Лисьи игры.

Глава 1 Тишина, обьятья, дождь..

Спальня Драко Малфоя:

С ночи опять пошел мелкий, противный дождь.
– [..Опять он. Будто кто-то скребётся в стекло.. ]‒, подумал он отойдя в сторону. Почти бесшумно, одна из занавесок опустилась обратно, к своей "подруге".

Правда, в душе у Драко скреблось не меньше. Совесть – буд-то язык чистого огня, охвативший большой кусок очень мутного льда и начавший его потихоньку лизать – начала разъедать всю семью Малфоев.

Правда всегда откроет свои карты. Даже если она окажется неприятной и горькой на вкус, (а в этот раз она стала особенно горькой). Драко, .., да что Драко, вся семья в миноре ещё не отошла от того кошмара каким им предстала война. Это не тридцатилетняя магловская война «Алой и Белой роз», (в каторой, вобщем-то маги тоже участвовали, нитак за метно как сейчас). Хотя именно в этих – 1455-1485 годах – один из предков семьи Малфоев начал вести родословный дневник.
..«Чистая кровь»..

..Смешно. Особенно сейчас, когда ты понимаешь что она стала бессмысленной. "Чистая" или "грязная", она не имеет сейчас большого значения: человеческая кровь была, и остаётся как всегда – красной и салённой кровью..

Отодвинувшись от занавешенного окна, Драко Малфой осмотрел свою может быть теперь уже бывшую спальню в миноре.

Кто только не был в их замке: от последних пожирателей, до последнего аврора. Первые прошлись по заподному крылу минора: разорив сдесь все вокруг, откывая все двери и переварачивая обсалютно все вещи, (они не добрались до них лично, лишь потому что его, как и его семью, задержали ординавцы и авроры); вторые, как собаки-ищейки, осмотрели не только разрушенную часть замка, но и ту, восточную, что осталась практически нетронутой, даже после того, что натворили сдесь преспешники Тёмного лорда.

Библеотека, большой обеденный зал, множество гостевых комнат, в том чесле и спальни семьи Малфоев. Всё это было тщательно осмотрено, и почти на половину изъято.
От былой роскоши остался только тлен. Только тлен, вопросы, и воспоминания о былом великолепие..
Молодой человек подошёл к своей кровати и опустившись на неё закрыл глаза. Уже завтра будет первое слушанья по делам их семьи. Конец апреля было пожалуй самым жестоким, остовляя после себя столько крови и потерь; да и конец следующего месяца для волшебного сообщества давольно тяжело, если не сказать что плачевно. Как его самого, и его отца не отправили сразу в Азкабн, Драко не знал. Возможно это семейная черта Малфоев; мальчишка судорожно вздохнул, а потом немного подумав, тихонько добавил:

— Или же Блеков.. – Ведь наверника мама заступилась за них. Она нимогла не попробывать замолвить словечко о муже и сыне, переговарив об этом с "избраным". И возможо именно ей удалось отсрочить день первого слушанья.

Он усмехнулся ещё раз: Блеки. А ведь его мать была одной из последних в этом проклятое роде. Как странно порой играет с людскими жизнями судьба. «.. Однако многие из тех, кто в этом мире был возвышен, будит уничтожены, а многие уничтоженные будут возвышены.. ». Кажется так говорилось в Евангелие. Мать иногда читала некоторые из этих фраз и иносказаний в слух, а после они вместе с Драко обсуждали прочитанное. Как это было давно, и всё это оказатья чистой правдой. Драко тут-же вспонился один из его ближайших родствеников по этой странной линии. Сириус, по рассказам родителей, был вздорным и безрассудым: как в детстве, так и в зрелые годы. Но почему-то именно его выбрал Гарри Поттер. Выбор "избронного" опять упал не на Малфоев, но теперь хотябы Драко понимал почему Поттер сделал именно так, а не подругому: он любил своего крёстного, со всеми его отрицательными сторонами и недостатками; конечно же, в отличие от Малфоев, и от самого Драко в частности: ведь ещё с первого курса, а может и даже раньше они начали враждовать друг с другом. Сейчас конечно же он понимал что эта врожда бессмыслена, но это стало сейчас, а тогда..

..« Однако многие из тех, кто в этом мире был возвышен, будит уничтожены, а многие уничтоженные будут возвышены.» ..

Юныша открыл глаза и с какой-то сарказтической улыбкой на лице ещё раз посмотрел комнату, останавившись на невчём не по винных шторах. Окончательно стемнело, и через тёмно-серые занавески можно было не только услышать но и увидеть капли дождя. Будто тонкими ивовыми ветками, они налитали на окно и расползались маленькими серыми змейками.

В комнату постучались. Обернувшись, Драко спросил:
— Кто там? – Он уже и сам не удевился что его голос был более хриплым и ломким чем раньше.
Дверь преоткрылась, и на пороге престала его мать – Нарцисса Малфой: женьщина, чей муж был один из самых богатых предателей и перебесчиков в Лондоне, а возможно во всей Великобритании, та женьщина, каторая не стала говорить ничего лишнего, когда её сын принял "тёмную метку".

— Драко, я могу войти?‒, это был не ответ, а вопрос.И сейчас он это чувствовал. Он чувствовал, что его мать боится. Боится, что её семья разрушится окончательно. Она боится, что с её сыном сделуют что-то страшное. Она боится, и наверника хочет найти выход в сложившейся ситуации, но ненаходит.

— Заходи‒, сказал он, и чуть-чуть отодвинувшись, пригласил присесьть рядом.
Некоторое время они так и сидели, ниговоря не слова. Просто сидели и смотрели в окно. Дождь усилился, набрав обороты, и теперь струи ив превратились в длинные широкие ленты.

— Драко, я прошу,.. прошу у тебя прощение.. За всё это.. – Произнесла Нарцисса, первой разрушав гнетущую тишину.

Глава 2. "..Казнить нельзя помиловать..". .

Cтарый зал суд номер десять:

— Господа присяжные,- раздался стук молотком о дерево, а Драко лишь покачал головой. Он был здесь уже четвертый раз, и понимал, что больше не захотел бы сюда возвращаться. Но повидемому судьба сдесь решила всё сделать посвойму, удлиняя срок пробывания Малфоев в этих стенах.

Странно. И ведь ничего не изменилось, ну почти ничего: почти тот же атриум, почти тот же отдел тайн, те же тёмные стены коридоров, закопченные от чадивших факелов, и одна до жути знакомая чёрная комната опечатанная двумя большими цепями. Опять всё происходит в старом зале суда номер десять. Драко помнил этот первый раз, ему тогда только-только стукнуло шестнадцать, и ему в принципе было достаточно и этих жутких коридоров, (которые "чёрными змеями" расходятся то справо, то слево и вниз, вниз, вниз.. ), но отец настоял на этом слушание хотя-бы они и были под оборотным зельем: .. «..дисциплинарное слушания от двенадцатого августа объявляю открытым. Разбирается дело о нарушении указа о неразумном употребление волшебства несовершеннолетних и междунородного статуса о секретности, Гарри Джеймсам Поттером.. ».

– [..Какая ирония..]‒, он снова покачал головой:

–[..Теперь на подсудимой скомье сижу я, а не Поттер.. ]. – Но в отличие от него, Малфоем было что скрывать. Было, и теперь все тайны выходили наружу, обнажаясь и открываясь как-будто всему магическому миру.

–..Прошу тишины, господа. –Посмотрев на судью, он тихонько усмехнулся: –[..Да господин судья, тишина и покой сейчас бы были как нельзя кстати.. ]..
..Тишина и покой, а ещё дом, в который ты будешь рад приходить; огонь в камине, старое кресло деда, и плед в который тебя завернут; а ещё шоколад, горячий, с молоком, сливочным маслом и щепоткой корицы; или же можно выпить чашку ароматного чая.., с тем же бональным, но таким родным молоком. Жаль только, что это всё сейчас похоже на несбыточную мечту. Сон в который хочется уснуть и наверное не проснуться. Но, тишина и покой быстро ушли, оставив место гулу, беспорядку и беспокойству. Уже как вторую неделю никто из хозяив в Малфой-минора не смог вернуться в свой собсенный дом; и хотя в министерских камерах пытак были довольно прочные и широкие стулья и скамьи, чтобы обвиняемые могли здесь «..спокойно..» поспать, (после очень тщательного допроса, конечно же), но вот домашняя выпечка и чай, уютный домашний плед, старинный, уединённый, но по свойму прекрасный дом были действительно сейчас родными Малфоям. Да, сейчас они были такими родными, и в тоже время такими далёкими друг от друга..

— Тишина в зале! – Стук молотка углубился, и лишь тогда возмущённый ропот прекратился. Не сразу, сночало один-два голоса стихли, а потом и все остановились. Большинство из них будто спрашивали: «..чего ты ждёшь, в Аскабан их, на пожизненный срок, да и дело сканцом.. ». Лишь шестеро из тех волшебников, кто сейчас пресутствовали на этом суде в виде "дам и господ присяжных" просто молчали, хотя, пожалуй, именно они могли сейчас возмущаться больше всех остальных. Кингсли Бруксвурт, (а судить эту, и ещё некоторые семьи представилось именно ему) отодвинул в сторону сночало молоточек, а потом и очки, в большой кводратной оправе. Потерев переносицу двумя пальцами правой руки Кингсли отодвинул её и на сикунбу закрыл глаза.

Он устал. Он дико устал и ему хотелось бы немного поспать. Он хотел бы сделать так, чтобы всё дурное, всё плохое и жестокое прекратило существовать, хотя-бы в магическом мире. Этот человек не имел такой мании, как величее, да и к привычке разрушать и убивать у него тоже не было не жилания, не сил. Власть над всем миром, или хотя-бы над всем магическим миром — это больше подходило к Волон-де-Морту, Гриндэвальду, или даже Дамблодору, но не как не ему самому. Он не смог бы, да и не захотел стать всеобщим владыкой мира. Он не Бог и не Мерлин, чтобы судить всех. Да и судьёй он стал наминальным: его попросил сам Гарри, и он конечно же несмог отказаться. А поэтому, он должен тщательно рассматривать каждое дело о Пожирателях смерти. Малфои были первыми в этом чёртовом списке. Кингсли знал не понаслышке, кем были эти люди: ведь он сражался против таких как они: "нарциссов", призирающих, унижающих и уничтожающих половину магического населения за то, что они вышли из немагических семей, при этом прикрасно понимая что сами родом оттуда, но почему-то умалчивая этот "небольшой" факт.

С другой стороны, все эти васпоминания заключённых Малфоев поставили судью в полный тупик. Что же приключилась с этой семейкой, раз они так изменились? Понимают ли что натворили, хотя да, конечно же понимают. Но расскаиваются ли они в содеяном?
Он снова открыл глаза, и отняв левую руку, правой рукой водрузил обратно очки.
А патом Кингсли снова посмотрел на них. Малфои молчали: за все четыре часа этого третьего слушания они отвечали только редкие "да" или "нет". И лишь в начале этого слушанья каждый рассказал свою историю, оказавшийся правдой.

– [..Похоже что они тоже устали..]‒, подумал Кингсли, но потом его лицо снова посуровело: –[..Да, наверное это так и есть. Но кто же сейчас не устал?.. Ладно разберёмся, всё же уже не в первый раз с ними встречаемся.. ]‒, с этими словами он взял листок пергамента, и обведя взглядом окружающую аудиторию, произнёс:

–..И так, дамы и господа, мы медлинным, но верным шагом приближаемся к самой сути этого дела.. Хм, этого тройного дела.– Волшебник посмотрел на старшего из Малфоя, но тот молчал. Люциус вообще, из последних полтора часа, разглядывал серые камни на полу суда. С лева, на другом стуле, находилась его жена. В своём траурном платье, из чёрного бархота, эта женщина сейчас казалась "фарфоровой статуэткой" стоящей у открытого окна: любой порыв ветра, и вот она уже падает вниз и разбивается на кусочки. На столько бледный и загнаный вид был у этой женщины. Конечно же не такой, как у самого Люциуса. У этого волшебника одна за другой проступали такие эмоции, что диву даёшся – как в таком человеке как старший Малфой могли проявляться хоть какие-то чувства, кроме холодного ума, себялюбия и эгоизма; но нет, сейчас, по лицу и рукам обвиняемого можно было спокойно понять о чем он сейчас думает: страх, озарение, и снова страх.., предчувствие беды,.., осознание того что он провенился, но всё-же ищет ко всему этому оправдание, а потом – боль, ..боль, ..боль.