Глава, которую можно считать завязкой этой истории, потому что с нее все и началось после того, как Винский потерял друзей.
Дожди здесь шли, как по расписанию – можно было часы проверять.
Дожди начинались ровно в пять вечера и шли час. Потом опять выглядывало солнце, и через двадцать минут – словно не было никакого сумасшедшего ливня. Солнце здесь рано вставало и рано садилось на покой, а день длился двенадцать часов. Не успевал Комбат приготовить им немудрящий ужин, состоящий из выловленной в реке рыбы-пираруки, как на небе кто-то поворачивал выключатель, и наступала ночь. Смертельно усталые, они падали в гамаки, намазавшись средством от москитов из листьев и смолы туземных растений, названия которых он, Винский, теперь уже забыл.
В тот вечер Винскому долго не спалось. Он ворочался в гамаке, пытаясь найти удобное положение. Удобного положения все не было, а было жарко и душно, по заросшему лицу растеклось треклятое антимоскитное средство, свербело потное, вонючее, давно не мытое тело, а в голове крутились, не прерываясь ни на минуту, обрывки давних грез, старательно забытое мерцание парчи, черная пена кружев и заломленные женские руки.
– Хочу цыган, – громко сказал Винский в темноту.
– Да где же мы тебе здесь цыган-то возьмем? – откликнулся из темноты Док сонным уже голосом.
– Не знаю, – ответил Винский и добавил. – Душа просит…
****
Цыганки пели.
Они плавно ходили по кругу, вздымали над головами узорчатые шали, пестрые юбки их развевались, смутно обрисовывая стройные бедра и ноги, лица были горды и самозабвенны, пышные груди колыхались в такт песне. Гитары рокотали грустно, чувственно и нежно, им пронзительно вторили скрипки. Винский ощущал мелодию всей кожей: в этом пении ему чудились дальние дороги, вольная воля и запах ковыльных степей.
Винский не спускал глаз с цыганок, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчет с высокой певицы, грудь которой покрывали нанизанные в несколько рядов золотые мониста – смуглое, царственное лицо цыганки было озарено волнующей и погибельной красотой и, словно бы, заключало в себе много-много женских лиц, знакомых и важных ему когда-то. Скоро, что интересно, высоких царственных цыганок в кругу оказалось две, и Винский сбился со счета.
– Двойняшки? – удивленно спросил он, оборачиваясь к цыгану Сальвадору, сидящему рядом с ним у костра на охапке веток.
Сальвадор, – смуглый до черноты старый цыган с глазами хищного хитрого зверя, морщинистыми щеками, выступающими скулами, жесткими складками у рта и гривой спутанных ветром волос, – шумно вздохнул и ответил:
– В колумбийской кухне смешаны традиции народов древней Америки, европейских переселенцев и выходцев с азиатского континента.
– Да-да, – невпопад пробормотал Винский и опять посмотрел на цыганок.
– Нет, вы послушайте, – настойчиво продолжил цыган Сальвадор, хватая его за руку. – Это очень хорошая кантина, сеньор Винский, и совсем не дорогая. Там вам подадут зажаренного на углях поросенка-лечону, фаршированного рисом, горохом, зерном и специями… Морсилью – ливерную колбасу, начиненную рисом и горохом… Чунчульо – колбаски из птичьего мяса… И конечно, мазаморро – суп из мяса и овощей с добавлением бобов и муки.
Винский глянул на него и кивнул. Глаза старого цыгана блеснули. Он встал и вошел в круг цыганок. Тут же один цыган протянул ему свою гитару. Сальвадор зажал гитару в крепких руках и затянул ритмичную песню. Певицы задвигались быстрее, мелко потрясывая упругими плечами.
К Винскому на освободившееся место подсел Комбат. Охапка веток под его мощным телом жалобно захрустела и просела почти до земли. Комбат оценивающе покосился на прогорающий костер и сказал:
– Но наш уважаемый сеньор Сальвадор не договаривает… Вместо кашасы они в той кантине подают анисовую водку.
– Анисовую водку? – воскликнул Док, сидевший по другую руку от Винского. – Но я не люблю ее!
– Ну, – протянул Комбат, пожал широкими плечами и виновато улыбнулся. – Индейцы ее пьют.
– Я тоже не люблю анисовую! – сказал Винский. – Сеньор Сальвадор обещал нам лучшую в мире колумбийскую выпивку.
Тут Док воскликнул:
– От этой пляски у меня в глазах двоится!..
– У меня тоже… Прямо морок какой-то, – ответил Винский и спросил у него: – Ты сколько высоких цыганок видишь?
Док присмотрелся.
– Кажется, две, – сказал он, наконец, но тут же исправился: – Нет, три. Две – рядом с медведем и одна – рядом с сеньором цыганом… Или две – рядом с сеньором цыганом?
Винский присмотрелся к поющим цыганкам, которые ходили по кругу и взмахивали руками: высоких царственных цыганок, действительно, было три.
– Тройняшки? – удивленно спросил он, оборачиваясь к цыгану Сальвадору, сидящему рядом.
Сальвадор глянул на него, и в его взгляде Винский прочитал отчаянную дерзость хищного и ловкого зверя. Спустя мгновение изжелта-карие глаза Сальвадора потухли, он шумно выдохнул и ответил:
– Из мясных блюд, сеньор Винский, в Колумбии заслуживают внимания… Пандеха-пайса – огромное ассорти из говядины, свинины, колбасок чорисо, бобов фрихолес, риса, жареных бананов, яиц и авокадо… Ахико – густой суп из мяса птицы с картофелем и юккой.
– Да-да, – перебил его Винский и опять посмотрел на цыганок.
– Нет, вы послушайте, – не отставал цыган Сальвадор, хватая его за руку. – Это очень хорошая кантина, сеньор Винский, и совсем не дорогая. Правда, к сожалению, настоящая кашаса сейчас большая редкость… Но ей ничуть не уступает чучуаса из Летисии.
Глава в стиле нео-нуар: безликий город, вечный мрак, черный асфальт, тусклые фонари, роковая красотка и еще один знаковый персонаж – «пьяный» дождь.
От метро Комбат вызвал такси – так по пробкам получалось быстрее, к тому же он выпил и не мог вести машину. Только он сел в такси и приготовился обсыхать, – погода стояла промозглая, опять шел дождь, – как позвонил Док из своей скорой помощи.
– Ложный вызов, – сказал Док.
– Не может быть, – заспорил Комбат. – Я нутром чую: сегодня у меня будет хороший заказ.
– Дамочка сказала, что она скорую не вызывала, потому что муж жив-цел-орел, – стал объяснять Док. – Даже на порог не пустила. Заявила, что полторы тысячи штрафа за ложный вызов – для нее не проблема.
– Да я почти на месте, – стоял на своем Комбат. – Даже надеюсь опередить конкурентов.
– Как хочешь. Я тебя предупредил, – сказал Док и спросил: – Ты уже выпил?
– Нет, – ответил Комбат. – Я хрустален, как кристалл Сваровски.
– Бросай ты эту работу.
– Она не хуже других.
Док дал отбой.
Такси остановилось. Водитель-азиат стал закрывать вызов. Комбат приложился к заветной фляжке, закрутил пробочку и опять сунул фляжку в карман. Натянув потуже бейсболку, он распахнул дверь такси. Дождь только этого и ждал, и тут же рванул к нему. Комбат замахал рукой, отбиваясь от стервеца.
– Уйди, сука, – сказал он дождю.
– Что? – не понял таксист.
Комбат, наконец, выбрался из машины и обернулся, выдавливая на лице улыбку.
– Ничего. Это я не вам, – ответил он и добавил, заглядывая таксисту в глаза: – Оценка в пять звезд вам обеспечена.
Таксист заулыбался довольно, уже готовый отъехать. Комбат хлопнул дверью и сбросил приложение такси, не выставив оценку. Он пошагал к подъезду, не глядя под ноги: фонари светили так тускло, что на черном асфальте лужи в выбоинах все равно были не видны. Дождь потащился рядом и попытался взять Комбата за локоть, пьяно нашептывая что-то на ухо. Комбат зло дернул руку и больше не обращал на дождь внимания. Тот немного притих. Комбат нажал кнопку домофона.
– В тридцать первую. Ритуал-сервис, – сказал он консьержу привычную уже для себя фразу и добавил зловеще: – Трупоперевозка.
Дверь моментально открылась. Комбат молча прошел к лифту.
В холле нужного этажа было темно, горел всего один светильник. Он нашел квартиру и тут услышал, что на этаж подъехал лифт. Забубнили голоса.
– Слетелась дрянь на трупы, – бормотнул Комбат и вдруг сорвал с себя бейсболку, мокрый плащ и швырнул их в темноту к порогу соседней квартиры.
Следом полетела футболка. Комбат, уже голый по пояс, вальяжно прислонился к косяку двери спиной, закуривая. В холл вошли двое, мужчина и женщина. Они заозирались, высматривая в потемках нужную квартиру.
– Вы к кому? – окликнул их Комбат, он затянулся и выпустил к потолку струйку дыма.
– Мы в тридцать первую, – ответил мужчина. – Ритуал-сервис.
– У нас все живы, – глумливо проговорил Комбат и помахал мощной рукой, словно разгоняя дым.
Мужчина молча смотрел на него. Комбат отделился от косяка и шагнул навстречу. Одинокий плафон на потолке высветил его обнаженное тренированное тело и рубленное топором лицо.
– У нас все живы, – внушительно повторил Комбат и добавил с угрозой в голосе: – Боюсь, что вас кто-то разыграл.
Мужчина глянул на женщину.
– Пойдем, – сказала та.
Они развернулись и ушли. Комбат бросил сигарету, сгреб в комок свою одежду, потянулся к звонку в тридцать первую, но позвонить не успел. Дверь открылась сама.
– Надеюсь, победил сильнейший? – раздался из недр квартиры женский голос.
В прихожей затаилась утробная тьма. Смутно различая фигуру, стоящую перед ним, Комбат шагнул внутрь со словами:
– Позвоните консьержу, чтобы никого не впускал больше. Я именно тот, кто вам нужен.
Женщина не посторонилась. Она была ниже Комбата, поэтому он ткнулся голой грудью ей в лицо. Она продолжала стоять так, глядя на него снизу вверх.
– Позвоните, – повторил он и повел плечами, щекоча ее губы своим волосом на груди.
– Да. Не надо, чтобы нам мешали, – наконец, произнесла она.
Постукивая каблуками, женщина прошла в глубину прихожей, и маленький неясный светильник у черного зеркального провала загорелся сам. Женщина набрала номер и заговорила с консьержем. Комбат терпеливо ждал, рассматривая ее, потом произнес:
– Я из «Последней обители».
– А мне монопенисно, – сказала женщина. – Главное, чтобы вы похоронили моего мужа по высшему разряду.
Тут светильник у зеркала погас, тоже сам. Женщина не шевельнулась, она стояла в темноте и молчала. Комбат махнул рукой, а когда светильник опять загорелся, нашел в мокром комке своей одежды футболку и напялил ее, морщась и тихо ругая дождь последними словами.
Потом он спросил, уточняя:
– Значит, вам надо похоронить мужа.
– Да, хотелось бы, – подтвердила женщина.
– Только его одного? – еще раз уточнил он.
– Да, – подтвердила она снова и спросила: – Какие у вас расценки?
– Вам же по высшему разряду? – напомнил он ее же слова. – Могу предложить гробы итальянские, полированные. Эксклюзивного качества. Четыре позолоченные ручки со стразами, внутренняя обивка. Дерево – или красное, или дуб. На выбор.
– Гроб можно выбрать? – оживилась женщина.