Лондон не по любви

Пролог .

Он уехал утром.Рейс был ранний, почти рассветный. В аэропорту пахло кофе и чужими судьбами. Евгений Витальевич Суворов сидел у окна, глядя на взлётную полосу, как на черту, которую нельзя переступить дважды.

Он не спал. Да и не мог. Потому что не забыл.

За несколько часов до вылета он остался с Женькой.

Это не было любовью. Это было бегством — от себя, от неё, от той, кого он действительно любил. От Лены.

Лена, которую он потерял. Лена, которая осталась с его лучшим другом. Лена, которую он носил в себе, как нарыв под кожей. Он думал, что одна ночь поможет. Что чужое тепло перекроет старую боль. Но всё вышло наоборот: он проснулся — и стал ещё более чужим самому себе.

Женька не сказала ни слова. Просто смотрела, как он надевает пальто. Он не поцеловал её на прощание. Не оставил номера. Не пообещал написать.

Он ушёл.

И даже не подозревал, что она останется не одна.

Что через месяц Женька сядет на холодный кафель ванной, сжав в руках тест с двумя чёткими полосками. Что вместо прощания у неё будет то, что нельзя стереть, выбросить или переслать в сообщении.

А он…

Он уже пил латте на Кенсингтон-Хай-стрит.
Улыбался, когда спрашивали:
— Откуда вы, мистер Суворов?
Откуда? Из города, где оставил всё настоящее.

Он ещё не знал, что однажды его догонит то утро.

Глава 1. Лондон.

Лондон не любит сентиментальных.

Он встречает холодом, пропитанным сигаретами, сыростью метро и вкусом дорогого джина. Здесь нельзя грустить вслух. Только в себе — желательно, за тёмными очками и под звуки клубной музыки.

Евгений Витальевич Суворов знал это. И делал всё по инструкции:
Новый номер. Новый круг общения. Новый образ.
Брюки от Hugo Boss, уверенность в голосе и ни одного русского слова в клубах.

Он жил в апартаментах, которые арендовал через знакомых отца. Мебель была почти музейной, кухня — ненужной. Плита включалась раз в неделю, когда он подогревал воду для лапши.

Всё остальное — рестораны, бары, женщины.

Он не искал любви. Он искал тишину.

Каждую ночь он заливал её алкоголем, глушил в чужих руках. Улыбался в зеркале, как по учебнику:

> «Суворов, ты молодец. Ты вырвался».
Вырвался — и застрял.

Иногда, в особенно тихие утра, он вспоминал, как пахла Женька. Не духами — кожей, мятой простынёй, чужой простотой. Он не должен был просить ее прийти в бар. Не должен был просить остаться. Но она осталась.

Он чувствовал, что она хотела большего. Но не мог дать даже "спасибо". Только тишину. Только молчание.

Сейчас он пил в баре на Шафтсбери-авеню, в окружении блондинок с одинаковыми ресницами и парней с одинаковыми историями успеха. Он кивал, улыбался, даже флиртовал. Но внутри всё оставалось пустым.

— Суворов, ты всегда такой спокойный? — спросила одна из девушек, протягивая ему бокал.

Он пожал плечами.

> «Нет. Я просто умер. Там, где она сказала:
‘Ты всё равно её любишь, да?’»

И он не ответил. Потому что да. Потому что Лену он не перестал любить. Даже когда она выбрала другого.

И Женька… она просто оказалась рядом в момент, когда всё рухнуло.

Он не знал, что в этот же вечер, далеко от Лондона, Женька сидит в ванной, сжимая белый пластиковый тест, и не может дышать.

А он поднимает бокал, чокаясь с очередной мимолётной красоткой.

Лондон глотал его по капле. И он позволял.

Глава 2. Без тормозов

Лондон, спустя время после прилёта

Лондон затягивал, как крепкий дым — неприятно, но прочно.

Евгений Суворов вышел из клуба в три ночи. Шаг был пьяный, сердце — похмельное. Из динамиков всё ещё грохотал бас, доносившийся наружу, как пульс города. Он сунул руки в карманы пальто и пошёл в никуда. Ему нравилось идти в никуда. В этом было что-то честное.

С тех пор как он прилетел, он позволил себе всё.
❖ Сменил номер, выкинул российскую SIM-карту.
❖ Забыл, как звучит его имя, если его произносит Лена.
❖ И начал пить. Много. По делу. От боли.

Сначала он думал, что справится. Снимет квартиру, займётся наукой или проектами — отец устроил бы куда угодно. Но вместо этого он устроил себе марафон самоуничтожения.

Каждый вечер — новый клуб, новая девушка, новые слова по-английски, сказанные чужим тоном.

> «You’re so mysterious, Eugene.»
«Do you always look so cold?»
«Tell me more about Russia. Is it true you all drink vodka?»

Он усмехался. Да, пьют. Особенно когда бегут от любви.

Его узнавали в «Chinawhite», в «Annabel’s», в «Tape». Один раз его выгнали — он устроил потасовку с каким-то банкирчиком, который слишком громко говорил о «легкодоступных восточных девушках».
Евгений не знал, кого защищал. Может, Лену. Может, Кремнёвую. Может, вообще свою совесть.

— Ты снова нажрался, Джен — сказала ему Моника, менеджер бара, когда он пришёл туда на следующий день.
— Я просто живу, — пожал плечами он.
— Ты гниёшь, — спокойно ответила она.

Он уехал от прошлого, но оно приехало следом — только без лица. Оно сидело рядом за стойкой в виде другой девушки, которая смеялась так же, как Лена. Или курила, как Женя. И каждая была немного не той.

В один из вечеров он проснулся на кожаном диване в квартире какой-то стилистки по имени Клэр. Не вспомнил, как попал туда. Она принесла ему кофе, положила руку на его грудь и спросила:
— А у тебя кто-то остался дома?

Он посмотрел в окно. Было пасмурно.

> «Нет. Там я сам себя оставил.»

Он ничего ей не ответил.
Ушёл.

Вернувшись в свою квартиру, он бросил ключи на мраморную стойку, сел на пол и долго смотрел в точку. Внутри было пусто, но эта пустота звенела, как похмелье на утро после душевной передозировки.

На холодильнике висел единственный магнит. Москва. Он сам не помнил, зачем взял. Может, просто чтобы помнить, откуда сбежал.

Он достал бутылку дорогого виски, сел на балкон и выдохнул:

— За то, что не спас. Ни её. Ни себя.

И снова налил.
На этот раз — до краёв.

Глава 3. Пустая комната и лишний воздух

Прошёл месяц с отъезда Евгения Витальевича Суворова. Общежитие. Комната 312.

Женя Кремнёва медленно открыла окно, впуская в комнату вечерний ветер. Общежитие выло привычным гулом: кто-то смеялся за стеной, кто-то включил чайник, кто-то, кажется, опять жарил яйца на утюге. Всё как всегда — только Лены не было.

Лена съехала на следующий день после отъезда Евгения. Неожиданно быстро, собрав вещи за два часа, с глазами, полными счастья.
— Сергей предложил мне жить с ним, — сказала она тихо, будто извиняясь.
— Конечно, — так же тихо ответила Женя. — Иди.

И осталась. Одна. В комнате, где раньше было тесно от смеха, разговоров и даже просто присутствия. Теперь каждый звук отдавался эхом, каждый предмет напоминал о том, что всё изменилось.

Но больше всего напоминала та ночь.

Последняя ночь перед его отъездом.
В его квартире.
Она не собиралась оставаться. Просто пришла попрощаться. Пожелать удачи. Сказать «до свидания» без надрыва. Но надрыв всё-таки случился.
И губы, и руки, и слова — всё сдвинулось в сторону, куда нельзя.
Он держал её, как будто хотел запомнить. Она позволила, как будто верила.
А утром… он просто сказал:
— Мне надо ехать.

Без обещаний. Без оглядки.

Теперь — тишина. Ни звонка, ни сообщения.
Может, так и должно быть. Может, для него это была просто попытка убежать от Лены. Может, просто вина. А может, просто ночь.

Но у неё — всё оказалось сложнее.

Женя села на кровать, достала из тумбочки календарик. Цифры не сходились.
Месяц. Точнее, пять недель.

Пока что — никто не знал. Она и сама до конца не верила. Думала — стресс, переезд, сессия. Но тест был ярок, ярок как электрический разряд.
Две полоски.
Без сомнений.

Она смотрела в потолок. Не плакала. Не смеялась. Просто была — как будто в другой коже.

> "Ты же сильная, Женя", — прошептала себе.
"Ты всегда была кремень. И теперь — ты не одна."

Вдруг показалось, что комната наполнилась дыханием. Чужим. Тихим. Едва уловимым.
Женя положила руку на живот.
— Ну привет, малыш. Надеюсь, ты любишь доширак.

Она встала, подошла к зеркалу и впервые за месяц… улыбнулась. Чуть-чуть. Еле заметно. Но по-настоящему.

Глава 4. Несказанное

Всё было как всегда. Почти.

Женя Кремнёва закрывала смену в баре с усталой выученной улыбкой. Заказала посудомойку, проверила кассу, кивнула бармену и натянула куртку.
Дождь хлестал по асфальту, словно в Лондоне, только без акцента. И всё было как раньше. Почти.

Сессия приближалась, как паровоз в тумане — слышно, видно плохо, но избежать невозможно. Женя училась, работала, списывала, спала по три часа, глотала витамины и делала вид, что… ничего не происходит.
Почти получалось.

Только живот стал другим. Не резким, не броским — но её. Не вписывался в джинсы, не позволял забыть. Иногда ночью она клала на него руку и ловила тишину — пока ещё не движение, но уже тёплое присутствие.

Никто не знал.
Пока не пришла Лена.

Она вошла, как всегда — в светлом свитере и с тонкой цепочкой счастья на шее. Влюблённая и спокойная, как кошка после еды. Женя улыбнулась — почти искренне.

— Ты похудела… а живот — нет, — сразу сказала Лена, прищурившись.
— Неправильное питание, — попыталась отшутиться Женя, отводя взгляд.
— Женя, — строго, почти по-матерински, — сколько?

Женя не ответила. Только отвернулась к окну. Лена подошла ближе.
— Это его?

Пауза.

— Да, — почти беззвучно.

Лена выдохнула.
— Ты сказала ему?

Женя качнула головой.
— Он уехал. У него новая жизнь. Я не собираюсь вламываться в неё с этим… всем.

— Это не "всё", Женя. Это — ребёнок. Это его сын. Или дочь. Ты понимаешь, что… — Лена вдруг замолчала, осознав собственную роль в этой истории. — Мы должны сказать ему.

— Мы? — Женя усмехнулась. — Лена, ты теперь живёшь с Сергеем. У вас уют, будущее, любовь. А у меня... статистика, сессия и куртка, которую скоро не смогу застегнуть.
Ты не обязана.

— Я обязана, — твёрдо ответила Лена. — Потому что это тоже касается меня. Потому что… я вижу, как ты держишься. И потому что, если бы не я, он бы, может, и остался.

Женя хотела возразить. Но не смогла. Грудь сдавило.
Лена обняла её, и Женя впервые за долгое время позволила себе хоть что-то — голову на плечо, дыхание в темноте и тихую фразу:

— Я не знаю, как ему сказать.

Лена молча достала из сумки свой телефон.
— Дай мне день. Я сама поговорю с Сергеем. Он поможет. И мы найдём его.

Женя закрыла глаза.

Всё было как всегда. Почти.
Только теперь кто-то знал. И это — начало чего-то нового.

Глава 5. Секрет

Женя Кремнёва смотрела в зеркало.
В отражении — она. Та же, но чуть другая. Сильнее. Тише. С кругами под глазами и рукой, сдерживающей округлившийся живот.

Прошёл почти третий месяц.
Беременность из стадии «может, показалось» перешла в «ясно и без теста».
Но тест был. Четыре штуки. Все одинаково упрямо уверяли: да.

— Я никого не виню, — прошептала Женя своему отражению. — Просто не хочу, чтобы это повторилось. Никогда.

На следующее утро она написала Сергею Звонкову.
Не Лене. Лену было бы слишком больно обманывать. А Сергей — человек надёжный. Простой, как ключ от двери. И умный.

Привет. Это Женя. У меня есть к тебе просьба. Тебе нужно будет соврать Лене. Но по-доброму. Не для зла. Ты ведь понимаешь, о чём речь?

Ответ пришёл быстро:

Я догадываюсь. Ты уверена, что не хочешь, чтобы он знал?

Женя долго не отвечала. Потом написала:

Он ничего мне не обещал. Я не держу зла. Но не хочу быть той, кто тащит человека в жизнь, в которую он не собирался. Попроси Лену не искать его. Скажи, что не смог найти, не отвечает, не в сети. Любое. Только правдоподобно. Пожалуйста.

Сергей выслал короткое:

Хорошо. Я сделаю это. Но если передумаешь — просто скажи.

Женя положила телефон и закрыла глаза.

Никто не должен был знать. Это её решение. Её ребёнок. Её ответственность.
Суворов уехал в Лондон — красиво, быстро, по-английски. Без обязательств, без слов. У него была Лена в сердце, не она. Женя не держала обиду. Но и не собиралась быть «новостью из прошлого».

Впервые за долгое время она почувствовала контроль.
Всё в её руках. Даже если руки дрожат.

Тем временем в Лондоне Евгений Витальевич Суворов просыпался в чужой квартире, не помня имени девушки рядом.
Он искал забвения.
И даже не подозревал, что где-то там, в общежитии на окраине, начинается история, в которой он — отец.

Но пока знал это только один человек.
И он молчал.

Глава 6. Без него

Женя родила в апреле.
В день, когда капли дождя сбивались с ветром и били по стеклу палаты, будто хотели сказать: «ты не одна».
Но она и не была одна. Впервые за девять месяцев — по-настоящему.

Рядом сидела Лена, с трясущимися руками, но крепким голосом:
— Ты справилась, Жень. Ты вообще молодец. А она... она такая маленькая!

— Лера, — прошептала Женя. — Её зовут Лера.

Девочка спала. Тепло, тихо, так, как умеют спать только те, кто пришёл в этот мир с чистого листа. Женя смотрела на неё — и в груди расцветало что-то, чего она ещё не знала. Не страх. Не тревога. Не сожаление. Это было что-то... твёрдое. Как гранит, на котором можно строить дом.

Сергей зашёл позже с конфетами и мягким одеялом.
— Прости, я не с цветами. Но зато нашёл вот это. Гипоаллергенно, между прочим, — он подмигнул.

Женя слабо улыбнулась.

Он замер у кровати.

— Может, всё же сказать ему? Он должен знать.

— Нет, — твёрдо сказала Женя. — Он ничего не должен. Я не хочу, чтобы он приходил с чувством вины. Или из вежливости. Или от скуки. Мне не нужен человек, который не выбрал нас сам.

— Но Лера...

— Лера будет счастлива. У неё буду я. И вы.
Она не будет ждать того, кто не знает, что её ждут.

Лена стояла в дверях. Молчала.
Потом подошла и обняла Женю.
Сильно. Без слов.

Так прошёл первый день новой жизни.
Женя не звонила. Не искала. Не писала писем. Она училась быть мамой. Работала из дома. Перевелась на заочное. И, кажется, впервые в жизни — знала, кто она.

Не «та самая Женя».
Не бывшая соседка Лены.
Не случайная ночь Суворова.

А Женя Кремнёва. Мать. Женщина. Камень, который не трескается от одиночества, а становится крепче.

Глава 7. Лондон. Слово «если»

Утро было серым, как и все лондонские утра, но внутри впервые за долгое время было не пусто.
Кофе не горчил. Газеты не раздражали. И зеркало не отражало унылого привидения с мешками под глазами.

Евгений Суворов вышел из квартиры ровно в 8:20, как будто никогда и не терял ритма.
Он шёл в университет, где читал теперь курс «Современные коммуникации в посткапиталистическом обществе».
Его слушали.
Ему аплодировали.
И, самое удивительное, он снова чувствовал, что ему есть что сказать.

---

На перемене между парами он заварил чай в комнате преподавателей и открыл ноутбук.
Письмо лежало в черновиках уже третью неделю.

Кому: Sergey Zaonkov
Тема: –
Тело письма:

> Привет.

Я долго не знал, как начать, и всё равно не уверен, что делаю правильно.

Я не спрашиваю, как у вас дела. Вернее, мне важно, но, наверное, не имею права спрашивать.

Я только хотел сказать, что больше не держу зла. Ни на тебя. Ни на Лену. Ни на себя.

Все были живыми. Все ошибались.

Если я когда-нибудь буду нужен — ты знаешь, где меня искать.

J.

Он перечитал ещё раз. Затем просто нажал кнопку отправить.

Это был не шаг к возвращению —
а шаг вперёд.

---

Вечером того дня он задержался в университете допоздна, проверяя студенческие эссе и рисуя мелом на доске то, что никто не просил.
Внутри было тишина.
Чистая, как Лондон после ливня.
Та, в которой можно жить.

Глава 8. "Если" — работает в обе стороны

Четыре года — не срок, если занят делом.
Четыре года — целая жизнь, если пытаешься что-то забыть.

Евгений Суворов, доцент кафедры, эксперт по публичным коммуникациям и человек, который когда-то считал себя неприкасаемым, сидел за обеденным столом с бокалом вина и статьёй о социальном дистанцировании — не метафорическом, а вполне научном.

Он уже не пил по ночам. Не бегал от себя. Не пытался забыть то, что не забывается.
Просто жил.
День за днём.
Более или менее достойно.

Когда телефон запищал, он не сразу подошёл.
А когда подошёл — увидел имя, которое всё это время оставалось в контактах, хоть он и не писал: Сергей Звонкий.

Сообщение было коротким.

*Привет. Нам есть, что тебе рассказать.

И если ты ещё тот человек, которого я знал — прилетай.

На свадьбу. На разговор. На жизнь.*

Сердце ухнуло. Так же, как тогда, в аэропорту, когда он уезжал, не оглядываясь.
Так же, как в ту ночь, когда остался с Женей, зная, что утром всё исчезнет.
Так же, как в тот день, когда нажал «отправить», не зная, простят ли.

Он прочитал сообщение дважды. Трижды.
Поставил бокал. Медленно встал.

На стене висела старая фотография — он, Сергей и Лена. Тогда ещё не втроём. Тогда ещё — не сожжённые мосты.
Он поднял взгляд на фото, и вдруг понял: он хочет туда вернуться.
Не в прошлое. А в настоящее, где его ждут не за былые ошибки, а за выбор — быть или не быть.

Он подошёл к столу, взял ноутбук, открыл вкладку с билетами.
Дата свадьбы — через две недели.

Он даже не колебался.

За спиной остался университет. Комната, где он преподавал. Паб, где когда-то тонул в боли.
Впереди — рейс до Москвы. Потом — пригород.
Туда, где кто-то ждал.
А может… не только кто-то.

Он выдохнул и набрал ответ:

Буду. Только сохраните для меня кусок пирога. И, если можно, несколько честных разговоров.

Он отправил сообщение и закрыл глаза.

Впервые за много лет — не от усталости. А от облегчения.

Глава 9. Возвращение

Лифт привычно дёрнулся вверх, указывая 19-й этаж.

Как будто и не уезжал.

Пальцы скользнули по металлическому ключу, оставшемуся от прежней жизни. Дверь щёлкнула, как будто обрадовалась. Или затаила обиду.

Квартира пахла… тишиной.
Чистой, сухой, без воспоминаний — если не заглядывать на балкон, где они однажды пили вино и обсуждали, что было бы, если бы.
Если бы всё сложилось иначе.
Если бы он остался.
Если бы она сказала.

Он сбросил пиджак на спинку стула, прошёлся по гостиной.
Лампа стояла на месте. Книги — в алфавитном порядке. Часы на стене тикали, словно ничего не менялось.

И это пугает больше всего.

Он подошёл к окну. Вид на город тот же. Даже шум улицы был знакомым — как старая мелодия, которую не хочешь слышать, но она играет в голове сама.

Внизу, в подземном паркинге, Ламборгини стоял на своём месте — угольно-чёрный, отполированный, как будто ждал.
Даже техника более преданная, чем люди, — с иронией подумал он.

Он повернулся к зеркалу в коридоре. Тень под глазами. Щетина. Спокойный, почти холодный взгляд.
А ведь когда-то этот взгляд сводил с ума.
Сейчас он просто отражал усталость и готовность.

— Время есть. Искупаться, переодеться… и на свадьбу, — сказал он себе вслух, как будто репетировал.

Он не знал, что именно почувствует, когда увидит их.
Лену — счастливую.
Сергея — своего почти-брата.
И Женю, если она придёт.
Он не знал, знает ли она, что он едет.
И уж точно — не знал, что у него есть дочь.

Но он знал одно:
Жить в тени «если» — хуже, чем сражаться с правдой.

Он включил душ, ощущая, как горячая вода смывает не пыль дороги — пыль прошлых лет.
Переоделся в серый костюм. Чистая рубашка, запонки, аромат, который они когда-то называли его «визиткой».

Перед выходом задержался у зеркала ещё на секунду.

— Вперёд, Суворов. Может, ты ещё что-то значишь в этой истории.

Дверь за ним закрылась мягко.
А судьба — приоткрылась.

Глава 10. Свадьба

На заднем дворе уже собрались гости.
Под лёгкой аркой из живых цветов мерцали гирлянды, качались белые ленты, а воздух был наполнен ароматом свежескошенной травы, ванильных пирожков от тёти Вали — той самой, что приехала из Костромы с трёхлитровой банкой компота и привычкой комментировать каждое платье.

Сергей поправлял воротник, бросая в сторону Лены быстрые взгляды.
Она стояла рядом, в белом — простом, лёгком платье, с волосами, заплетёнными в свободную косу и венком из васильков. Улыбалась.
Той самой, прежней улыбкой.
Как девчонка из общежития, у которой вместо серьёзности — вера в людей.
И любовь, которую теперь можно не прятать.

Сергей сжал её руку.

— Он не придёт — и это тоже нормально, — сказал он, глядя ей в глаза.

Лена кивнула. Уже хотела что-то ответить, но тут зазвучал голос охранника у калитки:

— Человек с британским акцентом спрашивает, где невеста и жених. У него в руках бутылка вина… и плюшевая сова.

Все обернулись.

На дорожке, ведущей к саду, стоял он.
Евгений Витальевич Суворов.

Загорелый, без галстука, в светлом костюме, с растрёпанными волосами и… растерянным лицом. В одной руке — бутылка красного. В другой — нелепая сова с вышитой надписью «Для самой умной».
И букет полевых цветов, собранный явно в спешке, но оттого — настоящий.

— Кажется, я опоздал? — спросил он, смущённо улыбаясь.

Сергей засмеялся и развёл руками.

— Ты вовремя. Мы только собирались выдохнуть.

Он подошёл.
Протянул подарок. Обнял сначала Лену. Потом Сергея.
Не формально — как раньше. А по-настоящему.
В груди у Лены будто что-то отпустило.

— Спасибо, что позвали, — тихо сказал он. — Я… я много думал.
— Всё хорошо? — спросила Лена.
— По-лондонски. Одиноко и дорого.

Смеялись все — даже тётя Валя.

И только одна человек стояла чуть поодаль, не подходя к арке.
Женя Кремнёва.
В платье цвета шампанского. С волосами, собранными в высокий пучок.
Она держала себя прямо, как всегда. Но пальцы нервно теребили кольцо на среднем пальце.
Её взгляд встретился с его.
Он чуть замер.

Вот и всё, — подумала она. — Секунда — и нельзя будет сделать вид, что это чужие жизни.

После торжества, когда тосты утихли, дети устали, а гости начали расходиться — Евгений подошёл сам.

— Ты изменилась, — тихо сказал он.
— У меня дочь. Это меняет людей.

Он застыл. Брови поднялись. Руки — будто застыли в воздухе.

— Прости?
— У тебя… у нас. Дочь. Ей три. Её зовут Лера. Она любит лаванду и рисует твоё имя на обоях. По буквам.

Молчание.
Он присел на лавочку, уронив лицо в ладони.

Женя села рядом. Спокойно.
Не обвиняя. Не оправдываясь.

— Я не просила ничего. Я справлялась.
Но теперь… ты должен знать. Хоть что-то.
— А ты… всё это время молчала?

— Потому что боялась разрушить остатки того, что между нами было.
И потому что ты не выбирал это.
Но теперь — я не могу молчать.
У неё твои глаза. И вопросы.

Он посмотрел на неё. И в первый раз за долгое время — видел.
В ней. В себе. В том, что было.

— А можно… мне её увидеть?

Женя кивнула.
Сначала неуверенно. Потом — крепко.
Словно говорила не только да, но и будь рядом, если сможешь.

И вдруг всё снова стало живым.
И возможным.

Глава 11. Папа, которого не ждали

Они стояли вдвоём у забора, чуть в стороне от уже опустевшего шатра. Над садом плыла вечерняя прохлада, лампочки в гирляндах потрескивали, словно старались удержать остатки тепла.

Женя посмотрела на него внимательно.
Тот самый взгляд, из-за которого студенты забывали, как дышать, а он сам — как держаться от неё на расстоянии.
Теперь он не прятался. Не глупо шутил. Просто ждал.

— Я хочу её увидеть, — повторил Евгений тише, чем в первый раз.
— Знаю, — ответила Женя. — Только сразу предупреждаю: это не «раз и навсегда». Это шаг. Первый. И он не про тебя. Он про неё.

— Да, — кивнул он. — Конечно. Всё, что надо. Просто… просто скажи, что ей можно, что нельзя. Я не знаю, как… быть.

Она чуть улыбнулась. Почти по-доброму.

— Ей можно мандариновое мороженое, но только до восьми вечера.
Нельзя перебивать, даже если у тебя срочная мысль.
Можно обниматься, но сначала надо спросить.
Ей нельзя, когда люди внезапно исчезают. Это пугает.

Он кивнул. Потом ещё раз.
Медленно, будто каждое «можно» и «нельзя» ложилось в него, как кирпичик в здание, которого он не строил, но в котором теперь должен жить.

— У неё мягкий голос. Она не сразу идёт к людям. И она рисует. Всё подряд. Если попросит нарисовать тебя — не удивляйся.
— Она… знает обо мне?
— Что ты где-то есть. И что пока тебя нет рядом. Но, кажется, она чувствует больше, чем я ей говорю.

Он вскинул голову.
Внутри что-то дрогнуло — неприятно, остро.
Он представил: три года. Её первые шаги, первые слова, страхи и радости.
Где-то — без него.
Потому что он был занят собой. Или бежал. Или просто не знал.

— Я офигеваю, — признался он внезапно. — Прости за слово. Но я реально офигеваю.
Три года.
Я... не понимаю, как это — вдруг стать отцом. Не формально, не по факту ДНК, а вот — живым. Дышащим. Мороженое до восьми.

Женя кивнула.
— Я не перестаю офигевать. Даже на третий год.
Она замолчала. Потом, чуть помедлив, добавила:
— Мы можем погулять вместе. Не «вдвоём», не «вы вдвоём». Втроём. Я скажу, что это папин друг из Лондона.
А там… посмотрим.

Он выдохнул.
Не уверенностью — растерянностью.
Но даже это было движением вперёд.

— А что ей подарить? — спросил он. — Ну, кроме мандаринового мороженого.
— У неё сейчас фаза на сов. Реальных, игрушечных, нарисованных.
Если притащишь сову — она тебя как минимум не проигнорирует.
Но живую сову не надо.

Он рассмеялся. Впервые за вечер — по-настоящему.

— У меня, кажется, есть одна. Свадебная.

Женя усмехнулась.
— Отлично. Пусть у тебя тоже будет что-то, с чего всё началось.