. До утра не могла уснуть, постоянно поглаживая Лику. Лишь к рассвету, когда лисица приоткрыла один глаз, Натия расслабилась и задремала, сидя на полу своего домика рядом с постелью, положив голову на кровать.
Проснулась ведьма от того, что Сердолика настойчиво облизывала ей нос. От сна в неудобной позе затекла спина и болели руки, но ничего не могло омрачить радость Натии. Вредная лисица действительно оправилась от своего короткого, но жуткого «приключения»! Даже, как рассмотрела Натия за спиной Лики, успела сбегать поохотиться и притащить очередную парочку перепелок. Тихо ругнувшись себе под нос, ведьма поднялась с пола, держась за кровать, а затем села на нее. За оставленным специально на такой случай окошком уже был белый день, хотя обычно Натия поднималась с первыми лучами солнца.
Сердолика, стоило Натии сесть, положила хозяйке на колени передние лапы и пушистую голову. Лиса смотрела на ведьму как щенок, который только что случайно укусил хозяина и теперь страшно раскаивается. Она даже как будто стала еще более пушистой, словно говоря: «Вот видишь, я раскаиваюсь, и я красивая — гладь, а не сердись!»
Натия рассмеялась, глядя на это представление, и Лика убрала лапы с ее колен, зато быстро положила на них аж целых четыре куропатки. По очереди. Налицо был подкуп, но выглядела Сердолика столь уморительно, что ведьма, глубоко вздохнув, произнесла:
— Считай, что я тебя простила. Но впредь ты будешь меня слушаться! — и погрозила лисице пальцем. Та повернула голову набок, и сунула длинную морду Натии под руку. Ведьма покорно погладила пушистую заразу, понимая, что так лиса обещает больше ее просьбы не пропускать мимо ушей.
Однако, нужно было понять, что же все-таки творится с лесом, и кроме Натии сделать это было некому. Поэтому, успокоившись после пережитого, ведьма глубоко задумалась, как достоверно выяснить, что же случилось. Пока она размышляла, успела и позавтракать добычей Сердолики, и привести свой лесной домик в порядок, и порыться в оставшихся от матери и бабушки свитках.
Там-то она и нашла описание нужного ритуала, в котором как раз могла помочь Лика. Прирученный лесной дух мог «позвать» своих добрых собратьев, и тогда они будут готовы ответить на три вопроса. Если, конечно, принести правильную жертву. Тут-то пригодились и остальные куропатки, и некоторые травы, что Натия собирала больше по устоявшейся привычке, чем из-за какой-то необходимости, и сушила на черный день.
Город Наирдж
Аметис
Аметис читал переданное гонцом письмо и с каждой строчкой все больше мрачнел. Текст послания гласил:
«О, опальный сын мой! Открылась мне истина, и знаю я, что ты заражен Скверной, опасной для всех жителей нашей родины. Я знаю, что долг мой — уничтожить тебя, как порождение мерзкой Единому магии, однако я слаб. Я не только правитель, но и любящий тебя отец.
А потому я не отдам приказ о твоем немедленном уничтожении, как настаивает Иерарх. Однако, ранее я распорядился, чтобы ты отъехал в имение, доставшееся тебе от покойной матери. Сим письмом, запечатанным моей личной печатью, и написанным мною по собственной воле, я приказываю тебе из Наирджа не возвращаться.
Если же ты получил мое послание уже в пути, то, как мой сын и вассал, ты обязан вернуться обратно. Вдали от Миертина ты и твои силы, дарованные богами-самозванцами, не причинят простому люду серьезного вреда, и потому ты сможешь жить там, насколько это возможно, в мире и согласии со мною и Иерархом.
Но знай: если ты нарушишь этот приказ, то каждый верный подданный будет обязан предать тебя справедливому суду. Во избежание войны, не оглашаю это решение публично, но передаю тебе в письме.
Следуй же ему, Аметис Неокаенный, и тогда любящему отцу не придется отдавать приказ, который он может не пережить от горя».
Дочитав, принц мрачно выругался себе под нос на трех из четырех известных ему мертвых языках. Это не отец! Почерк его, все верно, но он так просто не выражается! У Дионетиса всегда было строгое разделение, кому и как он пишет или говорит. Никогда личные письма не содержали ни пафоса, ни полуофициального тона. В такой переписке они были не королем и вассалом, а отцом и сыном. Всегда! Даже когда ругались и спорили!
И в то же время, он никогда не допускал, чтобы официальное письмо было хоть немного похоже на личное. Всегда обращался по титулу, всегда указывал точное название земель о которых идет речь, и, говоря с ним, как с вассалом, не затрагивал своих отцовских чувств. А здесь… какая-то смесь того и другого! Принц точно знал: по доброй воле и в трезвом рассудке отец бы такого не написал. А значит, его надо спасать. Но как? И, главное, где взять людей?
Он не любимец народа Лантис, второй принц, и не наследник — оба, как назло, выполняют дипломатические миссии у дальних соседей по поручению отца. Но пока они вернутся — не поздно ли будет его спасать?! Ведь если эти сволочи подобрались к нему настолько близко, что угрозами или магией вынудили написать этот… пасквиль, то король в огромной опасности. Его надо вытаскивать! А у него ни людей, ни народной любви… Да собственно, ничего, кроме знаний и магии. Только маги по всему миру бегут от Алых, и силой здесь не поможешь, по крайней мере, волшебной. Принц снова выругался. Смял письмо и собирался было его просто бросить под ноги, но в конце концов разгладил и убирал в карман камзола. Не стоит избавляться от возможного доказательства.
Голова Аметиса пухла от внезапно свалившихся проблем, и принц вполне искренне надеялся, что кто-то из братьев вовремя вернется и поможет разобраться. Однако, что-то отчетливо подсказывало: надеяться на это слишком сильно не стоит, как бы ни пришлось разочароваться. Вздохнув, он — жестом, не говоря ни слова — приказал кучеру остановиться и выбрался из кареты. Затем подал Жози руку и произнес:
— Мы с тобой приехали, чтобы подобрать управляющего. Как бы ни хотелось отомстить или поплакать в одиночестве, но сейчас лучше именно это и сделать. Ты поможешь мне?
Кухарка молча кивнула. Пока Аметис разбирался с бывшим капралом, Жози успела вернуться к своему обычному состоянию, хоть и старалась не смотреть на приснопамятное дерево: оттуда как раз снимали несправедливо повешенных горожан, чтобы похоронить их достойно. Аметис этого не приказывал — его бывшие телохранители приняли такое решение сами — но принц более чем одобрял его, и даже успел мимолетом удивиться, как не догадался распорядиться о похоронах сам. Впрочем, он о многом не догадывался, пока не становилось слишком поздно. Снова вздохнув, и взяв Жози под руку, принц отправился на поиски подходящего управляющего.
Эта проблема откладывала ту, что подкинуло письмо, но Аметис вдруг осознал, что просто не знает, где такого человека можно найти. В городе — да, но он и города-то не знает? И как с этим быть? Придется, выходит, просто довериться Жози и назначить того человека, которого она выберет. Но выберет откуда? Привыкший к книгам, а не к людям, Аметис даже замер прямо посреди главной площади Наирджа, куда привела его кухарка. Та, правда, непочтительно дернула его за руку, выводя из ступора, и все же притянула в большое здание из белого камня.
Крыша у здания была позолоченная, к двери вели высокие ступени, а сама дверь была обита толстой коричневой тканью. Рядом с нею, на деревянной жердочке, висел посеребренный колокольчик. В него-то Жози и позвонила. Ждать пришлось с четверть часа, и Аметис уже начинал терять терпение, когда дверь открылась и к ним вышел высокий, сухопарый мужчина в толстых круглых очках. Увидев принца на пороге, он тут же бросился перед на колени:
— Ваше Высочество! Я и не думал, что это именно вы звоните в наше скромное учреждение! — воскликнул мужчина тонким, старчески надтреснутым голосом.
На Жози он даже внимания не обратил. Аметис, хотевший было приказать ему немедленно встать, захлопнул рот, увидев это. Раз этот человек, кем бы он ни был, так относится к тем, кто не отличается знатностью, то пусть стоит на коленях, раз так хочет. За свои «убеждения» нужно отвечать сполна.
— Для начала, вы могли бы представиться, — холодно проговорил он, снова невольно копируя отца. — К сожалению, то, что кто-то знает о моей личности, не дает мне взамен знания о его.
Мужчина часто закивал, отчего неровно подстриженные седые пряди у висков упали на глаза. Поднявшись с колен, он глубоко поклонился, едва не подметая руками мостовую, и проговорил:
В лесном домике
Натия
Натия долго приходила в себя после сумрачных видений, показанных ей духами. Ведьме попросту стало страшно, когда она осознала, что на самом деле творят Алые Рясы — уничтожая даже не столько носителей дара, сколько саму суть магии. Саму суть созидания! И ради чего? Неужели и правда во имя своего единого бога, призванного заместить Старых Богов, которых уже и помнил-то не всякий? Но ведь у них же получилось! Так зачем все это? Она не понимала.
И, словно этого было мало, Натия еще и продолжала дрожать от холода несколько часов подряд. Не помогала ни магия, ни теплая Сердолика, которая пыталась согреть хозяйку меховым боком, лежа то у нее на коленях, а то и просто на ней, в зависимости от того, сидела Натия или лежала. И даже десяток теплых шкур, в которые она завернулась, не могли прогнать этот потусторонний холод.
Натии даже стало казаться, что теперь она не согреется никогда, и это такая плата взамен того, что духи поделились с ней знаниями. Но постепенно, жуткий холод начал отступать, и Натия согрелась. Только тогда она сумела уснуть, но даже во сне ее преследовали видения умирающего леса, и жутких пауков, заживо пожирающих Сердолику. Сны были такими реальными и такими навязчивыми, что, проснувшись посередь бела дня, Натия первым делом разыскала убежавшую на охоту лисицу, и, распугав той всю добычу, долго ее обнимала. Лика, правда, даже не ворчала. Видно, по связи чувствовала, насколько хозяйке это нужно, а может и просто любила ее прикосновения больше, чем ловить вкусных птичек.
Все, чего хотелось ведьме, хоть и было это малодушно — сбежать подальше, и никак не вмешиваться во всю эту историю, пока Алые не добрались и до нее, как до того убили ее бабушку и маму. Но сколько тогда погибнет чужих мам и бабушек? И кто защитит ее саму и рыжую Сердолику, когда — когда, не если! — Алые все же доберутся до нее? Те, чьими помыслами владеет желание заполучить власть, останавливаются редко. И она, конечно, может бежать, и скитаться, скрываясь от Алых, но разве это помогло ее родным? И что тогда будет с лесом? А, впрочем, Натия знала, что с ним будет.
И понимала, что раньше серьезно недооценивала угрозу. Да, она была сильнее, чем были ее близкие, и ей почти некого защищать — кроме лисы, то есть, нет у нее и по-настоящему серьезных привязанностей, что сделали бы ее уязвимой. Все так. Только жизнь ли это? Всегда одной, всегда в глуши, всегда играя в прятки со смертью, если не со своей, так со смертью тех, кто рискнет дать ей приют или слишком уж сильно привязаться?
Убийцы того, что должно жить столетиями, уж тем паче не остановятся, встань на их пути какие-то там живые люди, в этом Натия уже убеждалась. Но отчего-то ей казалось, будто до нее угроза не доберется. Только сами Алые так не думали. Ведьма вздохнула. Нужно было передохнуть, и привести мысли в порядок, собрав еще трав. Нужно подумать, что она может сделать, не причинив большего вреда, нужно собраться, а не расклеиваться, словно разбитая ваза. Пока — Сердолика жива и здорова, а лес стоит. И значит, нужно не паниковать, а планировать.
Приняв такое решение, Натия успокоилась, и даже, как будто, согрелась, полностью избавившись от потустороннего холода, что ее преследовал. Есть не хотелось, так что она сразу же отправилась собирать травы. В этот раз она решила отойти подальше от домика, но не на север — там ее ждали бы голодные и держащие на нее обиду пауки, а на юг. Это было рискованно, поскольку город находился в той же стороне, но пауков ведьма сейчас боялась больше, чем людей. Алые наверняка ушли, а горожан чего бояться? Они только рады будут, что Натия жива и здорова, и уж точно не попытаются причинить вред. О пауках она такого сказать не могла.
Первый, быть может, час, сбор трав не приносил никаких сюрпризов, только нужное ведьме успокоение и гармонию, благодаря которым она снова могла улыбаться и напевать мелодии себе под нос. Зато побродив подольше, она увидела сначала раненого белого коня — с перебитой ногой, явно сломанной из-за быстрого бега. А потом, немного поискав, и его хозяина.
А хозяину не повезло куда как больше, чем зверю. Молодой темноволосый мужчина в запачканном землей камзоле упал прямиком в канаву, заполненную водой, и, по всей видимости, крепко приложился головой о корягу или какой-нибудь камень. Удача улыбнулась ему лишь в том, что он упал на бок, и вода не попала в рот. А то утонул бы, и нашла бы она хладный труп. И что бы тогда Натия с ним делала? А горе-всаднику и его коню она помочь могла, ведьма она или как.
И, конечно, она даже не подумала оставить все как есть. Сначала вытащила мужчину из оврага, заставив его тело просто-напросто вылететь на лесную полянку, и мягко приземлиться рядом с собой. Затем призвала на помощь исцеляющую магию, вылечила несчастного коня, и, положив все еще не пришедшего в сознание мужчину на него, отправилась к себе. Сил ей теперь хватало на многое, но лечить всегда получалось лучше животных, чем людей. Алые носу в лес не показывали, а незнакомец не был в сознании, поэтому она посмотрела на веревочную лестницу, и не стала даже пытаться её использовать. Магией своей подняла наверх, всё равно лечить бедолагу.
Приводить мужчину в порядок она решила проверенными методами — правильными травами, а не чистой силой. Благо, этого добра у нее было в достатке, как и нужных отваров. Людям оно так лучше, чем зверям лесным.
Что Натии, определенно, понравилось, так это реакция Сердолики на нежданного гостя. Лисица все время норовила потрогать его. То лапкой свисающие ноги тронет, то попытается за штанину стащить с лошади. До того, как Натия подняла незнакомца на вылеченного коня, Лика даже успела ткнуться ему в лицо усатой мордой и лизнуть в нос, видно, надеясь, что он проснется и с ней поиграет. А может ей просто очень хотелось попробовать нового человека на вкус? Кто их, этих лисиц, разберет, даром что в пушистой рыжей шкуре скрывалась совсем даже не обычная лесная хищница.