Лилия оплетенная виноградом

ПРОЛОГ. Лилия

Сердце моё отбивало чечётку в ритме паники. Каждый удар отдавался в висках, сливаясь с яростными криками, которые, казалось, пронзали меня насквозь. Просёлочная дорога, пыльная и горячая под моими ногами, становилась всё более неудобной. Каблуки, вечные спутники моих выступлений, теперь предательски скользили, заставляя меня спотыкаться. Злые, дрессированные шакалы моего отца, вооружённые и опасные, неумолимо приближались.

Не раздумывая, я сбросила проклятые туфли. Они стали тяжёлыми, как камни, привязанные к моим лодыжкам. Взяв их в руки вместе с маленькой лёгкой сумочкой, я почувствовала мимолетное облегчение. Босые ступни мгновенно обожгло горячим песком, словно я наступила на раскаленные угли. Дыхание сбилось, легкие горели. Я видела, как мелькают пальмы — высокие, величественные деревья, которыми я восхищалась с детства, теперь казались насмешливыми свидетелями моего унижения.

Я неслась, сворачивая с дороги, ныряя в гущу экзотических растений, в призрачный оазис, надеясь затеряться среди их пышной листвы. Каждый поворот, каждый куст, каждое движение в густой зелени — всё это было призвано скрыть меня от преследующих меня троих мужчин в строгих костюмах. Их яростные крики, доносившиеся из-за моей спины, были зловещим саундтреком моего отчаяния.

И вдруг сквозь плотную завесу листьев, на которых висели спелые, сочные ягоды и фрукты, я увидела его. Блеск цвета морской волны, бескрайний, манящий океан. Из последних сил я бросилась вперёд, продираясь сквозь колючие ветви и широкие листья. Выбежав на пляж, я почувствовала, как золотой песок обжигает мои босые, кровоточащие ступни. И тут же пришло осознание — это ловушка. Безграничный, прозрачный, как слеза, океан окружал меня со всех сторон. Куда бы я ни посмотрела, везде была только вода.

Паника охватила меня с новой силой. Руки дрожали, дыхание стало прерывистым, рваным. В груди жгло от напряжения, страха и этой дикой, неожиданной пробежки.

- Нет, нет… нет… — выдохнула я, прижимая к себе туфли и сумочку. Бескрайние просторы океана смотрели на меня, словно безмолвный судья. Охранники, преследовавшие меня, затихли. Вероятно, они потеряли мой след. Это дало мне небольшую передышку, но моё положение оставалось отчаянным. Мне нужно было выбраться отсюда. Любой ценой уехать, уплыть, сбежать.

— Девушка, вы заблудились? — вдруг раздался мужской, совершенно незнакомый голос.

Я резко обернулась. Передо мной стоял взрослый мужчина, одетый как для официального приёма, а не для курортного отдыха. Чёрные классические брюки, белая рубашка, небрежно расстёгнутая у ворота, рукава закатаны до локтей, открывая вид на безобразный, словно выжженный шрам, тянущийся от локтя до самой кисти на внутренней стороне правой руки. Его взгляд был полон непонимания и настороженности, словно он увидел привидение. И в этот момент, когда моё сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, я поняла, что не только за мной тянутся тени, но и вокруг уже сплетаются новые, неведомые узоры судьбы, и этот мужчина со странным шрамом и настороженным взглядом был первым, кто увидел меня в этом хаосе.

— Да... я просто... — тихо пробормотала я, чувствуя, как волнение с новой, беспощадной силой наполняет мои лёгкие, делая дыхание прерывистым. — Не подскажете, где здесь ближайший вокзал... или аэропорт?

Его глаза, похожие на два тёмных озера, сузились, когда он опустил взгляд на мои окровавленные ступни. Его лицо нахмурилось ещё сильнее, выражая явную подозрительность. Я старалась взять себя в руки, успокоить этот прерывистый, удушающий вдох, крепче сжимая в руке туфлю и сумочку и не отрывая взгляда от его лица.

— Лили? — до боли знакомый голос прозвучал как удар. Моё сердце сжалось от этой внезапности, от этого голоса, который был моей мечтой и моим кошмаром одновременно.

Из-за спины незнакомца появилась знакомая фигура.

— Нет... только не ты, — с новой волной паники прошептала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

ГЛАВА 1. Эхо прошлого

Год назад.

Шум затихающих аплодисментов ещё долго отдавался эхом в моей душе. Сцена Большого театра, этот бархатный купол, под которым я только что была богиней, казалась сейчас такой далёкой и в то же время такой близкой. Каждый пируэт, каждое па — это была симфония грации, моё дыхание, моя жизнь. Но сегодня с каждым грациозным движением я чувствовала лишь холодную, давящую тяжесть навязанного мне будущего. Будущего, которое мой отец, человек с непреклонной, как гранит, волей, уже приготовил для меня.

Он решил, что пришло время. Время, когда его единственная дочь Лилия, его наследница, займёт место во главе огромной империи, построенной им самим. И вместе с этим всё, чем я жила и дышала, — балет — должно было быть забыто.

С поклоном, который, как мне казалось, был наполнен не только благодарностью, но и скрытой болью, я покинула сцену. Грациозная походка, за которую моя наставница любила меня и восхищалась мной, теперь казалась мне прощальным танцем с моей истинной сущностью.

За кулисами, в моей маленькой личной гримёрке, воздух был наполнен ароматом пудры и духов. Мой взгляд упал на огромный букет белых лилий, стоявший в изящной вазе на моём туалетном столике. Губы сами собой растянулись в искренней улыбке. Подойдя ближе, я заметила маленькую открытку, перевязанную крошечным белым бантиком из атласной ленты.

Медленно, словно боясь спугнуть этот момент, я взяла плотный картонный лист и развернула его. Строки, написанные красивым каллиграфическим почерком, мгновенно пронзили меня, оставив след в глубине души:

«Это было потрясающе. А ты — самое прекрасное создание в этом мире. С любовью и уважением. А. Г.»

Эти инициалы звучала для меня как музыка. Мелодия, которую я жадно слушала, мелодия, заставлявшая моё сердце биться в унисон с его присутствием. Человек, которого я одновременно боялась и безмерно желала. Друг моего отца, который становился для меня чем-то большим, чем просто друг. И этот букет, эти слова… они были глотком свежего воздуха в удушливой атмосфере моего навязанного будущего. Шепот надежды, который, как я знала, мог обернуться и проклятием.

Успев ещё пару раз перечитать строки, которые разлились в моей душе, словно самый свежий, самый сладкий мёд, как за спиной раздались сдержанные, но ощутимые тяжёлые шаги. Они были знакомы, несли с собой ту самую вибрацию, от которой моё сердце забилось быстрее, как бы неправильным это не казалось.

— Артём Геннадьевич, — выдохнула я, и в моём голосе, к моему смущению, прозвучала предательская дрожь. Я невольно вздёрнула подбородок, пытаясь сохранить остатки самообладания, и подняла взгляд на его пронзительные серо-голубые глаза. — Спасибо за цветы. Это… лишнее.

Последние слова прозвучали как-то скомканно, неловко. Я чувствовала, как к щекам приливает кровь, и надеялась, что он этого не заметит. Его присутствие всегда было для меня испытанием. Испытанием моих чувств, моей решимости, всего того, что я так тщательно старалась скрывать.

Его взгляд, пронзительный и глубокий, задержался на моём лице, словно пытаясь прочесть невысказанное. В глубине его глаз я увидела не просто интерес, а нечто большее — понимание, тепло и… то самое, от чего я теряла голову.

— Лишнее? — Его губы тронула едва заметная, но до боли знакомая улыбка, от которой у меня подкосились ноги. — Это лишь малая часть того, чего ты заслуживаешь, Лилия. Ты была… невероятна. Каждый твой жест, каждое движение — это поэзия, ставшая реальностью.

Он подошёл ближе, и его присутствие заполнило собой всё пространство, вытеснив привычные запахи грима и духов. Я чувствовала исходящее от него тепло, слышала ровное, успокаивающее биение его сердца. Моё собственное дыхание снова участилось, став прерывистым и непроизвольным.

— Не надо, — прошептала я, отводя взгляд от его завораживающих глаз и переводя его на роскошный букет лилий, который словно насмехался над моей слабой волей. — Вас здесь не должно быть.

— Я знаю, — перебил он меня, и в его голосе прозвучала та самая нотка горечи, которую я прекрасно понимала. Он тоже был заложником обстоятельств, заложником нашего общего прошлого. — Но я не могу иначе. Не могу не видеть тебя, не слышать тебя. И не могу не сказать тебе, как я восхищаюсь тобой, Лилия. Ты — искра, которая горит в этом мире, полном серости.

Он протянул руку, словно желая коснуться моей щеки, но остановился в сантиметре от неё. Этот жест, полный сдержанности и в то же время невысказанной страсти, заставил моё сердце сжаться ещё сильнее. В его глазах мелькнула тень боли, отражение тех мук, которые он испытывал, находясь рядом со мной, но не имея права на большее.

— Отец, наверное, уже ищет вас, Артём Геннадьевич, — проговорила я, стараясь придать голосу как можно больше твёрдости, и отступила на шаг, крепко сжимая в руке открытку, как будто это был мой последний щит.

— Снова меня избегаешь, — неожиданно для меня с лёгкостью и спокойствием, которым я так завидовала, произнёс Артём. — Зачем ты пытаешься отрицать действительное?

Его слова ударили меня, как пощёчина. Как он мог увидеть то, что я сама пыталась понять и скрыть?

— Потому что это неправильно! — не выдержав, воскликнула я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. — Я не должна испытывать чувства к человеку, который... который вдвое старше меня!

— Это всё, чего ты боишься? — усмехнулся он, и в его глазах мелькнула ледяная искра. — Осуждения общества?

Глава 2. Белые лилии и шрамы

Я сижу на прохладной кафельной столешнице в ванной, подол моего и без того короткого платья задрался, обнажив ещё больше уставшие, но сильные ноги. Возможно, это первый и, как я боюсь, последний раз, когда мужчина, чьё имя застыло на моих губах год назад, стоит передо мной на коленях. Его руки, обычно уверенные в деловых переговорах, сейчас двигаются с поразительной нежностью, обрабатывая мои кровоточащие ступни и пальцы. Пластыри, которыми я всегда заклеиваю ноги перед выступлениями, чтобы защитить их от мозолей и натертостей, во время бешеной гонки отклеились, и раны открылись. Да, балет — это болезненное занятие... со своими последствиями. Но что сейчас не имеет последствий?

Он медленно, аккуратно, но с удивительной уверенностью, без тени страха причинить боль, прикладывает вату, пропитанную перекисью водорода, к моим ободранным ступням. Жжет. Ощущение такое, будто к оголенным нервам прикасаются раскаленными иглами, но это жжение — лишь бледная тень того первобытного страха, который я испытывала еще час назад, когда эти же ноги несли меня прочь от моей золотой клетки. Его лицо, обычно такое спокойное и собранное, сейчас напряжено до предела. В обращённых на меня глазах читается глубокая тревога, смешанная с той самой неукротимой страстью, которую уже год пыталась забыть, терзает и манит одновременно.

— Ничего не скажешь? — без эмоционально произносит Артём Геннадьевич, быстро поднимая на меня взгляд и продолжая осторожно обрабатывать мои раны, слегка касаясь пальцами моей кожи.

Каждое его прикосновение — словно электрический разряд, пробуждающий во мне то, что я так старательно пыталась заглушить, похоронить под слоями напускного равнодушия. Этот момент, до боли интимный, одновременно болезненный и отчаянно желанный, кажется вечностью. Он — моя самая большая слабость, моя самая большая надежда. Он — прошлое, которое никак не хочет меня отпустить, и будущее, которого я так боюсь.

— Спасибо, — тихо отвечаю я, не найдя в себе сил прервать наш напряжённый зрительный контакт, хотя всем своим существом этого хотела. Это было слишком. Слишком откровенно.

Мужчина равнодушно усмехается, заканчивая своё занятие и закрепляя последний пластырь на моём пальце. Я чувствую, как тепло его рук окутывает мою ступню, и мне кажется, что этот контакт останется со мной навсегда, как клеймо.

Выпрямившись во весь рост, словно выросшая из земли статуя, он встал передо мной, не оставляя ни единого шанса на побег. Скрестив руки на мощной груди, он пронзал меня требовательным взглядом, который, казалось, мог просверлить насквозь.

— Может, объяснишь? — твёрдо спрашивает он, не сводя с меня глаз и выпуская словесные стрелы, которые, кажется, попадают прямо в сердце.

— Не думаю, что должна перед вами отчитываться, Артём Геннадьевич, — быстро спрыгнув со столешницы и поправляя платье на бёдрах, я направилась к выходу. С горечью в горле поняла, что дверь, которую он так легко открыл, теперь закрыта.

Удар. Новый удар, разрушивший мою последнюю надежду на побег. Но на этот раз я не могла позволить себе сдаться. Год. Целый год прошёл с того момента в Большом театре, когда его присутствие стало для меня одновременно и пыткой, и единственным слабым утешением. Год, наполненный отцовским контролем, навязанным браком и отчаянным желанием забыть его.

И вот я здесь. В Марокко. На берегу океана, который обещал свободу, но заманил меня в ещё более тесную ловушку. Мой отец, Владимир Николаевич, его будущий зять — мой ненавистный жених — и его деловые партнёры. Я здесь, на этой душной, пропитанной солнцем земле, как пешка в их бездушной игре.

Год назад я была балериной, жила своим искусством, своей страстью. Теперь я — наследница, невеста, игрушка. Но внутри меня всё ещё горит тот огонь, который зажёг Артём Геннадьевич. И он, как оказалось, тоже здесь. Бывший друг отца, человек, которого отец выгнал год назад, как будто от него можно было просто избавиться, как от надоевшей вещи.

Мой будущий муж, этот... Роман, как его там звали, стал для меня настоящим кошмаром. Его липкие взгляды, навязчивые попытки прикоснуться ко мне, ухмылка, от которой меня передергивало, — всё это было невыносимо. Он был воплощением того, что мне так упорно навязывал отец. И сегодня, когда он снова попытался завладеть мной, я не выдержала. Сбежала.

И судьба, эта безжалостная насмешница, снова сыграла со мной злую шутку, приведя прямо на территорию мужчины, который так бессовестно похитил моё сердце и душу и которого я так отчаянно пыталась забыть. Забыть его взгляд, его прикосновения, его слова, которые до сих пор звучали в моей голове, как самая прекрасная, но и самая опасная мелодия.

— Далеко собралась? — с едкой насмешкой в голосе произнёс мужчина, обращаясь ко мне в спину. Я чувствовала, как он сверлит меня взглядом, словно пытаясь прочесть все мои мысли. — Судя по состоянию твоих ног, далеко ты уйти не сможешь, по крайней мере ещё пару дней. Так что лучше отдохни, приведи себя в порядок. Поешь. А потом поговорим.

Его слова прозвучали как приговор, но в них была и доля... заботы? Или это просто очередной ход в его сложной игре? Обойдя меня, он невозмутимо открыл дверь и вышел из ванной комнаты, направляясь к выходу из этой роскошной, трёхэтажной виллы на берегу океана.

— Артём Геннадьевич, машина готова, — услышала я голос другого мужчины, того самого, с устрашающим шрамом на пол руки. Должно быть, это был его человек, доверенное лицо. В его голосе не было и тени той страсти, которая исходила от Артёма, — только холодный профессионализм.