Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 1

6 ноября, понедельник

Я ехал в лифте, когда позвонила Вероника. Часы показывали без пяти одиннадцать, я чертыхнулся, ведь Ника знала, что у меня совещание. У меня должно было начаться совещание как обычно в понедельник ровно в одиннадцать. Но, успокоив себя тем, что пока Вероника ни разу не нарушила условия нашего брачного договора, всё же ответил ей. Она не могла позвонить просто так. Должна была быть какая-то особая причина для её звонка тем более ровно за пять минут до моего совещания.

— Алексей…Алексей Владимирович… — Ника едва говорила, скорее шептала. А её это обращение по отчеству заставило меня начать волноваться. Я уже было хотел как-то мягче ей ответить, но снова вспомнил про условия нашего брачного договора.

— Ника, ты же знаешь, у меня сейчас начнётся совещание. Нельзя было подождать как-то со звонком. — грубо обрубил я жену.

— Алексей, нам нужно встретиться как можно скорее. Я должна кое-что сказать. Это важно в первую очередь для тебя. Не надо мне напоминать про условия брачного договора. За два года нашего брака я благодаря тебе ни разу об этом ещё не забыла. — Вероника почти прокричала эти слова и всхлипнула. Да, я отчетливо услышал в трубке, как она заплакала. Каждое её слово меня словно резануло. Что это может быть за важный разговор? Почему Ника вдруг заговорила о двух годах нашей совместной жизни? К чему такая спешка? Это всё не походило на мою кроткую жену. И что бы она плакала вот так в трубку, а я это слышал?! Такого никогда не было. В брачном договоре тоже был об этом пункт: моя супруга не имела права плакать при мне или в моём обществе на людях, быть в плохом настроении, она должна была всегда находиться в хорошем настроении и улыбаться. И теперь я не понимал ничего. Ника никогда не позволяла себе такие выходки. Видимо, я слишком долго размышлял над ответом Веронике, потому что она сама продолжила разговор. И её фраза окончательно выбила почву у меня из-под ног.

— Алексей Владимирович, я знаю, что в вашем плотном графике нет лишней минуты на встречу с женой…с фиктивной женой. Поэтому, если вам будет угодно, я передам свои слова через адвоката. Я подаю на развод.

— Ника, какой адвокат? Чёрт побери, что ты несёшь?! — только и смог заорать я. — Я отменяю совещание, жду тебя в кафе напротив офиса.

Я разозлился не на шутку и просто готов был убить жену. Она могла вынести мне мозг в любой другой день, но выбрала именно этот. Что же, хорошо, я отменю своё самое важное в этом году совещание и выслушаю её бредовую идею про развод. Явно у неё это просто от скуки, пресытила обеспеченная жизнь.

Теперь мне ещё предстояло сообщить о своём отсутствии на совещании своему заму Олегу Вишнему. А он — та ещё истеричка в силу молодости и холерического темперамента. Да, именно с женским склонением. После пары первых истерик Олега, выпавших на мою долю, я стал его меж нами иногда иронически называть Вишенкой. Олег от природы был человек импульсивный, чувствительный и нежный. И его волнистые русые волосы, уложенные тонной дорогого геля на них, небесно-голубые глаза в обрамлении нереально длинных ресниц, розовые тонкие губы, вздёрнутый острый нос и всегда наманикюренные руки, делали его похожим на типичную женщину, вполне себе милую Вишенку на торте. А вкупе со стилем одежды так и вовсе в Олеге ничего не было от мужчины… Под метр восемьдесят ростом, худой, но весьма накаченный Вишний предпочитал носить обтягивающие блузы с узкими приталенными брюками и неизменно обувь на высоком каблуке. Но мне плевать было, как выглядит Олег, главное, что он обладал ценным для меня оружием — мозгами, холодным расчетом и жаждой наживы. И надо было как-то поделикатнее своей правой руке сообщить сию новость. В итоге я не нашёл ничего лучше, чем просто поставить всех перед фактом.

Тридцать пар удивлённых глаз уставились на меня, когда я объявил им о своём отсутствии на совещании. Олег сначала поперхнулся от услышанного, а потом, нервно дёргая глазом, спросил:

— Алексей Владимирович, вы это…совсем сошли с ума или заболели? Как же я один проведу такое совещание? Мы к нему так долго готовились, нам надо решить вопрос об участии в тендере на строительство, сформировать рабочую группу для нового объекта, запустить рекламную кампанию, выплатить премии в конце концов, а ещё провести анализ финансового отчета за последний квартал…на носу уже Новый год. И вы при этом заявляете, что вас не будет на совещании?! — лицо Олега исказилось то ли от ужаса, то ли от гнева с тенью растерянности. Но меня уже не волновали ни совещание, ни мой зам с его паническими настроениями. Мы все взрослые люди и ведём одно общее дело, а не играем в детской песочнице. О чём я не преминул сказать Олегу.

— Олег Юрьевич, дорогой мой, напомню тебе, что мы все — взрослые дяди и тёти и здесь дружно работаем на благо отечества, так сказать, на благо нашего «Строй-Инвеста». И это ты готовил доклад к нашему совещанию. Ты — мой зам, и если я сказал, что меня не будет на совещании сегодня, то вы просто все, взявшись за руки, проводите совещание сами, под твоим чутким руководством.

Сотрудникам не стоило слишком много знать о моих личных проблемах, поэтому я увёл Олега к себе в кабинет. К тому же он включил кисейную барышню, а это могло принять пугающие масштабы.

— Алексей Владимирович, вы же сами всегда говорили, что работа превыше любых личных дел. И теперь вы нас бросаете в такой ответственный момент?! Я не смогу замотивировать сотрудников на победу в тендере, как вы. Меня просто никто не будет слушать. — Лицо Олега побагровело, он нервно размахивал своими наманикюренными руками перед моим лицом, а его праздная речь, преисполненная патриотизма и пафоса, напоминала призыв Жанны Д'Арк войскам встать на защиту Франции. Но благо моей фирме ничего не угрожало, уж тем более Столетняя война. Поэтому я без зазрения совести мог снять с себя доспехи доблестного рыцаря, к тому же мне предстояла куда более важная битва…Только пока я не понимал, с кем мне предстоит биться и почему. Но чтобы всё же вернуть Олега с небес на землю и остудить его пыл, я сказал своему заму правду.

Глава 2

Я — мужчина тридцати семи лет с уже посеребренной проседью волос, у которого есть яхта в Ницце, четырёхэтажный коттедж на Рублёво-Успенском шоссе, исторический особняк в Риме, построенный ещё в восемнадцатом веке, скромный автопарк также из «Роллс-Ройса», «Кабриолета» и тонированного «Гелендвагена», банковский счет с множеством нолей, личный водитель и собственный строительный холдинг. Да, под моим началом трудятся без малого двести человек, возводят, строят элитные высотные дома. Я сам построил свой бизнес с нуля. Мне тогда никто не помогал. Да и некому было помочь. Мать меня воспитывала одна. Отец мой, как водится, по легенде, был то погибшим лётчиком, то затонувшим подводником. А выражаясь простым языком, папаша мой бросил нас с мамой, когда мне исполнился год, устав от пелёнок, распашонок, детских криков и семейного быта. Мама моя работала учительницей русского языка и литературы. Так что с её крошечной зарплатой мы всегда были духовно богаты и материально бедны. И надеяться я в этой жизни мог только на себя. Друзей у меня не было, только конкуренты. Я сам отбивался от бандитов, которые хотели меня подмять под себя, участвовал в стрелках с такими же малиновыми пиджаками. Про меня говорили, что я родился в рубашке. Поскольку неоднократно уворачивался от пуль перестрелок и ни разу меня не зацепило. Стояли лихие девяностые. Каждый выживал, как мог. Получив диплом экономиста, я решил основать свою строительную фирму. Мой строительный холдинг не сразу стал приносить мне золотые бобы. Я то терпел крах, то снова поднимался в гору. Когда я был на высоте, женщины меня обожали. Но стоило моим деньгам уйти как вода сквозь пальцы, женщины тут же бросали меня. Ни одна из них меня не любила. Поэтому до тридцати пяти лет я не женился. Я не хотел себя связать с акулой, которая откусит по локоть и оберёт меня до нитки. Как только я стал «большим» человеком, то стал менять женщин как перчатки. Я выбирал помоложе, посочнее и вкушал каждую как тропический нектар. Но лишь на одну ночь. После ни с одной из своих ночных бабочек я никогда более не виделся. Я не любил и меня не любили. Женщинам нравились мои деньги, а они меня ублажали в постели. Каждый получал то, что хотел. Я не верил в любовь. Все эти слова про чувства, отношения, любовь я не переносил на дух. Я злился, когда мои подчинённые умилительно говорили о поцелуях, нежностях, объятьях и романтичных, идеалистических планах на будущее. В современном мире все продаются и покупаются. А вся эта химия, любовь…полная чушь. Так думал я до встречи с Вероникой… Я ехал в лифте и вспоминал нашу совместную жизнь с Никой. Минуты, что я пролетел в лифте, показались мне вечностью. Наконец-то стеклянные двери лифта распахнулись, я вылетел из здания своего строительного холдинга как пробка из шампанского. Я решил не бежать, дабы не выглядеть слишком растрепанным и взволнованным. Бодрой походкой я направился в кафе «Пегас» в пяти минутах ходьбы напротив моего офиса. Робея, я открыл дверь своего любимого некогда «Пегаса»… Здесь подавали изумительные пирожные с бананом и маскарпоне. Я по привычке приходил сюда, когда одолевали сомнения, проигрывал очередной тендер на строительство, злился, огорчался или страстно желал признаться Веронике в своих чувствах. Я садился у окна с прекрасным панорамным видом на парк с искусственным прудом, украшенным множеством разноцветных лилий, в которых вальяжно медленно плавали иссиня-чёрные лебеди. У меня даже не спрашивали заказ, все официанты, итак, знали наизусть мои предпочтения. Но сегодня я не хотел ни пирожные с бананом, ни любимый латте. Я был растерян, озадачен и…напуган. Я надеялся увидеть Нику с её неизменной улыбкой на лице и услышать приветливый, тихий, нежный голос. Я мечтал, что Вероника мне скажет буднично: «Дорогой, это какое-то недоразумение. Я просто очень хотела тебя увидеть. Не сердись на меня.». Или что это окажется розыгрыш, нас снимет скрытая камера, а потом мы вместе посмеёмся над комичностью ситуации. Но наяву я увидел совершенно другую картину.

Потухший взгляд, устремлённый в одну точку, опущенные плечи, невзрачный макияж, сбившиеся и уже слегка растрепавшиеся кудри, которые Вероника нервно теребила своими похудевшими и бледными руками. Последнее особенно бросилось в глаза, то ли оттого, что я давно не видел собственную жену, то ли оттого, что она и правда быстро похудела, став похожей просто на тень. Ника не сразу заметила, что уже я сел напротив неё и начал пить давно остывший латте. И я успел заметить смену настроений на лице любимой, она была явно озадачена чем-то, хмурила брови, вздёргивала подбородок и то кивала, соглашаясь мысленно с чем-то, то отрицательно качала головой. Какое-то время я за ней наблюдал и молчал, так как Вероника не сразу поймала мой взгляд и заговорила со мной.

— Алексей, вы всё-таки пришли. Как же это ваше важное, ах да, самое важное совещание пройдёт без вас? — Ника могла задать мне этот вопрос с лёгкой усмешкой на лице, но она выглядела просто окаменелой, даже бесчувственной, словно статуя. — Впрочем, я прекрасно понимаю, как нехорошо поступила, нарушив очередной пункт брачного договора. Но, Алексей Владимирович, при разводе всю неустойку я вам выплачу, об этом можете не беспокоиться. — Сказав это, Вероника, тяжело вздохнула, взяла своими похудевшими бледными руками чашку какого-то чая, больше похожего на снадобье с разными цветами, листьями, и, трясясь, словно от холода, хотя в кафе было весьма душно, посмотрела мне прямо в глаза, но как-то незримо, словно сквозь. Мне даже показалось, что Ника и не ждёт моего ответа, она будто говорила сама с собой, всё уже решив за нас двоих, получив ответы на все свои вопросы. Я не знал, что на это сказать Нике, не понимал, какую тактику диалога с ней выбрать. Такая ситуация вообще не должна и не могла произойти. Мы с Вероникой жили по вполне налаженному сценарию фиктивного брака, и каждого из нас устраивало такое положение вещей. Так думал я или ошибался, как оказалось. Сделав ещё глоток остывшего латте, я всё-таки спокойно заговорил с женой.

Глава 3

До того дня я никогда не видел собственную жену такой настоящей и эмоциональной. Она действительно умело скрывала свои чувства и следовала пунктам брачного договора. А я уже понял для себя, что сегодня напьюсь к чёртовой матери, не ограничиваясь только коньяком. Это было моё фиаско. Я проиграл в бою с самим собой, ведь Вероника всегда шла на мировую и никогда не воевала со мной. Я прервал охваченную трагизмом речь Ники и жестом позвал официанта.

— Плесните мне коньяку, официант Антон. — Сегодня от меня уходит жена, которую я любил, но так и не сказал ей об этом. — Ника округлила глаза, удивлённо посмотрела на меня, но продолжила свою мысль.

— Я устала быть тенью, безликим существом, твоей вещью. Я — живая и хочу жить. Поэтому я подаю на развод. Я ни разу не нарушила условия брачного договора. А вот ты… — И передо мной на стол упали фотографии, сотни фотографий, на которых я резвился со своими любовницами. — Нет, я не шпионила за тобой, не надейся. А вот твои воздыхательницы, каждую встречу с тобой сами фиксировали на память, хотели от тебя отхватить лакомый кусочек чего-нибудь. И каждая из них шла ко мне и несла свидетельства вашей большой и чистой любви, то угрожая меня опорочить в твоих глазах, то умоляя отпустить тебя и самой подать на развод. Я всё могла стерпеть и проглотить. Да, в нашем брачном договоре был пункт об отсутствии взаимных чувств. Да, и я всё по тому же брачному договору не имею права устраивать тебе сцены ревности. Да, и не ревную я тебя. И Бог с ним, что ты нарушил сам пункт своего же брачного договора про измену. Потому что всё это было баловство, ты забавлялся, играл, развлекался, издевался надо мной, смотрел на мою реакцию, веселился. Но. — На этом «но» Вероника резко замолчала. А я уже вовсю хлестал коньяк. Поэтому злобно прошипел теперь уже бывшей жене.

— Никуля, и что же это у нас за «но»?! Сколько пафоса в твоей речи. Да, надо было тебе, моя зайка, не магазин с барахлом открывать, а в актриски тебя устроить. Столько драмы в твоих словах. Ты сценарий сама писала?! И Станиславский бы тебе поверил. Актриса, мать твою.

— Вот теперь я вижу твоё истинное лицо. — С тенью грусти сказала любимая. Она жестом что-то показала нашему официанту Антону, и тот скрылся на кухне. — Одну минуту, и я продолжу свою пафосную речь, дорогой. — А Антон что-то катил к нашему столику. — Лёша, я заказала это для тебя давно, до того, как всё узнала. Я хотела сделать тебе подарок на нашу годовщину свадьбы. Ты уже и не помнишь такую дату. Я совсем чуть-чуть опоздала, ровно на неделю. Открой. Надеюсь, тебе понравится мой подарок.

Передо мной стоял сервировочный столик, подвезённый Антоном. А на столике поднос с большим коллажом из фотографий. Или нет. Я попытался поднять коллаж, но он оказался увесистым. Я непонимающе посмотрел на Нику, собирая остатки трезвости и приводя разум в сознание.

— Алексей, это не плакат. Что же я совсем маленькая. Сейчас. — И Вероника подняла это «создание», положив на стол передо мной.

Пряник. Это был огромный пряник ручной работы. Красиво расписанный, глазурованный. Ника любила дарить такие пряники близким людям. И друзья всегда восторженно радовались такому подарку, правда, пряник не ели, а держали на видном месте для красоты. На моём же прянике были запечатлены лучшие моменты нашей с Никой жизни…в лицах. Вот наша свадьба. А это… Нет, я не поверил своим глазам. Фотография, утерянная, старая. На ней я маленький и мама ещё молодая. А вот Вероника и моя мама. Моя мама вообще души не чаяла в любимой. Ком застрял у меня в горле. Я с трудом подавил в себе порыв вырваться слезам наружу. Ещё не хватало, чтобы Ника видела, как взрослый и самодостаточный мужик обливается слезами из-за неё…смазливой дуры… Я бережно провёл ладонью по фотографиям пряника, словно пытаясь остановить мгновение неизбежного. А вот ещё фотография. Это юбилей моего «Строй-Инвеста» - 15 лет. Вот фотография — на ней я получаю награду… Чёрт. Вот в этом была вся Вероника. Да, я её ненавидел, она верно заметила. Все два года совместной жизни я её ненавидел. Все два года фиктивного брака я её любил. Я остановил поток своих мыслей и, уже порядком протрезвев, заговорил.

— Что же стало последней каплей, переполнившей чашу твоего ангельского терпения?

— Анжелика. Или как ты её называл, Ангел? — С новыми несвойственными себе нотками презрения ответила Ника.

— Я так и не услышал ответ. Хорошо. Анжелика. Прекрасное женское имя. Дальше что? Какой ещё Ангел? Чушь какая-то. — Я злился. Я злился, потому что знал, кто такая Анжелика. Но я до последнего должен был держать марку и знать себе цену.

— Алексей, я тебе уже сказала, что ко мне приходила…каждая твоя моделька, игрушка, бабочка на одну ночь. И на это баловство я смотрела сквозь пальцы. А волноваться мне было, о чём… Я боялась, что ты выбросишь меня на улицу как подзаборную собаку или наскучившую, поломанную игрушку и благополучно женишься на другой, на той, кого в отличие от меня полюбишь. Да. — Вероника отхлебнула уже, видимо, ледяной чай, поморщилась. Стряхнула с ресниц проступившие капли слёз своими бледными и худыми пальцами. — Я боялась тебя, боялась себя и боялась остаться ни с чем. И однажды она пришла. Анжелика. Она у тебя другая, дорогая, не то, что были до неё дешёвые куклы. Она не требовала. Она не угрожала. Она не закатила мне истерику. Она просто буднично приехала в наш дом и села со мной ужинать. Она знала, где и что лежит. Она знала, во сколько у меня ужин. Она знала, что в это время ты на новом объекте. Она умело командовала Береславой — нашей с тобой помощницей по хозяйству. Странно прозвучит с моей стороны, но как мужчину я тебя понимаю. Перед такой женщиной просто невозможно устоять, да и глупо. Её жгуче чёрные длинные волосы, элегантно уложенные, волнами спадали с плеч, а бездонно-синие глаза с пушистыми наращёнными ресницами с вызовом смотрели на меня. Я, наверное, никогда не смогу забыть, как она вальяжно сидела передо мной нога на ногу на нашем с тобой привезённом из Италии красивом диване в стиле Барокко бирюзового цвета с позолоченными ножками, подлокотниками и спинкой из слоновой кости. Я когда-то с такой любовью делала эскиз этого дивана. А теперь она — шоколадно-загорелая в своём идеально сидящем на ней белом строгом костюме из жилета с вырезом на груди, расшитого пуговицами из жёлтого золота со вставками изумрудов, и укороченных прямых брюках со стрелками, чёрных лакированных туфлях на высоченной шпильке и дорогих серёжках в тон пуговицам на жилете, раскинулась передо мной на этом самом диване. Она выжидающе смотрела на меня, словно оценивала. Под её взглядом я почувствовала себя скаковой лошадью для тебя, на которую ты сделал неверную ставку. А вот Анжелика была явно — породистая жеребица. Лёша, Анжелика мне показала то видео. Не понимаю, почему ты мне не сказал всё сам, как оно есть?

Глава 4

А вот я не понимал теперь ни черта. Какие клятвы в любви? Какое кольцо? Было только одно видео, на которым мы с Анжелой предаёмся утехам у меня на столе в рабочем кабинете. Анжелика, как позже выяснилось, заранее поставила камеру на запись. А потом этим видео шантажировала меня и требовала денег. Да, ей было, чем меня припугнуть. Я слишком поздно узнал, что эта стерва — женщина Пашки Баршая. А Пашка, Павел Юрьевич — один из моих конкурентов в прошлом и кореш сегодня. Мы давно уже друг другу всё сказали, раз пять стрелялись, потов повзрослели, спесь с обоих cошла, теперь поделили территории и мирно-дружно сосуществуем. Но трогать чужую женщину — это в наших кругах криминал, не по закону. Да к тому же Баршай Анжелу сам для себя такую слепил. Все эти тряпки дорогущие, маникюры, прически, побрякушки золотые — Пашкин труд. И я разворошил не свой улей, не свой мёд вкушал. А Анжела всё знала с самого начала и как будто специально меня соблазнила. Да эта дура даже школу не окончила, восемь классов по ней плакали. Паша её на «обочине» жизни подобрал и пригрел, одел, обул. Нет, ей же мало! Да, верно говорят: сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит. В случае с Анжеликой…надо волка на суку заменить. Так точнее будет. И эта сука теперь рушит мою семью. Я, итак, ей отвалил почти три лимона, лишь бы Павел Юрьевич спал спокойно.

— Ника? Какое кольцо?! Христа ради! Ты мне сегодня весь мозг взорвала! Какая любовь может быть между мной и этой подстилкой?! — Кричал я. А что мне ещё оставалось сделать? Только кричать и метать молнии по «Пегасу».

­­­— Вот, смотри сам. — Ника дала мне свой старенький Sony Ericsson — единственный отголосок её «бедного» прошлого, от которого она не смогла и не захотела отказаться. Хотя я ей подарил не один десяток навороченных модных телефонов.

На стареньком Sony Ericsson заиграло видео. Маленький экран еле вмещал в своём пространстве весь масштаб видео, да и качество желало быть лучше. Однако суть видео от этого не менялась. Дааааа… А видео-то было со мной в главной роли. Я отхлебнул коньяку. Посмотрел недоумевающе на Нику. Я огляделся по сторонам, напрасно в душе надеясь, что меня злостно разыгрывают — никаких скрытых камер не наблюдалось, да и смеяться особо не хотелось.

Видео… На видео я страстно танцевал с Анжелой под шикарный баритон Александра Серова и подпевал ему коряво «Я люблю тебя до слёз…», потом мы с женщиной Паши Баршая повалились на злосчастный диван в стиле Барокко бирюзового цвета, я на мгновение верхом как бы оседлал Анжелику, точнее завалился на неё всей своей тушей. Далее я слез с неё и медленно, надо заметить, в ужасном пьяном дурмане стал раздеваться всё под того же Серова, напевая теперь «Мадонна». Раздевшись до трусов, я откуда—то выудил бархатную коробочку. Анжела в это время с намёком на эротику раздевалась на камеру. По сути, каждый из нас на этом видео был отдельно и развлекался сам с собой. Анжелика позировала невидимым зрителям на том конце, а я пьяный в стельку пел, танцевал, отжигал. А потом любимая женщина Баршая одним движением скинула с себя атласный голубой бюстгальтер с рюшами и многочисленными стразами, прикрыла одной рукой свои молочные железы, расхохоталась, а я встал на одно колено в своих хлопковых не по размеру малых трусах Dolce & Gabbana, впившихся в бока и зажимающих причинное место, открыл бархатную коробочку и произнёс: «Анжелика…эмм…как тебя там по матушке…нет…по батюшке. Короче! Анжела! Ты — женщина моей мечты. Мы с тобой любим друг друга. И выходи за меня замуж! Вот. И чхать на эту овцу безликую. Прости Господи. Как её курву зовут? Ааа. Ооо. Вероника. Всё. Завтра же с ней разведусь. И пусть только попросит хоть копейку. Ничтожное существо. И на Пашку твоего мне плевать. Хочешь, я его убью?! Всё равно будешь моя, Анжелка! Береслава, ты снимаешь нас? Смотри, вот она — твоя новая хозяйка. Её тебе надо слушаться беспрекословно. Ааа. Ммм. Ника — никто. Забудь про неё. И не вздумай ей помогать. Убью и тебя тогда. Всех убью. Вот, где у меня уже Вероника. Так бы и задушил её. Анжелочка, Анжеликочка, котик мой, твой тигр хочет жарких страстных объятий. Иди ко мне!». А в коробочке было кольцо, которое я пообещал подарить Веронике в порыве нежности… Скромное, тоненькое серебряное кольцо, инкрустированное в центре удивительным редким чарующим камнем султанитом, переливающимся в зависимости от освещения то зелёным, то медово-горчичным, то фиолетовым цветом, в обрамлении нежной нити искрящихся фианитов. Это было недорогое и скромное кольцо, но в то же время от него веяло неким благородством и таинственностью, отражающими всю суть, проникновенность и глубину души Вероники. Видео закончилось. А я всё ещё смотрел на погасший экран старого Sony Ericsson. Ника протянула руки к своему телефону, и я было открыл рот, но она почти беззвучно меня остановила.

— Не надо. Не надо говорить банальностей. Любишь её — люби на здоровье. Я тебе желаю только счастья. А я? Я — не ничтожное существо. Я — просто дура, которая тебе поверила два года назад, надеясь на спасение. Я и тебя спасти пыталась. Извини, не тот спасательный круг тебе бросила. Я справлюсь без тебя, не сомневайся. Всё награбленное по брачному договору верну до копейки. На этом у меня всё. Хотя нет. Знаешь, я думала, что хуже моего отца ко мне никто не относился. Но ты переплюнул его в своей жестокости ко мне. Поэтому прощай. — И Ника встала, гордо выпрямила спину, жестом позвала официанта. Подбежал официант. Вероника заплатила за себя. Пока я соображал, что вообще происходит, любимая уже нерешительно стояла у входных дверей «Пегаса». Обернулась. Мы на секунду с ней встретились взглядом. В её глазах застыла боль, слёзы и…презрение с ноткой отчуждения. Отчуждение от меня. Ника решительно толкнула дверь «Пегаса» и вышла прочь. Солнце уже садилось, день клонился к закату, а я так и остался сидеть один ни с чем. Я видел Веронику в последний раз.

Глава 5

14 ноября, вторник

Что-то надрывно звенело вокруг, гремело, скрежетало, отчего в ушах стоял оглушающий гул. Я попытался натянуть подушку на голову, наощупь, не глядя, но так и не нашёл ничего, чтобы походило на подушку. Зато под руку попался мой бархатный пиджак сизого цвета, я натянул его на себя, утонув в пиджаке с головой, кутаясь и нежась в мягкости бархата, пытаясь вернуться в свой сладкий сон, где мы с Вероникой бродили по цветочному лугу, босыми ногами, окунаясь в прохладу утренней росы на траве. Но кто-то наяву настойчиво вырывал меня из грёз сновидений. Этот кто-то зудел над ухом, словно улей с пчёлами, и порядком мне уже надоедал. К тому же пиджак оказался в чём-то липком и вязком и начал мерзко вонять алкоголем так, словно его искупали в бочке с плохим дешёвым вином. Я поморщился от тошнотворного запаха, ударившего в нос, скинул с себя злосчастный пиджак и попытался открыть глаза. Лучше бы я этого не делал. В глаза ударил яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокие окна от пола до самого потолка моего роскошного дома на Рублёвке. Только… Какого лешего шторы отворены? Вот почему свет меня просто ослепил. Я никогда не отдёргивал шторы и никому не разрешал этого делать. Ещё до появления Вероники в моей жизни мне на заказ пошили эти римские шторы глубокого изумрудного цвета из жаккарда в дворцовом стиле в Италии. По изумрудной глади штор скользил расшитый царственный рисунок из золотых, насыщенно лиловых, бездонно-синих и цвета бордо нитей. Я обожал прикасаться к своим чарующим шторам. Именно они делали меня могущественным и богатым в своих собственных глазах. Шторы совершенно не пропускали солнечный свет, создавая в гостиной атмосферу таинственности, спокойствия и величественности. Поэтому все самые важные сделки и встречи с сильными мира сего я проводил именно в гостиной с задёрнутыми шторами. Но сегодня кто-то умудрился нарушить мой завет и отворил священнейшие шторы. Если бы мне было порядком лучше, я точно схватился за настенное ружьё и пристрелил этого кого-то. Но меня мутило, перед глазами летали мошки, голова кружилась, а тело казалось чугунно-тяжёлым, словно я полночи разгружал вагоны с углём. А что я вообще делал ночью? Я вдруг понял, что не помню, не соображаю и не понимаю ничего, что было, есть и происходит со мной. Я закрыл глаза, пытаясь заглушить новый тошнотный позыв… И внезапно меня обдало тонной ледяной воды. Я резко вскочил с дивана и бешено заметался по комнате. Кто?! Кто посмел окатить меня ледяной водой?! И как ни в чём не бывало я увидел довольного Олега. Вишня смотрел на меня во все глаза и радостно хлопал в ладоши. Я окончательно проснулся, пришёл в себя, а Олег заговорил.

— Ну наконец-то! Алексей Владимирович, я уже думал тебя не добужусь. Мы с Береславой и так толкали, и эдак, а ты храпишь себе беспробудно. Вот и пришлось прибегнуть к старому проверенному способу пробуждения и отрезвления. Собирайся давай, сейчас следователь придёт. Тебе Береслава волшебный напиток сделала, на выпей и будешь как огурчик.

Вы когда-нибудь видели, чтобы худенькая почти двухметровая леди в малиновой атласной блузе с рукавом три четверти, в узких приталенных брюках серебристого цвета со стрелками и в чёрным лакированных ботинках на высоченном каблуке говорила мужским баритоном? А я видел. То ещё увеселительное зрелище. Вишня, как всегда, был в своём репертуаре. Я, морщась и кривясь от отвращения, выпил залпом ужаснейший, омерзительный напиток для трезвости ума своего. Вишня, Вишня… Всё, конечно, весело, но какой следователь? Я присел, снова собирая остатки сознания в единый мозговой центр.

— Олег Юрьевич, милый ты мой, а какой следователь ко мне придёт? Что-то я не припомню. И вообще почему я в таком виде? Что было то ночью? — Я с мольбой смотрел на своего зама, надеясь получить вразумительные ответы на свои вопросы. И Олег ответил мне сполна, лучше бы, правда, я ничего так и не знал.

— Так ты это, напился после встречи с адвокатом Вероники. Вы, кажется, встречались с ним... 9 ноября в четверг. Ох уж и мерзким дядькой оказался этот адвокат. Такой весь толстенький, холёный, утянутый в дорогущий костюм от Armani, а уж я знаю толк в моде. А его очки с толстыми стёклами в круглой золотой оправе от Hugo Boss, что просто въелись в жирный поросячий нос, словно сеточка на колбасу. И как Ника вообще могла обратиться к такому адвокату? — И Вишний театрально закатил глаза, вознеся руки к небу.

Память стала возвращаться ко мне по частицам, по фрагментам, выстраиваясь в единую целостную мозаику. Чем больше я вспоминал, тем хуже мне становилось. Я понял, что меня тошнит не от пропахшего пиджака, а от самого себя и всего происходящего вокруг. Модест Эммануилович Михельсон — знатный еврей с немецкими корнями из древнего и знатного рода адвокатов. Признаться, когда я услышал, что сам Модест Михельсон выступает адвокатом Вероники, то не поверил своим ушам. Услуги это маленького и толстенького еврейского адвокатишки весьма и недурно стояли. Но именно он позвонил мне и назначил встречу от лица моей теперь уже бывшей жены Ники. Я жутко паниковал перед встречей с ним, так как понимал, что мой адвокат не потянет в сравнении с Модестом Эммануиловичем. До меня начал доходить смысл внезапного желания Вероники развестись: она решила меня разорить, всё забрать себе, а после уже расплатиться со своим дорогущим адвокатом. На деле же всё было прозаично, было совершенно иначе…

— Алексей Владимирович, родненький, я имею вам кое-что сказать. Я таки выступаю в защиту за вашу Веронику Игоревну. Улыбайтесь… завтра будет еще хуже. — Видимо, Модест Эммануилович пытался шутить в свойственной ему еврейской манере или как-то вернуть меня с небес на землю. Потому что я порядком куда-то улетел, где-то потерялся на пути. Все звуки стали вокруг глуше, а краски тусклее. Сквозь призму своего бессознательного я смотрел на всё происходящее со мной со стороны, словно душа, вышедшая из тела человека на операционном столе, когда идёт борьба между жизнью и смертью. Кому-то мои мироощущения могли показаться чересчур пафосными, и до сегодня на деле я был до того скуп на чувства и эмоции, что меня самого злило происходящее. Я жаждал быть кукловодом Вероники, мне казалось, вот она — та самая марионетка, с которой я буду делать всё, что пожелает моя чёрная душа. Как же… я же спас её, теперь могу и за ниточки подёргать. И вот в пьесе моей жизни наступила развязка, я всего лишь оказался зрителем, исполнителем роли, а Ника умело взяла в руки узды правления, стала режиссёром, расправилась со мной, сейчас ещё и лишит состояния, перекроет кислород, и тогда точно опустится занавес. Череду моих затянувшихся размышлений прервал адвокат, которого я нанял для бракоразводного процесса. Я окружаю себя только проверенными людьми, сколько бы они — их услуги, труд, мозги не стояли. Вот и на развод я пригласил защищать мои интересы проверенного временем адвоката - Вяземского Александра Алексеевича. Между нами говоря, Сашка не раз меня спасал, и от тюрьмы, и от сумы, что называется. Когда по мне тюрьма плакала за подставу в экономических махинациях с хищением в особо крупных размерах, спасибо тогда Паше Баршаю, что натравил на меня ОБЭП, Вяземский — единственный взялся меня защищать, и только благодаря ему я не оказался за решёткой. Вот и сейчас я всецело надеялся на Александра Алексеевича, правда, надежда таяла сиюминутно по мере того, как растягивалась на лице улыбка Модеста Эммануиловича.

Глава 6

Передо мной лежала злосчастная золотая банковская карта, теперь уже никому не нужная. В голове остановились все мысли. В душе воцарилась тишина и пустота. Меня словно оглушили. И в этот момент снова накрыла реальность. Почему я говорю о Веронике в прошедшем времени? Зачем ко мне едет следователь? И вообще какое сегодня число, день недели?

— Вишня, почему мне так паршиво?! — Я схватился за голову, похмелье, явное похмелье давало о себе знать. И никакой волшебный напиток Береславы мне не помогал.

— Так я же говорю, Алексей Владимирович, ты накидался после встречи с адвокатом Вероничечки по поводу развода. Вот с тех пор и пьёшь. А сегодня у нас уже на календаре 14 ноября. Ой, и ведь я же тебе предлагал вызвать девочек элитных, они бы и развлекли, и отвлекли. А ты ни в какую: Нику мне подавай и только Нику. Да ещё материл, на чём свет стоит, свою Анжелу. Лёша, я тебя правда не понимаю. На Веронике что ли свет клином сошёлся? Вот Анжела — женщина эффектная, стоящая. Может, после допроса пригласить её к тебе? — Как-то чересчур иронически ответил мне Олег. Что совсем не походило на Вишнего, потому что к Нике он всегда относился с теплотой и даже порой меня журил за ужасное отношение к жене. С чего вдруг произошла такая смена настроения… И почему допрос? Какой-то вообще сумбур.

— Какой допрос? Олег, ты же сказал, придёт следователь.

— Не допрос, хорошо, я некорректно выразился, шеф. Придёт следователь по твою душу и по душу Вероники Игоревны. Причину столь выраженного интереса стражей порядка к вам я не знаю. Алексей Владимирович, вы же сами со следователем договорились на сегодня встретиться у вас дома.

— Вишний, что ты мне то выкаешь, то тыкаешь. Ты уже определись. Итак, голова гудит. Ещё и ты околесицу несёшь. То одно мелешь, то другое. И скажи-ка мне, милый зам, чего ты так резко охладел к моей жене? — Я поймал взгляд Олега и увидел в нём что-то доселе мне незнакомое: гнев, презрение, стыд, страх… Я не мог разобрать смятение эмоций, которые овладели Вишним. Хотя, конечно, мне могло только казаться. Как говорится: «У кого-то — журавли в небе, у кого-то — синицы в руках… А у кого-то, после вчерашней гулянки — дятлы в мозгах.»

— Алексей, ты с больной то головы на здоровую не перекладывай. Сам же тут наговорил такого про Веронику Игоревну… А у пьяного на языке то, что у трезвого на уме, как водится. Ты же знаешь, я за тебя любого порву, даже твою бывшую жену. Из-за неё у нас, кстати, сейчас рабочий процесс стопорится.

— Не помню. Ничего не помню. Олег, не знаю, что я и кому наговорил про Нику, забудь. Она кристально чистая. И не надо мне тут про застой рабочего процесса. Меня несколько дней нет на работе, ты что не в состоянии поддержать работу «Строй-Инвеста» как мой зам? Мне начать в тебе сомневаться и заменить? — Я начал трезветь, спасибо Вишнему, разозлил.

Я попытался восстановить по крупицам память. Следователь. Следователь. Точно. Я напился. Но вот только не сразу после встречи с адвокатом, как говорит Олег. А спустя пару дней. Сегодня 14 ноября, стало быть вторник. Встреча с адвокатами была 9 ноября в четверг. А на следующий день у меня была встреча по застройке офисного центра. Затем встреча по застройке жилого элитного комплекса в Подмосковье. В субботу я навещал маму… Это уже было 11 ноября. Я навещал маму, пробыл у неё почти до половины шестого вечера. Мама показывала мне свои обновки, которые ей подарила Вероника утром того же дня. Да, я не видел Нику с тех пор после разговора в «Пегасе», но ощущал её присутствие во всём: в семи нарядах, специально сшитых в её «Просто Я» для моей мамы, в запонках, которые она мне подарила, во вкусном борще, который я уплетал за обе щеки. Да Вероника приехала незадолго до меня к моей маме, привезла ей новые наряды, кастрюлю своего фирменного борща, диетические котлеты из курицы с кабачками и шлейф аромата своего любимого классического Poison Dior. Я готов был в тот момент последовать за этим шлейфом парфюма, как мыши тянутся за ароматом сыра, словно Рокки из «Чип и Дейл». Но это было невозможно. Где мне теперь было искать Нику? Я ровным счетом ничего не знал о её жизни. Я не знал её привычек, предпочтений в еде, музыку, которую она любила. Хотя нет, вот как раз о музыке кое-что знал. Моя любимая, теперь уже можно было не бояться пунктов брачного договора и называть Веронику «любимой», слушала музыку 80-х и 90-х. Слушала, это сильно сказано. Потому что я не разрешал ей слушать «такое старьё», старался расширить «музыкальный кругозор» Вероники современными тенденциями. Благо для этого были все финансовые возможности, и мы были завсегдатаями модных вечеринок со звёздами, сидели в вип-ложах на любых концертах, коих только хотела душа. Я уже молчу, что по соседству с нами на Рублёвке каждый второй дом — дом именитой модной певицы, певца или композитора. При чём здесь вообще музыка. Я вспомнил почти всё до сегодня… Почти, потому что с ночи субботы по сегодня я не помнил ничего. Пробел, провал, обнуление памяти. В этот момент раздался звонок в доме, пришёл нежданно и негаданно следователь. Как хорошо, что я хоть что-то вспомнил. Как оказалось, впоследствии мне это пригодилось.

— Проходите, уважаемый. Чего изволите чаю или кофе? Угоститесь нашей свежей домашней выпечкой? Ах, вашу верхнюю одежду давайте пожалуйста. — Я услышал, как заботливо кудахчет в прихожей Береслава. Что отвечал следователь, я не слышал. Меня одолело странное волнение, пока страж порядка шествовал следом за Береславой в гостиную. Я сидел в ожидании на том самом проклятом диване в стиле Барокко бирюзового цвета, будь он неладен. Да, сидел в ожидании, словно приговоренный ожидает исполнения своего приговора, верной казни. Надо было признать, что Вероника так надолго выбила меня из колеи, или это я начал стареть. Подумаешь, развод. Чёрт. Где они ходят столько времени?

Глава 7

— Здравствуйте, да, я Алексей Владимирович. Рояль у нас и правда интересный, супруге делали на заказ под наш бирюзовый диван в стиле Барокко, специально в цвете слоновой кости с позолотой и инкрустированием бирюзовой крошки.

— Лёвушкин Илларион Львович, майор полиции МВД, начальник следственного отдела. — И майор полиции учтиво мне поклонился. — Позвольте вам задать несколько вопросов, Алексей Владимирович.

— Да, конечно, можно просто Алексей. И чем же я обязан столь пристальному вниманию со стороны майора полиции? Почему не прислали какого-нибудь лейтенантика? — Я пытался как-то разрядить обстановку. Но, видимо, зря. А меня прямо распирало от смеха, как Лёвушкин да ещё Илларион мог стать майором? Этот когда-то неуверенный в себе недотёпа превратился в какого-то полицейского с обложки журнала. Я наконец-то вспомнил, откуда мне было знакомо лицо следователя. Это он, ещё будучи молодым лейтенантом, вёл тогда моё дело об экономических махинациях с хищением. И доведи он дело до логического конца, в котором я сижу за решёткой в темнице сырой, ему бы дали звезду на погоны… А получилось всё почти наоборот. Сашка то Вяземский меня от сумы и от тюрьмы спас тогда, а у малого лейтенанта Лёвушкина из-за этого чуть звёзды не отняли. Теперь уже совсем не молодой Илларион Львович, теперь уже вовсе не неопытный лейтенант сурово смотрел на меня, и, казалось, тоже что-то угадывал теперь во мне, пристально вглядываясь в моё лицо. Мне, итак, было дурно, а тут ещё такая угнетающая обстановка. Майор Лёвушкин как бы жестом руки спросил у меня разрешения сесть напротив в кресло, которое дополняло такой любимый Вероникой бирюзовый диван, и серьёзным тоном, не терпящим лишних вопросов и моих смешливых комментариях, заговорил.

— Алексей, мы могли бы вас вызвать в отделение на допрос. Но поскольку, нам было ещё необходимо пересмотреть записи с камер видеонаблюдения вашего дома, ознакомиться с вещами Вероники Игоревны, то я предпочёл беседовать с вами непосредственно у вас дома. Вы правы, у нас в отделе хорошие и лейтенанты, и замечательный капитан, но данное дело слишком серьёзное, к тому же высока вероятность причастности «больших» людей, поэтому я веду его сам. Да и велико было желание снова увидеть человека, который когда-то умело откупился от закона и чуть не лишил меня не то, что звания, а работы в органах вообще. Знаете, с тех пор я стал ещё более рьяным в вопросах честного ведения дел и строгого присуждения меры наказания преступникам.

Ника как-то обратила внимание, что я часто озвучиваю свою мысль несколько раз или повторяю конец фразы человека, с которым веду диалог. Сам не знаю, почему, то ли, чтобы утвердиться в том или ином умозаключении, разговоре, то ли…чтобы не забыть. Вот и сейчас, я как обычно начал отвечать майору Лёвушкину с конца его же речи. Я вообще на самом деле тогда мало, что понимал. Я дожил до таких лет, но в моей голове никак не складывались в единую картину мира эти обрывки фраз, не связанные между собой никак: «ознакомиться с вещами Вероники Игоревны», «высока вероятность причастности «больших» людей», «вас вызвать в отделение на допрос». Вишний тоже удивлённо смотрел на меня и держал наготове трубку мобильного телефона, думаю, мы оба понимали, что в любой момент понадобится снова звонить моему адвокату Вяземскому…

— Строгого присуждения меры наказания преступникам…Илларион Львович, право, я плохо вас понимаю. Какая связь между моей супругой, вашим делом с замешанными в нём «большими» людьми и камерами видеонаблюдения моего дома. Позвольте прояснить ситуацию. — Я постарался избежать всех этих частиц «не»: не знаю, не понимаю, вы же меня не обвиняете в чём-то. Мне нужно было проявить самообладание и твёрдо стоять на своём. Хотя я каждой клеточкой тела трясся и чувствовал, что моя скромная персона под подозрением. А раз майор Лёвушкин помнит меня и затаил злобу, стало быть, и без дополнительных осмотров для себя он уже решил мою судьбу.

— Алексей, ещё раз повторюсь, я честно веду дела, поэтому наши с вами прошлые расхождения во взглядах останутся в прошлом. И в отношении вас я буду вести дело непредвзято. Так, Олег Юрьевич, либо вы покидаете данное помещение, и мы вас допросим отдельно после. Либо положите свой мобильный телефон на рояль. Что вы там постоянно набираете, записываете допрос? — Я видел, как Вишня превращается в вишнёвое желе и трясётся от страха, как робко отодвигает от себя мобильный, как нервно сглатывает, как кладёт руки себе на колени. Я видел и понимал, что путей отступа у меня нет. А майор тем временем продолжил. — Вот и славно. Алексей, договоримся так: я задаю вопрос — вы отвечаете. Всё чётко, ясно, по пунктам. У меня нет времени лить воду, полагаю, вы также бережёте своё время. Итак, где вы были в субботу 11 ноября в промежуток времени с 21:00 до 00:00?

— Товарищ майор, честно, так честно. Я не помню и не знаю, где находился в это время. В субботу 11 ноября я почти до половины шестого вечера пробыл у своей мамы, а после где-то напился из-за развода с супругой. Следующие два дня я также не помню.

— Вот как. Напились из-за развода. Вы же пока не развелись со своей супругой, может, ещё помиритесь?

— Примирение совершенно невозможно, стало слишком поздно.

— А вот тут вы абсолютно правы. Слишком поздно. Вы уверены, что злоупотребляли алкоголем из-за развода с супругой? Может, всё-таки из-за того, что заказали Веронику Игоревну? Когда вы виделись с ней в последний раз?

— Илларион Львович, какого чёрта вы несёте в моём доме? Кто заказал, кого? Что значит я заказал свою жену? Вы вообще в своём уме? Я видел Веронику последний раз 6 ноября в прошлый понедельник, больше мы с ней на встречались.

Глава 8

7 ноября, вторник

— Береслава, где ты ходишь, старая кляча?! Я уже опаздываю на совещание. Ты же знаешь, что из-за этой неблагодарной идиотки мне пришлось перенести совещание на сегодня. Вишня, видите ли, не смогла провести совещание без моего чуткого руководства. Смазливый идиот! Береслава, мне нужно завязать галстук! Береслава, кофе! Береслава, я считаю раз, два…

— Алексей Владимирович, вы что-то говорили. Я вас совсем не слышала, собирала вещи Вероники Игоревны. Поможете мне спустить со второго этажа чемодан с её вещами? А то я спину потянула в тренажёрном зале, мне теперь нельзя тяжёлое поднимать какое-то время. — Спокойно и лилейно пропела Береслава. А я тут глотку надрывал. Ох уж эти женщины!

— Береслава, какие вещи Вероники ты собрала и зачем? Она решила всё награбленное у меня вынести из дома?

— Бог с вами, Алексей, Ника позвонила, сказала, что заедет скоро, и попросила собрать в свой старый чемодан вещи, с которыми к вам приехала. Ничего вашего Вероника не хочет забирать.

— «Вашего» - какие мы гордые. Вот и не получит она ничего «моего». Сколько джинсов у неё было, когда мы съехались с Никой, в тех она и уедет отсюда.

— Лёша, Господи, сколько же в тебе ещё ребячества… А я-то думала, что вышла замуж за взрослого разумного мужчину. — Только Вероника умела так тихо и вовремя появиться и нежно отчитать меня в который раз как нашкодившего мальчишку.

— Береслава, оставь нас с Вероникой Игоревной…пожалуйста.

Мы и не заметили с Никой, как Береслава испарилась в воздухе. Я взял Веронику за руку, её такая маленькая, похудевшая ладонь просто тонула в моей. Мне показалось, что нашего разговора вчера не было, словно привиделось. Ника с прежней теплотой и любовью смотрела на меня. Я понял, что мне уже давно плевать на брачный договор. Я понял, что изголодался, иссох без любви, ласки и близости с Вероникой. Я хотел настоящих отношений, искренних чувств, живых эмоций, а не на бумаге. Я наклонился к Веронике, провёл рукой по её сбившимся прядям волос и собрался поцеловать, но она отпрянула от меня как ошпаренная.

— Алексей, мы, кажется, всё решили. Зачем вы меня провоцируете на нарушение пункта нашего брачного договора.

— Вероника Игоревна, Никуша, я не нашла его, везде искала, правда. Вы уж меня извините. — Чёрт. Как всегда, Береслава не вовремя. Попросил же её нас оставить. Береслава, вот какого лешего?! Тебя же попросили не мешать.

— Лёша, не смей при мне кричать на Береславу. Даже сейчас ты делаешь всё, чтобы я в тебе разочаровалась ещё больше. Что, барин, изволите возвыситься над своей челядью? — Металл в голосе Вероники так и резал мой слух. — Теперь одной челядью станет меньше, надеюсь, ты это переживёшь.

— Ника, о чём ты? Какая челядь? Просто я хотел помириться, а… Береслава не вовремя.

— Алексей, мы с тобой не ссорились, чтобы мириться. А Береслава очень время, я ей говорила, что ограничена во времени. Какая челядь? А я не ей для тебя была? Нет, не актрисой твоего крепостного театра?

— Вероника, ты была и есть моя жена! — Я прижал Нику к себе, не давая ей опомниться, и стал жадно целовать. Любимая пыталась вырваться, отталкивала меня, но в итоге сдалась, ослабела, размякла и прильнула к моим губам. Мы долго целовались, страстно, проникновенно, чувственно, как никогда. У меня бешено заколотилось сердце. А губы пылали огнём. Но… это пресловутое «но». Ника высвободилась из моих объятий и томно прошептала мне на ухо:

— Алексей, я была тебе…фиктивной женой.

— Но как же сейчас? А поцелуй? — Я был растерян, обескуражен.

— Поцелуй на прощание. Помоги пожалуйста спустить мой чемодан, меня уже порядком заждалось такси.

— Ника, Ника, ты не можешь поступать со мной так жестоко. Ведь я же… Я люблю тебя. — Я наконец-то это сказал, но Вероники и след простыл. Она побежала на второй этаж в сторону своей спальни. Там явно что-то происходило. Береслава меж тем продолжала сокрушаться, что что-то не нашла. Я только и слышал: «Вероникочка, Вероничечка, Никуша, солнце, я везде искала. Нету его. Может, ты его в машине оставила или забыла у Зинаиды Макаровны.»

Я пошёл следом за Никой. Она судорожно что-то искала, открывала каждый ящик в гардеробной, каждую коробку, будь то большая или маленькая. Я не успевал даже взглядом проследить, как быстро Вероника перемещается в пространстве, вот она уже бегает по своей спальне, которая с её гардеробной перетекают одна комната в другую. В спальне любимая, кажется, заглянула везде и всюду, под одеяло, за шторы, в ящики туалетного столика. Она вывернула наизнанку подушки, одеяло. Ника прощупала весь свой велюровый ковёр бежевого цвета с мелко прошитыми в нём золотыми и серебряными нитями, от которого в комнате особенно при свете дня всегда было светло, и создавался эффект некоторого мерцания и расширения спальни в пространстве. Я молчал и наблюдал за передвижениями своей жены, но в итоге не выдержал:

— Ника, может, ты уже мне скажешь, что мы ищем? Давай, я помогу.

— Алексей, нет.

— Что нет? В конце концов мы живём вместе!

— Лёша, я не могу сказать, что ищу. Это очень личное. И можно уже не искать, я его…всё равно потеряла. Куда я могла его деть? Ума не приложу! — И Ника села на ковёр, облокотившись спиной о свою кровать всё в том же ею любимом стиле барокко с резными позолоченными колоннами из бежевого дерева, фигурным изголовьем с каретной стяжкой из итальянской ткани сиренево-розового цвета, чем-то напоминающим большую корону, с золочённым ободом вокруг, и драпированным комбинированным балдахином из бархата цвета бордо, лилового атласа и шёлка бежевого-золотого, с фиолетовой с бронзовым бахромой на концах. Вероника, руками схватилась за голову, затем посмотрела куда-то сквозь меня, провела рукой по переливающейся глади балдахина. Только сейчас я заметил, что Никуша была одета в свои старые джинсы, белую футболку с клубничками, расшитыми бисером — всё то, в чём она пришла в этот дом, в мою жизнь. Она и правда сильно похудела за последнее время, и джинсы с футболкой ей казались велики тут и там. Я подал ей руку, чтобы она встала. Любимая снова стояла рядом со мной, я слышал её беспокойное неровное дыхание, видел мокрые глаза. Но вместо того, чтобы пытаться остановить Нику и успокоить, я, как и прежде горделиво с досадой с ней начал ругаться.

Глава 9

14 ноября, вторник

— Алексей Владимирович, вы всё ещё с нами? — Из воспоминаний меня вырвал нараспев пронзительный голос майора Лёвушкина.

— Да, вы отрезвили меня, Илларион Львович. Я и правда почему-то забыл, что Вероника 7 ноября приезжала домой за вещами. — Я понимал, что теперь выгляжу как идиот, но что поделаешь. Надо честно играть, тем более со стражем порядка, у которого на меня заточен зуб.

— Да. Алексей, вы не перестаёте меня удивлять. Вы вроде ещё не так стары, чтобы у вас случались проблемы с памятью. Почему вы скрыли, что виделись со своей супругой ещё раз?

— Майор Лёвушкин, повторюсь, я забыл сей факт. Понимаете, я проживаю потерю, и сейчас надо мной верх взяло отрицание.

— Проживание потери. Выходит, вы прекрасно знали о кончине Вероники Игоревны? У нас есть свидетель, который готов подтвердить, что это вы заказали убийство своей супруги.

— Илларион Львович, смею вмешаться, но подобные вопросы вы можете задавать Алексею Владимировичу только в присутствии его адвоката и предварительно вызвав нас повесткой на допрос. — Вдруг включилась в разговор Вишня. Очень вовремя, надо признать. А то уж я было хотел взять этого «львёнка» за грудки. — Алексей находился в состоянии сильного алкогольного опьянения с 20:00 субботы 11 ноября по сегодняшнее утро. В ночь с субботы на утро воскресенья 12 ноября Алексей Владимирович отдыхал в клубе Gipsy, и этому найдётся с лихвой свидетелей, можете даже запросить у охраны клуба записи с камер видеонаблюдения. А уже весь день воскресенья и вчера Алексей продолжал употреблять алкоголь дома — соответственно записи с камер видеонаблюдения за домом также можно запросить уже у нашей охраны. Если хотите, прямо сейчас распоряжусь. Мы даже с Береславой хотели вызывать до вашего приезда, Илларион Львович, службу наркологической помощи, в таком вот состоянии запоя оказался наш хозяин. Но справились своими силами слава Богу.

Олег встал из-за рояля, цокая своими каблучками чёрных лакированных ботинок от Серджио Росси, и сел рядом со мной, нежно беря меня за руку. Тьфу! До чего я не любил, когда Вишний себя так вёл…как милый и влюблённый в меня мальчик. Хотя на самом деле мой зам был самой себе нормальной ориентации, и я не раз видел, как он уезжает с корпоратива, выставки, из клуба или просто после ужина в ресторане с какой-нибудь красоткой в обнимку. Но в любых непонятных ситуациях, как сейчас, Олег Юрьевич всегда начинал себя вести «соответствующим» образом, это было очень хорошим отвлекающим маневром. Вот только до меня начало доходить, что, либо моя правая рука врёт майору о последних проведённых мной днях, либо… обманул меня. Ведь он не сказал мне ни слова о том, где я был все эти дни с субботы. Конечно, если Олежек для меня сочинил алиби, его вполне можно подтвердить: с хозяином Gipsy я на дружеской ноге, и он с большой вероятностью согласится подтвердить моё праздное гуляние в ночь с субботы на утро воскресенья, с моей охраной проблем тем более не будет — они сфабрикуют любое видео на любую нужную нам дату. А если… скрыли что-то от меня???!!!

— Алексей, вам только можно позавидовать: у вас очень преданный друг. Мне показалось, или вы удивлены услышанному? — Майор Лёвушкин словно видел меня насквозь.

— Нет, ничуть не удивлён, это типично для меня. Я в последнее время часто пил, если вы понимаете, о чём я. Вот Вероника поэтому и ушла от меня, не выдержала. — Я начал лукавить, хотя не собирался, но ситуация могла выйти из-под контроля. Я испугался не на шутку. Чего испугался? Не знаю. Меня не в чем было обвинять.

— Алексей, не пытайтесь отвести от себя подозрения. Я вам не дам сбить следствие по ложному следу. Итак, у нас есть дело об умышленном убийстве вашей супруги Дербиной Вероники Игоревны. Следствие располагает достоверной информацией от свидетеля, что Вероника Игоревна подала на развод с вами, так как незадолго до своей гибели уличила вас, Алексей Владимирович в измене с некоей гражданкой Кожедуб Анжеликой Романовной, которая приходится гражданской женой Баршаю Павлу Юрьевичу. От того же свидетеля следствие узнало, что вы после заявления своей супруги о намерениях развестись неоднократно угрожали ей расправой. На записях с камер видеонаблюдения вашего дома от 7 ноября отчетливо видно и слышно, что вы готовы убить свою супругу и угрожаете пустить её по миру. — У меня темнело в глазах, а голова шла кругом от тирады, выданной Илларионом Львовичем словно очередью из автомата. Я не мог больше слушать и слышать. Я перебил его…

— Илларион Львович, как убили Веронику? И кто свидетельствует против меня?

— Свидетель находится под программой по защите свидетелей, поэтому в целях безопасности ценного для следствия источника информации, я не могу вам назвать его имя. Свидетель не выступает против вас, все его слова проверены и получили подтверждение. Вероника Игоревна скончалась предположительно от сквозного пулевого ранения.

— Что значит предположительно? Столько времени прошло, у вас до сих пор нет результатов судебно-медицинской экспертизы? Что там ещё в таких случаях проводят, судебно-химическое исследование, рентгенографию?! — Я начинал закипать и орать во весь голос, вскочил с дивана, не взирая на попытки Олега меня успокоить и усадить обратно рядом с ним.

— Дело в том… как бы вам лучше объяснить. — До сих минут уверенный в себе майор Лёвушкин как-то странно робко заговорил. Он отвёл глаза, развёл руками и с сожалением посмотрел на меня. Нет, только не сожаление. Я всегда терпеть не мог жалость. Да ещё чтобы меня жалел взрослый здоровый мужик?! И кто? Майор Лёвушкин?! Тысяча чертей!!!

Глава 10

Но вместо ответов на свои, конечно, глупые и риторические вопросы я услышал свой собственный голос в записи. И в этой записи я действительно говорил с Пашкой Баршаем:

— Алексей Владимирович, дорогой, здравствуй. Заходи, садись, коньячку будешь?

— Паша, и тебе наше с кисточкой. Зачем звал?

— Лёха, я к тебе отношусь как к брату, ты знаешь. И Вероника Игоревна мне приходится по душе. Но ты знаешь законы отношений — бизнес превыше всего, а долги надо отдавать. За вами с Никой долг немалый. А жёнушка твоя давно все сроки просрочила. Даже не знаю, как нам теперь всем быть. Если честно никак не соображу.

— Долги Вероники — это лишь её долги. Меня к ним приписывать не надо, Павел Юрьевич.

— Лёша, а ведь твоя жена пришла ко мне за деньгами, потому что у тебя самого такой суммы не оказалось. Ты не смог её спасти от рэкетиров и отправил за помощью ко мне. А теперь что у нас выходит? Я хочу решить данную проблему мирным путём. Например, я могу стать соучредителем твоего «Строй-Инвеста» и получать 50% прибыли холдинга. Тогда со временем ты со мной расплатишься.

— Паша, я ещё раз повторяю: не надо мне приписывать долги моей безмозглой жены. У меня есть другое предложение к тебе. Ника давно мне мешает. Та сумма, которую ты одолжил ей, для тебя смешная, мы оба это знаем. Я за свою жену впрягаться не хочу и не буду. И ты как никто другой в курсе фиктивности нашего брака. Что если мы просто уберём Веронику. Как говорится, и нашим, и вашим. Отправь своих обученных ребят, пусть с Никой Игоревной разберутся. Деньги ты назад не вернёшь, зато снова заявишь о своём авторитете в наших кругах.

— Я тебя правильно понимаю, ты хочешь, чтобы мои люди убили твою жену? Алексей Владимирович?

— Павел, мы поняли друг друга. Так что ты решил?

— Не знаю, не знаю. У нас уже давно не 90-е, я сегодня против мокрухи. Обещаю подумать, мой дорогой друг.

Вишний ошеломлённо смотрел на меня, его взгляд перебегал то на телефон майора Лёвушкина, из которого доносился «якобы» наш с Пашкой диалог, то на меня. Олег так сильно впился руками в диван, что у него побелели костяшки, а на диване появились глубокие вмятины. Мой зам с каждым услышанным словом записи вытягивал шею из своей малиновой атласной блузы всё дальше. А я? А я слегка потерял дар речи и как-то выпал в осадок. Мне нечего было сказать Иллариону Львовичу. Потому что на записи действительно звучал мой голос. Но только никогда у нас с Баршаем не было такого разговора. И о рэкетирах, угрожающих Веронике, я слышал впервые.

— Как вам запись, Алексей? Вам есть, что добавить? — Испытующе спросил майор.

— Товарищ следователь, а какой мне смысл что-либо говорить? Я не глухой, свой голос в записи услышал. Но я не видел Павла Юрьевича месяца два и столько же с ним не говорил даже по телефону. Есть запись — ваше доказательство против меня. Чего я буду отпираться? Чтобы каждое мною сказанное слово было использовано против меня?

— Как думаете, кто мог смонтировать такую аудиозапись и вас скомпрометировать? Вы же понимаете, что я проверил достоверность записи вашего с Павлом Баршаем разговора. И Павел Юрьевич подтвердил ваши слова — что вы с ним не виделись около двух месяцев и не общались.

— Раз так? А долг, долг действительно был у Вероники перед Пашей? — Я с мольбой посмотрел на своего палача, который меня уже больше часа казнил ни за что. Каждая моя клетка была на нервах как оголённые провода.

— Долг действительно был. И Ника всё вернула вашему другу с процентами. Сумму нам Павел Юрьевич не назвал, поэтому вы об этом у него потом сами можете спросить при желании. У вас есть враги?

— Такие, как вы? — Я нервно засмеялся, понимая, что пошутил с майором неудачно.

— Будем считать, что я этого не слышал. Ещё раз спрашиваю, у вас есть враги? Кто мог желать смерти вам или вашей жене?

Вишний наконец-то пришёл в себя, театрально поднялся с дивана и начал дефилировать перед нами со следователем. Чем, кажется, стал нервировать всех. Но он чём-то думал. В отличие от меня, потому что я не мог думать вообще. Убийство. Убийца. Свидетель. Баршай. Анжела. Развод. Фиктивный брак. Просто набор слов. Анжела.

— Я тут подумал, господа! Майор, что же вы не отведаете пирожных? Береслава изумительно готовит! Ах, вот, что я придумал: долг то Вероника Игоревна вернула, а вот вы, Алексей Владимирович нет. Стало быть, это месть вам? — И, приседая в реверансе, Олег поаплодировал сам себе. А у меня окончательно взорвался мозг.

— Олег Юрьевич, объясните пожалуйста ход своих мыслей. Я вас не понимаю. — Видимо, не только я один не понимал глубину умозаключений Олега. Вот и следователь недоумевал.

— Смотрите: у Алексея была интимная связь с гражданской женой Павла Юрьевича — Анжеликой Романовной. Вероника об этом сказала Павлу. И чтобы отомстить Алексею Владимировичу — люди Баршая убили Нику. Мотив на лицо, я считаю.

— Бред. Анжела много с кем спала кроме меня, жаль, я об этом поздно узнал. У нас с ней и было то пару раз и то под алкоголем. Что же Пашке теперь всех её любовников убивать и их жён? — Я умом понимал, что Баршай не имел отношения к гибели Вероники. Но побеседовать с ним стоило. Он явно мог что-то знать или слышать в криминальных кругах, в наших богатых кругах.

— Алексей прав, ваша версия, Олег, маловероятна. Но мы ещё раз побеседуем с Павлом Юрьевичем.

Глава 11

17 ноября, пятница

Светало. Солнце только протягивало свои первые едва тёплые лучи солнца. Я подставил лицо этим лучам, чтобы хоть как-то согреться. Глупо. Вот уже третий день как мне всегда и везде было холодно, казалось, что я промерзаю до костей. Я перестал пить совсем, понимая, что мне нужен здравый и трезвый рассудок. Я перебирал в памяти, думал и думал, кто и почему мог убить Нику. И мне не давал покоя этот таинственный свидетель. Откуда он вообще взялся? Откуда у него хоть что-то с частицами ДНК Вероники? Всё было странно. И я хотел разобраться в этом деле сам, не зная с какой стороны к нему подойти. Для начала следовало навестить друга… Баршай — вот кто мог пролить толику света на эту тёмную историю. Часы показывали 07:15, офис в это время, как всегда, был пуст. Я стоял в своём кабинете у окна — огромного окна от пола до потолка во всю стену и слушал тишину моего дорогого «Строй-Инвеста». Но тишину нарушили сначала шорохи, потом цокот каблуков, затем хрипы и стоны. Да, я отчетливо услышал стоны, словно кто-то предаётся любовным утехам. Я слегка отворил дверь своего кабинета, улыбнувшись, что двери в офисе во всех кабинетах открываются совершенно бесшумно. Моему взору предстала прекрасная и удивительная картина: на гостевом диване в приёмной возле ресепшена страстно обнимались наша очаровательная секретарша Настенька и мой золотой зам Олежек. Нет, страстно обнимались — это слабо сказано. Они прямо прелюбодействовали на гостевом диване, срывая друг с друга одежду и не переставая целоваться. Я видел, как их языки сплетались, а руки Олега настойчиво ласкали стройное тело Настеньки. В сторону моего кабинета полетела гипюровая футболка фисташкового цвета — любимая футболка Вишнего, затем о дверь моего кабинета стукнулись лабутены Насти, следом за ними её чёрная юбка-карандаш и белая блуза с множеством рюшей, в воздух взмыли джинсы Олега от Armani золотого цвета. Настя в итоге осталась только в своих чулках с полоской сзади, и оба влюблённых оказались полностью обнажены. Олег к моему удивлению оказался таким свирепым, грубым и напористым в отношении милой Настеньки. Он мял её, кусал, шлёпал по молодой упругой попе, дёргал за волосы. Что я даже опешил и не сразу закрыл дверь своего кабинета. И это был мой друг, зам Олег Вишний? Эдакий всегда романтический, милый, сладкий и кокетливый мальчик в узких брюках и обуви на каблуках? Я начал понимать, что не знал не только свою жену, но и много ещё чего. Я всегда думал только о себе, о своих желаниях, потребностях, самочувствии. Я старался не замечать других, не думать о них и об их чувствах, чтобы не привязываться к ним, чтобы не смогли потом однажды обмануть, предать, подставить, причинить боль. Я почти всех людей вокруг себя держал на расстоянии. Вот и результат. И как только Олег мог сойтись с этой? Я словом-то не мог описать Настю. Она — типичная блондинка в переносном смысле, потому что цвет волос у Настеньки был необычным карамельно-каштановым, но «блондинка» — это состояние души. Моя секретарша вечно витала в розовых облаках, наивно хлопая своими большими салатово-голубыми глазами в обрамлении густых от природы ресниц на редкость природного цвета в тон волосами. У Насти то кофемашина заливала пол офиса кофе, то ноготь о принтер ломался, то документы к совещанию терялись. Иногда я спрашивал себя, зачем я держу Настеньку? Мог же взять толковую секретаршу с красным дипломом, со знанием языков, зарплату я платил всем сотрудникам очень приличную. Держал я Настю, потому что Олег меня уговорил в своё время, сказал: нашей компании не хватает лёгкой, праздной, солнечной секретарши. Мол, у нас, итак, все сотрудники пашут как роботы на автомате и с каменными неживыми лицами. И я тогда с Вишним согласился. А теперь вот что оказывалось. Олег продвигал свои кадры.

Меньше всего на свете мне хотелось слушать чужие оргии. Поэтому я сел в своё кресло, надел наушники и включил на телефоне до боли родную, любимую песню Вероники «She’s Like the Wind» в исполнении Патрика Суэйзи. Слова песни в переводе как нельзя точно отражали моё состояние: «Я ощущаю её дыхание на своём лице. Её тело рядом со мной. Не могу взглянуть в её глаза. Мы с ней из разных миров…». Мы с Никой и раньше были словно в параллельных мирах, а теперь… Теперь любимая истинно витала в другом мире — неведомом нам живым. Не знаю, сколько времени прошло, но песня уже, кажется, играла раз шестой. Я настолько глубоко погрузился в себя, отключился от всего происходящего со мной в последнее время, перестав «слава небесам» думать, что не заметил, как Олег вошёл в мой кабинет. Я лишь почувствовал закрытыми глазами, как что-то загородило солнечный свет. Я прищурил глаза, снял наушники и услышал «ой» своей славной секретарши. Я не понял, что уж там прочитали эти двое голубков на моём лице, только выглядели Настя с Олегом ошарашенно. А я изучал их, разглядывал. Мне всегда доставляло удовольствие всматриваться, вслушиваться, обращать внимание на детали, смотреть на мир вокруг как на огромный паззл, собранный из тысячи самых разных частиц, фрагментов. Настенька нервно поправляла съехавшую юбку, из которой торчала не до конца заправленная блуза с множеством рюшей на груди, расшитая какими-то маленькими чудными пуговицами золотистого цвета со вставками в центре разноцветных камней, где-то вставка пурпурного цвета, в другой пуговице вставка была изумрудного цвета, в третьей оказалась ярко-красной, в четвёртой вставка еле виднелась бледно-голубым цветом, и ещё таких разных штук шесть или семь. Вставки в пуговицах были явно из каких-то драгоценных или полудрагоценных камней. Уж пластмассовую стекляшку от дорого камня я могу отличить. Я ещё раз посмотрел на Настину блузу: атлас — явно брендовый, качественный, солидный, рюши — каждая сшита вручную, да ещё такие пуговицы… Моей секретарше сия блузка стоила не одной её зарплаты. Родители у Насти — люди бедные. Откуда же у этой девочки столь дорогая вещица? Да вообще я перебрал в памяти, в чём в основном ходила Настенька: вот уже как месяца четыре она каждый день одевала новый наряд, новый дорогой наряд, ни разу не повторившись. Кто же её тогда дорого-богато одевал, обувал и содержал? Олега я сразу исключил из числа сердобольных спонсоров, потому что он был на редкость скупым, редко перед кем-то соря деньгами. Все свои миллионы Вишня тратил исключительно на себя любимого. Я слишком увлёкся изучением внешнего вида Насти и не сразу услышал, что Олег и Настя со мной разговаривают.