Листопадный дом

Глава 1.

Зал временных экспозиций был погружен в тишину, густую и почти осязаемую, какую создают толстые ковры и десятки пар глаз, сосредоточенных на одном. Воздух пах едва уловимой смесью старой бумаги, лимонной полироли и дорогих духов. Мягкий, рассеянный свет падал сверху, не оставляя бликов на стекле витрин, и только тончайшая золотая пыль, танцующая в лучах у самого пола, выдавала сухую осень за окнами. Виктория вела частную экскурсию, и публика сегодня была из тех, что она мысленно называла «ценителями с родословной» — люди, унаследовавшие не только деньги, но и вкус, способные отличить подлинник от искусной подделки по одному лишь ощущению. Они были самой сложной и самой интересной аудиторией.

Виктория двигалась вдоль группы с неторопливой грацией, её ладонь лишь изредка обозначала в воздухе деталь, на которую стоило обратить внимание. Голос её был спокойным, лишенным лекторского пафоса, она задавала вопрос прежде, чем дать ответ, позволяя людям увидеть всё самим.

— История вещи часто написана не на ней, а в ее швах. Взгляните на переплёт, на края кожи. Это не просто потёртость от времени, а след от старой накладки. Вначале владелец заказал дешёвый бархат, но позже, разбогатев, а возможно, получив титул, заменил его на тиснёную кожу. Видите два ряда проколов от иглы? Значит, в судьбу книги вмешивались дважды. А теперь на соседний фолиант. Один ряд. Чистая, оригинальная конструкция. Первоначальный замысел, дошедший до нас без прикрас.

Седовласый мужчина, чьи часы стоили больше всего содержимого витрины, скептически прищурился, подавшись вперед.

— То есть, вмешательство снизило ценность?

— Смотря что считать ценностью, — Виктория позволила себе едва заметную улыбку. — Декоративная история стала сложнее, а вот историческая чище. Мы получили первоначальный замысел владельца. Это как снять с картины потемневший от времени лак, пропадает уютная карамельная желтизна, но возвращается подлинный цвет. Выбор всегда за хранителем, сохранить вещь такой, какой она стала, или такой, какой была задумана.

Девушка с блокнотом, явно студентка-искусствовед, с горящими глазами подняла руку.

— А как вы датируете книгу, если нет выходных данных? Без скучных цифр, если можно.

Виктория оценила её энтузиазм. Романтикам всегда хотелось магии, а не науки.

— Возраст почтенный, но моложе, чем хотелось бы романтикам. Конец восемнадцатого века, — ответила Виктория. — Определяют по водяным знакам на бумаге, их каталогизировали сотнями. И по рецепту клея. Старый состав на основе костной муки оставляет характерные пятна в ультрафиолете. Не самый захватывающий детектив, зато честный.

По группе прошел сдержанный смешок, напряженное внимание сменилось живым интересом. Виктория повела их к витрине с портретными миниатюрами, где лица размером с монету смотрели на них из другой эпохи.

— Здесь загадка в подложке. Слоновая кость невероятно капризна, от влажности её коробит. Мастера боролись с этим, наклеивая миниатюру на тонкую деревянную основу. Если видите такую подложку, значит, портрет почти наверняка путешествовал, его перевозили из имения в городской дом, брали с собой в поездки. Если её нет, автор был уверен, что его творение проведет всю жизнь в одной комнате, с постоянной температурой.

— И как это проверить, не ломая экспонат? — уточнил молодой человек в сером свитере, который до этого слушал с откровенным сомнением.

— Мы предпочитаем обходиться без вандализма, — сухо ответила Виктория. — Видите крошечные отверстия по краю рамки? Следы от старых креплений. А теперь оттенок лака. В центре он холодный, молочный. По краям чуть теплее. Такое бывает, если вещь долго висела у камина. Чистая химия. Но именно эти детали и складываются в подлинную историю.

Экскурсия заняла ровно сорок минут. Последовали вопросы о страховании, о правильном хранении семейных архивов. Виктория отвечала чётко, без снисхождения, разбавляя технические детали долей иронии. Когда последние гости поблагодарили ее и удалились, зал погрузился в свою привычную, гулкую тишину. Виктория на мгновение прикрыла глаза, давая им отдохнуть от света софитов. Она подошла к витрине с миниатюрами и на своем планшете сделала пометку: «№14, "Портрет неизвестной". Микротрещины лака у правого края. Срочно в реставрационную».

— Все довольны, Виктория? — раздался тихий голос Мартина, пожилого охранника, который незаметно стоял у входа.

— Как всегда, Мартин. Сначала сомневаются, потом хотят забрать тебя домой вместе с коллекцией, чтобы ты привел в порядок их фамильные альбомы.

Мартин усмехнулся. В этот момент тишину разрезал уверенный стук каблуков по мрамору. Жанна Дюваль, хозяйка галереи, никогда не ходила тихо. Её походка всегда сообщала, что у неё есть цель.

— Виктория, — голос Жанны был низким, с легким французским акцентом, что было её визитной карточкой, — я видела, как вы отвечали месье Дюпону. Он был в восторге от вашей выдержки. Браво. Зайдите ко мне, есть разговор.

— Я как раз собиралась к вам, — Виктория сняла бейдж, положила в карман. — Вопросы с миниатюрами нужно решить до конца недели. Лак потрескался сильнее, чем мы думали.

Кабинет Жанны был островком строгого порядка и дорогих ароматов. На стенах висели работы современных художников, дерзкие и яркие, что странно контрастировало со старинным дубовым столом в центре. Она жестом указала Виктории на кресло и положила на стол тонкую папку из тёмно-синего картона.

— Хорошо, это обождёт. Поступил заказ. Из тех, о которых не пишут в пресс-релизах. И я думаю, это работа только для тебя. Полная оценка частной коллекции семьи Гримальди.

Виктория замерла. Имя было легендарным, покрытым пылью истории, как старый фолиант, который никто не открывал больше века.

— Я думала, их основная коллекция давно в музеях. Что там могло остаться?

— Основная, да. Речь о том, что осталось в родовом гнезде. О том, что они никогда и никому не показывали. Они живут как призраки, в пузыре времени. Десятилетиями никого к себе не пускали, — Жанна сняла очки и посмотрела на Викторию в упор. — Но, видимо, даже у призраков кончаются деньги. Семья Гримальди старый род, коллекция крупная, но положение у них… скажем мягко, шаткое. Дом обветшал, содержание стоит дороже, чем приносит. Теперь они хотят понять, что можно выставить на продажу, а что ещё удерживает ценность. Мне звонил их наследник, Константин. Хотят полную каталогизацию. От картин до столового серебра. Говорят, предыдущий эксперт, которого они наняли по рекомендации из Вены, сбежал через неделю, сославшись на мигрень.

Глава 2.

Прошло три дня, ровно столько, чтобы закрыть все срочные дела в галерее и подготовиться к погружению. Вторник Виктория встретила задолго до рассвета. Город за окном был еще синим, подсвеченным редкими фонарями и пустыми светофорами. В её квартире, наоборот, горел теплый свет, и на старом дубовом столе был разложен арсенал специалиста: портативный цифровой микроскоп, ультрафиолетовая лампа в защитном кофре, набор хлопковых перчаток, каталожные карточки и несколько тяжелых томов по европейской миниатюре и переплетному делу. Она методично укладывала всё в специальный саквояж с мягкими перегородками. Мысль о сбежавшем эксперте не выходила из головы, но вызывала не страх, а скорее профессиональный азарт. Люди сбегали по разным причинам: аллергия на пыль, неадекватные хозяева, банальное несоответствие ожиданиям. Мигрень была слишком удобным предлогом.

Такси, вызванное на пять утра, скользило по пустынным улицам. Виктория смотрела на просыпающийся город, который она покидала ради погружения в чей-то чужой, застывший во времени мир. В этом всегда была особая магия её работы, быть временным гостем в чужой истории, аккуратно переворачивать страницы и уходить, оставляя всё на своих местах, но уже с присвоенными именами и ценами. Вокзал встретил ее гулом и запахом кофе. Она без суеты нашла свой экспресс, заняла место у окна в почти пустом вагоне первого класса и, только когда поезд плавно тронулся, достала телефон. На экране было сообщение от Жанны, отправленное десять минут назад.

Жанна:
Надеюсь, кофе на вокзале был не совсем ужасен. Bon voyage, моя дорогая. Я передала твой номер Константину Гримальди. Он напишет, чтобы согласовать последние детали. Держи меня в курсе.

Виктория:
Кофе был терпимый. Спасибо, Жанна. Буду на связи, как только устроюсь.

Она убрала телефон и следующие два часа смотрела, как пригородные виллы сменяются аккуратными полями, а те, в свою очередь, уступают место густым лесам, которые становились всё темнее и старше. Телефон снова вибрировал. Незнакомый номер.

Неизвестный номер:
Это Константин Гримальди. Я пришлю за вами машину. Сообщите, по какому адресу и в какое время.

Виктория:
Добрый день. Я уже в пути. Прибываю на поезде в Норденбург в 11:45.

Константин Гримальди:
Понял. Машина будет ждать у центрального входа на вокзал. Темно-зеленый Ягуар. Водитель найдет вас.

Виктория:
Благодарю. До встречи.

Виктория сохранила номер. Стиль общения был именно таким, как описывала Жанна, предельно сухой, функциональный, без малейшего намека на светскую любезность. Просто факты. Это было по-своему интригующе. Человек, живущий в "доме с привидениями", должен был, по её мнению, быть или экзальтированным романтиком, или сумасшедшим. Константин не подходил ни под одно из этих описаний. Он был похож на хирурга, сообщающего время операции.

Поезд начал замедлять ход, и за окном показалась черепичная крыша небольшого, почти игрушечного вокзала. Норденбург. Конечная. Виктория поднялась, взяла свой саквояж и пальто. Когда двери вагона с шипением открылись, Викторию обдало прохладным, влажным воздухом с отчетливым запахом мокрых листьев и далекого дыма. Она вышла на пустынную платформу. Вокзал Норденбурга был очарователен в своей старомодности, черепичная крыша, позеленевшая от времени, и табличка с названием города, выполненная витиеватым готическим шрифтом. Всё это выглядело скорее декорацией к фильму, чем реальностью. Она направилась к выходу, и её каблуки издавали одинокий, отчетливый стук, который, казалось, был единственным звуком в замершем городке.

Темно-зеленый «Ягуар» нашелся сразу. Он стоял чуть поодаль от единственного такси, и его классические линии выглядели аристократическим упреком современному утилитарному дизайну. Автомобиль был не новым, но безупречно ухоженным. Рядом с ним стоял мужчина лет шестидесяти в строгом костюме шофера. Он был подтянут, сед, и в его глазах, когда он шагнул навстречу, Виктория уловила не столько услужливость, сколько спокойное достоинство человека, давно знающего свое место.

— Мадам Новак? — его голос был мягким, с приятной хрипотцой. — Меня зовут Ален. Месье Гримальди просил вас встретить.

— Очень приятно, Ален, — Виктория с легкой улыбкой протянула руку. Он на мгновение удивился, но пожал её своей сухой, сильной ладонью.

— Позвольте ваш багаж.

Он легко подхватил её саквояж, обошел машину и открыл перед ней заднюю дверь. Салон пах старой кожей и едва уловимой нотой сандала. Виктория устроилась на мягком сиденье. Всё это, машина, водитель, атмосфера, было безупречно, но ощущалось как привет из прошлого века. Как будто её профессионализм был лишь поводом для того, чтобы она стала частью чьей-то давно написанной пьесы.

Машина тронулась плавно, без рывка. Они проехали по сонным улочкам Норденбурга, мимо каменных домов, увитых плющом, маленькой булочной, откуда пахло свежим хлебом, и закрытой до весны сувенирной лавки.

— Городок кажется очень тихим, — заметила Виктория, скорее чтобы нарушить молчание.

— Он засыпает в октябре и просыпается в мае, — спокойно ответил Ален, глядя в зеркало заднего вида. — Летом здесь туристы, которые ищут "настоящую старую Европу". Зимой только мы.

— И семья Гримальди.

— И семья Гримальди, — подтвердил он без всякой интонации.

Они выехали за пределы города, и дорога пошла через лес. Высокие, темные сосны сменились раскидистыми дубами и кленами. И здесь Виктория заметила то, о чем говорила Жанна. Листва на деревьях была уже не просто тронута осенью, она была в самом её апогее, пылая багрянцем и золотом, хотя календарь едва перевалил за начало октября. В городе деревья еще стояли почти зеленые.

— Ален, простите за, возможно, глупый вопрос, — начала она. — Легенда о ранней осени вокруг имения... это просто красивая история для туристов?