Лорды гор. Да здравствует король

1-3

Сыновей у короля не было, в том-то и беда.

Рождение долгожданного наследника той весной было ему обещано и молитвами святых старцев, и расположением звезд, и всеми придворными лекарями.

А получилась я. Какое разочарование. Потом, когда он узнал.

Матушка в сговоре с повитухой объявила, что родился мальчик. А что оставалось делать? Тогда ей было всего двадцать три. Супруг угрожал сослать ее в монастырь, где она не прожила бы и дня, и поклялся жениться на другой в том случае, если опять родится девочка. Седьмая по счету. Передо мной были три пары близняшек.

Как две перепуганные женщины сумели заморочить батюшку и придворных лекарей, мне потом объяснили. Восхитительная ловкость рук. Волшебных, как выяснилось позже.

Этот заговор и предопределил все дальнейшее: воспитывали меня соответствующе, как наследника. Вдали от столицы, не полной же дурой матушка была. Мол, сын короля Роберта Сильного слишком слаб, в чем душа держится, ему нужен целебный горный воздух. Едва показав отцу, меня младенцем увезли в замок матушкиных родителей, затерянный в Белых горах на северной границе королевства Гардарунт.

Скандал, конечно, был, но по более мелкому поводу. Не по сути, а по внешности новорожденного. Мои черные волосы и тщедушность тела — чем не причина заподозрить королеву в супружеской неверности? Сам-то Роберт Сильный был рыжеволос, высок и могуч, как буйвол, да и королева Хелина — этакая пышечка, а белокурость моих старших сестричек — в нее.

Подозрения доказать не удалось. Матушка поклялась на священной книге и сунула супругу под нос медальон с портретом моей прабабки. Видела я потом ту миниатюру. Что там можно разглядеть под ровным слоем почерневшего за полтораста лет лака — загадка, а моя непохожесть на остальных прекрасных родственничков — налицо.

Потому государь не торопился признать меня наследником, а королева жила в изгнании вместе со мной в том же горном замке.

Дикое, почти безлюдное место и, главное, недоступное, что и требовалось на тот момент, пока король не успокоится.

В нашу с матушкой тайну были посвящены еще четверо: ее родители - лорд Герт Грахар и леди Амель, да еще моя кормилица Сильвия, выполнявшая потом роль няни и камеристки, и старый рыцарь Лорган. Последние двое приехали в Белогорье вместе с матушкой. Для остальных я была крон-принцем.

Может быть, кто-то из слуг замка и догадывался об истине, но их преданность роду лорда Грахар была куда выше преданности далекому королю. Горцы — особенный народ.

Насколько особенный, я узнала далеко не сразу.

Лорд и леди Грахар относились к нашему пребыванию в родовом замке, как к неизбежному злу в их, в общем-то, невидимой для меня жизни. Сам лорд обычно появлялся вечером, под конец ужина, ведя под руку супругу. Оба выглядели молодо - лет на сорок. И всегда, сколько помню, облачались в черные одеяния с серебряной вышивкой, что подчеркивало бледность их лиц и сухощавые величественные фигуры, куда там моей пышной, как мечта кондитера, королеве-матушке, чьи пестрые платья в бесчисленных оборках ветшали с каждым годом.

Супружеская чета Грахар притрагивалась на этих семейных вечерах только к кубкам, по традиции ожидавшим их во главе стола. Разговоры тихо цедились сквозь зубы и крутились вокруг непонятных мне тогда вещей: политики, сплетен о соседях, заговоров и, разумеется, идиотизма ситуации, в которую матушкина ложь загнала нас обеих.

Меня злило, что королева трепетала перед дедом и бабкой, как овца перед волками.

И то сказать, было в хозяевах замка нечто волчье, особенно, когда они улыбались. В остальном же они были вполне милы, если бы не так явно презирали свою дочь. Я рано научилась замечать такие вещи.

Один диалог, случившийся в канун моего десятилетия, запомнился особенно хорошо.

- Допустим, Хелина, пока у тебя получается прятать и зачем-то уродовать нашу девочку. Но что дальше? - складывались в тонкую презрительную нить губы леди Амель.

Я опустила ресницы, спрятав гнев. Только за семейными ужинами мне напоминали, кем я родилась. Бабушка неизменно говорила обо мне «наша девочка», «дорогая принцесса», «милая Лэйрин». Я люто ее возненавидела за это.

- Когда король вернет меня ко двору, - отвечала королева в изгнании, - я найду способ достать Роберта.

- У тебя не хватит на это ни сил, ни смелости, иначе ты давно бы это сделала, - снисходительно улыбался лорд Грахар. - А у Роберта хватит ума не подпустить тебя к столице ближе, чем на милю. Даже с его безудержными пороками он проживет еще лет двадцать, а ты не сможешь столько продержаться здесь, хотя твою неожиданно проявившуюся силу мы все оценили и поддержали.

- Я бесконечно благодарна вам, отец.

- Ты бежала в родовой дом, Хелина, и можешь рассчитывать на этот кров, пока у тебя хватает крови его держать, - странно, непонятно говорила леди Амель. - Но вне его тебе рассчитывать не на что. Кончится сила - кончится всё. Надолго ли еще тебя хватит? И что тогда будет с твоим седьмым ребенком?

- Прошу вас, не надо при нем! - матушка побледнела и глянула на меня. С жалостью, страхом, состраданием, любовью. Когда она так смотрела, я прощала ей все.

- Надо, Хелина. Ты напрасно упорствуешь и тратишь силы. Такое не запереть даже тебе, матери. Посмотри только на ее глаза, - леди Амель подошла, подняла мою голову за подбородок. Она впервые за эти годы дотронулась до меня. Ее пальцы показались ледяными, а улыбка жутковатой, когда она сказала: - Я уверена, что ты - настоящая Грахар, чудесное дитя.

Я прошипела, глядя ей в переносицу, как животному – это особенно бесит людей, я уже знала:

- Леди Амель, никогда не прикасайтесь ко мне без моего дозволения.

Она замерла, зрачки неправдоподобно расширились, заполнив даже белок. Ямы без дна, дыры во мрак. Черные на белом-белом лице, с чудовищной багровой искрой в самой глубине. Но руку она отдернула – поспешно, без всякой величественности.

- О, да, ваше высочество, - улыбнулась, торжествующе глянув на королеву. - Что я говорила? Лейрин может оказаться нашим спасением. Согласись, Хелина!

4-6

Король, когда вез меня ко двору, все поглядывал: потрясен ли горный дикарь, впервые в сознательном возрасте увидевший землю, носившую на языке айров название «страна городов». А как же! Чуть в обморок не падала от обилия уродливых человеческих лиц, толп нищих в лохмотьях, вони и грязи на улицах городов, выглядевших как сточные канавы.

Путь до столицы, города Найреос, был мучительным не столько из-за расстояния и походных неудобств, сколько из-за неприглядных картин слишком плотной и грязной человеческой жизни. Городов в Гардаунте действительно было много, еще больше — рыцарских замков, крепостей и лепившихся вокруг них деревушек. От стен одной крепости, возведенной, как правило, на возвышенности, легко просматривалась другая. Такое обилие господ народу сложно прокормить.

Я же привыкла к простору и одиночеству, к дивным ликам горцев - магов и духов, которые, как выяснилось, только и окружали меня в детстве. Даже грубые, богатырского сложения дальеги казались мне теперь эталонами красоты и чистоты по сравнению с людьми равнин.

Трудно было смотреть на этих селян и горожан, бросавших нам цветы, как на будущих подданных. Помнится, слушая чавканье конских копыт по грязи, которое не заглушали даже приветственные крики народа, я думала, что напрасно в этой стране объявили войну колдунам и ведьмам. Население было бы куда красивее.

Потом я узнала, что именно война королей рода Ориэдра против всяческих магов, начавшаяся полтора века назад, и привлекла многих простых людей в земли королевства из соседних стран, особенно западных и южных. Они готовы были тесниться, прозябать в нищете, работать из последних сил, лишь бы знать, что служат человеку. Они соглашались терпеть над собой жадную знать, уступать дорогу чванливым рыцарям, но лишь потому, что те тоже - люди. Хотя у меня впоследствии часто возникали сомнения, люди ли. Но это к слову.

Против какого-нибудь зарвавшегося барона можно взбунтоваться, рыцаря можно убить.

Против магов бунт бесполезен.

А король... Что король? Он ненавидит колдунов, значит, и он - с людьми. За людей.

Впрочем, я забегаю в своих записях далеко вперед. Тогда я об этом еще не думала, конечно.

Королевский дворец в Найреосе тоже не впечатлил: ни арок, ни башенок, ни иных изысков. Серая громоздкая цитадель, мрачная, как тюрьма. Внутри - промозглая сырость и та же вонь давно немытых придворных тел, конское дерьмо до самой парадной лестницы, крысиный помет по углам, клопы и блохи.

Комнаты, отведенные мне, мастер Рагар каким-то способом защищал не только от людей, но и от грызунов и насекомых. Сюда не допускался никто, кроме короля Роберт – слишком крупный кровопийца, так просто не изведешь.

Как-то перед сном я спросила наставника, как ему удается такая совершенная охрана.

- Нас же называют «снежными дьяволами», принц. Укройтесь одеялом, я покажу, - ответил он и, дождавшись, когда я укутаюсь одеялом до самого носа, вытянул руку. С ладони сорвался порыв ледяного ветра, мгновенно выстудивший комнату так, что зуб на зуб не попадал. Жуткий мороз так же быстро спал, но стало ясно, почему в спальне часто зажигали камин в мое отсутствие, хотя на дворе было лето.

- Здорово! – восхитилась я. - Я бы хотел обучиться такому умению.

- Вы же не вейриэн, ваше высочество, и никогда им не станете. И пока вы не маг. Даже если таковым станете, у вас будет другой путь.

Обидно слышать чистую правду, но я недолго дулась: Рагар действительно стал мне и наставником, и отцом, и матерью, и другом. Благодаря его охране и обучению, да еще матушкиному волшебству, меня не раскусили в первые же дни.

Рядом с покоями оборудовали комнату для мытья брезгливого наследника, не желавшего посещать королевскую купальню. Никаких пажей и служанок в свите, упаси Боже. Ну и что, что не по статусу. Принц же дикарь пещерный, в логове рос, привык к суровой жизни воина, угу. И в договоре сказано: мне служат только вейриэны. Извольте соблюдать.

Жизнь при дворе оказалась кошмаром. Особенно доставалось от сестер.

Когда принцессы выходили с папенькой к народу на огромный дворцовый балкон, чернь млела и рыдала от умиления, глядючи на розовощеких ангелиц с золотыми кудряшками и глазами всех оттенков синего. Куколки в бело-розовых платьицах, лентах и кружевах, рюшечках и цветочках. Пена и сопли. Три пары погодок: Адель и Агнесс, Берта и Беатрис, Виола и Виолетта.

Я портила богоугодную картину угрюмой бледной рожей, злыми зелеными глазами и прямыми черными волосами. Уродина, что и говорить. «Прелестный ребенок» - это не ко мне. К шести старшим сестрам. Вот они, о да, были прелестны. «Гаденыш» - это ко мне. Любимое прозвище. «Дикарь», «урод» - это тоже ко мне. Сестрички в моем восхитительном детстве меня иначе и не называли, когда папенька не слышит.

Ненавидели они меня люто. Впрочем, при дворе никто меня не любил. Да и с чего бы вдруг? Придворные подобострастно кланялись, а за спиной шептались про «ублюдка».

Ко мне тысячекратно вернулись пакости и насмешки, куда худшие, чем я позволила с Диго. Теперь на собственной шкуре узнала, каково это. Как и он, я молча сносила словесные шпильки, научилась у Рагара делать бесстрастную ледяную физиономию и повторяла в уме спряжения глаголов сложного языка северян и древние тексты айров.

Разбилась ваза, порвалось кружево, запачкалось платье — принц виноват, хотя меня и рядом не стояло. Я вытряхивала камни из сапог, колючки от роз или что похуже из карманов, расплетала завязанную узлом сбрую моей лошади — фантазия шести ангелочков была неистощима.

От этих покушений Рагар меня принципиально не защищал: разбирайся сама. Главное, чтобы колючки были без яда, за этим он следил, но из карманов не убирал, гад.

Старшие сестры А., особенно лютовали. Можно понять: брат лишил их матери, а одну из них - завидного северного жениха. Адель и Агнесс никак не могли решить, которую из двух. Обе мечтали о короне императрицы Севера.