Личное дело опера Иванова

Глава 1

1991 год.

— Угу... Угу... — нахмурив брови, Андрей листал её рекомендации и с каким-то отрешённым отчаянием понимал, что ни черта не может в них разобрать, и дело вовсе не в буквах. — Ну что ж, Оксана Васильевна, боюсь, вы мне... в смысле нам не подходите.

— Почему?

Понаблюдал, как на самом краю стола чудом балансирует башня, обязательная к заполнению: рапорты, отчёты, карточки происшествий и прочие, и тоскливо поморщился:

— Ну-у... Вы слишком... слишком молоды. — «И красива...» Так, стоп! Устало ткнулся лбом в ладонь: — Вы же понимаете, ребёнок непростой. Здесь опыт нужен.

— И он у меня есть! Пусть не особо богатый, но зато по профилю! К тому же, двадцать пять — это не так уж и мало!

«Не так уж и мало, это когда за простую хулиганку трёшку дают, а когда ты уже даже не помнишь каковы на ощупь женщины, это...»

Так, стоп! Чёрт, да что происходит-то?

Поднял взгляд, наткнулся на её ответный — серо-зелёный, такой доверчивый и ждущий, словно ей и самой ещё нужна нянька.

— Извините, Оксана... ээ... — демонстративно заглянул в рекомендации, хотя необходимости в этом, кроме как подчеркнуть личную незаинтересованность не было, — Оксана Васильевна, но мне нужно работать. До свидания.

Схватил первую попавшуюся папку, решительно направился к сейфу. Крутанул ручку кодового замка — раз, другой... Безуспешно. Раздражённо прихлопнул по дверце кулаком, крутанул ещё раз.

— ...Андрюх! — позвал откуда-то издалека голос. — Андрюх, это Мишкин сейф!

И он очнулся. Гражданки Красновой уже не было, а Харламов, закинув ноги на стол, качался на задних ножках стула и загадочно лыбился. И сейф действительно был чужой. Да и кабинет тоже.

— Зашпарился я что-то, Оле́ж, — расслабив узел галстука, вернулся Андрей на место. — Душно сегодня. Наверное, гроза будет.

— Угу, — многозначительно хмыкнул Харламов и кивнул на дверь: — А это кто?

— Да это так, из диспансера. В няньки пришла проситься.

— А та? Уже всё?

— Пока нет, но чую, скоро.

— Тогда зачем эту отшил? Она похоже расстроилась.

Андрей сделал вид что не расслышал и погрузился в писанину. Однако вскоре поймал себя на том, что вовсе не пишет, а, уставившись в одну точку, вспоминает гражданку Краснову. Вернее, не её саму, а свою странную реакцию на неё — растерянность. Как в кино: вот стук в дверь и осторожное «Можно?», и его строгое, не поднимая головы от писанины «Вы к кому?» — в ответ. «К Иванову» «У Иванова сегодня неприёмный...» — наконец-то отрывает он взгляд от рапорта и...

— Андрюх, тут тебя! — протягивая телефонную трубку, вырвал его из раздумий Харламов.

Взял.

— Андрей Иванович, вы меня, конечно, извините, но это уже совсем ни в какие ворота! — сходу перешла на крик няня Нина Тимофеевна. — Я, конечно, всё понимаю, но это!..

Выслушал её сбивчивую истерику и, положив трубку, глянул на часы.

— Всё? — с сочувствием кивнул Харламов. — И эта пала в неравной схватке?

— Я, если честно, ничего не понял. Но надо сгонять, посмотреть. Прикрой меня если что, лады? Я быстро.

***

— И пока я в ванной, они просто сбежали! Я из комнаты в комнату — а их нет! Батюшки родные, я на улицу — а где их там найдёшь-то? Я туда, сюда... Ох, думала, сердце остановится! — Нина Тимофеевна, пятидесятишестилетняя женщина внушительных размеров, прижала пухлую ладонь к груди. — У меня аж давление скакануло, я ведь...

— И чем всё закончилось? — думая уже не о том, что случилось, а о том, что делать, если она всё-таки решит уйти, прервал её Андрей. — Как вы их нашли?

— Мальчишка соседский сказал, что они в соседнем дворе на качелях качаются! Я туда — а они и правда, там! И хоть бы извинилась! — гневно тряхнула она пальцем перед Маринкиным носом, на что та лишь упрямо надулась. — Так нет! Я их домой веду, а она мне: «Ненавижу тебя, жирная корова!» Представляете?! Это... Это же вообще... — задохнулась от возмущения.

Андрей глянул на дочку, она опустила голову.

— Нина Тимофеевна, вы говорите, что безрезультатно оббегали все окрестности, но в итоге оказалось, что дети просто гуляли в соседнем дворе. Как это понимать?

— Так прятались, видать! Уж за этой-то станется!

— Марина, где вы были?

Но она молчала. А Тёмка... А что Тёмка — крутил свои верёвочки, увлечённо бормоча под нос:

— Ка-а-арова! Жирная ка-а-арова!

Н-да уж. Лучшей улики с доказательством и не придумаешь.

— Хорошо, Нина Тимофеевна, я понял. Прошу прощения за инцидент, будем принимать меры. — Глянул на часы, обречённо вздохнул. — И на сегодня вы можете быть свободны.

— Меры! — фыркнула она, поднимаясь. — Какие уж тут меры могут быть, кроме хорошего ремня? Вот вы её жалеете, а она на глазах в чудовище превращается! И Тёмку за собой тянет! Ведь пока у неё учёба с продлёнкой были — и у нас с Тёмой всё хорошо было, дружно, мирно. Но как только каникулы начались — так всё! Просто беда! — Нависла над Маринкой: — Бессовестная! А ещё дочка милиционера называется! Только отца позоришь! —  Выходя из квартиры, обернулась: — При всём моём уважении, Андрей Иванович, но про вашу Марину у нас в диспансере уже байки ходят, имейте в виду! А я ведь не к ней, а к Тёмке в няньки нанималась! Ну и зачем мне тогда эта... это недоразумение в довесок? Вот уйду от вас и всё, во всём районе ведь замену мне не найдёте. Не больше дураков, так и знайте! Тем более с моим-то стажем!

Она ушла, и в кухне повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене и увлечённым Тёмкиным бормотанием:

— Не-е-енавижу тебя! Ка-а-арова!

И это действительно было уже слишком. Повернулся к дочери, глянул строго... и она, закатив глаза, тут же вышла из кухни. Он посидел ещё немного и пошёл следом.

Марина стояла в углу возле туалета — лицом к стене, руки за спиной, — однако покорности в этом не было даже близко. Она просто сделала одолжение. За пять лет привыкла к этому углу, как к родному, даже позу изобрела фирменную — упершись лбом в стену, заплетя ногу за ногу, и покачиваясь, так это, вальяжно, из стороны в сторону. Иногда даже напевая что-то под нос.

Глава 2

Утром сначала Нина Тимофеевна опоздала почти на полчаса, потом долго не было автобуса. В итоге Андрей так и не попал на утреннюю планёрку. А это залёт, особенно учитывая, что вчера, оставшись дома с детьми, он пропустил и вечернюю.

Едва зашёл в отделение, как дежурный сообщил, что в кабинете его поджидает посетитель.

— Я говорил, что у вас неприёмный сегодня, товарищ майор, — вскочил он со стула у себя за зарешёченным стеклом дежурки, — и я бы и не пустил, но Харламов сказал...

— Ладно, Саш, расслабься. Разберёмся. Главный на месте?

— Не, какой-там! Сразу после планёрки рванул куда-то.

Едва Андрей открыл дверь кабинета, как сразу, одним взглядом оценил обстановку: Генка с Мишкой, наперебой травящие бородатые байки, Харламов, вдохновенно колдующий над банкой с кипятильником... И гражданка Краснова, сидящая у его, Ивано́ва, стола. Перед ней — лист бумаги с наваленной на него горой галетного печенья и кускового сахара, и его же, Иванова, стакан в наградном юбилейном подстаканнике, парящий свежезаваренным чаем. Сама Краснова смеётся взахлёб над шуточками оперов, аж щёки порозовели.

Ещё бы не смеяться... над таким-то цирком!

И вот что интересно: всего час назад, злясь на опоздание Нины Тимофеевны, Андрей даже подумывал, а не плюнуть ли, не взять ли эту молодую? Понятно, что долго не протянет, хорошо, если хотя бы до конца месяца, но, может, за это время удастся подыскать ещё кого-то?

А теперь вдруг чётко понял, что нет. Не вариант. Вся эта свистоплясия — стрельба глазами, молодые гормоны и романтический флёр, который такие вот юные особы приписывают ментам — этого он уже нажрался в своей жизни, аж до сих пор тошнит.

Строго оправив китель и подтянув галстук, прошёл к своему столу. Не глядя по сторонам, выдернул из-под горы печенья лист, глянул на оборот: ну так и есть — его вчерашний, так и недописанный рапорт. Не выдержал, послал Харламову предельно понятный взгляд...

В кабинете висела тишина. Но если опера́ просто затаились, с интересом наблюдая, что же дальше, то Краснова, кажется, уже теряла сознание от страха. Вот и хорошо.

Снял и отложил на край стола фуражку. Нарочито медленно достал из ящика чистый лист, положил перед собой. Выровнял. Сложил руки на столе и наконец, поднял взгляд.

— Слушаю вас, гражданка Краснова.

Хмурился изо всех сил, напуская на себя того самого знаменитого «Ивановского строгача», который сломал сопротивуху такого количества подозреваемых, что, кроме своего портрета на доске почёта ещё и «внеочередного майора»[1] в своё время получил.

Но сейчас что-то явно шло не так. И хотя побледневшая Краснова, замерев, как кролик перед удавом, только и делала, что беспомощно хлопала глазами — сам Андрей тоже чувствовал себя... странно.

Чертовски хотелось отвести взгляд, но было нельзя. Давить, так давить! Вот только и дальше смотреть становилось всё труднее — брови, будто в самоволку, неудержимо ползли из строгой кучи куда-то наверх, в умильный домик, а под ногами вместо твёрдой земли опять колыхалось чёртово облако. И ком в горле, который хочется сглотнуть, но тоже нельзя.

Положение спас Петров, помощник Андрея. Ворвался в кабинет, потрясая кипой бумаг:

— Андрей Иванович, завал на сегодня! Два мордобоя, три жалобы, очередной УДОшник[2] и ориентировки на...

И замолчал, уловив, наконец, атмосферу. Но лёд тронулся. Андрей с облегчением протянул руку:

— Давай! — забрал бумаги. — Далеко не убегай, сейчас рапорт подобью и на участок рванём. Оксана Васильевна, если у вас по существу ничего нет, то не смею задерживать. И обратите внимание, там, на двери снаружи, указаны мои приёмные дни и часы. — И, давая понять, что разговор окончен, демонстративно раскрыл папку с обращениями. — До свидания.

И она вдруг очнулась:

— Нет, подождите! Я... — суетливо зарылась в лежащий на коленях пакет, — я принесла вам... — достала вчерашние рекомендации и ещё какие-то новые бумаги. — Вот, я принесла дополнительную характеристику из института и отзыв с прежнего места работы. Он, правда, в свободной форме, но это только потому, что времени было мало, и я...

Она ещё что-то лепетала, раскладывая на столе бумаги и неловко пытаясь отодвинуть лежащее перед ней печенье, а Андрей смотрел на неё... и уже почти ненавидел. За голос её мягкий, за вновь вспыхнувший взволнованный румянец и порхающую на скуле тень от длинных ресниц. За то, что ресницы эти сегодня были подкрашены ярче вчерашнего и вдобавок подведены стрелками. И помада на губах, которой вчера не было.

Машинально бросил взгляд на свой стакан — чистый. Не успела ещё.

А ещё вчера не было духов. Ландыш, сирень? Да, что-то такое, весеннее. И лак на ногтях сегодня ярче. И бусики на шее появились...

Скользнул взглядом ниже, по фигуре. Спохватился, раздражённо прикрыл глаза.

Финтифлюшка бестолковая. Очередная.

— Что скажете? — наконец выдохнула она.

Андрей открыл глаза.

— Я вам ещё вчера всё сказал. Вы не подходите.

— Но...

— До свидания!

Прикрикнул так, что даже Генка Шевцов удивлённо поднял голову от изучения ориентировок. Краснова же обиженно поджала губы и сбежала, так и оставив все свои бумажки на столе.

— Лютуешь, товарищ участковый уполномоченный? — слегка осуждающе усмехнулся Харламов. — Думаешь, раз в галстуке, так всё можно?

Андрей не ответил. С трудом протиснулся между двумя заваленными бумагами столами к телефону, набрал внутренний.

— Вась, зайди!

Пока ждал, собрал бумаги Красновой, сунул их вошедшему Петрову:

— В дежурку отнеси, предупреди, что это Красновой, пусть отдадут, если ещё придёт. Ко мне больше не пускать. И давай, через двадцать минут жди на улице.

Отпустив помощника, залпом выпил полстакана подстывшего уже чая, и решительно принялся переписывать вчерашний рапорт.

Но то ли после нервотрёпки с этой Красновой, то ли ещё что, но сосредоточиться было трудно. К тому же, вокруг уже вторую неделю творилось чёрте что: из восьми кабинетов их Отделения три наконец-то попали под капитальный ремонт, и всех их обитателей временно расселили куда придётся.

Глава 3

Чпок! — смяв зелёную крышечку, палец так резко вошёл в горлышко, что кефир плеснул через край. Харламов ругнулся, но всё равно первым делом жадно припал к бутылке и только после того, как она опустела, потёр пятно на штанах:

— Зараза.

— Застирай, пока не засохло, — посоветовал Андрей.

— Ничё, быстрее засохнет, быстрее отвалится, — отмахнулся Олег и вгрызся в булку. Блаженно зажмурился: — Да-а-а! Со вчерашнего обеда об этом мечтал! Чуть не сдох с голодухи! Нет, ну так-то, конечно, лучше бы борщечка с водочкой, но этого у тебя точно нет, да и мне ещё в отдел на летучку гнать.

Вид у него был потрёпанный, глаза покраснели от бессонной ночи.

— Так и не взяли? — аккуратно держа вторую бутылку подальше от своих форменных брюк, Андрей налил кефир в стакан и двинул ближе к Олегу.

— Какой там! Он даже носа не показал, как будто чует, гад! Девки задолбались на трассе стоять — каждый хрен ведь так и норовит подснять! Особенно дальнобои. Мы с мужиками уже не выдержали, говорим, чё отлыниваете, раз такое дело и зверь не идёт, подрабатывайте на ремонт кабинета, а то, вон, участковым малину наводят, а у нас в о́перской — как в заброшке! А они ржут. Помнишь, кстати, Леночку? Ну, Гаврилову? Из секретарской? Видел бы ты её задницу в чулочках, это песня какая-то!

— На живца, значит, дёргаете? А почему решили с этого бока заходить? Пропавшие имели отношение к девицам лёгкого поведения?

— Да нет, обычные девчонки, между собой никак не связаны. Единственное, что можно считать косвенно общим, это то, что у обеих отцы эти, как их… Бизнесмены новоявленные.

— А вот это интересно. Может, отсюда и заходить?

— Да откуда мы только не заходили уже! Проверяем уже всё подряд! Не стыкуется. Поэтому отрабатываем все версии. Ну а чё делать, Андрюх? Два эпизода, это, сам понимаешь, уже на серию тянет. А нам сейчас только серийника не хватало, особенно перед этим, мать его, слётом.

— Каким слётом?

— Ну ты чего, Иванов, совсем закис тут, на участке своём? Ветеранов МВД! Круглая дата в этом году. Вас на обеспечение порядка разве не распределили ещё?

— А, это...

Да, он действительно закис. Самогонщицы, бытовые ссоры, если повезёт — велосипед у кого-нибудь украдут или даже пацаны тачку угонят покататься. А в остальном — бумажки, бумажки, бумажки... И нехилый километраж пешим ходом по участку — по всем этим самогонщикам, дебоширам и прочим. Чувствовал себя так, словно срок мотает. Уже пятый год.

— Да мы тоже, если честно, какие-то никакие, — вздохнул Харламов. — Топчемся на месте, топчемся... А толку? Львович кряхтит: устроите мне висяка[1] — всех, на хрен, попру за несоответствие. А мы, веришь, и так из штанов выпрыгиваем! — вспомнил про пятно от кефира на ляжке, потёр. — Не хватает нам тебя, Андрюх! Фарта твоего и чуйки ищейской, ох, как не хватает!

— Не трави душу, Олеж! Отчуялась, похоже, моя чуйка. Чем дальше, тем больше понимаю, что не вылезу уже с участковых. Львович мои прошения о переводе уже, похоже, даже не читает, сразу отклоняет. Да оно и понятно — куда мне в оперативку-то? Маринка вон, от рук отбивается совсем. И главное, при мне — тише воды, а как без меня, так нянька воет с неё! Так что хорошо ещё, если не придётся вообще осесть где-нибудь в кабинете, бумажки перекладывать.  Дожился, блин, отличник уголовного розыска. — Отрешённо погонял по столу крышку от кефира. Усмехнулся: — Бывший.

— Ой, ну кончай, Андрюх! Опер бывшим не бывает, тебе ли не знать! А вообще, я давно говорю — жениться тебе надо. Не, серьёзно! Не хочешь заморачиваться с отношениями, так взял бы хоть какую-нибудь разведёнку с дитём. И ей за счастье — мужика нормального отхватила, и тебе хорошо — и баба регулярная, и дети под присмотром.

— Так, короче, — обрывая больную тему, поднялся Андрей, — это всё прекрасно, но мне пора. — Сунул в папку чистых листов, пару ручек и карандаш. — Василий! — В кабинет заглянул Петров. — Останься здесь, если Машков всё-таки подойдёт, что, конечно, вряд ли, возьмёшь с него объяснения по поводу мордобоя и угроз. Только аккуратнее с ним, он контуженный на всю бошку. Будет пытаться командовать, помалкивай в ответ, не нагнетай. Я сейчас к цыганам, потом по адресам. Вернусь после обеда.

Выйдя на улицу, ударили с Олегом по рукам:

— Давай, Андрюх, не кисни! И это, я тебе теперь два по поллитра должен, помню!

— Ты лучше в гости нарисуйся, с Маринкой воспитательную беседу проведи, крёстный, блин.

— Ну замётано! Вот с кефиром и приду!

Харламов пошёл, а Андрей задержался у подъезда опорного пункта, докуривая. Смотрел другу в спину, на его приблатнённый походняк и оперативный, согласно поставленной задаче прикид биндюжника: видавший виды спортивный костюм и кеды, и снова завидовал.

***

— Лэйла, так где Бахтыр?

— Вот только что уехал! На неделю.

На все вопросы Андрея у старшей цыганки всегда были готовы ответы: уехал, не знаю, не помню, не видела, не брала, не понимаю... А вокруг носятся дети, целые полчища детей, аж голова кругом!

Небольшой цыганский табор переехал сюда откуда-то с Кубани примерно полгода назад. Вроде, погорельцы. Жили бедно, поэтому кучно: купили старый дом в частном секторе и застроили все шесть соток участка дополнительными жилыми сараями, чем вызвали недовольство местных жителей и головняк Иванова.

Но больше всего злило, что весь этот беспредел располагался почти на границе с участком Маруновского — каких-то пару сотен метров через трассу! Там тоже был частный сектор — живи, не хочу! Но нет, именно сюда припёрлись.

— Ты прошлый раз то же самое говорила. И клялась, что через неделю вернётся.

— Да? Ай, не помню, начальник!

— Значит, тогда ты за него слушай, — щёлкнул ручкой, приготовившись заполнять формуляр. — Последнее предписание вам — незаконные жилые постройки разобрать. Слышишь меня? Через неделю не уберёте, следующий раз на бульдозере приеду, ясно?

Глава 4

После планёрки и почти полуторачасовой писанины отчётов, наконец поехал домой. Но по дороге вышел из автобуса на пять остановок раньше, у стадиона на Ленина, и двинул к девятиэтажкам.

Действовал по наитию и не прогадал — вечно отсутствующий по месту прописки дебошир Машков сегодня оказался дома.

— Может, пивка, майор? — пустив Андрея на кухню, беззаботно мусолил он плавничок сушёной воблы, но смотрел при этом цепко, насквозь. — Холодненькое! М?

— Обойдёмся объяснительной, — не ведясь на провокацию, вынул Андрей из папки чистый лист. — Вернее, двумя. Одна по поводу драки, вторая — причина неявки на участок по вызову.

— Да ты хоть понимаешь, к кому пришёл, майор? — угрожающе процедил сквозь зубы Машков. — С кого объяснительную требуешь? Да я с тобой не то, что говорить не обязан, а ты мне ещё и честь отдавать будешь, если прикажу!

Андрей выдержал его тяжёлый взгляд, отмечая при этом трёхдневную щетину «на расслабоне», майку со свежим пятном рыбьего жира на груди, и домашние, растянутые треники. На героя Советского Союза Машков сейчас, прямо скажем, не тянул, несмотря даже на железную выправку, которую уже ничем не погнуть, даже бытовухой. Но, с другой стороны, настоящие, некабинетные герои, они вот такие и есть — неидеальные по жизни.

— Я к вашим боевым заслугам, товарищ полковник в отставке, — звание подчеркнул специально, давая понять, что прекрасно понимает, с кем имеет дело, — отношусь с большим уважением, но они не дают вам права нарушать общественный порядок и запугивать население.

Сохранять официальный тон было довольно сложно. Потому что герой героем, звание званием, но вообще-то они с Машковым были одногодками. И районная милиция — это, конечно, не отряд специального назначения в Афгане, но и не какая-нибудь там охранка на складе с картошкой. И тоже заслуживает как минимум уважения.

— Да ладно? — усмехнулся Машков. — А если это твоё население плевать хотело на общественный порядок, тогда как быть? Я этому гаду раз сказал убрать дерьмо за своей собакой в подъезде, два сказал... Не понимает! А в морду дал — сразу дошло! А в Афгане я бы его в яму на сутки посадил — днём жара и мухи, ночью холод и шакалы. Зато на утро — другой человек!

— Но вы не в Афгане. Здесь достаточно было написать заявление участковому.

— Знаешь, куда иди со своими заявлениями, майор? Я боевой офицер, а не какая-нибудь крыса кабинетная, чтобы бумажки строчить!

Зацепило! Аж кулаки зачесались. Но Андрей лишь выдохнул, сдерживаясь.

— Значит, вы не отрицаете, что инцидент был? Удары кулаком в лицо, нецензурные оскорбления. А ещё, угрозы сексуального насилия, так?

Машков рассмеялся.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я и вправду собираюсь его насильничать, майор?

Андрей придвинул к нему лист:

— Ну вот и отлично. Так и пишите: «Угрожал, но на самом деле не собираюсь»

— Не понял, — тут же угрожающе сощурился Машков, — ты шутишь или издеваешься?

Андрей задержал взгляд на его жёстком лице. Всё-таки опасный тип. Нестабильная психика, слишком легко заводится. Вероятно, последствия контузии.

— Работаю. У вас в армии свои порядки, у нас в милиции свои. И в ваших же интересах написать объяснительную и постараться договориться с потерпевшим полюбовно, чтобы материалы просто ушли в архив.

— Вот ищейка дотошная! — усмехнулся Машков. — Ладно, майор, уговорил. Да расслабься, думаешь, не понимаю, каково тебе сдерживаться?

А может, и нет никакой нестабильности, а одному только Машкову понятная игра. И тут ещё вопрос, что лучше, ведь чем скрытнее мотивы, тем опаснее личность их имеющая, а Машков, к тому же, матёрый и самодостаточный, как волчара-одиночка, спецназовец. Такой если вцепится, то мёртвой хваткой. А, не дай бог, в криминал сунется — весь район кровью умоется, точно[1]

— Служба твоя ментовская хотя и собачья, но без неё тоже никак, — щёлкнув ручкой, притянул к себе лист Машков. — Только учти, что я вот эту всю хрень писать буду исключительно из уважения к тебе. А самому мне до этого гада дела нет, клал я на его жалобы. Мне проще его в лесочке прикопать, чем договариваться.

— Вы бы осторожнее с выражениями. Слово не воробей.

Машков только усмехнулся и погрузился в писанину.

Пока он писал, Андрей осматривался. Обычная панельная трёшка в обычном доме, обычного, не самого благополучного района, но вот ремонт... Он был свежий, практически нулёвый, и настолько дорогой, что даже сам Машков в своих замызганных трениках смотрелся здесь чуждо. Как будто случайно пивка зашёл попить.

— Разрешите личный вопрос, Денис Игоревич? Это ваша квартира?

Машков заинтересованно поднял голову. Встретились с Андреем взглядами.

— Скорее жены и дочки. Для них купил. Отремонтировал, обставил. А что?

— То есть, в финансах вы недостатка явно не испытываете. И, сдаётся мне, что это вовсе не офицерская пенсия, и даже не надбавка за «Героя».  Скажи́те, вы...

— Да ты задолбал мне «выкать», майор! — перебил вдруг Машков. — Давай как-то попроще, а? На вот, не потеряй! — сунул ему объяснительную. — И всё, официальная часть объявляется закрытой. — Откупорил новую бутылку пива. — Может, всё-таки выпьешь?  Рабочий день-то наверняка уже закончился?

Хотелось. Чертовски хотелось! Аж слюна набежала.

— Нет, спасибо.

— Честь мундира блюдёшь? Уважаю. — Припал к бутылке, в один заход выпив почти до дна. — А вот на счёт финансов... — Задумчиво обвёл взглядом кухню. — Ты, конечно, про криминал подумал, но нет, я беспредел не уважаю, мне кровью заработанный авторитет героя дороже бабла. Но слыхал, может, штука такая есть — бизнес называется?

Андрей усмехнулся:

— Фарца? Купи-продай, только масштабы посолиднее. — Кинул взгляд на импортный холодильник. — Думаю, значительно солиднее.

Машков тоже усмехнулся.

— Осуждаешь? Думаешь, продался офицер, за длинным рублём погнался, да? А я тебе так скажу — когда надо было жизнью рисковать, я за ценой не стоял и по окопам не отсиживался. Всё, что я умею — воевать. И когда на гражданку по ранению вышел, тут-то и понял, что нет мне места в мирной жизни. В военкомате бумажки перекладывать, или пузо в высоком кабинете отращивать — не моё это, лучше сдохнуть. И если бы ты только знал, майор, как меня тогда ломало! Я ведь на полном серьёзе жалел, что из Афгана живой вернулся, чуть не спился к чертям. — Задумчиво помолчал. — А потом один мой хороший друг, тоже офицер, сказал, что жизнь это и есть война, и пока ты жив — где-то кипит твой личный бой, и нет ничего позорнее, чем сбежать с него раньше времени. Просто у каждого фронта своя битва, понимаешь? Я вояка, ты мент. А ещё есть врачи, учителя, учёные... Много всяких. И каждый должен оставаться на своём месте ровно до тех пор, пока он там нужен. А потом, когда миссия выполнена, приходит пора искать новую битву, и так до самой смерти. Вот и я нашёл свою новую — в бизнесе. И вот что я тебе скажу — другие времена настают. Совсем другие. Бизнес теперь, это не обязательно купи-продай. Иногда это ещё и: восстанови старое, создай новое, дай людям работу, оставь после себя что-то настоящее, что-то кроме кучки своих вонючих понтов. Ну и конкуренция, конечно. Конкуренция — это вообще особый кайф!

Глава 5

Ночь была маятная, полная мыслей о том, как поступить. Накаляло то, что слова десятилетнего ребёнка к делу не пришьёшь, а других свидетелей просто нет. Да и работала нянька по устной договорённости, вот и получается, что всё, что он может — лично высказать ей своё возмущение. При этом ещё и придётся держать себя в руках и действовать строго в рамках закона. Вот такая оборотная сторона медали «честного мента», как презрительно называла его бывшая жена.

— А давай, может, клепанём на всю их контору анонимку, — понизив голос, предложил Харламов. — Натравим проверки по всем инстанциям, там же нарушений валом, взять хотя бы незаконную коммерцию!

— Ты не понимаешь, Олеж, так мы ударим не по Тимофеевне, а по самому диспансеру в первую очередь. Ну проверка, ну снимут заведующую, и что? Во-первых, не думаю, что она в курсе, а во-вторых, таких как Тёмка знаешь, сколько в городе? До хрена. И далеко не у всех родителей есть возможность быть с ними круглосуточно, а официально ты няньку не найдёшь. Только вот этой незаконной коммерцией и спасаемся.

— Гу-у-улять пойдём! — неожиданно отвлекся от долгого созерцания трофейного, отрезанного вчера от нянькиной сумки ремешка Тёмка. — Гу-у-улять!

— Пойдём, пойдём! — успокоил его Андрей. — Марин, может, выйдете на улицу? Только никуда не уходите. Я скоро.

Она совсем по-взрослому вздохнула и, оторвавшись от рисования, глянула на брата:

— Ну чего ты разгалделся? Гулять тебе? А то, что у других свои дела могут быть, это тебе всё равно?

— Гу-у-улять пойдём, гу-у-улять!

— Ладно уж. Погуляю с тобой разочек! — взяла его за руку, но возле двери остановилась: — Ну? А кто за тебя до свидания дяде Олегу говорить будет?

Тёмка, естественно, не отреагировал. В этот момент дверь кабинета распахнулась и на пороге, едва не столкнувшись с детьми, появился Маруновский. Застыл, с каким-то ошарашенным испугом глядя на Тёмку.

— Может, вы всё-таки дадите нам пройти, товарищ майор? — спустя почти полминуты деловым тоном вывела его из ступора Маринка.

Харламов захрюкал от сдавленного смеха, а Маруновский шуганулся в сторону и наступил на стоящую у стены швабру. Она треснула его по плечу, и с висящей на её древке тряпки взвилось белое облако засохшей побелки. Маруновский выругался, снова сделал неловкое движение, задев ногой пустое ведро и тут же, дёрнувшись, пихнул стол Андрея, с которого с грохотом полетели шаткие башни папок и бумаг.

— Чёрте что развели тут! Детский сад, а не Отделение! — взревел Маруновский. — Иванов, почему личные дела в рабочее время решаешь?

Андрей молчал, крепясь, чтобы не съездить гаду по морде. Всё-таки и времени прошло прилично, и давно уже всё для себя решил, а стоило только коснуться этой темы — и всё как с нуля.

— Андрюха, спокойно... — с одного взгляда понял его состояние Харламов. — Ты при исполнении. Дыши. Лучше после работы его, шкуру позорную, залови, — и так глянул на Маруновского, что тот попятился.

— К Разумову тебя, Иванов!  Срочно! — и поспешил сбежать, так и забыв обтряхнуть перепачканную побелкой форму.

Заполняя повисшую паузу, Харламов вернул швабру с тряпкой на место.

— Говорили две недели, но уже скоро месяц, а у них конь не валялся, — бубнил он под нос. — Грязищу по всему отделению растянули и успокоились... — Поднял рухнувшие со стола папки. — Кстати, ты слыхал, поговаривают, что ремонт могут заморозить. Денег, вроде, не хватило. Чем они там считали? — И вдруг присел на край стола, задумчиво усмехнувшись, мотнул головой: — Н-да-а-а... Ты видал? Ну это? — поводил рукой перед лицом и кивнул на дверь, вслед сбежавшему Маруновскому. — И чем дальше, тем сильнее. А лет, эдак, через пяток и вовсе...

— Олеж, заткнись, ладно?

— Ладно, ладно, — вскинул он ладони к груди. — Ты же знаешь, я могила. Но, блин, так хочется морду ему набить... Не представляю, как ты держишься.

— А мне не положено, — строго поджав губы, одёрнул Андрей китель. — У меня один выговор с занесением по этому поводу уже есть, хватит. Слушай, у меня к тебе просьба на миллион. Помнишь ко мне на днях девчонка приходила в няньки свататься? Краснова. Пробей мне её, пожалуйста, по своему доступу.

— Опа, — выдал хитрую усмешку Харламов. — А тебе по партийной линии или по личному, так сказать?

— Кончай острить! Мне нянька срочно нужна, а эта... — растёр ладонью лицо, — что-то с ней не то.

— В каком смысле?

— Не знаю пока.

— Ну здрасти. А я тогда куда копать-то должен?

— Пока просто, в общем.

— А тебе не кажется, что у тебя опять паранойя обостряется? Может, тебе вместо оперативной справки просто в кино её пригласить? Ну там, последний сеанс, последний ряд, потом Хванчкара на скамеечке в парке, ну и до дома проводить, конечно... А я ради такого дела даже с охламонами твоими на ночь останусь.

— Нет уж, спасибо. Хватит с меня молодых да ранних. Тем более таких.

— Каких — таких?

— Олег, на хлопок[1]! — заглянув в кабинет, перебил их запыхавшийся Генка Шевцов. — Крайнов санкции выбил!

— Ну наконец-то! — Харламов пружинисто подхватился с места, пара секунд, и он уже готов к бою. — Ладно, Андрюх, я понял. Чем смогу — помогу, а ты давай это, бабу себе ищи на постоянку! Самая лучшая нянька — это жена, уж проверь!

Когда он умчался, Андрей пошёл к Львовичу. Тот покряхтел, пересказывая кляузу Маруновского о том, что Иванов притащил в отделение детей, но особо не злобствовал, лишь потребовал прекратить балаган и либо решить уже свои личные проблемы, либо искать новую работу. Но тут же, словно и не намекал на отставку, оживился:

— Я тебе на днях про ответственное задание говорил, помнишь? Вот. На юбилейный слёт ветеранов милиции в этот раз приедет полковник милиции в отставке Попковский.

— Не знаю такого.

— А ты и не должен. Он с Севера. Ветеран Отечественной Войны, герой, вся грудь в орденах. Но главное, что он родственник, — загадочно ткнул пальцем в потолок, — понимаешь, да? Очень важный гость, надо принять по полной программе. Прилетает через две недели, встретишь его в аэропорту, организуешь заселение в гостиницу и досуг до вечера. И смотри, Иванов, не подведи честь Отделения!

Глава 6

— Тук-тук! Можно к тебе? — заглянула Оксана в Маринину комнату, когда Тёмушка заснул дневным сном. — Чем занимаешься?

Марина прикрыла альбом ладошкой.

— Ничем.

— Мм... А мне показалось, рисуешь. Ладно, если ты не занята, то, может, поможешь мне? Никак не разберусь, где какая посуда у вас на кухне лежит.

Конечно, она давно уже всё прекрасно выяснила, но... хозяйка-то в доме Марина. И хотя она сама этого, скорее всего не осознаёт, а всё равно, было бы очень неосмотрительно перебегать ей дорогу.

Расчёт сработал верно, и постепенно, слово за слово, и из настороженной девочки со сцепленными на груди руками, Марина превращалась в девочку, которая и сама уже не помнит, почему с самой встречи в диспансере упорно держалась настороженной букой.

Блины месить было весело, а цветных блинов она вообще никогда прежде не видела и словно волшебный элексир всё мешала и мешала подкрашенное свекольным соком тесто и так и норовила залезть в него пальцем.

А когда начали выпекать — и вовсе обалдела.

— Не так! Блины должны быть круглыми!

— Разве?

— Да! Так правильно!

— А у нас будут неправильные блины! — рисуя тестом кляксы свободной формы, улыбнулась Оксана. — Пробовала такие когда-нибудь?

Нет, она не пробовала. Но, недоверчиво откусив первый, с удовольствием уговорила следующие штук пять. А ещё немного спустя даже перетащила на кухню свой альбом с карандашами.

— Это кто? — как бы между делом спросила Оксана. — Мишка?

— Кошечка!

— Ух ты! А почему она одна? Ей не грустно?

Марина мотнула головой, но, немного подумав, добавила:

— Потерпит. Просто у неё папа на работу ушёл. — И перевернула лист.

Тема закрыта. Понятнее не бывает.

Но чуть позже, уже после того, как проснулся Тёмушка и они все вместе сходили в продуктовый и погуляли во дворе, Оксана осторожно зашла с другой стороны:

— Марин, а может, ещё порисуем?

Она вроде нехотя, но согласилась. Похоже, просто постеснялась отказать, но потом вовлеклась. Играли в угадайку, смешивая в одно целое разных зверушек и придумывая им смешные названия, хохотали и шаг за шагом сближались, и когда Оксана попросила нарисовать чудо-зверушкину семью, Марина с энтузиазмом нарисовала.

— Это кто? — указала Оксана на самого большого абру-кадабру.

— Это папа медведе-зайце-пёс!

Ну кто бы сомневался! По центру листа, упираясь пятками в нижний край, а макушкой в верхний и широко раскинув руки-лапы, мог стоять только всё на свете контролирующий и занимающий всё я-пространство ребёнка ПАПА. Поразительное попадание в образ! Только что погонов не хватает.

По разные стороны от папы, где-то в тени могучих руко-лап, стояли его детки — доченька и сыночек. Над доченькой Марина билась особенно долго, всё стирая и рисуя заново то мордочку, то лапы или ушки.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы она была самая-самая красивая, да? — подавая карандаши, наводила Оксана на разговор.

— Нет, — деловито и так узнаваемо нахмурилась Марина. — Просто тут всё неправильно получилось.

— Разве? А мне кажется, всё очень даже хорошо! Ну где тут неправильно?

Марина озадаченно прикусила карандаш. Пожала плечами.

— Не знаю. Но она не похожа на папу, видишь?

— А! То есть, папа самый правильный, да? И все должны быть похожи на него?

— Да.

— Ну хорошо, а почему ты тогда сыночка не переделываешь? Он сразу правильный получился?

— Нет, но ему и так сойдёт, — отмахнулась Марина. — Я же не могу разорваться и сразу всех вырисовывать! Просто он у них особенный. Он вообще без медведя, видишь?

Увлекшись, Марина даже не заметила, что перешла на «ты», но Оксану это более чем устраивало.

— А, так он просто зайце-пёс? Да, да, теперь вижу!

И в этот момент Марина перевернула лист.

— Погоди, ты что, закончила уже? «А мама?» — будто между делом спросила Оксана, собирая со стола затупившиеся карандаши. — Потом её дорисуешь?

Марина замерла и, немного подумав, осторожно перевернула лист обратно. Посмотрела на рисунок растеряно, словно и сама вот только сейчас вспомнила, что не дорисовала.

— Забыла? — осторожно подсказала Оксана. — На, — подала свежезаточенный карандаш, — дорисуй, а то как-то грустно без мамы, тебе не кажется?

— Нет, — нахмурилась Марина, — не надо. Она тут не поместится.

— Почему? Папа слишком большой?

— Нет, папа нормальный. Какой должен быть, такой и папа! — раздражаясь, буркнула Марина. — Просто... Просто она весь рисунок испортит, вот и всё!

***   ***   ***

— У медведей не бывает таких ушей, — первое, что пришло на ум, когда Андрей очнулся после долгого разглядывания рисунка невидящим взглядом. — Это какой-то неправильный медведь, дочь. Ему надо уши переделать и хвост.

Краем глаза увидел, как шлёпнула себя рукой по лицу Краснова. Ну что ещё не так? Все мысли сейчас были на работе. Сегодня какой-то особенный завал, сразу со всех сторон, словно сговорились. А тут эти непонятные ребусы... Но увидев, как мгновенно надулась Маринка, попытался сдать назад:

— Или это у тебя специально так? А, ну тогда нормально. Прям даже хорошо. А это кто? — ткнул пальцем в одно из маленьких чудовищ и тут же снова уплыл мыслями в работу: с какой бы стати этому табору, и так живущему на честном слове и птичьих правах, начинать бучу против местных? Что-то тут не то. Но то, не то, а прецеденты есть, хотя и не установленные по участникам. И кляузы есть, хотя и анонимные...

— Ну па-а-ап! — донеслось откуда-то из тумана. — Чего ты тогда спрашиваешь, если не слушаешь? Я говорю, это дочка его!

Выплыл из мыслей и не сразу вспомнил ни свой вопрос, ни то, что только что услышал.

— Ээ... Дочка? А, ну может. Просто не очень похожа. У него уши вон, какие длинные, а у неё короткие совсем.

— Не выросли ещё! — глядя на него в упор, с невесёлым нажимом улыбнулась Краснова. — Да и потом, это всё-таки девочка, ей не обязательно быть лопоухой! Правда, Марин?

Глава 7

Следующая неделя прошла как обычно в режиме перманентной рутины: обращения, нарушения, предотвращения, рапорты, отчёты, предписания...

А ещё этот странный конфликт цыган с местными! Суть его была в том, что цыгане якобы угрожают гражданину Николаенко и его семье расправой и занимаются всяческим вредительством — ломают забор, бьют стёкла в окнах, оставляют на стенах дома скабрёзные надписи и кидают в их колодец дохлых кошек.

Видимых мотивов к этому не было, да и цыгане всё отрицали — эмоционально и дружно, как они умеют. Но и Николаенко с каждым днём втягивал на свою сторону всё больше соседей, и дело грозилось обернуться крестовым походом против «ворюг черножопых», как называл своих мнимых обидчиков Николаенко. Ну или наоборот — цыгане поднимутся против местных. Смотря, у кого первым сдадут нервы.

— Ай-нэ, начальник, ну кого мы трогаем? — в сердцах взмахивал рукой барон Бахтыр Ворончак. — Это они хотят выжить нас отсюда, потому что боятся! Думают, детей у них воровать будем, коней воровать будем, девушек и золото воровать будем — что там ещё в кино показывают? Но мы осёдлые ромалэ, начальник! Нас беда с прежнего места согнала, а не кочевая кровь! Всё что у нас было — сгорело, а всё что осталось, всё до последнего рубля — здесь! — развёл руками, указывая на застроенный пристройками к основному дому двор. — Нам некуда больше идти, мы теперь здесь живём. А цыган, где живёт, там не гадит — это закон!

В его словах была доля правды — стереотипы местных оказались сильны. В этом Андрей убедился, ещё полгода назад, когда маленький, всего на пять семей, табор Ворончака только прибыл в посёлок на жительство. Тогда на районный участок тут же посыпались заявления местных: в каждой бытовой ерунде, на которую раньше никто и внимания бы не обратил, они теперь обвиняли новосёлов и требовали принять меры к их выселению. Правда, с тех пор истерия постепенно почти сошла на нет — и вот, вдруг, опять!

Сама по себе мутная ситуация с Николаенко усугублялась ещё и тем, что проживал он через трассу — на административном участке Маруновского. И хотя Андрей ноги сбил, нахаживая по километры в попытках выяснить обстоятельства конфликта, Николаенко продолжал писать кляузы Маруновскому, а тот шёл напрямую к Львовичу, рапортуя о бездействии Иванова.

— Андрюх, а тебе не кажется, что он тебя просто подсиживает?

В кои-то веки, собравшись в воскресенье вечером у Андрея на кухне, баловались пивком с рыбкой и пытались отвлечься от работы, но всё равно все разговоры сводились к ней, любимой.

— А смысл? — пожал Андрей плечами. — Одной жопой на два участка сесть? Сомнительное удовольствие. К тому же, конфликт между местными и цыганами действительно есть, и я в нём такой же попавший, как и Маруновский. И если полыхнёт, то подпалит нас обоих.

— Да, но ты не строчишь записочки наверх, и не пытаешься любое обстоятельство вывернуть против него. Не, серьёзно! Мне кажется, он ревнует к тебе Львовича. Ты же, несмотря на то что тот кряхтит с твоих фортелей, всё равно остаёшься у него на высоком личном счету, и это заметно. Вот Маруновский и страдает. Ну, знаешь, тайная боль жополиза — остаться не удел. — Развернулся к двери: — Маришка!

Она прибежала, и он сунул ей в рот смачную, янтарную полоску спинки подлещика. Улыбаясь, проводил взглядом.

— Вымахала-то как, егоза! Туда-сюда, и женихи начнутся. Готов держать оборону?

— Типун тебе!

Харламов рассмеялся.

— Ну-ну. В лагерь будешь сдавать?

— Не знаю. Оно и надо бы, конечно, но она не хочет, вплоть до бойкота.

— Ну, это, допустим, не новость. Прошлым летом тоже не хотела, сколько она с тобой не говорила тогда?

— Почти всю первую смену.

— Но потому-то ничего, втянулась. Главное начать, ты же знаешь.

Андрей вздохнул. Помолчал, крутя в пальцах пивную крышку.

— Не уверен я, что это правильно. Вот тебя против воли сдать куда-нибудь на три месяца, тебе это как?

— Если надо — я готов!

— Угу. Вопрос только в том, кому это надо. И получается, что она как тот ходок — отбывает срок за клиента. Только те добровольно сидят, а она — потому что отец-раздолбай не может жизнь в нормальную колею вернуть.

— У-у-у, Иванов, это что-то новенькое! Не иначе, кризис среднего возраста бабахнул? Рановато! — посмеиваясь, разлил пиво по кружкам. — И неожиданно. Хотя в целом ты прав. Ну, оставляй тогда дома, куда деваться. Или у вас с новой нянькой так и не срослось?

Андрей промолчал. Срослось ли у них с Красновой на почве детей, это пока сложно сказать, потому что мелкие стычки так никуда и не делись, но вот то, что лично у него как-то неожиданно начало прирастать лично к ней — это да.

... Как в старом добром кино, которое хочется пересматривать снова и снова: поворачиваешь ключ в замке, открываешь дверь, и тут же Маринка несётся: «Папа пришёл!», Тёмка наоборот — весь в себе и даже не замечает, что в доме что-то неуловимо изменилось... Но Андрей-то замечает.

— Добрый вечер, Андрей Иванович!

— Добрый, Оксана Васильевна.

Она улыбается:

— Вы опять?

— А, да, — улыбается в ответ Андрей, — забыл, извините. Добрый вечер, Оксана.

Она сама попросила его обращаться к ней без отчества, а он не нашёл весомых причин отказать. Да что там! Она даже Маринку повадила обращаться к себе без отчества, да ещё и на «Ты» Обнаружив это, Андрей, конечно, попытался построить всех по местам, но Оксана так ловко уложила его на лопатки... Чем? Да если бы он помнил!

...Потом примерно полчаса «смены караула»: вместе с Оксаной слушают Маринкины рассказы о прошедшем дне, ужинают — тоже обязательно все вместе, потом Марина с Тёмкой уходят в комнату, а они с Оксаной остаются вдвоём на кухне и...

Сразу повисает дурацкая неловкая пауза. Андрей зачем-то сосредоточенно роется в своей рабочей папке, Оксана снова и снова бесцельно заправляет за ухо прядь волос и наконец, встаёт:

— Я пойду?