Lex. Растопить сердце байкера

Глава 1

Лекс

Глушу мотор перед высокими ржавыми, местами помятыми воротами. Охранник Миха курит, сидя на табуретке возле «будки». Из маленького открытого окошка видно работающий вентилятор. Он ни хрена не помогает от духоты, решившей задолбать нас с начала августа. Вот Миха и сидит здесь, чтобы не свариться там заживо. На улице все же полегче.

Встречаемся с ним кулаками в знак приветствия. Тоже хочу курить. Стянув перчатки, хлопаю по карманам кожаной куртки в поисках сигарет. Губами вытягиваю одну из пачки, открываю крышку зажигалки с черепом с прикольными красными глазами на корпусе, прикуриваю и, прикрыв глаза, затягиваюсь.

Рассвет скоро. Ночь была адски тяжелой, а днем еще шквал работы. Надо бы поспать.

— Как дела? — то ли из вежливости, то ли от скуки спрашивает не особо общительный Миха.

— От ментов ушел красиво. Дебилы. Меня догнать пытались, — делюсь, выпуская дым в сереющее небо.

— И правда дебилы, — хмыкает этот бугай. — У тебя там это… — машет на ворота, — возле базы чет гремело. Я сходил, глянул, бак мусорный перевернут. Коты, наверное.

— Коты? Да и хер на них. Я спать.

Отстрелив окурок в сторону, качу байк через калитку в воротах, стараясь не поцарапать корпус. Возле базы ставлю его на подножку и внимательно осматриваюсь. Тихо на улице. Только мелкие камни под подошвой хрустят. Все баки на месте.

Хмыкнув, поворачиваю ключ в двери, вваренной в двустворчатые ворота моего гаража. Со стороны баков раздается шум. Замираю. Медленно поворачиваюсь. Никого.

Че за хрень? Может крысы? Здесь бывают, несмотря на то, что из мусора у меня в основном канистры, битый пластик, провода всякие. Жрать им здесь почти нечего.

Со скрипом открываю дверь. Из гаража тут же тянет горюче-смазочными. За баками снова раздается невнятный шорох.

— Да чтоб вас!

Поднимаю с земли горсть камней и швыряю туда.

— Ой! — раздается писк, совсем непохожий на кота или крысу.

— Выходи, — требую раздраженно. Никто не выходит. — Три секунды, и я вытащу тебя за шкирку. — Две с половиной…

— Это нечестно, — слышу жалобное, и в тени поднимается невысокая, какая-то несуразная фигура.

Хмурясь, достаю телефон, включаю фонарик.

— Ай, глаза! Больно, — пищит... девчонка?!

What the fucking?

— Как ты сюда попала?

— Не скажу, — пятится от меня, прячась от света.

Разглядеть ее толком не получается, да мне и неинтересно. Мелкая совсем. Дите, походу. Из дома сбежала, от предков прячется.

— Проваливай, — киваю на выход.

Нет у меня ни настроения, ни желания с ней возиться.

— А можно... Можно я тут еще чуть-чуть посижу, а потом уйду?

— Нельзя. Это закрытая территория. Здесь не место детям. Иди отсюда, пока я полицию не вызвал, — блефую, конечно, но она-то не знает.

Вылезает из-за баков. Шорты короткие, безразмерная футболка, частично заправленная под ремень, и огромные ботинки, больше смахивающие на мужские. Почесав голое бедро, опустив голову, медленно идёт к открытой калитке.

Пиздец какой-то! Проходной двор! А Миха курит. Но идти разбираться еще и с охранником мне лень, я вкатываюсь в гараж, ставлю байк на его законное место и поднимаюсь на второй этаж. Падаю на кровать прямо в шмотках и отрубаюсь.

Утро застает меня жарой. Даже простыня подо мной мокрая. Стояк неприятно упирается в матрас. Со стоном переворачиваюсь на спину, тру лицо ладонями, пытаясь проснуться. Ни хрена не помогает. Только холодный душ и кофе приведут меня в рабочее состояние.

Смыв с себя пот и опустив член, наматываю на бедра полотенце и, всунув ноги в резиновые шлепки, плетусь к чайнику, заляпанному несмываемыми черными «пальцами». Делаю себе кофе. С кружкой выхожу на улицу покурить. Соседний гараж еще закрыт. Марик походу решил забить и не прийти. С утра уже жарит. Хер знает, как буду работать сегодня.

Затягиваясь и попивая кофе, дергаюсь от ощущения дежавю. Снова долбанный шорох.

— Бля, ты не свалила, что ли?! — рявкаю на баки.

Они дребезжат и шевелятся. Ну хоть уговаривать долго не пришлось и на том мерси.

Из тени нашей общей с Маратом мусорки вылезает это! Растрепанная белобрысая голова, рост примерно метр шестьдесят пять и невинные голубые глаза.

«Наказание меня настигло, да?» — поднимаю взгляд к небу. Два года прошло, я думал, уже не прилетит, а оно вон как.

Девчонка испуганно смотрит на меня, стараясь не опускать взгляда ниже шеи. А я закипаю от злости от воспоминаний и тоски, которая все еще жрет меня изнутри.

— Ты какого черта не ушла?! — рявкаю на мелкую.

— Меня Леся зовут, — тихо лопочет этот метр с кепкой.

— Мне насрать как тебя зовут. Проваливай отсюда! — делаю угрожающий шаг к ней.

— Хорошо, хорошо, — шмыгнув носом, выбирается из своего укрытия.

— Сырость не разводи только. Со мной это не работает, — раздражаюсь на нее еще сильнее.

— И не думала, — нарочно медленно топает к воротам, опустив плечи и загребая по земле ботинками не по размеру.

Вдруг обнимает себя руками в районе ребер, съеживается. Клянусь, я слышу, как урчит ее желудок.

«Не делай этого, Лекс. Не делай этого».

Но я же, блядь, даже себя не слушаю!

— Эй! — намеренно не зову по имени. Оглядывается. — Жди там.

Иду в гараж, залезаю в свой маленький холодильник. Негусто. Сыр с неопределенным сроком годности, яйца, кусок колбасы. В шкафу нахожу хлеб. Выбросив сыр в мусорку, делаю бутеры с колбасой, из кошелька вытаскиваю две сотни «деревянных» и возвращаюсь к девчонке. Стоит на том же месте, разглядывает потертые носки своих ботинок.

— Держи, — протягиваю ей бутерброд и деньги.

Смотрит с недоверием.

— Отравить меня решил? — смешно дует губы.

— Ну как хочешь, — разворачиваюсь, чтобы уйти.

Ее желудок снова громко возмущается.

— Дай... пожалуйста, — просит она и тянет ручки с короткими ноготками и простым колечком на среднем пальце.

Глава 2

Лекс

Бля, да что ж такое-то? Это точно оно. Наказание. А бутербродов у меня больше нет. Пиво есть, но ей же еще и пить нельзя, наверное.

— Я же дал тебе денег. На еду бы точно хватило, — вспоминает подплавленный жарой мозг.

— А мне не продали, — поднимается во весь рост, смущенно опустив голову.

Лица за светлыми прядями не видно. Девчонка напоминает мне домовенка из старого детского мультика. Такая же нелепая, неопрятная и местами грязная.

— Они сказали, для бомжей кормежка на другом конце города, а я… Я туда на эти деньги не доберусь. Я бы уехала. Честно, — тараторит она, сделав рваный вдох лишь в конце фразы и достает из кармана две смятые купюры по сто рублей.

Но говорит правду. Двух соток не хватит, чтобы от нас туда доехать. Наши с Мариком гаражи расположены в промзоне на самой окраине города. Если добираться сюда на общественном транспорте, надо еще минут двадцать идти пешком по грунтовке и это моим шагом. Там же и ближайший продуктовый магазин, до следующего только ехать.

Прикидываю, сколько денег ей надо на такси. Шаркая резиновой подошвой по грунту, иду в гараж за кошельком. Вздохнув, вытаскиваю оттуда две купюры номиналом покрупнее, чем уже дал ей. Оплата за последнюю работу разлетается быстрее, чем я планировал, придется поднимать бабки гонками. Они все равно приносят больше дохода, чем ремонт техники. Благодаря им я не сдох с голоду, когда отец лишил меня и денег, и наследства. Даже домом обзавелся. Оригинальным, конечно, но я лет с шестнадцати мечтал о таком гараже. Свобода от обязательств перед семьей позволила осуществить, как оказалось, совсем недешевое подростковое желание. А выживать — это даже прикольно.

Выхожу на улицу, привыкаю к темноте и внимательно смотрю на девчонку, которая так и стоит на том месте, где я ее оставил.

— Сюда иди.

Замешкавшись на пару секунд, все же нерешительно выбирается из своего укрытия. Смотрит себе под ноги и теребит край растянутой огромной футболки.

— Этого хватит, чтобы ты исчезла? — показываю ей купюры.

— Куда? — поднимает на меня взгляд, смешно сдувая волосы с лица.

— Я понятия не имею. Домой. К родителям. У тебя же наверняка есть дом и тебя уже ищут.

— Нет, — она шмыгает носом и отворачивается, — больше нет.

— Твою ж!.. — провожу ладонью по волосам, ероша их. — Родственники? Друзья? Не бывает так, чтобы у человека вообще никого не было!

Она только крутит в разные стороны своей белобрысой головой.

— И что мне делать с тобой?

Пожимает плечами.

Заебись. А кто должен знать? Я?! Почему не Марат ее нашел? Это была бы его проблема, но друг решил именно сегодня потеряться.

По-хорошем надо посадить ее в такси и отправить в город, а там пусть сама решает свои проблемы. До первого патруля доберется, они ее в ночлежку и определят. Там бесплатная еда, одежда и веселая компания. А мне нахрен эти проблемы не нужны!

У девчонки жалобно урчит желудок, и это тормозит мой порыв выслать ее за пределы своего жилища как можно быстрее.

— Ладно, — сдаюсь, — спишь на диване. Я тебя не слышу и желательно — не вижу. Утром будем разбираться. Со мной пошли, — киваю к воротам.

Иду к Михе, она спотыкается за мной. Где взяла только эту странную обувь? На помойке, что ли, нашла?

Знакомлю ее с охранником, отдаю Михе бабки и прошу сгонять до магазина за едой для девчонки, и мне на завтрак заодно что-то будет, а не только кофе как обычно.

— Он минут через сорок вернется. Заберешь у него пакет. Все, что в тебя влезет, можешь съесть, остальное уберешь в холодильник. Диван не пропустишь, он на первом этаже. Я ушел, у меня дела, — предвкушающе улыбаюсь.

— Спокойной ночи, — слышу тихое в спину.

Не ответив, возвращаюсь в гараж. Поднимаюсь по железным ступенькам на второй этаж. На кровати на животе красиво лежит мое ночное удовольствие. Голая. Лампа с комода выгодно подсвечивает изгибы аппетитного женского тела. Накаченная в фитнесе задница дразняще приподнимается. Сабина сексуально облизывает полные губы. Под моим немигающим голодным взглядом переворачивается на спину, задирает голову, смотрит мне в глаза и с улыбкой сжимает ладонями грудь.

— Ты долго… — стонет, играясь с сосками.

— Пиздец, — хриплю, сдергивая с себя штаны.

Падаю на кровать, она оказывается сверху. Наклоняется для поцелуя, снова отворачиваюсь.

— Поцелуй тебе придется заслужить, — толкаюсь бедрами ей в промежность.

Прогибается в спине и понятливо кивает.

Она отрабатывает эту ночь на все сто и да, все же получает свой поцелуй. Пытается поговорить, но меня отрубает. Под утро снится всякая хрень. Я уже второй раз просыпаюсь. Сначала старший брат в очередной раз напомнил мне, что я для него умер, а потом в мой сон нагло ворвалась белобрысая, голубоглазая девчонка.

Мотнув головой, решаю больше не ложиться. На часах половина шестого утра. Как раз можно немного поработать, пока прохладно, а днем упасть еще на несколько часов, чтобы к ночи быть в форме.

Оставив Сабину досыпать, ухожу в душ и долго стою под теплой водой, уперев ладони в старый кафель. Ссору с братом я так и не пережил, хотя очень старался. Мы говорили с Радомиром последний раз два года назад. Это была точка невозврата и надо бы уже отпустить ситуацию.

Не получается!

Мне разорвать отношения с отцом оказалось проще, чем потерять брата, который всегда, чтобы я не вытворял, был на моей стороне. Я ровнялся на него, я старался дотянуться до него. Я был его чертовым фанатом! Но все испортил… такое не прощают. Я бы на его месте не простил.

Теплая вода в титане заканчивается. Кожа покрывается мурашками от резкой смены температур. Растираю ее полотенцем, надеваю трико, шлепанцы и спускаюсь на первый этаж. На моем диване спит клубочек.

Девчонка подтянула колени к животу, подложила ладошки под щеку и тихо сопит, спрятавшись в собственных волосах.

— Здаров! — слишком громко приветствует Марик. Блондинка вздрагивает. — Ой… — друг снижает голос до шепота, с любопытством разглядывая ее. — Это что?

Глава 3

Лекс

Марик сваливает к себе, а я наблюдаю, как она ставит чистый чайник на тумбочку и внимательно рассматривает фильтр для воды, видимо, пытаясь разобраться, как он работает.

Я все еще не понимаю, что с ней делать и вообще можно ли мне на нее смотреть.

— Сколько тебе лет? — прохожу в гараж и сажусь на диван. Марату придется пока поработать без меня.

— В мае исполнилось восемнадцать, — так и не разобравшись с фильтром, убирает его в сторону и разворачивается ко мне. — Из-под крана в чайник можно воды налить или она техническая?

— Налей. Там тоже стоят фильтры.

С одной стороны, я выдыхаю, что она хотя бы совершеннолетняя, с другой, меня снова давит ощущением дежавю. Моей бывшей невесте тоже едва исполнилось восемнадцать, когда нас познакомили. Это точно наказание. Мое голубоглазое, грязное, белобрысое наказание!

— Ты давно на улице? — постукивая пальцами по колену, незаметно ее рассматриваю. Помыть, переодеть, немного откормить и выйдет очень привлекательная девочка.

— С начала июня, — ее голос становится тише.

Я опять влезаю туда, где мне не рады. Домовенок закрывается и сосредоточенно отстирывает тряпку, которой я вытираю кухонные поверхности.

— Оставь, — говорю ей.

— Я сейчас сделаю тебе кофе. Я умею готовить вкусный. А потом уйду. Когда сюда забиралась, думала, здесь просто гаражи и можно немного пожить. Но и здесь мне нет места, — шмыгает носом. — Извини, что вторглась.

— Как ты сюда забралась? — мне правда интересно.

— По крышам. Если уйти на противоположную сторону от ворот, можно по старым кирпичам подняться на крышу соседнего гаража, перейти на твой и спуститься к бакам по пожарной лестнице.

— Стоп!

Выхожу на улицу, поднимаю голову вверх и охреневаю от расстояния между нашими с Мариком крышами. Даже я бы не рискнул перепрыгнуть, а она мелкая, легкая. Как не убилась?

— Чуть не упала, — пугает, подкравшись совсем неслышно.

— Ты ебанутая, — ставлю ей диагноз.

— Твоя девушка будет кофе? — неожиданно спрашивает это недоразумение, совершенно не обидевшись на откровенную грубость. Ну или очень хорошо это скрыла.

— У меня нет девушки, — отвечаю на автомате и, повернув голову, замечаю, что вниз спустилась Сабина, напялив мою футболку. — Не будет. Она уезжает.

— Лекс, а это кто? — ночная гостья с интересом рассматривает девчонку.

— Тебе какое дело? И кто тебе разрешал трогать мои вещи? Переодевайся. Я сейчас вызову тебе такси.

— Хам, — Сабина закатывает глаза, — но чертовски хорош в постели, — подмигивает домовенку и, виляя бедрами, возвращается на второй этаж. — Детка, ему только за секс можно простить все! — кричит она сверху, еще сильнее смущая мое наказание.

А наказание снова копошится на кухне. Делает мне кофе и два горячих бутерброда с помидорами, ветчиной и сыром. Ставит все это передо мной. Выворачивает карманы, достает все те же две смятые сотни и кладет их на тумбочку.

Шаркая своими дебильными ботинками, выходит из гаража.

Закрываю глаза.

«Пусть идет. Пусть она уходит, Лекс!» — уговариваю себя. Слышу голос Марика. Он ей что-то говорит, она тихо отвечает.

Не могу представить ее в ночлежке. Хоть стреляйся. Там бородатые, вонючие бомжи и… она. Не-е-е. Даже я на такое не способен.

— Эй! — выскакиваю на улицу.

Она уже у ворот. И когда успела? Оглядывается, делает из ладошки козырек, чтобы солнце не мешало на меня смотреть. Пока иду до нее, раздумываю. Отпустить? Нахер она мне? Будет вместо домашнего питомца. Я же мечтал с детства. Помню, вот так же подбирал на улице бездомных котят и щенят и домой таскал. Старший братишка все время ржал надо мной, но пытался уговорить родителей, чтобы мне разрешили зверушку. Не разрешили. Сейчас я сам себе хозяин. А она уж точно лучше кота или собаки. Хоть гадить по углам не будет и гулять не надо по расписанию.

— Ты можешь остаться, — подхожу ближе, и она опускает руку, — на моих условиях. Нарушаешь их и тут же сваливаешь.

— Я согласна, — кивает.

— Ты не дослушала. Вдруг мои условия тебе не понравятся? — становится смешно. — Может, я извращенец?

— Вряд ли мне здесь будет хуже, чем было последние несколько месяцев, — пожав плечами, засовывает пальцы в карманы шорт.

— Ты убираешься, стираешь, готовишь и так далее по списку простых женских обязанностей. Не мешаешься, не отсвечиваешь, не раздражаешь. В ответ получаешь место на моем диване, еду и… нормальную одежду.

— У нас все же будет свой домовенок? — рядом рисуется Марат.

Мы теперь вдвоем на нее смотрим, а она вдруг улыбается и согласно кивает. Похоже прозвище девчонке нравится.

— Супер. Тогда сейчас ты поднимаешься на второй этаж. Там есть душевая. На полке была пара полотенец. Гель для душа, шампунь можешь взять мой. Приведи себя в порядок и выброси это барахло. Выйдешь, в моей комнате на кровати найдешь чистые шмотки. Тебе я позже что-нибудь куплю.

— Спасибо. Ты так и не сказал, как тебя зовут, — напоминает она.

— Ты слышала мое имя. Лекс. Это Марат.

— А я…

— А ты домовенок.

— Кузя, — смеется Марик.

— Точно! — согласно киваю. — А я все башку ломал, как его звали. Пошли гнуть твою раму, — хлопаю друга по плечу. — А то мы в обед сдохнем с ней возиться.

Я отлично помню, как зовут нового обитателя наших гаражей. Олеся. Но называть ее по имени меня ломает. Это ж привязаться можно. Домовенок — длинно. Будет Кузей.

Мы с Мариком, голые по пояс и мокрые оба, все же закончили с рамой. Стоим у его гаража, обтекаем и курим. Пот капает с челки, щиплет глаза и стекает по спине прямо в трусы. Когда уже закончится это адское пекло?

Сейчас в душ и спать. После обеда надо еще поковырять движок, а потом у нас гонка. Бабки нужны позарез. У меня теперь, вон, двойные расходы нарисовались.

Кузя выходит из гаража в черных свободных шортах, оставшихся у меня от кого-то из бывших подруг. На тряпки хотел забрать, вот, пригодились. Моя футболка завязана на узел на талии. На ногах сланцы, найденные мной там же, где и шорты. Они ей немного не по размеру, но уж лучше, чем те ботинки. Светлые прядки влажных волос лежат на спине. Ей так больше идет, когда лицо открыто. Глаза кажутся больше, особенно на фоне заострившихся скул. Немножко нелепая, но забавная.

Глава 4

Домовенок

У меня больше нет имени? Он упрямо не желает им меня называть. Пусть так, лишь бы не прогнал. Я согласна быть кем угодно: домовенком, Кузей, Марусей, Глашей. Только бы была крыша над головой и хоть какая-то еда.

Лучше жить здесь и убирать за ними, чем бродяжничать и просить копеечку на хлеб у прохожих. У меня ничего не осталось. Ни семьи, ни дома, ни документов. Только воспоминания и еще не зажившие в некоторых местах синяки от побоев вечно пьяного отчима. Когда в один миг прекратились и они, а через несколько дней я оказалась на улице в том, что успела на себя одеть среди ночи, мой мир окончательно рухнул. Я не понимала, куда идти, что делать и как жить дальше.

Паника, леденящий ужас… Соседи, пряча глаза, виновато крутили головами и отказывались помочь. Друзья? Оказывается, я давно их всех растеряла.

Помню, как меня захлестнуло отчаянием и, захлебываясь слезами, я пошла к реке. Зашла в нее уже по пояс, но маленькая рыбка, укусившая меня за ногу, привела в чувства, и я как ошпаренная выскочила на берег. Долго сушилась у костра, ревела до утра, а потом решила, что надо попробовать начать все с нуля. В городе наверняка найдется для меня работа.

Наивная… Девочку в огромных зимних мужских ботинках в июне и в растянутой футболке никто не хотел брать на попутку. Я шла пешком. Очень долго шла. Уходила в сторону от дороги, искала воду, собирала какие-то ягоды и снова возвращалась. На заправках меня пару раз угостили. Дали с собой еды и воды, но подвезти опять никто не взялся.

Только последние двадцать километров удалось проехать в пыльном грузовике. Но я и сама к тому времени выглядела как пыльный мешок.

Но и тут мне оказались не рады.

Город не захотел принять девочку-бомжа. Зато я научилась прятаться на крышах и в подвалах. Научилась просить у людей еду и превратилась вот в это. В зеркало на себя смотреть страшно. Лицо давно осунулось, одни глаза и скулы теперь. Ни груди, ни попы. Ребра, переходящие в тонкую талию. Блеклые светлые волосы и постоянные кошмары, с которыми я уже успела свыкнуться.

Об этом месте я узнала случайно. Кто-то из «свободных жителей улиц» подсказал, что есть промзона, где можно найти себе убежище, если повезет. И вот я здесь. Совершенно искренне считаю, что мне повезло. Меня не задрали собаки, не сдали в полицию и не прогнали снова на улицу. Я бы просто не смогла там больше. Это была моя последняя надежда.

И пусть Лекс странный. В его карих глазах столько льда, что можно заправить коктейли на целую вечеринку. Я все равно ему благодарна за шанс просто выжить. К тому же здесь есть Марат. Он мне кажется не таким страшным. Мороженым угостил. Я целую вечность не ела мороженое. А еще он умеет улыбаться. На губах Лекса пока я видела лишь ухмылку или оскал.

Все это тоже не имеет значения. Главное, выполнять все его правила. Это совсем несложно. И будет у меня домик. Домик для домовенка…

Хихикнув, заканчиваю чистить овощи. Парни просили суп. У Лекса в холодильнике ничего для этого нет, но Марат разрешил разобрать свой. Сказал, есть они все равно будут вместе и продуктами никогда не меряются. Сгребают у кого, что есть и им хватает.

Делаю поджарку на остатках маргарина прямо в кастрюле. Туда же кидаю картофель, чтобы на боках кубиков схватился золотистый цвет, заливаю водой, добавляю соль и два бульонных кубика с куриным вкусом.

Это пахнет божественно. Я последний раз ела суп, когда попала на раздачу помощи для малоимущих семей. В определенные места приезжает большая машина, а в ней одежда, игрушки, лекарства и горячая еда. Но чтобы поесть нормально, надо попасть к самому приезду машины. Мне подсказали, и я успела. Простой гороховый супчик был самой вкусной едой, что мне удалось добыть на тот момент. Сейчас я искренне радуюсь, что не надо стоять в очереди, чтобы получить тарелку горячего бульона. Я готовлю его сама.

Пока он варится, перебираю остатки овощей, срезаю места, в которых они начали портиться. Остальное тоже надо использовать, иначе это окажется в мусорном ведре. Для мужчин может и не критично, а мне жалко. Я слишком хорошо усвоила ценность любого съедобного продукта, попавшего в мои руки.

У Лекса на полках нахожу еще одну кастрюльку. Долго ее отмываю от черных следов, скорее всего масла или мазута. Накидываю в нее нарезанные овощи, так же добавляю один кубик и минимум воды, чтобы не пригорело. Вспоминаю, что еще есть ветчина. Лекс же сказал, что за готовку отвечаю теперь я, значит, можно взять. Режу ее на кубики и бросаю в ту же кастрюлю. Ставлю тушится, выкрутив плитку на «единичку».

Убираю за собой. Осматриваюсь и прикидываю, что еще нужно сделать. Все ведра грязные, а мне бы не помешало хоть одно, чтобы не лить воду из крана постоянно. Иду к Марату. Он не говорил, что ляжет отдыхать.

Мужчина, зевая, сидит с сигаретой на улице.

— Пахнет вкусно даже сюда, — улыбается мне, выпуская струйку дыма вверх.

— Можно попросить? — на всякий случай уточняю.

— Конечно. Помочь с чем-то? — а сам снова зевает.

— Мне бы ведро. Любое, но чистое. У Лекса нет или я не нашла.

— Идем, — кивает в сторону небольшой будки, стоящей в стороне от гаражей. Я сразу ее не заметила. — Ключ, — достает из выемки над дверью. Сам открывает.

Это сарай со всякой всячиной.

— В наследство достался от предыдущих владельцев. Мы никак его не разберем, — достает с верхней полки небольшое красненькое ведерко, вручает мне. — Вспомнил, что видел его тут.

— А можно я потом сама все здесь рассмотрю? Вдруг что-то еще полезное найдется.

— Только не убейся. Тут все на соплях держится.

— Я аккуратно, — обещаю ему.

Марат уходит, а я еще раз внимательно все рассматриваю. Отсюда вижу старую посуду, тряпки, похожие на занавески, и покрывало. Если его постирать, мне будет, чем укрываться. Отличный сарай! Мне нравится.

Возвращаюсь в гараж Лекса. Супчик закипел. Мой желудок радостно урчит, но в этот раз мне не страшно остаться голодной, и я с улыбкой набираю воду в ведро, чтобы начать уборку.

Глава 5

Лекс

Просыпаюсь от того, что хочу жрать. Сонно втягиваю запах домашней еды, наполнивший весь гараж. Зевая, шлепаю до раковины. Брызнув в лицо холодной водой, ступаю на лестницу и останавливаюсь. Кузя нашла табуретку, встала на нее и тщательно трет дверцы навесного шкафчика своими худенькими ручками.

Почувствовав мой взгляд, оборачивается, едва не свалившись на грязный пол.

— Обедать будешь? Все готово, — сообщает мне.

Почему я уверен, что сама она еще ничего не ела?

— Марат где, знаешь? — все же спускаюсь и падаю на диван. Тело еще вялое после дневного сна. Растягиваю его, разминаю шею до хруста в позвонках.

— Спать уходил часа полтора назад.

Кивнув, забираю сигареты, иду на улицу. Марик тоже сонно вываливается на жару. Молча курим, тихо посмеиваясь друг над другом. Рожи у обоих помятые, на башке черт-ти что.

Солнце безжалостно жарит. На горизонте видна темная полоса туч. На вечер обещают дождь, завтра вообще будет адская парилка, а сегодня гонять придется по скользкой дороге. Гонки из-за такой погоды никто отменять не станет. Наоборот, риски повышают ставки. Можно больше заработать и устроить настоящее шоу. Это мы с Маратом и обсуждаем.

— Кузёнка возьмем с собой? — спрашивает он.

— Детям там не место, — я категоричен в этом вопросе.

— Да чё ты заладил? Ей здесь будет скучно одной среди железок, — настаивает друг.

Понравилась она ему, что ли? Хотя, если телка ему нравится, Мар ведет себя совсем иначе. А Кузю заботой окружил, как младшую сестренку. Его погибла вместе с отцом пять лет назад. Девочке было четырнадцать. Мар не любит об этом говорить. Мать его не смирилась с потерей мужа и дочери, начала безбожно бухать. Они разменяли квартиру, Мар почти все деньги отдал матери, а себе вот гараж купил. Тоже пытается выплыть теперь.

— Марик, ей на улице два месяца жить было совсем не скучно! Она никуда не поедет! Спокойной ночи посмотрит и спать. Жрать пошли.

— Так вот чё ты бесишься, — ржет он, идя следом за мной. — Я думал, тебя недотрахали, а тебя, оказывается, не покормили.

Под громкий смех вваливаемся в мой гараж. Кузя уже слезла с табуретки. Моя кухня сияет. Охренеть! Она такой чистой не была, даже когда я сюда въехал. Запах чистящего порошка с лимоном перемешался с горюче-смазочными и щекочет нос.

— Вы здесь будете есть или на улице? — спрашивает Домовенок.

— На улице давай, — отвечает за меня Марат. — Тут мы втроем не поместимся.

— Я могу потом, — она скромно опускает реснички. — Там ведь жарко.

— Отличная идея, — соглашаюсь. Нет у меня желания сидеть на солнцепеке. Марик укоризненно смотрит. Вот же, блядь, совестью заделался! — Можете вдвоем свалить на улицу, я остаюсь тут, — заявляю им.

Ну вот кто приучает домашнего питомца к столу? Потом они лазить начинаю везде, территорию метить, следы свои оставлять.

Сажусь на диван и цепляю рукой длинный светлый волос. Пожалуйста! О чем я и говорил. Марик, вздохнув, садится рядом. Кузя выставляет на низкий столик перед нами нарезанный хлеб. Достает глубокие тарелки, разливает в них суп и по очереди носит к нам. Раздает ложки. Сглатывает слюну, глядя на еду, и уходит на улицу.

— Не надо читать мне морали, — сразу торможу друга. — Она не друг, не моя девушка или родственница. Она просто убирает здесь за ночлег. Все.

— Угу, — кивает Мар, отхлебывая золотистый бульон, — но с собой мы ее возьмем.

— Зачем? Тебе так хочется повозиться с девчонкой? Или ты уже решил залезть к ней в трусики?

— А тебя это цепляет? — щурится Марик.

— Мне насрать. Хочешь, бери, но нянькаться с ней будешь сам.

Поев, мою за нами с Маратом посуду и сваливаю в гараж друга заниматься двигателем. Мар меня специально драконит насчет Кузи. Он знает мою историю с бывшей невестой. Знает, что после случившегося я категорически решил ни с кем не сближаться и ни к кому не привязываться. На данный момент меня все устраивает и в этой части своей жизни ничего менять я точно не планирую.

Уже в шесть вечера начинает накрапывать дождик. Крупные капли падают на раскаленную землю и сразу же высыхают. Небо плавно затягивает грозовыми тучами, ветер носит по территории гаражей целлофановый пакет. Домовенок, улыбаясь, старается его поймать. Мы с Мариком, грязные как черти, наблюдаем, как она бегает за куском целлофана, напоминая сейчас маленького неуклюжего котенка.

— Как думаешь, кто победит? — прикалывается друг.

— Пакет, конечно. Сейчас его закинет на сарай, и она его оттуда уже не достанет. Нафига он ей вообще?

— Девочка любит во всем порядок. Ты не заметил? У нее немного нездоровая тяга к чистоте. Такое ощущение, что розгами приучали, или жила в таких условиях, примерно, как у моей матери сейчас, — хмыкает он. — По соточке?

Бьем по рукам и продолжаем наблюдать за Кузей. Ветер усиливается, пакет подлетает выше, она прыгает за ним и едва не падает коленками на землю, а там камни и стекла. Вот недоразумение, а! Но ставки сделаны, и я молчу. Интересно посмотреть, принесет она мне доход или нет.

Пакет снова от нее ускользает, подлетает выше и цепляется за острый выступ крыши на сарае.

— С тебя сотка, — улыбаюсь Марику.

Прохожу к сараю, подпрыгнув, снимаю оттуда пакет и вручаю Домовенку.

— И чего ты за ним бегала?

— Спасибо, — забирает у меня. — Подметала, а он улетел, — пожимает плечами.

Марат приносит деньги. Забираю и иду в душ. Пока мы возились с движком, в моем гараже стало еще немного чище. Электровеник, блин. Но она заметно устала. Возвращается с улицы и садится на диван, вытянув вперед ноги. В чем Мар ее с собой вести собрался? В сланцах не по размеру и моей футболке? Дебил, что ли? А мне больше нечего ей дать. Если только косуху свою, но она в ней утонет.

Выкидываю эти мысли из головы. Он решил поиграть в няньку, пусть сам и решает тогда эту проблему, а я раньше, чем завтра, ей все равно ничего не куплю.

Глава 6

Лекс

Это маленький Ад. Гроза ни в какую не желает сбавлять обороты. Она зависла прямо над нами. Визор шлема задран вверх, иначе дорогу не разглядеть совсем. Над головой грохочет гром, заглушая и шум моторов, и пробуксовку, и нас заодно не хило так глушит. Молнии разрезают небо на рваные куски. Это, черт возьми, эпичное зрелище для тех, кто наблюдает за гонкой.

Из-под колес в разные стороны летит вода. Трасса все больше превращается в одну сплошную лужу. Менее опытные уже сошли с дистанции. Тяжело. И адреналин, мать его, зашкаливает! Оставшиеся держатся на нем, на опыте и понимают, что на кону стоят большие бабки.

Впереди первое препятствие. Не самое высокое. Доски закреплены наверху, но их все равно колбасит при подъеме. По ребристой крыше едешь как по рельсам, а вниз по второй доске спускаться пиздец как страшно. Играя скоростями и задерживая дыхание, прохожу чертов контейнер. Извращенцы! Можно было убрать этот кусок из сегодняшней гонки. Обязательно кто-то убьется.

Не я… Я не могу. У меня планы и там голубоглазый домовенок сдохнет с голоду. Надо вернуться.

С заносом вхожу в поворот. Впереди высокий, классический контейнер. Три метра почти и угол подъема не очень комфортный. Добавляю скорости и влетаю на крышу, проскочив сразу половину длины. Теперь аккуратно, но быстро спуститься, иначе тот, кто идет за мной почти впритык, скинет меня отсюда, и я сверну себе шею.

Успеваю и сразу увожу мотоцикл в сторону, чтобы мой главный соперник не вошел мне в задницу. Мы практически сравнялись. Устали оба. Это заметно по участившимся ошибкам. Еще два контейнера и второй, последний круг. Заходя на него, отмечаю, что лужа у стартовой линии стала гораздо больше и глубже. А еще там скользко. Я чуть не лег, поворачивая на трассу. И пропустил вперед конкурента.

Не забыть. Не забыть, мать его! Чтобы там не упасть.

Догоняю Феникса. Идем колесо в колесо. Подтянулись остальные парни. Надо бы прибавить. Второй раз получить такую фору будет сложно. Он тоже это понимает, и мы начинаем отрыв.

Видел бы меня брат. Нет, он бы не восхищался мастерской ездой. Скорее наоборот, наорал, что сам отберет у меня байке, а потом бы все равно похвалил. Но я же умер для него. Не звонит, не спрашивает у матери, не приезжает в страну.

А я изменился, Рад! Ради тебя, ради себя, мать его! Ты бы приехал и посмотрел, как я живу! Ты бы очень удивился, братишка…

Выдохнув, на повороте перед контейнерами обхожу Феникса и заскакиваю по вибрирующей доске наверх. Мне показалось, что она затрещала подо мной. Списываю на дождь. Они же, блядь, рассчитывали нагрузки, когда устанавливали их? Наши байки не приспособлены к прыжкам с высоты.

Спускаюсь. Скоро новый подъем. Я снова первый, но яйца начинают сжиматься. Потому что да! По чертовым доскам идут трещины. Феникс тоже увидел. Я успел заметить, как он спускался.

На предпоследнем контейнере спусковая доска ломается под одним из байков. Парень падает вместе с техникой, прокатывается вперед и, погасив скорость, ударяется о соседний контейнер. Все притормаживают. Мало ли, вдруг нужна помощь. Нет. Доска сломалась уже практически возле земли. Идущему за ним приходится спускаться по подъемной, а пацан встает, трясет головой и показывает большой палец вверх.

Гонка продолжается. Счет идет на секунды. Последний контейнер, за ним поворот и финиш. Равняемся с Фениксом. Кому пропускать? Здесь вдвоем не проскочишь. Я уступаю, прикидывая, что он сильно сбрасывает скорость на спуске. Если я не буду сбрасывать, я его обойду.

«Пол ляма, Лекс. Пол ляма!» — мотивирую себя.

Разгон. Феникс поднимается. Доска под ним расходится по трещине в стороны. И как, блядь?

Ладно. Я обещал Марику, что мы возьмем эти бабки.

Чтобы проскочить, надо просто разогнаться. Мне хватает расстояния, чтобы взять максимально возможную скорость в нашей ситуации. Взлетаю на контейнер и обгоняю Феникса, тормознувшего перед тем, как спускаться. У меня остановиться не получится, и я едва успеваю поставить колесо на кусок дерева, чтобы слететь с него вниз, и с трудом вписываюсь в поворот.

Феникс отстал, а я, не сбавляя скорости, поворачиваю на финишную линию, поздно вспоминая про дебильную лужу и скользкий выход из нее. Заднее колесо уводит в сторону, и я ложусь на бок, не в силах удержать байк. Меня протаскивает немного вперед, обжигая бедро резкой болью.

Народ свистит, орет, сигналит.

— Ты как? — Марат с бешеными глазами стаскивает с меня мотоцикл.

— Выиграл? — хриплю.

— Да, — друг убирает технику в сторону.

— Тогда все заебись, — переворачиваюсь на спину, тяжело дышу и смотрю в сумасшедшее небо, которое и не думает прекращать свой концерт.

— Встать можешь? — вокруг уже собралась толпа.

Да чтоб вас! Выдохнуть не дают.

— Хз. Давай попробуем, — цепляюсь за его ладонь, подтягиваюсь. — М-м-м… — жмурюсь поднимаясь.

— Ты псих, Лекс, — рядом появляется Феникс. Хлопает меня по плечу. — С победой. Заслуженно.

— Спасибо.

Держась за Марата, хромаю к организаторам. Забираем бабки, выслушиваем поздравления. К нам подбегают Сабина и Таша. Скидываю последнюю с себя. Я и думать о ней забыл. У меня сейчас другая головная боль. Надо добраться до дома.

Для таких случаев у нас тут дежурит грузовая газель. Наши с Мариком байки грузят в нее. Оба поедем в кузове. Друг берет с собой обеих девчонок. Я тихо забиваюсь в угол и стараюсь не стонать, потому что на каждой кочке меня простреливает болью до самых мозгов.

— Мой победитель, — Таша все же присаживается рядом, кладет руку мне на плечо. — Очень больно?

— Нет, блядь, приятно! Не видишь?

— Не рычи. Сейчас доберемся до вашей базы, я тебя и полечу, и пожалею. Все-все, что только попросишь, — мурлычет мне в ухо.

Забив на нее, закрываю глаза и жду, когда доедем.

Газель останавливается. Миха выходит, чтобы помочь выгрузить сначала байки, потом телок, потом уже меня. Они с Мариком помогают идти через двор. Загребаю раненой ногой воду из луж.

Глава 7

Домовенок

Интересно, она совсем не видит, что ему больно? Странная девушка, очень неприятная. Та, что уже была с Лексом, а сегодня ушла с Маратом, легче. У нее не такой тяжелый взгляд. Она просто смотрит сквозь меня и так, наверное, должно быть. А эта… смотрит зло и ревниво. И чего бы ей ревновать? Она гораздо красивее меня, у нее идеальная фигура, большая грудь. Я не смогла бы стать ей конкуренткой, даже если бы Лекс видел во мне девушку, но он не видит, так что пусть выдыхает.

Набрав теплой воды в ведро и собрав из аптечки в пакет все самое необходимое, наступаю на ступеньку и слышу, как они ругаются. Она красивой разъяренной фурией прожигает его взглядом, а он сидит и вымученно ухмыляется, что злит ее еще больше.

— Не смей ровнять меня со своими подстилками, Лекс! — шипит Таша.

— А когда у нас с тобой начались отношения? Мы просто регулярно трахаемся после гонок, чтобы слить адреналин. Чё вы все взялись на меня права предъявлять? У тебя сейчас только два варианта: ты либо идешь к Марику помогать своей подружке, либо сваливаешь домой.

— Сюда сейчас ни один таксист не поедет!

— Вот и нашлось решение проблемы. Мне для друга ничего не жалко. Считай, что я с ним тобой поделился. Это за несанкционированный поцелуй.

Понимаю, что стоять наверху больше не могу. Вода остывает, а ему обязательно надо промыть рану. Там и так наверняка завтра все воспалится. Надеюсь, Марат сможет уговорить друга съездить в больницу. Это ведь совсем не шутки.

Специально громко ступая на железные ступеньки, спускаюсь к ним. Таша стреляет в меня очередным убийственным взглядом.

— Давай сюда, — девушка протягивает руку к ведру.

— Нет! — рявкает Лекс. — Ты наказана, — напоминает ей, — и больше не прикасаешься ко мне сегодня.

— Ложись, — оттеснив Ташу, подхожу к дивану.

Лекс морщится, долго возится, но устраивается на спине. Прошу согнуть раненую ногу в колене и, смочив тряпку, аккуратно начинаю смывать грязь. Воду приходится менять дважды, пока из грязно-коричневой она не становится просто розовой от его крови. Мой спаситель вздрагивает, скрипит зубами, но терпит.

Закончив с промыванием, просушиваю бедро, наношу антисептик и по краю от раны немного противовоспалительной мази. Смачиваю вату тем же антисептиком, раскладываю по всей стесанной поверхности. Теперь самое сложное. Чтобы он случайно не растер все об простыню, надо замотать его бедро бинтом. Утром снимем, но сейчас… Сейчас он в одних трусах и ранение его довольно высоко.

Выдохнув, бросаю взгляд на его напряженное лицо и начинаю аккуратно наносить повязку, стараясь не задеть интимных мужских зон.

— Подними руку, пожалуйста, — прошу очень тихо. Сама не заметила, как от волнения сел голос.

— М? — Лекс открывает мутные глаза.

— Руку подними. Я с ногой закончила, остался бок.

— Угу, — кивает и снова закрывает глаза.

Ссадин больше нет. По загорелой коже расползлось большое темное пятно с красными подтеками в двух местах. Что я с этим могу сделать? Ему бы на рентген и к хорошему врачу, но почему-то Марат не отвез. У меня в руках только йод. Я, когда маленькая была, мне на синяк делали сеточку из йода. Вот это я и могу повторить. Скрутив вату, смачиваю ее в препарате, касаюсь синяка. Лекс вздрагивает, его кожа покрывается мурашками. Все мышцы на животе проступают от напряжения. Стараюсь не глазеть на рельефы, быстро заканчиваю с лечением мужчины и собираю остатки перевязочного материала.

— Возьми, — вкладываю в ладонь Лекса две таблетки. — Это обезболивающее. С алкоголем мешать нельзя, — предупреждаю на всякий случай.

Приношу стакан воды, он запивает и, благодарно кивнув, замирает в той же позе.

Таша садится у него в ногах. Гладит ладонью по здоровой, добираясь до самых боксеров и, сминая их пальцами, поднимается выше. Лекс бьет ее по руке, а я отворачиваюсь. Настойчивая она. Мне кажется, я бы вот так нагло никогда не смогла. Он же ее прогнал. Отправил к своему другу. Я бы на такое обиделась и сама не стала бы подходить, а она…

Не мое это дело. Меня вообще здесь нет.

Напомнив себе об этом, убираю все на свои места, захожу в спальню Лекса, меняю ему постельное белье и оставляю кровать расстеленной.

Спускаюсь. Таша курит, стоя у открытой двери и глядя на дождь.

— Ты сможешь подняться к себе? — тихо спрашиваю у Лекса. — Я там расстелила.

— Покормишь меня? — хрипло и устало.

— Конечно. Таблетки начали действовать? — улыбаюсь. Я искренне рада, что ему становится легче.

— Да хрен знает. Не понял еще, но жрать хочу. Знаешь, сколько калорий сжигает такая гонка, как была у нас сегодня? — спрашивает, пока я вожусь возле микроволновки.

— Нет, — пожимаю плечами.

— Много, — усмехается.

Я тоже улыбаюсь, но так чтобы Лекс не видел.

Разогреваю для него немного еды, ставлю на табуретку. Он садится и принимается за еду.

— Ты сама-то ела? — Утвердительно киваю. — Точно? — Еще раз киваю. — Ну окей. Кстати, Домовенок, спасибо. Где научилась оказывать первую помощь?

— Да так. Навыки из прошлой жизни, — ухожу от ответа.

Я все еще не готова говорить с ним о своем прошлом. Отчима часто избивали по пьяни то за одно, то за другое. Дома были драки, а мне потом приходилось лечить этого козла. Отказаться было нельзя. Иначе… иначе потом врач мог понадобиться мне. Чем тут делиться? Это хочется быстрее забыть.

Закрываюсь и просто жду, когда Лекс доест, чтобы убрать посуду.

— Можно я быстро схожу в душ, пока ты сидишь здесь? — спрашиваю, закончив возиться на кухне.

— Угу. Кинь в меня сигаретами и топай.

Достаю из верхнего шкафчика новую пачку, в его грязных, рваных брюках в заднем кармане нахожу зажигалку, а штаны забираю с собой. На ночь замочу, завтра отстираю и попробую зашить. Ходить он в них вряд ли сможет, а вот возиться в гараже осенью вполне.

Думая о бытовых мелочах, встаю под теплую воду, стараясь не мочить волосы. Вспениваю гель для душа, наношу, смываю. Он оставляет на моей коже запах Лекса. Я еще никогда не пахла мужчиной, пусть и так отдаленно. Интересное ощущение, будто тебя обнимает кто-то невидимый и сильный. Мне иногда очень хочется кого-то сильного у себя за спиной, чтобы падать было не так страшно.

Глава 8

Лекс

Меня аж передергивает от увиденного. Я вообще не понимаю, на кой хрен я сюда поднялся. Она раздетая передо мной. Очень тонкая, хрупкая, уязвимая. А я уйти не могу. Ноги вросли в пол, их наполняет свинцовой тяжестью, как и все остальное тело. Даже мое пропитанное топливом и, казалось, мертвое сердце начинает долбиться по ребрам так, что в груди нестерпимо ломит.

Кожей чувствую ее страх. Он наполняет маленькое помещение душевой и оставляет на языке металлический привкус.

— Выйди, — раздается тихо.

Не могу. Надо, я понимаю. Дебил. В такое не лезут с разбегу, а я… Я не хочу впускать ее глубоко в себя. Ничего хорошего из этого не получается, но какого-то хрена пришел сюда и тараном пру в ее личное.

— Лекс, пожалуйста, — еще тише и сжимается сильнее.

— Да, извини…

Так и выхожу спиной в дверь, продолжая пялиться на ее спину. Чтобы погасить ярость, вспыхнувшую в груди, хромаю на улицу, зацепив с кухонной тумбы сигареты. Облокотившись на прохладный металл двери своего гаража, смотрю, как в лужах расходятся круги от мелких капель. Дождь стал тише, Таши нигде нет. Гордая стерва скорее всего свалила к Марату. Хоть мозг выносить не будет. От нее пора окончательно избавляться. У меня аллергия на тех, кто пытается меня не санкционированно присвоить. Секс — еще не повод для отношений, пусть даже регулярный. Это просто удобно, когда в телефоне забито несколько номеров для разнообразия. Позвонил, потрахался, разошлись. Иногда можно с Мариком поделиться. Для него не жалко. Он, пожалуй, сейчас единственный, кому я доверяю и знаю, что с ним всегда будет адекватно, а после него чисто.

Выбросив окурок в лужу, не спешу заходить. Слушаю копошение в гараже. Домовенок спустился.

«Олеся, — едва шевеля языком, пробую на вкус ее имя. — Леся».

Мягкое, легкое, светлое, как и она сама. Второе светлое пятно в моей жизни за последние два года. Первое сейчас трахает двух телок у себя в гараже.

Мне интересно, почему она не просит называть ее по имени. Пара прилипших сразу прозвищ, и она легко согласилась. Имя — это же что-то ценное, важное. Вывод напрашивается сам. Для нее имя — это прошлое, вот то, с синяками на ребрах. Быть Домовенком проще, чем вздрагивать каждый раз, когда тебя зовут.

Эта тема была в универе, но я прошел ее мимо, переживая собственную смерть в глазах старшего брата. Как сдал экзамены, не помню. Как вообще доучился и получил в этом году диплом — загадка.

Таблетка перестает действовать, и боль возвращается в мое тело. Иду к себе мимо дивана, на котором, свернувшись комочком, лежит Кузя. Она не спит. Захлопнула веки, когда увидела, что я зашел. Делаю вид, что поверил, гашу свет, оставив ей ночник, и поднимаюсь по лестнице.

Устраиваюсь на кровати, смотрю на свою скудную книжную полку. Когда-то моя личная библиотека занимала целую стену под потолком в комнате. Я сожрал ее всю, обгоняя университетскую программу. Горел профессией, как Радомир своей.

Как все стремительно меняется… Лечить чужие души мне больше не хочется. Я люблю металл и пластик, у меня встает на рычание мотора, и я готов кончить от запаха топлива в баке своего байка. В моей душе тьма. Если я не могу вылечить ее, значит не имею права лезть в чужую.

Меня будит жара и все та же чертова боль. Она похожа на зубную. Пик уже прошел, но назойливость раздражает. Ищу свои шорты. Чувствуя себя инвалидом, кряхтя и матерясь, натягиваю, поправляя утренний стояк. Снизу уже слышны голоса. Мой гараж в последнее время превратился в проходной двор. Сабину сюда, что ли, дернуть? Пусть отсосет, чтобы хоть это меня не раздражало.

Спускаюсь на несколько ступенек, перевешиваюсь через перила, чтобы увидеть, у кого там язык во рту не держится.

Судя по запаху сигаретного дыма, Мар курит у моей двери, а телки сидят на диване, обсуждая прошедшую ночь. Кузи не видно. Надо бы воспользоваться. Трахаться при ней становится странно некомфортно. Хотя, по-моему, девчонке фиолетово, чем мы тут занимаемся, лишь бы кормили. Это идеально. Надо чтобы все так и осталось.

Меня замечают. Таша растягивает рот в мстительной улыбке. И? Меня задеть должно? Сейчас я покажу тебе, детка, как надо унижать!

— Сабин, гоу сюда. Минет хочу, аж яйца сводит. Отсосешь?

Взгляд Таши темнеет. Пришла моя очередь довольно улыбаться.

Она впивается в бедро подруги ногтями. Та шипит, откидывает ее руку и идет ко мне.

Удобная и безотказная.

Поднимается со мной наверх. Снова тихо матерясь, устраиваюсь на спине на кровати, подложив под голову пару подушек, освобождаю стояк от штанов, предоставляя Сабине полный доступ к своему члену.

Она умело сосет, довольно причмокивая и вылизывая мне яйца до мурашек. Закрываю глаза. Тело наполняется удовольствием, смешавшимся в коктейль с болью. Интересно, приятно… Живот сводит, когда девушка берет член глубоко в горло. Дышит, снова заглатывает, пошло облизывает пульсирующую головку. Не мешаю и не помогаю. Просто лежу, закинув руки за голову, и стараюсь вообще ни о чем не думать, пока меня резко не простреливает оргазмом до самых мозгов. Сабина втягивает носом воздух и глотает сперму. Мягко отталкиваю ее, сажусь на кровати.

— Охуеть… Че это было? — тяжело дышу, глядя, как комната слегка плывет.

— Я старалась, — урчит любовница.

— Да при чем тут ты, — выдавливаю, приходя в себя.

Она обиженно царапает ногтями мою ногу, но сваливает.

Это чего, блядь, было такое?! Я кончил, вспомнив голого Домовенка в душе! Пиздец! Точно дебил!

Лежу еще пару минут и спускаюсь ко всей честной компании. Таша убивает меня взглядом, повиснув на шее Марата. Кузя суетится на кухне, рядом с ней закипает чайник. И я его сейчас очень хорошо понимаю! У меня внутри все тоже кипит, булькает и взрывается, обжигая вены. Какого хрена она вдруг влезла мне в голову?!

— Завтрак в стоимость услуг нашего отеля не входит! — выплескиваю раздражение на девушек. — Мар, вызови им такси.

Глава 9

Домовенок

Чувствую его за спиной. Лекс умеет двигаться удивительно бесшумно. Уверена, будет спрашивать.

Только он молчит, прожигая взглядом мой затылок. Я чувствую, как задрались на мне чужие шорты и неловко одергиваю штанину, неприлично оголившую бедро по самую попу.

Вот чего он молчит? Пугает меня еще сильнее. Живот болезненно напрягается. Я дышу поверхностно и рвано, понимая, что вся моя кожа горит от одного его присутствия. Пальчики, впившиеся в края пластикового таза, покалывает. Хорошо хоть я успела джинсы его повесить и мне не придется наклоняться.

Он обдает меня облачком сигаретного дыма. В горле начинает першить и щекотать в носу. Чихаю, тазик падает на землю, а Лекс тихо смеется. Не усмехается, а именно смеется. Я думала, он на такое вообще не способен.

— Будь здорова.

— Спасибо.

— Ты так и будешь стоять ко мне спиной?

Точно! Надо же развернуться. Выдохнув, кручусь к нему и попадаю в ловушку глубоких как бездна карих глаз. Смотреть больше никуда не получается. Он меня словно примагнитил. Его глаза кажутся отдельной вселенной, в которой плещется столько эмоций… У меня дыхание от них перехватывает. Я даже хватаюсь ладонью за горло, потому что не могу сделать вдох. Впервые с того момента, как я здесь, так близко и долго смотрю в его глаза. Мозг отмечает, что Лекс спустился с Сабиной, и его взгляд был слегка мутный, поплывший. Это, наверное, от того, чем они там занимались.

Становится стыдно. Я краснею еще сильнее. Просто сгораю вся, стоя перед ним. А он наблюдает и его забавляет мое смущение. Зачем он так делает? Зачем топит меня в себе прямо сейчас? Я же никто для него. И вряд ли стану чем-то значимым. Для этого он просил меня повернуться? Чтобы я захлебнулась, глядя в его глаза?

Да и с чего вдруг?!

Во мне горит тысяча внезапных вопросов, а он все молчит. Дождик опять расходится. Капли шумно падают в пустой таз, скатываются по раскаленной коже, вызывая озноб.

— Собирайся. Минут через тридцать поедем в город, — обозначает цель визита.

Но он ведь явно не за этим пришел. Эту информацию он мог бы озвучить мне в гараже.

— Тебе надо лежать, — напоминаю о травме.

Я вижу, что ему больно стоять. Надо сменить повязку на бедре и дать ему таблетку обезболивающего.

— Давай я сам буду решать, что мне делать. Окей?! — раздражается.

— Окей, но обработать рану все равно необходимо.

Мы уже промокли оба. Мне придется ехать во влажной одежде, а ему… Ему не помешало бы полотенце! Рельефный торс блестит от воды, капельки стекают под широкую резинку его домашних шорт. Живот подрагивает. По его загорелой коже тоже бегут мурашки.

Сегодня какой-то неправильный день. Я неправильно на него реагирую. Просто эмоции еще не улеглись после его залета в душевую. Я же там голая была! Го-ла-я! Ни один мужчина еще не видел… Он первый. Вот и объяснение, а теперь свалить и попробовать просушить одежду хотя бы немного.

Сбегаю, едва не забыв прихватить с собой тазик.

Мар хмурит брови, глядя на мокрую меня. Потом такой же взгляд отправляет Лексу. Я убегаю на второй этаж, заимствую у мужчины футболку, а свои вещи несу к плитке. Включаю на всю обе конфорки и растягиваю в руках сначала футболку, потом и шорты.

— Оригинально, — посмеивается Марат, копаясь в ноутбуке.

Лекс делает вид, что очень сосредоточен на делах. Ну и правильно. Еще полчаса назад все вообще было нормально и правильно. Сейчас надо успокоить сердечко, бьющееся как бабочка, вырвавшаяся из паутины наглого паука, и заняться бедром этого самого паука, но теперь с еще большей осторожностью.

Марат уходит к себе собираться. Оказывается, мы поедем втроем. Лекс, скрипя зубами, стаскивает с себя шорты и принимает уже знакомую позу на диване. Разматываю бинт. Смачиваю прилипшую вату, чтобы она легче отошла. Как и ожидалось, рана на его ноге воспалилась.

— Лекс, может все же в больницу? — обмываю поверхность теплой водой, стараясь не причинять ему боль.

— Падал уже. Пройдет, — отвечает с закрытыми глазами.

— И в кого ты такой упрямый? — вздохнув, начинаю наносить противовоспалительную мазь уже на всю травмированную поверхность.

— В брата, — еще тише.

— У тебя есть брат? — пальцы вдруг замирают. Мне думалось, что у него никого, только друг, живущий в соседнем гараже, да подружки на ночь.

— Был, — звучит очень грустно.

— Он умер? Извини… — зря я это ляпнула.

— Нет. Я для него. Так тоже бывает, — мужчина отворачивается лицом к спинке дивана и молча терпит, пока я заканчиваю с его ногой.

Дождавшись, когда впитается мазь, вновь закрываю его рану ватой и бинтом. Сижу на полу и думаю, надо ли извиняться? Хоть и неосознанно, не специально, но я явно влезла во что-то личное. Так же, как он вломился в мое.

— Извини, — бормочу тихо и собираю медикаменты.

— Не забивай себе этим голову. Поняла? — садится и кидает в рот таблетку.

Кивнув, сбегаю на второй этаж, возвращаю все препараты в аптечку и переодеваюсь в подсохшую одежду. Парни вызывают такси. Марат садится вперед к водителю, мы с Лексом устраиваемся сзади, и я снова превращаюсь в невидимку. Они обсуждают свои дела, я даже не вникаю. Пальцем повторяю маршрут скатывающихся по стеклу капель. За живое задели не его слова, его эмоции. Они мне очень знакомы. Это боль от потери самого близкого человека, которая не гаснет со временем. Не думаю, что Лекс делится таким со всеми. Похоже, между нами появилась маленькая тайна. Я сохраню его и буду надеяться, что мою он тоже оставит при себе.

Такси останавливается возле большого торгового центра. Лекс открывает дверь, и в салон автомобиля врывается городской шум. Марат не идет с нами. Сказал, возможно, сегодня не вернется совсем.

— Руку давай, — Лекс протягивает мне свою ладонь, — а то потеряешься еще. Опять будешь бомжевать и бутерброды у чужих мужиков выпрашивать. Учти, искать не пойду.

Несмело цепляюсь за его руку. Горячая, сильная, крепкая. Сжимает мои пальцы до легкого хруста и уверенно ведет за собой, не обращая внимание на собственную хромоту.

Глава 10

Лекс

— Лёшенька!

Дергаюсь. За два года я успел отвыкнуть от своего полного имени.

— Алексей! — Мать буквально падает в мои руки. — Господи, ты приехал, — шепчет она, крепко прижимаясь ко мне.

— Это всего лишь твой сын, мам. Не преувеличивай. И вообще-то я иногда звоню, — глажу ее по спине.

— Звонит он… звонит… Пропал на два года! — бьет маленьким кулачком в район поясницы.

— Не плачь. Ты же знаешь, мне сюда путь закрыт. Охрана сказала, отца нет еще. Я заберу кое-что из своей комнаты?

— Ты похудел, — она будто меня не слышит. — Осунулся совсем. Где ты живешь, мой мальчик? У тебя есть деньги? Что ты там ешь? А девушка? У тебя есть девушка? Ты звонил брату? Они тоже совсем не приезжают… — хлюпает она носом.

— Мам, успокойся. Все, что тебе надо знать, я рассказываю по телефону. Остальное — мое сугубо личное дело. Ем нормально, работаю, девушки нет. Я пройду к себе? Не хочу нарываться на отца. Мне сейчас не нужны проблемы.

— Иди-иди… — гладит меня по руке.

Делаю пару шагов к лестнице.

— Алексей, а что с ногой? Ты хромаешь. Тебе нужен врач?

— Нет, мама, не нужен.

И ухожу на второй этаж, пока и правда не вернулся отец. Странно, что меня никак не трогает собственное появление в этом доме. Будто в гости зашел. Да, запахи знакомые, ремонт все тот же, мебель. Спальни наши с братом. Толкаю дверь в его бывшую комнату. Здесь кроет. Только здесь…

Закрыв глаза, стою пару минут, вспоминая, как прятался в его комнате от отца. Смешно было. Мы были совсем пацанами. Позже брату пришлось выгодно для семьи жениться на дочери бандита, и он сменил эту спальню на другую. Но мне нравится именно эта. Она связана с нашим общим прошлым.

Цепляюсь пальцами за круглую ручку верхнего ящичка прикроватной тумбочки. Ерунда всякая валяется. Календарь старый со спортивной тачкой на обороте, ручка, листочки бумаги и зажигалка. Забираю ее, проверяю. Работает.

— Скучаешь по нему? — слышу за спиной. Мама поднялась. — Без вас дома стало так пусто.

— Не ко мне претензии. Отец принял решение исключить нас из вашей семьи и вычеркнуть из наследников. Его право. Я больше ни на что не претендую.

Обхожу мать, иду к себе. В моей комнате тоже все ровно так как было, когда я уходил. Даже футболка все еще валяется на кровати.

В шкафу были дорожные сумки. Достаю и сгребаю в них свои книги с полок под потолком. Я, собственно, только ради них нарушил запрет отца и явился в дом, в котором вырос, и где теперь мне запрещено появляться.

Осматриваюсь и снимаю со стены гитару.

На шкафу, под самым потолком, сидит покрывшийся пылью старый плюшевый заяц с несуразными длинными ушами. Я и забыл, что он там есть. Снимаю, отряхиваю игрушку.

— Я его помню, — улыбается мама. — Ты маленький был, лет пять, не больше. В цирк вас с Радом водили. Ты клоуна испугался, — сквозь слезы смеется мама. — Брат так тебя успокаивал, так успокаивал, а потом увидел этот зайца и уговорил меня его для тебя купить. Я еще не хотела, он же страшненький. А Радик уперся и все. Ты с этой игрушкой спал, пока в школу не пошел, а потом она на тумбочке еще долго сидела. Пока ты совсем не вырос…

— Я поеду, мам. Буду звонить сейчас реже. Работы будет много. Не говори отцу, что я приезжал.

— Не скажу. Пойдем, — она так и плетется рядом со мной в расстроенных чувствах.

Просит подождать в холле пару минут и выносит пакет с ароматно пахнущей домашней выпечкой. Наш повар всегда пек хлеб, булочки всякие, круассаны. Не отказываюсь, чтобы не обидеть маму. Прощаюсь с ней, жму руку охраннику на выходе и без сожаления покидаю особняк наследственных медиков Яровских.

Таксист видит меня с сумкой. Грузим ее в багажник. Обхожу машину, открываю дверь с той стороны, где тихонечко сидит мой персональный Домовенок.

— Держи, — протягиваю ей зайца. — Грязный только. Постирать надо.

Она бережно принимает его из моих рук и чертовски мило прижимает подарок к себе, гладит пальчиками по странным ушам.

— И вот еще, — вручаю ей пакет со вкусняшками, — домашнее. Жуй, а то тебя ветром скоро сдувать начнет.

Она ставит его рядом, а зайца прижимает к груди как родного. Пряча улыбку за привычной ухмылкой, сажусь вперед и настраиваю зеркало так, чтобы мне хоть немного было видно Кузю. Она что-то бубнит зайцу, отчищая его от серой паутины, разглядывает со всех сторон, теребит уши. Не смотреть на нее не получается. Слишком она чистая в этом дерьмовом, насквозь прогнившем мире.

«Они бы подружились с Риткой», — почему-то подумалось.

Везет мне на неискушенных, наивных девочек. Но Рита хоть невестой была, я права на нее имел и оказался нахер не нужен. Не дотянул до идеала. Зато с этим успешно справился старший брат. Теперь вот Кузя. С ней все не так, как было с Ритой. Эта девчонка умудряется заползать очень глубоко в меня, при этом ни черта не делая. А я так не хочу!

Много курю, пока едем. Сам над собой ржу. Запрет отца нарушил, книги забрал, зайца этого чертового прихватил… для нее. Какого хуя происходит?! Куда я лезу на те же грабли?! Зачем?! Зачем, мать его?! Мало меня ломало после истории с Ритой и Радом?

Видимо, мало…

Не сразу соображаю, что тачка остановилась возле нашего забора. Очнувшись от раздумий, прошу охранника помочь затащить покупки и сумку с книгами в гараж. Домовенок так и идет за мной, прижав к себе одной рукой зайца, а второй разламывая пышный круассан со сливочным кремом. Она закладывает пальчиками кусочек выпечки в рот, а я как дебил пялюсь на это и у меня встает. Охуеть! Член неприятно трется о ширинку при виде того, как она ест. Заебись! Только вот этого мне еще и не хватало. Отворачиваюсь, чтобы не видеть, как на ее губах остался мутноватый домашний крем. Если она сейчас начнет его слизывать, я взорвусь. От злости. На себя! На неправильную реакцию своего тела на эту несуразную, худенькую девчонку.

Столько баб вокруг, мечтающих забраться в мою кровать. Стоит только позвать… Надо позвать. Или самому свалить, чтобы она не видела и не слышала того, что происходит наверху. Хотя, с другой стороны, пусть видит и слышит. Пусть лучше злится на меня. Это позволит нам держаться на расстоянии, как и должно быть. Как и было запланировано еще совсем недавно, когда я только нашел ее и решил оставить у себя.

Глава 11

Домовенок

Выхожу, чтобы развесить белье, и спотыкаюсь о какую-то железяку, лежащую на куске картона прямо у входа. Тазик падает, хорошо хоть не переворачивается. Прыгаю на одной ноге, растирая большой палец.

— Осторожнее, Кузёнок, — раздается за моей спиной. Марат ловко подхватывает на руки и сажает прямо на стол. Осматривает мою ступню, невесомо поглаживая ее большой теплой ладонью. — Ты тут сейчас аккуратно ходи, — проговаривает он, — видишь же, завал.

Вижу. Они все время твердят про важную гонку сезона. Оба гаража завалены новенькими запчастями, чужими мотоциклами, расположившимися как внутри, так и на территории. К нам постоянно кто-то приезжает: парни, девушки, парни с девушками. Ни одна больше не остается на ночь. Парни уезжают сами. Хоть так. Мне должно быть все равно на их бурную интимную жизнь, но так легче. Никто косо не смотрит и не пытается унизить.

Лекс практически перестал со мной разговаривать. Наше общение сводится к коротким просьбам, его недовольному рычанию по мелочам. Остальное время он либо работает, либо читает, либо не ночует дома.

Сейчас вот, когда у него прошла нога, во дворе появилась боксерская груша. Парни повесили, точнее вернули, как пояснил Марат пару дней назад. Убирали на время духоты, чтобы просто так на солнце не висела. Сейчас на улице дышится легче, и они ежедневно минут по сорок по очереди красуются голыми, красиво прокаченными торсами, прыгая вокруг спортивного снаряда.

Еще у нас есть штанга и гантели. Фитнес не выходя из дома.

— Мар! — рявкает на друга вышедший покурить Лекс.

Марат, усмехнувшись, тут же убирает руки. Помогает мне слезть со стола и поднимает тазик с бельем. Сам относит его к веревкам, которых здесь тоже стало больше. Стирка практически ежедневная. Я еще никогда так не мечтала о стиральной машинке, как сейчас. Рабочая форма крайне тяжело отстирывается от масла и бензина. Свою одежду после ночных загулов Лекс стирает сам. Я как-то попыталась прихватить, он так рявкнул, что все желание тут же отпало. И проблемы купить даже подержанную стиральную машинку нет, есть проблема в ее подключении. Но они думают, что уже приятно. А пока я с покрасневшими от трения и стирального порошка ладошками развешиваю два серых комбинезона на веревках.

Парни тихо спорят. Лекс бесится, когда Марат прикасается ко мне. Я бы подумала, что он ревнует. Но с чего бы? Кроме его внимательных взглядов, обжигающих кожу, никаких признаков интереса ко мне замечено не было.

Это стало задевать все сильнее, потому что… не важно! Не хочу думать об этом. И, закончив с бельем, возвращаюсь в гараж, замирая прямо на входе.

— А-а-а… — красноречиво выдаю, глядя на свой, ставший родным, разобранный на составные части диван.

В груди сразу неприятно шевелится. Где я буду спать теперь? На коврике у входа, как настоящий домашний питомец? Миску с едой поставит и команды отдавать начнет? Или все? Меня решили выселить?

Внезапный приступ паники лишает возможности дышать. Я не хочу на улицу! Только не на улицу! В голове сразу прокручиваю все, что было за последнее время. Нигде я не провинилась. Не отсвечивала, не грубила.

Вздрагиваю. Меня хватают за талию, приподнимают над полом и молча отставляют в сторону как предмет мебели.

Лекс проходит мимо, Марат за ним, подмигнув мне.

— Думаешь, пройдет? — с сомнением смотрит наверх.

— Должен, — кивает Лекс.

Они хватают основание дивана и, примеряясь к лестнице, аккуратно несут его на второй этаж. Я так и стою с тазиком в руках, боясь пошевелиться, и жду вердикт о судьбе дивана и меня заодно.

Парни спускаются, забирают еще одну часть дивана. Она проходит на второй этаж гораздо сложнее, но и с ней они справляются. Дальше мелкие запчасти и грохот сверху. На первом этаже стало совсем пусто. Старое кресло задвинули в самый дальний угол, столик тоже убрали. Из жилого здесь остался только кухонный уголок, а так самый натуральный гараж.

Чтобы не сходить с ума от переживаний, отставляю таз и берусь за веник. Убираю мелкий мусор и песок, скопившийся там, где долго стоял диван.

— Все, можешь смотреть, — говорит спускающийся Марат.

— Я? — роняю совок на пол.

— Ну не я же, Кузь. Гоу наверх, тебя там Лекс ждет.

Мне это почему-то очень не нравится. Совсем-совсем не нравится! Только я же послушный Домовенок. Дождавшись, когда Марат спустится, поднимаюсь. Лекс видит меня, машет рукой, чтобы прошла к нему. Мой диван стоит у стены почти впритык к его кровати. Над ним две новые полки, забитые книгами. Они с Маратом сделали их сами. Прикроватная тумбочка переехала на другую сторону, шкаф сдвинули, зажав им в угол второе старенькое кресло. Места в единственной жилой комнате гаража практически не осталось. Лекс хмуро смотрит на перестановку. Ему не нравится. Некомфортно из-за нагромождения большого количества мебели.

Он молчит. Я тоже молчу, потому что не понимаю, что произошло, и где теперь предполагается спать мне. И предполагается ли вообще.

— Здесь пока будешь ночевать, — он удосужился пояснить. Из груди в низ живота упало что-то тяжелое. — Недели три примерно, пока мы не закончим весь объем работы. Мне в гараже место нужно.

— Здесь, с тобой? — вырывается у меня.

— Есть возражения? — хмыкает он. — У Марата та же история. Или ты хочешь переехать к нему?! — вдруг его тон становится стальным и обжигающе холодным.

— Нет, — отвечаю тихо.

Я правда не хочу, но реакция Лекса мне все равно непонятна. Чего бесится?

— Тогда сама тут еще посмотри, что куда можно подвинуть, переложить. Я пошел.

Он сегодня сказал мне больше слов, чем за всю прошедшую неделю. Вот прямо с тех пор, как мы вернулись тогда из непонятного мне особняка, Лекс от меня и закрылся.

Передвигать тут нечего. Намусорили, пока делали перестановку. Это быстро ликвидируется, а внизу место дивана уже занял байк. Вокруг него раскидан инструмент, запчасти и прямо на полу еще на одном куске грязного картона сидит задумчивый Лекс. Заходит Марат, кидает в друга ключом и начинается работа. Гремят, крутят, смазывают, заводят.

Глава 12

Домовенок

— Марат, можно я у тебя посижу? — заглядываю в соседний гараж.

— Опять рычит?

Только плечами пожимаю. Как я могу жаловаться на человека, который меня кормит и одевает?

Марат приглашает войти. У него в гараже такой же хаос, как и у нас. Хотя парни заявляют, что это рабочий беспорядок, но мне все время хочется его убрать.

Я все дела на сегодня переделала и, чтобы не мозолить Лексу глаза, решила посидеть на улице, но днем все еще держится жара, так что я решилась заглянуть к Марату. У него руки грязные, сидит на полу перед мотоциклом, о чем-то думает. Я тихонечко устраиваюсь рядом и наблюдаю, как он работает.

— Ты не обижайся на Лекса, Кузёнок. Он рычит скорее потому, что на себя злится, ты не при чем, — Мар пытается оправдать резкие скачки настроения своего друга. — У него в башке очень много тараканов. А тут домой еще заезжал. Для него это… несколько болезненно, скажем так.

— Мне кажется, там не тараканы, — нервно улыбаюсь, — а целые слоны.

Марат улыбается сравнению.

— Все равно неприятно. Чувствую себя щенком, которого шпыняют непонятно за что, — признаюсь и опускаю голову.

— Пошли его пару раз куда-нить подальше, — смеется Марат. — Могу научить.

— Я не могу. Выгонит, — ковыряю ногтем картонку, на которой мы сидим.

— Не выгонит, — заверяет парень и снова уходит с головой в работу.

А я вот не могу быть в этом уверена так же, как Марат, да и не говорит мне Лекс ничего грубого, руки не распускает. Надо просто научиться не обращать внимания на его выпады и на то, куда он ездит по ночам. Совсем не кстати он стал занимать слишком много места в моих мыслях.

Вздрагиваю от звуков ударов. Мар удивленно косится в сторону выхода из гаража, пожимает плечами и продолжает ковыряться в своих железках. Я же решаюсь выйти на улицу.

Лекс яростно вколачивает кулаки в боксерский мешок, пружинисто отпрыгивая, чтобы тот не зарядил ему в лицо. Его голая спина блестит от пота, волосы влажные, взгляд темный и злой. Он с утра не в настроении. Подозреваю, это из-за того, что нам пришлось ночевать в одной комнате совсем рядом друг с другом. Другого объяснения у меня нет. Ему никто не звонил, приезжала парочка ребят за своими мотоциклами. День как день. Значит дело и правда во мне.

Разворачивается ко мне. Темная челка мокрыми прядями упала на лоб. С нее тоже стекает пот, а взгляд под ней приобретает еще более хищный оттенок. Он гибкой пантерой двигается на меня. Легкий, горячий ветер приносит запах его раскаленной кожи и пота.

Сглатывая вязкую слюну, стараюсь смотреть строго ему в глаза.

Он останавливается в шаге от меня. Это очень близко. Слишком близко. В глаза смотреть больше не получается. Я пялюсь куда-то между его ключиц. Меня оглушает такая близость этого мужчины. Я теряюсь в его мощной, густой ауре, лишающей меня кислорода. Можно смело признаться себе, что влюбилась…

Влюбилась напрочь в этого невыносимого, дерзкого байкера, у которого, кажется, нет ни тормозов, ни границ. Он бесцеремонно нарушает мои, только вот чувства маленькой потеряшки ему точно ни к чему. Так сложно не выдавать себя. Сложно не реагировать.

— Что ты со мной делаешь?! — хрипит он, разворачивается и уходит, буквально вколачиваясь каждым шагом в землю.

А что я делаю? Что, блин, я опять делаю?! Да я даже ушла из гаража, чтобы не раздражать его еще больше. Все равно крайняя!

Так обидно становится.

Выбираясь из его ауры, как из воздушного пузыря, делаю вдох и ухожу в противоположную сторону от гаражей за сарай, где можно спрятаться и поплакать. Только слез нет. Они щиплют в носу, но не желают выливаться. Я просто сажусь на горячую землю, прислоняюсь спиной к стенке сарая и, щурясь, смотрю в чистое голубое небо без единого облачка. Уже через несколько часов станет гораздо прохладнее, а ночью на контрасте с жарой даже холодно. Совсем скоро осень. Мои бывшие одноклассники пойдут учиться в разные учебные заведения, а я даже на работу не могу устроиться без документов. Мне бы за ними вернуться. Но это очень страшно. Нет гарантии, что отчим впустит меня в дом, а если впустит, я не знаю, как потом выйду. Да и добираться туда как? Опять сотню километров пешком? Можно было бы попросить Марата. Мне кажется, он не откажется свозить меня туда. Только я не хочу, чтобы он видел, как я жила последнее время. Оправдываться, что так было не всегда, глупо. А низко падать в его глазах я не хочу. И он же обязательно расскажет Лексу. Тогда я вообще не представляю, что будет. Он же непредсказуемый.

Слышу тихий разговор от гаражей. До меня дотягивается запах сигаретного дыма. Встаю, отряхиваю домашние шорты и иду разогревать парням поздний обед. Не глядя на Лекса, ныряю в гараж, ставлю на плитку кастрюльку со свежим супом. Пока разогревается, нарезаю простой салат из свежих помидоров и огурцов.

Мне есть совсем не хочется. Закидываю в рот ломтик огурца, жую его и понимаю, что не лезет. Жара и обида на поведение Лекса убили весь аппетит.

Оставив еду для них на тумбочке, наливаю себе стакан воды и снова ухожу на улицу. Сами вынесут тарелки. Не маленькие.

— Кузёнок, — зовет Марат, — а ты чего с нами не сядешь?

— Жарко, — демонстрирую, что у меня есть вода, и прячусь за сараем. Тень сдвинулась и сидеть здесь теперь вполне нормально.

— Довел девочку? — доносится до меня.

— Пальцем не тронул, — огрызается Лекс.

Что отвечает ему Марат, я не слышу, он снова говорит тише. До меня теперь долетает только его тихий смешок и резкое рявканье Лекса:

— Ты не прав, Мар! Нихуя не прав!

И голоса снова становятся тише

Остаток дня проходит в обычной рабочей суете, а вечером Лекс надевает джинсовую рубашку к черным брюкам, достает свой проклятый одеколон, наполняя его запахом всю теперь нашу общую комнату, и уезжает на такси. Значит еще и пить будет сегодня…

Глава 13

Лекс

— Ты сегодня один? — приветствует знакомый бармен.

— Как видишь. Сделай как обычно, только в бутылочном эквиваленте, — выкладываю на деревянную стойку наличность.

— Случилось чего? — парень с высоким хвостом из дредов ставит передо мной бутылку White Horse.

— В психоаналитике не нуждаюсь, — забираю и ухожу в угол, подальше от уже поддатых посетителей.

Я сам себе психоаналитик. Поставленный диагноз мне категорически не нравится, и я решаю утопить его к херам в отличном виски. Первые двести залетают очень даже неплохо. Я сегодня пью из горла и мне заебись. В груди приятно жжет, горло слегка дерет, а по венам растекается тепло. Главное, не закрывать глаза, тогда вообще все будет супер, потому что, если закрыть, там она. Глаза ее голубые из башки вообще не выходят.

Краем стала последняя телка, которую я трахал. Голубоглазая блонда. Гораздо крупнее, фигуристее Домовенка, но это не имеет значения. Я кончал ей в рот, думая о девочке, что спит калачиком на моем диване. Понял, что это клиника, и вызверился на мелкую. Она еще смотрит так вечно… Блядь, застрелиться хочется! Потому что смотрит глубоко, туда, где все заперто, где темно и куда ей нельзя совать свой маленький нос! У меня горит все потом в груди без бухла. До боли горит и грудак ломит. Леся взламывает все мои кодировки от чувств и эмоций. От гребаных привязанностей!

Заливаю в себя еще немного бухла. Оно тяжело падает в желудок. Организм требует никотина или даже чего-то поинтереснее. Но пока я решаюсь травиться только сигаретами. Хочется на корню убить в себе зарождающиеся чувства и прорывающуюся вместе с ними наружу боль. Я не хочу это больше чувствовать. Мне, блядь, не нравится!!!

Сигарета ломается в пальцах. Кидаю ее в стеклянную пепельницу, достаю другую. Из-за долбанных чувств я однажды уже все просрал. Семью, невесту, брата… Зачем эта девчонка тащит меня обратно?! С чего она взяла, что с ней все будет иначе? Или это я так решил? Идиот… Думал об этом, да. Позволил себе на мгновение подумать, что может получиться, потому что меня тянет к этой заразе как ни к кому и никогда. Я все чаще вспоминаю слова брата. Он тогда сказал, если бы я любил Ритку, у меня и мысли бы не возникло ее с кем-то делить. Так вот, с Домовенком так. Мне хочется переехать любого, кто даже случайно к ней прикоснется. Марик, сучонок, дразнит мою ревность. Разум взывает, объясняет, что они просто общаются, Мар и не делает ничего такого, а мне все равно хочется всадить кулак ему в рожу, чтобы не трогал. Потому что мое, блядь! Это мой Домовенок! Моя девочка!

Она готовит для нас обоих, а я маниакально хочу, чтобы только для меня. Это надо лечить. Это ненормально, когда в мыслях только она. Чем дальше, тем ее больше. Теперь мы спим в одной комнате. Эта вынужденная мера превратилась в пытку с первой же ночи.

У нас ничего не может быть. Сейчас у нас с ней самая правильная модель отношений. Мы просто соседи по гаражу. Она убирается, я плачу ей жильем и едой. Все! Все, нахуй! На этом надо остановиться!

Виски продолжает смешиваться с моей кровью. В голове приятно шумит, первая пачка сигарет стремительно заканчивается. Надо тормозить с никотином. От него уже нехило мутит. Или просто мутит. Душно здесь и дым не успевает вытягиваться.

Бросив бухло на столе, жестом показываю бармену, что иду подышать. Он кивает, я вываливаюсь на улицу и хватаю ртом воздух, будто не дышал им пару дней. В воздухе пахнет осенью. Ночами это чувствуется особенно сильно. По раскаленной коже бегут мурашки, волосы на руках встают дыбом. Передернув плечами, скручиваю с локтей рукава, застегиваю заклепки и, прислонившись спиной к стене бара, все же закрываю глаза.

Прохладный ветер после дневной жары приносит нереальный кайф. И глаза я ее не вижу пока. Мое лекарство и промывка мозгов самому себе помогают.

На плечо ложится легкая ладонь. Явно женская. Мне лень открывать глаза и смотреть. Новый порыв ветра приносит с собой запах чужих духов.

— Скучаешь? — раздается над ухом. К духам добавляется легкий запах алкоголя.

— Так похоже? — интересуюсь лениво и пьяно.

— Ты себя со стороны не видел. Такой большой, красивый и одинокий. Подумала, что ты нуждаешься в компании, — урчит незнакомка, рисуя ногтем на моей шее.

— Подумала, — вдруг становится смешно от этого слова.

Все мои последние связи думать категорически не умели или хорошо придурялись. Это было очень удобно. Интеллект в постели не особенно нужен, а свои цацки и вино они отрабатывали на пятерочку, если бы не одно «но».

— Отвали, окей? Я сегодня только пью, — мягко отшиваю.

— Могу и в этом занятном деле составить тебе компанию. Расскажешь, кто обидел, — не отстает назойливая телка.

—Я считаю до двух, — резко распахиваю глаза и грубо перехватываю ее за запястье, — и тебя здесь уже нет. Иначе позвоню другу, и мы разделим тебя на двоих, особо не церемонясь с предварительными ласками. Полтора, — разжимаю пальцы, она захлебывается возмущением, но сваливает. — Надо же, и правда есть чем думать.

Возвращаюсь в бар к своему другу на сегодня. В бутылке грустно бултыхается янтарный алкоголь. Допиваю в пару глотков и, слегка пошатываясь, иду за второй.

— Уверен? — рассматривает меня бармен.

— Абсолютно.

Забираю вторую бутылку вискаря и иду за свой столик. Пепельницу уже успели поменять, но курить я пока не хочу. Только пить. Пить и думать, как снова не загнать себя в состояние двухлетней давности и заодно не поломать девчонку. Ей и так явно досталось.

Кстати, с этим я придумал, как разобраться. Умные книжки помогли родить идею. Надо только с Маратом обсудить. Мне его помощь понадобится.

Между ребер опять свербит ревность. Заталкиваю ее поглубже, а она ни в какую. Сука! Да что ж такое?!

Мне кажется, моя кровь уже на пятьдесят процентов состоит из виски. Бар забавно плавает. Пара глубоких затяжек помогают ему встать на место.

— Так-то лучше, — бормочу, сползая по спинке углового дивана в полулежачее. Ноги вытягиваю под стол. Голова ложится на прохладную кожаную обивку. Заебись. Удобно теперь.

Глава 14

Домовенок

Пытаюсь оттолкнуть его, но Лекс слишком сильный и слишком настойчивый. Поцелуи со вкусом алкоголя и сигарет хаотично покрывают мое лицо. Его язык ломится мне в рот. Сжимаю губы, чтобы не впускать. Он ни черта не соображает, что делает.

— Леся! — зло рычит и давит сильнее.

А у меня в животе все завязывается в тугие узлы, болезненно затягивается, пока Лекс прорывает оборону и начинает исследовать мой рот горячим языком.

Он вспомнил мое имя. Сейчас, когда напился так, что еле стоит, вдруг решил называть по имени…

От его поцелуев предательски подгибаются ноги. Я же еще ни с кем, никогда. Так вышло. И вот мой первый в жизни взрослый поцелуй с мужчиной отдает парами спирта и кружит голову. Руки Лекса сжимаются на моей талии с такой силой, что кажется, сейчас он переломит меня пополам.

Он скользит ладонью по спине, забирается пальцами в волосы на затылке, путается в них, сжимает, фиксируя голову.

По щекам текут соленые слезы. А если… если он опять был с кем-то сегодня, а сейчас пришел целовать меня?

— Не плачь, — собирает капли губами. — Моя девочка, — хрипит, снова толкаясь языком мне в рот.

Нас обоих качает. Его, потому что сильно пьян. Меня, потому что, несмотря на страх и ревность, мне нравятся его прикосновения. Я ведь думала о них. Мне хотелось его поцелуев. Не таких, конечно. Но очень хотелось.

Он оттягивает мою голову за волосы, открывая для себя шею, и скользит по ней губами, больно прикусывая кожу. Добирается до груди и обхватывает губами сосок прямо через ткань маечки. По позвоночнику к низу живота стремятся тысячи электрических разрядов, когда его зубы сжимаются на чувствительной, стыдно торчащей через одежду горошинке. Грубоватые, настойчивые руки забираются под топ от пижамки, поглаживают спину и стремятся к ягодицам.

Его ведет в сторону. Он тихо смеется и возвращается к моим губам.

— Нажрался, — зацеловывает их, — в говно… Это ты виновата, — бормочет он.

— Давай я отведу тебя спать, — стараюсь вернуть адекватность хотя бы себе.

— Не-не-не, спать мы сегодня не будем. Даже не надейся.

— Лекс, я… — пытаюсь сказать ему важное, но он не дает.

Ему нравится целовать меня. Он набрасывается на мои губы, как голодный зверь. Я слышала, как он запрещал приходящим сюда девушкам себя целовать, а мне, выходит, можно. Хотя я и не целую толком. Я просто не успеваю за ним. Он все время давит, толкается с моим языком своим, гладит нёбо и даже зубы. Я дышу его запахом, его дыханием. По-другому он просто не дает.

Подцепляет пальцами лямку моего топа, тянет вниз. Пытаюсь поймать. Убирает мою руку и обнажает грудь.

— Да… все, как я хотел, — урчит, сминая полушарие ладонью. Пропускает между пальцами сосок, сжимает, тянет, отпускает. Моя грудь полностью прячется в его руке. На его губах играет какая-то безумная улыбка. Он жадно смотрит на мой рот и, не прекращая ласки, снова и снова его таранит, будто у нас уже происходит секс.

Отрывается и, пьяно качаясь, тянет меня за руку к лестнице. На повороте его снова заносит. Ударяется плечом о стену, спотыкается о первую ступеньку, но все же находит равновесие, и мы поднимаемся вместе в его спальню.

Я по дороге успела поправить топ. Смотрит недовольно на прикрытую грудь. Вздыхает и рывком располовинивает купленную им же одежду, морщась от моего испуганного визга. Пытаюсь прикрыться руками. Разводит их в стороны и смотрит, как подрагивает моя грудь от частого сердцебиения и сбившегося дыхания.

Обняв одной рукой за талию, он разворачивает нас, и мы падаем на кровать. Лекс наваливается сверху, смотрит в глаза мутным взглядом.

— Моя, — довольно улыбается, скользя поцелуями от шеи, между грудей к животу.

Мне щекотно и жарко. Сжимаюсь, когда горячий влажный язык проходится вдоль резинки шортиков. Он тянет их вниз, я сжимаюсь. Лекс захватывает с собой мои трусики. Становится совсем стыдно и одновременно горячо. Я теряюсь между «правильно» и «хочу». Все смазывается, оставляя в комнате лишь его прикосновения, его запах.

Он разводит мои бедра широко в стороны, устраивается между ними, царапая нежную кожу бляшкой ремня. Давит между ног тугой твердой ширинкой, стонет мне в губы и пытается пальцами одной руки расстегнуть себе рубашку.

Помогаю. Надо бы остановить, но я помогаю ему справиться с пуговицами и снять ее с плеч. Кидает в сторону, приподнимается, возится с ремнем, замком на ширинке. Просто спускает джинсы с боксерами ниже и упирается между моих бедер горячим твердым членом.

Меня начинает трясти.

— Лекс, — зову его. Выходит жалко. — Лекс, ты будешь первым, — выпаливаю, пока он отвлекается на мои соски, продолжая ерзать стояком между губок и задевать там все самое чувствительное.

— Угу, — отвечает, ныряет рукой между наших тел, помогает себе, смещая член ниже. Давит бедрами, начиная вторжение в нетронутое мужчинами тело.

Сжимаюсь. Мне странно. Там начинает немного жечь и появляется чувство распирания. Он, тихо матерясь, продолжает давить, протискиваясь все глубже и глубже.

— Впусти меня, — хрипит мне в губы.

Я пытаюсь расслабиться, обнимаю его руками за шею, и сама тяну к себе ближе для поцелуя. Пусть отключит мою голову окончательно. Пусть отвлечет меня. Он часто, тяжело дыша, проводит по моим губам языком, приоткрываю их, впуская его в рот.

Распирание внизу живота становится еще сильнее. Один резкий рывок, и кажется, что все тело разорвало изнутри. Я вскрикиваю и плачу в голос, а он с довольным рыком целует и таранит меня резкими, жадными рывками. Мне больно, горячо и влажно. Это очень странный коктейль ощущений. Я перестаю понимать, что перевешивает.

— Леська моя, — довольно урчит мне в шею, двигаясь все быстрее. Натирает кожу джинсами. Бляшка его ремня пошло звенит от каждого толчка.

Он снова просовывает пальцы между нашими телами, замедляет свои движения, касается чувствительного узелка у меня между ног и, вдавившись членом как можно глубже, скользит подушечками по влаге. Меня быстро заполняет горячим желанием, все еще смешанным с болью. Первого становится все больше. Лекс ерзает, создавая внутри меня короткие толчки.