Любавушка и семь богатырей

Встреча

Рассказ Любавушки

Бродила я по лесу едва ли не всю ноченьку, уж далеко забралась, не сыскать к дому тропинку. Да не больно хотелось к дому-то, там меня муженек ждет с вожжами, так отходить обещал, что живого места не останется на белом теле.

А проступок малый, всего лишь засиделась до темна у вдовой соседки. Правда, с нами еще дружок ее был, молодой бондарь, так мне и дела нет до него, усатого, я скромность блюла, только байки его срамные и слушала. А что выпила кружку браги, так это для пробы, сама я в разы лучше ставлю.

И чего Федор на меня взъелся, вроде, я баба справная, мужа уважаю, избу содержу в чистоте, хлеба пеку лучше всех в деревне, - нет, не могу угодить. То не так и это не эдак. Уж хоть бы сам ласков был, да куда там. Не дождешься доброго слова и милого дела. А я зараз цаловаться люблю и до игрищ постельных дюже охоча.

Чего греха таить - муженек мне достался квелый, если разок за недельку вспомнит – почитай счастье привалило, да разве ж это счастье, потискает малехо, попыхтит себе под нос и завалится спать. А мне бы еще любви хотелось, раздразнит, окаянный, хоть сама себя шуруй, да вот только нечем, разве что моркови взять со гряды, дак не вызрела еще, маловата будет.

Ох, и озлилась я на него в этот раз! Последними словами обругал, принародно ославил, а как схватился за оглоблю, подалась я в бега, хотела к тетке в соседнее село удрать и заблудилась. Страх напал, темно в лесу, хоть глаза выколи, дорогу не вижу, одежонку всю изорвала о сучья, сама измаялась.

А как стало светать, выбралась я на поляну, глянь – терем стоит, то-то радости было. Кинулась я к терему - в ворота стучать, наконец, отворили. Парень молодой, собой видный, знать, отрок в услужении, услышал о моем бедственном положении – сразу пустил во двор.

Едва маленечко я оклемалась да напилась воды, как спознала от парня, что обитают в тереме семь дюжих мужиков, ну, известное дело, деревня-то наша в приграничных землях стоит, вроде как назначены молодцы князем в дозоры ходить, наблюдать, не собирается ли ворог какой у наших земель.

Успокоилась я и воды напилась, а вскоре услышала на дворе шум, бряк и конский топ, знать приехали наши молодцы. Сошла я с крыльца, честно им поклонилась. Старший среди них коня служке передал и на меня глянул пристально, что я аж оробела. Но когда прознал мое положение, что убегла я от мужа-драчуна, разрешил в тереме остаться, помогать по хозяйству.

Поначалу я отказываться вздумала, мол, неладное дело среди стольких мужиков проживать, как бы кто не обидел часом. Но Игнат, так звали старшого, строго молвил, что люди они добрые и никто мне зла чинить не станет. Да только и я должна буду себя блюсти.

— Мы - мужики в самой горячей поре и до баб охочи, чего скрывать. Если желаешь промеж нас жить тихонько, так ни с кем не балуй, а иначе придется каждого любить, чтобы никто без твоих забот не остался.

Вроде с улыбкой сказал, а глаза его так жадно меня оглядели, что сердчишко чуть не выпрыгнуло из груди.

А надобно прибавить, что баба я ладная и все, что мужикам нравится, у меня на тех самых местах имеется даже в избытке. Недаром муж велит одеваться хуже всех и из дому не ходить напрасно. Уж больно ревнив!

Аки злющий пес на соломе, и сам не жрет и другим понюхать не позволит. Зря меня тетушка сговорила за него, да куда деваться бесприданнице, своей воли нет.

Так и осталась я жить в лесном тереме при семи мужиках. Глазеть они на меня, конечно, глазели, но чего уж зря врать - относились уважительно, никто втихаря не лапал. Я потихоньку обвыклась и уже сама смотрела смелей, каждого могу описать подробно:

Главным у них был Игнат. Мужик здоровущий, лет этак немного за сорок. Степенный и основательный. Говорит мало, но каждое слово – кремень и все его слухаются беспрекословно.

Правой рукой у него был Вадим – этот дядька даже старше чуток и самый дородный среди прочих, но в старшины не лез, признавая первенство Игната. Добродушный малый, все мне подмигивал и светло улыбался, мол, не трусь милая, в обиду не дам.

Я даже расположилась к нему и всегда кивала в ответ. Сразу видно, человек хороший, душевный и на ласку скор. Только мне о том думать не следует, я в тереме живу ради нужды, и шутки шутить с молодцами мне заказано.

Третьим по возрасту был Олег. Этот мне сразу не поглянулся, уж очень суров на вид, холоден и чванлив. Было ему за три десятка годов. Высокий и стройный, словно дубок. Взгляд имел соколиный. Красавец светловолосый и синеглазый, а вот побаивалась я его, как и еще одного молодца.

Звали того Будимир, этот и вовсе казался зверем лютым, только Игнат и сдерживал его чуть. Видать, степная кровь в нем здорово играла, на лицо темен был, скулы высокие, глаза в раскос, наверно, полонянки сын, не наш парень, точно не русич.

Возрастом был примерно Олегу вровень. В первый же день Будимир зыркнул на меня так, что я чуть не присела. Огонь в черных очах, а губы тонкие в нитку кусает, щурится. Ох, матушка, спаси…

А вот два брата – близнецы Степан и Семен мне сразу же подошли по нраву. Оба будто давно родные-знакомые, веселые балагуры. Легко со мной разговор повели, угостили медовыми пряничками, шутили и забавляли, пришлось Игнату цыкнуть на них, чтобы отстали.

Даже чуточку жаль. Рыженькие, пригожие, ну, славные мужички, и по возрасту меня не много старше, мне-то уж двадцать годочков минуло, а братьям Рыжикам, пожалуй, еще и тридцати не доставало.

Ну, и седьмым обитателем терема был Ванюша. Совсем еще молодой и, видать, с бабами робкий. Ну, да ничего, наверстает, дело нехитрое.

Заигрыш

И так славно я здесь прижилась, чисто в сказке поселилась. Терем содержала в чистоте, помогала на стол собирать, правда, одежу стирать мне здесь не приходилась, в служках на грязной работе была одна бессловесная баба в годах, разумение имела малое, Степан сказывал, ее в лесу чуть волки не съели, видать, нищенствовала-побиралась, с сумой по миру ходила. Вот и ей место нашлось, сыта и под крышей, всем довольная.

А мое-то житье и вовсе легкое оказалось, в одном только сыскался ущерб. Я же не каменная и не бесчувственная деревяшка, когда вокруг тебя трутся молодцы один другого краше, кровь с молоком, поневоле запридумываешь. Я и не слепа, видала, как ребятушкаи взглядывали на меня порой, даже сам Игнат. Но слово сказано, зарок положен вести себя чинно, вот и приходится честь соблюдать.

Однако ж, не велика оказалась моя сила, а соблазн грозен вышел, не по силушкам унести. Особливо, когда сразу четыре руки тебя обнимают и в два голоса шепчут ласковые слова.

Попалась я раз в сеннике под вечер, уж как оно дело вышло, не разумею сама, видать подкараулили меня горячие парни. И чего на ночь глядя меня в сарай потянуло, ох, видать, чуяло сердце, где слаще пирог. Едва взошла, как подхватил меня Степан и повалил на сено, а Семен уже и подол задирает, я поначалу думала брыкаться, а потом чегой-то разнежилась и всему поддалась.

Уж слишком борзо целовали меня вдвоем, слишком были напористы. А потом раззадорили так, что и вскриков сдержать не смогла, так уж в охотку они меня отлюбили. А потом, как открыла глазоньки, вижу, у полуоткрытых дверей большую фигуру. Матушки мои – Игнат!

Кое-как сарафанчик поправила и едва не бухнулась на колени, прости глупую бабу. А Старшой усмехнулся в пышные усы и такое мне молвил слово:

— Ну, красавица, придется мне таперича судьбу вашу решать. Твою и вот этих охальников. А теперь ты при всех поведай - ежели молодцы силой брали тебя, придется мне им головы рубить за то, что нарушили мой приказ, а если сама угодить хотела, так будешь каждому из нас так вот служить, чтобы никого не обидеть. Мы все равны.

Ой, да что же это делается! Не пропадать же из-за дурости моей двум славным богатырям, придется как-то мне приладиться и ко всем, такова, видать, моя бабья доля.

А Игнат стоит вроде на вид суров, а карие глаза смеются:

— Выбирай, милая, кому в эту ночь будешь постельку греть.

Я, может, и не большого ума баба, но кое-чего тоже смекаю. Хочешь дружине нравиться, угоди сперва- наперва воеводе.

— Так уж, дозвольте вас порадовать, Игнат Силыч, уж очень вы мне приятственны с самого дня знакомства.

— Добро!

Сразу видать, что ответ мой Старшому понравился. И чуть не под руку повел он меня в свои покои. Весть об очередности на мои белые телеса быстро терем облетела. Пока Степан с братом виновато поправляли порты да чесали рыжие свои космы, прочие ребята вышли на крыльцо и теперь уж смотрели на меня с дюжим интересом. Я же шла за Игнатом тише воды ниже травы, как только ноженьки не заплетались.

Вот остались мы вдвоем в высокой комнатушке и напала на меня боязнь и стыд, давай я реветь, а Игнат меня на постелю усадил и сам снял с меня красные сапожки, свой же подарочек.

— Ну, будет, будет слезы то лить, было бы от чего. Как и обещано тебе, никто слова худого не скажет, никто не обидит, а что побалуешься с нами, так невелика печаль, а может, и сама тем довольна будешь.

— Ой, не хорошо так, Игнатушка, всех-то сразу любить, я же не какая-то шваль подзаборная, я – честная баба была допрежь. А вот плотью слаба оказалась, ох, пропаду ни за что!

Игнат призадумался на малое время, а потом об коленки мои дрожащие ласково потерся небритой щекой.

— Дак разве велик грех в плотской любви, ежели все по согласию и обоим в радость. Я ведь по совести тебе скажу, Любавушка, такой красавицы я никогда, кажись, ранее в руках не держал. А моя доля служивая, чай, не мед, женой не обзаведешься, все разъезды да поля брани, сегодня строй держу, завтра в сырую землю лягу. Пожалей меня, да приголубь, тебе это зачтется, небось.

Уж так-то Игнат пожалобился мне на свою тоску по молодому ядреному телу, по девичьей красе и нежностям, что я его враз пожалела и к себе привлекла. А он горячо зашептал мне на ухо:

— Раззадорила ты меня, милая, гляди, я каков уж стал…

Покосилась я на его внушительное «бревно» между ног, ишь, вздыбился чисто жеребец, как бы мне под таким сдюжить. Даже страх меня вдруг прошиб, но Игнат видно опаску мою распознал и начал вопрошать примирительно:

— Чего ты Любавушка более всего любишь в утехах плотских?

— Целоваться люблю страсть, - созналась я честно, пряча пылающее личико на широкой груди мужчины.

— Это завсегда можно, - промурлыкал Игнат, словно кот перед рыбкой.

Улеглися мы тогда рядышком и как начал меня молодец целовать-миловать, ажно пятки у меня загорелись. А после полетела одежа на дубовый пол и тела наши переплелися тесно. Одна ножка у меня на постели прямо лежала, а вторую Игнат закинул себе на плечо, сразу взойдя в меня глубоко и твердо.

— Ох, ох, батюшки, ты уж больно велик, Игнатушка, не спеши так то, примериться дай, ой, ой-еченьки мои, каково же сладко…

Сильно и размашисто меня Игнат пользовал, пыхтел при каждом взмахе, аки медведь, тоже стонал да охал. Я мельком в лицо его глянуло, подумалось невзначай, как же грозен он в сражении бывает – брови соболиные на переносье сошлись, верхняя губа приподнялась, зубы едва не скалит, ох, не доведись сила крестная иметь такого противника себе. А каков в любви, сказывают, таков богатырь и в боях. Недаром Игната назначили старшим, знамо дело, есть ведь за что.