Лесной царь

Пролог

Тишина в мире нави стала почти постоянной. Чудесная птица Аюн, что пожирала плоть грешников, не смела вспорхнуть прочь со своей последней добычи. Ундины, скучающие от одиночества, не переговаривались тихо с кикиморами, развешивающими свои платья на ветвях. Никто из обитателей бескрайнего леса не смел отвлекать Лесного царя от его задачи.

Тот обходил огромный черный круг, выложенный из камней, что отделял его подданых от мира смертных. Танцевал и прислушивался к доносящимся отзвукам, проникающим за истончившуюся завесу. Его ветвистые рога подпирали бескрайние небеса и сияли холодным лунным сиянием, хвост с золотой кисточкой на конце нервно подергивался, будто у кота, готового к прыжку. Голодный и ослабший после стольких лет заточения, он был готов на все, чтобы прорваться обратно в мир смертных. Сколько времени он танцевал так, почувствовавший, что некто из глупых людишек сдвинул священные камни. Сотню лет? Две?

Для Лесного царя все это время превратилось в одну бесконечную ночь. Порой краем сознания он вырывался в реальность, цепляя ту или иную человеческую душу, пополняя ряды своих любимых детей. А порой выхватывал из темноты дочь или сына и толкал их в образовавшуюся прореху. Пусть порезвятся на воле, пусть хлебнут хмельного вина человеческих желаний и пороков.

– Сын мой, – прошептала его мать, кладя узкую ладонь ему на плечо и вырывая из танца. Любого другого он бы порвал за такое на мелкие части, но мать была неприкосновенна. Даже бессмертные привязаны к созданию, что породило их. Лесной царь бросил взгляд зеленых глаз на иссохшую фигуру, златой хитон на которой давно стал подобен грязной тряпке. У матери его было шесть рук, и две пары глаз, некогда ей поклонялись как богине, но ныне и вовсе забыли ее имя. Люди любят юных прелестниц, молодых очаровательных божеств. Мать Лесного царя уже вечность не была ни молодой ни очаровательной.

Его самого еще помнили, пугали детей, что если будут дурно себя вести, будут гневить христианского бога, он проберется в их маленькие спаленки и заберет их с собой в темноту. Глупые люди забыли, что Лесной царь действительно забирал детей, но только тех, чье горе не вмещалось в их маленькие тела и выплескивалось через край ночными молитвами и слезами. Он был милостив, он забирал в мир нави только самых несчастных, самых обиженных и искалеченных. И там он делал их сильными и бессмертными. Он давал им возможность отомстить.

– Пропусти меня в мир яви, сын. – голос ее был подобен скрипу старого дерева.

– Он более не таков, каким был во время договора со смертными. Я вижу, как изменились люди, я вижу железных зверей и дома столь высокие, что их крыш и вовсе не разглядеть. Они научились летать, матушка. Они опустились на дно морей и заговорили на расстоянии без помощи колдовского огня.

– Люди никогда не меняются. – Покачала головой его мать. Богиня знала человеческую природу как никто другой: – Они хотят золота, славы и власти, они мечтают о бессмертии. Я смогу им это предложить.

– И ты обречешь себя на жизнь в ловушке смертного тела? – Лесной царь моргнул, прогоняя морок. Картины из человеческого мира поражали его, заставляли жаждать проникнуть к смертным. Но вместе с тем ему было страшно. Люди отринули христианского бога, они начали поклоняться машинам. Воздух в их разрастающихся городах стал душным и тяжелым. И даже ветер злого моря Балтики не мог разогнать его до конца.

Мать пожала плечами. Она устала от вечности в темном краю безвременья. Ей наскучили песни русалок, она устала от одинаковых историй кикимор. Она хотела жить, пусть ради этого ей придется пожертвовать двумя парами рук и расстаться с зоркими глазами, что видят прошлое и будущее.

– Я помогу тебе, сын мой. Я отыщу ту, что способна будет окончательно разбить оковы нашего плена.

Ведьмы, которых он так долго пестовал и одаривал своей милостью, предали его. Он просил столь о малом. Лесному царю требовалось сердце юной девы, сгорающее в любви.

Бессмертный был окружен своими детьми, но оставался одинок. Он нуждался в возлюбленной, способной выдержать всю страсть бессмертного сердца. Вот только пока никто не переживал ночи его любви.

Души тех ведьм, что обещали стать с ним одной плотью и кровью, рассыпались прахом, неспособные даже восстать среди созданий нави. Он пытался снова и снова, и в какой-то момент ведьмы отказали ему в выбранной невесте.

И тогда он взял ее силой. Силой сорвал с нее одежды, силой наполнил своей любовью. Задыхающуюся, кричащую от боли и не способную ответить взаимностью. Она оказалась слишком слабой, вновь и вновь слишком слабой. Лесной царь потребовал новую, но ведьмы воспротивились.

Они собрали шабаш, зажгли огонь вкруг священного кургана. Воззвали к духам предков и тем силам, что не имеют ничего общего с добром и злом, но остаются подвластны лишь одной природе.

Ведьмы собрали всю свою мощь, всю силу, что заключена в хрупких смертных телах, но не для того чтобы поклониться ему, а чтобы совершить преступление. Заплатить своей кровью и жизнями, своими силами, молодостью и красотой за то, чтобы заточить его в мире нави, возвести полог, не пропускающий более ни его, ни его детей в мир смертных. Они отдали его вотчину христианскому богу, отступили, отказавшись от своей власти над миром живых и мертвых. И все потому, что та малость, о которой просил он, показалась им слишком высокой ценой.

Горько плакал Лесной царь, ощутив удар в спину. А когда тиски горя немного отпустили его, стал думать о том, как прорваться обратно в мир яви.

Для этого ему нужна была дева – потомок той, кто заточил его.

Та, что лишится дыхания сразу после рождения, но он вдохнет жизнь в охладевшие уста, сделав ее своим созданием в человеческом теле, та, что добровольно отдаст половину своей души миру нави. Та, чье полное ненависти сердце сможет пропустить скоп его детей через врата, возведенные тысячелетие назад. И та, кто из любви принесет свою человеческую часть ему в жертву. Глядя на сморщенное как грецкий орех лицо своей матери, Лесной царь был готов согласиться с ее желанием. Пусть идет в мир смертных, пусть притворится одной из них.

Глава 1. Ундина.

Ундина.

Meine Töchter führen den nächtlichen Reihn,
Und wiegen und tanzen und singen dich ein[1].

– Если очень хорошо приглядеться, то на шпиле Кафедрального собора вы обнаружите ундину или говоря другим языком, русалку. И вот вы спросите, при чем здесь Кафедральный собор и русалки? На самом деле этот языческий символ был довольно распространён в городе аж с 14 века. И связано это с географическим расположением. Русалки считались добрыми покровителями моряков. По легендам они не давали морякам сбиться с пути и неизменно провожали их в порт. А та русалка, что находила своего возлюбленного и венчалась с ним по христианским обычаям и вовсе обращалась в человека, получая вместе с мужем человеческую душу. Пройдемте дальше, к могиле знаменитого философа…

Я отстала от группы, которая брела за экскурсоводом будто овцы за пастырем, задрала голову, в попытке разглядеть крохотный шпиль на громадине здания из кирпича. Ундина никак не желала попадать в поле моего зрения, а потому, разочаровавшись, я решила вернуться к толпе, восхищенно фотографирующей каждый камешек острова Кнайпкопф.

«Тебе нужно отвлечься», тихим голосом убеждала меня мама. Она теперь всегда говорила тихим голосом, будто часть ее жизненной силы бесследно сгорела. «Съезди в Калининград, посмотри на Балтийское море. Море лечит». Дыру в моем сердце не вылечить и океану, но я собрала спортивную сумку, взяла билет на самолет из Москвы и сняла дешевую гостиницу в курортном городке под названием Светлогорск. Заселение в номер начиналось только после двух, а потому я решила потратить утро на обзорную экскурсию по Калининграду под завлекательным названием «Городские легенды».

Город, в котором жил, работал и умер великий философ меня разочаровал.

Он оказался шумным, наполненным туристами, музыкой и историей. Здесь старые довоенные постройки соседствовали с советскими домами и щедро разбавлялись современной архитектурой. Этот город жил, развивался, переваривал советское и досоветское наследие и был столь жизнерадостным, что мне хотелось взвыть. Я ехала на Балтику в конце сентября в расчете на дождливые дни, пасмурное небо и пронизывающий ветер, а оказалась в рекламной картинке. Даже кожанку пришлось снять, слишком в ней было жарко.

– С могилой Канта тоже связано много интересных историй. Знали ли вы, что наполеоновские войска, оккупировавшие город обустроили в склепе … конюшни! – экскурсовод так возмущалась этим фактом, что мне показалось, если бы наполеоновские солдаты сунулись к могиле философа в ее смену, то никакого надругательства над местом могилы бы не произошло, скорее бы над ними самими надругались самым злейшим образом. На губах моих заиграла улыбка.

– Уж эта воинственная дама бы точно надрала уши и Наполеону и … – осеклась, замолчав на полуслове, тишина и боль в груди напомнила, что я здесь одна. Я теперь всегда одна.

Реветь в толпе незнакомцев – занятие недостойное, а потому я поплотнее обхватила черную спортивную сумку и быстрой походкой отправилась на ж\д вокзал. В ушах играла жизнеутверждающая попсовая мелодия, - совет университетского психолога.

После того, как тело брата обнаружили в реке, опознавать его пришлось мне. Мама тогда попала в больницу с микроинфарктом, отец находился в командировке. Раздутый утопленник моим братом не был. Вернее тело было его, я опознала Артура безошибочно по родинке на шее – такой же как у меня, но души в нем уже не было. Где была душа брата – мне неизвестно. Но казалось, что покоя она не обрела, мучается, плачет где-то по левое плечо от меня. Зовет за собой.

Первое время я не верила в то, что брат умер. Пусть даже я чувствовала потерю, видела тело, мне казалось, что он рядом. Что вот вот окликнет меня по имени. Я отмахивалась от всеобщей скорби, выражения сочувствия казались мне наигранными, я ждала. Чего именно – не понятно.

А потом мне начали сниться сны, в них брат находился в реке, такой, каким я его помнила. Веселый – он простирал ко мне руки и улыбался, он говорил, что в воде спокойно, что его любят, он обещал тоже меня любить, если я шагну за ним. Вот только глаза у него были черными провалами, глазами бездушного создания, глазами нежити, а руки, которыми он прикасался ко мне оставляли синяки, видимые на следующий день. И спать я перестала. А когда перестала спать, перестала нормально учиться. Мне пришлось взять академический отпуск в университете, и пройти курс психологической помощи.

Психолог, нужно признаться, попался мне не особенно компетентный, зато душевный. Он и посоветовал сменить обстановку, а также загружать сознание комедиями, добрыми книгами, попсой и картинками с котиками. Если бы он знал, под каким углом смешаются в моей голове его советы, посоветовал бы что-нибудь другое.

Я прошла на крохотный вокзал, с которого раз в час отправлялось две электрички. Одна ехала в Светлогорск, другая в Зеленоградск – два курортных городка, куда и съезжались в большинстве своем туристы. Электричка оказалась полупустой, а потому я спокойно положила свою спортивную сумку на соседнее сиденье и достала оттуда компьютер. Считается, что существует пять стадий принятия утраты: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. Что-то у меня пошло не так, потому что я застряла на другой фазе: поиск виновных.

Когда я увидела тело Артура, без видимых повреждений, у меня возник один вопрос: как он умер? И на него мне никто ответить не мог. Мой брат был лучшим пловцом в городе, он занимал первые места в региональных соревнованиях, он не мог утонуть в спокойной речке, что протекала через наш городок. Чтобы Артур утонул в реке, его туда нужно было бросить уже мертвым. Но у моего брата не было врагов, его любили все без исключения, да и какие враги у двадцатилетнего парня, который только перешел на третий курс института?

Но сны, в котором Артур тянул ко мне руки, изводили. Мысли о том, почему брат один полез в воду в конце августа бродили по кругу и сводили с ума. Почему он решил купаться в одежде? Что заставило его прыгнуть в воду, не сняв даже ботинок. Следователь уверенно говорил о смерти по причине неосторожности: «Наверняка с моста навернулся, воды наглотался, вот и умер». Таков был его вердикт. Но старый патологоанатом, от которого пахло спиртом и немытым телом, проговорился: «Три таких парня в этом месяце. И нет бы забулдыги были, молодые, крепкие все».

Глава 2. Кафе «У Волка».

Mein Vater, mein Vater, und siehst du nicht dort
Erlkönigs Töchter am düstern Ort?[1]

Утро началось, как не странно с кофе. Кофе, а к нему булочку с маком из местной пекарни мне принесла сердобольная женщина с ресепшн. Та самая, что указала вчера, где находится отделение полиции. Превозмогая головную боль и легкую дрожь в теле – предвестник скорой простуды, я впустила ее в номер.

– Думала, у нас завтрак не входит, – сказала ей сиплым с похмелья голосом.

– Да ладно. – махнула она рукой: – Что я кофе не налью? – она проворно поставила поднос на стол, любопытным взглядом оглядела скомканное в углу мокрое платье: – Ты помнишь, что вчера произошло? Не получилось у тебя, видимо… с тем то парнем?

Голос ее звучал столь участливо, что стало ясно, она вчера стала свидетелем моего позорного возвращения в гостиницу в мокром платье. Стыдно то как…

– Не ждал меня. У него тут девушка есть. – Врать в открытое лицо этой женщины было неприятно. Она вон и покушать мне принесла и кофе налила. Конечно, по любопытному взгляду голубых глаз становилось очевидно, что моя любовная драма была для нее увлекательным развлечением, и угостила она меня только для того, чтобы выведать больше подробностей.

– Ах, мерзавец! А ты чего? Мокрая вся пришла, уж топиться не вздумала?

Я сделала глоток обжигающе горячего напитка. Хоть здесь врать не пришлось. Любительница сериалов и чужой личной жизни присела ко мне на не заправленную кровать и приготовилась слушать. Мне даже показалось, будто уши ее, украшенные янтарными сережками, вытянулись и сделались больше.

– Бутылку вина купила и выпила на пляже. А мокрая пришла, потому что там парень чуть не утонул, купаться полез, – сказала скорее себе, чем ей: – А я за ним, вытащить хотела. Ох… я же куртку с сумочкой на пляже оставила!

Дура пьяная. Русалки мне примерещились, мужик тот с глазами странными. В воду полезла, сама вся измокла, документы и телефон посеяла. И ведь даже в полицию теперь не обратиться, после той истерики, что я там вчера закатила, они меня точно в вытрезвителе закроют.

– Так. – Она поскребла розовым нарощенным ногтем под подбородном, – Ты сейчас одевайся и беги. Может еще успеешь отыскать пропажу. А если нет, иди в кафе к Волку. Оно там одно на склоне стоит, старинное такое здание в немецком стиле. Все, кто с утра по пляжу ходят, в нему на завтрак идут. Спросишь, может кто занес. И не переживай, найдешь все. А я пойду кота искать, второй день уже не появляется. Бедный мой Басик, загулял наверное. Вот надо было кастрировать…

На пляже моей сумочки не оказалось. Как и кожанки, а без куртки сегодня было очень зябко. Слухи об изменчивом настроении моря не врали, с самого утра дул пронизывающий ветер, нагоняющий тучи и обещающий пролиться дождем. Мирное вчера море бросалось на берег с возрастающим голодом, и даже испуганная этим буйством, я не могла оторвать взгляда от его пенящегося серого великолепия. Вдали блеснул серебром плавник, а затем над водой показалась девушка с мокрыми волосами. Она курсировала вдоль берега, жадно вглядываясь вперед, будто искала кого-то. И если вчера, увидев русалку, я решила, что та была плодом моей пьяной фантазии, то сегодня с ужасом осознала, что обезумела.

– Зрительные галлюцинации, – рассудительно сказала сама себе, и голос мой подхватил вой ветра, – Я сошла с ума, я сошла с ума. Какая досада.

Мои познания в психологии ограничивались общими сведениями, а потому диагноз я себе поставить не могла. Но и к психологу идти смысла не видела, ведь виденье того, чего нет – это уже по части психиатрии. Сердце ухало в груди, но по мере того, как я шла по песку, на всякий случай подальше от воды, успокаивалось. Мне просто нужно отдохнуть, выспаться как следует, перестать накручивать себя. Возможно правы были полицейские, и моя уверенность в том, что брата убили – это просто род помешательства. Возможно и нет никакой связи между смертью от утопления и кошками. Просто грустное стечение обстоятельств. И я не имею права сходить с ума и нырять в депрессию, хотя бы ради родителей.

Кофейня «У Волка» действительно оказалась старинным двухэтажным зданием с застекленной круглой верандой на первом этаже, пройти мимо которого было просто невозможно. Она терялась среди густого леса, немыслимым образом соседствовавшего с белым песком. Лес этот крутой горкой уходил вверх. Понятно было, отчего даже в не сезон здесь кружила толпа народа, оккупировавшая столики не только внутри, но и на террасе. Необыкновенно уютное здание в окружении старинных лип и сосен обнимали с двух сторон заросли шиповника. В таком доме должна была бы жить добрая волшебница из старинных немецких сказок.

Хотя немецкие сказки – это обычно о злых колдуньях-людоедках, а не о добрых волшебницах. Да и название… Уж не аллюзия ли это на сказку «Красная шапочка», где кровожадный волк проглотил в начале хворую бабушку, а потом и незадачливую девочку.

– Говорила тебе, Мариш, нужно было пораньше встать, Вольфганг сегодня бельгийские вафли готовит, там уже все столики разобрали. И Сашка уже наверное ближе всех к плите уселась, все смотрит на него, глазами пожирает. Старше его лет на десять, а туда же.

Я оглянулась, приметив двух дам бальзаковского возраста в нарядных цветастых платьях. Они ковыляли по песку на каблуках и направлялись к тому же домику, к которому шла и я. Умопомрачительный аромат донесся до носа. Пахло действительно вафлями, да не простыми, а на сливочном маслице.

На крыльце перед входом восседал деревянный, покрытый прозрачным лаком волк, в мой рост высотой, который видимо и дал название этому заведению. Морда у волка не располагала к завтракам, уж скорее казался он стражем, недобро взирающим на море.

Я коснулась теплого дерева в приветствии и вошла в кофейню.

Звякнул колокольчик, возвещающий о прибытии нового посетителя. Как мне и показалось снаружи, столики были заняты все до единого. Некоторые люди даже не стесняясь садились на широченные деревянные подоконники, из которых было видно лес. Официантов я здесь на приметила, и только здоровенный мужик в футболке, держащий в каждой руке по огромной чугунной вафельнице стоял перед устрашающего вида плитой.

Глава 3. Фея-баубас.

Фея-баубас.

Sei ruhig, bleibe ruhig, mein Kind;
In dürren Blättern säuselt der Wind[1].

Когда человек изо всех сил ищет ответы на свои вопросы, он их находит. Я искала виновника в смерти брата и отыскала.

И это были не таинственные сектанты, не мистические русалки, а злой рок. Также я поняла, что если буду и дальше усердствовать в поисках фантомов, то непременно потеряюсь в собственных иллюзиях, поверю в сказки о мире сверхъестественного, в русалок, домовых, чертей и ангелов.

И все же буквально на мгновение мне захотелось принять слова мужчины со странными глазами на веру, захотелось убедить себя в том, что злые духи существуют, и я обладаю способностью их видеть. Только этой слепой безрассудной верой я могла объяснить себе, почему не выбросила странный клинок в ближайшую урну, а заботливо сложила его в передний карман рюкзака.

– Я верну его. Непременно верну. Подброшу на крыльцо перед отъездом. – Пробормотала себе тихо.

Чтобы не смущать себя наблюдением за морем (вдруг мне снова привидятся русалки?), я решила отправиться вглубь городка, пройтись по живописным паркам и посмотреть на старинные немецкие виллы. Я все еще чувствовала прилив сил после сытного завтрака, поэтому буквально взлетела наверх по крутому спуску и легкой походкой устремилась в лиственный парк, в котором стояла копия знаменитой скульптуры, изображающей девушку, несущую воду.

Обнаженная красавица из белого мрамора несла на голове кувшин, взгляд ее был устремлен к полу. Высокая грудь, изумительная тонкая талия и при этом крепкие руки. Я рассматривала скульптуру, размышляя о незыблемой и вечной женской красоте. Меняются каноны и мода, но облачи эту девушку в плоть, она будет приковывать взгляд.

– Как красиво, – раздался рядом с ухом моим мужской голос. Он был тих и глубок, напоминал шелест листвы. Я оглянулась, в поисках его обладателя.

Для меня вдруг стало жизненно необходимо увидеть человека, произнесшего эти слова. Кто ты? Кто ты? Но рядом, как назло никого не оказалось. Наверное ветер подхватил случайно оброненную кем-то фразу, а тот человек уже ушел прочь. Как жаль… Я бы хотела увидеть обладателя голоса.

Парк у озера, в котором росла старинная липа, я решила обойти стороной. Хватит с меня водоемов. Водонапорную башню, увитую диким виноградом, покрасневшим к осени я сфотографировала несколько раз, и даже купила открытку, которую тут же отправила родителям в Москву.

«Здесь так красиво. Мне вас не хватает. Алиса», оставила подпись и нарисовала несколько сердечек. Пусть думают, что я перешагнула через горе и скорбь. Так будет лучше для всех. Скульптура с девушкой, несущей воду так мне понравилась, что я отправилась через весь город в маленький музей, посвященный ее создателю. Да и путь проходил через очередной парк, пьянящий запахом земли и палой листвы.

Под конец выбранного маршрута, ноги уже начали гудеть.

Я устало привалилась к дереву, досадуя на то, что забросила тренировки. Мы с Артуром бегали по утрам. Конечно он успевал сделать на стадионе в два раза больше кругов, чем я, но благодаря его науськиваниям я держалась в отличной физической форме. До недавнего времени…

Горе накатило на меня удушливой волной, черной, тянущей вниз, сковывающей по рукам и ногам. Все воспоминания о брате закрутились перед глазами калейдоскопом, самые счастливые моменты били наотмашь.

Вот он подхватывает меня на руки и несет домой, ведь я, глупая, разбила колени, катаясь на новых роликах. Вот упрямо уговаривает родителей, чтобы те отпустили меня с его друзьями на Эльбрус, вот помогает встать на сноуборд и оглушительно хохочет, когда я падаю в третий раз подряд.

Я хваталась за грудь в попытке вздохнуть, и не сразу поняла, как что-то цепляется мне за грудь. А заметив, отчаянно захрипела.

Это было крохотное создание, похожее на куклу Барби. Малышка-фея с очаровательным круглым личиком. Вот только со сказочными персонажами из книг она не имела ничего общего. Пальцы у создания были длинными и тонкими, крылышки, бьющие в воздухе, похожими на стрекозиные, и отливающими чернотой. Она повисла у меня на груди, как раз в том месте, откуда так остро тянуло душевной болью и высасывала из груди нечто темное, эфемерное, прикрыв глазки в блаженном экстазе. Будто питалась горем, которое выдергивала из самого моего сердца.

– Отвали, гадость! – зашипела я, пытаясь схватить полупрозрачное тельце. Но руки проходили сквозь нее. Тварь подняла на меня хорошенькое личико, взглянула глазами, напоминающими капли свежей крови и зашипела:

– Виииидииишь, ты вииидииишь! Хозяин, доложить хозяину. – И столько было неподдельной радости в ее словах, что меня окатило волной ужаса. Если это чудовищное существо питается моей душой и болью, то каков ее хозяин?

Память обострилась, а смешной ножик, лежащий рюкзаке больше не казался нелепой игрушкой. Я рванула карман сумки, разрывая молнию, и вытащила нож. Существо отпрянуло, увидев клинок, оно пыталось вытащить из меня черные ногти присоски, но это было не так легко.

А я не глядя полоснула ее по крыльям, вызвав яростный крик создания, и еще и еще раз, само тельце. Клинок входил с задержкой, словно не в воздух, а в живую плоть, но крови не было. И когда в моем сознании пронеслась отчаянна мысль, что тварь эта поистине бессмертна, она снова закричала и рассыпалась рваным туманом, а с ней вместе развеялись и когти, проникшие в мою грудину.

Я потерла то место, которое только что пронзало невиданное мною прежде существо. В душе разливался леденящий холод, будто красноглазая фея вырвала еще одну часть моей души.

– Твою мать! – закричала я на весь лес. К счастью, никто не ответил.

***

Вольфганг сидел на крыльце рядом с деревянным волком и курил. Ветер тут же рассеивал густой дым, так, чтобы тот не забивал своим запахом аромат моря. Увидев меня, он тотчным движением бросил сигарету в банку с водой.

– Увидела? – поинтересовался у меня мужчина.

Визуалы.

Наша Г.Г. Алиса - девушка, потерявшая брата, а вмести с ним и львиную долю своей души.

Глава 4. “Милые вещицы ”.

“Милые вещицы ”.

"Du liebes Kind, komm, geh mit mir!
Gar schöne Spiele spiel' ich mit dir[1];

Темнота обволакивала. Уютная, безопасная, словно объятья матери. Под ногами моими клубился белесый туман, вдали слышался плеск воды. Темные деревья обступали со всех сторон, то были стражи, отсекающие мир нави от мира реального. Во сне мне было совершенно ясно, где я нахожусь.

– Милая моя. Хорошая моя. Зачем ты связалась с тем смердящим псом. Он лжец, каких поискать. Он злодей, каких свет не видывал. Алиса, уходи от него, пока он тебе не навредил. Я здесь счастлив, я любим. Они жалеют меня и любят меня, они будут жалеть тебя. И любви сильнее тебе не найти.

Брат тянул вперед руки, глядел темными провалами глаз. Он был мертв, грудь его не вздымалась, щеки не горели румянцем. Артур говорил своим голосом, но чужими словами, словно был куклой, надетой на руку искусным чревовещателем.

– Уходи, кем бы ты ни был, – даже во сне голос мой звучал устало: – Ты не мой брат.

Был бы у меня в руках чудесный клинок, который дал мне Вольфганг, я бы, не моргнув глазом, занесла его и ударила нежить, притворяющуюся моим братом. И нежить поняла, что трюк не удался, что я раскусила его.

Артур извернулся, будто в позвоночнике его вовсе не было костей. Зашипел, обнажая клыки. Он бы бросился на меня, затопил своей яростью и голодом, но вдруг заскулил, будто кто-то дернул его за поводок. А окружающая меня тьма исчезла, развеянная могучей рукой.

Я оказалась на лесной поляне, освещенной ласковыми солнечными лучами. В воздухе разливался сладкий аромат цветов и летних трав, обожжённых солнцем. Темный лес окружал полянку, сжимал в своих объятьях.

– Отдыхай, – произнес мужской голос. Ласковый и добрый. – Никто не потревожит тебя здесь, дитя мое.

Бабочки порхали над цветами, стрекозы проносились возле моего лица. Я вытянулась на высокой траве, разглядывая невыносимо яркое солнце и лазурное небо. Переживание от встречи с братом смывалось трелями лесных птиц и ласковыми прикосновениями солнца к моей коже, все ужасы и боль растворялись в сладкой золотистой неге. Я разглядывала свои руки, которые облепляли сияющие бабочки, улыбалась, нежась на теплой земле. Я была счастлива от того, что вынырнула из бесконечного кошмара, я хотела остаться здесь навсегда.

– Как красиво, – прошелестел знакомый голос над самым ухом, и унесся прочь, влекомый ветром.

***
Видимо балтийский воздух наконец-то подействовал на меня, иначе как объяснить, что после всех тревожащих новостей я спала как младенец.

Проснулась отдохнувшей и довольной и даже то, что у носа моего сгустилось пару капелек крови ничуть меня не потревожило. Через окошко под потолком в комнату проникал яркий солнечный свет, он то наверняка и стал причиной удивительного сна, что мне снился. Наскоро почистив зубы и приняв душ, я спустилась вниз, где меня ждала все та же женщина, которая отпаивала меня кофе вчера и поделилась местом, где я смогу отыскать сумочку. Воспоминание о кафе, «У Волка» и о его странном владельце оцарапало сознание.

– Спасибо вам большое. Я вчера действительно нашла рюкзак и куртку там, где вы говорили! – обратилась я к ней. Женщина ответила мне вымученной улыбкой. Плохое ее настроение было обусловлено тем, что ее любимец – кот Басик пропал. Я постаралась уверить женщину в том, что пропажа непременно отыщется, но та покачала головой.

– Плохо это. У нас не просто так здесь по две кошки на каждый дом заводят. Бабушка моя еще говорила – начнут пропадать, беды жди. Это кто недавно переехал, не знают, а она была из первых переселенцев.

Женщина перекрестилась. И вот если бы я вчера не разила ножом призрачную феечку и не читала старинные журналы с опасным незнакомцем, то посмеялась бы над ее глупыми суевериями, но сегодня мне смеяться не хотелось.

– Найдется, а нет, заведите другого, если вам от того спокойней. – Сказала, глядя ей в голубые глаза.

– А права ты. Точно права! У соседки как раз кошка окатилась, возьму пока маленького кого, а Басик найдется, ему веселее будет.

Последний день нахождения в этом городке я решила посвятить обходу сувенирных лавок, и походу в рыбный ресторан, где готовили «самую лучшую в регионе солянку». Чем солянка была столь примечательна, я не знала, но как и любая туристка просто обязана была попробовать что-то из местных блюд.

Благодаря чаевым, полученным в качестве официантки кафе «У Волка» денег у меня хватало, поэтому хотелось претвориться, будто я действительно просто решила сменить картину после трагической утраты брата. А завтра я сяду на самолет и удеру отсюда, чтобы больше никогда не вспоминать о деталях своего странного путешествия. Даже если все, о чем мне рассказал Вольфганг правда, не мое это дело. Пусть он сам разбирается с местной нежитью, раз уж знает, как это делать.

С подобными мыслями я взяла приторно сладкий лавандовый раф кофе и отправилась гулять, пытаясь вернуть себе потерянное чувство беззаботности.

Раньше я была такой всегда.

Легкой, уверенной в защите, немного избалованной. Конечно, я знала, что родители любят брата больше, чем меня, но никогда не обижалась. Артура невозможно было не любить. Брат же, чувствуя, что забирает родительскую привязанность, всегда старался ее компенсировать. В школе другие дети меня называли «золотой», и не из-за цвета волос, а потому что брат всегда всем представлял меня эдакой принцессой, необыкновенной, безупречной.

И Артуру верили, я и сама порой начинала веровать в свою исключительность. Только сейчас, лишившись своего брата, я вдруг поняла, что никогда не была особенной, я просто отражала его свет, грелась в его лучах. Я не блистала ни в спорте, ни в учебе, внешность имела пусть и вполне приятную, но яркой ее делала именно та уверенность, которую вселял в меня Артур. Брат порой переходил границы, выискивая всю подноготную на моих кавалеров, прохладно относясь только к моему сближению с его лучшим другом. Если бы с ним не произошел несчастный случай, я бы наверняка начала встречаться с Мишей. А так… было слишком больно, слишком много общих воспоминаний.

глава 5. Baba  Jaga

Глава 5.

Baba Jaga

Mein Sohn, mein Sohn, ich seh' es genau:
Es scheinen die alten Weiden so grau[1].

С детства ненавижу женские тусовки. Может из-за того, что моим самым близким человеком для меня всегда был брат, и общалась я преимущественно с ним и его друзьями, всякие девичники не вызывали во мне интереса.

Девочки собирались в кружки, строили нелепые теории по поводу нравящихся им мальчиков, хихикали и красили ногти. При этом любви и понимания в таких кружках было примерно столько же, сколько в змеиных клубках. А ковен по мне – это огромный девичник с элементами секты.

Естественно у порога величественного дома Агаты я более не собиралась появляться. Я не испытывала никакого желания знакомиться с другими представительницами ковена, контакты ведьмы у меня не взяли, потому что рассудили, что я прибегу к ним по зову толи крови, толи глупости.

Зов глупости меня все же настиг, вот только привел он меня не на уютную улочку олигархов, а в кафе «У Волка».

В обнимку с деревянным волком я и сидела, глядя на спокойное море, принимающее красное солнце в свои объятья. К счастью, никакие русалки не мелькали в вяло колышущихся волнах. Хозяин не заставил себя ждать, он вышел из дома и опустился рядом со мной на крыльцо по другую сторону от волка. Одет он был не по погоде легко, в футболку и джинсы. Вольфганг не смотрел на меня, и ничего говорил. Также гипнотизируя взглядом море. Я украдкой бросала взгляд на его профиль, поджатые губы, темную щетину, избороздившую щеки.

– А меня сегодня похитили, – пожаловалась я, а Вольфганг вздохнул: – Не спросишь кто?

– Ведьмы, – ответил он, достал из кармана пачку сигарет, прикусил одну, но раскуривать не стал, за что я была ему благодарна. – Ты успела сказать, кто ты?

Я покачала головой. Прислонилась чуть ближе, наслаждаясь чужим теплом. Вольфганг никак не стал комментировать мое движение, понимая, что в нем нет никакого романтического подтекста. Только нужда одной искалеченной души согреться о другую, не менее искалеченную.

– Я и сама не знаю, кто я, так что сказать было особенно нечего. Ведьмы спрашивали меня, к какому роду я принадлежу, и где у меня родимое пятно. – Я вспомнила алчущий взгляд Агаты, – Не знаю почему, но я солгала. Просто почувствовала такую потребность не говорить правду об этой родинке на шее. Они еще что-то рассказывали про то, что ведьмы долго не живут. Сорок лет и все…– Вольфганг одобрительно стрельнул в меня взглядом. Этот мужчина вообще умел говорить одними глазами, обжигая или замораживая. – Но моя мама и бабушка живы. И вообще, Агата о зове крови говорила, памяти предков. Нет у меня никакой памяти и зова не было. Меня сюда привела не судьба, а логика. И оставаться я не собираюсь. Вернусь домой.

Я прикусила нижнюю губу. На самом деле я плохо понимала, отчего рассказываю Вольфгангу обо всех своих злоключениях. Этот мужчина не походил на того, кто может посочувствовать. Более того мужчина часто хмурился, разглядывая мое лицо, будто оно было ему глубоко неприятно.

– Потому что ты не ведьма, Алиса. Ты Яга.

Вольфганг поднялся с крыльца, чиркнул сигаретой и сделал несколько глубоких затяжек, от чего сигарета вспыхнула у его лица умирающим светлячком в сгущающихся сумерках. Клубы дыма опутали его лицо. Мужчина курил быстро, будто вовсе не наслаждался процессом. После чего сигарета отправилась в банку с водой, а Вольфганг бросил:

– Пойдем за мной. Ты вся продрогла.

Я действительно чувствовала, как прохладный ветерок давно хозяйничал под кожаной курткой. Хозяин достал толстый плед, от которого приятно пахло стиральным порошком, усадил возле плиты.

– Ужинала хоть? – спросил, доставая из холодильника стейк. Я помотала головой.

– Давай ты мне просто расскажешь, чем ведьмы отличаются от Яг, и я пойду. В любом случае, я в этом городе не надолго. Завтра уеду домой.

Острыми ножницами Вольфганг вскрыл упаковку, промыл и протер шмат мяса, присыпал солью и перцем. Сковородку поставил на огонь, а сам принялся шинковать лук, томаты и огурцы.

– Голод никому не друг[2]. Мы поужинаем, а затем перейдем к делам.

– Надеешься, что на сытый желудок я стану более сговорчивой?

– Ты хрупкая. Надеюсь, что ты перестанешь выглядеть так, как будто вот вот свалишься с ног от недоедания. – Отвесил мне изысканный комплимент Вольфганг. Он ловко пожарил мясо, разложил по тарелкам, отдав мне добрую половину стейка. В качестве гарнира шел салат и свежий, хрустящий хлеб. В высокий графин мужчина налил воды с добавлением сока лимона.

– Пиво не предлагаю, разговор нас ждет серьезный.

Мы ели молча. Я куталась в плед, не в силах изгнать до конца колотящий меня холод. На десерт мужчина заварил густой травяной сбор и достал из холодильника шоколадные трюфели.

– Дарят, – пояснил он, указывая на лакомство, – Почему то думают, раз я делаю завтраки, то должен любить сладкое.

Я представила всех тех женщин, которые вереницей атаковали кофейню, лишь бы привлечь его внимание. И решила, что они бы нашего совместного ужина не одобрили. Но трюфели были вкусными.

– Вот теперь можно поговорить, – мужчина снова принес тяжелый альбом, который показывал мне накануне. Расчет накормить меня был верен, разморённая от тепла и вкусной еды, я уже не так сильно хотела бежать на улицу, под порывы морского ветра. Так что Вольфганг мог поведать мне любой бред. Я буду слушать и кивать, пока не переварю вкусный ужин.

– Про мир нави и чудовищ из него ты уже поняла. Да и трудно отрицать, когда видишь их собственными глазами. Он находится по другую сторону реальности, вроде как одна из множественных вселенных, пересекающихся с нашей. Смертным нет туда хода. Дело в том, что мир нави не может существовать без нашего. Его жители паразитируют на людях, питаются их слабостью, их надеждами и мечтами, их снами и фантазиями. Кельты называют созданий нави – эльфами, римляне и другие язычники верили в них как в божеств, а христиане считают зловредными демонами. В России, от них остались лишь воспоминания, и те лишь благодаря сказкам.

Глава 6.1 История Вольфганга.

Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?
Es ist der Vater mit seinem Kind[1].

Могла ли я пару месяцев назад предположить, что перееду на другой конец страны к мужику с нестабильной психикой, которого знаю три дня, и с которым меня не связывают романтические отношения? Определенно нет.

Но вот она я, на свеже застеленных простынях, приятно пахнущих лавандой, в маленькой, безликой комнатке в доме Вольфганга. Нужно узнать, почему его так зовут. Нужно вообще узнать об этом мужчине хоть что-то, помимо того, что он хорошо готовит и ненавидит созданий нави.

В комнате стоял уютный полумрак, из окна мне виднелись стволы деревьев, подступающие к самому дому, по которым то и дело сновали белки. Я проснулась рано утром по звонку будильника, потому что не собиралась жить нахлебницей, а думала помочь мужчине в его предприятии.

На кухне умопомрачительно пахло яичницей и жаренными колбасками. Вольфганг выводил на табличке, что устанавливалась на улице «Сегодня британский завтрак». Он равнодушно взглянул на меня, кивнул на тарелку, где меня уже ждала порция того самого завтрака.

– А если кто-то из твоих посетителей вегетарианец? – спросила я, с удовольствием откусив кусочек колбаски, которая еще мгновение назад шкворчала на сковородке.

– Пусть идет завтракать в другое место, – спокойно ответил мне мужчина.

Я быстро поела, отнесла табличку на улицу.

И завертелось. С самого утра кафе «У волка» наполнилось посетителями. Завсегдатаи приходили первыми и занимали столики на террасе, позже разноцветной стайкой влетели поклонницы Вольфганга. Им я по вкусу не пришлась, женщины вяло ковыряли преподнесённое блюдо, а одна так и вовсе пожаловалась своей подружке не слишком понижая голос: «Вольфганга на молоденьких потянуло. Кто б знал, что он подростками интересуется».

Со стороны кухни бахнуло так, что мне показалось, вздрогнул весь дом. Вольфганг немигающим взглядом уставился на посетительницу, отвесившую едкий комментарий. Кто бы знал, что мужчина так оскорбиться намеком на нашу с ним связь. Да и вроде десять лет разницы в возрасте – не такой уж мезальянс. Показалось, что от дурного настроения хозяина этого места, температура в комнате понизилась на несколько градусов, даже разговоры смолкли. Никогда не умела участвовать в конфликтах, поэтому выскочила на улицу. Столики на деревянном крыльце тоже оккупировали посетители. Им будто был нипочем дувший с моря ветер. Закаленные.

Небо заволокло свинцовыми тучами, того и гляди грянет дождь. Я боязливо посмотрела море, бросающееся на берег с возрастающей яростью.

– Дождь не начнется. Только после обеда, – произнес голос, смутно знакомый и вызывающий приятные мурашки. На песке, у самого крыльца стоял молодой мужчина. Лицо его было гладким, без следов морщин, но глаза казались много старше. Светлые, выгоревшие на солнце волосы лежали у него за спиной, заплетенные в сложную косу, и одет он был странно. В наряд из некрашеного льна, шитый прямым покроем.

– Вы хотите позавтракать? – поинтересовалась я дрогнувшим голосом, – Боюсь, что все столики внутри заняты, но вы можете сесть на улице, если конечно не боитесь, что вас унесет.

– Я не голоден.

– Давайте тогда кофе принесу? – С улыбкой предложила я. Странное было чувство, будто друга старинного встретила. От мужчины веяло такой добротой, что не хотелось отпускать его от себя.

– Мне уже пора, много дел. Но может быть в другой раз. Вы здесь всегда?

Я кивнула.

– Вот и хорошо. Как вас зовут? – незнакомец смотрел заинтересованно. Скользил взглядом по моему лицу, волосам, глядел на правую руку, будто пытался разглядеть наличие или отсутствие обручального кольца.

– Алиса, ты долго будешь море гипнотизировать? Кто будет заказы разносить? – вырвал меня в реальность голос Вольфганга. Уходить не хотелось, но деваться некуда. Сама решила помочь мужчине с делом. А то со своим природным дружелюбием и шармом он попросту разорится.

К обеду я уже изрядно утомилась, а потому, стоило последнему посетителю закрыть за собой дверь, уселась за стол и со стоном вытянула ноги.

– Пойдем, нас ждут великие дела, – Вольфганг повесил фартук, умылся водой из под крана. Капли стекали по широкой шее, которую он небрежно вытер полотенцем прямо на грудь, оставляя темные пятна на рубашке. Но мужчину, кажется, это нисколько не беспокоило.

– Куда? – в голосе моем звучало недовольство. А Вольфганг бросил под нос недовольное: «неженка». Но так тихо, что я не была уверена, послышалось мне или он правда обзывался.

– Для начала посмотришь завесу. А потом нанесем визит одному моему знакомому.

[1] Кто так поздно скачет сквозь ветер и ночь? Это отец со своим дитя.

История Вольфганга 6.2

Спустя пол часа неторопливой прогулки по городу мы оказались в знакомом мне лиственном лесу, который именовался парком. Именно здесь на меня напала злобная фея.

Я испуганно оглядывалась в поисках созданий нави, прижимая к груди клинок, который мне вернул Вольфганг, но никаких чудовищ не показывалось. Деревья мирно покачивали ветвями, вторя ласковому ветру, первые листья срывались и падали, устилая дорожки разноцветным великолепием. Невзирая на идеалистическую картину, мне было страшно, и чтобы хоть как-то отвлечь себя от невеселых мыслей я заговорила:

– Расскажи мне о созданиях нави больше. И откуда ты знаешь о них? Ты ведь их не видишь… Даже ведьмы сказали мне, что не видят.

Ответом мне стало долгое молчание. Мужчина будто раздумывал, как много можно сообщить. В конце концов он тяжело вздохнул, принимая решение.

– Ты права. Я не могу увидеть их так, как ты. Видящие вообще встречаются раз в столетие, если не реже. Слишком много факторов должно сойтись, чтобы у человека проявилась эта способность. И даже ощущать мир нави способны только те, на ком он оставил свой отпечаток. У меня мир нави забрал сына. Его позвал за собой сам Лесной царь. – Вольфганг остановился, посмотрел на свинцовое небо. Зеркало его глаз отражало тяжелые тучи, готовые пролиться дождём. И в них, этих глазах будто бы замерли океаны невыплаканных слез: – Он забирает детей: в начале ворует их сны, а затем забирает мечты. Мой мальчик стал одержим сказками, фантазиями, иногда казалось, что он грезит наяву и не видит ничего вокруг. Я переехал сюда из-за Альберта. Нетронутая природа, этот песок и море после суеты большого города показались мне идеальным решением. Мы покинули Дрезден и перебрались на побережье, где я купил виллу на берегу моря. Мой сын, который всегда был отрешенным и так редко улыбался впервые показался мне счастливым. Он рассказывал мне о русалках, которые очень добрые, и зовут его поиграть с ними в море, о том, что за этим миром существует другой, и в нем всегда весело и там нет бедности и голода и все носят золотые одежды. Я не был суеверен, не верил ни в бога ни в черта, ребенка не крестил. В те времена меня пленяли идеи Ницше и Карла Маркса, я был доволен тем, что все больше туристов посещают эти земли, и у меня хорошо идут дела. – теперь я поняла, отчего у мужчины столь странное имя. Он действительно немец. Быть может из переселенцев, поэтому и говорит на русском языке без акцента. Я слышала много наших бывших соотечественников покупают недвижимость в калининградской области. Как бы сказали ведьмы «кровь зовет». Мужчина меж тем вздохнул, как то рвано, будто воспоминания причиняли ему неподдельную боль, и продолжил: – А потом мой мальчик начал болеть. Он серел, замыкался в себе, говорил, что Лесной царь зовет его играть. Обещает и манит, но Альберт не хочет покидать меня, не хочет бросать меня в одиночестве. Я вызывал к моему мальчику врачей, но все они лишь разводили руками. Однажды я поднялся пожелать своему мальчику доброй ночи, и увидел его. Лесной царь держал моего ребенка за руку, тянул за собой, а у Альберта не было больше сил сопротивляться. Я пришел именно в тот момент, когда торжествующая тварь вытянула из мальчика душу. Тело Альберта лежало на кровати, а душа была в лапах Лесного царя. Я ничего не мог сделать, видел как те двое растворились в темноте. Когда я бросился к ребенку, то понял, что тот мертв.

Вольфганг замолчал, а я не смела нарушить воцарившуюся тишину. Теперь хотя бы понятно, отчего этот мужчина так ненавидит тварей нави. У меня они забрали брата, а у Вольфганга сына. Правда неизвестно, как Вольфганг научился чувствовать их, откуда у него взялся кинжал, который способен их ранить. Его рассказ породил еще больше вопросов, но боль, исходящая от мужчины была столь ощутима, что я не смела их задать.

Приближение завесы, что отделяла мир нави от мира нави, я ощутила кожей. Тонкие волоски вдоль позвоночника встали дыбом, сердце заухало, а ладони вспотели. Это место манило меня, тянуло к себе словно на канате. Тихая мелодия звучала со стороны камней, будто сотни женских голосов напевали погребальную песнь, но скорбь в этом мелодии смешивалась с щемящей радостью, голоса взлетали все выше, обещали блаженство, избавление от боли. Я сорвалась на бег, зная, что должна непременно оказаться в этом месте, непременно коснуться завесы, чтобы… Чтобы что?

Мужская ладонь поймала мою руку, одернула назад, до того, как я перепрыгнула заграждения и не влетела в центр каменной насыпи. Табличка, которая висела на хлипком ограждении гласила «Благоустройство площади вокруг могильника. Просим извинения за неудобства». Ведомая слышимой только мной музыкой, я едва не влетела в забор.

– Интересно, – будто со стороны слышала я голос Вольфганга. – Что ты чувствуешь?

Мужчина обошел забор, гулко выругался в адрес какого-то Толика, который не держал слово.

– Мне нужно! Музыка. Я должна…

Я должна пустить свою кровь, дать ей смешаться с землей, прочитать сокровенные слова. Я должна позвать в этот мир тех, кого в нем так не хватает. Позвать созданий нави, сделать их видимыми, позволить им пировать на смертных, напомнить людям, что они лишь гости в этом мире. Камни засветились мягким зеленым светом, в них заклубились тени, и вдруг одна из них стала плотней, превратилась в фигуру кошмарной серой кошки

Я испуганно отпрянула от забора.

– Забери меня отсюда, забери. – Прошептала из последних сил, прежде чем сознание покинуло меня, оставив место дикой нужде.

Я вырывалась и что-то кричала. Вольфганг тянул меня прочь, а я продолжала слышать зазывную музыку, продолжала стремиться к камням. Ладонь его держала уверенно и крепко, а позже он и вовсе взял меня на руки. Лишь когда мы вышли из парка, я перестала слышать мелодию и осознала, что нахожусь в чужих руках растрепанная, со следами слез на щеках.

– Что ж, моя теория подтвердилась. Мир нави зовет тебя.

– Теория?! – я ударила его кулаком в грудь, – Теория? Я чуть не прыгнула туда, не начала валяться на этих камнях, как кошка под валерьяной.