Лучшие недотёпы всего Ривервуда. Фолкрит, или день жизни 2.

Глава 1. Дорога в Фолкрит

«Никому не завидовал ты,

Пожелать ничего ты не мог,

И тебя увлекают мечты

На просторы пустынных дорог.»

Ф.Сологуб.

Колёса повозки медленно катились по лесной дороге.

Где-то пели птицы, перепархивая с ветки на ветку и роняя тяжёлые снежные шапки. Солнце играло в прятки, выглядывая из-за тяжёлых еловых ветвей, и снег казался розовым, зелёным и голубоватым. Пахло снегом и подмороженной, а потом согретой зеленью, и город вдали казался каким-то праздничным и оживлённым.

— А где-то неподалёку от Фолкрита находится и Хелген, — вполголоса сказала Лира. — вернее, находился. Он очень близко от Ривервуда. Как же всё-таки повезло, что дракон улетел в горы, а не в Ривервуд.

— Мне кажется, он его просто не заметил. — беспечно ответил Свен — Ривервуд — маленькая деревня, её мало кто находит на карте, хотя она совсем близко от Вайтрана. А мне кажется, что Ривервуд — самое лучшее место на свете…

— Хелген? — переспросил возница — Так ты уже знаешь, что Хелген сожжён драконом? Какая жалость… столько народу погибло… Пара моих приятелей тоже была там, только я теперь не знаю, где они сейчас и что с ними стало. Там ещё был один соседский мальчишка. Тот ещё сорванец, но я никогда не желал ему смерти, Шором клянусь! А у мальчишки ещё был дед, Хаминг рассказывал мне о нём. Если ты найдёшь старика Фроки, спроси у него про внука, очень надеюсь, что малец у него.

— Я обязательно найду Фроки и расспрошу его о мальчике. — пообещала Лира — А как ему сказать, кто спрашивает про них?

— Я Бьорлам. — ответил возчик, неторопливо понукая свою кобылку, такую же спокойную, доброжелательную и общительную, как и он сам — Старик Бьорлам из Вайтрана, мы около городской семьи живём, и ещё у нас ферма есть. Небольшая, но нам хватает. По выходным жена с детьми на базар ходит, овощи и фрукты продавать, с людьми поговорить… Но у нас там весело, никогда не бывает скучно. А вы сами откуда? — спросил возчик у своих пассажиров.

— А мы из Вайтрана. — ответил Свен — Раньше жили в Ривервуде, теперь вот впервые собрались в Фолкрит. Хоть вроде бы и не самый далёкий город, не как Солитьюд или Виндхельм, но всё равно далеко. Мы раньше только из Ривервуда в Вайтран добирались.

Бретонка слушала разговор двух мужчин и внезапно ощутила какую-то смешанную и странную гамму чувств. Почему-то снова вспомнилась её поездка в Хелген, когда она совершенно случайно попала в имперскую засаду, причём она мало того, что не принадлежала к повстанцам, но даже не подозревала об их существовании, — а перед этим ещё была Брума. Тот самый памятный вечер, когда девушка решила уйти из города в сторону Скайрима, попутно собирая ингредиенты, — тот, у кого никого нет, всегда очень лёгок на подъём, ему всегда всё легко и он может начать путешествие, когда и где захочет, и устроить привал и остановиться на ночлег, когда ему заблагорассудится… Но почему тогда она так завидует всем тем, кто несвободен, кто связан обязательствами и не может просто так взять и уйти куда глаза глядят?

«Должно быть, они не могут уйти куда глаза глядят, потому что их глазам уже есть куда смотреть.» — подумала Лира.

И почему-то стало грустно — и очень завидно этому простому парню по имени Бьорлам, который с такой любовью и радостью рассказывал и о своей семье, о близких, о своём городе и даже о своей кобылке. Его каурая аккуратная подобранная кобылка с белой мордой, словно опустившая её в свежий снег, внимательно слушала разговор хозяина с путешественниками и деликатно делала свои замечания. Иногда она фыркала, — иногда ржала, словно чтобы уточнить некоторые моменты из их с хозяином совместных приключений и путешествий.

— А ты тоже была в Хелгене, да? — спросил Бьорлам у Лиры — Там часто казни проводятся, вернее, раньше проводились, и на месте почти всегда был отряд боевых магов. Ну… мало ли что случиться может, — если нападёт кто, или кого нужно будет вылечить… Мы в магии не разбираемся, только к алхимику ходим, если что понадобится, сразу готовые зелья покупаем. Это дочка травы собирает, мечтает алхимиком стать, а мы с женой — нет, это не наше. И у нас уже другие дела есть, это пусть молодёжь теперь новые дороги для себя открывают, правда, Звёздочка? — спросил Бьорлам у своей кобылки.

Кобылка, неспешно переставляющая копыта в чулочках по каменистой дороге, усыпанной опавшей хвоей и припорошенной снегом, быстро оглянулась, кивнула и согласно фыркнула.

— Нет, я хоть и учусь на мага, но я вообще не из Хелгена. — нарочито безразлично и спокойно ответила бретонка — Я просто в тот день оказалась там, вот и всё. Так много народа погибло, очень жаль.

Девушка была уверена, что она не обманывает даже саму себя. Разве что никто, кроме неё и Свена, не знал всей правды — а как всё было, точно знала только она одна. И этого ей было вполне достаточно. Более чем, если можно так сказать.

Почему-то сейчас, снова сидя в повозке, чародейка вспомнила похожую телегу, в которой её везли на казнь — и стало тоскливо, одиноко и жутко. И — как-то по-особенному почувствовалась зависть к простому парню по имени Бьорлам, который жил себе с семьёй в Вайтране с их традициями, повседневной жизнью, обязанностями и привычками — и он счастлив. Настолько банально, неинтересно, прозаично и гарантировано, каждый день счастлив, что он даже не замечает этого счастья. Как рыба не замечает воды, в которой плавает, — а мы не видим воздуха, которым дышим. Оно незаметно — но жизненно необходимо.

«Интересно, узнает ли когда-нибудь Бьорлам о том, насколько он счастлив сейчас? — подумала бретонка — Нет, пусть лучше не знает, и даже не догадывается. Потому что мы начинаем ценить и чувствовать только то, что мы чуть было не потеряли — или что для на уже безвозвратно утеряно.»

Глава 2. Светлые оттенки тёмного. Знакомство с Фолкритом

«Аллеи пустынны.

Шуршащей листвы конвой.

Свидание с близкими…

Вместо тепла — гранит.

На кладбище тихо и пахнет сухой травой.

Здесь неотвратимости тайну земля хранит.»

Люсико, «Мой маленький город». 2019.

— Ничего страшного, — сказал Свен, словно прочитав мысли своей спутницы и догадавшись, о чём она думает, — потом мы здесь привыкнем, добьёмся высокого положения в обществе, или как это правильно назвать… Потом приобретём много золота, купим участок и построим дом, и будем в собственном доме жить, как тебе? Нравится ведь? И потом когда-нибудь вечером мы будем сидеть перед домом и, возможно, вспомним сегодняшний день, когда мы только приехали в Фолкрит впервые… И нам покажется, что это было уже в прошлую эру. И что наш дом, и река рядом, как в Ривервуде, и лес… всё это существовало всегда, а где-то там есть Фолкрит, потому что мы построили наш собственный дом. Хорошо ведь получится?

— Спасибо, Свен. — девушка посмотрела на своего спутника и тепло улыбнулась.

Как бы там ни было, но она уже привыкла считать Вайтран своим городом, — хорошо знакомым и привычным, который уже стал напоминать чем-то новую одежду, которая в процессе носки так хорошо подогналась в повседневной жизни к телу, что уже стала ощущаться, как вторая кожа. Конечно, есть какие-то маленькие неудобства, вроде маркости или неподходящего цвета, или небольшого брака, — но так становится ещё более привычно, и больше похоже на вторую кожу, которая, как и первая, редко когда бывает или кажется идеальной. И редко кто всегда полностью доволен и своей внешностью, и самим собой, даже если в большинстве случаев он об этом просто не думает.

Потом пройдёт время, — много или не так много, как кажется сейчас, в первый день, проведённый в Фолкрите, — и этот город станет для них «вторым Вайтраном» или чем-то вроде этого. И здесь у них со Свеном тоже будут свои знакомства и любимые места, куда они будут заходить уже по привычке, а не только затем, что там будет какое-то дело — и воображение рисовало какой-то дом.

Смутно выступающий из небытия, как из тумана, к которому пока не ведёт ни одна тропинка, — и только еле заметный в окнах свет свечи показывает, что там, за этими пока ещё несуществующими окнами, есть кто-то живой. А под окном что-то растёт — то ли маленькое дерево, то ли огромный куст. Должно быть, красиво утром и днём смотреть в окно и видеть эти тянущиеся к людям ветки — а по ночам, когда дует ветер, ветки стучат в окно, словно шелестя колыбельную.

Всё начинается с мелочи, — и дома тоже строятся на пустоши, от первого положенного бревна и от первого кусочка карьерного камня, уложенного для фундамента. А когда есть куда прийти, где закрыть за собой дверь, оставив весь окружающий мир снаружи, — тогда меняется если не всё, то многое. А из своего дома можно любить весь мир, пока ты в безопасности от того, что он несёт — и недосягаем для него же.

И в этом городе, прилипшем к необъятному и огромному кладбищу, как ком жирной земли к плугу, будет то, вокруг чего и будет расти любовь двух искателей приключений к Фолкриту — это их пока ещё призрачный, скрытый в тумане дом, под окнами которого растёт дерево, вышедшее прямиком из предрассветных сумерек и дымки, а в самих окнах тускло и уютно горит свеча.

— А ещё — мы никогда не будем заходить на это кладбище. — сказала Лира, скорее всего, для собственного утешения — Когда кладбище больше, чем сам город, это уже больше, чем просто кладбище. Здесь уже впору не на могилы, а в город ходить.

— А что оно тогда? — с интересом спросил Свен.

— В таких случаях настоящий город — это само кладбище. Только его жители ведут себя тихо и никуда не ходят… в лучших случаях. Но я с твёрдой уверенностью могу сказать, что мне местные не нравятся. Вот совершенно. На этом огромном и уже заросшем кладбище было бы интересно историку — и скучно некроманту. Даже не представляю, кем нужно быть, чтобы поселиться здесь — а потом чтобы остаться? Крестьянство рядом с могилами… я когда-то слышала, что на кладбищах всё уже ядовитое растёт, по понятным причинам. А колдуны — они всё-таки не крестьяне, чтобы в земле копаться. И мне к тому же совершенно не нравятся ни кладбища, ни мёртвые, ни всё то, что так или иначе связано со смертью.

В Фолкрите стояло тихое и ясное свежее утро, но даже пение птиц в окрестном лесу и ласковое Солнце, выглядывающее через просветы густых облаков, не могли сгладить впечатление, которое оставлял город.

Помимо огромного кладбища, вокруг которого и появился город, это было странное место, сочетавшее в себе одновременно и город, и деревню, причём казалось, что от обоих населённых пунктов здесь было взято только самое худшее. На фоне этого названия заведений, так или иначе связанные со смертью, казались просто невинной шуткой, не серьёзней милой детской шалости. Или просто как полупьяные россказни завсегдатая таверны, которые все слушают, но которым не верит уже никто.

Когда первое впечатление от какого-то нового места — это покой, причём не в плане безопасности и спокойствия, а скорее уж дух упокоищ, причём таких, в которых нет даже драугров, то в первое время не замечаешь никаких проявлений жизни, которая на самом деле всегда и везде одинаковая, даже в таких маленьких городишках, где, по сути, живут такие же люди, как и везде, — и которые всегда хотят одного и того же.

Поэтому непонятная фраза Нарри, высокой красавицы в платье трактирщицы, увлечённо протиравшей столы в обеденном зале таверны, что «вокруг тебя все местные мужики увиваться будут» показалась не только неинтересной, но ещё и нелепой. Хотя сама Нарри явно была живой и тёплой; от физической работы и близости разожжённого камина в центре таверны она взопрела и раскраснелась, и от неё легко и пряно пахло потом, древесным дымом и можжевеловыми ягодами. На умирающую или мёртвую она совершенно не была похожа.

Глава 3. Дикая Луна. Опасное украшение

«Толпы людей скиталися без крова,

И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,

С свирепостью на дольный мир смотря.

От бурь и вихрей башни низвергались,

И небеса, таясь меж туч тройных,

Внезапно красным светом озарялись,

Являя битву воинств неземных.»

К.Бальмонт «В глухие дни».

Смерть, пока она не рядом, возбуждает и тревожит любопытство тех, кто эту смерть несёт, кто видел её или не видел никогда, тех, кто о ней слышал и тех, кто пытался её избежать. Нельзя сказать, здоровый это интерес или болезненный, потому что перед Смертью равны все… Даже если разговоры ведутся и за Её спиной. Она всё равно знает, когда вы говорите о Ней.

Ни Лира, ни Свен не задумывались о том, чтобы сразу же пойти и начать разбираться с этим таинственным Синдингом, который пока, по словам местных жителей, совершенно естественным, но от этого не менее жутким образом были в курсе всего произошедшего, сидел в яме… Но всё вокруг словно померкло и потускнело ещё больше и потеряло даже кладбищенский колорит, оставив только всё усиливающееся желание пойти и хотя бы посмотреть, кто был этот таинственный злодей, — таинственный уже потому, что неизвестный, — и хотя бы попытаться понять, что у него могло быть как причина для такого ужасного поступка. Ну, не мог же он просто так взять и убить девочку, ни в чём не повинного ребёнка!

Убивать кого-то — всегда плохо, и только тот, кто, собственно, убивает, считает сея полностью правым. Или не считает? Но почему бы в таком случае не попытаться убить не самого отца, который, по крайней мере, взрослый мужчина, мог бы защититься — и предположительно вооружённый?

«Смотри и слушай внимательно… — прошептал какой-то вкрадчивый голос, успешно пытающийся прикинуться внутренним голосом, говорящим глупости — Ты уже стала представлять себе, кого должен был убить Синдинг, дочь — или её отца. Так ведь и есть, верно? Тебе неясно, как взрослый мужчина мог убить ребёнка, маленькую девочку, которая его не боялась и доверяла ему, но зато ты предполагаешь, что убить отца ребёнка было бы именно тем поступком, которые совершают нормальные люди — и не только люди?»

Перед глазами словно медленно проплыла прозрачная дымка, похожая на пелену, какую видят в последние минуты своей жизни отравленные смертельным ядом. Воздух, казалось, загустел, — он был достаточно жидким для того, чтобы его можно было вдыхать, но при этом достаточно вязким и плотным, чтобы можно было представить себе, как в этот самый момент кто-то крадётся сквозь него с оружием наготове, или он остался в лёгких кого-то, вырвавшись неслышным последним вздохом. Воздух невидим и вездесущ, он осязаем, и для всех нас, — жертв и убийц, преступников и палачей, начинающих и заканчивающих жить, он всегда один. И тот воздух, который в обычное время пахнет цветением, начинает так же сговорчиво и послушно пахнуть кровью.

Чувствуя, что ещё немного — и она начнёт чувствовать себя отравленной, причём было совершенно не ясно, откуда именно взялся этот яд, не ядовитый же воздух в Фолкрите, из-за его даэдрова кладбища? — бретонка решила пойти к Синдингу и спросить его, что там случилось и зачем он это сделал. Да, именно так: просто прийти и спросить. После всех этих отравленных догадок и раздумий на какие бы то ни было обвинения сил не было, как не было и сил сопротивляться и дальше какому-то внезапному, болезненному любопытству.

Бретонке показалось, будто на неё откуда-то из темноты повеяло холодом, гораздо более жутким и ужасным, чем могильный, — словно приотворилась дверь, ведущая в яму с каменными стенами, за которые не пробивается дневной свет, и сидящее там чудовище слегка обернулось в её сторону, понимающе ухмыльнувшись. «Всем интересно вершить правосудие — или интересно быть причастным к смерти, пусть даже и совсем чуть-чуть? Я ведь угадал? Ты не судья и не палач, хотя тебе уже доводилось убивать, но сейчас ты просто наблюдатель… любопытный сторонний наблюдатель, который не может пройти мимо смерти и мимо зверя. Ты ведь любишь охотиться, верно?»

Вопреки всем ожиданиям девушки, встреча с фолкритским чудовищем оказалась на удивление банальной. Ну, почти вся встреча…

В приземистом и маленьком помещении стражи скучающий тюремщик охотно провёл двух путников к прочной металлической решётке, за которой, собственно, и находилась та самая яма. Скорее она напоминала колодец c каменными стенами, в котором было очень светло, потому что солнечный свет проникал сверху, — а на полу почему-то разлита вода. Сам Синдинг оказался приятным мужчиной лет сорока на вид, с обычной и незапоминающейся внешностью. Единственное, что отличало его от любого другого человека, даже от арестанта — это то, что на нём были только домотканые штаны, никакой рубашки он не носил.

Конечно, у фолкритского монстра была хорошо развитая мускулатура… как у любого воина, лесника, фермера или лесоруба, так что и здесь тоже не было ровным счётом ничего особенного или выдающегося.

— Хочешь поглазеть на чудовище? — спокойным и бесцветным голосом спросил Синдинг, явно не ожидая ответа. Чародейка удивилась тому, насколько у мужчины, оказывается, был приятный голос; ей почему-то представлялось настоящее чудовище, которое или не умеет разговаривать, или время от времени рычит как зверь. Так… ей показалось — или она уже начала попадать под его чары?

Лира незаметно проверила саму себя на наличие какого-то постороннего и враждебного магического воздействия, — и очень удивилась, когда поняла, что не обнаружила ровным счётом ничего. И дело было не в том, что Синдинг очень хорошо колдовал или она сама плохо проверяла чужеродные наложенные на неё чары — просто сидящий в яме человек не использовал никакой магии.