Лорд и Бродяга

Пролог: Бубны, танцы и мертвый граф

В гостиной вдовствующей графини Сирион от количества свечей и благовоний хотелось лезть на стену. Помимо этого, светские дамы преклонного возраста смачно и от души, даже, скажем, напористо, облили себя духами. Рядом с ними аромат бабушкиной «Красной Москвы» впал бы в депрессию от чувства собственной неполноценности.

- Я ви-и-ижу, - протянула я замогильным голосом, пытаясь не закашляться, - я ви-и-ижу…

- Что? – Подруги графини в ужасе и предвкушении склонились ближе над столом, задевая мои «магические» примочки, - что вы видите, мадам Гильермо?

Фиг с маслом я вижу, вот что! Задрала, грымза. Это был уже пятый сеанс. Пятый! А платить, естественно, мы не собираемся. Была бы настоящей колдуньей, давно бы нагнала порчу.

Незаметно поправила чуть съехавший набок парик под цветастым платком, сохраняя таинственное молчание.

Мы собрались за круглым столом, на который я водрузила хрустальный шар, сделанный из перевернутой колбы. Отпахала бесплатно три смены за это недоразумение, но именно шар производил сильнейшее впечатление на четверых глупых кошелок, собравшихся на «сеанс призыва духа». Дамочки смотрели на него как на божественное откровение

- Мужчи-и-ина, - я понизила голос, нахмурив густо подрисованные брови. Кошелки взволнованно зашептались, боясь отрывать меня от процесса гипноза «хрустального шара», - высо-о-окий…

- О, Пресвятая! – Всплеснула руками графиня Сирион. Пудра на её щеках, гордо называемая здесь «лунными белилами», собиралась хлопьями, пытаясь стереть с лица лет двадцать. Я этой же пудрой пыталась накинуть себе десять лет сверху — результат одинаковый: обе выглядели, мягко говоря, жутко.

Ах, графинюшка. Тебя не возраст портит — тебя портят щеки, на которых вольготно расположились пирожные всех сезонов.

- Это может быть кто угодно, - цыкнула подруга графини, леди баронесса фон Что-то там. Ее муж мутит с гувернанткой внука, но она притворяется, что этого нет, еще умудряется раздавать советы по семейному счастью этим курицам.

- У него шра-а-ам на щеке, - проговорила я, глядя на картину с натюрмортом за их спинами.

Вглядывалась я так многозначительно, пока дамочки не обернулись. Вдруг и правда увидят покойного графа.

Молчание затянулось.

За этот сеанс они просто должны заплатить, иначе я с ума сойду, если проведу еще хотя бы минуту в этой вонючей комнате, заставленной безвкусной мебелью, да еще и в обществе этих зануд.

Муж пришел, радуйся! Я бы даже мертвым к такой не пришла. И куда ей лезет еще одно пирожное, которое она сейчас жует?

Я уже изрядно устала. В качестве последнего аргумента вытащила свой козырь - бубен, который сперла у Софы, а после сделала из него воплощение шаманского безумия. По моему творческому замыслу должно было получиться что-то таинственное и аутентичное. Но руки у меня из одного места, так что вышло то, что вышло. Жуткое и незабываемое.

- М-м-м-м-м, - начала мычать я, стуча в бубен, водя им по кругу. Женщины чуть не попадали со стульев от ужаса. Я обошла стол, разгоняя своими пируэтами вонь и остатки здравого смысла.

Это был сигнал для Бони.

Тяжёлые портьеры резко взлетели, окна распахнулись — и в комнату ворвалась ночная луна, яркая и мистически-жёлтая. Женщины дружно взвизгнули. Баронесса фон Что-то-там приложила пухлые ручки к колышущейся груди. Я же продолжала свой танец ведьмы с синдромом Туретто на пенсии, завистливо поглядывая на каминную полку, где стояла старинная шкатулка.

Красивая. Дорогая.

Комната наполнилась синеватым туманом. Огонь в камине вспыхнул с новой силой, вырываясь за пределы аккуратной кованной решетки.

- Ками-и-и-ра, - обратилась я тем же замогильным голосом к графине, - су-у-угроб ты мой с лентой…

Графиня Сирион внезапно разрыдалась:

- Только он меня так называл! – Промокнула она ажурным платочком свои глазенки, - этого никто не мог знать!

Пора заканчивать представление Бони. Огонь что-то слишком разошелся, не хватало, чтобы он сжег «династические» карты таро, «передаваемые на протяжении сотен лет из поколения в поколение». Я их неделю рисовала. Выглядят они также, как и бубен – уродливо.

В углу кто-то кашлянул. Я отреагировала лишь краем глаза. Кто-то наблюдает. Или кажется. Не покойный же граф пришел на мои цирковые представления?

Села обратно на свое место, отложила бубен в сторону и вновь уставилась в «хрустальный шар». Туман тут же исчез, огонь успокоился.

- Он говорит, что твоя цель в полу под кроватью, - ужасно хотелось пить, пора заканчивать с ними, - посылает какие-то образы ласточек, что ли. Не знаю, что это значит…

- Я знаю! Я поняла! – Тоненьким голосом воскликнула самая маленькая курочка, - помнишь, я тебе шкатулку дарила?

- Точно! – Графиня Сирион и не думала переставать плакать.

- Да и бес с ними, с этими бумагами, - перебила ее леди баронесса фон Что-то там, - лучше спросите, он был в романтических отношениях с той нищенкой из северных земель?

- Т-с-с, Антонуна, - прервала ее маленькая курочка, - это было сто лет назад. Разве это так важно?

Глава 1: Вынужденный брак — ошибка, выгнать ненавистную жену — большая ошибка

Люциан шел, специально ступая как можно громче, чтобы не спугнуть свою молодую жену. Так уже было много раз. Стоило вспомнить, как она испуганно вскочила с кресла и затравленно посмотрела на него своими бесцветными глазами, скулы тут же свело от раздражения. То, что он испытывал отвращение к своей жене, Люциан признавать не хотел. Даже самому себе.

- Милорд! – Мужчина только открыл дверь в кабинет, как Мерилин, его жена, подпрыгнула с книгой в руках, испуганно сделав неловкий книксен, задевая стоящую рядом лампу.

Люциан сжал челюсть, пытаясь скрыть раздражение. Проклятье, она его за монстра держит? Она ведь слышала его шаги!

- Миледи, - тем не менее, он скрыл эмоции, - не хотел вас беспокоить.

Вообще-то это был его кабинет. И это за шесть месяцев этого фарса, что высшее общество назвало браком и после обсуждало в кулуарах и за чаепитиями много недель, Люциан говорил своей супруге не одну сотню раз. Простые правила: в кабинет не входить, его не беспокоить.

Но Мерилин тенью преследовала его по огромному особняку, нарушая сразу оба правила. Он даже подумывал уехать на охоту, только бы не видеть этот затравленный взгляд, смотрящий на него со смесью страха и плохо скрытого вожделения. Но сезон охоты уже окончен.

Люциан мысленно усмехнулся насмешке Пресвятой: а ведь и на него сезон охоты окончен.

- Милорд, - с придыханием начала Мерилин, заливаясь краской, - как прошел ваш день?

- Леди Калмонт, - не успели слова слететь с его губ, как глаза женщины наполнились прозрачными слезами. Для нее этот брак был настоящим, в отличие от герцога, - я бы не хотел смущать вас своим присутствием и скучными разговорами о делах, которые покажутся неинтересными юной девушке.

Глаза моментально высохли, на щеки супруги вернулся алый румянец. Для такой, как она, банальная фраза «юная девушка» звучала комплиментом.

Мерилин Калмонт родилась в семье обнищавших, нетитулованных дворян. После смерти престарелых родителей, которых бес дернул на старости лет завести ребенка, девочка отправилась взрослеть в дом благородных девиц.

Она была откровенна некрасива: светлые, какие-то мышиные волосы, тонкий нос с горбинкой, такие же тонкие губы, которые чаще поджимались укоризненно, нежели изгибались в улыбке. Мерилин казалась скорее привидением в мантии, чем герцогиней.

Она была не просто незаметной. Она была выученной до костей — молитвы, книксены, фразы, даже движения. Но ничто в ней не было живым. Ни страсти, ни гнева. Ни женской искры, ни даже злости. Просто… пустая оболочка.

Больше всего Люциану были неприятны ее бесцветные глаза, равнодушные ко всему вокруг, кроме любимых ею молитвослов.

О да, она молилась всегда и везде. Когда надо и когда не надо. По ночам и перед рассветом, когда Люциан не мог найти себе места от ярости из-за той клетки, в которую запихнул его король, он всегда слышал этот писклявый бубнеж молитвы Пресвятой.

Она выучила все молитвы, как учили в пансионе. Выучила, как правильно стоять, говорить, сидеть. Только вот никто не говорил, как быть желанной. И никто не объяснил девушке, зачем вообще быть желанной.

И этот контраст между ними выводил из равновесия больше всего: он не был наследным герцогом, титул получил кровью и войнами. До сих пор Люциан вынужден был подтверждать право носить звание генерала и такой высокий титул. И с другой стороны – его жена: бесхребетная, бесхарактерная. Ею уже и слуги помыкать начали. Даже сам герцог Деврант чуть не поддался этому необъяснимому, неблагородному желанию вытереть об нее ноги, но сдержался.

Лорды так не поступают. Низко.

Шесть месяцев он пытался выведать у короля, своего старшего брата, что на него нашло? Зачем так поспешно женить, да еще и выбрав такую невыгодную партию?

Герцог полагал, что король уважает его желание остаться свободным, вдали от этих интриг высшего общества. Весь двор знал, что бесполезно увлечь Люциана Девранта. Не стоит даже пытаться прибегать к женским уловкам и ухищрениям. Любой вид поддельности или лжи Люциан презирал и весьма жестко обходился с теми, кто нарушал его границы.

Он ни для кого их не сдвинет.

Сама мысль, что женщина, насколько красивой она бы ни была, сможет прокрасться в его сердце и нарушить его непоколебимость, казалась смехотворной. Он больше не зеленый юнец, по наивности своей давший возможность манящей девушке ранить его. Сейчас они все как одна – неинтересные и временные. Просто способ отдохнуть. Не более. Кроме этого тщедушного недоразумения, ставшей его женой.

Новость о скором браке потрясла все королевство. Еще бы! Младший брат короля, самый привлекательный и завидный жених выбрал себе в жены серую мышь без титула и приданного!

Никто не знал, зачем, но и с расспросами лезть не смел.

А Люциан… Люциан впервые в жизни был в недоумении. Что нашло на короля?

И что нашло на его жену, которая недавно начала проявлять к нему знаки внимания?

Мерилин подошла поближе, выдавливая улыбку на тонких, бледных губах. Получалось плохо. Он впервые видел, как улыбка могла сделать некрасивым лицо женщины.

- Я бы хотела больше учувствовать в вашей жизни, милорд, - она села напротив, с полным отсутствием грации, ссутулившись.

Глава 2: Умереть богатой и красивой — так себе понедельник

- Ма-ри-я! Ма-ри-я! Ма-ри-я!

Толпа скандировала мое имя, пока я разливала топовый шампусик по бокалам, составленным в гигантскую пирамиду. Настроение, что надо! Университет окончен, а папа не верил, что я вообще до него дойду.

Колледж я закончила со скрипом, взятками и алкоголем - а вот в универе выложилась по полной.

- Ты можешь стоять прямо?! – Шикнула на парня, на чьих плечах сидела, чтобы добраться до верхушки пирамиды.

- Мне твоя шпилька под ребро впилась, - скривился он.

- Ну, будет и вторая для симметрии, - с удовольствием вдавила каблук с другой стороны.

Вечеринку справляли в старинном английском особняке, находящемся на склоне крутого холма. Зарезервировать такое место за пару дней невозможно. Если, конечно, у вас нет денег.

- Вы готовы к моему сюрпризу? – Прокричала в микрофон толпе, поднимая бокал.

Все заорали в ответ. Почти никого из них я не знала - папина секретарша постаралась. Она меня терпеть не может. Не удивлюсь, если среди гостей, кто-нибудь из светского чёрного списка. Эта ведьма могла и такое устроить.

- Так, - засмеялась в микрофон, - я сейчас отойду припудрить носик, а сюрприз потом. А пока вам будет петь, эм-м-м, - приглашенный за пару десятков тысяч фунтов артист застыл на сцене в ожидании, когда я вспомню его имя. – Эм-м-м. Да неважно. – Хихикнула я, - пой, соловушек!

Артист недовольно поджал губы, но все же поприветствовал сотню нарядных и изрядно поддатых гостей.

Пока пробиралась к уборной, со мной пытались пообниматься, поздороваться, пофоткаться. Я и так не сильно отличаюсь терпением, но, когда кто-то стоит между мной и уборной, тут берегитесь.

В туалете толклись несколько девчонок в паленых шмотках. Они даже не попытались сделать приветливое лицо той, кто за все здесь платит.

Быстро зашла в кабинку и села на опущенную крышку.

Меня только один гость волнует.

«Ты приедешь?» - написала в мессенджере под хихикание безвкусных халявщиц.

«Нет. Я далеко».

В груди больно кольнуло. Я знала, что папа сейчас тоже в Лондоне. Он не пришел на вручение диплома, но обещал прийти на вечеринку. Я хотела, чтобы он увидел, что и я чего-то могу добиться.

«Ты же обещал…»

«Не дури мне голову, Маш. У меня нет на это времени».

«Я окончила универ на отлично. Хотела сделать тебе сюрприз…»

«И?»

В горле появилось знакомое неприятное чувство. Каждый раз, когда он меня отшивает, на шее будто долбанная удавка. Когда я уже, наконец, перестану искать его одобрения? Мой отец никого не любит.

С чего должен полюбить меня?

«Как же, раньше кое-кого любил».

Если бы я не знала, что все психологи докладывают папе о моих сеансах, обратилась бы обязательно по поводу этого ехидного голоса в голове.

Дорогие детишки, никогда не пытайтесь, будучи прыщавыми подростками, привлечь внимание родителей инсценировкой суицида. Может окончиться, как у меня, - папаша просто запер в клинике на полгода.

Дверь в уборную хлопнула. Голоса стихли.

Я осталась одна.

Вот она, моя гламурная вечеринка. Сижу на унитазе в платье за восемь косарей и туфлях с золотым лого. В ушах - бриллианты, а на душе - дыра.

- Боже, хочу увидеть ее выражение лица, - протянул довольно-таки знакомый голос.

- А тебе ее не жалко? – Ответил незнакомый голос, - у Кулматовой все-таки праздник.

- А с чего ее жалеть? – Я наклонилась чуть в сторону, чтобы через щелку увидеть этих суицидниц, которые что-то задумали, - она – дрянь. Поганит все на своем пути. Бабки вместо мозгов и приличий.

Так-так-так. В Лондон приехала моя старая школьная подружка. Выросла, похорошела. Со школы сбросила, наверное, килограмм шестьдесят и научилась краситься. Откуда у ее семьи деньги на Англию? И почему она на меня так взъелась? После одиннадцатого класса разошлись как в море корабли и все.

- Ты из-за брата? – Вроде как сочувствующе, но больше с жаждой услышать пикантную сплетню спросила ее собеседница с ужасно рыжей помадой на губах.

- Эта дрянь ему жизнь сломала, - зло прошипела Марьяна. – И мне. А притворялась подругой.

Не так уж и близки мы были. Она давала списывать, я учила ее краситься и хомутать парней. Это скорее было угарно, чем имело успех. Мне больше нравилось бывать у нее дома. Мать Марьяны пекла пирог с грушей и болтала с нами за одним столом. Там всегда пахло теплом и корицей - единственное место, где я не чувствовала себя лишней. Ей об этом, естественно, не рассказывала.

А ее брат – Вадим, не могу понять, как я ему жизнь испортила. Был молоденьким учителем физики у нас в школе. И моим первым. Не то что бы я его любила, но он мне искренне нравился. Взрослый, простой, заботливый.
Когда-то мне такие были по душе.

Глава 3: В мертвом теле вредный дух

Все тело болело от холода. Кости ломило, а на коже было не самое приятное ощущение чего-то колючего.

С трудом разлепила глаза.

Кажется, я на дороге в лесу или что-то типа того. Уже темно, я жутко замерзла. Без понятия, сколько я провела здесь времени.

Видимо, придурок Вадим решил, что убил меня, поэтому попытался вывезти тело в лес и скрыть.

В памяти яркой вспышкой выстрелил момент удушения.

«Ты это заслужила, дрянь…»

Я резко коснулась шеи. Целая.

Надо встать. Сейчас.

Неприятное, отупляющее чувство паники в груди то поднималось, то утихомиривалось. Победило чувство, что я сильно замерзаю, к тому же, видимо, был дождь. Платье промокло насквозь. Еле удалось встать на онемевшие ноги. Заледеневшие пальцы как чужие смахнули песок с лица.

Встала пошатываясь, ноги путались в длинной уродливой юбке. Этот идиот со своей плаксой-сестричкой меня переодели? Извращенцы.

- Обоих засажу, - прошипела себе под нос, с легкой тревогой оглядываясь вокруг, - до конца жизни сидеть будете, шутники хреновы.

Может, это был неплохой момент, чтобы расплакаться: я черт знает где, меня чуть не убили, поглумились, переодев в дешевое, колючее тряпье, к тому же оставили без телефона. Вот только я много лет не плакала. И из-за них не собираюсь.

Хорошо хоть, в Англии даже в самых укромных уголках довольно-таки часто проезжают машины – плюсы маленькой страны.

С замиранием сердца прислушалась к этой пугающей тишине: ни звука. Только моя вскипающая кровь и жуткая, пульсирующая головная боль.

Скромная луна освещала какой-то деревянный хлам и тряпье, разбросанное вокруг. Нехорошо. Если вывезли на свалку, тогда помощи придется ждать очень долго.

Злость на Вадима и Марьяну разрывала грудь. Да за что?! Я-то в чем виновата? В том, что они не умеют держать удар? Горло болело, мне было очень холодно, до дрожи.

Видимо, я долго лежала на дороге, раз меня никто не забрал. Представляю, какие снимки они наделали и передали в новостные паблики. Я обута не в брендовые туфли, а в какие-то мягкие убогие тапочки из дешевой кожи. Со злостью пнула какую-то деревяшку, но тут же ногу пронзила резкая боль.

- Да… - попыталась сдержать крик, прыгая на одной ноге, сжав другую, - черт побери!

Папа, наверное, думает, что я напилась или ушла с каким-нибудь красавчиком. Ни слова про диплом, конечно.

Из груди вырвался крик боли и страха. И беспомощности.

«Мария, еще больше разочаровать меня ты уже не сможешь. Это плюс. Но продолжаешь тратить мое время – это минус. Так что тебе надо?» - пронеслась в голове его фраза, которую я слышала миллионы раз. Наверняка, если бы был телефон, он сказал бы то же самое. А еще обвинит, что в нападении я сама виновата. Но все равно посадит Вадима и Марьяну, потому что «репутация»…

Отчаяние подкрадывалось понемногу. Я не боялась темноты, но здесь стало страшно.

Обнимая себя за плечи, побрела вдоль обочины, прочь от странной свалки. Надо выйти к большой дороге, чтобы меня быстрее нашли. Если папа еще не знает подробностей, рассказывать ему не стану.

Моя прогулка по ночному лесу давалась с трудом. С каждым шагом я все больше ощущала, что, кажется, заболеваю. Ломота в костях усиливалась. Жар сменялся дрожью от холода, а потом заново огнем под кожей. И так по кругу. В горле саднило, когда я пыталась напевать глупые песни, чтобы отогнать призраки страха.

Но шла.

В принципе, ничего удивительного. Пусть все думают, что я ни на что не способная слабачка, но каждый раз, когда пыталась хоть что-нибудь доказать отцу, тогда могла и горы свернуть, и престижный универ на отлично закончить.

Только понравиться ему никак не могла.

Шла и бубнила проклятия в сторону этих двух неудачников. Надо же! Каждый из них был взрослым и, типа, ответственным, но в своей ерунде, в которую угодили, винили меня. Офигеть просто. Просто отлично. Еще пусть порчу наведут из-за ставки по ипотеке. Наверное, что эти бомжи не могут себе квартиру купить - тоже я виновата? Таких как я всегда винят, мол, повезло.

Я не виновата, что они никчемные неудачники.

Становилось холоднее, стали болеть глаза. Точно температура.

Лес не кончался, и дорога была какой-то брошенной – песчаной, без асфальта. Я чувствовала себя слишком ослабевшей, чтобы сильно удивиться отсутствию дорожных знаков. И была сильно напугана резкими звуками из ночного леса, чтобы задаться вопросом, почему Вадим нацепил мне на палец громоздкое, нелепое кольцо с плохо обработанным сапфиром. Такие огромные камни считаются полным отсутствием вкуса, вполне в духе той семейки. Но даже настолько ужасно обработанный камень стоил немалых денег. Это прикол? Или украл и мне подкинул?

Появившееся впереди после очередного лесного поворота здание в классическом стиле «Английской призрачной деревни» не вызвало особых эмоций. А вот дикая усталость, которая шла за мной по пятам, нагнала быстрее.

Внутри все было стилизованно под средний век – все как любили иностранные туристы. Только посетители вызвали ленивое изумление: они-то зачем нарядились? Причем в какую-то грязную ветошь.

Глава 4: Из грязи в… грязи

До города добралась только к закату. Весь путь проделала в основном пешком, два раза на повозке, но больше на голом упрямстве.

Сам город произвел какое-то двоякое впечатление: насколько сами домики с их вездесущими цветочками были приторными, настолько неприветливыми были горожане.

Одна семейная пара, подвозившая меня на скрипучем корыте, взахлеб рассказывала о чудесном городке Уайткрик: его построили для героев войны, но сейчас это город вдов и невест.

Просто прелестно.

Небольшой, но достаточно чистый, он находился в половине дня пути от столицы. Маленькие, конфетные домики с занавесками в горошек и тюльпанами в горшках сменялись двух- и трехэтажными коробками с аккуратными садами. Везде ковер из цветов. Бутоны рябили отовсюду: на клумбах, заборах, под окнами. Даже брусчатка выглядела так, будто её выложили ради красоты, а не для ходьбы.

С другой стороны, то недоразумение, что называлось обувью, которую я сейчас носила, молясь не подцепить грибок, помогло вдоволь насладиться массажем острых камней, впивающихся в стопы. Так сказать, чтобы не забывала, в какую именно ж... Ситуацию попала.

В платье, которое мне так качественно презентовали в трактире, чувствовала себя бомжихой, даже среди уличных торгашек. А как хвалилась служанка, когда приволокла его мне:

- Оно крепкое, из добротного льна, на года, милое…

Внимание, дети, мы услышали множество синонимов слова «бедный».

Не привыкла я, чтобы на меня косо смотрели на улице. И еще хуже – игнорировали.

И уж совсем для меня дно – просить. Есть хотелось жутко, денег не было. Украшений на теле – тоже. У меня всю жизнь отношения со своей совестью складывались весьма прохладные, но обиженка-бармен умудрился переплюнуть даже Марию Кулматову. Теперь я приблизительно понимала ценность того кольца, даже с учетом того, что камень был не настоящим сапфиром. На это кольцо я могла бы жить несколько месяцев, может, даже с ужинами при свечах. А получила - каморку с клопами, одежонку с запахом мышей и пинок под зад, как финальное «спасибо за покупку».

Насчет пинка под зад: здесь это было чем-то вроде местной традиции.

Невероятно неприветливый народ.

- А как же человеческая доброта и отзывчивость? К чему мы придем, если перестанем поддерживать друг друга? – Я пыталась произвести впечатление своей речью по типу «да не пройди мимо ближнего своего» уже на третью недовольную мадам в этом цветочном аду.

Мадам Клавдия, как она представилась, устало и душно выдохнула, ставя на пол на вид тяжелую корзину с бельем:

- Деточка, приютить на одну ночь я бы могла, да и накормить не составит труда. Ты такая тощая, что ветер сдует, а жопа звонит колоколом. Но ведь не уберешься потом! Знаем таких: батька погнал палкой взашей, беременна, нет? Небось нагуляла на стороне с пастухом, а теперь маешься, никому ненужная.

- Фу, - моя фантазия невольно нарисовала картину меня с пастухом. Нет уж, мир будет гореть в предсмертной агонии, но до такого никогда не опущусь. И уж тем более заводить детей – моя семейка показала, насколько это фиговая затея. – С чего вы взяли, что я не уйду? Я просто попросила помочь доброму человеку!

Челюсть сводило от унижения. Но пока лучшей идеи у меня не было. Как же не хватало моих денег…

- Ты глаза свои видела? – Поморщилась пухленькая мадам Клавдия, - стервозина та еще. И булочница Агнес сказала, что ты ее дочурку до слез довести успела. Нет уж.

Я уже набрала воздух, чтобы высказать все в мягкой форме о неприветливости этой Клавдии и слабохарактерности той дочурки, как она продолжила:

- Вот если пойдешь прачкой ко мне в работный дом, тогда будет у тебя и угол, и горячий ужин, и обед.

Набранный воздух возмущения вышел шипением сквозь сжатые зубы:

- Я скорее умру, чем буду полоскать чьи-то тряпки…

Шесть месяцев спустя

- Я скорее умру, чем смогу прополоскать еще одну корзину тряпок, - простонала я, закидывая в ледяную воду скрученную жгутом простынь.

- Так ты же еще ни одной корзины белья не прополоскала за сегодня, - заметила узколобая Софа.

- Софочка, милая, у нас командная работа, ты забыла?

Мы расположились на заднем дворе работного дома. После душной постирочной с вечнокипящими чанами белья под ядовитым ореолом щелочных испарений, полоскание на свежем воздухе – это что-то вроде награды здесь. В постирочной есть только один плюс – поры открываются хорошо. Но навсегда.