- Зачем ты нас сюда позвал?
Брат с загадочным видом отмалчивался, то и дело подкручивая колесико радио. Передавали последние новости, грянула на мгновение какая-то реклама, уступив наконец очередь популярной программе. Ищем таланты, кажется так. Она начиналась ровно в 10.30, и Милдред всегда шла спать под бравые аккорды дешевенького оркестра.
- А сегодня, дамы и господа, представляем вам нашу новую звезду – пусть язычок у нее острый, зато голос так сладок, что уже успел завоевать любовь миллионов слушателей!..
Голос дочери застал Милдред в дверях. Смеясь и кокетничая, она что-то отвечала диктору, острила в своей обычной манере. Что, нужда заставила пойти в аккомпаниаторы на пресное шоу? После уроков с маэстро и всех ее амбиций по поводу большой сцены?
Женщина открыла было рот, но муж предостерегающе поднял палец.
- Слушайте. Вот, сейчас.
Плавно вступил оркестр. Милдред всегда любила самые первые аккорды опер, будто начало старинной доброй сказки. А потом – она даже не заметила, когда вступила певица, - потом переливчатые трели флейт сами собой вылились в замысловатую арию птицы-дивы.
Посетители притихли. Сложно было поверить, что человеческий голос способен так долго и непринужденно витать в воздухе, не прерываясь ни на мгновение. Ее маленькая, избалованная кокетка, боже… Да когда, во имя всего святого, она успела так научиться петь?

Госпожа пришла. И хотя глаза его были почтительно опущены, даже не оборачиваясь, он почувствовал ее присутствие, видел каждое ее движение. Вот она проходит по коридору, останавливается, несколько мгновений рассматривает его сквозь бисерные занавески. Затем шуршание шелка возобновилось. Легкие, невесомые шаги – так может ходить лишь истинная аристократка. Походка, под которой не дрогнут листья лотоса, оставшись покойно лежать на воде, если она вдруг решит прогуляться по озеру. Благоухание жасмина от ее одежд усыпляло, как ласкающие напевы колыбельной.
Она что-то говорит. Он отвечает. Вежливые утонченные фразы, но все же в них проскальзывает скрытое намерение, как крохотная искорка туши вьется в безмятежной толще воды.
- Такой человек, как вы, достоин управлять целым государством, - как сквозь сон доносится до него. – Давайте же править вместе!
Наконец-то он осмелился поднять на нее взгляд. В глазах зарябило от бирюзового многоцветья, солнечные блики драгоценностей ослепили его. Но еще ярче сверкал нежный лик – словно образ диковинной птицы на миг возник перед ним, сверкая венцом из золотых перьев. Слухи не лгали, царица Вэй была восхитительна. Прекрасна, как цветок, источающий дурманящий яд.

Больно… как же ему больно… словно ядовитая оса жалит снова и снова, вонзая стальное жало чуть ниже ребра. Сквозь густой липкий туман в голове послышались отголоски далекого пения. Постепенно приближаясь, голоса звучали все громче – от них становилось щекотно в ушах, гул мягким инеем покалывал кончики пальцев, заставляя непослушное тело вибрировать в такт.
Что это за язык? Питеру казалось, он улавливает отдельные слова, но они тут же ускользали от него вспугнутыми осенними листьями. Палящий жар во всех суставах внезапно сменился приятной прохладой, будто его окунули в воду.
Поперхнувшись, Питер пришел в себя и закашлялся. Вода… Каким-то образом он оказался внутри каменной пещеры, заполненной льющимся откуда-то снизу голубоватым светом. Воздух в легких заканчивался, но над головой был сплошной потолок шершавого гранита. И лишь впереди звездный свет смешивался с проникающими под воду потоками солнца.
Собрав последние силы, мальчик поплыл. С каждым взмахом тело словно становилось легче, впитывая в себя мириады мерцающих пузырьков воздуха. Его смуглая кожа постепенно становилась все светлее, пока наконец не заискрилась все тем же волшебным светом, исходившим от полупрозрачных камней далеко внизу. Когда Питер выбрался на поверхность, свет не исчез, а тончайшей пылью осел на его теле. Кое-как он натянул на себя свою одежду, стараясь побороть подступившую к горлу дурноту. И только когда нагнулся, чтобы натянуть башмаки, понял, что парит в воздухе в нескольких футах над землей…

Часы продолжали бить полночь. Накинув плащ, солдат проникнул в соседнюю спальню. Принцессы уже не было. Но из огромного зеркала на стене по всей комнате разливался чудный золотистый свет. Прикрывая лицо руками, солдат успел-таки с последним ударом запрыгнуть в волшебную дверь.
Гулкий мир зазеркалья открылся перед ним. Мир с застывшими в хрустале деревьями и звенящими под ногами цветами из золота и серебра. Принцессы уже успели уйти далеко вперед. Одежды их развевались лебедиными крыльями, щеки раскраснелись от предвкушения желанной встречи.
Огромная лодка поджидала их, чуть покачиваясь на призрачно-белых волнах. Золоченое весло нетерпеливо покачивалось, спеша доставить их во дворец к зачарованным принцам

Бережно завернутый в отрез ткани, кружевной воротничок был торжественно были извлечен с самого дна окованного железом сундука и подвержен строжайшему досмотру соседки.
- Да, завистливо произнесла та, разглядывая кружево на свет. - Действительно тонкая работа. Прибегнем к небольшой женской хитрости, - она кивнула, и миссис Форрестер плеснула в заранее приготовленное блюдечко немного свежего молока. - Вот так. Часа через два вся желтизна полностью сойдет. Этот воротничок изумительно будет смотреться на вашем голубом фланелевом платье.
- Вообще-то, - замялась женщина, - я планировала надеть черное...
- Полно, голубушка, - подняла брови соседка. - траур по вашему мужу кончился много лет назад, отчего бы вам и не принарядиться? Однако, если не хотите привлекать к себе излишнее внимание, так и быть, я одолжу вам свою выходную шаль.
- Что вы, что вы, не стоит!..
За обменом любезностями обе не заметили, как пятнистый кот запрыгнул на стол и без какого-либо зазрения совести принялся лакать оставленное без внимания лакомство.
Пару минут спустя, возвращаясь от пациента, ничего не подозревающий доктор чуть не был сбит с ног не на шутку встревоженными дамами.
- Кто-то умирает?
- Нашли время шутить! - прикрикнула на него соседка, хватаясь за ручку двери в лавочку аптекаря. - Нужно во что бы то ни стало спасти кружево, его сплели монахини в прошлом веке!
Запыхавшаяся миссис Форрестер смогла только кое-как сделать книксен, прижимая к груди корзину, из которой раздавалось недовольное кошачье ворчание.

- Господи, упокой душу покойного сеньора доктора. Дай ему по Твоей великой милости вечно блаженное место и прости ему все грехи!..
Слезы текли по морщинистым щекам женщины. Ее лицо было единственным, что напоминало Андре о его прошлой жизни там, внизу. Изредка о нем вспоминали и другие пациенты, пару раз удалось услышать молитвы старого друга, с которым они не общались лет десять. И все. Ни слова, ни единой весточки от родных и близких.
Он не знал, сколько времени провел в чистилище, но старая рана наконец-то затянулась, и он уже не испытывал прежних приступов сковывающей боли. Мало-помалу Андре начинал привыкать к окружающей обстановке, к необычной, неземной чистоте и неизменной заботливой внимательности со стороны персонала – так он продолжал называть про себя ангелов, поскольку никак не мог привыкнуть к их так отличавшемуся от канонических изображений внешнему виду.
Жизнь казалась донельзя размеренной и спокойно, словно вода в их старом пруду. Но однажды безмятежное лазурное небо пронзил трубный глас – первое, что пришло ему в голову, и лишь затем Андре догадался, что слышит полузабытый тревожный звук сирены. Откуда-то начали появляться носилки с новыми и новыми ранеными. Искореженные лица, обуглившиеся кровоточащие культи вместо рук и ног – что, ради всего святого, происходит на земле?
- Нам не хватает рук. Позовите еще врачей!
- Я, я врач, - пытался привлечь к себе внимание Андре. – Скажите, что делать?
Какая-то женщина указала ему на метавшуюся в бреду фигуру молодой девушки. Похоже, ее лишь задело осколком, по виску тонкой струйкой стекала кровь, но она была крайне истощена. И напугана, до смерти напугана.
Андре не раз видел, как ангелы лечили своих пациентов. Закатав рукава, он сосредоточился и попытался сконцентрировать всю волю на руках. Исцелись. Ну же.
- Что вы делаете? – рассерженная медсестра отстранила его, склонившись над закричавшей от невыносимой боли девушкой. Похоже, его энергия была еще слишком темной, чтобы принести кому-то облегчение.
После двух месяцев наркотической депрессии, Эдуар наконец-то пришел в себя. Заказав у меня целую тонну модельной глины, он днями и ночами просиживал за своей занавеской. Все что-то лепил, склеивал, прилаживал, как хирург в своей операционной, ловко орудуя вместо скальпеля старой вилкой. Его мычание становилось день ото дня все более и более умиротворенным, хотя изредка искаженные ругательства все же пронзали спертый воздух каморки, и очередная культя насмерть зря потраченного времени шлепалась в эмалированный таз.
Я старался не обращать внимания на его художественные замашки. Достаточно было уже и того, что Эдуар перестал слишком уж пристально разглядывать скрипучую балку, зловеще скалившуюся из прорех паутинного савана. А что именно у него там получалось, не знаю: Эдуар решительно пресекал малейшие попытки вторжения в его огороженный мир. Но вот однажды, не без помощи Мадлен, он устроил мне целую выставку своих работ. Бог мой, каких масок там только не было! Вычурные, помпезные, с глубокими тенями, печально застывшими в уголках чуть раскосых прорезей глаз. Причудливое переплетение проволоки, мишуры и папье-маше, искусно раскрашенное и преподнесенное с не меньшим гротеском. Надевая их одну за другой, Эдуар словно преображался, перевоплощаясь то в одинокое дерево, то в томную деву несказанной красоты, то фыркая и топоча ногами как заправский лошак, потряхивая импровизированной гривой из разлохмаченного куска шелка.
- Ну как? - промычал он, окидывая жестом свои сокровища. - Лучше, чем все эти новомодные "совершенные" протезы?

Довольно, хватит сидеть взаперти. Вскинув голову, Адалин улыбалась, предвкушая приятный вечер. Ночная прохлада приятно освежала лицо, новое шелковое платье как нельзя удачно подчеркивало ее стройные ноги, расходясь свободными складками под высокой грудью. Мужчины оборачивались, а Адалин изо всех сил сдерживала улыбку, убеждая себя, что все восхищенные взгляды принадлежат сегодня ее дочери. Малышка Флемминг. Как незаметно пролетели годы – сейчас она уже матери по плечо, и ей впору красные лаковые туфли Адалин.
- Адалин, дорогая, неужели это ты?
Смутно знакомые черты под слоем макияжа, блестящие живые глаза жадно всматриваются ей в лицо, бесцеремонно скользят по фигуре, рукам. Адалин побледнела. Где угодно, только не здесь. Старая школьная подруга, как же некстати ты им повстречалась…
- Выглядишь потрясающе, совсем не изменилась. И как тебе это удается?
- Это все жутко дорогой крем из-за границы. Ну, ты слышала – тот самый, с плацентой и маточкиным молочком, - рассмеялась Адалин, ловко ускользая от цепких лайковых объятий.
Теперь не до праздника. Вечер испорчен. Бог знает, кому еще завтра станет известно о ее загадочной неувядающей молодости…
- Мам, перестань.
Дочь взяла ее под руку, с укоризной заглянула в глаза.
- Сегодня же мой праздник. Ты обещала, помнишь?

- Думаешь, сможешь ее защитить? – усмехнулся Курогаса, опуская меч. – Сейчас посмотрим, насколько ты хорош.
Каору в ужасе вскрикнула, когда зрачки воина вдруг расширились, заполнив глазницы беспроглядным мраком. Волна удушающего холода накрыла ее, сковывающий страх полностью лишил девушку возможности двигаться, невидимой рукой схватил за горло, подбираясь к бешено заколотившемуся сердцу…
В последнюю минуту Кэнсину удалось вмешаться, встав между ней и громоздкой фигурой убийцы. Одним движением разорвал нависшую зловещую пелену, прервав смертоносный контакт. Изогнув бровь, Курогаса внимательней взглянул на худощавую фигуру юноши.
- Наконец-то будет с кем размять кости, - довольно буркнул он, перехватывая оружие, но в этот момент на мосту послышался топот ног и свистки полицейского отряда…

Угольно-черный полог взметнулся наверх, впустив в комнату столп ослепительно-яркого света. Алауддин прикрыл рукой глаза, силясь разглядеть в солнечном сиянии фигуру царицы. Сердце его бешено забилось. Наконец-то он увидит ее – легендарную Падмавати, обещанную ему служителем неба. В зеркале на стене отразился внутренний водоем, посреди которого, окутанная клубами священного дыма, стояла женщина. Все тело ее было сплошь покрыто золотыми украшениями, драгоценное сари укутывало стройную фигуру с головы до ног. Красавица стояла, скромно опустив голову, и ее лица султан так и не успел рассмотреть: по знаку Раваны слуги вновь опустили занавес прямо перед носом раздосадованного гостя.
После того случая Джон предпочел убраться подальше из деревни. Стоя на коленях на берегу, он провел три дня и три ночи без еды и воды, держа в обеих руках по тяжелому томику Библии, на английском и полинезийском языках. Слуга, не решаясь нарушить добровольный пост своего хозяина, упорно приносил ему еду – лишь для того, чтобы вечером выбросить иссушенные солнцем нетронутые остатки. Джон не реагировал на уговоры, а увести его насильно никто не решался.
- Либо уедет восвояси, либо кончится, − единодушно решили жители, перестав обращать на незадачливого священника никакого внимания.
И кто бы мог подумать, что случится чудо. Нет, Джон не уехал. И даже не умер с голоду, как подумал было обнаруживший его распростертое тело слуга.
- Чего ты меня теребишь? Дай поспать, − недовольно проворчал Джон… на одном из местных наречий

- Как же вы могли такое допустить, мисс Одри? С вашим-то опытом…
Пухлое лицо женщины поочередно то бледнело, то покрывалось пунцовыми пятнами. Какой стыд! А ведь она должна была догадаться, догадаться с самого начала! Показывать джентльменам дамское белье и корсеты – какой ужас! А все она, эта глупая девчонка Дениз со своими вечными выдумками. Может, признаться, что это была вовсе не ее затея? Но нет, это будет так неподобающе.
– В общем, я на вас рассчитываю, - подвел итог мистер Моррей. – Постарайтесь до конца недели исправить положение. Нужно вернуть наших дам обратно в магазин.
Коротко кивнув, мисс Одри на всех парах выбежала из кабинета, бросив испепеляющий взгляд в сторону притихшей Дениз. Та, конечно, приняла выговор на свой счет и выглядела донельзя расстроенной.
Рассерженные клиентки сдержали свое обещание, и в залах «Парадиза» уже не царило обычное оживление. Продавщицы слонялись без дела мимо пресловутых корсетов, и даже непобедимая мисс Одри на сей раз лишь беспомощно кусала тонкие губы.
С Дениз Моррей столкнулся на главной лестнице. Та куда-то спешила, держа в руках коробку с кружевами. Завидев Моррея, девушка смутилась и попыталась было прошмыгнуть мимо него.
- Полно, Дениз, - устало проговорил он. – Сколько можно прятаться? Скажи, что же нам делать с вашим отделом, а? Придумала что-нибудь еще?
Девушка вскинула на Моррея испуганный взгляд. Отпираться бесполезно. Конечно, он обо всем догадался. Вздохнув, она приблизилась и прошептала ему на ухо всего два слова: «полуночная леди»…
Через несколько дней счастливые обладательницы заветных приглашений уже рассаживались в уютных креслах дамского отдела. Окна были наглухо зашторены, двери клиенткам отпирала лично мисс Одри, чье лицо в колеблющемся свете свечи выглядело донельзя загадочным…



Медленно, потихоньку, как велела мать, Елизавета вытягивала из воды тонкую нить. Намокшая шерсть холодила руки. Лес, полный ночных шорохов и теней стеной стоял вокруг нее. Один на один с загадкой. Что-то напророчит ей фея воды? Девушка уже третью ночь приходила к пруду, а пряжа все не кончалась. Тайна, темная тайна таилась в его звездной прохладной глубине. Тайна, которая, может быть, определит всю ее дальнейшую жизнь.
Что-то со звоном упало к ногам Елизаветы. Кольцо? В тусклом лунном свете она нащупала крохотную золотую корону. Так вот какое будущее уготовала ей Мелюзина. Затаив дыхание, девушка надела перстень на безымянный палец. Она любит Эдуарда. Он любит ее. И завтра утром они обвенчаются в старой церквушке у мельницы. А дальнейшую их судьбу пусть решают высшие силы. Доказательство того, что они пристально наблюдают за биением двух молодых сердец, сверкало у нее на руке.

Ян молча раскладывал кисти, краем уха слушая красноречивую тираду хозяина. Хорошо говорить, когда у тебя дом полная чаша, а за океаном целые плантации, с которых регулярно капает золотой прирост.
- А вот и моя жена! – Корнелис оставил стакан с вином и поднялся. Блеск пронзительно-чистой лазури на короткий миг ослепил художника. Он никак не ожидал увидеть в роли жены старого торговца столь юную и невинную красавицу. Длинные русые волосы были уложены наверх, открывая трепетные плечи, тончайшее кружево мягко окутывало грудь, перекликаясь по цвету с белоснежным жемчугом в длинных серьгах. София тепло улыбнулась мужу. На молодого художника она взглянула лишь мельком и тут же смущенно опустила взгляд. А Ян так и стоял с мольбертом в руках и, забыв все правила приличия, не мог заставить себя отвести взгляд от девушки. Одна лишь мысль отчетливо билась у него в голове: он хочет запечатлеть. Ее одну. В образе робкой Мадонны, одетой в небесно-голубые одежды, увенчанной сверкающим венцом из звезд.

Вне себя Вёрджил бежал вдоль улицы. Сердце его бешено колотилось, волосы растрепались и липкими прядями разметались по лицу. Одну перчатку он потерял, второй вытирал обильно катившийся пот. Кто бы мог подумать: он решился, он все-таки увидел! И по правде говоря, увидел гораздо больше, чем следовало бы...
В кармане плаща завибрировал телефон. Пару раз он его чуть не выронил, прежде чем наконец-то сумел нажать кнопку негнущимися пальцами. Конечно, это была она.
- Помогите, - слова едва можно было разобрать из-за сдавленных рыданий. - Спасите меня. В доме кто-то есть!
Настоящая буря бушевала внутри Вёрджила, пока он возвращался к поместью. То и дело он останавливался, чтобы не столько перевести дух, сколько собраться с мыслями. Зачем он туда идет? А с другой стороны, что еще он мог ответить? Как упокоить девушку, если она ему даже дверь боится открыть? И, самое ужасное, как объяснить ей свой неожиданный и непростительный порыв...

После службы родители разобрали мальчиков по домам. Было хмурое серое утро, что добавляло уныние в и без того подавленное настроение. Многие плакали, прощаясь с друзьями. Том один стоял в стороне, прислонившись к массивным церковным дверям.
- Ну, что нос повесил? - улыбнулась ему Мод. - Теперь нам никто не помешает. Будем целыми днями печь пирожки и играть в карты.
- А я же снова буду совсем один, - чуть слышно прошептал Том, ковыряя башмаком землю. Но услышал его только рыжеволосый мальчик, которого одноклассники дразнили Опаленышем. Колеблясь, он направился было к ним с Мод, но в последний момент передумал, и поспешил за остальными.
На душе у Флоренс тоже было тоскливо. Она не любила службы. В церкви ее посещали давно позабытые образы, а заунывные напевы псалмов заставляли сердце сжиматься и плакать от старых, едва затянувшихся ран. Не выдержав, она сбежала пораньше и теперь прогуливалась вдоль озера, наблюдая, как один за другим отъезжают от церкви черные автомобили.
Упргуие доски мостков поскрипывали в такт ее шагам. Флоренс в задумчивости достала портсигар и вытащила тонкую сигарету. В том же кармане должна была лежать зажигалка. Руки у девушки дрожали, голова кружилась. Дом отсюда казался еще более холодным и мрачным. Это все из-за него. Такой огромный и старый, он словно давил на нее, дурманил сладким запахом краски, заморачивал голову мрачными сюжетами бесчисленных полотен, пугал одиночеством заброшенных комнат.
Что-то выскользнуло из кармана и с тяжелым стуком ударилось о мостки. Портсигар! Проклятье. Флоренс живо опустилась на доски и принялась шарить руками под водой. Портсигар был тяжелым и наверняка камнем пошел на дно, но девушка продолжала упорно искать. Рукава пальто намокли, пальцы онемели от студеной воды. Ничего нет. Вот досада.
Девушка не спешила вынимать руки из воды. На нее вдруг напало чувство странной опустошенности. Не хотелось ничего. Ни заканчивать расследование, ни возвращаться в Лондон. Хотелось просто смотреть в эту зеркальную гладь, чувствовать ее холодное дыхание, слиться с ней...
Вдруг кто-то словно схватил ее за руки. Флоренс вздрогнула и оцепенела. Показалось или нет, но в мутно-зеленой глубине перед ней на короткий миг возник чей-то размытый облик, а сознание пронзил отчаянный крик о помощи.

Хелена оказалась в небольшой круглой комнате, облицованной тяжелыми пурпуровыми панелями. По-видимому, это и была ее гардеробная, хотя никаких платьев девочка не заметила, а попытки открыть хоть одну из многочисленных резных дверок ни к чему не привели. Неожиданно откуда-то полилась нежная тренькающая музыка, словно из музыкальной шкатулки. Запертые сундуки сами собой распахнулись, и из них показались причудливые золоченые фигуры служанок.
Не тратя времени напрасно, куклы тут же принялись за работу: напевая незамысловатый мотив своими чуть надтреснутыми механическими голосами, служанки плавно водили руками по волосам и лицу девочки, закутывали ее стройную фигуру в переливчатый черный бархат, натянули на худые исцарапанные руки нежные атласный перчатки, а в воздухе рассыпали пригоршни золотой пыли. Словно мириады скрытых звезд засверкали на смуглой коже Хелены, запутались в ее волосах, осели на губах и ресницах.
Поначалу Хелена пыталась сопротивляться, но мало-помалу веки ее отяжелели, голова пошла кругом от монотонного пения и тяжелого аромата духов. Она равнодушно глядела на свое отражение в зеркале: непокорные кудри сверкали и были уложены в изящную прическу, алмазные тени россыпью лежали вокруг густых черных ресниц. Постепенно взгляд ее становился все более отсутствующим, и скоро бездонные глаза смотрели равнодушно и безучастно, как у окружающих ее бездушных кукол

Внутри храма царил полумрак. Мягкая прохлада от многочисленных купален и источников – настоящая благодать после палящего зноя снаружи.
Жрец вышел к ней босиком, полураздетый. Одутловатая фигура с круглым животом очень напоминала одну из скульптур Ганапати, только вместо грозных бивней во рту старика осталось от силы шесть пожелтевших зубов – поровну на обе челюсти.
- Ты пришла, - прошамкал он, целуя туладжу в лоб. – А я как раз вспоминал о тебе. Снова страшный сон?
Пугающие видения мучили девушку уже вторую неделю. Расплывчатые образы, багровые всполохи в густом переплетении ветвей, дождь из стрел на фоне заката, а поверх всего этого – неизменный перстень, две золотые змеи зловеще сверкают рубинами глаз, переплетясь гибкими телами.
Этот проклятый перстень. Давно бы выбросила его, не будь он подарком царицы.
- Разделишь его с человеком, который предназначен тебе судьбой, - улыбалась та, надевая кольцо на палец Туладжу. – Может быть, встретишь его совсем скоро.
- Скоро, очень скоро тебе придется выбирать, - нахмурившись, жрец пожевал губами, и нехотя продолжил. – Пламя любви опалит твое сердце. Он будет красив – не такой, как другие. Но если ответишь ему, совершишь роковую ошибку…

Вот она – мечта всей ее жизни! Мика вышагивала в свете софитов по бесконечному полотну подиума. Струился переливчатый шелк, сверкали бриллианты, как в тумане проплывали мимо восхищенные взгляды, слепили глаза вспышки фотокамер. Голова шла кругом – а ей, тем не менее, нужно было вычислить преступника.
Который из них? Тот чопорный модельер? Ревнивый агент? А может, какой-нибудь модели зависть бросилась в голову?
- Эта подойдет.
Г-жа N щелкнула ярко-алым ногтем по изображению Мики. Новое лицо, никто не хватится. К тому же, чем-то похожа на нее в молодости. Очень давней молодости…
- Ваш код, пожалуйста.
Барабанная дробь цифр – и 10 млн долларов послали ей прощальный поцелуй с экрана ноутбука.
- Минуту.
Фотограф удалился в затемненную комнату. Всего-то дел – наложить два изображения друг на друга. Сущий пустяк – за такую кругленькую сумму.
- Боже…
Столько лет она жила с ощущением сушеного яблока на лице. Прятала руки в перчатки, носили подчеркнуто дорогие аксессуары. Теперь же морщины в один миг разгладились, черты лица подтянулись. Даже дышать стало легче.
- Это… непередаваемые ощущения!
Госпожа N. сняла шелковый шарф, обнаружив под ним белоснежную упругую кожу. Все тело словно подменили – вместо семидесяти с хвостиком ощущала она себя теперь максимум на двадцать пять. Да, это стоит таких денег…

В зале погасили свет, зрители утихли. В мертвой тишине, словно призрак из темноты, на сцене появилась прозрачная фигура Лои. Изогнувшись в глубокой протяжной ноте, она взмахнула руками – легкий шелк послушно взмыл вверх, белоснежным дыханием заструился вокруг ее тела. Поворот, взмах, еще – девушка закружилась на месте в вихре взбудораженных скрипок. Ее одежды, подсвеченные голубовато-бледным пламенем, напоминали то крылья гигантской бабочки, то невиданный цветок.
Глоток свободы, всплеск вдохновения – так назовут ее танец завтрашние газеты. А пока она взлетала над сценой – задыхаясь, переполненная музыкой, заставляя замершие сердца устремляться вслед за ней.

Голову выше, спину прямо – Варис не знала, о чем думать в первую очередь: о загадочном выражении лица – «у тебя же такие потрясающие глаза!» - или о туфлях на высоченных каблуках, которые так и норовили подвернуться на скользкой плитке.
- Улыбайся же! – всплеснула руками Мэрилин. – И не напрягайся так, это просто игра. Смотри!
И она в который раз прошлась по тесному коридору – легко, непринужденно, покачивая стройными бедрами и умудряясь не глядя наступать ровно посередине воображаемой линии.
- А в конце можно сделать вот так! – закружилась она прямо перед лицом обалдевшего Нила.
- Блин, Мэрилин…
Девушки рассмеялись: уж больно забавный у него вид, когда краснеет. А Мэрилин нарочно заставила ее надеть свою прекороткую балетную пачку. Как она выразилась, чтобы почувствовать раскрепощенность современной моды.
- Что смущаешься? На показе еще не то будешь носить.
Удобно расположившись у стены, Нил наблюдал, как обе кружатся и кокетничают, не обращая внимания на обшарпанные стены и стойкий запах плесени на потолке.

- Нет, я больше не могу…
- Мэри, постой!
Подхватив пышные кружева, Мэри решительно направилась к выходу, пробираясь сквозь толпу репортеров. По дороге она случайно задела один из осветителей. Небольшой разряд, колючий сноп искр – и Гудини едва успел подхватить забившуюся в судорогах Бенджи.
- Mein Junge… Wo bist du? (Где ты, сынок? – нем.) – лицо девочки перекосила гримаса боли. Она часто дышала, бормоча бессвязные слова. Ее голос сейчас звучал совершенно иначе – слабый, надтреснутый, совсем как – Гарри похолодел – совсем как голос его умирающей матери.
- Сынок, почему ты не пришел? Ты же мне обещал… Мне так холодно…
- Прости, мама. Прости меня!
Потрясенный фокусник не замечал, как по его щекам катятся крупные слезы. Репортеры, позабыв про Мэри, столпились вокруг них, непрерывно щелкая затворами камер. Неужели, после стольких лет и бесчисленных толп шарлатанов, Гудини все же нашел, что искал?

Подумать только, у них нет марли… На президентской кухне! Надо будет тщательно пересмотреть всю утварь, чтобы в следующий раз не срываться домой за очередным сотейником или кастрюлей.
Николас недоверчиво наблюдал, как мадам Лобари выкладывает в накрытую марлей кастрюлю рыбный фарш, овощи, перекладывает все капустными листьями, а в конце – боже милостивый! – кладет в середину… морковную ботву!
- Может, не стоит, мадам? – не выдерживает он.
- Чего не стоит?
Женщина откидывает волосы со лба и смотрит на него с искренним недоумением. Парень смущенно мотает головой и принимается еще усерднее взбивать свой сливочный крем.
…- Ну что? Как отреагировал президент?
Дворецкий молча поднял крышку: тарелка была пустой. Дочиста, как говорится, не осталось даже злополучной ботвы, за которую так беспокоился Николас. Лобари облегченно вздохнула: можно сказать, что ее первый день прошел успешно.
