Ловушка для птички

Пролог

Продолжение истории Никиты Гордиевского и Софии Соловей.

Первая часть "ОХОТА НА ПТИЧКУ"

https://litnet.com/shrt/uDqb

— Хорошо, София. Твои тревоги и опасения понятны, — говорит психолог, откладывая в сторону блокнот. — Мы с ними поработаем, но для начала расскажи немного о себе.

— Что именно нужно рассказать? — спрашиваю, обняв себя за плечи.

В кабинете тепло и уютно, но я всё равно чувствую необъяснимый дискомфорт.

— Расскажи мне, кто такая София Соловей? Какая она? Любые факты из ее жизни, опиши характер, внешность. Можно говорить о себе в третьем лице: иногда так удобней.

— Нууу, — тяну я, судорожно соображая, с чего начать, — Ей двадцать пять лет, работает ландшафтным дизайнером, разведена, есть дочь, — нервно сглатываю. — Внешность у Софии обычная, но, несмотря на это, ей часто говорят комплименты. Люди считают ее привлекательной. Раньше она танцевала сальсу, но в последнее время некогда. Сейчас ходит в фитнес-зал, полюбила йогу.

Мой психолог Виктория медленно кивает, призывая продолжать, а я не знаю, что еще сказать. Дальше у меня возникает ступор. Как непросто, оказывается, говорить о себе, особенно, как о ком-то постороннем.

— Фух! Можно я лучше от первого лица попробую?

— Конечно, нет никаких условий или ограничений, — заверяет Виктория. У нее мягкий голос и очень красивые серые глаза.

Вспоминаю, что рассказывала на многочисленных собеседованиях несколько лет назад: тогда я их по нескольку раз в день проходила. Этот заученный текст остался в памяти подобно пушкинскому творению «у лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том…».

— Я говорю на русском, испанском, английском и французском немного… — недовольно выдыхаю. Звучит так, будто я хвастаюсь. На самом деле я еще итальянский, португальский и каталонский понимаю, могу изъясниться, но этот факт точно лишний, — … живу и работаю в Испании, уже шесть… нет, почти семь лет. Сразу после школы переехала, получила грант на обучение от университета Барселоны, который окончила с отличием.

Виктория улыбается и уточняет:

— В школе ты тоже была отличницей?

— Золотая медаль, — подтверждаю. — Мы с мамой жили небогато. По правде говоря, в нужде. Я знала, что полагаться мне не на кого, поэтому училась старательно. Мама часто повторяла: «Просто так на голову ничего не падает».

— Так многие родители говорят, — смеется психолог. — А твой папа?

— Он погиб, — отвечаю без промедлений. — Несчастный случай или убийство — точно неизвестно. Мне было двенадцать.

— Как ты это перенесла? Что почувствовала? — спрашивает спокойным ровным тоном. Взгляд открытый и понимающий.

— Сначала я испугалась. Потом разозлилась, что он нас бросил.

— Но он ведь умер.

— Да, но я воспринимала иначе. Нам с мамой было очень сложно, пока не появился отчим. Я заканчивала школу, когда мама вышла замуж за известного архитектора. Он моложе ее...

Делаю паузу. Задумываюсь, стоит ли рассказывать о наших конфликтах с мамой на почве ее ревности. Не решаюсь. Озвучиваю только факты:

— С семнадцати лет я живу сама. С мамой в данный момент не общаюсь.

— Разлад с мамой тебя тяготит?

Я пожимаю плечами.

— Скорее нет, чем да. Теперь, когда у меня есть дочка, я не одна.

— У тебя много друзей? Есть подруги?

Снова тяну плечи вверх.

— Не знаю. Много приятелей, хороших знакомых. Есть Маша, крестная моей Николь, которая очень нам помогает. Подругой ее назвать сложно: сильно старше и к тому же моя начальница. Одна близкая подруга у меня была, но мы больше не поддерживаем отношения.

— Почему? Это как-то связано с рождением дочери?

— Да. И с мамой, и с Дашей я перестала общаться, когда узнала, что беременна.

— А с отцом ребенка связь поддерживаешь?

— Нет. Настоящий отец Николь не знает о ее существовании.

У Виктории взлетают брови. Это происходит буквально на секунду, но я успеваю заменить.

— Мой бывший муж не является биологическим отцом Николь, — поясняю на всякий случай.

— Тогда мне нужно уточнить, можем ли мы поговорить о настоящем отце?

— Мне будет сложно, — признаюсь и опускаю глаза.

— Ты стала жертвой сексуального насилия? — понизив голос, спрашивает Виктория.

— Нет-нет! Все было по согласию, — спешу заверить. — И по большой любви.

— Любила только ты, — как бы догадывается.

— Он тоже любил. Так говорил, — улыбаюсь с грустью. — У нас был красивый, но короткий роман.

__________________

Друзья! Вторая часть истории о Никите и Соне.

Жду ваших звездочек 🌟 и комментов

Глава 1

Чувствую острое желание впустить в свою жизнь мужчину

Испания. Три года спустя от событий первой книги

– Софи, у тебя тут телефон пиликает! – кричит Алекс, наш новый садовник.

– Бегу!

Я знаю, кто мне звонит, поэтому закрываю ноутбук, пулей выскакиваю из кабинета и лечу вниз по лестнице. Села работать над очередной сметой, а телефон снова оставила в кухне.

Алекс стоит между пролетами и протягивает мне телефон, продолжая восторженно обсуждать футбол со своим помощником Пако: вчера сборная Испании красиво обыграла действующих чемпионов, и все вокруг только и говорили о футболе.

– Алло! – хватаю трубку. Успела ответить на звонок до того, как он прервался. – Маша? Как вы там?

– Супер-р-р, мамуля! Кр-р-руто! – слышу тоненький детский голосок, старательно выговаривающий недавно выученную букву «р». – В басике есть фляминго и уникор-рнио[1], – на смеси русского с испанским говорит моя маленькая дочь.

– Николь? Ты сама мне звонишь? – спрашиваю, умиляясь самостоятельности двухлетнего ребенка.

– Маса р-р-рядом, – отвечает дочь.

Шипящие ей даются сложней, чем «р», и вместо «Маша» у нее по-прежнему получается «Маса».

­– Ты слушаешься бабушку и Машу? Кашу на завтрак ешь? – спрашиваю строго.

– Пока, мамми! Нам с бабулей пор-ра, – пищит хитрюля, не удостоив меня ответа.

– Привет, Софи, – это уже Мария говорит. – Она хотела рассказать, как подружилась с бабушкой, но там же «фляминго» в бассейне плавает, и ей срочно нужно его оседлать.

– Представляю твой спокойный отдых с фламинго и единорогом в бассейне, – смеюсь, но быстро становлюсь серьёзной. – Как мама? Вы ладите?

– Все просто отлично! – заверяет Мария и переходит к подробностям их третьего дня на Майорке.

Я устраиваюсь поудобней и внимательно слушаю. Безумно скучаю по дочке!

На острове у моей подруги и без пяти минут компаньона Марии в собственности прекрасные апартаменты. Летом она сдает их в посуточную аренду, а осенью отдыхает сама. Ближайшие несколько недель они с Николь проведут там в компании моей мамы, которая всего пару месяцев назад узнала о существовании внучки.

В моем родном городе о рождении Николь не знал никто. Я прекратила общение с семьей и единственной подругой Дашей, потому что панически боялась, что о моей беременности узнает отец ребенка. Ни при каких обстоятельствах влиятельная семейка Гордиевских не должна узнать о Николь. Скрывать и прятать дочь от одного ненавистного мне человека стало навязчивой идеей.

Когда Николь исполнился годик, мы с Машей устроили грандиозный праздник в стиле «Принцесса и единорог». Было много приглашенных семей с детками: наши соседи, клиенты компании и давние друзья Марии. Большинство из них я видела впервые в жизни и очень волновалась.

Приехали аниматоры, поставили несколько фотозон и бассейн с розовыми пластиковыми шарами. Девочкам всех возрастов надели короны, а мальчикам – разноцветный рог на резинке. Было весело и очень шумно.

В какой-то момент я отвлеклась и потеряла из вида Николь. Только что она сидела на своем розовом мини-троне и вдруг исчезла. Маленькая девочка, которая только научилась ходить, за пару секунд словно сквозь землю провалилась.

Как выяснилось позже, один из аниматоров унес ее фотографироваться к дальней фотозоне и предупредил об этом Машу, но та из-за шума не расслышала.

У меня случилась истерика, и чтобы ее остановить, пришлось вызывать медиков. Совершенно не помню, как бегала по территории старинного отеля и, словно обезумевшая, звала дочь, дергая и умоляя всех подряд найти моего ребенка.

Зато мозг четко зафиксировал вид пустого детского стульчика и с тех пор периодически воссоздавал эту картинку по-разному. Мне часто снилось, что я теряю дочь. Это всегда происходило в саду Гордиевских. Я хорошо помнила их имение и некоторые лица людей, присутствующих на вечеринке три года назад, когда все началось. На эти запрещенные самой себе воспоминания наложился тот случай на детском празднике, и шокирующий микс регулярно издевался над моей психикой.

В реальности я тоже боялась потерять Николь, поэтому таскала ее с собой везде: на рабочие объекты, в больницу, в супермаркет. Дочь должна была быть в поле моего зрения двадцать четыре на семь даже дома. Постоянная тревога за ребенка изматывала, я превращалась в неврастеничку.

Психотерапевта для меня нашла Маша, которая за эти годы стала для нас с Николь самым близким человеком.

Как оказалось, навязчивый страх был напрямую связан с непростыми отношениями и полным разрывом с мамой. В рамках терапии я написала ей длинное письмо, в котором впервые рассказала о своих чувствах и обидах и сообщила, что у меня теперь тоже есть дочь.

Обычно такие письма пишут для себя, но я отправила его по электронной почте адресату. На ответ особо не надеялась.

Мама ответила на следующий же день. Это удивительно, но она признала, что часто бывала несправедлива ко мне, и извинилась.

После ее сообщения у меня словно крылья за спиной выросли. Понемногу мы стали общаться. От нее я узнала, что Дашка теперь живет в Москве. Той далекой осенью ее любовника обвинили в воровстве, и он скоропалительно уехал к жене и детям в Америку. Даша рвала и метала. Ее – красавицу и умницу – попросту бросили. Потом впала в депрессию и подсела на таблетки. В прошлом году моя непотопляемая подруга наконец оправилась от шока и отправилась покорять столицу.

Про Гордиевских мама ничего не рассказывала, а я предусмотрительно не интересовалась. Для мамы, как и для всех остальных, отец Николь – вовсе не средний Гордиевский, а непутевый племянник моего работодателя.

Эту легенду мы с Марией придумали еще в первые месяцы беременности. Садовник Майкл, который в то время работал в компании, он же разгильдяй Мишка, оказался лучшим претендентом на роль отца. Он пытался за мной приударить, когда я только пришла к Маше жить и работать, и по возрасту подходил идеально. Плюс ко всему он планировал переехать в Аргентину и просил у тетки денег. Маша в любом случае не отказала бы, но попросила его подыграть и «признать» ребенка.

Глава 2

Ния, ни моя дочь никогда не будем носить фамилию Гордиевских

Неспешно рулю по узким улочкам, наслаждаясь прохладным ветерком из открытых окон. Наш курортный городок почти опустел, и я кайфую от тишины. За лето устаешь от шумной радости дорвавшихся до моря северных людей, поэтому в первые осенние месяцы традиционно наслаждаешься спокойствием. К зиме становится скучновато, а весной с нетерпением ждешь лета. Так я живу уже третий год, и мне нравится.

Выруливаю на пустынную набережную. В ее конце находится моя новая квартира. Медленно ползу вдоль моря, поглядывая то на лунную дорожку, то на яркие вывески опустевших заведений на другой стороне дороги. Губы сами растягиваются в счастливой улыбке: этой красивой дорогой я буду возвращаться домой каждый день.

На входе недавно открывшегося ресторана замечаю его владельца и давнего клиента нашей компании – Тимура. Буквально на прошлой неделе он заказал у нас цветочное оформление пафосной вечеринки в стиле «Великий Гэтсби». Он приветственно машет рукой. Я широко улыбаюсь, взмахиваю в ответ и… вздрагиваю. Рука остается висеть в воздухе, а челюсть отвисает.

Мой знакомый возвращается к оживленной беседе с высоким парнем в белоснежной рубашке, чья жестикуляция и движения кажутся знакомыми до боли в сердце.

Никита? Быть этого не может!

Меня словно током прошибает. Натурально пробивает невидимым, но очень мощным разрядом. Резко отвернувшись, вдавливаю в пол педаль газа. Через несколько секунд осмеливаюсь посмотреть в зеркало заднего вида и вижу, как очень похожий на Гордиевского мужчина провожает взглядом мой голубенький фиатик.

Этого не может быть! Что ему тут делать? Хотя и фигура, и рост его, и профиль похож. Просто поразительно похож!

Нет, мне показалось. Мало, что ли, в мире высоких шатенов, предпочитающих белые рубашки? Почему это должен быть обязательно мой бывший? Устала, заработалась, вот и чудится.

Всю дорогу уговариваю себя, но тщетно. Впереди виден мой новый дом, ресторан давно скрылся за поворотом, но я все давлю на газ, поглядывая в зеркало, словно за мной кто-то гонится.

Конечно, гонится! Мое прошлое.

Въезжаю в свой кармашек на подземной парковке, глушу двигатель и с трудом разжимаю впившиеся в руль пальцы. Так перенервничала, что вцепилась мертвой хваткой. Что это за реакция? Испугалась, словно дьявола во плоти увидела. Наверняка это не Никита. А даже если он, откуда этот панический страх?

Все мои фобии и детские травмы мы проработали с психологом еще полгода назад.

Я узнала, что боялась влюбляться и сбегала от Никиты из-за подсознательного страха быть брошенной. И дело тут не в негативном опыте общения с парнями, ведь до Гордиевского у меня не было никакого опыта. Причина крылась в моей детской травме покинутого, и, чтобы ее излечить, мне пришлось воскресить и еще раз прожить боль после ухода папы. Мысленно я вернулась в то время, пожалела и успокоила растерянную себя, пообещала ей, что справлюсь. Этого оказалось достаточно, чтобы стать смелее и увереннее в себе.

Однако сейчас у меня конкретный мандраж от одной мысли, что где-то рядом Никита Гордиевский. Почему?

Дома завариваю ромашковый чай. В Испании его принято пить от всех болезней, а от нервов – первым делом. Мне бы сейчас бокал вина, а лучше два. Но вина у меня нет. В этой квартире ничего пока нет: пустой холодильник, заклеенные коробки с вещами, минимум мебели.

Вытягиваю на балкон единственный стул, усаживаюсь с намерением выпить чаю и спокойно пойти спать, но и двух секунд высидеть не могу. Подрываюсь, подхожу к перилам и всматриваюсь в длинные ряды фонарей пустой набережной. Снова сажусь, беру в руки чашку, вдыхаю аромат ромашки и… совсем не успокаиваюсь. Напротив – меня накрывает.

Хочу срочно купить билет на Майорку и улететь или уплыть к дочке рано утром, а лучше прямо сейчас.

Привет, Соня Страус! Давно не виделись. Как твоя голова? Уже приготовилась прятаться в песок?

Три года аутотренингов в стиле «я его забуду» не сработали. Девять месяцев психотерапии коту под хвост.

Заснуть тоже не получается. Только начинаю проваливаться в сон – мозг запускает «кино» с красавчиком Гордиевским в главной роли. Его уверенная улыбка, глаза кошачьи, руки крепкие с заметными венами, тело загорелое. Какой-то непрекращающийся комикс из обрывков воспоминаний. Вкус его языка, тепло ладоней, запах крышесносный! Всё это въелось в рецепторы, и никак забыть не получается.

День завтра непростой. Мне бы выспаться, а я мультики из прошлого смотрю. И пульта нет, чтобы выключить. Успокоительное давно не принимаю, алкоголя в доме не держу. Психологу звонить среди ночи не очень хорошая идея. Что ж это такое?! Отболело ведь давно! У меня и парень есть, я с ним жить планирую.

Ближе к рассвету начинаю злиться на себя. У меня как-то получалось не думать об этом человеке последний год. Раз за разом проживая боль нашего расставания, я нарастила броню, ограждающую от мыслей о первом мужчине и отце моей дочери. Наши судьбы больше никогда не должны были пересечься!

Где-то далеко Никита Гордиевский жил с бывшей мисс области и растил с ней сына. Они встречались и готовились к свадьбе еще до меня. Она и забеременела до нашего с Никитой знакомства. Несмотря на наш бурный роман, он женился на Юле. Поступил как порядочный. О своей беременности я узнала уже после их свадьбы и не стала ему сообщать. Зачем? Чтобы он бросил одну беременную ради другой?

Наша с Никитой любовь была обречена. Когда я узнала о причастности его отца к трагической гибели моего, сердце будто покрылось инеем.

Тринадцать лет назад моего чересчур честного папу придавило бетонной плитой. Это произошло во время ревизии строительства жилого комплекса от холдинга «Град», принадлежащего Александру Гордиевкому. Ходили разговоры, что это убийство, но следствие установило, что произошел несчастный случай. Папины друзья считали, что дело просто замяли.

Глава 3

У этого мужчины особая власть надо мной.

Кручусь перед зеркалом и никак налюбоваться не могу. Никогда еще собственные волосы не нравились мне настолько. Не зря два месяца ждала запись к лучшему на побережье мастеру.

После родов, пока я Никольку кормила, мои густые золотистые локоны потускнели и стали выпадать. Лезли клочьями и валялись повсюду – меня это бесило. Однажды я взяла и срезала их наполовину кухонными ножницами. Маша, когда увидела, расплакалась. А на следующий день купила мне упаковку самых дорогих витаминов для кормящих.

С тех пор волосы я не стригла. Они снова загустели и отросли почти до пояса. Мыть, сушить да и просто носить эту густую шевелюру было тяжело. Я давно мечтала подстричься, и вот сегодня сбылось.

Длину мы с мастером решили оставить до лопаток, цвет освежили, волосы кератиновыми масочками полечили. Они теперь блестящие и шелковистые, уложены легкими волнами.

Выхожу из салона счастливой, с легкой головой и прекрасным настроением. Смотрю на свое отражение в огромном окне и сама себе нравлюсь в голубом платье из струящейся ткани, классическом белом пиджаке и босоножки с закрытым носом. Не на шпильках, но элегантных каблучках. В этом наряде я совершенно непохожа на бизнес-леди, но на успешного дизайнера вполне тяну.

Подхожу к своему голубенькому фиату, открываю дверцу и бросаю последний взгляд на отражение в стекле – мы шикарно смотримся с моим итальяшкой. Все в масть, все в цвет!

Смотрю на время: пять двадцать, до встречи почти целый час. Спокойно перепроверяю бумаги в папке, складываю их по порядку. Провожу по губам розовым блеском и делаю селфи для Маши. Потом еще одно – с томным взглядом и губами уточкой для Дани. Получается какая-то пошлятина, но в данный момент мне хочется быть секси.

На выезде из города заворачиваю в придорожную кафешку. Беру черствый круассан и кофе на вынос. Больше у них ничего нет, а есть хочется так, что желудок скручивает. Из-за салона я сегодня без обеда, и в офисе не была. Круассан в итоге выбрасываю – несъедобный. Кофе тоже невкусный, но пару глотков все же делаю и выруливаю на трассу.

Вилла находится в пяти километрах от города. Место элитное: закрытая территория, собственный пляж в живописной бухте, шикарные виды. Так жить – можно только мечтать.

На въезде дежурит новый охранник. Он видит меня впервые и пропускать под честное слово не хочет. Приходится звонить прорабу.

К вилле подъезжаю без пяти шесть. Все четко. К испанцам можно немножко опоздать, десять-пятнадцать минут вообще не считается. Русские такое не приемлют.

Собираюсь припарковаться у забора, но массивные ворота гостеприимно открываются. Мне нужно заехать? Странно. Обычно я на территорию объекта вхожу, а не въезжаю.

Ладно. Заезжаю. Ворота закрываются. Надеюсь, что все правильно поняла и сейчас хозяин не выставит меня за наглость.

Выхожу из машины. Оглядываюсь. Никто не встречает.

Территория вокруг дома выглядит неуютно: строительный мусор вывезли, но без растений как в пустыне.

Иду к входной двери, нажимаю на кнопку звонка. Слышу красивый перелив звуков за стеной, а дальше тишина. Жду секунд десять, двадцать… минуту. Никто не выходит. Нажимаю на ручку – дверь открывается.

В доме я еще не была, видела только снаружи. Он современный, большой и светлый, с окнами в пол.

Вхожу.

Внутри прохладно, пахнет дорогим ремонтом. Совсем немного краской, но больше пиленым деревом. Неужели в комнатах сделали деревянный пол? Это так нетипично для здешних мест.

– Добрый вечер! – говорю достаточно громко в пустоту, потому что никого не вижу.

Короткое эхо отражает мой голос – холл огромный и пустой. Впереди гостиная еще больших размеров, из нее выход в будущий сад. Слева расположена просторная кухня: белая, глянцевая и современная, на пенсионерскую непохожа. От гостиной отделена большим островом. Справа от меня мраморная лестница.

Мрамора в интерьере много. Он светло-серый, с едва заметными бежевыми прожилками, совсем не холодный по ощущениям. Удачный оттенок.

Стою посреди холла, с интересом рассматриваю дорогую отделку чужого дома. Вот уже несколько минут на мое приветствие никто не отвечает. Странно.

Прохожу дальше и улавливаю слабый кофейный аромат. Тут недавно варили кофе? Ну да, вон и кофемашина в кухне стоит. Только она, и больше никакой техники или посуды. Зато в гостиной поставили огромный угловой диван. Бежевый, кожаный, дорогой. Рядом с ним красивый камин. Место для него выбрали не совсем удачное, на мой взгляд, но сделан безупречно.

– Добрый вечер! Я София, ваш ландшафтный дизайнер, – говорю громче, открывая папку с бумагами. Снова слышу короткое эхо, а потом негромкие шаги на лестнице.

Слава богу! Господа олигархи нашли минутку удостоить меня своего внимания.

Натягиваю на лицо приветливую улыбку, поворачиваюсь, чтобы еще раз поздороваться, и теряю дар речи.

По лестнице спускается Никита Гордиевский.

Чёрт! Не показалось вчера!

Это, в общем-то, все мои мысли. Ни говорить, ни думать нормально я уже не способна. У меня ступор и шок. Так и стою с дебильной улыбкой, натянутой на приоткрытый для приветствия рот.

Никита возмужал. Стал крупней и как будто выше. На лице – небольшая щетина. Специально или не успел побриться – непонятно, но она теперь в моде. На Никите джинсы и фирменная белая рубашка навыпуск, рукава закатаны. В руках стакан с остатками янтарной жидкости. Никита вовсе не такой холеный, как в день нашего знакомства. Выглядит небрежно и брутально. Хмурится. Уставший или сонный? Это все, что я успеваю отметить.

– Ну здравствуй, Птичка, – подходит к входной двери и закрывает её. – Рад тебя видеть, – выдыхает.

В этот момент я роняю папку. Бумаги бесшумно рассыпаются по полу. Я смотрю на них, и в голове моей судорожно несутся мысли.

Зачем он это сделал? Нашел меня и нанял. Приехал. Заманил в свой дом. Закрыл дверь. Он знает о Николь? Наводил справки? Сроки посчитать несложно. Что ему нужно? Забрать у меня дочь?

Визуал и арты

Софи-Соня. Птичка
Мне она видится такой

Никита Гордиевский
Как его вижу я)

Глава 4

Теперь все иначе

В машине мне становится значительно легче – я на своей территории, и уверенности прибавляется. Задираю подбородок и смотрюсь в зеркальце на козырьке, расправляю плечи, поправляю волосы.

Подумаешь, бывший! И что с того, что миллионер? Наглый, красивый, сексуальный… Да плевать мне на него!

– Придется поработать, сеньорита дизайнер. Правильное решение, – повторяю его слова, кривляюсь и показываю его идеальному дому язык. – Женой своей манипулируй, мистер зазнайка!

Никита выходит через несколько минут. В тех же джинсах, но мятую рубашку сменил на свежую темно-синюю – она ему очень идет. Потрясающе выглядит, но вслух я это не скажу.

– Как ты сюда помещаешься?

Кряхтит, пытаясь влезть на пассажирское сиденье. Не с первой попытки, но усаживается. Громко хлопает дверцей. По ощущениям, занимает примерно восемьдесят процентов пространства моего фиатика. Это больше не моя территория. Я так, сбоку-припеку, мне порулить разрешили.

– Ты машину под цвет платья подбирала? – снова хмыкает.

То ли шутит, то ли дразнит.

– Под глаза, ­­– огрызаюсь и выруливаю из его именья.

– У тебя глаза другого цвета. – Пауза, вдох-выдох – и в другую сторону почти шепотом: – Как океан перед грозой, а не эта хрень акварельная.

– Не надо обижать моего итальяшку! У нас с ним любовь с первого взгляда, между прочим, – пытаюсь отшутиться. Неудачно. Слово «любовь» сегодня вообще не должно звучать.

– Влюбляйся лучше в немцев, они надежней, ­– бубнит и утыкается в телефон.

Ему там по десять сообщений в минуту приходит. Жена, небось, строчит.

Поужинать Никита предлагает в том самом ресторане, возле которого я вчера его видела. Оказывается, он давно знаком с Тимуром, хозяином заведения. Я не против, мне как раз необходимо уточнить некоторые моменты предстоящей вечеринки.

– Это ты украшаешь пати Гарика? – интересуется Никита, когда я возвращаюсь за столик после разговора с администратором.

– Я. А кто такой Гарик? – спрашиваю, потому что не в курсе, по какому поводу предстоящая тусовка и кто ее устраивает – оформление заказал ресторан.

– Игорь Белецкий – мой лучший друг и компаньон, – с гордостью говорит Никита. – У них с женой годовщина свадьбы. А еще у нас десять лет первому совместному стартапу. Решили совместить и здесь отпраздновать. Жаль, не успели закончить виллу. На ней было бы прикольней.

– Почему Гэтсби?

– Любимая книга Игорька.

– Ясно, – киваю и достаю дизайн-проект.

Пора переходить к нашим баранам. Его друзья, вечеринки и радостные поводы меня не касаются.

– Давай сначала поедим, – кривится Никита и отодвигает проект в сторону. – И можешь сказать этому, – указывает головой на администратора, ­– пусть принесет самое хорошее вино. Вот прям самое!

– В Испании все вина хорошие. Вкусы у людей разные, – резонно замечаю я.

– Доверюсь твоему, – он подпирает голову рукой и смотрит на меня, а я смотрю на обручальное кольцо на его правом безымянном пальце.

– Твоя жена тоже будет на вечеринке? – спрашиваю как бы невзначай.

Странно делать вид, будто ее не существует.

– Будет, – и он утыкается в телефон.

Немногословно. Но я не сдамся, господин Гордиевский. Жена у тебя есть, и говорить о ней мы будем. Мне неприятно и даже больно, но я справлюсь.

– Проект ландшафта утверждала Юля?

– Ей такое неинтересно. Переписку вел мой помощник.

– Почему наша компания?

– Не поверишь ­– случайно!

– Не поверю, – недоверчиво качаю головой.

– Серьёзно. Спросил прораба, а он дал телефон Марии. Намеренно искал русскоговорящего дизайнера, а в этих краях только один такой… Такая.

– Не один, – спорю, – но мы лучшие в своем деле.

– О, вино наше несут, – оживляется Никита.

Мы заказываем основные блюда. Я делаю глоток, он выпивает весь бокал.

– Почему вы решили строить здесь дом? – этот вопрос с первой минуты нашей встречи не дает мне покоя. Не нравится мне перспектива жить в одной местности с четой Гордиевских.

– Юля захотела виллу в Испании. Понты.

Исчерпывающий ответ.

– На Лазурном побережье Франции было бы круче, – замечаю я.

– Там у меня нет знакомых дизайнеров, – он кривит губы в странной улыбке, которая мне не нравится.

– Ваш дом непохож на семейное гнездышко, – пытаясь игнорировать обидные намеки, я жалю в ответ.

Никита наливает себе еще вина и снова выпивает залпом. Я наблюдаю ошарашено. Так вино не пьют вообще-то.

– Жажда замучила, – словно оправдывается. – Никто в этом доме жить не будет. Постоит пару лет и продам. Говорю же – понты.

Несколько раз понимающе киваю, но на самом деле не понимаю ничего. Зачем тратить столько времени, денег и сил на строительство дома, в котором не жить? Не зря говорят, что у богатых свои причуды.

Но я рада, что они не планируют тут оставаться. Я прижилась в этом месте, нам с Николь здесь хорошо. Моя профессия востребована, бизнес идет. Скоро вернется Дани, мы попробуем жить втроем. Мне не нужны Гордиевские под боком. Пусть поскорей продают свои «понты». С моим шикарным садом, разумеется.

– Никита Александрович, пока мы ждем еду, я предлагаю начать обсуждение вашего сада, – начинаю, но он сразу же перебивает.

– С какого перепугу ты ко мне по отчеству?

– Вы клиент компании, – подчеркнуто выкаю. – Важный клиент. Я пытаюсь соблюдать протокол.

Он поворачивается, смотрит в окно и трет пальцем лоб. Так он делает, когда злится. Я помню.

– Выпей уже вина, Птичка. Может, подобреешь и перестанешь диким зверьком скалиться.

Выплевывает эту фразу, и терпение мое лопается, выдержка летит в тартарары.

– Что мне еще сделать? Давай, скажи! – щурюсь и шиплю, переходя на «ты». – Не так смотрю, не то говорю. Проекты рисую непонятно! Всем понятно, тебе – нет! Что мне сделать, чтобы рядом с тобой перестать чувствовать себя дурой? Скажи! – под конец срываюсь на крик.

Глава 5

Меня до исступления влечет к этому мужчине

Разворачиваюсь и иду к выходу из ресторана. На душе кошки скребут, а глаза больно щиплет. Только что я похерила возможность сделать работу, о которой мечтала с первого курса. Честь моя незапятнанная, но ощущение все равно такое, словно в грязи вывалили.

– Стой, Соня! – слышу очень близко.

Никита догоняет и берет за локоть. Это его первое прикосновение ко мне спустя целую вечность. Оно такое же теплое и приятное, как тем далеким августовским вечером, когда мы встретились впервые. Разворачиваюсь и встречаю его растерянный взгляд.

– Я подписал все бумаги из твоей папки, – говорит он, перехватывая меня за запястье.

Опускаю глаза, смотрю на его руку и только сейчас замечаю на ней тату в виде птички. Между большим и указательным пальцами она летит, гордо вскинув маленький клювик. Что-то внутри меня обрывается и падает.

Это же он, мой Ники! До боли в сердце родной, самый красивый и желанный. Парень, научивший меня любви. Мужчина, подаривший мне лучшую на свете дочь. Мы не смогли быть вместе, но это не повод ненавидеть друг друга.

– Договор еще с утра подписан, но я не взял его с собой – забыл, честно. – Он глаз с меня не сводит. – Подвезешь? Отдам твой экземпляр. Ужин нам с собой сложили, здесь есть перехотелось.

Он говорит – я молчу. Смотрю зачаровано на птичку на его руке, потом на возмужавшее лицо. Подвисаю. Почему его чары до сих пор действуют? Одно прикосновение, один проникновенный взгляд – и я плыву на волнах воспоминаний, и выходить на берег нет ни малейшего желания.

Немного прихожу в себя только в машине: за рулем нужно быть собранной. Зачем вообще согласилась подвезти его домой? Можно же было вызвать такси. Но умная мысль приходит поздно – мы уже в дороге.

Едем молча. В машине Никиты слишком много. Запах его кожи, смешанный с пряным ароматом парфюма, проникает в меня с каждым вдохом. Близкий звук ровного дыхания настраивает на свою частоту, и мы дышим в унисон.

Мы не соприкасаемся, но мое запястье все еще хранит тепло его пальцев. Никита занимает все мои чувства. Вместо того чтобы концентрироваться на дороге, кошусь на лежащую на бедре ладонь с татушкой-птичкой.

На подъезде Никита открывает пультом ворота, но я намеренно не въезжаю. Паркуюсь у забора. Он никак не комментирует. Выходит, открывает заднюю дверь, достает пакет с едой. Один из боксов перекладывает на переднее сиденье.

– Твой лосось с овощами, – сообщает коротко, закрывает дверь и уходит в дом.

Напряжение между нами зашкаливает. Документы подписаны, но как работать дальше, если мы разговаривать нормально не можем?

Об этом я подумаю завтра, когда приду в себя, – решаю и выхожу из машины, чтобы подышать воздухом, в котором не так отчётливо чувствуются следы пребывания Гордиевского.

Небо над морем рассекает огромная молния, через несколько секунд слышится раскатистый удар грома.

– Мощно! – комментирует Никита, возвращаясь к машине.

– Посверкает и стороной пройдет. Дождя не обещали, – заверяю. Никита протягивает файл с договором. Я смотрю на него и неожиданно признаюсь: – Мне сложно, Ники…

Он вопросительно ведет бровью.

– …Даже видеть тебя тяжело. Не уверена, что смогу работать. Лучше поменяй дизайнера.

– Все получится, Соня, – улыбается. – Мы просто не с того начали. Ты сходу включила деловую, бумажки достала… Бесить меня вздумала, – разводит руками, – вместо того чтобы поцеловать, как тут заведено. Дважды, правильно?..

Я смотрю на него, как на идиота. Что он такое говорит?

– …Ты же целуешься с давними друзьями при встрече? И на прощание? Мы ведь друзья? – уточняет и улыбается той обезоруживающей улыбкой, которую я помню.

Зачем-то киваю. Действительно, здесь принято целоваться в щеку не только с родственниками, но и с друзьями и просто знакомыми. Меня даже некоторые клиенты расцеловывают.

Никита делает шаг навстречу и смотрит так определенно, что у меня все внутренности скручивает и во рту пересыхает.

Никакой ты мне не друг! Не буду я с тобой целоваться! – стремительно проносится мысль, оставляя сладкое послевкусие последнего слова.

– Давай переиграем, – предлагает и чуть наклоняется.

Сердце пропускает удар. Под ложечкой холодеет, глаза застилает мутной пеленой. Никита слишком близко. Критически! Я чувствую его дыхание на губах. Отступать некуда – за спиной фиатик. Зачем я вообще вышла из машины?!

Черноту неба снова пронзает молния. Вспышка озаряет лицо Никиты, и я фокусируюсь на его зрачках. Он впивается взглядом в мои. Одна секунда этого контакта решает все.

Я сама его целую. Подаюсь вперед и прижимаюсь к твердым губам, еще не осознавая, что этим необдуманным движением вскрываю ящик Пандоры.

Никита отвечает сразу. Не давая опомниться, берет лицо в ладони и безапелляционно врывается в мой рот. Так и планировал. Этот поцелуй был неизбежен, на доли секунды я опередила его рывок.

Мы целуемся как сумасшедшие. Нетерпеливо, жадно, с языками. Тремся изголодавшимися телами, трогаем друг друга. Я впиваюсь пальцами в его плечи, он мнет мои талию, спину, бедра. Это точно не дружеский поцелуй, скорее прелюдия к сексу… по дружбе.

Тотальное напряжение этого вечера трансформируется в дичайшее возбуждение. Тело становится тяжелым и одновременно невесомым. Я земли под ногами не чувствую, но и с места двинуться не могу.

Воздух вокруг сотрясается от очередного удара грома, но его амплитуда ничто в сравнении с внутренней вибрацией моего тела. Пропускаю сквозь себя нереальные амперы. Разряд за разрядом от каждого его прикосновения.

Гордиевский завелся всерьез. Если мы сейчас не остановимся, он трахнет меня прямо на улице. Головой понимаю, что пора тормозить, но никак не могу отлепиться от него. Нравится вот так безбашенно целоваться. Словно не было этих трех лет, словно мы только что познакомились.

Глава 6

Играть со мной вздумала?

Никита

Вернувшись в дом, швыряю пакет с едой на диван. С утра на одном бутерброде, но жрать перехотелось. Такое зло разбирает, что желудок узлом и в башке спазм за спазмом. Остервенело тру лоб – не отпускает. Надо выпить.

Откупориваю бутылку вина, ищу бокалы. Их тут нет, оказывается. Вообще никакой посуды, кроме пары кофейных чашек и стакана, из которого пару часов назад Соня пила воду. Вот в него и налью сухого красного и приму как обезболивающее.

Опрокидываю в горло остатки воды и зачем-то вспоминаю ее слова «я не смогу, прости». В переводе с женского на нормальный это означает «пошел ты на хер, Никита». Размахиваюсь и запускаю стаканом в мраморную колонну. Пить буду прямо из горла, так даже лучше.

Я в бешенстве! В такой дикой и разрушающей ярости, что лучше сейчас ужраться до полного отупения и обездвижения.

В доме только одна бутылка вина и полглотка виски. Этого может не хватить. Надо было купить в ресторане пару бутылок того, что выбрала Соня. У нее хороший вкус на вина, оказывается.

Выпиваю залпом сразу полбутылки и шумно выдыхаю. Стою посреди кухни, разглядываю россыпи битого стекла на полу и снова тру лоб. Что, чёрт возьми, происходит? Какого меня так кроёт? Всё же в прошлом давно!

Когда я узнал, что ландшафтного дизайнера рекомендованной испанской компании зовут София Соловей, меня передёрнуло. Мало что в этом мире способно вывести меня из равновесия, но воспоминания о Птичке выбили почву из-под ног на раз-два. Я предпочел бы забыть нашу лав-стори, но память бережно хранила все подробности.

Я стал одержим Софией с первой минуты. Мы вместе выходили из концертного зала. Она оступилась – я подхватил. Ее спас – себя потерял. Впервые в жизни меня накрыло параноидальным желанием кем-то обладать. Заполучить её стало даже не целью – необходимостью. Так и не смог понять, чем именно зацепила эта девочка с птичьей фамилией, но лихорадило меня от неё знатно.

Тогда я уже планировал жениться на Юле и готовился встать у руля семейного бизнеса, но в один день передумал и рванул за Софией в Барселону. Не пожалел ни разу. Получил всё, что хотел, и даже больше. Добиваться своего я умею, проигрывать не привык. Но в случае с Птичкой проиграл.

Я мечтал о будущем с ней. Представлял, что она будет носить мою фамилию, родит мне сына или дочь – неважно. Хотел быть лучшим для нее, героем или принцем – без разницы. И что? Стал мудаком, который бросил в аэропорту Парижа, улетел к беременной невесте и не вернулся.

Первое время часто её вспоминал. Бывало, места себе не находил – так хотелось найти её и объясниться. Хотя бы написать, извиниться нормально. Даже татуху в память о нашей любви набил. Влюбленный романтик.

Отпускало долго.

Когда Юля родила Шурика, а у отца случился инсульт, страдать стало некогда. Спустя полгода после нашего расставания моя жизнь ничем не напоминала те беззаботные времена, когда можно было сорваться и улететь за тысячи километров, потому что просто захотелось. Каждый день начинался с решения производственных вопросов холдинга, а заканчивался разгребанием семейных проблем.

Казалось, я все забыл: как София любила меня, как я любил её, и как хорошо нам было вместе той далекой теплой осенью… Пока на рабочую почту не пришло письмо с вариантами ландшафта испанский виллы от отправителя по имени София Соловей.

Прочёл ее имя, и внутри защемило. Для этой некогда любимой и безумно желанной девушки я навсегда остался моральным уродом.

Поначалу думал сменить дизайнера, но разбирал интерес: какой она стала – моя Птичка? как живёт теперь? вспоминает ли меня?

Службе безопасности холдинга понадобилось чуть больше суток, чтобы пробить теперь уже гражданку Испании Софию Соловей. После прочтения отчёта я больше не чувствовал себя таким мудаком.

Данные гласили, что через два месяца после нашего расставания Соня вышла замуж за некоего Михаила Р., этнического русского, более пятнадцати лет проживающего на территории Королевства Испания. В том же году у них родилась дочь Николь. Через год София получила гражданство по мужу и вскоре оформила развод. Михаил переехал в Аргентину. Соня с дочерью осталась жить у родной тётки экс-мужа.

Если бы в этой короткой справке не фигурировал ребёнок, я бы решил, что брак был фиктивным. Помню, как в мечтах о европейском гражданстве Птичка искала жениха из местных. Даже стрёмный блог завела, чтобы рассказывать о поисках «настоящей» любви.

Нашла, значит.

Быстро она меня забыла. Я ещё чувством вины мучился, когда она уже с другим мутила.

В общем, мы оба отличились.

В итоге менять дизайнера я передумал. По отзывам, компания была лучшей на побережье, а я предпочитаю работать с успешными. Решил, пусть Птичка сделает нам райский сад, а я щедро оплачу её старания. У каждого из нас давно своя жизнь, работа, семья, дети. Что было, то осталось в прошлом.

Так я думал, пока не увидел её сегодня.

Внешне Соня почти не изменилась. Разве что немного похудела и укоротила волосы. А вот взгляд её стал другим – еще глубже и притягательней. При этом смотрела она строго и решительно. С первой секунды зрительного контакта стало ясно, что она всё помнит и нежных чувств ко мне не питает.

Сюрприз получился не из приятных. От неожиданности она уронила папку и точно хотела дать деру. Но потом взяла себя в руки и включила взрослую. Поменялись манеры, жесты, интонации.

София действительно повзрослела и стала уверенней, вот только выдерживать мои длинные взгляды по-прежнему не могла. А мне хотелось смотреть на нее именно так – долго и откровенно. Дразнить, расшатывать и провоцировать.

Мы оба очень изменились, но нас всё так же безудержно влекло друг к другу. Сопротивляться этому притяжению ни один из нас не научился.

Делаю еще пару глотков вина и ногой сгребаю стекла в сторону. В кармане жужжит телефон.

Глава 7

Мы просто обнялись, а мне уже так хорошо.

Из машины её приходится доставать. Словно кот лапой мышку из норки, вытягиваю и в дом тащу. Ни о чём не спрашиваю.

Взгляд тупит и послушно идет. Она явно в шоке от своего поступка, но масштабов последствий ещё не осознала.

– Кофе, воды? – предлагаю, закрывая за нами дверь. Она пробует выдернуть руку, но я крепко держу. – Вина?

Кивком в сторону лестницы показываю, где на нижней ступеньке оставил недопитую бутылку.

– Если можно.

– Бокалов нет, – уточняю на всякий случай и разворачиваюсь к лестнице.

Соня упирается. Подмывает спросить, зачем приехала, если два шага в сторону спальни сделать страшно, но сдерживаюсь. Руку отпускаю. Больше не сбежит – по глазам вижу.

Вино она допивает за раз.

– Мы ведь взрослые люди, Никита? – спрашивает, проглатывая терпкую жидкость.

Серьезная такая. Брови сдвинула, но моргает часто-часто, стыдливо отводя глаза.

– Разумеется, София.

Отвечаю типа на серьёзе, хмурю лоб, а сам еле сдерживаюсь, чтобы не заржать.

– Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо, – бросает взгляд исподлобья.

– С чего бы вдруг? Никогда такого не было и не будет.

– А ты не считаешь меня, – запинается, подбирая нужно слово, – странной?

– Странной? – театрально хмурюсь и выдерживаю паузу. – Ты необычная, Птичка, – подхожу ближе, ­­– красивая, талантливая, смелая… И очень сексуальная, – последнее слово произношу почти шепотом – оно должно сменить вектор нашего разговора.

Ее взгляд смягчается и доверчиво цепляется за мой. У меня дыхание сбивается, так хочется её поцеловать. Обхватить дрожащие губки и долго-долго ласкать, пока все её сомнения не утонут в моей нежности.

Подхожу вплотную.

– Мы же не делаем ничего ужасного? – она распахивает невероятные глаза и въедается ими в мои.

Я мотаю головой. Наклоняюсь и уже почти целую, когда она заметно вздрагивает и сипит:

– Почему же мне так страшно?

Беру ее за плечи и мягко притягиваю:

– Сейчас пройдёт. Иди ко мне.

И крепко обнимаю. Её тело напряжено. Твёрдое, как камень, но всё равно до одури приятное. Припечатываю его к себе и перестаю дышать, чтобы не спугнуть момент. Соня тоже замирает на секунду, а потом обвивает меня руками чуть выше талии и склоняет голову на плечо. Немного расслабляется.

Легкий ветерок ее дыхания щекочет кожу у основания шеи и запускает из этой точки волну мурашек. Они бегут по плечам и скатываются по спине. Медленно тяну в себя аромат Сониных волос и блаженно прикрываю глаза.

Мы просто обнялись, а мне уже так хорошо.

– Легче? – спрашиваю в золотистую макушку.

– Угу, – отвечает со вздохом и прижимается крепче, устраиваясь поудобней.

Притирается щекой и ещё раз вздыхает. Моя и без того довольная рожа расплывается в улыбке. Сердце на радостях такие басы выдает, что ребра вибрируют.

– Я рад, – признаюсь искренне и легонько поглаживаю выпирающие уголки лопаток. Она снова жмётся и притирается, давая понять, что ей нравится.

Теперь мои руки не остановить. Правой веду к пояснице, левой – к шее и плечам. Поглаживаю вполне невинно, но в джинсах становится тесно. Стоило потрогать ее худенькую спину, как одно за другим проснулись воспоминания.

Долго я так не выстою. Хочется взять Софию за руку, отвести в спальню, раздеть и незамедлительно продублировать все те яркие моменты, которые так отчетливо помню.

Словно улавливая моё настроение, Птичка отстраняется.

– Вина больше нет? – спрашивает, наивно хлопая ресницами.

– Увы, – развожу руками.

– Эх, – вздыхает с сожалением, но через секунду радостно вспоминает: – А у меня есть в багажнике. Клиенты-французы презентовали. Бордо, кажется. Должно быть хорошее, судя по коробке.

– Бордо в коробке не может быть плохим.

– Я принесу! – она отстраняется и идет к двери.

– Давай тогда поужинаем, что ли?

– Хорошая идея! ­– радостно отзывается и почти вприпрыжку выбегает из дома.

Смешная. Хочет секса не меньше моего, но боится сразу за двоих. Любой повод оттянуть неизбежный момент сближения воспринимает как спасение.

Мы сервируем стол двумя кофейными чашками и открытыми боксами с остывшей едой. Микроволновая печь в кухне не предусмотрена, на плите разогревать не в чем. Тарелок в доме тоже пока нет. Зато есть штопор и бутылка хорошего вина.

– За встречу! – произносит Соня, взмахивая чашкой с вином.

– И за взаимопонимание, – предлагаю, усмехнувшись.

Она хмыкает в ответ. С пониманием у нас не заладилось.

Глухо чокаемся керамическими сосудами, пьём и набрасываемся на еду. Она совсем остыла, но всё равно вкусная. Начав есть, я осознаю, что голоден как дикий лев. Соня тоже лопает за обе щеки. Мы даже не разговариваем. Молча жуём каждый свой ужин, изредка поглядывая друг на друга.

В кухне яркое освещение. С любопытством рассматриваю её хорошенькое личико и замечаю небольшое пятнышко над правым уголком губ.

– У тебя что-то прилипло, – тянусь и аккуратно растираю его большим пальцем. Пятнышко не убирается.

– Не пытайся, это родинка, – улыбается Соня.

– Откуда? Раньше не было, – удивляюсь.

– Появилась, – пожимает плечами. ­– После ро… – на половине слова замолкает.

– После родов, что ли? Я знаю про дочь…

Птичка заметно меняется в лице.

– …Наводил справки, – признаюсь. – О твоей компании и о тебе, естественно. Обычная практика…

Медленно кивает. Выпрямляет спину, пытаясь этой позой придать себе уверенности. Некомфортно ей.

– …Как зовут дочку?

У нее глаза округляются и зрачки на всю радужку расползаются. Паникует.

– Николь…

Теперь и я плечи расправляю. Вот это поворот. Она назвала дочь в мою честь? Неожиданно, но приятно, чёрт возьми!

– …Мне давно нравилось это имя, – оправдывается Соня.

Я угукаю, стараясь не транслировать вспышку восторга, но физиономия, само собой, расплывается в счастливой улыбке. Пока Соня не задает встречный вопрос:

Глава 8

Один проникновенный взгляд и я снова одержима...

Говорят, любовь живёт три года, потом отпускает. Мне не хватило всего месяца. Еще днём я казалась себе разумной и сильной женщиной, умеющей управлять собственной жизнью. Но стоило вечером увидеть Никиту – размякла. Броня, которую я так старательно растила, треснула и рассыпалась. Один его проникновенный взгляд – и я снова одержима, как тем далеким утром, когда он явился в мою комнатку в Барселоне и предложил быть с ним.

Это чувство сильнее меня. Бороться бесполезно, бежать и спасаться поздно. Никита не удерживает, могу сказать «нет» и уехать, но я не хочу. Мне так нравятся его прикосновения, мне так нужны его поцелуи…

Прохладный душ не спасает. Хмельная от вина и одурманенная желанием, обматываюсь полотенцем и иду в спальню.

В комнате никого. Никита спустился на первый этаж и громко разговаривает по телефону. Решает рабочие проблемы с поставками материалов. Я присаживаюсь на край кровати, слушаю, как он ругается сначала по-русски, затем на английском, а потом снова на родном, временами переходя на мат.

В комнате прохладно. Но ногам гуляет сквозняк, и они быстро замерзают. Но закрывать окно не хочется, а дверь – неправильно. Ведь я жду его.

Он продолжает громко спорить и ругаться. Уже минут двадцать куда-то звонит и что-то выясняет поочередно на разных языках.

Залезаю на кровать. Прямо поверх полотенца обматываюсь легким и пушистым одеялом и устраиваюсь поудобней. Согреваюсь и чувствую, как клонит в сон. Предыдущая бессонная ночь, стрессовый день и много алкоголя делают свою дело – засыпаю я мгновенно.

Просыпаюсь так же резко. По ощущениям, проспала несколько часов. Никита спит рядом. Как он пришел, я не слышала. Не зря говорят, что сон алкоголика крепок, но краток. Вот зачем я столько выпила? Голова не болит, но во рту сушит капитально.

Никита почти голый, в одних трусах, а по комнате гуляет прохладный ветерок. От холода Никита скрутился калачиком и выглядит жалко. Разматываюсь и аккуратно укрываю его.

Пока копошусь, замечаю, что потеряла полотенце, в котором засыпала. То есть мы оба практически голые и под одним одеялом, но это беспокоит меня не так сильно, как жажда. Основная потребность перекрывает стыд.

Окно не зашторено, в небе сияет полная луна. В комнате достаточно светло, чтобы увидеть на тумбочке со стороны Никиты бутылку с водой. Хорошо, что у него есть привычка брать в спальню воду, вот только дотянуться до неё сложно. Подползаю ближе, встаю в боковую планку, тянусь к тумбочке и заваливаюсь на сладко спящего Гордиевского.

Вот блин!

– Прости, я нечаянно, ­– извиняюсь, поглаживая через одеяло его плечо. Он кряхтит и бурчит что-то спросонья, пока я быстренько отползаю, прихватив с собой бутылку. – Спи-спи, я за водичкой.

– Оставь немного, – хрипит Никита и протягивает руку.

По очереди мы выпиваем всю воду. Я падаю на подушку и натягиваю на нос одеяло. Все это сильно напоминает нашу первую ночевку в Барселоне. Я напилась и вырубилась, он был джентльменом и не воспользовался моментом. Мы точно так же лежали рядом, я слушала, как размеренно он дышит, и дико волновалась.

Все повторяется: ночь, похмелье, его дыхание. Даже простыни хрустят так же. Только на мне нет брендовой футболки Никиты, как тогда. Я в одних кружевных трусиках.

Уже не помню, почему сегодня решила надеть новое красивое белье, а не привычное трикотажное. С утра я точно не планировала ночевать в чужой постели. И уж тем более с Никитой. Но Гордиевский у нас везунчик. Помню-помню! Ему даже в таких мелочах везет. Спустя три года я приехала на встречу с ним после салона и в дорогом белье, в котором собиралась соблазнять другого.

Отворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди. Голова от недосыпа кружится, но заснуть не получается. Никите тоже не спится, судя по его напряженным вздохам.

– Никита, – зову так тихо, что едва слышу себя, – ты спишь?

– А ты как думаешь? – задает бессмысленный вопрос и поворачивается ко мне.

– Обними меня, пожалуйста, – прошу и внутренне сжимаюсь.

Это не провокация. Я не заигрываю и не соблазняю. Мне просто нужно ощутить его тепло, я так по нему тосковала. Больше тысячи ночей.

Секунда, три, пять… Уже начинаю паниковать, когда его теплая ладонь ложится на мою талию, обхватывает чуть ниже ребер и подтягивает к себе.

– Спокойной ночи, – горячий шёпот опаляет шею чуть ниже уха.

По телу разливается тепло, внизу живота приятно тяжелеет. Блаженно прикрываю глаза и кладу руку поверх его. Спустя секунду засыпаю и вижу необыкновенный сон.

Абсолютно голая я лежу в небольшой лодке, которая дрейфует в открытом море. Рядом со мной Никита. Его не видно, но я точно знаю, что это он. Узнаю его по татушке на руке, которая умело ласкает моё тело.

Он гладит бедра и живот, слегка сжимает грудь, потом прихватывает шею. Трогает везде, только сокровенный треугольник намеренно обходит. А мне хочется, чтобы он спустился именно туда.

Лодку покачивает на волнах, а меня от вожделения. Я извиваюсь, пытаясь развернуться и прижаться к крепкому мужскому телу, но ничего не получается. Лодка устроена так, что двигаться в ней может только он.

Я обязана соблюдать дурацкие правила эротического сновидения, но моё тело отчаянно протестует. Спиной притираюсь к теплому торсу, перехватываю руку и настойчиво тяну ее вниз.

В этот момент выныриваю из сна и понимаю, что он стал явью.

Гордиевский мирно посапывает рядом, а я веду его руку к своей промежности и довольно громко постанываю. Меня натурально колотит от возбуждения.

Боже мой, какой стыд!

Одергиваю руки и замираю. Какое-то время притворяюсь спящей и прислушиваюсь. Никита дышит ровно – точно спит. Удивительно, как я не разбудила его своими стонами.

Приоткрываю один глаз, потом второй. Уже светло. Птички за окном щебечут, утреннее море еле слышно шелестит. Вдалеке чьи-то бодрые голоса, по соседней улице проехал грузовик.

Глава 9

...я даже не пытаюсь сопротивляться...

От неожиданности я замираю в дверях. Не получилось ускользнуть незаметно.

Навстречу мне спускается бодро улыбающийся Гордиевский. Из одежды на нем только трикотажные шорты. Волосы слегка мокрые, на плече висит полотенце. Уже успел умыться и выглядит потрясающе.

Я же заспанная и лохматая. И в край растерянная.

– Доброе утро. А где моя машина? – прокашливаюсь и задаю вопрос, на который он никак не реагирует.

Подмигивает и проходит в кухню. Оттуда через спину кидает встречный:

– Кофе будешь?

– Буду. Куда ты дел машину? – иду за ним следом.

В лучах утреннего солнца в белоснежной кухне его подкаченное загорелое тело выглядит так прекрасно, что мои бесстыжие глаза прилипают к нему намертво. Пока он суетиться у кофемашины, я рассматриваю его как произведение искусства. Даже не пытаюсь скрывать восхищение. Стою посреди комнаты и откровенно пялюсь с приоткрытым ртом. Должно быть, выгляжу полной дурой.

– Ты же с молоком любишь? ­– игнорит мои вопросы о машине.

– Да, я люблю… – отвечаю со вздохом.

Не уверена, что говорю о кофе, любуясь его прессом.

– Есть капсулы с капучино. Сейчас сделаю, – сообщает радостно.

Интересно, что его так радует? Наличие разных кофейных капсул или мой поплывший взгляд? Не мог не заметить, с каким интересом его рассматриваю.

– Удивительно, но я не смогла найти свою машину, – говорю слегка заторможено.

– Сахара нет, – он на своей волне. – Зато есть шоколадные конфеты. Ты все так же любишь молочный? – он открывает коробку с ассорти.

– Ты ее куда-то перевез? – не унимаюсь.

– Готово! – он ставит чашки с кофе на столешницу и подмигивает, кивком приглашая подойти.

Я иду и пола под ногами не чувствую. Смотрю, как он улыбается, как берет в руки чашку с кофе, делает первый глоток, с наслаждением прикрывает на секунду веки и снова улыбается. Смотрю, и в груди трепещет, а в животе знакомое тепло разрастается. Зачем же он такой красивый? Идеальный!

Делаю глоток и слегка трясу головой. Замутненное сознание немного проясняется. Надо быстро выпить кофе и бежать, пока не растеклась тут лужицей по дорогущему мрамору.

– Ключ от машины у тебя? – делаю очередной заход.

– Неожиданно вкусный кофе, скажи! – он протягивает мне конфету и пристально всматривается.

– Ты издеваешься?! – закипаю.

Кофе быстро бодрит и приводит в норму.

– Я? – смотрит в упор и делает шаг навстречу. – То есть ты приехала сюда ночью. Ты меня целовала. Мы пили вино и расслаблялись, потому что ты хотела трахаться, но боялась. Потом ты уснула, – забирает у меня чашку, отставляет в сторону и приближается еще ближе, – всю ночь лежала рядом голая, трогала меня, терлась и вздыхала, а утром решила по старинке сбежать. Все верно? – цедит вопрос, на который бессмысленно отвечать, но я киваю и нервно сглатываю.

Никита стискивает челюсть, прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Я шумно вдыхаю следом. Он делает рывок, подхватывает меня и усаживает на кухонный остров. Ойкнуть не успеваю, как оказывается между моих ног, кладет руки на поясницу и вжимает в свой фантастически красивый голый торс.

– Так кто из нас издевается? – горячим шепотом обжигает ложбинку между ключицами и влажно целует ее.

Это так неожиданно приятно, что я даже не пытаюсь сопротивляться, когда он задирает подол сарафана и раздвигает ноги шире. С тихим стоном выдыхаю и обнимаю его за плечи. Возвращаюсь в недавно прерванный сон. Мне остро нужно больше, чем горячие взгляды и осторожные ласки.

– О боже, – только и получается сказать, пока он губами ведёт вверх по шее.

Тело становится ватным, перед глазами всё плывёт.

– Ты попалась, Птичка, соскочить не выйдет. Машину увидишь после, – шепчет в ухо и легонько прихватывает зубами мочку.

Дышать становится сложно. Раз за разом хватаю ртом воздух и не могу полноценно вдохнуть. От недостатка кислорода голова идёт кругом.

– Мне нужно на работу, – лепечу, а сама поглаживаю его мускулистую спину, плечи, руки… Трогаю так нежно, что подушечки пальцев покалывают. ­– У меня ещё два проекта в работе, сегодня важная встреча с клиентом.

Гордиевский мотает головой и улыбается одними губами. Похотливые черти в его глазах уже пляшут канкан. Ни за что не отпустит. Если он так смотрит, то уже всё решил. И где меня трахнет, и в какой позе, и сколько раз. Трепыхаться бесполезно.

Утыкаюсь носом в основание теплой шеи и наконец нормально вдыхаю. Пряный аромат его кожи наполняет легкие, и по телу мощной волной несётся возбуждение. Ох уж эти его феромоны! Кажется, он производит их с целью лишать меня разума.

– В данный момент у тебя тоже встреча с клиентом, – говорит, стягивая с моего плеча бретельку сарафана. – Я всё ещё твой клиент, София.

– Уже не мой, – пытаюсь спорить, а сама смотрю, как тонкая ткань лифа сползает вниз и оголяет левую грудь.

Чувствую, что краснею.

Никита чуть отстраняется и рассматривает её. На секунду накрывает горячей ладонью, но не сжимает. Мягко рисует замысловатые узоры подушечками пальцев вокруг соска, крайне нежно трогает его, а потом наклоняется и слегка всасывает. Низ живота мгновенно скручивает, спазмирует и приятно тянет. Я запрокидываю голову и с тихим стоном выгибаюсь. Сжимаю колени на его бедрах и подаюсь вперед.

– Твой, ­– улыбается и дразнит языком затвердевший сосок, – а ты моя. Никуда тебя не отпущу!

– А-а-ах, – вырывается у меня громкое.

Смотрю, как увлеченно он облизывает и посасывает мою грудь, и остатки самообладания покидают. Пусть говорит, что хочет, лишь бы не останавливался.

А он и не думает. Не в правилах Гордиевского отказывать себе в удовольствиях. Просовывает руку между нами и поглаживает внутреннюю часть моего бедра. Неспешно пробирается выше. Одновременно с этим его влажные губы скользят от груди вверх .

– Как ты пахнешь, ммм, – мычит, покрывая поцелуями шею. – Возбуждаешь! – прихватывает скулу и проводит языком по нижней губе.

Глава 10

Любить – это кайф!

Друзья Гордиевского подвозят меня к самому дому и на прощанье просят дать слово присутствовать завтра на пати. Пытаюсь отшутиться, но в итоге обещаю.

Несмотря на то, что познакомились мы при весьма пикантных обстоятельствах, Белецкие мне понравились. Арина тактичная и приятная в общении девушка, с ней мы быстро нашли общий язык и сразу обменялись телефонами. А Гарик только на первый взгляд показался неприветливым. По дороге мы с ним мило общались и много шутили.

Хорошие у Никиты друзья, но на их вечеринку я не пойду. Они собирают давних друзей, и почти все будут парами. Что мне делать в такой компании? Тем более там будет жена Гордиевского.

Захожу домой, ставлю телефон на зарядку и бегу в душ. Уже разгар рабочего дня, мне срочно нужно в офис, но я осталась без машины – надо что-то придумать.

В ванной торможу напротив зеркала и рассматриваю себя. Дотрагиваюсь пальцами до губ и вспоминаю, как жадно их недавно целовали. Низ живота вмиг тяжелеет и приятно ноет.

Ох, это было нечто! Как Никита смотрел, как трогал меня. Сто процентов отдалась бы ему прямо на том мраморном столе, не помешай нам Гарик с Ариной.

Версия ранней деловой встречи с треском провалилась. Лихорадочный блеск в глазах и мимика сдали нас с потрохами. Мои глаза до сих пор сыплют блёстками. Во рту его вкус, и кожу все ещё печёт от жарких прикосновений. И запах. Этот дико развратный аромат мужского возбуждения сопровождает меня повсеместно.

Надо смыть всё это с себя, переодеться и позвонить Маше. Скажу, что поставила машину на техобслуживание, и в офис не поеду. Мне есть чем заняться в городе. Зайду в мэрию, встречусь с флористкой, поработаю дома с ноутбука.

Захожу в душ, но думаю вовсе не о гигиене. Яркие кадры недавней почти близости продолжают будоражить воображение. Непроизвольно поглаживаю плечи, потяжелевшую грудь, напряженный живот… Спускаюсь ниже и накрываю ладонью пульсирующий лобок.

Пальцы быстро находят нужные точки – своё тело я хорошо изучила. Обычно, лаская себя, никого конкретного не представляю, но сейчас перед глазами Никита. Его крупные ладони, рельефный торс, невероятно притягательные губы… И, конечно, его взгляд. Требовательный и нуждающийся, одуряюще-чувственный и до головокружения пьянящий.

Чёртов Гордиевский! Как и три года назад, он захватывает мои чувства и мысли, заражает собой, проникает в ДНК и ломает изнутри. Меня натурально скручивает от желания почувствовать его в себе.

До оргазма не дохожу – настойчивый телефонный звонок прерывает подступающее наслаждение. Обреченно вздыхаю и кутаюсь в полотенце. Номер незнакомый, но ответить надо. Пока Маша на отдыхе, все рабочие звонки поступают мне.

– Птичка, ты надолго упорхнула? – звучит вместо приветствия.

– Блин, Никита! Откуда у тебя мой номер?

– У твоей родственницы-директрисы взял. А что такое? Не забыла, что работаешь на меня, София? – спрашивает, чуть понижая тон.

– Помню, что отказалась вчера. Ещё до того, как ты меня напоил. Сброшу на почту контакты двух хороших дизайнеров, дай пару минут.

– Работаем с тобой, – перебивает. – С Марией все согласовано. Предоплата по контракту уже ушла, так что жду тебя. Мы всё ещё не обсудили, за что именно твоя компания дерёт с меня нехилую сумму.

Нет, он точно надо мной издевается! Сказала же, что не буду делать этот долбанный сад! Не могу я работать с заказчиком, обсуждение проекта с которым быстро переходит в ссору и стремится закончиться бурным сексом! После прошлой ночи и того, что случилось утром, нам вообще лучше не встречаться.

Я растерянно молчу в трубку. Прямо сейчас мне хочется в грубой форме послать его подальше, а пять минут назад я мастурбировала, представляя именно его. А до этого сгорала от стыда и убить хотела за то, что спрятал машину, но еще раньше задыхалась от наслаждения, целуясь с ним. Может, это биполярное расстройство и меня надо лечить?

– Сонь, – окликает на другом конце Никита, – почему молчишь? Тебе что, деньги не нужны? Ты же дочку в одиночку растишь! Твой муженёк способен только делать бэбиков своим жёнам. Ты хоть знаешь, сколько их было у него? Он и до тебя был женат, и после уже раз. Дай бог, не последний, – говорит с нескрываемой неприязнью.

Хмыкаю. Из его уст подобные обвинения в адрес Мишки звучат абсурдно.

– Бывший, – уточняю. – Он мой бывший муженёк. А вот у тебя женушка вполне себе нынешняя, – делаю замечание в его же стиле.

– Потому что я не бросаю своих детей! – прикрикивает Гордиевский.

С трудом сдерживаю злой смешок. Спорное заявление, но я не стану доказывать обратное. Приберегу этот козырь на потом.

– Идеальный отец и муж, – усмехаюсь. – Еще со дня нашего знакомства помню, что ты моногамен, средний Гордиевский.

– Это здесь при чём? Давай-ка мухи отдельно, котлеты отдельно.

– Мухи – это дети, полагаю? А котлета – любовница, и эту роль ты предлагаешь мне.

– Ничего подобного я тебе не предлагаю, – фыркает в трубку.

– Но делаешь так, чтобы это случилось, – стою на своём. – Вчера и утром ты разводил меня на секс!

– Зачем ведёшься, если против?

– Потому что ты настаиваешь. Прёшь, как танк! Шантажируешь! – перехожу на повышенные тона. – Вчера ты практически принуждал!

– Сама-то веришь в то, что говоришь? – усмехается Гордиевский. – Это ты меня соблазняла.

Делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю. Я так больше не могу. Наша беседа состоит из претензий, этот формат неконструктивен и дико утомляет. Никита тоже вздыхает в трубку. Уверена, он и лоб потёр.

– Хорошо, влечение у нас обоюдное. – Я хочу изменить тактику, но говорю глупость. – То есть это плохо! Совсем не хорошо!

Никита смеётся:

– Почему же? Что плохого в том, что мужчина и женщина хотят близости?

– Плохо то, что они несвободны!

– У тебя кто-то есть? – голос звучит удивленно.

– И у тебя. Помнишь ещё про жену?

Глава 11

Она моя. МОЯ...

Никита

Дани у нее какой-то. Что за пассажир? То муженек непутевый был, теперь чертила этот непонятный. Испанец, что ли? Хотя какая разница, кто по национальности, если стопудово лузер?! Какой нормальный мужик позволит своей женщине ночевать неизвестно где?

Злюсь. Чудовищно злюсь! На неё? На него? На себя? Сам не понимаю.

Терапию она проходила, значит. Бывший муж так вытрепал нервы, что мозгоправ понадобился? Или это Дани постарался? А может, между этими двумя еще кто-то был?

Кроет от мысли, что она спала с другими. Знатно кроет! Собственничество, обида… Ревность? Хрен знает, что это за чувство, но мутит от него так, что в глазах темнеет.

А ведь никто из нас не обещал хранить верность. Сам я эти три года тоже не в монастыре провел.

После рождения Шурика очень старался стать примерным семьянином и наладить сексуальную жизнь с женой. Получалось хреново. Жену ласкаю – Птичку представляю. Мерзко. Уж лучше дрочить, чем трахать кого-то через не хочу. Но не зря супружеский долг называют долгом. Раз в два месяца я его исправно отдавал.

Пару раз отрывался с девочками из эскорта в Кракове, куда по-прежнему периодически летал, хотя и подумывал продать свою долю Гарику.

Отец настаивал, чтобы на следующих выборах я баллотировался в краевую Думу, а депутатам иметь зарубежный бизнес не положено. Зато любовницу можно. Но только после получения мандата. До выборов компрометировать себя нельзя, хотя желающих походить в содержанках хоть отбавляй. Жаль, что Птичка не из их числа.

Только что она прямым текстом заявила, что не станет моей любовницей. Искренне не понимаю – почему? Сама же признает, что ее влечет ко мне. Так в чем проблема? В каком-то Дани?

То есть кому-то можно ее трахать, а мне нет. Зашибись! Она моя. МОЯ! Челюсть от злости сводит. Сука! Как же я злюсь!..

Хочется выпить и расслабиться, но пока нельзя. Мне еще машину Софии в город гнать.

Два часа прошло, как мы поговорили. Два адовых часа! Почему она не пишет адрес?

Чтобы как-то отвлечься, делаю несколько рабочих звонков. Не самая лучшая идея – работать с бодуна, но дела отвлекают и время тянется не так мучительно. Однако все равно тянется, потому что сообщений от Сони нет.

Еще через два часа заказываю доставку еды из ближайшего ресторана. Администратор ни бельмеса не понимает по-английски, а я совсем забыл испанский, но заказать колу и паэлью у меня получается.

После сытного и довольно вкусного обеда заваливаюсь на диван почитать с телефона новости, но сразу же вырубаюсь. Будит меня долгожданное сообщение от Сони. Она предлагает встретиться в ресторане Тимура.

Уже почти вечер. День был бездарно просран. Даже на пляж не сходил. Зато выспался и больше не чувствую того зудящего раздражения, которое мучило после нашего с Соней разговора.

Птичка права: мы играем с огнем. Но проблема в том, что эта игра слишком меня увлекает. Теперь, когда режим «охотник» включился и бесперебойно работает, я не могу остановиться. И тут у Сони как бы два варианта: она либо сама сдается, либо я применяю запрещенные приемы и прогибаю ее.

По-любому получу то, что хочу. А хочу я ее. Пусть всего на одну ночь, но в полноправное пользование. После меня, возможно, отпустит. Или нет. Утверждать не возьмусь. Пока не понимаю, что чувствую к ней. Ну не любовь же? Это пройденный этап.

Спускаюсь в подземный гараж и смотрю на ее «Фиат». На фоне моей недавно купленной аудюхи это голубенькое чудо выглядит комично. Не автомобиль, а пародия на него из мультика «Тачки». Как она ездит на этой мимишной фигне размером с коробку от телевизора? Еще и гордится!

Невольно вспоминаю Юлин автопарк. «Мерседес» эска второй год пылится в гараже, «Кайен» успел ей надоесть за год, в прошлом месяце «Лексус» из салона забрала.

Моя жена всегда была пафосной, позволяла себе только лучшее. Она выросла в обеспеченной семье и с детства привыкла к роскоши. Состояние братьев Третьяковых, Юлиного отца и дядьки, оценивается немногим меньше капитала Гордиевских. Странно подозревать ее в меркантильности, но после нашей свадьбы ей вдруг стало мало всего: машин, квартир, акций, брюликов…

Не успели нам достроить дом, она заговорила о жилье в столице. Взяли элитную трешку в пределах Садового – ей захотелось апартаменты в Хорватии. Купили. Одной недели прошлым летом хватило понять, что отдых в деревушке на Адриатике – не тот формат. Подавай ей виллу в Испании.

Изначально Юля хотела дом в Марбелье, но я переубедил.

Часто вспоминал небольшой городок под Барселоной, в который ездил за раритетным кабриком, чтобы красиво прокатить Птичку. Петлял по узким горным дорогам, наслаждался видами и думал о том, что хорошо бы тут построить дом, нарожать с ней кучу детей и жить до самой старости. Не просто думал – цель себе ставил. Видео на будущее записал. Спустя минуту на повороте кабрик притер грузовичок.

Скрежет, осколки, кровь на руле… Дальше скорая, операционная, шов на лице и два на шее. А потом… Потом голая и взволнованная Птичка на моей больничкой койке и срывающее крышу желание обладать ей.

Она соврала медсестре, что у нас скоро свадьба, и осталась ночевать. Мы терлись и лапали друг друга, как одуревшие от гормонов подростки. Все больничные простыни были в моей сперме. До утра я держал ее за руку и улыбался в темноту. Незабываемый был день, сумасшедшая ночь.

То видео за минуту до аварии я тысячи раз пересмотрел. На коже шрамы полностью зажили, на сердце – периодически давали знать о себе.

С трудом вместив колени под руль, втискиваюсь в Сонину машину и еду в тот самый городок той же дорогой. Настроение снова портится. Цели вроде как достиг – дом построил. Но не с той. А значит, незачёт.

На стоянке у ресторана не приткнуться: время ужина, посетителей много. Делаю круг в надежде, что кто-то уедет – напрасно. Медленно качусь мимо и замечаю Соню. Притормаживаю напротив и наблюдаю интересную картину.

Глава 12

Моя птичка всегда со мной.

Никита

Мы медленно едем вдоль моря по нескончаемой набережной и молчим. Тишина неприятная. Вечерок не задался. Впрочем, как и вчерашний. Но исправить ситуацию еще не поздно.

– Ладно, Сонь. Мой косяк, признаю, – приглушено выдыхаю. – Только понять не могу, из-за чего ты так расстроилась? Ну штраф и штраф. Ерунда ведь! Все живы-здоровы, машина целая…

Ноль реакции. Уткнулась в боковое окно, руки сцеплены в замке, колени сжаты и напряжены.

Сворачиваю в ближайший карман и торможу. Поворачиваюсь, кладу ладонь поверх ее, слегка поглаживаю. Кожа тонкая, прохладная и такая нежная. Только насладиться её не успеваю – София выдергивает руку и прижимает к обе груди. Пытаюсь заглянуть в глаза – отворачивается.

– Хватит уже дуться. Сказал же – оплачу! И моральный ущерб тебе возмещу. Что хочешь? Любой каприз! – заигрываю – надо же как-то топить этот лёд между нами.

Сопит и не отвечает.

В этом ее как бы автомобиле размером со стиральную машину катастрофически мало места. Мне, конечно, в кайф быть к ней поближе, но долго я так не выдержу. Все, что ниже пояса, замлело и скоро, кажется, начнет отмирать. Ноги под рулем как в капкане, а восставшему между ног не хватает места в джинсах. Одно невинное прикосновение – и у меня встает. Хочу ее как одержимый, а она даже разговаривать со мной не желает.

– Со-о-онь, ­– мягко растягиваю ее имя и руку на колено кладу. – Хватит хохлиться, Птенчик! Ты ещё заплачь из-за этой фигни.

– Зачем? – поворачивает голову, смотрит с укором и руку мою пытается сбросить. Вопросительно вскидываю брови. – В который раз спрашиваю тебя: зачем ты это делаешь? Что это там было, в ресторане? Тебе скучно? Решил позабавиться и разрушить мою жизнь? Или мстишь за что-то? Ведешь себя так, словно я тебе что-то должна! Чего добиваешься?

Сыплет вопросами, и в голосе ярость. Но что хуже – в глазах презрение.

Убираю руку, выкручиваю руль и жму на педаль газа.

– Поехали! Расскажу, чего добиваюсь. Если так интересно.

– С интересом послушаю! – звучит как вызов.

– И покажу тоже, – бубню под нос, но так, чтобы не услышала.

Главное, чтобы не заистерила по дороге. Довезу до дома, а там разберемся. Уговорю выпить вина и спокойно поговорить. Она останется – у нее нет вариантов. Уже сдалась.

На трассу выезжаем в той же гнетущей тишине. Терпеть ее невыносимо.

– Музыка у твоего итальяшки есть?

Без слов нажимает на светящуюся панель аудиосистемы, и из динамиков доносится «Аморе, аморе, аморе, аморе но…»

– Серьезно? Ты слушаешь старика Челентано?

Снова что-то нажимает – теперь играет старый французский шансон.

– Странные музыкальные предпочтения у тебя, однако. В винах лучше разбираешься, – замечаю не без иронии.

– За рулем я слушаю старые песни, чтобы совершенствовать языки. В них много слов и они понятные. Нравится мне совсем другая музыка.

Наконец-то заговорила! Цепляюсь за тему.

– Джастин Бибер? Гарри Стайлс?

– Нет, рок больше нравится. Хотя Гарри очарователен.

– Ну конечно! Какой девушке не нравится душка Гарри! – не упускаю возможности съязвить.

– Той, которой нравится красавчик Шон, – смеется Соня. – Ты, кстати, на него похож!

– На Стайлса?

– На Шона Мендеса, – хохочет.

Обожаю ее смех! Когда она смеется, у меня на душе светлеет. Счастье по телу растекается, как теплый малиновый кисель. И кажется, что все и всегда будет хорошо.

– Пфф! Чем это я на него похож? Тем, что тоже тебе нравлюсь?

– У вас татуировки почти одинаковые, – смущенно косится на мою руку.

Я тоже на неё смотрю.

– Моя птичка всегда со мной. Это моя свобода.

Впереди мелькают огни придорожного ресторана.

– Нам надо поесть, – говорю тоном, не терпящим возражений, и сворачиваю к нему. – Это хороший ресторан?

– Запредельно дорогой. Тебе понравится, – хмыкает Соня.

– Вспомнила старую песню о мажоре?

– Ага, об излишне уверенном в себе Гордиевском-среднем, – открывает дверцу и перед тем, как выйти, показывает мне язык.

Она уже шагает к входу, а я никак не могу расстегнуть чертов ремень. Хрен развернешься в этой машине! Догоняю Соню у самой двери и преграждаю путь.

– А ну стой! Ты показала мне язык?

– Показала, и что? – гордо задирает подбородок и смотрит свысока.

Обхватываю ее за плечи, пока не опомнилась, сжимаю и требую:

– Еще раз покажи. Хочу получше рассмотреть…

Головой мотает и пытается вырваться.

– …Показывай, говорю! Ты ж у нас смелая.

Настаиваю, а самого смех разбирает. Она такая комичная! Глаза вытаращила, губы втянула и змеюкой извивается. Но я держу крепко и сразу двумя руками – не выскользнет. Когда устает дергаться, одной рукой беру за лицо и пальцами жму на щеки.

– Окрой рот и высунь язык. Скажи дяде «а-а-а». Давай, девочка, не упрямься! Будь паинькой!

– Извращенец! – кричит и заливается смехом.

И я с ней за компанию. Мы то ссоримся, то ухахатываемся вместе. Вот так контрастно складывается наше общение, и мне это нравится. Заводит. Ничуть не меньше, чем три года назад. А я уж думал, что после тридцати секс становится безвозвратно скучным.

В ресторане ожидаемо аншлаг, но столик для нас находят. Официант провожает через весь зал в самый дальний угол у огромного камина.

У одного из столиков Соня притормаживает, здоровается и перекидывается парой фраз на непонятном языке с пожилой семейной парой. А когда мы присаживаемся и открываем меню, натягивает учтивую улыбку и шепчет:

– Никита, прошу, сделай вид, что у нас деловая встреча. Умоляю! Исключительно деловая. Давай быстро поедим и уйдем.

Выглядит она странно. Мышцы лица скованные, глаза испуганные, голос дрожит. Я теряюсь, как расшифровать такие перемены.

– Что происходит?

– Родители Дани здесь. Смотрят на нас с подозрением. Не принято у них по вечерам ходить в дорогие рестораны с клиентами.

Глава 13

Как мы вообще могли любить друг друга?

София

Как мы вообще могли любить друг друга?

Не так я представляла себе этот вечер, совсем не так.

Готовилась. Одежду долго подбирала, украшения меняла, волосы по-разному укладывала. В итоге сделала высокий хвост и надела простое платье-футляр. Кажется, сделала все, чтобы не провоцировать его. Даже место встречи выбрала так, чтобы рядом находились общие знакомые.

По телефону я чётко озвучила, что между нами могут быть только деловые отношения. Обосновала почему и призналась, что несвободна. Надеялась, что Гордиевский понял и перестанет корчить из себя мачо.

Напрасно.

Никита изменился. Стал грубым и хамоватым. Ведет себя бесцеремонно, временами развязно. Вообще не парится о том, что его слова или действия могут навредить. Перед Тимуром опозорил, перед родителями Дани скомпрометировал. И с Машей из-за него почти разругались, когда я попросила отказаться от его заказа.

Никак не могу выбрать правильную тактику поведения с этим наглецом. Игнорирую – злится, взываю к разуму – бесится. Заводится с пол-оборота. Остается поджать лапки и делать только то, что пожелает наш мистер самоуверенность.

А желает он поскорее раздвинуть мне ноги.

В очередной раз оказываюсь в его элитном логове. Охреневший Гордиевский просто заносит меня туда на плече, как мешок картошки. Плевать хотел на мои протесты, еще и наказывает за сопротивление. Попа горит от его шлепков.

Идиотизм какой-то! Меня в жизни никто не бил по заднице. Да, драться и обзываться я начала первая, но он сам довел меня до этого.

Его наглости нет предела, равно как и моему возмущению. В сердцах выпаливаю, что заявлю в полицию, но Никите по барабану. Отмахивается от моих угроз и с довольной ухмылочкой глушит дорогущий виски.

Стою посреди его кухни и теряюсь: как быть дальше? Ситуация совершенно дурацкая, и чувствую я себя непонятно: и убить его хочется, и прижаться к нему всем телом. Это точно раздвоение личности.

– Смотри сюда, – тычет пальцем на кухонный остров и пристыдить меня пытается. – Помнишь, что происходило здесь утром?

В ответ во меня вскипает огненная лава. Еще бы не помнила! Как забыть, если каждая клетка тела все еще пропитана нашей страстью?!

Он подходит вплотную, проводит пальцами по щеке. Окружающее нас пространство начинает знакомо сжиматься. Воздух становится тяжелым и густым, вдыхать его с каждой секундой сложней. Его грудь тяжело вздымается, я же, напротив, почти не дышу.

Теплая рука властно ложится на поясницу, запуская по напряженному телу волну мелкой дрожи. Пытаюсь её сдержать, да только бесполезно: всё внутри трепещет от его близости. Как бы сильно он ни злил, эта долбанная химия между нами всё ещё работает.

– Ты ведь понимаешь, что мы не должны? – задаю вопрос и задумываюсь.

Я его спрашиваю или себя? Осознаю ли я, что нам нельзя сближаться? Абсолютно точно, но сил нет как хочется!

– Ты ведь понимаешь, что мы не остановимся? – задаёт встречный.

Урчит, котяра, своим фирменным шёпотом, и я готова мурлыкать в ответ. Этот его хрипловатый приглушенный голос – какой-то запрещенный приём. Что-то вроде двадцать пятого кадра. Работает стопроцентно!

Поддаюсь давлению руки и прижимаюсь к его груди. Утыкаюсь носом в футболку, улавливаю тёплый аромат кожи и блаженно прикрываю глаза. Я так скучала по его запаху, первое время он мне даже снился.

– Ты все такой же: видишь цель – не видишь препятствий.

– Ты все такая же: зачем-то упираешься и борешься с собственным желанием.

Я не вижу его лица, но знаю, что говорит с улыбкой.

Он ошибается. Жгучее, раздирающее изнутри желание изматывает тело почти сутки. Бороться с ним бесполезно. Я проиграла в этой борьбе, толком ее не начав. Потому и прячу глаза. В них столько этого желания беснуется, что он вмиг считает, и тогда тормоза окончательно сорвет. У обоих.

Нельзя! Нам нельзя сближаться, – повторяю, как мантру, а сама прижимаюсь к нему. Слышу, как частит его сердце, и невидимые импульсы беспричинного счастья пронзают мое собственное.

Никита легонько поглаживает поясницу. Его ладонь горячая, а меня озноб пробирает. Все волоски на теле поднимаются, делая кожу пупырчатой. Это заметно, и мне неловко.

Немного отстраняюсь и кладу ладонь на его предплечье.

– Ты хотел поговорить, – напоминаю, хотя понимаю, что его фраза про «поговорить» – просто замануха, чтобы усыпить мою бдительность. Мог не стараться: она еще со вчера в отключке.

Никита прищуривается, в несколько глотков допивает виски и отпускает меня.

Идет к холодильнику, жмет клавишу ледогенератора и подставляет стакан. Кубики льда сыплются с характерным треском. Ёжусь и обхватываю себя руками. Он ушёл – и стало холодно.

Смотрю на его плечи и спину, обтянутую тонким трикотажем тенниски именитого бренда, спускаюсь взглядом ниже. Задница у него классная, конечно. И в целом фигура шикарная – идеальный перевернутый треугольник. А у Дани скорее овал. Он вроде и не толстый, но плечи покатые и бедра круглые.

– Нравлюсь? ­– спрашивает Гордиевский, развернувшись. Как будто мысли мои читает.

– Нравишься. Иначе что я тут делаю? – вздергиваю подбородок и рублю правду.

– Я тебя сюда на плече занёс, София! – звучно смеётся.

– Я позволила тебе это сделать, – спорю и улыбаюсь с хитрецой.

Он снова смеется.

– Пусть будет так. Спасибо, что позволила.

Берет бутылку, тонкой струйкой льет виски на лед в стакане. Протягивает.

– Не люблю чистый, – морщу нос и мотаю головой.

– На столе банка «Колы». Смешать?

– Думаешь, напьюсь и стану приставать?

– Было бы неплохо, – он потирает кончик носа.

Обманывает. Ему не нравятся инициативные девушки, он предпочитает доминировать. Это я точно знаю. Интересно, если сейчас разденусь, лягу и раздвину ноги – откажется? Или не упустит возможность отыметь меня?

Глава 14

Это глупо. Все закончилось тогда, в той комнате.

Гордиевский быстро поднимается по лестнице, оставляя меня в одиночестве и абсолютном недоумении. Присаживаюсь на диван и тупо смотрю перед собой.

Что это было вообще? И что мне теперь делать?

Он конкретно агрессирует, и это, мягко говоря, напрягает. Оставаться в его доме я больше не хочу.

Слышу, как наверху полилась вода. Решил сходить в душ, наверное. Это хорошо, пусть освежится, ему не помешает.

А я пока выберусь отсюда и уже знаю как. Выйду во двор и перелезу через забор, добегу до шлагбаума на въезде и попрошу охранника вызвать такси.

Крадусь к массивной раздвижной двери на террасу. У таких дверей разные механизмы бывают, но изнутри они всегда открываются. Хватаюсь за массивную ручку и тяну – не поддаются. Меняю руку и теперь толкаю – толку ноль. Внимательно осматриваю всю дверь. Ищу стопер или кнопку потайную – ничего не нахожу. Впервые сталкиваюсь с такими необычными дверями. Может, сломались?

Ладно, черт с ними, в доме есть и другие! Бегу к входной. Радостно жму на ручку… и получаю тот же результат. Все двери непонятным образом заблокированы.

Господи, ну не в окно же лезть! Тем более на первом этаже их вообще нет!

Не зря меня так колотнуло, когда увидела его, не зря интуиция подсказывала, что этот дом – ловушка.

Снова сижу на диване, обреченно обхватив себя за голову. Мне нельзя оставаться с ним в одном доме. Не выдержу и наговорю лишнего! Или сделаю. Что ещё хуже, естественно.

Взгляд упирается в дверь, ведущую в подземный гараж, и тут же возникает идея попробовать выбраться через него.

Сбегаю вниз по лестнице, легко открываю тяжелую металлическую дверь и замираю…

В центре светлого просторного помещения стоит блестящая черная «Ауди». Джип только из салона, завернутые в пленку номера еще не прикручены и лежат на капоте.

Стены, пол и потолок гаража облицованы светлой керамической плиткой, как в дорогих автосалонах. Отражающийся в них свет создаёт иллюзию, что машина не стоит, а висит в воздухе.

Эта махина завораживает. Какое-то время я восхищенно любуюсь её зловещей красотой.

«Влюбляйся лучше в немцев. Они надежней», – вспоминаю слова Гордиевского, и зло разбирает! Купил себе эту гигантскую акулу, а моего малыша-итальяшку обговнял. Долбанный мажор!

Хочется взять ключ и оцарапать весь бок его навороченной тачки, а лучше снять со стены монтировку и запустить в лобовое. Прям руки чешутся! Но я так не делаю: жалко, машина все же очень красивая!

Ворота в гараже автоматические и открываются дистанционно, но где-то должен быть щиток с аварийной кнопкой открытия. Нахожу её довольно быстро, но нажать не успеваю – дверь на лестницу с грохотом захлопывается и одновременно с этим неожиданно гаснет свет.

Пульс срывается, сердце уходит в пятки – я жутко боюсь темноты, а тут она кромешная!

– Помогите! – кричу спустя пару секунд немого ужаса.

Перепуганный писклявый голос заполняет собой пространство, но вряд ли его слышно за пределами керамического бункера. Никита моется в душе или уже спит, он не услышит и не придет. Как минимум до утра, до которого я не факт что доживу.

По телу пробегает мерзкий холодок. Паника накатывает стремительно. Не успеваю понять, что на самом деле меня страшит в этой ситуации, мне просто ужасно страшно!

– Чёрт! Mierda![1]– ругаюсь сразу по-русски и по-испански и размахиваю руками. Может, тут датчик движения есть и свет зависит от него. – Включись, пожалуйста!

Ничего не происходит. Темно настолько, что никаких очертаний не видно. Есть только пол под ногами. Пытаюсь нащупать рукой стену, чтобы по ней дойти до двери – не получается. Наверное, пока размахивала руками, развернулась и отошла от неё. Ощущение такое, будто провалилась в черную дыру.

Паника усиливается. Кончики пальцев немеют, во рту пересыхает, ноги становятся ватными. Тупо оседаю на пол и начинаю прокручивать в голове страшилки. А вдруг Никита не придет? Подумает, что я сбежала и уедет к друзьям или вообще улетит домой? Тогда я умру от обезвоживания. А если случится пожар? Сгорю заживо. Или задохнусь.

После этой мысли дышать становится трудно.

– Никита! – кричу, но получается тихо и сдавленно. Набираю полную грудь воздуха. – Ники, помоги!

Стены отражают мой крик, и наступает звонкая тишина. Сижу в ней целую вечность.

– Если я умру, – произношу совсем осевшим голосом, – то он так и не узнает ничего. Никто ничего не узнает. Николь будут воспитывать чужие люди.

Воспоминания о дочери неожиданно приводят меня в норму. Липкий, как паутина, страх отступает, и мозг начинает функционировать. Меня озаряет, что надо ползти. Неважно куда, просто ползти!

Становлюсь на четвереньки, и в этот момент на голову мне опускается чья-то рука. Вот тут-то голос у меня и прорезается.

– Ааа! – ору, как чокнутая, и зачем-то зажмуриваюсь. В очередной раз сердце срывается и бухает вниз.

– Тсс, не вопи ты так, перепонки полопаются, – говорит Никита и смеётся.

Открываю глаза и в свете телефонного фонарика вижу над собой его силуэт. Вскакиваю и кидаюсь ему на шею. Крепко цепляюсь, прижимаюсь и трясусь – тело неконтролируемо вибрирует.

Никита обнимает меня. Гладит теплой ладонью между лопаток и успокаивает:

– Ну всё, всё. Дрожишь, как осиновый лист.

– Испугалась.

– Это я понял. Темноты, что ли, боишься? Десять минут без света, и с жизнью прощаешься.

Продолжая обнимать, он подталкивает меня вперед, фонариком освещая нам путь.

– Боюсь, – признаюсь. Убираю руки от его шеи, хватаюсь обеими за предплечье. – А почему электричество пропало? Во всем доме, да? А ты услышал, как я кричу? Ты уже спал, да?

– Стоп, Соня! Вопросы буду задавать я, – перебивает грубовато. – Куда я сказал тебе идти? Наверх, правильно? Какого ты вниз пошла?

– Просто пошла.

Я не знаю, как еще ответить. Не придумала.

Глава 15

Принять и отпустить. Не думать о нём, не вспоминать.

Я начинаю привыкать спать в его постели. Засыпаю быстро и сплю спокойно до тех пор, пока в мой выстраданный сон не пробирается хозяин спальни. Последние дни его было так много, что подсознание привыкло и не хочет с ним расставаться. Тем более во сне наше общение приятнее, чем наяву.

Сон невероятно чувственный, сотканный из интимного шепота и нежных прикосновений. Я не вижу Никиту, но его руки, губы и дыхание осязаю всем телом.

Он гладит меня. Проводит ладонью по волосам, трогает шею, ключицы, плечи… Берет за руку. Теплыми губами прижимается к запястью, затем медленно скользит выше и целует ложбинку локтевого сгиба. Это фантастически приятно.

Раскисаю от его поцелуев, как сдобная булочка в молоке. Тело становится легким, почти невесомым. Оно тонет в облаке блаженства, пока сознание дремлет.

Его губы пробираются выше. Ставят теплые отметины на предплечьях и ключицах, долго ласкают шею, водят по скуле и легонько прихватывают мочку уха. Слышу его частое дыхание, и низ живота тяжелеет.

Выгибаюсь. Подаюсь навстречу и ловлю эти страстные губы. Они теплые, влажные и вкусные. Господи, какие же они вкусные! Как же они мне нравятся!

Мы целуемся самозабвенно. Сплетая языки и смешивая дыхание. Этот поцелуй… Я растворяюсь в его вкусе и утопаю в глубине. Улетаю в нирвану и не хочу возвращаться. В таком сне я готова остаться навечно.

Целуй меня, не останавливайся!

Молю, но сладкая мука прерывается. С меня слетает одело, разгорячённую кожу обдает прохладой, и это неожиданно возвращает в реальность.

Нехотя открываю глаза и с изумлением смотрю на нависшего надо мной Гордиевского.

Всё это не сон! Не сон!

– Никита, ты… ­– запинаюсь. – Я… ­– слов не могу подобрать. – Что мы делаем? – лепечу, пытаясь натянуть на себя съехавшее полотенце.

Хватаю губами воздух, задыхаясь от осознания происходящего.

Он абсолютно голый. Смотрит голодно. Дышит так, словно стометровку только что сдавал. Увернуться и отползти не получится, он уже между моих ног. Чувствую, как его эрегированный член скользит по моему бедру. Так же влажно и настойчиво, как по шее скользили губы.

– Поздно, – озвучивает Никита мои мысли. – Ты сама пришла в эту комнату.

Полотенце летит на пол следом за одеялом.

– Ты говорил, могу лечь в любой… оой…

Я захлебываюсь эмоциями.

– Без шансов, Соня. Я не остановлюсь.

Смотрит так, что спорить не имеет смысла. Ему надоела эта глупая игра в «дам не дам». Он добился своего. Я закрываю глаза: пусть уже свершится.

– Смотри на меня, – не просит – требует. – Открой глаза, София.

Его рука тяжело опускается на мою шею у основания и довольно сильно сдавливает. Во сне Никита был нежнее.

Рывком тяну в себя воздух и распахиваю глаза. Встречаюсь с его обезумевшим взглядом, и под ложечкой холодеет. С такой яростью смотрит, что становится жутко. Он душу из меня вынимает.

Тянусь рукой, дотрагиваюсь до его лица.

– Я смотрю на тебя, – шепчу и медленно веду кончиками пальцев по колючей щеке.

Уворачивается. Ловит пальцы губами, всасывает по очереди, слегка прикусывает мизинец. У меня вырывается долгий стон. Всегда возбуждала эта его порочность на грани.

Он задирает подбородок и нависает выше. Шея и предплечья напряжены, вены вздуты и пульсируют.

Дикое необузданное желание слиться с этой красотой воедино раздирает меня.

Трогаю его. Спину, руки, шею, затылок… Скольжу руками по его безупречному телу, и волна иступленного жара накрывает с головой. Вторые сутки в режиме нон-стоп хочу этого засранца. Это пытка какая-то!

– Иди ко мне, – прошу и обхватываю ногами его бёдра.

Второго приглашения он не ждёт, ему и первое не требовалось. Просовывает руку, направляет член и резко толкается. В одно движение заполняет меня собой.

Ощущение настолько острое, что я приглушенно вскрикиваю. Мне его много.

Он наклоняется и ловит мой стон губами. Рвано целует, словно боится обжечься, и отстраняется. Одной рукой упирается в матрас, а вторую подсовывает мне под поясницу, заставляя выгнуться. Крепко обхватывает и вжимается горячим животом. Входит глубже. Еще глубже. И еще. Двигается быстро. Слишком резко и грубо.

У меня там все неистово пульсирует, но при этом неприятно припекает. Инстинктивно зажимаюсь, насколько это возможно в этой позе, но он не замечает. Продолжая наращивать темп, тупо вбивается в меня. Мне неприятно!

Кто этот грубый и напористый мужлан, который просто долбится в меня? Это не мой Ники. Совсем не тот умелый и чуткий любовник, в руках которого я таяла от наслаждения.

Всё это мне совсем не нравится, но я молчу. В висках стучит, в уголках глаз собираются слезы.

Он больше не целует. Дышит порывисто прямо в губы, но не дотрагивается. Зато взглядом въедается в глаза. Странно так смотрит, словно ищет в них что-то и не находит. И злится. С каждым толчком его движения становятся резче, быстрей и неприятней.

Я себя теряю. Безвольно содрогаюсь, пока он жестко и хладнокровно трахает меня. Не жду никакой развязки, просто терплю. Кажется, эта мука не кончится никогда.

Напряжение достигает такой силы, что становится страшно, и я зажмуриваюсь.

Неожиданно он замирает. Перестает двигаться, но остается во мне. Дышит так шумно и часто, что я начинаю волноваться. Нервно сглатываю скопившуюся слюну и еле слышно спрашиваю:

– Что-то не так?

Молчит. Выдергивает руку из-под спины, переносит вес тела на нее. Его член все еще во мне. И только теперь я вспоминаю о презервативе. Твою ж мать! Только теперь!

– Никита, а мы предохранялись? – мой голос дрожит.

Я вся дрожу. Тело ходуном от перенапряжения.

Он отстраняется. Смотрит на меня как на полоумную. Встает и уходит в ванную. Молча.

Вскакиваю с кровати. Суетливо трогаю себя: лицо, грудь, живот, плечи… Зачем я это делаю? Какая-то двигательная истерика.