Любимая, прости! Я ухожу...

Глава 1. Марина

Да здравствует, день дурака! Я и сама позабыла о нём. Подруга напомнила. Присылает мне фото с утра. Себя в зеркале. Довольная такая мина! Я сначала даже не поняла, в чём вся соль. Пригляделась, а у неё на предплечье тату. И не абы какое. А тот самый «писающий слоник», которого мы с ней рисовали в детстве друг другу ручкой на коже.

Я обомлела.

«Лариса!», - пишу, - «Ты в себе?».

Ну, кто его знает, в себе ли она? Во всяком случае, климакс на всех действует по-разному.

«А то!», - отвечает подруга. Ну, я не будь дурой, звоню:

- Лар, ты что, с ума сошла? Писающий слоник?

- Ну, разве не здорово? – на полном серьёзе, да ещё с такой детской радостью в голосе, произносит она. Я даже испугалась, что крыша поехала у любимой подруги детства. А значит, и моя не заставит себя долго ждать.

- И давно это у тебя? – уточнила я деликатно.

- Что «это»? Тату? – просвистела на том конце провода Лорик.

- Проблемы с мозгами! – я постучала себе по лобешнику, - Тебе скоро полтинник, Ларис! Ну, какие тату? Да тем более… Такие!

- А что? – она даже обиделась, - Зато с юмором, и со смыслом. Не знаешь, что сказать, покажи им слона!

Я прикрыла ладонью глаза. Представляя себе, как будет выглядеть это тату на ней лет через десять. Кожа обвиснет, и слоник растянется. Стыд и позор!

- Может, можно стереть по горячим следам? Ну, в смысле, свести? – поинтересовалась я с робкой надеждой.

И Лариска сдалась:

- Чучундра ты, Дорофеева! Сегодня же день дурака!

Я нахмурилась, ища глазами календарь на стенах кабинета:

- И что?

- И то! – отзеркалила Лара, - Тату временное! Наклейка это, попросту говоря. Но…, - она заржала, как лошадь Пржевальского, - Ты бы видела Стёпыча! Он просто в шоке был, Марин! Так и осел… на подушку-пердушку!

Спустя пару секунд я уже заливалась смехом вместе с подругой, представляя её благоверного. Лариска всегда отличалась специфическим чувством юмора. Разводила меня «на ура»!

А вот я всего раз разыграла, по-взрослому. Мужа. Правда, тогда он был мне ещё не мужем, а всего-навсего парнем, любимым и единственным, которого очень хотела в мужья. И лишь потому я решила устроить ему проверку.

Как-то раз, поднабралась серьёзности. А её придавал дикий страх! Я задумала шутку. Борис, как обычно, пришёл за мной после пар. Мы собирались гулять, есть мороженое. Весна началась в тот год рано…

- Я должна тебе что-то сказать, - произнесла я.

Стоит заметить, что мы уже «спали». К тому моменту лишь несколько раз. Я отдалась по любви! И у меня он был первым.

Борька грыз зубочистку. Держал руки в карманах. И в целом держался расслабленно. Теперь он всецело считал меня своей женщиной. И всячески следил, чтобы никто не ступал на его территорию.

- Ммм? – промычал вопросительно.

Я лизнула мороженку. Как сейчас помню, что вкус был клубничный.

- Я беременна, Борь, - отчеканила я, и зажмурилась.

Он мог отреагировать как угодно. Мог взбрыкнуть! Пойти на попятную. Сказать, мол, «я не я, и судьба не моя». Мог бы просто разозлиться и сбросить вину на меня. Вроде сама должна была следить за такими вещами.

В общем, я ждала чего угодно. Я приготовилась к любой из реакций. И решила, что это и есть тот самый момент нашей жизни, когда стоит расставить все точки над «й». Если нет, значит, нет. Значит, я просто ошиблась! Значит, нужно идти дальше. А отношения с ним забыть, как страшный сон. Ну, переспали, и что? Все девчонки на курсе уже делали «это». Нет, не все, я утрирую! Но большинство уже встречались с парнями.

Я лизала мороженку, ощущая, как густая и сладкая капля течёт по пальцам и вот-вот приземлится на юбку.

- Ну, - протянул он серьёзно, - Раз так…

Я уже приготовилась плакать. И решила, что даже не обернусь, если он прямо сейчас развернётся и пойдёт в другую сторону. Так тому и быть! Ведь сама напросилась? Сама…

Борька меня обогнал. Он присел на колено всего в двух шагах от меня. Вынудив замереть посреди улицы и смотреть на него во все глаза. Он долго шарил в карманах, в рубашке и брюках его ничего не нашлось. Тогда он просто сложил указательный палец в кольцо. Протянул ко мне руку:

- Акиньшина Марина Дмитриевна! Вы станете моей женой?

Картонный стаканчик скользнул на асфальт, и я задышала, как гончая. Слёзы полились по щекам. Стыд заполнил нутро.

Я соврала! Я – врушка. А он…

Я подошла к нему и ткнулась своим безымянным в виточек «кольца». Он усилил нажим и крепко схватил мой палец, чтобы не вырвалась. Затем встал, не прерывая зрительного контакта. Вокруг нас собралось много зрителей. Все смотрели, но пока не решались хлопать.

- Сегодня первое апреля, - прошептала я, так боясь, что он тоже меня разыграл.

- Ну, здорово, - хмыкнул Борис, - Так проще запомнить.

Боже мой! Даже сейчас вспоминая то, как он это сказал, я не могу сдержать слёз. Ведь я и подумать тогда не могла, что так будет. Что спустя всего лишь каких-то два месяца буду слепить белым цветом пришедших гостей. А спустя ещё три, я узнаю, что вправду беременна…

Боренька. Жизнь пролетела. И я постарела, наверное? Мне сорок девять. Уже тридцать лет прошло с того апреля. Вспомнишь ли ты? Посмеёшься. Обнимешь, как в тот давний день. И заверишь, что любишь не меньше, чем тогда! Я так точно, не меньше.

Домой Борис приходит, как всегда с небольшим опозданием. Я уже привыкла к его задержкам на работе. Ещё с тех пор, когда он был замом.

Скребёт в коридоре, шуршит.

- Я продукты привёз! – говорит, - Заезжал в супермаркет. Так рыбы захотелось. Сделаешь?

Я смотрю на сковороду, в которой томится гуляш:

- А я уже мясо потушила, с твоей любимой вермишелью.

Борька хмыкает:

- Ладно, тогда рыбу в морозильник кину. Потом.

Он идёт раздеваться. Я мельком успеваю взглянуть на него. Он красивый! Даже возраст его ничуть не испортил. А ведь уже пятьдесят. Глаза только вот морщинками окружило, но это ему даже идёт. Когда улыбается, добавляет изюма. Мужчинам проще гораздо! Не нужно так сильно следить за собой.

Глава 2. Борис

Днём ранее…

Я вообще не люблю всю эту новомодную ерундистику. Искусственный разум не может быть лучше естественного. Но, увы, и вопреки моему желанию, он уже повсеместно. И у нас на работе его применяют, я в курсе. И Маринка недавно мне кинула ссыль в телеграмме. «Чат-бот с виртуальным психологом». На кой чёрт тогда нужны реальные психологи?

Мне вообще-то становится страшно, когда я всерьёз думаю об этом. Зачем нужны люди? Ведь может быть и такое, что вскоре их заменит этот самый ИИ.

Но вот и я поддался, что называется. Просто поведать свою боль безликому чату – это не то же самое, что рассказать человеку знакомому. А незнакомцу подавно! По крайней мере, здесь всё обезличенно. Чат не видит меня. Он не выдаст. А я не могу! Я устал. Я на грани…

Захожу в этот чат. Информация сверху гласит:

«Здесь только честно и прямо, без фильтров и вопросов «а уверен ли ты?». Сложные личные темы? — разберем их без ограничений, даже если это что-то, о чем ты боишься спросить. - Используй голосовые сообщения, чтобы не тратить время на набор текста. Здесь нет табу, нет запретов. Хочешь разобраться в себе или в других? Погнали», - предлагает мне чат.

Ну, погнали, коли не шутишь.

Я нажимаю на старт.

Он предлагает мне выбрать пол. Есть два варианта: девушка\парень. А мужчина и женщина, нет? Или сюда только девушки с парнями обращаются? Этот факт чуть колеблет уверенность в собственных силах. Но я нажимаю, представившись парнем.

И чат предлагает:

«Отлично! Теперь можешь писать свои запросы».

Ну, с чего бы начать? С главного, пожалуй.

«Я изменяю жене», - отправляю «запрос».

И это признание, сказанное мною впервые кому-то, кроме себя самого, напрягает. А чат отвечает. Но не просто словами, а целыми предложениями. Притом, осмысленными:

«Окей, значит, ты изменяешь жене. Давай разберёмся, что за этим стоит. Ты сам понимаешь, почему ты это делаешь? Может, тебе не хватает чего-то в отношениях, или это просто адреналин, запретный плод? Кстати, а как ты себя чувствуешь после этих измен — вина есть или, наоборот, кайфуешь от того, что тебя не поймали?».

Кайфую? Серьёзно? Н-да, интеллект интеллектом, а вот эмпатии ему явно недостаёт.

«Я люблю другую женщину, но не хочу расставаться с женой. Я ощущаю чувство вины перед женой. Мы вместе очень долго. Она не знает об измене», - пишу я.

«Значит, ситуация такая: ты разрываешься между двумя женщинами, одна — давняя, привычная, с которой связана куча всего, а вторая — новая, но, видимо, настолько цепляет, что ради неё ты готов рисковать. Чувство вины перед женой есть, но его недостаточно, чтобы прекратить измену. Интересно, а что для тебя важнее — стабильность и комфорт с женой или эти новые, яркие эмоции с другой? Ты говоришь, что любишь эту другую женщину. А что именно в ней такого, чего нет в жене? Может, дело не в ней, а в том, что тебе не хватает в браке».

Реально, интеллект жжёт, как говорит наш сынуля. За живое берёт! Смотрит, что называется, в самую суть. Что важнее? Да если б я знал, разве б я спрашивал? Что есть в ней такого, чего нет в жене. Да всё абсолютно!

«Я не хочу причинять боль жене. Но с другой женщиной я чувствую себя мужчиной. Я очень хочу ее и всё время думаю о ней, даже когда жена рядом», - пишу я по-честному.

Интеллект отвечает:

«Похоже, ты застрял в классическом разрыве между долгом и желанием. С одной стороны — жена, с которой ты прошёл кучу всего, и ты не хочешь её ранить. С другой — эта женщина, которая заставляет тебя чувствовать себя живым, желанным, может быть, даже тем, кем ты не чувствовал себя давно. Интересно, а когда ты говоришь "чувствую себя мужчиной" — это про что конкретно? Она даёт тебе то, чего не хватает в браке: больше страсти, признания, может, даже власти? Или дело в том, что с женой ты уже давно в роли "мужа", а тут снова стал "любовником"? Кстати, а если представить, что жена никогда не узнает — ты готов так жить годами, разрываясь между двумя реальностями, или всё-таки хочешь что-то решить».

Если жена никогда не узнает… Я опускаю смартфон. Наверное, самый большой страх в этом случае касается того, что Лида не сможет так долго. Хотя она уверяет меня, что ей всё равно. Но у меня такое чувство, что я краду её время! Лишаю себя и её права на счастье.

«Пока живу так уже пять лет. Да, секс с женой почти сошёл на нет. Мне кажется, ей это не интересно», - признаюсь я чат-боту.

Когда мы с Маринкой в последний раз делали это? На новый год, вроде. Да и то как-то вяло, мне кажется. Она не против, если я изъявляю желание. Вот только я не изъявляю. Прикрываюсь работой, усталостью. Маринка, мне кажется, в таких случаях только облегчённо вздыхает. Не будь Лиды, мой член бы зачах…

«Пять лет — это уже не просто "залетный роман", а полноценный параллельный мир. Ты построил целую жизнь на этом расколе: с одной стороны — жена, с которой ты, видимо, больше сосед по квартире, чем любовник, а с другой — та, кто даёт тебе то, чего не хватает. Ты говоришь, что жене секс неинтересен. А ты пробовал с ней об этом говорить напрямую? Может, она тоже чувствует, что между вами что-то сломалось, но молчит, потому что боится разрушить то, что есть? Или тебе проще держать статус-кво, чем лезть в этот разговор и рисковать?», - отвечает искусственный разум. Он точно искусственный? Или там, по ту сторону, со мной говорит человек. Ощущение именно такое.

Говорить напрямую… Легко сказать! Пытался ли я? А зачем? Чтобы Маринка озадачилась, чтобы стала прилагать усилия. Не дай Бог, прикупила бельё, начала соблазнять. Нет, уж! Так лучше. Я как-то привык, что у нас секса нет. Так проще, понятнее. Всю свою страсть, весь свой пыл, отдавать той единственной, Лиде.

«С женой занимаемся сексом примерно раз в месяц», - решаю польстить нам с женой, - «Но это как-то буднично, без страсти. Просто как друзья что ли... Я не отвергаю, когда она просит. Но сам не инициирую. Обычно мы оба устали, поболтаем перед сном и спим. У нас двое взрослых детей, есть внучка уже. Пора уходить, начать жизнь заново. Но я не могу её бросить. Но и жить так больше не могу»

Глава 3. Марина

Сегодняшний день…

Я продолжаю сидеть возле зеркала, тупо глядя на то, как мой муж сосредоточенно и увлечённо пакует вещи. Второй по счёту чемодан пошёл в ход. Да, помню, с этими чемоданами мы ездили с ним отдыхать. Ещё давно, когда Дашута была школьницей. Потом его работа, потом моя. Как-то не совпадали у нас отпуска. И мы стали раздельно отдыхать. Я – в санаторий на двадцать один день, полный курс минеральных вод. А он – на Волгу с друзьями, рыбачить. Как я представляла, с друзьями! А там, кто его знает…

Поймав мой взгляд, произносит:

- Марин, я верну чемодан. Просто всё сразу не влезет.

Сглотнув, протолкнув кое-как вставший в горле комок, говорю:

- Подожди, Борь. Ты хотя бы объясни… Кто она? Как зовут? Как давно вы встречаетесь?

Я пытаюсь быть мягкой. Наверное, это моя персональная профдеформация. Привыкла, с детьми, на работе. Ведь с ними иначе нельзя. Только так, только мягко и вкрадчиво.

Борис прекращает заталкивать внутрь чемодана трусы. И садится на корточки возле него.

- В смысле? – брови его почти сходятся на переносице, - Ты же сказала, что знаешь?

- Да откуда, - я пожимаю плечами, издав нервный смешок.

- Ну, - он косится на свой телефон, тот лежит вниз экраном на крае кровати, - Я так понял, прочла переписку. С этим… Ну, как там его? Ну, твой этот чат! Джэ-мэ-тэ?

- Джи-пи-ти? – удивлённо взираю на мужа. Да, этот чат нам на работе давали в подмогу для бесед с особенно трудными подростками. Часто детям куда проще писать, чем говорить. И смотреть в глаза взрослому…

- Да, точно! – кивает Борис, подхватив телефон, трёт его о футболку экраном.

- Ты знаешь прекрасно, - отвечаю с присущим спокойствием, - Что я не имею привычки без спросу брать твой телефон.

- Ну, - пожимает плечами, - Всяко бывает впервые.

«Уж мне ли не знать», - отвечаю я мысленно. Боль начинает пульсировать в нервном сплетении. Как бывает, когда анальгетик прекращает своё действие в самый неподходящий момент. Я подавляю её всеми силами. Я научилась блокировать боль. Не обижаться, не принимать на свой счёт. На работе частенько приходится слышать угрозы и мат. Дети, как правило, не скупятся. Они уязвимее, слова - их защита от внешнего мира.

- Я полагала, ты понял, что это был розыгрыш. Глупый, наверное? Но уж, какой есть! Я хотела тебя разыграть, притворилась, что знаю.

Борис оседает на пятую точку, глядит на меня, как на душевнобольную:

- Ты в своём уме, Марин? Ты понимаешь, такими вещами не шутят?

Я усмехаюсь, сняв с кофты пылинку:

- Да уж, вещи действительно важные.

Он набирает в грудь воздуха и выдыхает с присвистом. Запрокидывает лицо к потолку и накрывает ладонями. Стонет, затем произносит:

- Марина, пойми, я люблю тебя, как… человека. Ты дорога мне, всегда! Я всегда буду рядом с тобой, я всегда приду на помощь по первому зову. Но есть и другая часть жизни, которая стала для нас недоступной.

Моё недоумение достигает своего апогея, когда я смотрю на любимого:

- Секс, ты имеешь ввиду?

Вместо ответа он глухо смеётся:

- Не только, Марин! Это всё… Мы живём, как соседи. Ты разве не чувствуешь этого? Ну, ты ведь психолог, Марина! Ведь ты же должна понимать?

- Я детский психолог, Борис. Ты забыл? – отвечаю спокойно, мотая на палец вылезшую из рукава ниточку.

- Ну, вот! Вот опять ты… Вообще без эмоций. Ты как каменный столб! Ну, ударь меня, ну? – подставляет он щёку.

Я вместо этого отодвигаюсь, подбородок плотней прижимаю к груди. И с глупой улыбкой шепчу:

- Это что-то изменит?

Борис оседает обратно на пол, приникает к изножью постели:

- Марин, - опускает лицо, - Марин, я так не могу больше, слышишь? Марин, я люблю тебя, и я не могу продолжать так жить.

- Как жить, Борь? – уточняю, - Мы разве плохо живём?

- Не живём! Существуем, Марина, - трясёт он ладонями. Руки широкие, сильные руки. Когда же в последний раз они обнимали меня? А теперь, значит, обнимают другую…

- Ты не ответил мне, Борь, - осаждаю его красноречия, - Эта женщина. Кто она? Как её звать? Вы давно с ней общаетесь?

Весь пыл угасает мгновенно. Борис устремляет взгляд в пол. Произносит с усмешкой:

- Какая разница?

- Но я ведь имею право знать? – говорю, - Тем более, ты сам принял как должное, что я всё знаю. Так имей смелость ответить.

- Не говори со мной, как будто я твой пациент! – раздражается Борька, и вправду становясь на секунду, похожим на одного из таких. На подростка! Взлохмаченные волосы. Ничего, что внутри седина? Суровые брови и взгляд непокорный. Вот только морщинок в избытке.

Я молчу и кусаю губу. Успокоившись, он произносит:

- Её зовут Лида.

«Боже, как символично», - думаю я, - «Хорошая девочка Лида». Но вслух не говорю ничего.

Борис продолжает:

- Мы общаемся с ней… Мы знакомы семь лет!

В груди всё сжимается. Семь лет? Знакомы.

- А как долго у вас отношения? – уточняю я ровно.

- Отношения, - тянет Борис. Очевидно, ему очень трудно сказать это вслух. Было бы проще гораздо, если бы я прочитала. И я уже порываюсь ему предложить. Пускай даст мне прочесть этот чат. Что он там написал? Но он резко бросает, - Пять. Пять лет.

Где-то внизу, там, где тело моё прикасается к пуфу, происходит надрыв. Вероятно, опять геморрой обострился? И спазм такой сильный, что не утерпеть. Я чуть подаюсь вперёд, с лёгкой натугой вздыхаю.

- Всё понятно. Пять лет.

- Я ещё пять лет назад хотел поставить вопрос ребром, Марин! Я не хотел тебе врать так долго, - пытается он оправдаться, хотя я не прошу.

- И что же тебе помешало? – интересуюсь я.

- Шутишь? – смеётся он нервно, - Опять? Помешало! Марин. Наша дочь поступала в тот год. У тебя начались проблемы со щитовидкой. Я не мог вас оставить, уйти.

«Какое неслыханное благородство», - мысленно я аплодирую мужу. А вслух говорю:

- Бедный мой, как же долго ты мучился. Целых пять лет.

Глава 4. Борис

Сегодняшний день…

Хорошо, что впереди выходные. Всё сложилось удачно. У нас с Лидой есть целых два дня насладиться свободой.

Помню, когда я впервые увидел её, это было… Даже не знаю! Как будто затмение. Как в книгах пишут. Всё вокруг перестало существовать. А у нас на секундочку шло совещание. Конечно, я тогда всё прослушал! Я смотрел, как она ставит кофейные чашки на стол возле каждого. Как ложбинка грудей чуть видна сквозь прозрачную блузу. Как падают на лицо её тёмные пряди каре. А губы, такие пухлые, такие сочные, слегка улыбаются.

Она улыбнулась и мне. А я покраснел как мальчишка! Мальчишка, которому сорок два года. Я тогда был моложе. Но никогда не питал иллюзий насчёт женского пола. Я знаю, что нравился женщинам. Но изменять? Никогда! Ведь симпатия, зуд в паху – не причина для ссоры с женой. Семья для меня всегда была на первом месте. Я всегда шёл к поставленной цели, подсознательно зная, что всё для семьи. Не для себя, а для них! И квартира, и налаженный быт, и удобства. Чтобы ни в чём не нуждались. Чтобы гордились отцом…

А тогда позабыл обо всём. Всё из головы выветрилось! Осталась только она. Её образ, её движения, жесты. Её мимолётный взгляд, брошенный в мою сторону. И запах духов, что витал в переговорной ещё долго. Я сидел, как шальной. Всякий раз, приходя на беседу к гендиру, я впивался в неё взглядом так, как будто боялся, что уже не увижу.

Я тогда стал следить за собой. Нет, я всегда уделял внимание внешности. Всё же дресс-код обязывал. Но в тот год я особенно сильно поддался порыву понравиться ей. И порыв был оправдан. Первый тактильный контакт, постоянный обмен взглядами, дрожь в коленях и трепет в груди… Боже мой, что это был за год! Наверно, меня и в директоры взяли лишь только благодаря ей. Я стремился, рыл землю. Хотел быть на голову выше.

У дверей застываю. Чемоданы тяжёлые. Н-да… Позвонить бы заранее? Но не хотел. Я готовил сюрприз. Представляю, как Лида увидит мои чемоданы, поднимет глаза, а они у неё огромные, влажные, как у Мальвины. Обнимет и скажет:

- Ждала, так ждала…

В груди нарастает волнение, сердце тревожно стучит. А в паху, предвкушая любовную ночь, шевелится желание близости с Лидой.

Ведь я у врача был недавно. Она излечила его! Простатит. Уж сколько лет этот гад был хроническим. Как говорил мне мой лечащий врач:

- А что ты хочешь, Борис? Это возраст! Работа сидячая. Секс как часто бывает с женой?

Я ухмылялся:

- Нечасто.

- Ну, вот! – подтверждал он догадку, - А от застойных процессов все беды. Разгонять нужно кровь, не давать ей густеть! То же самое и со спермой.

А сейчас я полон сил и жизни. Я себя в сорок лет так не чувствовал, как ощущаю сейчас, в пятьдесят. На пороге квартиры, где ждёт меня Лида…

Наконец-то звоню в нашу дверь. Ведь теперь она наша? Пускай, тесновата. Но мне и не нужно всех этих излишеств. Все прочие комнаты нам ни к чему. Ведь что главное? Это спальня, большая кровать. Душ, чтобы принимать его после любовных соитий. И кухня, чтобы навёрстывать силы для наших любовных утех.

Лидочка. Лида. Любовь моя. Всё, довольно терзаний! Иду…

Жму на звонок. Его трель предвещает скорейшую встречу с судьбой. Я стою, затаив дыхание. Только Лида не открывает. Странно. В такой поздний час её нет? Я давлю на звонок ещё раз. Нужно было всё же позвонить предварительно! Но тогда бы сюрприза не вышло.

Вдруг она с подругой, к примеру, ушла? Хотя, обычно она мне писала заранее…

В квартире слышится шум. Или мне это кажется? Ну, в любом случае, у меня есть ключи. Идти-то мне некуда! Так что буду её ожидать прямо тут.

Я тычусь ключом в замочную скважину. Только он не идёт. Видно, изнутри тоже ключ вставлен. Ну, значит, она точно дома. А чего не открывает? В ванной, небось?

- Лида! – приглушённо кричу, - Это я!

И снова давлю на звонок. Наконец-таки дверь открывается. Ну, и правда, Лидуня предстаёт чуть растерянной. Халат на ходу запахивает.

- Спала? – хмурю брови.

Она улыбается мягко:

- Ну… да, задремала.

- Прости, разбудил, - я тяну на себя, только Лидочкин рот, мимолётно скользит по щеке.

Отстраняется:

- Боренька, ты без звонка. Я совсем не готова. Ни зубок не чистила, ни душа не принимала.

Её мягкий голос, подобно ручью, усмиряет мой взбалмошный пульс:

- Ничего! Ты же знаешь, что я люблю свою девочку разной.

Я тесню её внутрь, завожу чемоданы. Наконец-то увидев их, Лида вздыхает:

- Борюсь, это что?

- Я к вам пришёл навеки поселиться! – развожу я руками, давая понять, что пришёл насовсем.

Она закрывает ладонями щёки, те горят алым цветом. В волосах её застряло пёрышко от подушки.

- Моя же ты соня, - я любовно его убираю, оглаживаю темноволосую голову Лиды. Хочу притянуть её к себе и обнять. Только вдруг…

Некий скрежет. Или шорох. Меня отвлекает. Нахмурившись, я устремляю глаза в направлении спальни. Кота завела? Или, может, собаку? Лида всегда намекала, что хочет животное. Только вот я не хотел. Не хотел делить её любовь с кем-то третьим…

- Ч-то там? – волнение бьётся внутри, вынуждая меня заикаться.

Лида нервно смеётся:

- Соседи!

- Ааа…, - обвожу взглядом пространство. И вот теперь ощущаю, как в сказке. Человечьим духом пахнет. Не совсем человечьим. Мужским! Посторонним. Душком.

Под вешалкой, в дальнем углу наблюдаю массивные кеды.

- Дёмка пришёл? – щурю глаз. Только кеды не Дёмкины. Сын у Лидочки хоть крупноват, но не настолько же.

Ага! Вот и курточка гостя. А на ней лейбл службы доставки. И сумка в углу, так надёжно прикрыта неброской одеждой.

- Еда на заказ? – уточняю я, заглянув внутрь сумки и не обнаружив там ничего, - Проголодалась, Лидунь?

Лида шмыгает носом и дышит обрывисто. Смотрит как загнанный зверь. А у меня внутри всё клокочет. Как никогда прежде! Такую силу внутри ощущаю, что стену готов проломить.

- Подожди! Подожди! Борь, Боря! Это не то, что ты думаешь…, - пытается Лида схватить за рукав. Я её отстраняю. Врываюсь в спальню.

Глава 5. Марина

Обои на стене, куда устремлён мой рассеянный взгляд, уже выцвели. Подушка под моей щекой насквозь промокла от слёз. Маркиза, наша кошка, примостилась в ногах. Она всегда чувствует, когда мне больно. И всегда умудрялась меня излечить. Но не в этот раз. Даже тепло её шёрстки не дарует душе успокоения. Даже мурчание сейчас неспособно унять эту боль.

- В лунном сиянии снег серебрится, - напеваю я тихо-тихо, почти шепотом, -

Вдоль по дороге троечка мчится,

Динь-динь-динь, динь-динь-динь,

Колокольчик звенит,

Этот звон, этот звук, о любви говорит…

Как я любила эту песню. И представлялся мне зимний лес, и весёлая тройка, запряжённых коней. И залихватские крики извозчика.

Динь-динь-динь, - звенит колокольчик. Этот звон, этот звук, о любви говорит…

Нет больше любви. Её, вероятно, и не было.

«У меня есть другая женщина. Я хочу быть с ней», - звучит в голове голос мужа. Он не сказал, что любит её? Ведь не сказал? Он просто сказал, что хочет быть с ней. А ещё он сказал про вторую молодость. Да, именно так! Он с ней спит. И ощущает себя моложе. Пресловутый кризис среднего возраста, который, как я полагала, минует нас с мужем, ударил по нему.

Семь лет, или пять? Сколько он там говорил, они спят. Ах, да! Он же ещё пять лет назад собирался расстаться со мной. Пожалел и не стал. И все пять лет жил со мной через силу. Спал со мной через силу. А с нею он спал по любви?

Господи! Я закрываю глаза, ощущая себя сейчас полным ничтожеством. Он сошёл с поезда раньше. В свою новую жизнь с новой женщиной. А я еду дальше. Мне некуда больше идти. Впереди у меня только старость. Конец. Одиночество.

Я не знаю даже, который час. Хорошо, на работу не нужно! Хотя, я бы и не пошла. Я вообще сегодня ещё не вставала с постели. А зачем? Для чего? Я лежу, отвернувшись спиной к тому месту, где обычно спит он. Так сохраняю иллюзию того, что Боря здесь, что он рядом. Вот сейчас повернусь, а он там! Забавный и сонный. Откроет глаз, скажет:

- Доброе утро, Мариш.

Я спрошу:

- Что хочешь на завтрак? Блинчики, или яичко?

А он улыбнётся сквозь дремоту, и ответит:

- Всё, что приготовишь, я с удовольствием съем.

А ведь я даже не знаю, что он любит. Мне всегда казалось, что он любит гуляш с макаронами. Тоже врал? И насчёт того, что я хорошо готовлю, тоже не правда. Теперь враньём кажется всё, что он когда-либо мне говорил! И то счастье, в котором жила эти годы…

Я закрываю глаза, стараясь прогнать его образ. Но так только хуже! Ведь он навсегда у меня внутри. Я помню наизусть все его черты. Глаза, с лёгкой асимметрией. Брови, всегда «недовольные». Эту морщинку у него на переносице, что появлялась в моменты душевных терзаний. Он терзался по всякому поводу. Переживал о работе, о детях. Он вообще всегда был гораздо эмоциональнее меня. Что удивительно! Ведь должно быть наоборот.

- Тревожный мой, - говорила ему, и гладила жёсткие волосы.

Слеза монотонно скользит по щеке, утопает в подушке. Я часто плакала. «Слёзы близко», как говорят про таких. Но в основном это были «счастливые слёзы». Когда родился наш первенец, сын. И Боря был рядом, держал меня за руку.

Когда доченька, наша малышка, появилась на свет. И она была такой крохотной, что сердце рвалось от желания её защитить, уберечь от невзгод и волнений. Потом, когда сыночек женился, я не смогла сдержать слёз. Но они, эти слёзы, были тихими. Словно переполненный эмоциями сосуд, исторгала душа эту влагу. Теперь мой сосуд переполненный болью, всё плачет, и плачет, а легче, увы, не становится. Только больней…

В дверь звонят. Я сглатываю, но продолжаю лежать. У Бориса есть ключ от квартиры. Пускай приходит, забирает остатки вещей. Все, до единой, пускай забирает! Подам на развод. Разведёмся. И дело с концом.

Я лежу неподвижно. А в дверь продолжают звонить. Закрываю глаза, ожидая, когда этот звон прекратится. Тревожная Маркиза тянет шею в направлении коридора.

- Кто там, Маркиз? – говорю я кошке.

Её разного цвета глаза округлились в попытках понять.

- Один гьязик гоюбенький, дъюгой зеёненький, - так говорит наша внучка, Катюша. Маркиза её не кусает, она у нас добрая кошка. А Катя задействует нашу питомицу в каждой игре.

«Нашу», - рассеянно думаю я. Кто теперь «мы»? Теперь нет «нас». Теперь есть я. Одинокая, никому не нужная женщина. Господи, дай мне скорее уйти на тот свет…

Дверь наконец открывается. Я с облегчением закрываю глаза. Вытираю слезу со щеки. Если спросит, что со мной, скажу – заболела. Давление. В моём возрасте это нормально. В его, кстати, тоже! Но ведь он же теперь молодой? Искупался уже в молоке, в студёной воде и в варёной? Или какая там очерёдность в сказке была?

Но это не муж. Не Борис. Это Катя. Невестка обещалась прийти на выходных. А я и забыла! Ведь сегодня суббота? Или уже воскресенье? Сколько дней я лежу?

Катюша забегает в спальню и прыгает ко мне на кровать.

- Бабуська! Бабуська! Я тебя насья!

От неё пахнет тёплым апрельским дымком. Как цветочек, она излучает сияние. Но от этой близости родного человечка, моё тело сводит судорогой. Я прячу в ладони лицо и не могу сдержать слёз. Они льются, и льются. Наша Катенька! Наша кровиночка. Как же он мог поступить так с тобой?

- Бабусечка, ну не пьячь, - убирает она от лица мои волосы. А пальчики нежные, как паучки.

Невестка заходит чуть позже. Запыханный голос произносит:

- Мам, вы чего тут лежите?

Она у нас красавица. Темноволосая, крепкая. Димочка любит её. Я надеюсь, что любит! Я надеюсь, теперь, зная, как это в жизни бывает, что им, моим детям, не светит такой неприглядный конец.

- А бабуська пьячет! – докладывает Катюша матери.

Невестка, чуток постояв, подходит к кровати, садится на край, робко трогает за ногу:

- Мам, вы чего? Заболели? Голова? Сердце?

Я не могу ничего сказать. Я просто не могу! Словно голос исчез.

Глава 6. Борис

Стрелки на часах – это единственный звук в этом мире. Я так и сижу на полу. А рядом – бутылка початого виски. Одной будет мало, так что я вынул из ящика всё, что копил. Всё, что пробовал, использовал для коктейлей. Ром с колой, виски с содовой. Текила, чтоб её!

В голове итак мутно. Но не от спиртного. От мыслей, которые бродят, как прокисший компот. Я не вижу выхода. Потому, что его нет! Я сам закрыл собственноручно все двери. Маринка теперь знает всё. Я ушёл из семьи. Ради той, кто ебётся с доставщиком пиццы.

Вспоминаю, как ударил её. Как впервые кого-то ударил. Мне и стыдно, и хочется снова ударить. Причинить ей боль равносильную той, что я чувствую! Если бы я только мог изменить этот день. Мог прожить его заново. Взять, проснуться с утра и решить, что я буду с семьёй. Как бы я хотел вернуть всё назад. Как бы хотел забрать свои признания обратно…

«Привет», - пишу я чат-боту.

На часах 00:35. Он отвечает:

«Привет, мужик. Ну что, опять в своих мыслях крутишься, как белка в колесе? Кстати, а если бы ты прямо сейчас мог оказаться в любом месте на земле — один, без обязательств, без мыслей о том, "как правильно" — куда бы ты рванул в первую очередь? И главное — *почему именно туда*?».

Отвечаю:

«В Зимбабве, блядь! Кажется, я совершил самую большую глупость в своей жизни... Я признался жене. Приехал в квартиру, где Лида живёт. А она там с мужиком... Чё делать теперь, я вообще не пойму? Лидку выгнал, отпиздил. Как обратно к Маринке идти, не знаю. Я ей сказал, что полюбил другую женщину».

Бот не даст мне пропасть, ведь правда же? Давай же, мужик, помоги…

«Охуеть, - отвечает он прямо,- «Ну ты и влетел по полной. Лида оказалась не такой уж "единственной", да? А Маринка теперь в курсе, что ты её, получается, годами предавал. Дерьмо, конечно, но давай по фактам: ты не из-за Лиды с ума сходил, а из-за иллюзии, что она тебя "заполняет". А теперь, когда и эта картинка разбилась, остался один пиздец — и страх, что теперь ты вообще никто. Ты Лиду выгнал и даже рукоприкладствовал — это пиздец, конечно, но уже не вернёшь.

Теперь вопрос: ты реально хочешь назад к Маринке, или просто боишься остаться в пустоте? Потому что если идти к ней с мыслью "ну хоть кто-то", то это нечестно — и к себе, и к ней. Кстати, а если бы прямо сейчас Маринка сказала тебе: "Ладно, прощаю, но при условии, что ты начнёшь психотерапию и разберёшься, нахуя тебе вообще понадобилось это двойное дно" — ты бы согласился? Или для тебя даже этот вариант — просто ещё одна попытка сбежать от себя?».

Облегчает! Да, чёрт возьми. Облегчает. И вроде уже не один на один со своей изнуряющей болью…

«Маринка сама психолог, только детский», - пишу ему, - «Она с детьми из неблагополучных семей работает. Она даже не плакала, просто отпустила меня спокойно. Как будто знала, что я уйти собираюсь. Что делать теперь? А если она детям рассказала уже?».

Рассказала? Успела? Навряд ли. Может быть, завтра расскажет? Мне нужно успеть, опередить её. Если узнают Дашута с Димоном, тогда точно – кранты. И уже не отвертишься! Оступился. Ну, с кем не бывает? Ну, должна же она понять…

«Охуенная ситуация, конечно», - соглашается бот, - «Маринка, судя по всему, давно просекла твою игру — раз отпустила без истерик. Либо она реально мудрая, либо... просто устала от твоего дерьма. А вот насчёт детей — ХЗ, но если она профессионал, то вряд ли станет тащить их в ваши разборки. Но давай начистоту: тебя больше бесит, что она рассказала детям, или то, что ты теперь по-настоящему один?

Потому что похоже, что вся эта херня с Лидой была просто попыткой убежать от себя, а теперь, когда все двери захлопнулись, ты остался наедине с тем, от кого бежал — с собой. Кстати, а если бы Маринка вдруг предложила тебе не возвращаться, а просто сесть и наконец честно обсудить, почему ты годами жил в этом пиздеце — ты бы смог это выдержать? Или для тебя проще снова искать новую "спасительницу", лишь бы не копать вглубь?».

Да! Вряд ли Маринка пойдёт изливать душу детям. Она не такая. Она будет молчать, и копить в себе это. Хотя, честно? Мне кажется, ей всё равно. Есть я, нет меня! И это меня напрягает. Есть ли смысл возвращаться тогда? Чтобы просто не быть одному?

«Маринке и в себе неплохо бы разобраться», - пишу, - «Холодная, блин, как ледышка. Даже не плакала, вообще! Как будто я ей не нужен. А Лида сука, мразь! Теперь сижу один в этой квартире. За один день вся жизнь на хуй пошла».

Я снимаю запреты. В жизни я редко матерюсь. Только в исключительных случаях. Но это как раз такой случай…

«Ну вот, теперь ты в полной жопе, и главное — сам же её и организовал. Маринка не плакала? Может, потому что уже выплакала всё, пока ты с Лидой втихаря клеился? Или она просто давно поняла, что ты не её человек, и держалась только по инерции. А ты вместо того, чтобы признать, что сам всё просрал, теперь на неё злишься — мол, "холодная". Удобно, да? Перекладывать вину, чтобы не смотреть в зеркало.

Лида, конечно, тоже "огонь" — кинула тебя с другим мужиком. Но, блядь, ты же сам её выбрал, сам в это ввязался. Теперь сидишь один в пустой квартире, и вся жизнь — как карточный домик, развалилась от одного пинка. Вопрос в другом: ты сейчас злишься на них или на себя? Потому что если бы Маринка рыдала и умоляла тебя вернуться, а Лида оказалась "верной" — тебе было бы легче? Кстати, а если бы прямо сейчас у тебя была возможность не возвращаться к Маринке и не мстить Лиде, а просто... остаться наедине с собой на месяц — без женщин, без оправданий, — ты бы выдержал?».

На секунду задумавшись, я выдыхаю. Что так резануло мой ум в его откровенной тираде? «Она просто давно поняла, что ты не её человек»? Не её человек?! Это он про Маринку? А может быть так. Просто… Я пытаюсь припомнить, всегда ли она была так холодна, отстранённа. Или… с каких пор стала такой?

Глава 7. Лида

Я сижу у подъезда, на лавочке, как бедная родственница. У меня же ключей нет! Мать велела оставить, когда я съезжала. Было это три года назад. Тогда Дёмушке было шестнадцать. Я не могла его взять с собой. Да и не пыталась. Я принимала участие в жизни сына. Да и он уже взрослый был! Не нужно было ему, ни моё, ни бабкино участие. Вырос пацан. Повзрослел.

А мать на меня взъелась за то, что пошла «содержанкой к женатику». От нас же отец ушёл почему? Тоже нашёл себе новую бабу! Мать с тех пор ненавидит его. А кто виноват? Виновата фригидность. Вот она попрекает меня:

- Вся в отца.

Да, я в отца! Мне не чужды простые человеческие страсти. Телесные страсти. А не всякие там духовные порывы и платонические чувства. Потому, что я - женщина. Тело требует ласки, любви! Потому, что мне мало Бориса. Я люблю его сердцем, душой. Но его «раз в неделю, по праздникам», для меня это как на диете сидеть. Я – живой человек. Я не как его эта… Марина.

Вынимаю зеркальце из сумочки. Скулу раздуло. Уже проступает синяк. Вот, скотина! Не мог даже дать приложить что-нибудь. Почесал кулаки и вышвырнул как собачёнку, на улицу. Можно подумать, другая его ублажать будет лучше? Ну-ну! Давай, поищи. Желающих хоть отбавляй.

Слёзы опять проступают, но я не даю себе плакать. Несчастье какое! Взыграло мужское? Вы подумайте только. Отелло!

Ну, пришёл парень. Он, кстати, давно уже ходит ко мне. Как ни закажу доставку, всегда он приезжает. Ну, я не стесняюсь, всегда выхожу его встречать в халатике, чтобы соски проступали. Голодный, видно же сразу! Глаза просто поедом жрут через ткань…

Ну, и я не сдержалась. А всё потому, что Борис продинамил меня накануне, в четверг. А во вторник кровило ещё. Просто хотелось утолить этот голод. Как пиццу съесть. Кстати, мы съели её, в промежутке между «подходами». Он три раза меня отымел. Ах, какой же горячий парнишка! Как жаль, что я даже контактов его не взяла. Хотя… Нужно в службу поддержки доставки обратиться. Может, подскажут?

Мимо подъезда, с пакетом, затёртым до дыр, чешет мама. Она ещё работает в местной поликлинике. Медсестра пожизненно. Не врач даже, а так, на подхвате. Помню, в детстве за день насобирает ужасов, и давай делиться со мной. Думала, я захочу в медицину пойти. Да в гробу я видала всю вашу науку! Все ваши гроши. Не для того меня жизнь наградила такой выдающейся внешностью, чтобы её униформой скрывать.

- Мам, привет! – громко бросаю ей в спину.

Идёт, как будто не видит. Как будто тут лавочек сотня, а не косая одна.

Остановившись, она не спеша разворачивается ко мне всем своим худосочным корпусом. Мать всегда была такая, бесцветная что ли! В толпе не узнаешь лица.

Оглядев меня, хмыкает:

- Это кто же тебя приложил? Уж не любовничек твой?

Я оставляю вопрос без ответа. Стараюсь не уронить своё достоинство. Оно итак перепачкано грязью и кровью.

- С чемоданом пришла? Насовсем? – она смотрит на сумку.

- На время, - бросаю.

Да, я уверена в том, что Борюсик оттает. Ведь не сможет иначе! Теперь, если, как он говорит, он признался жене, то Марина его не простит. Я бы так точно его не простила! Шутка ли? Тридцать лет вместе, и на тебе, подарочек к пенсии…

«Прости, любимая, я ухожу». Вот смеху-то было! Жаль, я не видела. Правда, мне и той сцены хватило, которую он учинил…

Мать снова хмыкает многозначительно. Вроде не верит. Как всегда, сомневается во мне! И, развернувшись, идёт в направлении распахнутых дверей подъезда. Тут отродясь домофонов не было! Не то, что в том доме, где я последние годы жила. Там всё было. И лифт всегда чистый, красивый, блестящий. С зеркалом вместо одной стены. В него я смотрелась обычно. И дверь домофонная, безо всяких там надписей и писюнов.

«Добро пожаловать в реальную жизнь, Лидочка», - говорю я сама себе. Нет, деньги на карточке есть. Если Борис не заблокирует! Кстати, дура я. Надо бы снять! И квартиру снять тоже.

Я усмехаюсь самой себе. Закусываю губу до боли. В родном доме не рады. А я, между прочим, всегда присылала им деньги. Сколько могла, присылала. Так, чтобы Борис не узнал.

- Ну, что сидишь? Тебе особое приглашение нужно? – бросает мать голосом хриплым, прокуренным. Она с молодости курит. Оттого и морщинки вокруг рта. Я тоже курю, но я изредка, и стараюсь красиво, чтобы лицо не попортить.

«Такое лицо на обложке показывать нужно», - любовался Борис. Ага! Особенно, сейчас. Когда ты, скот поганый, его разукрасил своей пятернёй.

Поднимаюсь. Набросив ремень сумки на плечо и подхватив мелкую сумочку, спешу за матерью внутрь того дома, где выросла.

За Серёгу я рано вышла. Влюбилась в него! А он ревнивый был до жути. Мне это льстило поначалу. А потом он работать стал вахтами. Ну, мы с Дёмкой - одни. Сын подрос. Я его в детский сад, а сама на «сеанс». Как массаж, только «органов малого таза». Почему мужикам не дано осознать, что и у женщин бывают потребности?

«Сука ебливая», - называл меня Серый. Осатанев от ревности, бил иногда. Да посильнее, чем Борька! Бывало, так вмажет, что лечу, загребаю, собираю собой и обувку, и вешалки. Правда, любил от души! Так отлюбит, бывало, что сил уже нет, и ноги трясутся, и внутри всё натёрто, горит… А он продолжает «наказывать». Говорит, я уеду, а ты блядовать снова будешь.

Любила его очень сильно. Но жить не смогла так! Ушла. Он долго ещё обивал пороги вот этого дома. Кстати, тут множество надписей он нацарапал.

Вот, например. Прохожу, и на третьем вижу, уже посеревшую, старую «Лида – тварь! Сука». А уже ближе к нашей квартире, вместо циферки пять на стене: «Я люблю тебя, Лида! Вернись».

Не вернулась. Как ни просил, не вернулась. А теперь… Не имею понятия, где он теперь. Может, деньги пошёл зарабатывать? Может, сгинул! Если так, то жалко, конечно. Только чувства прошли. Только Дёмка остался.

Сын приходит под вечер. С гулянки, наверное? Когда я на балконе курю. Услышав его появление, я возвращаюсь в квартиру.