Лика. Повелительница демонов

Глава 1

Глава 1

Близилась полночь по земному времени, но дети на этой лунной ферме не спали.

- Няня, - спросила Лика, - зачем Жунн убивал столько детей?

- Потому что он сволочь и подонок. Он порождение самого сатаны! Этот людоед хотел стать самым могущественным среди всех. В его проклятой лаборатории полно всяких колб и склянок, много перегонных кубов, а над ними клубились красные зловонные клубы. Дьявол по имени трансплантология требовал себе в жертву сердечки маленьких. Вот почему Жунн убивал! Потрясённые матери с ужасом смотрели на Чёрную башню Жунна. Одним она обещала бессмертие, другим – смерть! Горы трупов в морозильных камерах подземелья, постоянный гул печей и чёрный дым крематория.

Жунн.

- А зачем ему столько детских сердец? – спросила испуганная Мэд, младшенькая сестрёнка Лики, - неужели Жунн так любил салат из маринованных сердец с луком?

-Нет, всех сожрать просто не смог бы, - задумчиво ответила няня.

Склонившись над кастрюлей, она некоторое время помешивала суп из грибов и водорослей, которое выращивались на этой лунной ферме.

Три дочери фермера Сансе, Орта, Лика и Мэд, с замиранием сердца ждали продолжения.

- Этот изверг поступал ещё хуже, - снова заговорила кормилица, в её голосе звучал гнев. Сначала он приказывал, чтобы малыша – мальчика или девочку – привели к нему. Напуганный малыш кричал и звал свою мать, а Жунн что-то прикидывал, сидя в удобном компьютерном кожаном кресле. Затем он засовывал ребёнка в биосканер, ребёнок задыхался, а Жунн внимательно пересчитывал все его косточки и смотрел, как бьётся сердце. Ребёнок бился, словно придушенный цыплёнок, его глаза вылезали из орбит, он весь синел.

- Няня, а что такое цыплёнок? – спросила маленькая Мэд

- Это такие зубатые твари как крысы, которые живут в космопорте, только они жёлтые. Няня, рассказывай, - попросила старшая Орта.

- Так вот, когда ребёнок задыхался в биосканере, в огромной лаборатории слышались лишь хохот жестоких мучителей, да стоны их маленькой жертвы. Потом Жунн вынимал ребёнка из биосканера, сажал его к себе на колени, прижимал к груди как щенка и нежно успокаивал.

« Ничего не бойся, - говорил он. – Мы просто добрые доктора, а медицина вещь тонкая и не всегда приятная, но теперь уже всё кончено. Теперь мы дадим тебе полезные витамины, пошьём тебе блестящий космический комбинезон. Ты же хочешь быть космонавтом?...» Ребёнок затихал. Его наполненные слезами глазки начинали светиться радостью. И вот тут-то проклятый Жунн неожиданно хватал хирургический лазер и вырезал ребёнку сердце! А когда к нему привозили молодых девушек, проданных своими родителями за долги, ох что он с ними творил...

И что он с ними делал? – спросила Орта.

Няня открыла рот чтобы продолжить, но тут вмешался старый Гим, который грелся у электродуховки и сушл свой табак.

- Да заткни пасть, старая ведьма!- я старый охранник и телохранитель. Я в жизни всякого гавна навидался, я знаю, с какой кровью делят награбленное добро в космопорте, видел как разлетаются кишки в открытом космосе, когда угоняют орбитальные лайнеры, но вот от ваших россказней у меня всё внутри переворачивается…

Толстуха Фанни с живостью повернулась к старому служаке.

- Ты думаешь, что мы брешем как старые торговки с невольничьего рынка? Да как бы не так! Сразу видно, Гим, что Вы чужак в нашем секторе. А ведь стоит проехать под купол Нанта, как сразу наткнёшься глазами на чёрный небоскрёб. Уже двести лет миновало с той поры, как творились злодеяния в этой проклятой лаборатории, а люди проходя мимо, всё ещё осеняют себя крестом, кто из православных, мусульмане поминают пророка.

- А мне насрать с колокольни, я неверующий!

- Так может ты ещё и партейный?

- Может и партейный, не ваше дело! Только вы, лунные придурки, можете хвалиться своими врачами – живодёрами. А для таких как я, рождённых на орбите, без врачей вообще жизни не было б.

- Сам ты, Гим, дурак и уши у тебя холодные. Таким клонированным старым козлам как ты, вообще не понять, какой страшный душегуб был этот Жунн. А когда его судили и приговорили, он перед смертью раскаялся и попросил прощения у бога, и все матери, чьих детей он разобрал на органы или съел, закатили по нему траур.

- Да вы тут на ферме оказывается все на голову вмазанные, - воскликнул старый Гим, - что вы тут курите?

- Иди в жопу! Мы такие, какие есть! Великие во зле и великие в прощении! – прошипела няня.

- Нет, просто вы вообще и наглухо…хвала Марксу, что не выругался при столь юных дамах нашего фермера!

Кормилица с суровым видом посмотрела на Гима.

Я, конечно, мало в своё время чатилась , да и в нете сидела недолго, продолжала она, - но всё же могу отличить сраные фейки, которыми развлекаются в таких же сраных тошниловках, от того, что и впрямь происходило, когда на Луне начинали возводить города под куполами и строить наши глубинные пищевые фермы. Жунн жил на самом деле. И пусть его давным- давно пустили на удобрения, для наших ферм, но, кто знает, может его коварная душёнка и сейчас бродит где-нибудь неподалёку от Чёрного небоскрёба. И лучше её не трогать, это вам не стерео фантомы и не галюники, хотя и над ними тоже лучше не насмехаться…

- А над привидениями можно смеяться, няня? – спросила Лика.

- Можно. А можно и в рыло получить. Привидения не злые, но они почти все несчастные и обидчивые, зачем же насмешками заставлять их страдать ещё больше?

- А почему старая дама, которая появляется в отсеке гидропоники плачет?

- Разве узнаешь? В последний раз я повстречала этот призрак шесть лет назад, как раз между шлюзовой камерой и большой галереей, и мне показалось, что она тогда не плакала.

- Да не может она плакать, ведь она слепая! Этот призрак всегда ходит, вытянув вперёд руку. Или она что-то ищет. Старая дама подходит к спящим детям и проводит рукой по их личикам.

Глава 2

Несколько недель спустя к бедам несчастного барона прибавились новые. Это случилось в преддверии зимы. В один из вечеров в замке услышали, как по дороге, а затем и по подвесному мосту прогрохотала почтовая паромашина.

Во дворе залаяли собаки. Лика, благодаря стараниям Фантины сидевшая взаперти в комнате за рукоделием, бросилась к окну. Она увидела, как машина остановилась, клубы дыма и пара рассеялись, и из багажного отсека соскочили двое длинных и тощих, одетых в чёрное мужских силуэта. В след за ними показались пара баулов с вещами.

- Фантина! Орта! – закричала Лика. – Посмотрите-ка, по-моему, это наши браться, Жослен и Раймон.

Орта с Ликой и старая дева поспешили вниз. Они появились в гостиной в тот момент, когда мальчики здоровались со старым бароном. Со всех сторон сбегались слуги.

Юноши отнеслись к этому радостному переполоху довольно сдержанно.

Одному из них было пятнадцать лет, другому – шестнадцать, но их часто принимали за близнецов, так как они были одного роста и похожи друг на друга. У обоих – матовый цвет лица, серые глаза, чёрные прямые волосы, свисавшие на стандартную чёрную форму учеников лицея. Отличало их только выражение лица: у Жослена оно было более жестокое, у Раймона – более скрытное.

Жослен и Раймон.

Пока братья односложно отвечали на вопросы старого барона, кормилица Фантина, сияя от счастья, постелила на стол красивую скатерть, принесла горшочки с супом из водорослей и котелок с каштанами нового урожая. Глаза юношей заблестели. Не дожидаясь приглашения, они уселись за стол и принялись есть – жадно и неаккуратно, что привело Лику в восторг.

Она заметила, что братья худы и бледны, что их костюмы из чёрной саржы сильно вытерты на локтях и коленях.

Разговаривая, они опускали глаза. Ни тот, ни другой, казалось, не узнали её, а вот она помнила, как стреляла вместе с Жосленом из рогатки, как играла в прятки с Раймоном.

У Раймона на поясе висел какой-то прибор с кнопками. Лика спросила, для чего он.

- Это механические чёты, не прикасайся к ним, ещё испортишь работу шестерёнок, - высокомерно ответил он.

- А я свой выбросил, считать давно уже нечего, - сказал Жослен.

- Почему вы здесь, а не в лицее, мальчики? Вы ведь даже на каникулы не приезжали. Начало зимы – несколько необычное время для каникул, не правда ли? – спросил барон.

- Летом мы не приехали потому, - начал объяснять Раймон, что нам не на что было нанять почтовый фургон, не говоря уже о дизельном плацкарте.

- И если мы сейчас здесь, тосовсем не оттого, что разбогатели… - продолжал Жослен.

- … А потому, что преподы посчитали за мудрость выставить нас вон, - закончил Раймон.

Наступило тягостное молчание.

- Какого чёрта, Раймон, скажи, что же вы натворили, судари мои, коль скоро вам нанесли такое оскорбление? Воскликнул старый барон.

- Ничего. Просто уже почти два года лицей и преподы не получали платы за наше обучение. Наши карты заблокированы. Вот они и дали нам понять, что вместо нас хотят принять учеников, чьи родители щедрее…

Барон принялся ходить взад и вперёд по гостиной, что было для него признаком крайнего возбуждения.

- Нет, чёрт возьми, это невозможно! Если вы ничем не провинились, не могли же преподаватели так бесцеремонно выставить вас за дверь: ведь вы же дворяне! И в лицее это прекрасно знают!

Жослен, старший из братьев, зло ответил:

- Да, они прекрасно это знают, я даже могу повторить вам слова старшего экономиста лицея, которыми он нас напутствовал: он сказа, что дворяне – самые неаккуратные плательщики и, если у них нет денег, пусть обходятся без наук.

- Но, вы же отличные спортсмены, лицей не может без вас обходиться!

- Меня попёрли из футбольной команды, потому что в рванине на поле выходить нельзя, лицей не потерпит такого унижения, - сказал Жослен.

- А мне не на что стало заправлять свой дизельный кар. От участий в гонках меня отстранили, а кар отобрали, - добавил Раймон.

Старый барон распрямил свою сутулую спину.

- Мне просто трудно поверить в правдивость ваших слов: подумайте сами, ведь дворянство – будущий цвет государства. И уж кому как не руководству лицея знать это!

Раймон, который готовился стать священником, упорно не поднимая глаз, ответил:

- Преподы говорили нам, что бог сам указует своих избранников. Может, он счёл нас недостойными?

- Оставь свои шуточки, брат! - прервал его Жослен. – Сейчас не время для этого, поверь мне. Если государствоотдаёт предпочтение простолюдинам, детям ремесленников и лавочников – воля его! Оно само роет себе могилу, и его ждёт гибель!

- Жослен, не смей говорить так!

- Я говорю то, что есть на самом деле. В моём классе логики, где я самый младший, но по успехам второй из тридцати, двадцать пять учеников – дети богатых ремесленников или чиновников, и они аккуратно вносят плату, а дворян пятеро, и только двое вносят плату вовремя…

Эти слова Жослена подбодрили старого барона – выходит, что он не одинок в своих бедах.

- О! Выходит, что вместе с тобой исключили ещё двоих воспитанников-дворян?

- Ничего подобного, их родители очень влиятельные люди и преподы их боятся.

- Я запрещаю тебе так отзываться о твоих воспитателях, - сказал старый барон.

- Действительно, Жослен, - вмешалась вдруг Лика. – Ты вообще не мастер говорить, а когда открываешь рот, то становишься похож на жабу.

Юноша вздрогнул и с удивлением посмотрел на кудрявую девочку, которая так спокойно поучала его.

- А-а, ты здесь, лягушка, болотная принцесса! Повелительница демонов!.. Подумать только, я даже не поздоровался с тобой, сестрёнка.

- А почему ты называешь меня лягушкой?

Глава 3

На следующее утро Лика бродила по двору, когда по интерскайпу пришло сообщение.

- Это от экономиста Молина, он просит меня заехать к нему, - сказал барон, подавая знак механикам готовить машину на паровой тяге. – Я вряд ли вернусь к обеду.

Старшая из дочерей – Орта в соломенной шляпке, надетой поверх косынки, - она собиралась идти в сад – поджала губы.

- Нет, это просто не слыханно! – вздохнула она, - В какие времена мы живём! Допустить, чтобы какой-то простолюдин-эконом позволял себе так вот запросто вызывать к себе Вас, дворянина?

Старый барон ничего не ответил Орте, и она ушла, покачивая головой.

Во время этой сценки Лика проскользнула в кухню, где лежали её туфельки и накидка. Потом она направилась в гараж к отцу.

Гараж.

- Отец, можно я поеду с Вами? – попросила она с самой обворожительной гримаской.

Он не мог отказать и посадил её рядом в машину. Лика была его любимицей. Он находил её очень красивой и иногда в мечтах представлял себе, что она выйдет замуж за герцога.

Был ясный тёплый день, и на голубом небе вырисовывалась багряная листва не потерявшего ещё своего пышного убора леса.

Экономист Молин жил в двух часах езды от замка Монтелу, у одного из въездов парк роскошного замка Плесси-Белльер. Его добротный, крепкий дом из красного кирпича и голубой крышей, казался бдительным стражем старых устоев.

Молин выглядел под тать своему дому. Суровый, богатый, уверенный в своих правах и в своей власти, он фактически являлся хозяином огромной усадьбы Плесси-Бельер, владелец которого постоянно отсутствовал в лунном Астрограде, а возможно и на Земле. Лишь изредка кавалькада сеньоров и дам со своими дизельными машинами, некоторые из которых были с турбонадувом заполняла замок. Несколько дней проходили в сплошном празднике.

Развлечения этого блестящего общества немного ужасали мелких дворян –соседей, которых приглашали в замок, чтобы посмеяться над ними.

Заслышав шум двигателя, Молин вышел во двор и несколько раз низко склонился перед гостями в привычном поклоне, что при его лакейской должности не составляло для него особого труда, помог выйти Лике из машины.

- У меня сегодня выдалось свободное утро, дорогой Молин, и я подумал, что незачем откладывать нашу встречу.

- Премного Вам благодарен, барон. Я боялся, что Вы сочтёте дерзостью с моей стороны, приглашая Вас к себе. Но обстоятельства разговора…

- Меня это ничуть не оскорбило.

- Надеюсь, что Вы и Ваша маленькая спутница окажите мне честь разделить трапезу.

- Я уже не маленькая, - живо возразила Лика. – Мне десять с половиной лет!

- Прошу мадемуазель Лику извинить меня.

Чувства, которые она испытывала к Молину, было трудно определить. С одной стороны, он вызывал у неё неприязнь, с другой – даже некоторое почтение, что объяснялось, скорее всего, благополучием, которым веяло от него и от его дома

Ели они вкусно, не зря ходили слухи, что Молин очень богат. В первые годы своей службы он был жесток с крестьянами и наёмниками, но в последнее время старался мягче даже с самыми неимущими.

Никто толком не знал причины этих перемен и его столь неожиданной доброты. Простой люд не доверял ему, но так как с некоторых пор он стал сговорчивее в вопросах об оброках, то к нему относились с уважением.

Одни поговаривали, что за его жесткость партейные обещали спалить его богатый дом и немного укоротили его в членах, что стало причиной такого высокого голоса. Другие злые языки болтали, будто Молин делал это, чтобы ввести в долги своего вечно отсутствующего хозяина.

Лике наскучил разговор мужчин и она незаметно вскользнула из кабинета и направилась в большую залу. Она восхищённо оглядывалась по сторонам. Мебель блестела. В углу, у двери в кабинет, стояли часы. Её дед говорил, что часы – это изобретение самого дьявола похуже парового котла и всех паромобилей вместе взятых. Проклятые шестерёнки не просто отсчитывали время, они отсчитывали время твоей жизни!

Девочке захотелось получше рассмотреть их и послушать, о чём там шепчут мужчины. Она подошла к кабинету и услышала, как её отец говорил:

- Клянусь небесным лунным куполом, Молин, Вы меня поражаете! О Вас всякое говорят, но все ценят как экономиста. Однако Вы предлагаете мне авантюру! У меня действительно одна из наибольших гидропонных подгрунтных ферм по выращиванию пищевой плесени в этом лунном секторе. Но выращивать мухоморный мицелий? Большая ферма это ещё не значит, что высокотехнологичная! Всё моё оборудование порядком поизносилось, а мухоморный мицелий очень капризен как и всякий генномодифицированный живой продукт. Малейшее изменение микроклимата и вместо алкалоида мускарина будет вырабатываться чёрт знает какая отрава! Для такой затеи придётся закупать новейшее высокоточное оборудование, так же изолирующие костюмы для персонала, ведь при вдыхании испарений происходит полная потеря ориентации. На это потребуется много денег и долгие годы труда, чтобы всё наладить. Нет, мои финансовые дела не позволяют мне пойти на такой риск.

Из самолюбия он молчал, что именно по этой причине придётся заложить всё своё имущество.

- Но господин барон не откажется признать, что уже имеет неплохой стартап для этого мероприятия в виде готовых ферм, и что ему будет гораздо легче приступить к делу, нежели мне – покупая и фермы и оборудование. На Ваших фермах мы сможем гораздо больше углубиться в грунт, просто починив систему опреснения воды и превратив солёное болото обратно в добротный отстойник с красивыми лилиями по берегам

- Просто починив?!

- Мне кажется, что если вложить в это дело двадцать тысяч баксов, и года через три-четыре оно будет процветать.

У бедного барона перехватило дыхание.

Глава 4

В июне папаша Солье выдавал замуж дочь и устроил по этому поводу случаю грандиозный праздник. Солье был зажиточный арендатор. Смеси сена и лунного грунта он подвергал особой ферментации и превращал в строительные блоки или связывающий раствор. Травянистые волокна становились прочными как стальная паутина, грунт придавал дополнительную устойчивость к нагрузкам. К тому же он ещё держал в деревне кабачок.

Грохоча на всю округу, молодые подъехали на новейшем дизельном мобиле. Папаша Солье был горд собой. Свадебный пир продолжался несколько часов. После трапезы, согласно обычаю, дамы преподносил новобрачной свадебные подарки.

Молодая сидела в своём новом доме на скамье у большого стола, уже загромождённого всевозможной посудой, медными и лужёными котлами, постельным бельём. Лицо её сияло от удовольствия.

Старый барон был, пожалуй, даже смущён своим скромным подарком: всего-навсего несколько тарелочек, правда из прекрасного фаянса, которые о хранил специально для подобных случаев. Лика вдруг подумала о том, что дома семья Сансе всегда ест из простых крестьянских мисок. Эта нелепость возмутила и ранила её: как всё-таки странно устроены люди! Можно не сомневаться, невеста тоже не станет пользоваться этими тарелками, а тщательно запрячет их в сундук и будет, как прежде, есть из своей миски.

Окружив супругов, мужчины изощрялись в остроумии и стёбе.

- Эй, красавица, - крикнул, один из них,- глядя на тебя и на твоего муженька, не скажешь, что на заре вам потребуется горячительный напиток для подкрепления сил.

- Отец, что за напиток, о котором всегда толкуют на свадьбах? – спросила Лика, когда они выходили из дома.

- Ну, есть такой обычай, так же как, например, обычай делать подарки или танцевать, - уклончиво ответил барон.

Но это объяснение не удовлетворило девочку, и она дала себе слово дождаться, когда молодым понесут горячительный напиток.

На площади под большим каштаном, где обычно танцевали, пока ещё было тихо. Мужчины сидели вокруг столов, установленных под отрытым небом и курили кальян.

Лика вдруг услышала рыдания старшей сестры: Орта просила, чтобы ей разрешили уйти домой, - она стыдилась своего скромного, заштопанного платья.

- Вот ещё глупости! – воскликнула Лика. – вечно ты что-то придумываешь, дурёха. Разве я жалуюсь на своё платье, хот оно вон какое узкое и короткое. Вот только туфли очень жмут. Но я-то повеселюсь на славу!

Но Орта не успокаивалась, уверяла, ей жарко, что она плохо себя чувствует и хочет вернуться домой. Лика присела на минутку рядом с отцом. За ужином она плотно поела, и теперь её клонило ко сну.

Вокруг них собралась вся местная аристократия, среди них и школьный учитель, который при надобности был и хирургом и барбершопером и диджеем. Тем временем на площади у большого каштана началась какая-то суматоха. Раздался пронзительный рёв, переходящий в свист – это настраивали колонки и звуковые усилители. Моргнула светомузыка, и паровая машина затянула площадь густым туманом.

- Сейчас начнётся движение! – закричала Лика и завертелась вприпрыжку , прихлопывая руками, словно уже слышала музыку., которая вот-вот должна была зазвучать. Её золотистые локоны рассыпались по плечам. И барон неожиданно – может, из-за её ставшего слишком коротким и узким платьица – увидел, как она развилась за последние месяцы. Прежде совсем девочка, она выглядела сейчас старше своих лет – у неё стали шире плечи, а под поношенным лифом платьица угадывались груди. Молодая кровь ярким румянцем пробивалась сквозь золотистый загар её щёк, а, когда она смеялась, её влажные губы открывали чудесные ровные зубки.

Сидевших рядом с бароном мужчин тоже поразила эта перемена, произошедшая в девочке, - от неё веяло страстью и какой-то необыкновенной свежестью. Естественная красота, ещё необезображенная тоннами яркой косметики.

- Ваша барышня становится красавицей, - подмигнув мужчинам, с угодливой улыбкой заметил барону папаша Солье.

К гордости барона примешалось чувство беспокойства.

«Девочка уже большая, не следует ей торчать среди мужчин, - внезапно подумал он. – Пожалуй, не Орту, а её нужно поскорее отдать в пансионат – лицей для благородных девиц.

Лика, не подозревая ни об устремлённых на неё взглядов, ни о тревожных мыслях отца, раскрасневшаяся, возбуждённая, смешалась с толпой юношей и девушек, которые группками или парочками сбегались со всех сторон.

Она чуть не наскочила на подростка, которого даже не сразу узнала, так нарядно он был одет.

- Ба! Валентин! До чего же ты красив, дорогой мой! – воскликнула она.

Сын механика – дизелиста был в костюме, сшитом наверняка в городе. Кафтан и безрукавка были украшены несколькими рядами блестящих шестерёнок, что указывало на его принадлежность к гильдии механиков, мягкая шляпа – защитными очками для езды на мобиле и металлическими пряжками и бантами. Этот нелепый наряд сидел на нём мешковато, словно с чужого плеча, но красивое лицо четырнадцатилетнего мальчика сияло от удовольствия. Лика не видела Валентина несколько месяцев, так как он уезжал с отцом в город, и теперь она с удивлением обнаружила, что едва доходит ему до плеча, и от этого даже немножко оробела. Чтобы скрыть смущение, она схватила Валентина за руку.

- Пошли танцевать, Юдашкин!

- Нет! Нет! – отказался он. – Я боюсь испортить свой красивый костюм. Лучше я пойду выпью с мужиками, - самодовольно добавил он и направился к столу, где сидела вся местная аристократия, к которой присоединился и его отец.

Глава 5

Однажды Лика, сидя у окна, вдруг с изумлением увидела на дороге, ведущей к подъёмному мосту, многочисленную кавалькаду. Среди знати справедливо считалось, что дизельный мобиль может быть любого цвета, если он чёрный.

Лика стремглав сбежала по башенной лестнице и очутилась на пороге как раз в тот момент, когда во дворе какой-то разодетый господин, поскользнулся и уронил в грязь свою шляпу и разразился проклятиями. Вслед за ним шёл подросток лет пятнадцати, одетый столь же изысканно.

Увидев Лику, господин закричал:

- Тысяча чертей! Точная копия моей кузины Сансе! Вы не возражаете, детка, если Вас поцелует Ваш старый дядюшка?

Он приподнял её и нежно поцеловал. Когда он снова поставил её на пол, девочка два раза чихнула, настолько резок был аромат духов и дизельного топлива, который исходил от одежды господина.

С приветливой улыбкой она сделала реверанс гостю, догадавшись наконец, что это маркиз Плесси-Бельер, потом подошла поцеловать своего кузена Филиппа.

Юноша отпрянул и в ужасе взглянул на маркиза:

- Отец, неужели я обязан поцеловать эту… юную особу?

- Конечно же, сопляк, пользуйтесь случаем, пока не поздно! – воскликнул знатный сеньор и расхохотался.

Выбежал старый барон.

- Маркиз Плесси! Какая приятная неожиданность! Почему Вы не предупредили по сети о Вашем приезде?

- По правде говоря, дорогой кузен, я рассчитывал проехать мимо, но нам не повезло – нас сломалась ось. Мы потеряли много времени. Приближается ночь, и мы продрогли. А Ваша усадьба совсем рядом, вот я и решил без церемоний попросить у Вас приюта. У нас с собой есть надувные матрацы и гардеробы, только укажите нашим слугам, в каких покоях нам разместиться. А мы тем временем поболтаем в своё удовольствие. Филипп, поздоровайтесь же с Вашим дядюшкой Сансе.

Не смея перечить отцу, юный щёголь покорно подошёл к барону и низко, с нарочитой церемонностью, поскольку его приветствие было предназначено человеку в простой одежде, склонил свою белокурую голову.

- Мой сын придворный комедиант, он так далёк от всякой простоты! – заявил маркиз. – Только на одно и способен – бренчать на гитаре. Я определил его пажом к одному министру, но боюсь, как бы он его не приголубил. Вы, конечно же знаете, что такое приголубить? Гы-гы.

Старый барон промолчал.

- Я Вам как-нибудь расскажу, когда нас не будут слышать эти невинные уши. Гы-Гы.

Незваные гости, которые, как известно хуже землянина, поспешили переодеваться в свои комнаты.

От Лики не ускользнул презрительный взгляд светло-голубых, холодных как сталь глаз её юного кузена, который окинул запущенную, тёмную гостиную. Оглядев с одинаковым пренебрежением тусклые лампы – светильники в стиле лофт, устаревшие и противно гудящие настенные кондиционеры.

Молодому щеголю они показались смешными, так как он фыркнул в платок.

Анжелика не спускала с него глаз, сгорая от желания вцепиться ногтями в его физиономию. Уж скорее он сам смешон со своими кружевами, пышными лентами на плечах и разрезами на рукавах камзола от подмышек до манжет, чтобы все могли видеть, из какой тончайшей материи сшита его рубашка.

Его отец, который держался проще, поклонился вошедшим дамам, подметая плиты пола красивым завитым пером своей шляпы.

– Мне неожиданно пришлось просить вас о приюте на ночь. А вот мой сын Филипп. С тех пор как вы его видели в последний раз, он подрос, но не стал от этого более любезным. Скоро я куплю ему чин полковника, служба в космическом десанте пойдет ему на пользу. В наши дни придворные пажи понятия не имеют о галантности.

Гостеприимная Орта предложила:

– Не желаете ли чего-нибудь выпить? Ведь, я вижу, вы приехали издалека.

– Спасибо. Охотно выпьем капельку тростникового вина, разбавленного водой.

Тем временем маркиз сел и, поигрывая тростью черного дерева, украшенной атласным бантом, принялся рассказывать, что он приехал издалека, что дороги отвратительны и что он еще раз просит извинить его за скромный наряд.

«Интересно, как бы они выглядели, если бы надели свои праздничные костюмы?» – подумала Анжелика.

Старый барон, которого раздражали эти бесконечные извинения, тронул концом своей палки отвороты на ботфортах гостя.

– Судя по отворотам на ваших ботфортах, дорожные патрули смотрят сквозь пальцы на протокол об одежде, разрешённой для езды на мобиле?

Маркиз скрестил ноги, вытянув их перед собой, и принялся разглядывать их.

– …Мне кажется, эта мода скоро кончится, – проговорил он. – Некоторые молодые щеголи стали носить ботфорты с такими широкими отворотами, что их уже не закрепишь, и они болтаются, так что приходится ездить, расставив ноги. А нажимать педали с высокими каблуками – одна мука. Когда мода становится неразумной, она проходит сама по себе. Вы согласны со мной, дорогая племянница? – спросил он, повернувшись к Орте.

Девочка даже покраснела от удовольствия, но ответила с непосредственностью и смелостью, которых трудно было ожидать от подростка.

– О, мне кажется, дядюшка, что мода, пока она существует, всегда разумна. Но в данном случае я, право, не могу судить, ведь я впервые вижу такие сапоги, как ваши. Вы наверняка самый модный из всех наших родственников.

– Мне приятно отметить, мадемуазель, что отдаленность вашей провинции от столицы не помешала вам идти в ногу со временем и в образе мыслей, и в вопросах этикета, да, да, этикета, потому что, знайте, в мое время девушка не позволила бы себе первой сделать комплимент мужчине. А нынешнее поколение считает, что можно… и, пожалуй, в этом нет ничего плохого, скорее наоборот. Как вас зовут?

– Орта.

– Вам надо приехать в Лунасити, Орта, и побывать на Земле, в столице нашего императора, в салонах наших «ученых женщин» и «жеманниц». Филипп, сын мой, берегитесь, похоже, что здесь, в нашем славном краю, вам придется сразиться с сильным противником.

Глава 6

Сильный кашель не дал маркизу закончить, так как срочно произведенный в камердинеры помощник механика, чтобы следить за старыми кондиционерами заснул во время разговора. Видавшие лучшие времена машины перегрелись и выпустили пары едкого фреона. Несколько минут в окутанной парами фреона гостиной слышался только надрывный кашель.

– Проклятье, кузен! – воскликнул маркиз, обретя наконец дар речи. – Теперь я понимаю, почему вам хочется свободно вздохнуть. Ваш дурень заслуживает хорошей порки.

Маркиз отнесся к происшествию юмористически, и Лика нашла, что он довольно симпатичный, несмотря на этот снисходительный тон. Его болтовня приводила ее в восторг. Старый, сонный замок, казалось, вдруг проснулся и распахнул свои тяжелые ворота в иной мир, полный жизни.

Зато сын маркиза, напротив, становился все более мрачным. Он застыл на своем стуле в напряженной позе, его белокурые кудри рассыпались по широкому кружевному воротнику. Время от времени он в ужасе бросал взгляд то на Жослена, то на Гонтрана, а те, понимая, какое впечатление производит их неопрятный вид, нарочно подливали масла в огонь и то ковыряли пальцем в носу, то скребли голову. Их поведение огорчало Лику, вызывало у нее какое-то неприятное чувство, почти тошноту. В последнее время ее вообще томила какая-то тоска: у нее побаливал живот, и кормилица запретила ей есть сладкий сырой тростник, которую она так любила. Но в этот вечер, принесший столько переживаний и впечатлений, связанных с приездом необычных гостей, Лике казалось, что она заболевает. Поэтому она не вступала в разговор и тихонько сидела на своем стуле. Но стоило ей взглянуть на своего кузена Филиппа Плесси, как у нее сжималось горло, и она не могла понять, отчего это – от ненависти к нему или от восхищения. Никогда еще она не видела такого красивого мальчика.

Его лоб прикрывали мягкие как шелк золотистые волосы, по сравнению с которыми ее собственные кудри казались темными. Черты лица у него были безукоризненные. Костюм из тонкого серого сукна, отделанный кружевами, подчеркивал нежность его бледного, с легким румянцем лица. Да, Филиппа Плесси можно было бы принять за девочку, если бы не жесткий взгляд, в котором не было ничего женственного.

Из-за Филиппа ужин, да и весь вечер, превратился для Лики в сплошную пытку. Малейшая оплошность слуг, малейшая неловкость, и подросток тут же бросал на них презрительный взгляд или криво усмехался.

Жан Латник, теперь уже исполняющий обязанности дворецкого, внес блюда, перекинув салфетку через плечо. Маркиз расхохотался и сказал, что салфетку перекидывают через плечо тогда, когда подают императору или принцу крови; конечно, он польщен оказанной ему честью, но его вполне удовлетворило бы, если б слуга просто обернул салфетку вокруг руки. Жан с готовностью принялся оборачивать свою волосатую руку сомнительной чистоты салфеткой, но его неуклюжие движения и вздохи вызвали еще больший хохот маркиза, к которому вскоре присоединился и его сын.

– Нет, из этого парня получится хороший космический пехотинец, но никак не лакей, – сказал маркиз, глядя на Жана Латника. – А ты сам что думаешь об этом, дружок?

Оробевший слуга ответил каким-то медвежьим рычанием. От скатерти, которую ради гостей достали из сырого шкафа, из-под горячих тарелок с супом шел пар. Один из слуг, желая проявить усердие, без конца протирал тусклые лампочки, освещающие гостиную, и они у него то и дело гасли.

И в довершение ко всем бедам тростниковое вино, обильно выставляемое на стол кончилось, остались только отвары трав, которые считались целебными.

– Пусть вас не тревожит этот пустяк, кузен, – любезно проговорил маркиз Плесси, – мы будем пить сидр, и если мессиру Филиппу он не по душе, пусть не пьет ничего. Все это очень мило, но меня не оставляет тревога за маркизу…

– Она подвергает себя такой опасности!.. – проговорила Орта.

– О нет. Насколько я ее знаю, она женщина хоть и экзальтированная, но осторожная. Меня беспокоит совсем другое: боюсь, что если кто и пострадает, так это, пожалуй, я. Вы понимаете, что я хочу сказать? Подобные разлуки весьма огорчительны для супруга, который не желает ни с кем делиться. Лично я…

Сильный кашель не дал маркизу закончить.

Барон встал из-за стола, а так как ужин был уже закончен, все последовали его примеру. Лика – она так ни к чему и не притронулась – выскользнула из гостиной. Ей почему-то было холодно, ее знобило. Все, о чем говорили за столом в гостиной, смешалось в ее голове: взбунтовавшиеся министры, пролы на баррикадах, Астроград, такой далёкий и непонятный, манящий, полный жизни мир. И рядом с этими бурлящими страстями она, Анжелика, была словно заживо похоронена в склепе.

По коридору шел ее кузен Филипп, и она торопливо спряталась под лестницей. Он прошел совсем рядом, не заметив ее. Она слышала, как он поднялся на второй этаж и кликнул слуг, которые при тусклом свете нескольких ламп готовили спальни для своих господ. Визгливый голос подростка звенел от ярости.

– Черт знает что, никто даже не подумал проверить розетки и снять пароль с вайфая! Могли бы догадаться, что в этой глуши так называемые дворяне ничем не отличаются от своих голодранцев-партейных. Вы хоть согрели мне воды для ванны?

Слуга что-то ответил, однако Лика не расслышала его слов. Филипп проворчал уже более мирным тоном:

– Час от часу не легче. Мыться в тазу! К счастью, отец говорил, что у нас в Плесси есть две флорентийские ванные комнаты и джакузи. Скорее бы уж добраться до них. Мне кажется, что вонь этого племени Сансе теперь будет преследовать меня вечно.

«Ну, за это он у меня поплатится!» – подумала Лика.

При свете фонаря, стоявшего в передней на столике с выгнутыми ножками, Лика увидела, что Филипп снова идет вниз.

Когда он приблизился, она вышла из своего убежища в тени винтовой лестницы.

– Как смеете вы говорить о нас так оскорбительно при лакеях? – раздался под сводами замка ее голос. – Неужели вы понятия не имеете о дворянской чести? Это, верно, оттого, что вы ведете свой род от незаконнорожденного сына императора! А вот у нас – чистая кровь!