Лучик

Глава 1

Я стояла перед толпой зевак, грязная, завёрнутая в серую тряпку, словно в платье. За моей спиной палач протирал свой топор от крови и напевал незамысловатую песенку. Для него моя казнь — лишь работа, он не вспомнит об очередной лживой предательнице.

Холодный ветер приятно охлаждал мои горящие ожоги, которые мне наносил глава карательного отряда Зарьян Лофф.

Карательный отряд ворвался в монастырь Ланжер вместе с рассветом. Матушка Ноэль пыталась меня спрятать в подвале, но они обыскали всё. Когда меня вели из монастыря, заломив мне руки за спину, я видела зарёванные лица сестёр. Вещи из келий были выброшены в общий коридор, и самое ужасное — здание храма было полностью разгромлено, а каратели растаскивали драгоценные вещи.

Бесстыжие и ужасные люди, которые должны были защищать народ, на моих глазах опустились до простых воров и разбойников.

Связав меня, кинули в деревянную телегу. На каждой кочке я подпрыгивала и сильно ударялась о деревянные доски. Уже через час я была в темнице Тровеста.

Моё тело клеймили раскалённой подковой, а затем, совершенно нагую, обсыпали льдом. И все по кругу. Только когда я была на грани смерти и жизни, надо мной сжалились и кинули, словно собаку, в последнюю клетку. Это одиночная камера, в которую помещали людей перед казнью. Три дня я лежала на грязной соломе, слушая стоны и мольбы таких же обречённых, как и я. Мне оставалось лишь молиться.

На помост поднялся глашатай. На фоне серой бедности улочек Тровеста он смотрелся неуместно, словно только что вышел из дворца. Хорошо сидящие на нём дорогие одежды, ухоженный вид, не лишённый лоска. Вот так, примерно, и выглядели сливки общества — самая гнусная прослойка общества.

Палач толкнул меня вперёд, и я, как тряпичная кукла, упала на колени, а голова с глухим стуком ударилась о плаху. От неё пахло кровью когда-то живших людей. Толпа ликующе закричала, а дети с удивлением наблюдали за происходящим. Мне было жаль их: увидеть смерть и отнестись к этому как к развлечению даётся не каждому. Для многих это шрам души, который не исчезнет со временем. Так и хотелось взять за руку двух детей, так близко стоящих к помосту, и отвести куда подальше, но моё положение не давало мне такой возможности.

— Алина обвиняется в родстве с предателями королевства Барион, родом Сотэр, и приговаривается к смерти через отсечение головы. Но наш милостивый король Максимилиан IV Всеведущий решил смягчить приговор из-за того, что эта девушка всю свою жизнь служила превеликому Эмуну в монастыре Ланжер. — прочёл глашатай из свитка.

Я замерла, не веря своим ушам. Отлучение от церкви и изгнание? Вместо топора палача — милость короля?

Толпа, ещё секунду назад ревевшая от жажды крови, затихла, перешёптываясь. Глашатай, не обращая внимания на смену настроения зевак, продолжал:

— Однако, учитывая тяжесть преступления, а именно — сокрытие информации о связях с врагами короны, и дабы послужить уроком для прочих, Алина будет подвергнута публичному позору. Её имя будет вычеркнуто из всех церковных книг, а всякое упоминание о ней будет запрещено под страхом сурового наказания. Отныне она — никто, изгнанница без прошлого и будущего.

Еле встав, я, пошатнувшись, повернулась в сторону глашатая. Он посмотрел на меня сверху вниз, шумно втянул воздух носом и поджал губы. Одним движением он достал кружевной платок из бокового кармана расшитого золотом камзола и приложил его к своему лицу. Посмотрела бы я на этого брюзгу, если бы он побыл в моей шкуре хотя бы час.

— Иди за мной, — коротко бросил он мне и, развернувшись на каблуках, пошёл к повозке, возле которой стоял Карл Розе, заместитель Зарьяна.

Увидев меня, каратель отвернулся и набросил мне на плечи свой чёрный жюстокор. Я тут же укуталась в его полы, скрывая открытые ноги и плечи. Мне было не столько стыдно, сколько некомфортно; мне казалось, что взгляды людей до сих пор преследовали меня.

Жестом Карл Розе показал, что мне нужно зайти в карету. Собрав все силы в кулак, я, подтягивая себя руками, запрыгнула в карету, минуя подножку. Каждое движение давалось мне с трудом: кожа на ожогах стянулась, и при небольшом растяжении появлялись небольшие кровоточащие раны, приносящие жгучую боль.

Я аккуратно села на деревянную скамью. Карл Розе запрыгнул к извозчику, и мы отправились в путь, через Тровест в Ланжер. Меня ждали традиционные прощение и порицание.

Знакомый монастырь я увидела уже на закате. В нём прошла моя жизнь, не очень счастливо, но зато я была не одна: рядом со мной всегда были сёстры и матушка, а теперь мне придётся остаться одной. Никто не поддержит, никто не защитит — это пугает до нервной дрожи. Наверное, я смерти так не боялась, как одиночества.

— Прошу вас, — Карл Розе подал мне руку, и я неуклюже спустилась на землю.

Ноги тут же намокли от росы, а родной запах мокрой травы ударил в нос. На пороге стояла матушка Ноэль; её морщинистое лицо за последнюю неделю посерело, а глаза как будто бы запали, нос стал острее. Увидев меня, она быстрым шагом направилась к нам.

— Алина! — Тёплые и слегка шершавые руки матушки тут же обняли моё лицо.

Она сотряслась в горьких рыданиях, навалившись на меня всем телом, чуть не повалив меня на землю, но Карл Розе придержал меня одной рукой, так что матушка даже ничего не заметила.

— Всё хорошо, я жива, не нужно лить слёзы, — я пыталась успокоить матушку, при этом сама еле сдерживая слёзы.