Лираэль. Школа теней

Пролог

Когда я была Машей и жила в Москве, моя жизнь казалась примером правильности — хватай «пятёрки», не перечь родителям, помогай всем, кто попросит… Наверное, снаружи я выглядела как идеальная дочь и подруга, но внутри всегда ощущала странное, свербящее чувство несправедливости. Почему я должна мириться с тем, что меня обижают? Почему приличные люди никогда не дают сдачи? Почему злодея в сказке всегда наказывают, а у добряка всё так хорошо?

Нет, я мечтала не о платьях, замках и принцах. Я мечтала быть Тёмным Властелином, который сам устанавливает правила. Мне хотелось быть сильной настолько, чтобы не прогибаться и не бояться постоять за себя. Мечты глупые, не правда ли?

Жизнь закончилась внезапно — не громко, не трагично, а как-то нелепо и обидно: скользкая ледяная лестница во дворе у дома. Не было ни вспышки, ни драматической музыки, только темнота и тишина.

— Ну вот и всё, — мелькнула последняя мысль.

Но «всё» оказалось не концом, а новой главой. Я очнулась в чужом теле — маленьком, хрупком, в какой-то странной, пыльной комнате. Мир за окном был не московским: огромные деревья с изумрудными листьями, сверкающие, будто покрытые драгоценностями, небо куда синее привычного, воздух чуть вибрировал от незнакомых запахов и голосов.

Понадобилось время, чтобы понять: я умерла и переродилась… где-то не здесь, а может — нигде. Здесь меня звали Лиара. Детство прошло быстро: вместе с новым телом досталась и доля наследства — огромный, мрачный замок Огненна, затерянный на границе волшебного леса, кучка угрюмых прислуг, подозрительно бледных и слишком вежливых, и, в довесок, загадочный голос в голове, который всерьёз обсуждал со мной планы по завоеванию половины королевства.

Страшно? Поначалу — да. Но ведь я этого хотела. Хотела быть сильной, не прогибаться. Получила свой замок, унаследовала титул, обзавелась собственной армией зомби и даже шизой. Только вот быть Тёмным Властелином оказалось сложнее, чем казалось издалека. Личное подземелье требует не только силы, но и рутины, а зомбированные слуги всё путают.

А ещё светлая сторона оказывается куда назойливее, чем представлялось. Самый яркий её представитель — Кайлен. Строгий, немногословный, слишком идеальный. Его появление стало началом войны не на шутку — я с ним, он со мной. Представитель Света в гостях у Тьмы.

Меня всегда забавляло, как просто судить злодеев издалека: мол, выросли и стали злыми, всё тут. Но если у тебя в руках сила, и за доброту тебя используют, а за слабость презирают — быть “злодеем” уже не просчёт. Может, именно этим и становятся Темные? Всё не так, как кажется.

А теперь — держись, Лиара. Впереди новая жизнь и великое тёмное приключение.

Глава 1

Проклятье рождения

Я привыкла представлять пробуждение в новом мире чем-то сказочным: мягкое солнце, запах цветов, приветливое бормотание волшебных бабушек. Но реальность, как всегда, оказалась суровее. Я очнулась в полутьме. Липкая тишина, тьма давила на веки, в нос бил запах сырости и чего-то лекарственного. Я почти ничего не помнила — только вспышки старой жизни, где меня звали Машей.

Меня подняли чьи-то сильные руки, закутали в жёсткое одеяло, крепко сжали запястье. Я увидела рядом женщину с тяжёлым взглядом и бледной кожей. Её губы не улыбались, а зрачки были почти чернотой. Рядом стоял остроносый мужчина в черной мантии с пурпуром. Оба смотрели на меня так, будто я — сосуд, из которого ждут результата, но не сочувствия.

В этом мире быстро понимаешь — лица обманывают. Здесь не знали пощады. Моё «новое» детство я провела в их замке — холодном, каменном, полном теней. Здесь служили существа, чьих лиц не хотелось запоминать. Здесь вместо сказок рассказывали о заговорах и проклятиях, а по вечерам в коридорах раздавался какой-то жуткий, ни на что не похожий, вой.

Меня растили как наследницу. С ранних лет внушали: не верь никому, знай только страх и силу. Любовь? О ней не говорили. В доме Клейсов слабость — преступление, сострадание — слабость, слёзы — топливо для оскорблений.

Я научилась быстро терять доверие к людям. Смех — только по расписанию. Глаза долу. Шаги — чтоб не было слышно. Каждый миг — на тонком льду.

Меня заставляли учиться. Магия была не роскошью, а инструментом выживания, и владеть ею должен был каждый, кто надеется остаться в семье. Я зубрила пыльные книги, ковыряла зелень, пыталась выговаривать формулы. Иногда у меня что-то выходило — стол загорится, или кошка исчезнет, или крысы вдруг начнут танцевать под потолком. За это меня наказывали не реже, чем хвалили.

Когда я впервые встретила Гастона — моего главного наставника и старого скелета — меня уже мало что удивляло. При нём магия у меня почти никогда не работала идеально: свечи тухли, а лягушки лезли из ниоткуда.

Он единственный меня не пугал, и иногда даже поддерживал своим рассеянным бурчанием и кривоватыми советами.

Время шло, а я всё больше привыкала быть чужой в этом доме. Никакая магия не скрашивала одиночество — только вечная муштра, века портретов на стенах да предчувствие беды.

Настоящая беда пришла неожиданно.

В тот день замок гудел как улей: где-то шипели котлы, кто-то ругался, что нежить сожрала метлу, а в коридоре родители снова ссорились на повышенных тонах. Я поняла, что речь обо мне — но не как о дочери, а как о проблеме. Решение было мгновенным. Ночью меня вызвали в зал, пропахший кровью и магией. Отец смотрел, как на кусок гипса, мать молчала. Слов не было — только заклинание.Я помню боль — резкую и безысходную. Последняя мысль: «Ну вот, опять». А дальше была тишина… и пробуждение уже в совсем другой реальности.

Глава 2

Адаптация Лиары

Для новых душ в старых замках синдром одиночества — стандарт. Проснуться среди готических сводов, где зомби почёсывает скальпель, а портреты разговаривают — для меня уже не казалось чем-то сверхъестественным.

На следующий день после своего превращения в Лиару, я стала изучать замок не как пленница, а как наблюдатель, которому всё равно некуда деться.

Гастон, скелет-учитель и местный казначей, выдал мне первый совет:

— Запомни, хозяйка: магия любит тех, кто не пытается ей понравиться.

Он показал мне кухни, где тролль Крауксер бодро подметал хвостом, и парадные залы, где зомби выстраивали проклятия в колонны.

-Позволь себе не быть хорошей ни для кого. Будь живой. Или хотя бы убедительно-притворяющейся.

С первыми днями пришло понимание: если хочешь выжить — изучай всех и всё. У каждого слуги был “свой скелет в шкафу”: у Тии из кухни третья рука и тяга к ядам, у Крауксера коллекция странных грибов, и даже у портретов были свои любимые сплетни.

Я стала читать магические книги по ночам и экспериментировать с заклинаниями: иногда получалось оживить старый стул, иногда вызвать тучу грусти, иногда — просто плакать во сне о том, что навсегда потеряла Москву и Машу.

Мир начинал раздвигаться, и я потихоньку переставала быть «той самой девочкой для ритуалов».

Когда меня впервые вызвали в малый зал для “беседы с Советом” по магосвязи (а точнее — допроса), я уже могла выдержать любой обжигающий взгляд, даже если слова забирали против воли дыхание.

Тогда я впервые увидела Кайлена со Светлой Стороны. Сначала он показался мне чужим, словно плакат с открытки. Но чем больше он возвращался с инспекциями, тем отчётливее я понимала: это живой, упрямый, иногда бесчувственный — но честный человек.

В доме всё шло своим чередом. Я училась держаться. Училась не прощать себя “за просто так”. Училась распознавать, где прячется настоящая опасность: во врагах или внутри себя.

Прошло несколько лет. В этом доме я стала не просто Лиарой, а Лираэль. Это имя прилипло ко мне куда крепче прежнего.

Глава 3

Утро Тьмы и запах перемен

Проснуться в собственном замке и понять, что ты — уже хозяйка, эта смесь азарта и страха никуда не девается. Все эти годы я училась править Домом Тьмы, но всё время ждала, что “битва за титул” начнётся вот-вот.

И ведь дождалась.

В тот самый день по утру главная дверь разнеслась от стука: в коридоре стоял инспектор из Светлого Совета — Каэль, высокий, с острым взглядом, с досье под мышкой и отсутствием чувства юмора. К нему через десять минут примкнул Марл — помощник, случайно заблудившийся в порталах, но невероятно живой и искренний.

— Моя задача — проверить, нет ли нарушений баланса, — заявил Каэль, вытаскивая протоколы и блокноты. — Предпочтительнее — без смертельного исхода.

— У нас в меню только проклятия, маффины и театр, — отшутилась я, а Гастон кивнул с тем выражением, с каким скелет может одобрить чёрный юмор.

Инспекция шла буднично: массаж мозгов зомби, спор с поющими растениями, тролль расставляет кисель по строгой иерархии. Каэль записывал, проверял, а я остро чувствовала — за этим внешним спокойствием лишь начинается проверка на прочность настоящей Лираэль.

К вечеру инспекция кончилась (почти без разрушений), и гости сняли залпы протоколов.

На следующей неделе замок затих — все ждали новых волн. Злыми шепотами по коридору катилась весть:

Родня возвращается.

Я проснулась от колокольного гула — портал затрещал так, что даже Тия сбила полку с ядами.

В дверях холла появилась тётушка Вестерия — вся в чёрном с зелёной отделкой, взгляд как у отца: пронзающий, отравляющий всё вокруг. За нею — её сын Редвик: вечно склочный, вечно обиженный.

— Надо же, ты всё-таки жива, — процедила тётушка. — Вся семья ждала другого исхода.

Я выдержала удар:

— Добро пожаловать. Устрицы на завтрак ещё не прилетали, но вы наверняка сможете это исправить.

Редвик с усмешкой смотрел на прислугу:

— Всё, конечно, мило, только почти как на кладбище после бури.

Вестерия склонилась ближе:

— Насчёт титула — вопрос не закончен. Семья требует сатисфакции. Ты виновата больше, чем тебе кажется.

Я улыбнулась — на этот раз не по привычке:

— Кажется, разница между родней и врагами стёрлась окончательно. Если кто-то не прав — значит, виновата, конечно, я.

— Будет слушание, — шепнул Марл с опаской. — Совет уже прислал официальное письмо.

Первые дни с родственниками проходят, как военная тревога. Вестерия выискивает “преступления” даже в столовой, Редвик подкалывает зомби и травит слухами, Лираэль вынуждена оттачивать не только магию, но и выдержку.

Каэль посещает дом с проверками, видит всё это напряжение и иногда бросает на меня взгляд: «Держись, ты справишься».

Марл помогает организовывать архив, Гастон следит за порядком: “Родня скоро уедет. А если не уедет — мы их угощением выведем”.

Время тянется мучительно долго, почти неделю. Накануне слушания мне снится дом: родители шепчут о жертвах, тётя насмехается, стены пахнут страхом, а я иду вперёд будто единственный настоящий человек в театре теней.

Флешбек. Корни прошлого

Всё это напряжение рождалось не в зале, а ещё в детстве. Я помню этот зал — холод, запах сырости, отцовский голос:

— Лираэль, наша семья не может позволить себе слабость.

Мамина рука — короткая ласка, сразу сменяющаяся отчуждением.

Вестерия — завистливая, громкая, чужая.

…И спор за дверью: «Она ещё не готова! — Нам некогда ждать. Если не сейчас, род Клейс исчезнет!»

И там же — травяной чердак, куклы, тишина — первый уют, впервые чувство: я не жертва, я меняю правила.

Перед судом

В день отъезда-слушания Вестерия нарочито бросает:

— Будешь выступать — помни: прошлое тебя не простит.

Я отвечаю:

— Пусть не прощает. Главное, чтобы настоящее не делало ту же ошибку.

Марл приходит с письмом:

— Совет ждет тебя, твою родню и всё, что на душе.

Всю ночь я не сплю. Последний раз перечитываю протоколы, списки, бумаги — собираюсь быть тем, кем была для себя в детстве: тем, кто не стыдится своей силы.

Глава 4

Совет Света

Стены совета — ледяные, гулко сдержанные.

Тётя и Редвик усаживаются в первый ряд, за спиной шепчет магическая челядь.

Каэль выглядит ещё жёстче и светлее — глава не только совета, но и той тонкой грани, что не даёт сойти с ума.

Марл сжимает бумагу. Гастон держит меня за плечо.

Каэль встаёт:

— Под Судом разберутся не только титулы, но и те, кто виноват — или спас. Пусть истина определит будущее дома Клейс.

Я выпрямляюсь. Во мне — не только Лиара и Лираэль, но и девочка из Москвы, которая когда-то боялась дать отпор. Всё горькое детство собралось в этот миг.

Я говорю:

— Я здесь не только из-за фамилии. Я здесь, чтобы перестать быть чужой в своём доме. Пусть эта история закончится правдой — даже если для этого придётся разбудить всю магию фамильного замка.

А внутри — не страх, а удивительное спокойствие.

Слушание Совета

В зале сделалось особенно тихо. Каждый вдох напоминал скрежет дверей старого склепа. В ответ на мой голос — не выкрик, не исповедь, но заявление взрослого человека — Вестерия нехотя поднялась. Казалось, для неё не существует ни Совета, ни закона, ни листа бумаги, на котором не она ставит свою печать.

Каэль кивнул ей, отдавая формальное право говорить.

— Достойный Совет, — её голос лениво растёкся по мраморному залу, как яд по швам гобеленов. — Моя племянница слишком быстро забыла, что её в этом роду держали не ради прихоти, а ради жертвы. Честь, которую она теперь примеряет на себя, достаётся не тем, кто жил в башне и перебирал чужие слёзы.

Она повернулась ко мне, в её глазах светился почти отчаянный вызов:

— Я требую, чтобы дом Клейсов возглавил тот, кто способен приносить пользу всему роду, а не только спасаться от чужого страха.

Я поняла: в этой фразе для Совета заключено всё — и обвинение, и предложение, и попытка выставить меня всего лишь побочным продуктом родовых интриг.

-- Ты слышишь? Всё открылось, -- шепчет мой внутренний -голос с иронией. -- Теперь ждём, пока кто-нибудь предложит публичную дуэль на котлах или опросят твоё детство. Не дрогни, хозяйка.

Каэль холодно сверил записи. Его вопрос прозвучал спокойно, но каждое слово было, как острие иглы:

— Ваша позиция понятна, леди Вестерия. Скажите, какими доказательствами обладает ваш род, чтобы поддержать столь серьёзное обвинение? Есть ли факты, свидетельства магических преступлений, предательства или недоброжелательства новой хозяйки?

Тётушка вздохнула — слишком театрально для политики:

— Только указания на проклятия, следы исчезнувших магов, отчёты слуг… Пусть Совет сам их опросит, если осмелится.

Я почувствовала, как меня словно припечатывает к земле — не столько страхом, сколько отвращением: всё, что они накопили, это слухи да пересуды. Я посмотрела на Каэля, потом на зал. Было молчание.

-- Сейчас, -- ехидно подсказал голос. -- Им именно сейчас нужна исповедь слабости или, хотя бы, слеза.

Но я вдруг поймала себя, что не хочу больше играть в жертву — не для этой родни, не для себя.

-Уважаемый Совет, — говорю я, и голос остаётся ровным, чуть даже твёрже, чем я привыкла слышать его сама. — Позвольте мне лично ответить на любые вопросы, привести любого из домовых, слуг или призраков. Каждый из них скажет правду не потому, что я их заставлю, а потому что в этот дом впервые за много лет пришло что-то кроме страха.

Если есть обвинения — пусть предъявят теперь, на ваших глазах.

-- Вот так, хозяйка, -- довольно шипит мой голос в голове. -- По всем правилам честной войны.

Молчание было тяжёлым. Советники о чем-то переговаривались беззвучно, наблюдали, будто в моей фигуре надо найти не наследницу, а "дефект конструкции".

Марл опустил глаза, но держал в руках блокнот как защиту от бурь.

Гастон в этот момент сделал шаг вперёд, прямо к трибуне — и его хрустящий, старый голос прошёлся по залу:

— Я призрак старого рода так же, как и кость в этом замке, — произнёс он. — Не знаю никого, кто с такой верностью держал бы дом в порядке, слуги — в здравии, наследие — целым, несмотря на всё давление.

Если хотят опроса — пусть Совет говорит с теми, кто остался тут, когда вы, леди Вестерия, уехали охотиться за чужим наследством в другие земли.

Вестерия вскипела, но на секунду в её глазах мелькнула неуверенность.

-- Ты ведь знаешь, хозяйка, что такой момент — почти победа, -- довольно сказал голос в голове.

Каэль наконец поднялся. Стало ясно, что за его хладнокровием — понимание и внутреннее уважение:

— Совет решит. Но, кажется, никому из присутствующих не выгодно разрушение дома Клейсов ради личных обид. Мы обсудим ваши аргументы отдельно, соберём отзывы свидетелей — и вынесем решение о судьбе титула завтра утром.

Он кивнул мне чуть заметно. В этот момент я почувствовала облегчение — но не расслабилась: последнее слово еще не было сказано.

Тётушка отступила, бросая напоследок:

— Моё терпение не вечно, Лираэль. Дом должен объединять сильных, а не жалких сирот.

Я ухмыльнулась ей уже почти по-настоящему:

— Дом не выбирает себе имя по звонкому голосу, тётушка. Как и не жертвует своим сердцем ради чужого амбиций.

И это вдруг стало странно приятно — не оправдываться, не защищаться, а наконец говорить то, что считаешь правильным.

-- Ты растёшь, хозяйка, -- подсказал голос, и я почувствовала: впервые мы с ним действительно на одной стороне.

Совет закрыл слушание. В груди отпустило — и пришло особое, новое чувство: словно в этой борьбе я наконец становлюсь не “той самой жертвой”, а хозяином собственной судьбы.

Когда я вышла из зала Совета в широкие каменные коридоры, где закатывалось эхо старых шагов, голос в голове почти шептал:

-- Завтра — твой день, хозяйка. А сегодня — попробуй почувствовать себя на своём месте.

Я впервые за много лет позволила себе не злиться, не страдать, не бороться — а просто быть собой. Даже если ты свой для себя всего пару часов — иногда именно столько и нужно, чтобы перестать бояться чужого суда.