Люби меня навсегда

1

— Да, детка, да, так, давай! Я сейчас кончу, — слышу я хриплый шёпот Стаса где-то позади себя, пока он проворным потным кроликом долбит меня в моей же розовой девичьей спальне. Прохладный ночной ветерок колышет итальянские невесомые занавески, приоткрывающие вид на ухоженный роскошный парк в усадьбе моих родителей, и я, постанывая в такт своему будущему мужу, томно шепчу в ответ:

— О, да, милый, я тоже! Да, да, так, — и радуюсь про себя, что он в темноте не видит равнодушное выражение моего лица. Если про это пишут миллионы стихов и романов, снимают сотни тысяч фильмов и сериалов, то я абсолютно не их читатель и не их зритель…

— Мне очень хорошо с тобой, детка… А тебе? — в очередной раз спрашивает меня мой жених, видимо, чтобы удостовериться, что именно он смог довести меня до вершины экстаза, и я, подыгрывая ему, выгибаю спину ещё сильнее и, растягивая слова, прямо как звезда порнофильма, отвечаю:

— Мне очень хорошо, о да! Только с тобой! Ты самый лучший, любимый, — и начинаю стонать всё громче, чтобы у него не возникло и тени сомнения, что я сейчас на седьмом небе оргазма.

Тем более, — размышляю я про себя, пока все моё тело сотрясается от безумных толчков Стаса, яростно вгоняющего в меня свой аристократический фаллос, мне должно быть хорошо с ним. И только с ним. У меня ведь никогда никого не было до него! И, скорее всего, больше и не будет, — печально вздыхаю я, видимо, громче, чем все остальные звуки, которые я издавала во время нашего акта любви. И мой жених, приняв это за судорожные всхлипы вершины наслаждения, громко стонет в унисон, и, задрожав и замерев на пару секунд, обрушивается мне на спину всем своим потным усталым телом.

— Ты просто чудо, Поля, — шепчет он мне прямо в ухо, пока я, задыхаясь под весом его спортивного натренированного в дорогущих частных клубах торса, жду, когда же он наконец-то закончит со своими нежностями.

— Я не могу дождаться, когда мы с тобой наконец-то поженимся, — откровенничает он со мной, осторожно вытаскивая из меня, чтобы не пролить ни капельки, свой одетый в резиновый костюмчик член.

Любовь любовью, но наследник богатейшей семьи, один из самых завидных женихов не то что нашей страны, но и Европы, не должен расплескать своё драгоценное и безумно дорогое семя вне законного брака. Вокруг слишком много хищных охотниц и даже охотников, думается мне, чтобы влиться в русло семьи Вайсбергов: владельцев заводов, корпораций, замков, яхт и рудников.

Я перевернулась на спину и наблюдаю со своей кровати за Анастасом: он аккуратно завязывает гондон узелочком, и складывает его в пластиковый пакетик, которые у него всегда в кармане, чтобы унести с собой. У него прекрасное стройное тело, подтянутый пресс и вполне привлекательное лицо. Голубые глаза, русые густые волосы и мягкие пухлые губы. В общем, копия Вайсберг-старший. Правда, я бы не назвала его отца очень привлекательным, но я уверена, что в молодости он выглядел именно так. И почему-то очередная волна тоски накатывает на меня.

— Потерпи, малыш, осталось совсем немного, — наклоняется он ко мне, чтобы поцеловать перед уходом, и его пухлые губы словно всасывают меня в себя. — Скоро мы с тобой будем спать каждую ночь вместе, просыпаться каждое утро рядом... — мечтательно бормочет он, — ну вот, опять, что ты со мной делаешь, детка? — шутливо шепчет он, и кладёт мою ладонь на свой член, и я чувствую, как он снова начинает наливаться и разбухать. — Ты такая красивая, что я не могу остановиться, — роется он в поисках очередного презерватива и, не найдя его, предлагает: — Может в ротик, малыш?

И хотя меня абсолютно не радует перспектива облизывать ещё минут двадцать его миллионный детородный орган, я всё же притворно мяукаю ему в ответ:

— Ты слишком многого хочешь, любимый. Подожди всего несколько дней до нашей первой брачной ночи… — и кокетливо прикрываю своё обнаженное тело одеялом, чтобы не завести его ещё больше.

К тому же я опаздываю.

— Только выходи через чёрный ход, — всё ещё мурлыкаю я, пока Анастас Вайсберг натягивает на себя свои джинсы Armani и футболку Prada, — мы ведь ещё не женаты. Официально мы не должны этим заниматься, — с придыханием произношу я, и вижу, как у Стаса снова начинает разбухать от напора чувств ширинка. — Нет-нет, только не сейчас, — привстаю я на колени на своей кровати, от чего моё лицо оказывается прямо напротив его живота. Я просто обожаю дразнить его, особенно если знаю, что мне не придётся снова терпеть его бесконечно пыхтение на себе.

Наша свадьбы всего через неделю, и у Вайсберга-младшего дел перед ней совсем не меньше чем у меня. Полины Аркадьевны Сонис. Дочери одного из самых известных и заслуженных кинорежиссёров страны, и по совместительству владельца сети кинотеатров SunCinema и собственного продюсерского центра SonisFilm. И Стасик прекрасно понимает, что отхватывает не самый завалявшийся кусок семейного пирога. Вдобавок к красавице жене.

Я провожу ладонью по его пока ещё молодому и плоскому накачанному прессу, смотрю на него своими прозрачно-серыми глазами, и понимаю, что сейчас выгляжу намного лучше тысяч остальных фотомоделей, блогерок, актрис и богатых наследниц, с которыми он постоянно общается.

— О Поля, — снова затуманивается его взгляд, но дела не ждут, и его телефон начинает бешено вибрировать в кармане его джинсов. — Скоро увидимся, малыш, я пришлю тебе его на ночь, — и я представляю, как получу сегодня в очередной раз его дикпик, которыми у меня и так уже забита вся фотогалерея в телефоне.

— Я буду ждать, — шепчу я его буквально обтянутому джинсой члену, и снова укутываюсь в своё одеяло до подбородка, чтобы он не передумал и не отымел меня ещё разок на мой шёлковой постельке.

— Я специально не мылся, хочу оставить на себе твой запах, — снова начинает Стас свои нежности, и я поддакиваю ему в ответ:

2

Я сижу и мучаюсь от похмелья в нашей огромной светлой столовой, пока помощница по хозяйству Даша готовит для меня самые вкусные в мире сырники с вишнёвым соусом. Я вспоминаю про промо-патчи для глаз, которые мне прислали на рекламу накануне, достаю их из холодильника, леплю под глазами, беру в руку чашку с кофе и, состроив дежурную счастливую улыбку, делаю селфи. Выкладываю в сториз пост с хештегом и ссылкой на интернет-магазин, и продолжаю дальше мелодично позвякивать ложечкой в своем стакане, пока моя мама, сидящая тут же, за столом, не просит меня с раздражением:

— Полина, прекрати! В конце концов, это невоспитанно!

Я застываю на мгновение, и всё-таки решаюсь спросить её — ухоженную светскую львицу Анастасию Сонис, в ботоксе и филерах, которая давно уже растворилась в своей вечной застывшей молодости:

— Мама, скажи, а ты любила папу, когда вы поженились?

Мама отрывается от своего планшета, на котором беспрерывно скролит новости и с тревогой смотрит на меня:

— В чём дело, Полечка? Вы поссорились со Стасиком?

— Нет, вовсе нет, — успокаиваю я её, рассматривая на экране своего смартфона последние дикпики, присланные мне моим женихом накануне. И почему он только так обожает свой член? По-моему, ничего выдающегося… — Я просто хотела узнать, что чувствуют люди, когда женятся. Это ведь на всю жизнь. По крайней мере, так предполагается, — пытаюсь я сформулировать мысль, но мама, успокоившись, уже снова утыкается в свой планшет.

— Пойми, Полина, — бормочет она, разглядывая очередной наряд своей знаменитой подруги, который та выгуливает на каком-то светском рауте, — любовь придумали плебеи. Люди без денег и родословной. Надо ведь как-то выживать человечеству? — с улыбкой снова смотрит она на меня, и я вспоминаю вечную эту мамину присказку.

По её мнению, браки заключаются только по расчёту. А всё остальное – просто похоть и страсть, которые быстро проходят, и в итоге оставляют после себя лишь пыль и тлен. И утомительный бракоразводный процесс. Собственно, меня воспитывали с младенчества с этой мыслью и вырастили с твёрдым убеждением, что именно так и есть. И, по правде говоря, чем больше я смотрю по сторонам на своих друзей и подруг, а особенно на их отношения, тем больше убеждаюсь в этом. И да, чем чаще меня трахает Стас при каждом удобном случае, тем больше я уверена в том, что всё это просо пустая похоть и неуправляемая страсть. Просто отлично, что хотя бы я умею контролировать свои желания.

Даша ставит передо мной порцию дымящихся ванилью сырников, а мама, строго посмотрев на меня, предупреждает:

— Только один, Полечка, помни о фигуре, — и, подождав, когда Даша снова уйдёт на кухню, добавляет с самодовольной усмешкой: — В любом случае, я уверена, что твой папа очень любил меня. Иначе мы бы не поженились. Поверь, для счастливого брака это более чем достаточно. Стасик тебя любит? Он всем доволен? — заботливо расспрашивает она, намекая, по всей видимости, на нашу интимную жизнь, и я, немного поморщившись, отвечаю:

— Всё нормально, мама, не беспокойся.

— Вот и славненько, — успокаивается она, и напоминает мне: — Не забудь съездить сегодня к доктору Тарасову, он ждёт тебя. Нам нужно забрать у него все заключения.

— А это так обязательно? — откусываю я назло ей огромную порцию сырника, обильно полив его сладким вишнёвым вареньем.

— Это формальности. Не более того. Не забывай, что речь идёт об огромных деньгах, — мама с отвращением смотрит на то, как я ем: она уже много лет сидит на диете из одного кусочка рыбы и грейпфрута в день, позволяя себе только литры кофе и несладкого зелёного чая. — И хватит столько есть, ты не влезешь в своё платье от Веры Вонг!

— Что значит формальности? — запихиваю я назло ей в себя второй сырник. — Как покупка племенной кобылы?

— Ну что за выражения, Полина, — брезгливо морщится мама, отпивая из своей пятой за утро чашки кофе. — Даша, уберите сырники, пожалуйста, мы поели, — кричит она куда-то вдаль, и пока наша прислуга не отобрала у меня мой завтрак, я хватаю с тарелки третий жирный сырник, и, обмакнув его в варенье, откусываю огромный кусок.

— Это не просто брак. Это деловой контракт, слияние двух империй. Мы отдаём семье Вайсбергов самое дорогое, что у нас есть, — чуть ли не со слезами на глазах пафосно восклицает моя мама, и я бы ей даже поверила, не знай я её так хорошо.

— О да, — с издёвкой поддакиваю я, пока Даша уносит грязную посуду. — Но получаете взамен, правда?

— Что ты несёшь, Полина! — восклицает мама. — Следи за тем, что ты говоришь! И да, это нормально, когда люди заключают контракт! Я бы сказала, что это просто необходимо! Только кошки и собачки могут плодиться под забором бесплатно, — опять заводит она свою любимую песенку, и я отвечаю:

— Окей, окей, я всё поняла, я заберу сегодня у доктора Тарасова все заключения, чтобы семейство Вайсбергов могло быть уверено в моей чистоте и отличном здоровье! Хорошо, что они не требуют справку о девственности, — встаю я из-за стола и бегу вверх по лестнице в свою комнату.

Я сижу в просторном светлом кабинете частной загородной клиники знаменитого доктора Тарасова, который по совместительству ещё и папин лучший друг. И именно ему семья Сонис доверяет самое дорогое, что у неё есть – наше здоровье и заключительные анализы своей единственной наследницы. Ну да, это только кошки, собаки и плебеи по словам моей мамы женятся под забором, бесплатно. А такие представители элиты как мы, должны тщательно взвесить все за и против, чтобы быть уверенными наверняка, что наша голубенькая кровь не дай Бог не смешается с чьей-то недостаточно чистой и кристальной. Поэтому в брачном договоре есть отдельный пункт, и я бы даже сказала, огромный раздел, посвящённый всем болезням и недугам, которые могут приключиться у представителей нашего рода.

Вайсбергам нужны здоровые чистокровные и румяные наследники, вот почему месяц назад меня обследовали самым тщательнейшим образом: брали всевозможные анализы крови, мочи и кала, просвечивали меня на томографе, прослушивали, простукивали и проминали, чтобы предъявить благородному семейству доказательства моего исключительно здоровья.

3

Вся оставшаяся неделя до свадьбы проходит в суете и мороке: платья, примерки, стилисты, косметологи и куча рекламных постов, конечно же! Причём неизвестно, у кого больше времени отнимают все эти приготовления: у меня, или у моей светской ухоженной мамы Анастасии Сонис, которая, как мне кажется, считает, что она должна затмить собой на свадьбе невесту, точнее, меня. Если честно, мне иногда кажется, что вся её жизнь посвящена только одному: как бы вдруг не растолстеть, не состариться и не утратить любовь и интерес моего папы. А ещё мне кажется, что моему отцу жена нужна только для красивых обложек в глянце, успешных постов в соцсетях и для модной компании на светских мероприятиях, потому что я нечасто вижу, чтобы они общались друг с другом наедине. Мы вообще очень редко видим папу дома.

Мне некогда встречаться со Стасом, и я боюсь представить, что он со мной сделает в первую брачную ночь. Единственное, что немного успокаивает меня, так это непреложный факт, что после свадьбы страсти утихают, и пары перестают так безудержно заниматься сексом, как в медовый месяц. И я очень надеюсь на это, потому что торопливые потные перепихоны с моим женихом меня начинают утомлять. Точнее, я не вижу в них никакого особого смысла, кроме его удовлетворения, конечно же. В пыльной суете этих дней я совершенно забываю об анализах, которые у меня ещё раз взяли в клинике Ивана Тарасова, поэтому его звонок застаёт меня врасплох:

— Полечка, девочка, нам нужно срочно поговорить, это очень важно. Только не волнуйся раньше времени, пожалуйста, — и я, конечно же, начинаю сразу же волноваться. Я вообще не понимаю, какого чёрта врачи произносят эту дурацкую фразу! Как будто в институтах они проходят специальный курс под названием «Как заставить пациента нервничать ещё больше».

— Что-то с моими анализами? — спрашиваю я, и чувствую, как моя нижняя губа начинает предательски подрагивать.

— Ты не переживай. Просто приезжай ко мне в клинику. Прямо сейчас, — «успокаивает» меня мой доктор, и я понимаю, что теперь у меня уже подкашиваются ноги.

Минуя все эти треклятые пробки ранней осени, я почти долетаю до медицинского центра доктора Тарасова, где он ждёт меня в своём кабинете с чересчур участливым и добрым видом, отчего мне становится окончательно не по себе.

— Присаживайся, девочка, — приглашает он меня, и сразу же спрашивает: — Воды? Чаю? — и, не обращая внимания на мой отрицательный ответ, звонит по своему телефону: — Принесите воды, пожалуйста, с газом. Потом несколько секунд разглаживает свои папки на столе, и, словно решившись, наконец, продолжает: — Полина, в прошлый раз мне не понравились твои анализы крови, и я отправил тебя на повторную сдачу, — он вздыхает, делает передышку, и выпаливает: — По всем признакам у тебя острый лейкоз крови. Но я до сих пор сомневаюсь в правильности этого анализа, потому что показатели слишком высоки для этой стадии и твоего общего самочувствия, поэтому нам надо будет обследоваться более тщательно…

— Подождите, — бормочу я онемевшими губами, которые словно обкололи лидокаином. — Что значит лейкоз?

— Рак крови, — поясняет мне доктор Тарасов, и я чувствую, как слезы двумя обжигающими дорожками бегут по моим щекам. — Подожди плакать, — старается меня успокоить дядя Ваня, и пытается меня напоить водой, которую только что занесли к нему в кабинет: — Выпей, успокойся, я же говорю, это всё ещё неточно.

— Неточно? — лёгкая тень надежды касается моего сознания. — Скажите, дядя Ваня, а как часто врачи ошибаются? Как часто анализы врут?

— Ну, — тянет Иван Тарасов, — в принципе, с этим анализом часто бывает путаница.

— А в вашей клинике уже были подобные ошибки? — осеняет меня внезапная догадка.

— В моей клинике — ни разу, мы работаем только с самыми проверенными диагностическими центрами и только со швейцарским оборудованием, — с гордостью отвечает доктор Тарасов, но спохватывается, увидев мои полные слёз глаза. — Полин, не переживай ты так раньше времени! Я позвал тебя специально одну, чтобы обсудить с тобой это наедине! — объясняет он мне. — Потому что в нашем контексте, — мямлит он, — я не имею права скрывать результаты анализов и диагнозы от второй стороны, — и я понимаю, что его сейчас беспокоит не только моё здоровье, но и возможный срыв брачной сделки, если вдруг дело не выгорит.

Если вдруг Вайсберги решат, что им подсовывают товар с гнильцой. Не чистую голубую кровь, а кровь с раком, и тут мне опять становится безумно страшно и одиноко, и я начинаю реветь уже в голос, на что сердобольный дядя Ваня, не удержавшись, зовёт в кабинет медсестру и мне делают лёгкий укол.

Я не знаю, что это за препарат, который мне вкололи, но теперь я сижу, словно обложенная со всех сторон мягкой ваткой, и словно издалека до меня доносится спокойный монотонный голос доктора Тарасова, который объясняет мне план действий:

— Поленька, пойми, сейчас всё лечится, особенно с вашими возможностями. Это раньше люди с таким диагнозом жили два месяца, ну, максимум, три, — и я отмечаю для себя, что в принципе, мне осталось жить при плохом раскладе всего три месяца, но я смотрю в окно, на ещё юную тёплую и ласковую осень, тронувшую медовыми красками верхушки деревьев, и жизнь кажется мне прекрасной. В моей голове легко и пусто, словно её накачали гелием, и мне хочется улыбаться и просто сидеть и слушать доброго доктора.

Дядя Ваня, видимо, немного обеспокоенный моим слишком безмятежным видом, уточняет:

— Ты всё поняла, Полина? — и я радостно киваю в ответ, делая глоток холодной воды, и колючие пузырьки сразу весело бьют мне в нос, отчего мне становится ещё легче и веселее на душе. — Сейчас ты поедешь домой и отдохнёшь, договорились? — объясняет мне, как идиотке, доктор Тарасов. — Потом мы должны будем встретиться все вместе с твоей семьёй и семьёй Вайсбергов, чтобы обсудить план действий и возможные последствия. Так что всё будет хорошо, не переживай. Тебе надо будет сдать ещё один анализ, биопсию, и тогда мы уже сможем точно определить диагноз.

4

Занавес разъезжается в стороны, словно это мы выходим на подиум, а не погружаемся в затемнённый большой зал, где посередине сверкает огнями и фейерверками большая сцена, на которой сейчас я вижу пятёрку бравых пожарников, отжигающих под Rolling Stones.

Райан Гослинг, всё так же нежно придерживая меня за талию, только теперь скользя своею ладонью всё ниже и ниже к моей попке, уверенно ведёт нашу четвёрку к столику на небольшом возвышении прямо рядом со сценой, и, галантно отодвинув стул, усаживает меня в мягкое королевское кресло с золотыми подлокотниками, в которое я проваливаюсь, как в тёплое бархатное облако. Мои девчонки рассаживаются полукругом, чтобы всем нам удобно было наблюдать за представлением, где пожарники уже за это время успели снять свои жилеты и брюки, и остались в обтягивающих боксерах и касках.

К нам сразу же подбегают обнажённые официанты, одетые только в кожаные баварские шорты с подтяжками, и разливают уже ожидающее нас в ледяном ведёрке шампанское по бокалам.

— Дорогая наша Поля, пусть этот день будет как последний! — провозглашает Соня очередной тост, и Маша, поперхнувшись, поправляет её:

— Последний день твоей незамужней жизни! — и мы все бодро звеним хрусталём.

— Не ожидала от вас такого, — наконец-то открываю я рот.

— Ну конечно, мы же тебя любим, — отвечает Саша. — Неужели ты думала, что мы отведём нашу любимую девочку в очередной занудный пафосный ресторан с фуагра или суши?! Тем более в наш последний четверг свободной жизни.

— Почему вы всё время повторяете эту фразу про «свободную жизнь»?! — возмущаюсь я. — В конце концов, мы живём не в Саудовской Аравии, куда вы думаете, я денусь?

— Не горячись, это мы любя, — успокаивает меня Маша. — Мы будем счастливы, если после свадьбы у тебя ничего не изменится в жизни. Только в лучшую сторону. Ты же счастлива со своим Стасам, правда? — внимательно глядит она мне в глаза, и я, на секунду замешкавшись, отвечаю:

— Ну конечно счастлива! Спасибо, девочки! — и опрокидываю залпом свой бокал.

Между тем сцену, как жужжащие пчёлки, облепляют пьяные женщины, а бравые пожарные под I Can’t Get No Satisfaction уже танцуют в положении полулёжа у самой кромки, и десятки тонких рук с яркими ногтями, дорогими часам и золотыми браслетами тянутся к ним, ласкают, полируют до глянца и срывают с них последнюю одежду. Вот у первого стриптизёра полностью сползают боксеры, и из них вываливается гладкий и блестящий шланг, в прямом смысле этого слова. Я смотрю на всё это представление широко открытыми глазами, а Саша, наблюдающая за мной, комментирует:

— Поля, только не говори мне, что ты никогда не ходила на секс-шоу где-нибудь в Таиланде!

А Соня, чтобы меня подколоть, отвечает:

— Нет, Саша, я уверена, что Полин никогда не была на таких отвратительных представлениях, правда? Полина девочка образованная и воспитанная. Искусствовед, мать его, — и на этом слове все начинают хихикать. — Она только по музеям ходит и театрам, верно? — и я молчу, потому что я действительно хожу в основном по музеям и театрам. Как бы это глупо не звучало, я ничего не могу дать этому миру, кроме своего дешёвого раздутого блога с ненастоящей мной, хотя сама обожаю живопись, скульптуру и архитектуру, к которым лично у меня нет таланта.

Кстати, о скульптуре: тот самый пожарный с телом древнегреческого Аполлона, уже абсолютно обнажённый, если не считать его каски, которая может даже сойти за римский шлем, держит в своих руках совершенно скульптурный идеальный член, правда, намного, намного больше размером, чем древние эталоны, словно предлагая обезумевшей у его ног толпе облизать его. И стоящая рядом женщина впивается в него, как в глянцевое красное яблочко, натягивая свои алые губы на пунцовый шарик головки. Зал словно разрывается от криков, а стриптизёр, не теряя темпа песни, заталкивает свой пожарный шланг в глотку женщине, крепко удерживая второй рукой её затылок.

Я, уже не отрываясь, смотрю на сцену, а шустрый официант подливает в мой опустевший застывший в руке бокал ещё шампанского. В это время пожарные выдёргивают из толпы всё новых и новых добровольцев, и вот теперь на сцене одна из девушек лежит на спине, в то время как нависший над ней стриптизёр гладит её своим напряжённым фаллосом по лицу, а она, визжа от удовольствия, пытается ухватиться за него и затолкать в свой ротик. Второй пожарник усадил женщину на стул и танцует прямо на ней в полуспущенных шортах, в которых пружинит готовый выпрыгнуть член. Ещё двоих девушек их личные спасатели пытаются раздеть прямо на сцене, и они, разомлевшие и пьяные, тянут свои голодные руки, чтобы погладить и пощупать их мускулистые переливающиеся тела, чисто выбритые лобки и гигантские полувздыбленные шланги.

— Интересно, а они будут тушить пожар? — мечтательно бормочет Соня, делая глоток шампанского и не отрывая взгляда от творящейся на сцене вакханалии.

— Вот сейчас и узнаем, — отвечает ей Маша, с таким же уже затуманенным взором взирая на команду пожарных.

И тут, словно прочитав наши мысли, из-за кулис выходит шестой командир отряда, в красной каске и шортах в обтяжку и уже с настоящим брандспойтом наперевес, и, направив дуло прямо в зал, поливает визжащую и хохочущую толпу невесомой белой пеной. А его товарищи, как по команде, все пятеро начинают, действительно, выбрасывать из своих туго натянутых шлангов хлопья пены, обильно поливая лица, грудь и животы своих клиенток густой спермой.

— Интересно, у них какая-то специальная диета? — делает научное замечание наша Маша, проглатывая алую клубничку и запивая её божественным игристым.

А Саша, увлечённая темой, уже начинает гуглить этот вопрос и радостно цитирует нам:

— Вот, пожалуйста, пишут, что «объем спермы увеличивается пропорционально количеству выпиваемой жидкости, но некоторые напитки производят противоположный эффект. Если есть желание усилить синтез спермы, то следует минимизировать и количество кофе, способствующего обезвоживанию организма...»

5

Я разглядываю золотой французский канделябр эпохи Людовика XV где-то за спиной и сбоку от Вайсберга-старшего, пока обе наши семьи чинно сидят и внимательно слушают юриста, монотонно зачитывающего пункты моего с Анастасом брачного договора. Из полуоткрытого огромного окна доносится вдали ржание лошадей из знаменитой конюшни магната, и я мечтаю оказаться сейчас за тысячи километров от этого места. Видимо, благодаря вёдрам выпитого вчера шампанского вперемешку с волшебным успокоительным уколом доброго доктора, моя голова сейчас словно набита острейшими осколками стекла, и даже три таблетки обезболивающего не смогли мне помочь сегодня.

Я смутно помню, как вчера добралась до дома и свалилась прямо в своём нераспакованном корсете и ботфортах в свою чистую белоснежную постельку, где меня и нашла утром наша скромная Даша, когда пришла будить меня к завтраку. Сейчас я в тёмных очках, что очень бесит мою маму, отпиваю крепкий, как гуталин, эспрессо из чашечки севрского фарфора, и про себя размышляю, что будет, если я разобью её? Ведь это, пожалуй, несколько зарплат продавщицы из продуктового, или одна-две получки менеджера среднего звена? Наверное, мой дорогой Стасик даже глазом не поведёт, а просто попросит домработницу убрать осколки. Я ведь для него представляю намного большую ценность, чем какая-то позолоченная кружка, хоть и безумно дорогая?

Но тут мои странные думы прерывает бубнёж адвоката:

— В разделе о здоровье новобрачных мы чётко прописали все критерии, по которым будем оценивать их здоровье и риски, сопряжённые с возможными заболеваниями. В любом случае, обе стороны добросовестно прошли полное медицинское обследование перед заключением брачного договора, и медицинские организации предоставили нам все документы с выводами и заключениями и далее и далее… Так, здесь есть ещё одно уточнение в приложенной записке, — невнятно бормочет он, вчитываясь в написанное, и затем, прерываясь, недоумённо оглядывает нас всех.

— Что там? — раздражённо спрашивает Вайсберг-старший, и я замечаю, как его нижняя губа, такая притягательно пухлая у его сына, во взрослом возрасте оттопыривается и придаёт ему вечно недовольное и брезгливое выражение лица.

— У меня здесь записка касательно этого пункта, — испуганно лопочет юрист, утирая свой мгновенно вспотевший лоб клетчатым платочком, а я демонстративно громко отхлёбывая свой кофе и со стуком возвращаю чашечку на блюдце, отчего все глаза устремляются на меня.

— Ну хорошо, читайте, не затягивайте, — ещё более заводясь подгоняет своего адвоката Вайсберг, и тот начинает зачитывать записку, явно составленную доктором Тарасовым.

— Тут говорится, хм, что два анализа подряд выявили крайне негативную динамику и мутацию в крови у госпожи Полины Сонис, в виду чего Иван Алексеевич Тарасов не может дать положительного заключения о соблюдении всех обязательных условий договора, а именно…

— Какие ещё на хрен анализы?! — уже подаёт голос Стас, и теперь взмыленный адвокат, словно он сам лично виноват в моём недуге, начинает читать ещё быстрее:

— Здесь говорится, что доктор Тарасов не готов подтвердить условия вступления в брак, описанные в пункте одиннадцать настоящего контракта, поскольку для положительного заключения госпоже Полине Аркадьевне Сонис необходимо пройти более глубокое обследование, а именно, трепанобиопсию костного мозга…

— Что?! — слышу я истеричный возглас своей мамы, которая уже кричит мне, даже не стараясь соблюдать внешние приличия. — Биопсию? Поля, что это за диагноз? Ты об этом знала, и не сказала мне?

— Успокойся Настя, — кладёт ей на руку свою ладонь мой папа, но всё же я замечаю сквозь свои чёрные непроницаемые очки, как нервно подёргиваются его губы. — Я уверен, это какое-то недоразумение, или шутка, — неуверенно бормочет он, хотя лучше всех здесь собравшихся знает, что наш серьёзный доктор Тарасов не способен на подобные шутки. — Скажи, Поля, ты же знаешь обо всей этой ситуации? — обращается уже ко мне мой самый лучший в мире папа, и я медленно отвечаю под перекрёстным обстрелом шести пар глаз:

— Да, папа, я в курсе этой ситуации. Но я узнала об этом только вчера, и у меня не было времени и сил говорить об этом… Дядя Ваня сказал, что бывают частые ошибки при диагностировании, и я, возможно, поверила, что мне это всё приснилось. Или что это просто баг в системе, понимаете? — обращаюсь я уже ко всем собравшимся, снимая наконец-то свои очки, и вижу, с каким чуть ли не животным ужасом взирает на меня Вайсберг-старший вместе со своей тихой и обычно безмолвной женой, одетой сегодня по такому случаю в элегантный костюм D&G.

— А вот и я, надеюсь, я успел к началу, — неожиданно врывается в нашу сумасшедшую комнату сам дядя Ваня Тарасов собственной персоной, и по выражениям лиц собравшихся сразу же понимает, что он опоздал. И надолго.

— Ваня, мать твою! — орёт на него мой обычно такой взвешенный и спокойный отец, а Тарасов, стараясь оставаться профессионально спокойным, встаёт в центре стола, поднимает обе руки, и жестом призывает всех успокоиться.

— Господа, — торжественно и тихо начинает он свою объяснительную речь. — Никогда не думал, что мы здесь соберёмся по такому поводу, эээ, помимо обсуждения наших свадебных приготовлений, — мягко пытается он обойти острые углы разговора, но, видимо, это невозможно в данном случае, поэтому он решает рубить сразу же и с плеча, чтобы не отрезать кошке хвост по частям: — Итак, у меня очень серьёзные подозрения на рак крови у Полины. Два анализа подряд выявили крайне негативную динамику, и мы не можем ни в коем случае откладывать и затягивать процесс диагностирования и лечения.

— Ясно, — коротко и властно звучит низкий голос хозяина кабинета. — Считаю, что дальнейшие обсуждения контракта неуместны, — заключает он, откидываясь на спинку кресла и разглядывая всех собравшихся из-под тяжёлых полуопущенных век, как каких-то любопытных насекомых.

Я сижу словно под лупой, и дневной свет выжигает мне глаза: я, как двухсотлетний вампир, проспавший в своём склепе, корчусь и таю, покрываюсь пеплом под безжалостными лучами, и представляю, как, должно быть, выгляжу со стороны: с бледным осунувшимся лицом и тёмно-фиолетовыми кругами под глазами я сама сейчас как ходячая иллюстрация из учебника по медицине. Я как будто здесь, и одновременно взираю на весь этот спектакль со стороны. Я всю жизнь была уверена, что когда мне плохо, близкие и тёплые руки бросаются утешать и успокаивать меня, а сейчас я вопросительно смотрю на своего будущего мужа, который клялся мне в любви ещё совсем недавно, и жду, когда же он подойдёт и обнимет, но он лишь сидит и испуганно глядит на меня, как на какое-то заразное существо, к которому опасно даже прикасаться.

6

Всю короткую дорогу до Москва-Сити мы едем молча, и уже на подъезде к зеркальной громаде, возвышающейся в центре столицы, Элвис поворачивает голову ко мне и спрашивает:

— Куда дальше?

— Мне нужно отделение банка в башне «Федерация», — направляю я его. — Давай припаркуемся со стороны набережной. Я скоро! — и с этими словами я выпрыгиваю из машины, забегая в отделение.

Прохожие и посетители как-то подозрительно пялятся на меня, и я не сразу соображаю, что со мной не так, как вдруг понимаю, что я разгуливаю по деловому сердцу города в расстёгнутой блузке, и все желающие уже смогли насладиться шикарным видом моей груди в бюстгальтере. И даже какой-то гондон успел щёлкнуть меня на свой сраный смартфон. Я со злостью на весь белый свет застёгиваю свою кофточку и захожу в дверь, услужливо придерживаемую для меня охранником.

Подхожу к банкомату, вставляю свою карту, и снимаю двадцать тысяч долларов. Потом, подумав немного, я решаю, что, пожалуй, мне этого не хватит на оставшиеся мне три месяца жизни, и запрашиваю баланс. Итак, на моём счету есть ещё шестьдесят тысяч, и я, не раздумывая, снимаю весь остаток, пытаясь впихнуть всё в свою сумочку.

— Позвольте вам помочь, — подбегает ко мне администратор операционного зала, и протягивает фирменный пакет банка, куда я судорожно сгребаю все свои стодолларовые банкноты.

— Спасибо, — бормочу я, и понимаю, что уже наверняка привлекла к себе слишком много ненужного мне внимания. Поправляю на носу свои огромные солнцезащитные очки и выпрыгиваю на улицу, где меня ждёт в ожидании своих денежек мой Элвис Пресли. Правда, этот дурачок ещё не знает, что его ждёт, — усмехаюсь я про себя, и с размаху плюхаюсь на пассажирское сидение.

— Погнали! — командую я ему, и отвечаю на его немой вопрос: — Ты думал, я тебе отдам деньги прямо в салоне и вежливо удалюсь?

— Но вообще-то, именно так, — усмехается мне в ответ Элвис.

— Я тебе очень бы советовала сейчас посильнее жать на газ и валить отсюда, — с обворожительной улыбкой объясняю я ему. — Посмотри: видишь вон тот тонированный мерс? Ты его не запомнил? — и тут же отвечаю в ответ на его отрицательное мотание головой. — Зато он запомнил тебя. Он уже был в Электрическом переулке, когда ты приехал. И будь уверен, твоё авто уже отследили, и теперь знают, кто ты и что ты. И куда ты меня повёз. — И даже и не думай никуда отправлять эти твои жалкие фото, потому что я всем расскажу, как ты меня сначала изнасиловал, угрожая оружием. Ммм, я ещё подумаю, каким именно, холодным или огнестрельным? — мечтательно тяну я, облизывая пересохшие губы, — вот тебя какое больше возбуждает?

— Куда едем? — вместо ответа спрашивает Элвис, выруливая и вклиниваясь в толпу вечно спешащих московских автомобилей.

— Пока прямо, — командуя я, и замечаю, как нервно ходят желваки на его красивом лице.

— А если я всё-таки докажу, что ты сама мне добровольно сделала минет? — не отворачивая лица от дороги, спрашивает он. — И даже попросила сфотографировать процесс, потому что тебя это безумно заводит? — усмехается он. — Вообще-то, многим это очень даже нравится, ты разве не знала? — и меня опять передёргивает от мысли, скольких женщин он уже успел оприходовать за всё время своей работы в этом клубе.

— Сам подумай, — уверенно отвечаю я. — Ты никому не известный дешёвый стриптизёр, не более того. Раскручивать и обманывать бедных тёлочек – это твоя профессия. А с другой стороны — слово Полины Сонис, дочери известного режиссёра, послушной девочки и невесты влиятельного человека. Как ты думаешь, кому они поверят? Тебе, или всё-таки мне? — нагло задаю я риторический вопрос, но про себя думаю, что совсем не уверена в ответе. Тем более, сейчас…

Мы сворачиваем на третье транспортное кольцо и едем куда-то на северо-восток, а я продолжаю свои логические рассуждения для уже молча слушающего меня водителя:

— Решай, что для тебя важнее сейчас: разослать всем эти пошлые фото, и опозорить меня, но возможно, получить пулю в лоб взамен. Потому что ведь никому не хочется, чтобы его невеста делала такое, верно? — очень спокойно объясняю я ему.

— Или что? — жёстко бросает он мне в ответ.

— Или помочь мне уехать.

— Куда?! — поворачивает уже он ко мне голову, и я кричу ему:

— Смотри на дорогу! Ты сейчас чуть не врезался!

— Я отлично вожу, — усмехается он мне, выправляя руль. — Или ты мне не доверяешь? Так в итоге, куда ты хочешь, чтобы я тебя отвёз?

— Я подумаю, — тихо отвечаю я. — И скажу тебе уже сегодня. И да, я заплачу тебе, сколько ты и просил, за твою работу.

— Зачем тебе это? — уже удивлённо спрашивает он меня. — Я могу тебя высадить на любом углу, и ты можешь дальше идти жить свою роскошную праздную жизнь, разве нет? Тем более, у тебя же завтра свадьба, разве не так?

Но он не понимает, что я не хочу дальше жить свою пустую, никому не интересную, кроме меня самой, жизнь. Точнее, доживать её. И свадьбы тоже не будет.

— Не знаю. Я думаю, мне понадобится рядом человек, — я запинаюсь на слове «близкий», потому что понимаю, как глупо оно звучит в свете всей этой ситуации, и добавляю: — предприимчивый человек. Ну ты меня понял, я думаю, — поясняю я.

— А если я не соглашусь? Зачем мне связываться с богатой избалованной сучкой? Вали из машины на все четыре стороны, и дело с концом, — зло бросает он мне, и даже эти его грубые слова звучат безумно сексуально, пока я рассматриваю его мужественный профиль с прямым носом, чётко вылепленными скулами и чувственными губами.

— А это уже твоё дело, — мягко мурлычу я в ответ, улыбаясь ему, и забираю одну ногу на сиденье. — Целая служба охраны Анастаса Вайсберга будет охотиться на тебя и выследит очень быстро, ты уж мне поверь, — удовлетворённо объясняю я ему прописные истины. — Твой выбор: богатая избалованная сучка или неизбалованные крепкие ребята, возможно, любители анального секса резиновыми дубинками…

В ответ Элвис только сильнее жмёт на газ, и мы сворачиваем на трассу, выезжая уже за МКАД.

7

Оставшись одна в пустой гулкой комнате, скрытой ещё густой листвой от неба и солнца, я медленно обхожу её, останавливаясь у картин и внимательно рассматривая каждую. Мне кажется, у меня одна из самых бесполезных профессий в моём тесном мирке, но сейчас я могу точно определить, что все полотна написаны больше полутора веков назад, и что-то в них мне не даёт покоя. Словно я их знаю всю жизнь, пытаюсь вспомнить, но никак не получается это сделать.

Я провожу пальцем по старинной золоченой раме, ощущая кожей её шершавую, всю в трещинах времени, поверхность, и могу судить, что она была изготовлена так же давно, как и сама картина, и в наше время может стоить намного больше творений некоторых современных художников. На картине изображён маленький мальчик, лет семи: он сидит за столом и что-то рисует на листке бумаге, и его старинного кроя сюртук даёт мне право сделать вывод, что этому мальчику на полотне не меньше ста двадцати лет. Рядом с его мастерски выписанной маслом рукой лежит румяное яблочко, словно умытое золотым лучом света, и всё вместе это создаёт картину спокойного осеннего полудня в какой-нибудь дворянской усадьбе, где маленький мальчик после занятий с гувернёром просто рисует, а когда закончит, то надкусит это выданное ему маменькой в награду яркое, как само солнышко, яблоко. И я даже могу разглядеть, как дрожат мельчайшие пылинки в воздухе вокруг его кудрявой головки. И сам мальчик мне кажется отчего-то очень знакомым и близким.

И пока не вернулся мой странный новый приятель, я быстро просматриваю остальные полотна: здесь есть пейзажи, портреты каких-то дворян и даже бытовые сюжеты, но я могу сказать, что все эти картины написаны, скорее всего, одним и тем же автором. И что-то в его манере мне кажется очень знакомым, но я так и не могу вспомнить, что именно.

В углу комнаты стоит огромная изразцовая печь, и я даже могу поспорить, что она облицована настоящими голландскими плитками. Что же это за дом такой? Даже не дом, а целая шкатулка с сокровищами, — думаю я, и кто смог бы доверить все эти сокровища случайному жильцу?

Я подхожу к старинному серванту с перламутровыми вставками, и вижу на нём фото в обычной рамке, так выбивающейся из общей стилистики этого замысловатого интерьера. На нём обнимается счастливая парочка: девушка с прозрачной светлой кожей и золотыми волосами, а за спиной стоит и держит её за талию мой Элвис. Только намного моложе. И с этой доброй тёплой улыбкой, которая сегодня промелькнула у него на мгновенье. Они оба такие юные, влюблённые, на фоне какой-то стены с картинами, что я невольно завидую их неподдельному счастью.

Интересно, где же сейчас эта девчонка? Он променял её на толпы поклонниц и лёгкие деньги? Или она сама бросила его ради лучшей партии? И тут я вдруг понимаю отчётливо для себя, что таких как он не бросают. Если бы он стоял и так же крепко держал моё сердце в своих ладонях, как он это делает сейчас на фото с незнакомой мне девчонкой, я бы, наверное, чувствовала себя самой богатой и желанной на свете. Но тут я обрываю я сама себя. Как я могу вообще такое думать?! Что за бред! Зачем мне сдался этот жалкий напыщенный фигляр? Что в нём такого, чего нет в остальных нескольких миллионах, а точнее миллиардах, мужчин на планете?! Свое вчерашнее помутнение мне надо списывать исключительно на действие подозрительных транквилизаторов, которыми меня накачали перед этим. А сегодняшнее? А сегодняшнее — на последствия моего опасного заболевания. Только и всего. И пока я веду сама с собой этот безумный монолог сумасшедшей, скользя глазами по безделушкам, наполняющим эту комнату, я слышу на подъездной дорожке шуршание гравия, и, выглянув в окно, вижу, как во двор въезжает, словно заныривает в омут, маленький Range Rover и втискивается рядом с авто хозяина.

Дверца открывается, и из авто выходит женщина в алом шёлковом платье Balenciaga с запахом. В точно таком же, как Ким Кардашьян на одном из её постов в сети; на высоченных каблуках, в которых я даже не представляю, как она вела машину, и, проваливаясь в утоптанную землю тропинки своими шикарным неуместными здесь туфлями, она уверенным шагом идёт к входной двери. И я даже не знаю, запер её Элвис, или оставил открытой.

Но мне некогда размышлять об этом, и я, мгновенно сняв свои туфли, мягкой кошачьей рысью взлетаю на самый верх тяжёлой дубовой лестницы, и слышу, как внизу открывается дверь и раздаётся низкой грудной голос:

— Ромео, ты дома? — и я в полумраке бесшумно врезаюсь со всей силы в вышедшего на крик Элвиса. Он зажимает легонько мне рот рукой, и единственное, о чём я сейчас думаю, стараясь не расхохотаться, так это о том, что моего прекрасного принца в кавычках зовут просто Ромой. Ромео, на хрен!

А он, даже не давая мне опомниться, сгребает меня в охапку, как ворох сухих листьев и птичьих перьев, и даже не дав вздохнуть и пошевелиться, проносит через большую комнату и просто запихивает в огромный резной шкаф, стоящий в углу. Просто скомкав меня, как ненужное летом одеяло. И поворачивая дверцу на ключ, кричит через плечо на весь дом:

— Сейчас спущусь, Алиса! — и смотрит на меня через замочную скважину, приложив указательный палец к губам. Но я и без его дурацких жестов понимаю, что лучше мне не высовываться.

И остаётся только надеяться, что эта Алиса очень быстро свалит. На своих каблуках и в шёлковом платье.

Но у неё, видимо, совсем другие планы на вечер, и не успевает мой Ромео выйти из комнаты, как она сама уже влетает в спальню, видимо, уверенная, что здесь её ждут. Я про себя решаю, что, во-первых, шкаф в этом доме, как, впрочем, и всё остальное, тоже антикварный и сделанный качественно и на славу, и поэтому в нём я могу совершенно просторно разместиться. И даже с комфортом наблюдать через замочную скважину за всем происходящим. А во-вторых, эту Алису я точно откуда-то знаю: это во времена Бальзака таких женщин называли старухами, а сейчас это красивая ухоженная дама за тридцать, или за сорок, а может быть, даже и за пятьдесят, но её подтянутые рельефные скулы, идеальные губы и скульптурный подбородок никогда не выдадут её реальный возраст. А в-третьих, я даже не успеваю придумать что именно, как Рома-Элвис, явно специально загородив мне весь обзор спиной, обращается к своей любовнице:

8

— Вставай, пора ехать, — треплет меня по щеке тёплая незнакомая ладонь, а тихий голос врывается ко мне в солнечный тёплый сон.

Я открываю глаза и поначалу не понимаю, где я нахожусь: потолок с деревянными перекрытиями и ажурной резьбой. По которому скользят мягкие лучи апельсинового закатного солнца. Тонкие пылинки кружатся в столбах света, как маленькие снежинки, и надо мной склонилось такое красивое лицо, которое я знаю, но не помню, откуда.

— Куда ехать? — спрашиваю я, ещё не до конца проснувшись, и тут все воспоминания прошедшего дня догоняют меня, накрывая ледяной волной.

— Куда скажешь, детка, — насмешливо отвечает мне Элвис-Рома, — карета подана, принцесса.

— Как я здесь оказалась? — бормочу я, и хотя я не помню, где я вчера заснула, но это точно была не эта комната.

— Я нашёл тебя спящей в шкафу. Видимо, тебе так понравилось моё представление, что ты решила немного вздремнуть, — смеётся он надо мной.

И тут я вспоминаю его бесконечные пляски с этой поджарой Элис, и отвечаю ему, презрительно поджав губы:

— О да, такое сложно забыть! Видимо, ты так привык всё делать на публику, что даже переспать ни с кем не можешь наедине, Ромео! — назло ему повторяю я его прозвище.

— Послушай, ты не оставила мне выбора, — говорит Рома, едва заметно поморщившись. — Тебя не учили отключать звук у телефона? Особенно когда ты за кем-то подсматриваешь в дверную щёлку? — отрывисто бросает он мне. — Или ты бы предпочла, чтобы известная телеведущая Элис Монро нашла тебя в шкафу и рассказала бы об этом в своей передаче? — и я теперь вспоминаю, откуда я знаю эту женщину: передача и YouTube канал «На кухне с Элис». — Думаешь, тебе бы удалось тогда прогнать своему дорогому женишку сказку, что я тебя похитил и спрятал у себя в шкафу? В это бы даже твой тупой Вайсберг не поверил бы!

— Он не тупой! — на автомате защищаю я своего уже бывшего жениха.

И чтобы сделать еще больнее наглому Роме, продолжаю:

— Анастас – владелец крупнейших бизнесов, медийные персона. Конечно, я понимаю, что ему далеко до такого виртуозного исполнителя эротических танцев, как Элвис Пресли, — с пренебрежением бросаю я ему в лицо.

— Анастас – всего лишь наследник бизнесов своего отца, — просто отвечает мне Роман. — Но если ты его так сильно любишь, зачем ты от него убегаешь? Накануне свадьбы?

И тут я уже не знаю, что ему сказать в ответ.

— Кстати, ты так крепко спала, что даже не проснулась, когда я перенёс тебя из шкафа на диван, — и я про себя отмечаю, что как хорошо, что он меня не уложил в свою пропитанную их потом и следами любви постель. — Твой телефон выпал из кармана, мне кажется, он просто раскалился от звонков и сел.

— Отлично, — бормочу я, решая, что если мне с этим человеком предстоит ещё долгий путь, то мне как минимум надо сохранять с ним ровные приятельски-деловые отношения, и прекратить ругаться. В конце концов, что меня так разозлило в сегодняшней сцене с Элис Монро? Это его личное дело с кем спать, и как спать. — У тебя есть зарядка для айфона? — спокойно спрашиваю я Рому, и он отрицательно мотает головой. Чёрт, даже телефон у него не такой, как у нормальных людей!

— Хорошо, который сейчас час? — пытаюсь я понять, сколько же прошло времени, и Роман указывает мне на старинные часы в углу: восемнадцать двадцать пять. Скоро сядет солнце. — Я думаю, нам пора уезжать, — говорю я. — Сейчас мы купим по дороге мне зарядное устройство, и я посмотрю, что за сообщения мне прислали. Ты собрался? — уже деловым тоном спрашиваю я его. — Я думаю, тебе надо взять вещей на десять дней, не больше. Отвезёшь меня, куда я тебе скажу, и потом я тебе заплачу. И можешь возвращаться обратно. К своей жизни, — не удерживаюсь я, что не уколоть его ещё раз.

— По крайней мере, я не убегаю от неё, так, как ты, — ледяным тоном отвечает мне мой Ромео-Элвис. Один ноль.

Я встаю с дивана, и понимаю, что мне совершенно неудобно ехать в далёкое путешествие в шёлковой блузке и туфлях Manolo Blahnik – возможно, очень дорогих и модных, но жутко неудобных.

— Послушай, мне придётся ещё, возможно, заехать в пару магазинов по пути, чтобы купить себе что-то поудобнее, — предупреждаю я Рому, и он, отвечает:

— Сейчас что-нибудь придумаем, — и вновь убегает вверх по лестнице, наверняка, чтобы порыться в своём волшебном шкафу.

Через пару минут он возвращается с ворохом одежды и бросает её на диван рядом со мной со словами:

— Посмотри, возможно, что-то тебе подойдёт.

— Забытые шмотки твоих любовниц? — брезгливо морщусь я в ответ.

— Как хочешь, можешь и дальше разгуливать по городу в парадной одежде. В ней ты становишься прямо невидимкой, знаешь ли, — пожимает он в ответ плечами, и я понимаю, что он совершенно прав. Моя яркая, расписанная цветами дизайнерская блузка, узкая юбка-карандаш с бисером-бахромой и высокие каблуки делают из меня фактически ходячую мишень для папарацци.

Я начинаю перебирать брюки, платья, кофточки и даже пару бюстье с трусиками, и отмечаю отличный вкус и дорогие бренды всех женщин Элвиса, оставивших у него свою одежду в надежде вернуться, по всей видимости. И останавливаю свой выбор на простых мешковатых джинсах GAP и закрытой футболке со Снупи на груди.

— Отвернись, пожалуйста, — прошу я Рому, развалившегося здесь же в резном кресле в стиле модерн.

— Ты думаешь, мне так интересно? — с видом оскорблённого достоинства отворачивается он от меня.

— Нет, не думаю, — отвечаю я, стягивая с себя всю свою дорогую неудобную одежду. — Уверена, что ты уже видел в этой жизни всё, что хотел. И даже то, чего не хотел, — продолжаю я подкалывать его, натягивая на себя джинсы и мягкую уютную толстовку. — Ну вот и всё, можно смотреть, — разрешаю я ему повернуться, и я замечаю, как он странно глядит на меня, как будто увидел привидение.

— Что-то не так? — беспокоюсь я уже за себя, а Рома, мотает головой, словно пытается прогнать от себя какое-то минутное призрачное видение.