Локет

Часть первая

Лучшая стратегия из всех, которую может выдать мозг, мечущийся в панике — это бежать без оглядки. Если оглянуться, то можно передумать, поэтому бежать следует быстро и, желательно, зигзагами. Особенно, если преследователи разозлились не на шутку. Особенно, если среди них есть лучники.

Румпелю не впервые приходилось уносить ноги, своя шкура дорога, особенно, когда в целости и сохранности надета на живое тело, а не служит трофеем, добытым на охоте на вертлявого говнюка.

— Хватай сопляка! — послышалось позади.

Сопляк только прибавил скорости.

Пусть он и выдохся, и в правом боку закололо, тут уже вопрос принципа, какое бы расстояние не осталось за спиной. Хочешь жить — умей вертеться. Вот он вертелся, словно уж на раскаленной сковороде. Правда, конкретно в этот самый момент, пришла мысль, что украденная вещица явно не стоила грядущих последствий. На смену этой мысли пришла другая, куда более приятная и заманчивая. Толкнуть сворованное получится по очень жирному ценнику. Добраться бы живым до торгашей за рекой.

Река!

От осознания Румпель и вовсе притормозил, согнулся пополам, с трудом отдышался. Реку ведь еще нужно как-то переплыть, а силы на исходе. Но ноги сами понесли дальше. Решать проблемы нужно по мере их поступления, а до реки далековато. Вот когда она замаячит на горизонте, тогда и можно поразмышлять.

Правда, тут Румпель споткнулся о корень дерева, выступающего из почвы, и кубарем покатился вниз по склону. Падение, впрочем, кончилось практически так же внезапно, как и началось, и парнишка, с диким воплем и почти расквасив нос, приземлился у полусгнившей хижины, обвитой плющом.

— Вот же говно, — простонал он, поднимаясь на ноги.

Отряхнулся, вытащил из волос сучки и травинки. Лицо и руки нещадно жгло, рубашка порвалась, и в прорехе на локте виднелась глубокая ссадина. Чертыхнувшись пару раз, Румпель подошел поближе к хижине. Оконные рамы просели под натиском времени, напрочь лишились стекол и хижина глазела на лес слепыми, темными дырами. Крыша обвалилась, а на ее остатках птицы когда-то свили гнезда и украсили пометом печную трубу. Ничего выдающегося, конечно, но внутри можно спрятаться и подождать, пока преследователям не надоест погоня и они, скрепя сердце, отправятся восвояси. Раздосадованные от потери сокровища и разгневанные от того, что не получилось оторвать вору голову.

— Развалюха ты, конечно, — буркнул Румпель, обращаясь к хижине, коснулся ржавой дверной ручки, и дверь рухнула на траву. Парнишка горестно вздохнул, поднял ее, зашел в коридор и кое-как пристроил дверь на законное место.

Изнутри хижина выглядела куда печальнее. Доски пола прогнили, с потолка сыпалась какая-то труха, стены сплошь усеяны паутиной.

Румпель прошелся по тесным комнатушкам, поочередно заглядывая в каждую из них. Зрелище не очень впечатляющее, скорее, удручающее. Мебель последних хозяев, пыльная и грязная, дожидалась возвращения людей. Румпель никогда даже не задумывался что именно происходило с покинутыми домами. Бабушка говорила, что у домов имелись души и души эти до последнего тосковали по теплу и уюту, и покидали жилища, когда умирала последняя надежда. Даже такие ветхие строения, как лесная хижина, крепились до самого конца, потому и не рассыпались прахом, стойко выдерживая натиски погодных изменений.

Но делать нечего. Нужно порадоваться тому, что нашлось и со всей благодарностью переждать опасность.

В самой дальней комнате, служившей когда-то детской, к горлу тут же приставили холодное лезвие и крепко схватили за шею сзади. Румпель разочарованно вздохнул. Из огня да в полымя. Не иначе звезды сегодня сошлись криво.

— Ты кто? — тихо спросил мужской голос.

— Человек, — проблеял Румпель, перебирая в голове возможные пути отхода. Но с лезвием у довольно важной части тела (на шее все-таки голова крепится) думать получалось непросто.

— Не слепой, вижу, — еще тише произнес голос, — кто тебя прислал?

— В такую глушь и врага бы никто не послал, само как-то вышло, — пробормотал Румпель, — жопу спасать больше негде.

Незнакомец убрал лезвие от горла, и Румпель боязливо повернулся.

На него смотрели злые голубые глаза рептилии с вертикальным зрачком, острые, как треснувший и ощерившийся лед на поверхности глубокого озера. Хмурый и мрачный тип брезгливо поджал губы. Вор принюхался. Обычно у людей запах бил в ноздри весьма резко и напористо, тут же Румпель не уловил ничего подобного. Запах засушенных цветов и какой-то пряности.

— Вали отсюда, — велел он, убирая меч в ножны и откидывая со лба черные пряди волос.

— И не подумаю, я вообще отсюда ни ногой, пока не пережду, — хмыкнул Румпель, скрестив руки на груди.

— Я сюда первым пришел. Вали, — пробормотал незнакомец.

— Как-то не очень вежливо, — протянул вор, — тебя родители не учили быть вежливым с неизвестными? Нахамишь, а там и кинжал в печень, никто не вечен.

Тип приподнял брови в удивлении.

— А тебя не учили держать при себе пустые угрозы, за которые отвечать придется головой? — он скрестил руки на груди.

— Мне всегда говорили, что такой, как я, мог вылезти только из выгребной ямы, — Румпель пожал плечами.

Незнакомец поджал губы и вору показалось, будто он сдерживал улыбку.

— Ты ведь понимаешь, что это плохой повод для гордости?

— Думаешь? Вроде вместе вылезли, а теперь вдруг не считается…

Незнакомец тут же изменился в лице, быстро шагнул к Румпелю, схватил его за шею и припечатал к стене.

— Тихо, тихо! — вор поднял руки, демонстрируя свою безоружность, — какой вспыльчивый! Совсем нет чувства юмора!..

Он хотел сказать еще что-то, да только рассвирепевший незнакомец снова достал меч. За стенами хижины раздались голоса преследователей. Румпель моментально прикусил язык и притих. Он даже не знал что хуже. Помереть на месте от отсечения головы или издохнуть в пытках. Сомнений насчет пыток у него вообще не имелось. Иногда Румпель полагал, что виной всем его злоключениями стал длинный язык и чрезмерная болтливость, но пусть умные мысли регулярно преследовали вора, он всегда оказывался быстрее.