– Схватить бесстыжую! Чтобы ни шага из замка!
Тишину трапезной, где я ужинаю с отцом, разрезает грохот дверей, в помещение врывается холодный воздух и приносит вместе с собой виконта Себастьяна Айзенберга – моего будущего мужа, окруженного устрашающим кольцом охраны.
Его взгляд, обычно теплый и располагающий, сейчас обжигает презрением, словно кислота.
– Леонардо Астон, ты, кажется, перепутал честность с наглостью, а порядочность с мошенничеством! – обращается он к моему отцу, а голос, всегда такой мягкий, сейчас режет слух, как зазубренный клинок.
Отец роняет ложку, и тонкий звон оглушает воцарившуюся тишину. Он подрывается с места, смотрит на меня вопросительным взглядом, а мое сердце болезненно сжимается, предчувствуя недоброе.
– Себастьян, ты врываешься в мой дом, с порога обвиняешь в бесчестии, наносишь оскорбление моей дочери, твоей будущей жене! Как ты смеешь! – цедит мой отец, а я же ощущаю лишь ледяное онемение.
Себастьян отделяется от своей охраны и уверенным шагом подходит к столу.
– Смею? Да я должен был ворваться сюда с палачом и клеймом позора наперевес! – выплевывает он слова, пропитанные искренней ненавистью. – Мне донесли, что твоя дочь, леди Катерина Астон вовсе не та невинная голубка, за которую себя выдает. Что ты, – Себастьян переводит на меня уничтожающий взгляд, – не девственница!
Земля уходит из-под ног. Эти слова, как удар хлыста, от которого перехватывает дыхание и полностью дезориентируют.
Отец шатается, словно от сердечного приступа и хватается за край стола. Он смотрит на меня с растерянностью и ужасом в глазах. Я же чувствую, как кровь отливает от лица, оставляя лишь ледяную пустоту. Это какой-то сон.
– Это ложь! Наглая, омерзительная ложь! – кричу я, вскакивая со стула. – Себастьян, это неправда! Ты же знаешь меня, знаешь, как наш брак важен для меня. Я бы никогда не посмела так бездарно все разрушить.
– Ты и твой отец пытались обмануть меня, Катерина, виконта Айзенберга! Обесчестить мой род, мой статус! – Себастьян тычет пальцем в моего отца. – Ты хотел породниться со мной, чтобы спасти свои земли, умолял, предлагал все, что у тебя есть, а взамен подсунул использованную девку!
Отец со всего размаха ударяет кулаком по дубовому столу и от злости покрывается красными пятнами.
– Я барон Леонардо Астон, всегда чтил и чту законы нашего короля. Честь и достоинство не променяю ни на какие земли. Я знаю свою дочь, я воспитал ее правильно, а ты смеешь говорить мне, что я обманщик и мошенник?
От бури, что разворачивается в трапезной, разбегаются слуги. Кто-то скрывается за стенами кухни, кто-то жмется к стенам. Я и сама бы сейчас с удовольствием провалилась сквозь землю, но реальность оказывается совершенно непредсказуемой и жестокой.
– Знаешь свою дочь? Тогда объясни это! – Себастьян выплевывает слова и щелкает пальцами.
Пришедшие люди вместе с виконтом расступаются, и два охранника грубо выбрасывают в центр помещения избитого молодого человека.
Сердце останавливается в ту же секунду, а мир вокруг начинает быстро крутиться. Я узнаю его.
Это Джон, сын нашего мельника. Его лицо в синяках и ссадинах, рубаха грязная, в бурых пятнах, рукав оторван, а из разбитой губы сочится кровь.
– Что вы с ним сделали? Зачем он здесь? – восклицаю я и, не в силах больше держать слезы, зажимаю рот ладонью, чтобы не зарыдать навзрыд.
– Что Катерина, так распереживалась за своего любовника? Нужно было думать, когда раздвигала перед ним ноги! – гремит голос Себастьяна, а меня каждое его слово пощечиной ударяет. – Вот он, твой герой, Катерина! Твой возлюбленный! Тот, кто лишил тебя невинности, которую ты собиралась продать мне!
Себастьян хохочет, но в его смехе нет радости, лишь злоба и презрение.
Я в ужасе смотрю на Джона и понимаю лишь одно, что все это полный абсурд, какой-то сюр, спектакль.
– Это ложь! – кричу я и бросаюсь к парню.
Я действительно знаю его. Хотя мы и из разных слоев общества, но мы плотно общались в детстве. Еще с тех времен, когда я десятилетней девчонкой убегала из дома от надоедливых учителей и пряталась в нашей деревне среди местного населения.
Так я и познакомилась с Джоном, когда в очередной такой побег я спряталась за мешками с мукой на старой мельнице, а мальчишка, который в тот день помогал отцу управляться с помолом, заметил меня, но не выдал.
– Джон, скажи им правду! Скажи, что это все клевета, что мы просто дружили, – слезы текут по щекам и застилают глаза, а он все молчит. – Джон, они заставили тебя, верно? Скажи, что между нами ничего нет!
Я падаю на колени рядом с парнем и пытаюсь уловить его взгляд, но Джон молчит, его глаза опущены, а тело дрожит.
Под пытками и страхом он сдался и признал то, чего не было. Потому что ничего между нами нет! И быть не может! Потому что я чиста, невинна, а все слова, что вылетают из черных ртов – клевета, кому-то очень нужная ложь. Или ошибка?
Страх пронизывает до костей, если сейчас что-то не предпринять, то случится непоправимое.
– Вы избили его! Себастьян, зачем? Ему нужен врач, он от боли и слова сказать не может.
Мир вокруг меня рушится. Предательство. Ложь. Боль. Я не могу поверить, что Джон, тот самый парнишка, который не раз прикрывал меня от гнева своего отца, которому я половину детства таскала деликатесы, мази для разбитых колен, который гордился тем, что мы друзья, сейчас предал меня, сказал именно то, что хотел услышать Себастьян.
Пусть наши дороги с Джоном разошлись, и лет с четырнадцати, когда моя милая мама умерла, а земли стремительно стали чахнуть, мы перестали общаться, но я все равно с теплотой вспоминала своего друга детства. А он, оказывается, затаил на меня обиду? За что?
Я не сломлюсь, буду бороться за свою честь. Себастьян хочет проверки? Будет ему проверка! Униженная, оскорбленная, но я докажу всем, что я не лгунья, не мошенница, что ценю честь и собственное достоинство.
– Это ложь! – не своим голосом говорю я. – Он лжет! Его заставили!
Но больнее всего видеть отца, который словно состарился на сотню лет, посерел, поник и сидит с потухшим взглядом.
– Отец, Джон говорит неправду! Ты веришь мне?
Но отец даже не поднимает на меня глаза, чем душит сильнее самой безжалостной петли.
Я не могу отказаться от врачебной проверки, иначе открыто заявлю, что она меня страшит из-за раскрытия правды. Но и пройти ее – невероятное унижение.
Смогу ли я потом собрать свой мир заново? Выбора нет. Если отступлю, меня ждет большее наказание, чем раздвинуть ноги перед лекаркой. Уж Себастьян прогонит меня по всем канонам наших законов.
– Я чиста и невинна, – зачем-то повторяю я, но это больше никому не интересно.
Себастьян усмехается.
– Довольно, Катерина. Твоя ложь раскрыта. Приступайте к проверке, — приказывает он своим охранникам.
Они бросаются ко мне, хватают за руки, и я понимаю, что сопротивление бесполезно. Все кончено. Я проиграла, и пусть я осознаю, что это унижение может спасти мне жизнь, все равно инстинктивно пытаюсь вырваться.
– Нет! – кричу я, дергаясь от их хватки. – Не смей со мной так поступать, не смей прилюдно лишать чести! У нас есть семейный врач, отдельная комната, мы пошлем за ним!
Но мой протест бесполезен. Охранники силой затаскивают меня в соседнюю комнату, которая выступает гладильной, где уже очищен стол от белья, а незнакомая мне лекарка натирает руки обеззараживающим средством.
Я чувствую, как надежда гаснет, оставляя лишь страх и отчаяние.
Меня укладывают на холодный стол, руки вытягивают над головой и сильно прижимают к столу, не шелохнуться.
– Ноги тебе тоже держать? Или сама согнешь и расставишь? – хрипит старая лекарка, а у меня от позора перед глазами все плывет.
Понимаю, что ничего не изменить, меня хотя бы не раздевают догола, поэтому сгибаю ноги в коленях и развожу в стороны.
Смотрю на врача, на ее бесстрастное, истерзанное морщинами лицо и понимаю, что она лишь инструмент в руках Себастьяна. Она не остановится ни перед чем, чтобы выполнить его приказ.
– Я невинна, – шепчу я, но мой голос тонет в шумном дыхании присутствующих.
Они милостиво стоят над головой, по бокам от стола, но моего позора это не умаляет.
Лекарка склоняется у моих ног, просовывает руки под юбку и лишает нижнего белья. Ее ледяные пальцы касаются кожи, стремительные действия выбивают дух, я закрываю глаза, ожидая неизбежного и вся содрогаюсь от страха.
– Я невинна, – шепчу я снова, но никому мои убеждения не нужны.
Белые стены давят, отпечатываясь в памяти лютой душевной болью и отчаянием. Отвратительный запах лекарства бьет в нос и вызывая тошноту.
Себастьян стоит в углу, скрестив руки на груди, в его глазах застыло торжество. Он наслаждается моим унижением, его губы кривятся в презрительной усмешке.
Как я могла подумать, что с этим человеком можно иметь дело, выйти замуж, прожить жизнь?
Как я могла довериться ему, поверить его ласковым словам, обещаниям, мужскому слову?
Он все это подстроил, только я не понимаю зачем. Какой во всем этом смысл?
Отец. Я ищу его глазами и нахожу. Он стоит у стены, бледный и сломленный. Его взгляд полон боли и разочарования. Он молчит, не заступается за меня, не верит мне. Тяжело дыша, он отворачивается и выходит из комнаты. Дверь закрывается за ним с тихим щелчком, отрезая меня от единственной поддержки.
Лекарка, освободив для себя доступ и изрезав мое белье, снова принимается дезинфицировать свои руки. Ее лицо – непроницаемая маска, ни тени сочувствия, ни намека на эмоции. Кажется, будто я попала в кошмар, из которого нет выхода, время здесь застыло и практически не двигается.
Охранники стоят по обе стороны от стола, молчаливые и неподвижные, как статуи. Их присутствие усиливает чувство беспомощности. Я чувствую себя обнаженной и физически, и морально. Все эти посторонние люди видят меня в самый уязвимый момент, и я ничего не могу с этим поделать.
Ледяные пальцы старой лекарки снова касаются моей кожи, и я вздрагиваю. Она проводит осмотр бесцеремонно и быстро. Каждое прикосновение, словно удар ножом в самое сердце. Мне хочется кричать, выть, умолять ее остановиться, но я не могу издать ни звука. Горло сдавливает спазм, слезы текут по щекам и обжигают кожу.