Личный дневник Адель Том 1. Детство

Предупреждение от автора

Эта книга не имеет ничего общего с чьми-либо родственниками или родными самого автора. Почти все персонажи выдуманные, и совпадения совершенно случайны. Если вам тяжело читать контент содержащий: насилие, кровь, издевательства над человеческим достоинством, то лучше вам это не читать. Если вам такое по душе, то пожалуйста читайте на здоровье, жду ваших отзывов.

Находка

Здравствуйте, дорогие читатели. Меня зовут Татьяна Владимировна Плавкова, и это страшная история моей семьи. Началась она ещё давно, но узнала о ней только сейчас.

В 2020-м году мне от матери достался дом. Старый ещё построен после той самой войны моим прадедом – Максимом Александровичом Плавковым. Много мне рассказывали о нём. Он в концлагере выжил и чудом спасся, и в войне он принял важное участие, но про прабабушку я ничего не слышала. Знаю лишь то, что она троих детей родила и скончалась спустя три года после смерти деда Максима. Прабабушку знаю, звали Виктория, но ни её, ни деда я не застала.

Я приехала в дом рано утром. Когда я зашла, увидела много пыли и грязи. Я принялась за уборку, сначала первый этаж, затем второй, и так я добралась до чердака. Там было множество коробок с вещами моей мамы, бабушки и даже прадеда, у него, кстати, самая большая коробка, а в ней лежали вещи с войны и много архивных фотографий, я думала, что в концлагере он был взрослым, но нет, на всех фотках ему было младше четырнадцати. Я так удивилась, почему мне не рассказали об этом. Вдруг на мой взгляд упала самая маленькая коробочка, ничем не примечательная, она стояла дальше всех. Вот она и стала причиной написания этой книги.

Когда я открыла коробку, моему удивлению не было предела, там лежали всего несколько вещей: паспорт Германии, свидетельство о смерти в Германии и паспорт Аргентины. А также личный дневник и письма со советским свидетельством о браке. Документы из Германии были написаны на имя Адель Шмерц, а вот паспорт Аргентины на имя Виктория Руиз. А в свидетельстве о браке было написано, что эта Виктория Руиз вышла замуж за моего прадеда и стала Викторией Плавковой — моей прабабушкой. Это что получается, моя прабабушка — немка? В этот же момент место действия перенеслись на кухню. И я открыла личный дневник Адель Шмерц. После прочтения, которого мне стало плохо. А после из него выпали письма моему прадеду и от него, и я расплакалась. Я чувствовала, что должна рассказать её историю. Мне так будет легче… Без лишних слов, приятного чтения.

Переезд

P. S. Первые несколько страниц были вырваны, и оригинальные записи велись на немецком, но я, наняв специального переводчика, перевела все на русский.

День начался, как обычно, с ругательств. Ханна что-то опять ругалась на Клару, а папа кричал на неё, чтобы та успокоилась. Я вышла на кухню в одной пижаме и смотрела на них. Отец посмотрел на меня и подобрел взглядом, но его тело было напряжено.

– Доброе утро, Адель, — обратился ко мне папа.

Я ему ответила тем же и обняла его. Он меня в ответ.

— Садитесь, завтракайте, — произнесла Ханна.

Мы с Кларой сели за стол. И, начав завтрак с молитвы, Ханна нас решила побаловать и достала джем. Обычно нам его запрещали есть, говоря, что у нас с Кларой будут болеть после него животы, но мы его ели тайком, и вроде бы ничего. Папа читал газету, где на страничке виделась новость о визите Риббентропа в Москву, и после этого заголовка я не стала вчитываться в подробности, лишь пробежалась глазами, но всё, что я поняла, что подписан какой-то пакт и он для чего-то нужен. На радио вещали, что Рейх непобедим, и все такие вещи, это так, уже белый шум.

— Не надо мне тут политики с утра, — раздраженно сказала Ханна и переключила радио на другую станцию.

На следующей станции играл Бетховен, мило. Солнце светило мне прямо в глаза, и я пряталась за тень отцовской газеты. С улицы на меня глядел плакат — я мимо него всегда в школу шла. На нём во всю стену красовался «величайший» фюрер с детишками: все улыбались, будто соревновались, кто неестественнее. Эти фальшивые гримасы я терпеть не могла, а приторная сладость сюжета вызывала тошноту. В речах Геббельса, на которые папа таскал меня, — «Каждый должен быть патриотом!» — не было ни слова правды. Но чтобы не разочаровывать отца, я делала вид, что мне интересно. Он пророчил мне судьбу «сверхчеловека»: чистокровная арийка, гордость нации и весь этот бред... Отец, уткнувшись в газету, цокал языком — сначала из-за новости о пакте, потом, кажется, вспомнив наши с Кларой вчерашние шалости.

С окна я перевела взгляд на календарь, сегодняшний день был обведен красным карандашом. Сегодня 24 августа, лето в самом разгаре, а мы переезжаем. Папе дали новую должность главного врача, и мы переезжаем в город Веймар или деревню какую-то, не помню точно. Но ясно лишь одно: новые друзья и знакомые, соседи, улицы, и заново устанавливай и держи репутацию. Папе недавно ещё подарили новую машину, «Ауди» называется. Последней модели. И много чего ещё. После завтрака мы пошли собираться. Я решила надеть свое любимое платье. То самое, черное бархатное, которое мне на день рождения подарили. Клара тоже надела платье, но в противоположность мне, нежное с цветочками. Я всегда любила смотреть на то, что мы с Кларой хоть и близнецы, но такие разные. Эта индивидуальность всегда меня завораживает и заставляет думать, что мы особенные.

После всех сборов мы сели в машину. Новая кожа неприятно прилипала к ногам, и стоял противный запах, не знаю откуда, но было мерзко и неприятно. Клара вцепилась в дверную ручку. Её пальцы дрожали, а щёки постепенно приобретали землистый оттенок. Я знала: ещё минута — и она сглотнёт воздух, зажмурится, а потом начнётся этот ужасный звук... Мне хотелось обнять её и одновременно толкнуть подальше.

“Почему ты не можешь просто потерпеть?” — подумала я.

Я увидела из окна автомобиля, как Ханна и папа, о чём-то ругаясь, переносили чемоданы и саквояжи вещей. Мне стало интересно, зачем Ханне так много платьев, и пятью на неделе можно обойтись, нет, у неё шкаф забит какими хочешь платьями, а у папы только несколько рубашек, галстуков, два пиджака и одни брюки, всё! Я просто поражаюсь, у меня столько платьев нет, сколько у неё.

Пока я думала, они уже сели в машину.

— Никто ничего не забыл? — спросила Ханна.

— Нет, — ответили мы обе.

Я заметила, что Клара какая-то нервная, то есть. Она теребила своё платье, щелкала пальцами и ерзала на месте, будто сидит на чем-то неудобном, кстати, эти кресла были реально неудобными. Я подумала, что это нормально, ведь дальние поездки для неё всегда были чем-то нервным и неприятным. Клара с надеждой посмотрела на меня, но я не чем помочь ей не могла кроме того чтобы погладить ей руку и сказать: “Клара, всё будет хорошо!”. Хотя я знаю, хорошо бывает только в сказках и то не всегда, было что-то такое… Тревожное… Затем её взгляд перешел на отца, а он никакого внимания ей не уделил.

— Пап… — протянула она протяжно.

— Что случилось, Клара?

Ханна заглянула назад и увидела лицо Клары.

— Ох, ну нет! Клара, поездка только началась. Дай нам хотя бы раз поехать спокойно и без происшествий.

Клара вжалась в кресло, а я осталась безмолвной. Хотя обычно я высказываю мнение.

— Йохан, ты говорил, что укачивать её не будет, она сегодня мало ела! — ругалась Ханна.

Отец лишь молча смотрел на дорогу.

— Следующие четыре часа будут очень весёлые, — сказал спокойно папа, когда мы выехали из города.

Через минут двадцать Клара завыла.

— Тётя Ханна…

— Я просила же назвать меня просто Ханна! Что, потерпеть не можешь? — спросила она резко и довольно-таки раздраженно.