Глава 1. Когда мир рушится
От Редвуд-Хайс смердит. Не в прямом смысле, хотя эта задрипанная аудитория вполне могла бы сойти за духовку, забытую включенной на несколько лет. Просто все здесь гниет. Атмосфера, правила, люди. Особенно люди.
Я перевожу взгляд на часы и вздыхаю. До обеда пятнадцать минут.
Пятнадцать. Чертовых. Минут.
Миссис Грин медленно читает французскую классику, не глядя на студентов, а я ерзаю на стуле, чувствуя, как сдают мои нервы. Мне плевать на французский, плевать на артикли и глаголы, на все, кроме одного – пережить этот день.
На каникулах было легче. Ни шепотков, ни смешков за спиной, ни этого липкого чувства, будто вместо занятий ты идешь на расстрел. Утренние завтраки без панических атак и вечера без слез.
Единственная причина, по которой я все это терплю – стипендия. У меня нет денег, чтобы перевестись в другой университет, и бросить учебу я тоже не могу. Диплом мне нужен, чтобы уехать из этого проклятого города и никогда больше сюда не возвращаться. Если бы у меня был выбор, то я бы давно подожгла этот университет и стояла бы в тени, наслаждаясь его концом.
Семь минут.
Я бросаю взгляд в окно и ловлю свое отражение в пасмурном небе. Руки вцепились в колени, каштановые волосы падают на лицо, скрывая шрам. Он тянется от брови до щеки. Его невозможно не заметить, даже если очень постараться.
Я помню ту ночь. Помню, как пришла домой, желая лишь одного – покончить с этим раз и навсегда. Помню слезы и то, как дрожали мои пальцы, пока я трогала свое окровавленное лицо, не зная, куда деться от ненависти.
Звонок.
Я вскакиваю и спешу в сторону выхода. Дверь, похожая но волчью пасть, распахивается. Впереди – коридор от которого смердит потом, страхом и войной.
Войной, которую мне никогда не выиграть.
У меня есть своя система. Никаких остановок, никаких поворотов не туда. Я просто хожу от кабинета к кабинету с минимальным риском наткнуться на толпу. Толпа – это не просто группа подростков с острым желанием облокотиться на шкафчики и попялиться на тебя, будто ты пятно на новой футболке. Толпа – это Ванесса. Королева улья. Сертифицированная стерва года. И ее свита, вечно готовая накинуться на меня, как стая шершнев на беззащитную пчелку.
Так что я просто иду вперед. Быстро, ровно. Голова прямо, плечи напряжены. Я никогда не опускаю глаза к полу. Это святое правило Редвуд-Хайтс. Так ты превращаешься в жертву. А я не жертва. Даже если иногда приходится ей быть.
Но сейчас… Сейчас время обеда. Коридоры относительно безопасны, но столовая?
Добро пожаловать в ад.
Я вхожу в столовую, будто собираюсь ограбить банк. Тихо, не привлекая внимания. Затаив дыхание.
Раздача поделена на две части. В одной подают «блюдо дня», что звучит благородно, пока не увидишь сухие макароны и мясо цвета сырой земли. Во второй части – привычное меню: курица, бургеры, картошка. Съедобно, предсказуемо и воняет маслом, которое умирает во фритюрнице с прошлого десятилетия.
Я занимаю очередь, где нет потенциально опасных лиц. Я не выбираю между котлетой и пиццей. Я выбираю между: «тут меня толкнут» и «тут меня просто обзовут». Вот и вся математика.
Оглянувшись, я замечаю две фигуры, стоящие дальше в очереди. Данте и Ванесса. У меня перехватывает дыхание.
– Почему ты не отвечал на мои звонки? – Ванесса висит на шее у Данте, как лейкопластырь, который не хочет отлипать. – Ты скучал по мне?
Он обнимает ее за талию. Лениво и легко, как будто проделывал это тысячу раз.
– Прости, детка. Был занят.
Данте Моретти.
Он не просто красив. Он угрожающе красив. Высокий полубог итальянских кровей. С мускулатурой, которую невозможно не заметить даже под школьной толстовой. На каникулах он подстригся, и теперь его темные волосы падают на лоб небрежно и…
Я теряю мысль, когда Данте поднимает голову и встречается со мной взглядом.
Проклятье.
Я должна отвести взгляд. Должна.
Но я этого не делаю.
Мы смотрим друг на друга. Его глаза – синие, спокойные, как безмятежный океан. И чертовски тяжелые. Он что-то шепчет на ухо Ванессе. Та выгибает спину, как кошка, и прижимается к нему еще ближе.
– Почему тут пахнет тухлятиной? – кричит кто-то из очереди. – Вы снова решили накормить нас помоями?
Раздается смех.
Ванесса оборачивается и замечает меня. Наши взгляды встречаются, и в ее взгляде мелькает что-то острое. Насмешливое. Безжалостное.
Я отвожу взгляд, но уже поздно.
Черт. Черт!
Какого черта я уставилась на Данте? Особенно когда рядом с ним Ванесса. Что со мной сегодня? Секунда невнимательности – и я снова стану целью №1. Как тогда в школе, когда один единственный комплимент от мальчика, которому «должна была нравиться Ванесса», поставил на мне клеймо.
Очередь двигается вперед.
Я выдыхаю и, схватив поднос, ставлю его на раздачу. В меню фасоль и яблочное пюре. Фасоль, мать ее.
Окей, могло быть и хуже. Например, вчерашняя лазанья. Она все еще живет где-то на дне моего желудка, как незваный гость, отказывающийся покинуть вечеринку.
Я беру яблочное пюре и бутылку воды, затем двигаюсь к кассе, где меня уже ждут тяжелые вздохи и пассивная агрессия местной повелительницы ланча.
– Ева Уильямс, – произношу я свое имя, чтобы записать обед на счет.
Кассирша вскидывает брови и говорит громче, чем нужно, на случай, если кто-то в штате Массачусетс еще не в курсе моей финансовой ситуации:
– На твоем счету осталось меньше десяти баксов. Пополни карту либо носи наличные с собой. Мы не занимаемся благотворительностью, Уильямс.
Мои щеки вспыхивают. Прекрасно. Теперь, пожалуйста, огласи это по громкой связи, старая карга.
– Я пополню карту, – говорю я и, схватив поднос, иду искать свободное место.
Меня привлекает стол, стоящий подальше от всех. Там сидят такие же изгои, как и я. Мы называем это место «зоной отчуждения». Я сажусь спиной к двери, чтобы видеть весь зал и контролировать возможные опасности.
Я действительно боюсь. И не просто боюсь, я буквально ощущаю, как страх проникает в каждую клеточку моего тела. Анна чувствует себя не лучше.
– Что у тебя по расписанию? – спрашиваю я.
– Философия.
– Тебя проводить?
Она неуверенно качает головой.
– Нет. Аудитория близко.
– Хорошо, – произношу я, стараясь звучать уверенно. – Подожди меня после звонка. Я вернусь за тобой. Обещаю.
Анна прикусывает губу, затем кивает.
– Будь осторожна, Ева.
– Обещаю, – отвечаю я, закрывая дверь лаборантской.
Мы расходимся в разные стороны. Мое тело напряжено, мысли перемешаны. Я практически бегу, не глядя по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимание.
Наконец, я дохожу до аудитории изобразительных искусств и сажусь на первую парту поближе к двери, чтобы у меня был шанс сбежать в случае экстренной ситуации.
Через несколько минут в кабинет входят подруги Ванессы. Они проходят мимо меня, не скрывая презрения.
– Готовься к худшему, – шипит одна, глядя на меня, как змея на кролика. – Ванесса тебя уничтожит.
– А мы поможем, – ухмыляется другая.
Я игнорирую их выпады. Они садятся на свои места, продолжая шептать и хохотать. Мои пальцы сжимаются в кулаки, когда одна из них фотографирует меня и, скорее всего, отправляет фото Ванессе.
Все будет хорошо.
Все наладится.
Перед началом занятия в аудиторию входит Данте. Он проходит мимо и садится за свободную парту неподалеку от подружек Ванессы. Я бросаю на него быстрый взгляд и тяжело сглатываю, когда он его ловит. Ухмылка расползается по его красивому лицу, и я тут же отворачиваюсь.
Черт.
Я знаю, что Данте и Ванессе все равно на чувства, таких как я, их волнует лишь репутация. Они думают, что мир вращается вокруг них. Статус в Редвуд-Хайс – единственный смысл их существования. К слову, если бы мне платили доллар каждый раз, когда я слышу слово «статус», то я бы уже оплатила свое обучение. Десять раз. Наличкой. И еще бы осталось на билет в один конец из этого цирка.
Я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что все сидят по парам. Все, кроме меня и Данте. Место рядом с ним не занято, потому что оно принадлежит Ванессе. А я после сегодняшнего инцидента стала настоящим изгоем. Даже ботаники делают вид, что меня не существует. Они не разговаривают со мной, не смотрят в мою сторону. И я их за это не виню. Здесь, в Редвуд-Хайс, правила просты: ты либо хищник, либо добыча. И мое место в этой иерархии давно определено.
Преподаватель выдает задание: нарисовать плакат, который отражает твою индивидуальность. Как оригинально. Наверное, следующий шаг – изобразить, кем мы видим себя через десять лет.
Я смотрю на пустой лист. Кто я? Я не знаю ответа. В Редвуд-Хайс нельзя быть собой. Только той, кем тебе позволят быть.
Я не выделяюсь из толпы. У меня длинные темно-русые волосы и глаза серо-голубого цвета. Я выгляжу моложе большинства, возможно, из-за того, что не крашусь, не ношу мини-юбки и выбираю кеды вместо шпилек. Мне не нужна популярность или чужое одобрение. И проблема в том, что им это не нравится.
Я достаю ватман, на котором собираюсь набросить черновик плаката. Но как только я прикасаюсь к нему карандашом, за спиной раздается грохот и смех.
Я оглядываюсь. Конечно же. Шумит выдрессированная копия Ванессы с идеальным маникюром и перепрошитыми мозгами.
– Данте, можно я пересяду к тебе? – спрашивает крашеная блондинка, встав со своего стула. – Элизабет пролила латте на нашу парту.
Данте неохотно кивает.
Я возвращаюсь к работе. Время тянется как расплавленная карамель, пока в моей голове проносятся мысли: Ванесса хочет моей крови. Возможно, Анна в опасности. Сегодня мне нужно закрыть бар. Плюс написать эссе на пятьсот слов «Кого ты любишь больше всего на свете?». Ненавижу сочинения, но, возможно, я и не доживу до этого момента.
Неожиданно мне в спину прилетает тычок. Я вздрагиваю и оборачиваюсь.
– Надеюсь, ты успела попрощаться с Рапунцель, – говорит одна из шестерок Ванессы. Элизабет или Джессика? Если честно, я их не различаю. Они все для меня на одно лицо. Голоса – медовые. Намерения – ядовитые. – Было бы так жаль, если бы с тобой что-нибудь… случилось.
Прежде чем я успеваю что-то ответить, меня обдает холодом. Через мгновение я понимаю, что на меня только что выплеснули воду с краской.
Проклятье.
Раздается смех. Громкий. Безжалостный. Каждый в этой аудитории заливается хохотом. Нет ни одного сочувствующего взгляда, ни одной руки помощи. Лишь злорадство и удовольствие. Только Данте выглядит отрешенным, будто его совершенно не интересует то, что творится у него под носом.
– Тебе давно пора купить себе нормальную одежду, официантка, – продолжает шестерка с таким выражением лица, будто только что победила на «Мисс Подлость-2025». – Или тебе мало платят в твоей забегаловке?
Мне хочется запустить в ее голову банку с гуашью, но вместо этого я спокойно встаю со стула и встречаюсь с ней взглядом.
– Ты тратишь тысячи, чтобы выглядеть как все. Я – ноль, чтобы быть собой. Кто из нас тут действительно бедный?
Шестерка моргает. Она не ожидала, что я отвечу. Они никогда не ожидают. Их оружие – толпа. Смех. Давление. Но один на один? Они пустышки с тюнингом.
Я шагаю ближе, достаточно, чтобы услышать ее нервное сглатывание.
– Можешь продолжать пытаться меня унизить, – говорю я, чувствуя, как холодная вода стекает по шее. – Но знаешь, в чем разница между нами? Мне не нужно одобрение стаи, а ты без своей хозяйки даже не знаешь, как правильно лаять.
В аудитории повисает тишина. Смех затихает. С заднего ряда раздаются тихие аплодисменты. Я перевожу взгляд и встречаюсь с удовлетворенным выражением лица Данте. В ту же секунду звенит звонок. Я хватаю сумку и выбегаю из аудитории.
Я вхожу в кабинет и вижу, как мистер Браун склонился над Анной. Она сидит чуть сгорбленно, руки на столе, лицо прикрыто ладонями.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Анна поднимает голову и встречается со мной взглядом.
– Я в порядке… – ее взгляд падает на мою толстовку. – А с тобой что произошло?
– Я случайно опрокинула на себя банку с краской, – вру я, стараясь звучать убедительно. – Мистер Браун, а вы что здесь делаете?
– Просто проходил мимо, – говорит он и делает шаг ближе. – Увидел Анну, решил узнать, как у нее дела.
Я начинаю пятиться к двери, чтобы избежать неловких вопросов.
– Увидимся завтра, мистер Браун. Идем, Анна. Мне нужно на работу.
Профессор не отступает:
– Если тебе когда-нибудь захочется поговорить, Ева…
Я качаю головой:
– Все в порядке. Правда.
Он кивает, затем переводит взгляд на мою толстовку, джинсы и белые кроссовки, которым тоже досталось.
– Постарайся быть осторожнее на занятиях изобразительного искусства. В следующий раз это может быть не краска.
Я сжимаю зубы и ухожу, не отвечая.
На улице дышится легче. Мы идем по дорожке. Университет остается за спиной, и я чувствую, как напряжение с каждой секундой спадает.
– Кто это сделал? — спрашивает Анна.
– Подружка Ванессы, – отвечаю я, не собираясь вдаваться в детали.
– Эта? – Анна кивает на Данте, стоящего у своего черного джипа. Рядом – Джессика или Элизабет, повисшая на его плече.
Я слышу, как она спрашивает:
– Данте, подвезешь меня?
– Без проблем, – отвечает он, глядя не в ее глаза, а ниже. Гораздо ниже. – Габриэль, поехали.
Откуда-то из-за угла выходит Габриэль, копия Данте, но с более короткими волосами и татуированными руками. Так и хочется крикнуть им, что все они – карикатуры друг на друга. Он открывает переднюю дверь, но Данте его останавливает:
– Заднее сиденье.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, разглядывая Данте. То, как он смотрел на меня в кабинете художественных искусств… не дает мне покоя. В тот момент я не была для него прокаженной, он видел во мне нечто большее.
– Ева? – Анна дергает меня за рукав толстовки. – Ау! Ты тут?
Я моргаю. Мне нужно перестать залипать. Нужно вернуться в себя.
– Да, это она.
– О, эта сучка Джессика отрезала мне волосы, пока Элизабет держала меня за руки.
Я хмурюсь:
– Мне жаль.
Анна машет рукой.
– Проехали. Тебя подвезти?
– Было бы славно.
Мы обходим парковку и подходим к красному Volkswagen. Это единственная не кричащая машина на стоянке, ни желтая Ламба, ни глянцевый Порш, ни BMW последней модели.
Как только мы садимся в машину, в салоне становится тихо. Анна поворачивается ко мне, ее голос звучит мягко, но тревожно:
– Спасибо, что пришла за мной.
– Не за что.
– Почему ты все это терпишь? – спрашивает она, вздыхая. – Почему не переведешься в другой университет?
– Наш город слишком маленький, и если я решусь перевестись, то слухи обо мне распространяться быстрее, чем я успею подать документы. К тому же я на степендии…
Анна отводит взгляд и смотрит вниз, нервно сжимая пальцы на руле.
– А почему терпишь ты? – спрашиваю я.
– Я тоже на степендии, – она прикрывает глаза. – Родители меня убьют, если я потеряю это место.
– Твои же родители богачи?
– У богачей свои причуды.
Я поворачиваюсь к ней и аккуратно касаюсь ее холодной руки.
– Может, будем держаться вместе? До выпускного осталось всего несколько месяцев…
Глаза Анны загораются, губы растягиваются в робкой улыбке.
– Хорошая идея, но…
– Что?
– Меня пугает твое сопротивление… – Анна замолкает, подбирая слова. – Они нас просто уничтожат, если ты продолжишь себя так вести.
– До сегодняшнего дня мы с тобой практически не общались, но ты выглядишь так, словно по тебе проехались катком, – я вздыхаю. Анна хмурится. – Дело не в сопротивлении, Анна. Дело в псах, которые гуляют среди людей без намордников.
Анна улыбается шире, затем нажимает кнопку запуска двигателя, оживляя машину.
– Молчание – это своеобразная защита, – она пожимает плечами. – Сломанные игрушки, в конце концов, надоедают.
Я киваю и даже улыбаюсь, как будто верю в это. Но внутри меня все горит.
– Я раньше тоже так думала, – отвечаю я. – Но теперь понимаю, что с огнем можно бороться только огнем.
***
– Все в порядке, милая? – спрашивает мама, когда я вхожу в дом.
– Да, все нормально… просто немного устала, – отвечаю я, оглядывая гостиную. – Аарон в школе?
– Нет, он… он в своей комнате. Спит.
– Он не ходил на уроки?
– О, я решила оставить его сегодня дома…
– Господи, – вздыхаю я. – Что случилось?
– Не переживай, Ева, он просто устал, – говорит она с натянутой улыбкой. Настолько натянутой, что я почти слышу, как она трещит по швам.
– Ладно. Я наверх – делать домашку перед работой.
Я прохожу мимо комнаты брата и замираю. Стоит ли зайти? Проверить? Постояв секунд двадцать у закрытой двери, я все-таки прохожу мимо.
Войдя в свою комнату, я включаю ноутбук и прикусываю губу. Вопрос мистера Брауна сверлит меня, как игла под ногтем.
«Кого ты любишь больше всего?»
Я знаю ответ. Аарон. Мой младший брат, который был моим солнцем шестнадцать лет, пока не стал угасать. И я злюсь на него за это. Злюсь, что он не борется за жизнь. Злюсь, что я борюсь одна.
Я отбрасываю эмоции – хотя бы на пару страниц – и погружаюсь в текст. К тому времени, как я дописываю середину эссе, понимаю, что пора собираться на работу.
Достав из шкафа белую рубашку и красную юбку в клетку, я подкрашиваю ресницы и натягиваю на себя пальто. В зеркале я быстро проверяю свой образ: волосы аккуратно собраны в хвост, а на губах легкий блеск. Готово.
Я спускаюсь вниз по лестнице, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Аарона. На кухне уже стоит чайник с горячим кофе, и я наливаю себе немного, наслаждаясь ароматом.
Роберто останавливает машину у казино. Он хочет вылезти поскорее, запах мертвого тела въелся в салон.
– Карлос, вернись в казино. Убери пленки. И, черт побери, пусть это тело исчезнет из моей машины, – голос Роберто холодный, как лед в виски. Он зол. Очень зол. И не потому, что убил парня. А потому, что ему пришлось сделать это в парке, практически на виду у всех. Он понимает: если найдутся свидетели, их тоже придется убрать.
– Понял, босс, – кивает Карлос. – Я отпишусь, когда все закончу.
Роберто кивает на багажник:
– Избавься от тела. И, блядь, не вздумай приходить к жене в этой рубашке. Выброси ее, а лучше сожги.
Карлос кивает. Быстро. Без слов. Он знает, что Роберто, сводный брат его жены, всегда держит его на мушке. Не дулом, а взглядом.
***
Дон выходит из лимузина. Его походка хищная, аура беспощадная. Он поднимается по ступеням и с черного хода попадает в шумное казино.
– Отец, рад тебя видеть, – кланяется ему охранник.
Дон проходит мимо, не удостоив его даже взглядом. Он заходит в кабинет и захлопывает пуленепробиваемую дверь. Затем наливает в стакан виски, достает сигару и падает в кожаное кресло. Только теперь он может расслабиться. Ведь ничто так не успокаивает нервы, как огонь в горле и дым в легких.
Проходит час. Дон почти не двигается. Сидит, вжавшись в спинку кожаного кресла, в одной руке – пустой стакан, в другой – пятая сигара за вечер. Дым вьется ленивыми кольцами, но внутри него все кипит. Мыслей много, и ни одна из них не приносит ему удовлетворения.
Все, что он построил – семья, этот дрянной город, бизнес – все держится на балансе. И прямо сейчас он балансирует на лезвии ножа.
И все же…
Дон не променял бы эту жизнь ни на какую другую. Он вершина этой чертовой пищевой цепи. И все это знают.
Внезапно раздается стук в дверь. Звук, который Дон ненавидит, особенно в неспокойные ночи.
– Войди, – рявкает он, прикрыв глаза.
Карлос входит в кабинет. У него в руках ноутбук, а на лице такое выражение, будто он вот-вот получит пулю в лоб.
– Отец, у меня плохие новости.
Дон сжимает переносицу, затем протягивает ему пустой стакан:
– Налей столько, насколько они плохие.
Карлос берет стакан и подходит к бару. Наливает половину, потом шепчет: «к черту» и доливает до краев.
– Черт тебя раздери, Карлос, – рычит Дон. – Принеси уже этот чертов стакан и расскажи мне, мать твою, что случилось.
– Есть и хорошая новость, Отец, – Карлос подает Дону стакан и ставит на стол ноутбук. – У нас есть запись с камер наблюдения.
Карлос открывает ноутбук и нажимает play. На экране загорается видео. Тихая аллея. Место, где все пошло не по плану. Сначала пусто, затем на экране появляется перепуганная девчонка. Она спешит, оглядывается, а через секунду замирает и прыгает в кусты.
Дон понимает. Она все видела.
– Проклятье.
– Я уже навел справки, – спешит успокоить Карлос. – Это Ева Уильямс. Работает в баре «Кристалл», находящийся неподалеку…
– Уильямс… – Дон хмурится. – Мне знакома эта фамилия.
Карлос кивает.
– Ее отец пять лет назад проиграл большую сумму в нашем казино, затем смылся, оставив жену и троих детей с долгами.
Дон делает глоток виски. Он хорошо помнит эту историю. Ублюдка так и не нашли, зато его жена следующие три года пахала за десятерых, чтобы вернуть долг.
– Что еще ты выяснил о девчонке? – спрашивает Дон.
– Она учится в Редвуд-Хайс вместе с твоим сыном, Отец.
Дон ударяет кулаком по столу.
– Мне позвонить Раберто? – Карлос переступает с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. – Отец, одно твое слово, и к утру девчонка будет мертва.
Дон поднимается на ноги и приближается к Карлосу. Его голос звучит тише, но опаснее:
– Что ты только что сказал?
– Я просто… – Карлос мнется.
– Это семья, Карлос. Моя семья. И мы не трогаем детей. Это правило номер один, чертов засранец. Забыл?
– Но она не ребенок, Отец.
– Она учится вместе с моим сыном! – голос Дона гремит.
Карлос начинает нервно дышать.
– Прости, Отец. Я просто… хотел защитить семью.
– Это не входит в твои обязанности, щенок.
Карлос кивает. Дон видит страх в его глазах. Хорошо. Пусть боится.
– Так что будем делать, Отец? – спрашивает Карлос, когда напряжение становится почти невыносимым.
– Оставь ноутбук. Я сам решу эту проблему.
Карлос выполняет указание и направляется в сторону выхода, но на полпути останавливается:
– А если… если она заговорит?
Дон смотрит ему в глаза. Его терпение на исходе.
– Тогда мы выкопаем для нее могилу.
Дон садится за стол и откидывается на спинку кресла. План созревает в его голове за считанные минуты. Он убьет двух зайцев сразу: закроет рот девчонке и заодно проверит лояльность старшего сына.
Раздается стук в дверь, Данте, в отличие от Карлоса, не ждет разрешения войти. Дон внимательно изучает его, когда тот направляется к столу и занимает кресло напротив.
– Как дела, сын? – спрашивает он.
– Все супер, – отвечает Данте с ухмылкой.
– У меня есть для тебя задание, – Дон прикуривает шестую сигару за вечер и встречается взглядом с сыном: – Ты знаешь девушку по имени Ева Уильямс?
Данте приподнимает бровь.
– Да, слышал о ней. Что случилось?
– Она кое-что видела… – Дон не вдается в детали, но Данте и так понимает, о чем идет речь. – Мне нужно знать, что именно и как это может на нас повлиять.
Данте кивает.
– Понял. Но что ты хочешь от меня?
– Убедись, что она не заговорит. Если потребуется… позаботься о ней, – говорит Дон с легкой усмешкой. – Подстрой аварию или пригласи ее на вечеринку, где может произойти все, что угодно.
Данте хмурится:
– Ты серьезно?
– Она может стать проблемой для нашей семьи, – отвечает Дон жестко. – И ты знаешь, как мы справляемся с проблемами.
Я схожу с ума.
Нет, серьезно, я уже почти на грани.
Я бегу к автобусной остановке так быстро, что легкие горят, а сердце колотится где-то в области горла.
Трясущимися руками я набираю сообщение Марку: «Прости, но я не приду сегодня на смену. Меня сбила машина. Ничего серьезного, но нужно съездить к доктору на всякий случай».
Я сажусь в автобус и оглядываюсь. Каждый человек кажется мне подозрительным. Кто из них убьет меня? Кто из них выжидает подходящий момент? Мой мозг рисует жуткие сцены, одна хуже другой.
Когда автобус останавливается на моей улице, я снова бегу. Так быстро, что ноги начинают подкашиваться. Я добираюсь до дома и с трудом вытаскиваю ключи из сумки. Мои руки трясутся, и только с десятой попытки я попадаю ключом в замочную скважину.
Захлопнув за собой дверь, я делаю несколько шагов назад и замираю. Пять минут я неподвижно смотрю в пустоту, ожидая, что вот-вот раздастся стук в дверь.
– Что ты делаешь?
Я подпрыгиваю и чуть не теряю сознание.
– Черт, Аарон! – кричу я, пытаясь унять дрожь. – Ты меня до смерти напугал!
Его брови сдвигаются к переносице.
– Почему ты уставилась на дверь? – спрашивает он. – За тобой кто-то гнался?
– Нет… нет. Я просто… увидела большую собаку.
Я на носочках подхожу к двери и смотрю в глазок. Пусто.
Аарон качает головой:
– Не бойся, Ева. Собака не взломает эту дверь.
Я неловко смеюсь.
– Да, ты прав.
Я снова смотрю в глазок. Пусто.
– Я собираюсь поужинать. Может, поешь со мной?
Я перевожу взгляд на брата и пожимаю плечами. Если честно, после того, что я сегодня видела, еда – это последнее, что мне хочется. Мой аппетит умер вместе с тем мужчиной.
– Прости, Аарон, – я поджимаю губы. – Я не голодна и плохо себя чувствую…
Он смотрит на меня долго и пристально, и мне невыносимо видеть эту безмолвную просьбу в его глазах.
– Ладно, – я пытаюсь улыбнуться. – Хочешь, я разогрею тебе еду?
Когда он кивает, я беру его за руку и веду на кухню. Затем открываю холодильник, достаю запеканку и ставлю ее в микроволновую печь.
– Сегодня был паршивый день, – признается Аарон. – Мне было так хреново, что я не выдержал и выпил пару таблеток. Весь день пролетел как в тумане.
– Я знаю, Аарон. Лейкемия та еще сволочь.
Он улыбается:
– Я уже на финишной прямой. Скоро все закончится.
– Не говори так!
– Ева… – он вздыхает. – Мы оба знаем…
Я осторожно прикасаюсь к его руке, как будто это сможет удержать нас от падения в бездну.
– Мы справимся.
Раздается звуковой сигнал микроволновки, и мы одновременно вздрагиваем. Я отхожу от Аарона и накрываю на стол.
– Спасибо, – он тыкает вилкой в картошку. – Ты уверена, что не голодна, Ева? Выглядишь так, будто не ела уже несколько дней.
Я качаю головой. Если честно, меня сейчас вырвет.
– Кажется, с сегодняшнего дня я перехожу на сторону вегетарианцев. – Я машу ему рукой и иду к лестнице: – Спокойной ночи, Аарон.
– Доброй ночи, Ева-королева.
Если бы я не была на грани рвоты после всего, что видела этим вечером, то, возможно, я бы расплылась в улыбке. Аарон давно меня так не называл, с тех самых пор, как ему поставили диагноз.
Я добираюсь до своей комнаты, сбрасываю форму и забираюсь в кровать. Укрывшись мягким одеялом, я утыкаюсь в потолок.
Во что, черт побери, я вляпалась?
Я не знаю, что мне делать. Может, позвонить в полицию? Ага, конечно. И что они сделают? Полицейские не смогут защитить меня от тех людей. Может быть, они включат меня в программу защиты свидетелей? Или это бывает только в криминальных фильмах? Может, мне просто собрать вещи и сбежать из города? Нет. Тогда пострадает моя семья, а я не хочу повторять судьбу отца.
Единственный выход: притвориться, что ничего этого не было.
До тех пор, пока они меня не найдут.
Я закрываю глаза и пытаюсь воспроизвести все заново, чтобы отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Но вместо воспоминаний – пустота. Только выстрел. Один. Четкий. Оглушающий. Отдающийся в груди, как удар молота.
Но потом в голове всплывает слово.
Дон.
«Дон дал тебе работу. У тебя нет выбора».
Черт. Черт. Я стала свидетельницей мафиозных разборок.
Все эти истории, слухи… Я думала, что это киношный бред. Мафия в нашем городке? Ну конечно. Что дальше? Русские шпионы и пришельцы на заднем дворе. Ага.
Я зажмуриваюсь и заставляю себя вспомнить их лица. Вижу мужчин в костюмах. Темные волосы. Уверенность и спокойствие. Будто убийство – это их обычный пункт в ежедневном расписании.
Проклятье.
Я видела настоящих мафиози.
ПРОКЛЯТЬЕ.
ПРОКЛЯТЬЕ.
Я распахиваю глаза.
Отныне я – свидетель.
Я – проблема.
Я – их враг номер один.
***
Я сижу за последней партой и пялюсь в учебник, даже не пытаясь понять, что бормочет мистер Браун. Слова сливаются в белый шум. Учитывая, что вчера я была на волоске от смерти – буквально, – эссе как-то выпало из списка моих приоритетов.
Утро прошло словно в тумане. Я даже не помню, как добралась до университета. Ноги работали на автопилоте, пока мысли витали где-то между: «что, черт возьми, произошло?» и «какого хрена мне теперь делать?»
– Ева?
Я моргаю. Голос мистера Брауна звучит слишком громко, слишком близко.
– Ева, ты меня слышишь?
Я поднимаю взгляд.
– Да… слышу.
– Ты написала эссе?
– Эссе? Нет… извините, – я даже не пытаюсь оправдаться.
Мистер Браун молча кивает и переключается на другого ученика. Я замечаю пустое место в первом ряду. Ванессы нет.
Хм. Это странно.
Ванесса никогда не пропускает пары. Для нее день без издевательств – это день, потраченный впустую. Но сегодня ее стул пуст. Не похоже на нее. Ни капли.
Я жду Анну у школьной столовой, чтобы рассказать ей о том, что произошло со мной два часа назад. Весь день я держу это в себе, как горячий секрет, обжигающий язык.
Ванесса так и не появилась. День становится странно… тихим. И эта тишина – лучший плейлист в мире. Без Ванессы мы с Анной снова становимся невидимками. И знаете что? Невидимость – это роскошь.
– Это лучший день в моей жизни! – восклицает Анна. Она светится так, будто только что съела радугу. – Даже подружки Ванессы ко мне сегодня не пристают!
Мы оплачиваем обед: два салата и кофе. Затем садимся за свой стол.
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – я понижаю голос, глядя ей в глаза. – Ты офигеешь.
Анна прищуривается:
– Что случилось? Ты получила зачет по изобразительному искусству?
– О, нет… – я наклоняюсь ближе, как будто сейчас признаюсь в убийстве. – Я получила «зачет» от Данте Моретти.
Анна чуть не давится салатом:
– Прости, что?
– Он врезался в меня на лестнице. Ну, точнее… я врезалась в него. Почти грохнулась, но он... поймал меня. Руками. За талию! – я замолкаю, потому что это звучит как плохо продуманный фанфик, но, черт, я не выдумываю.
– И что он сказал? Подними мне давление до небес, давай.
– Он спросил, почему я извинилась. И сказал, чтобы я больше никогда не извинялась перед теми, кто этого не заслуживает. – Я кусаю губу, пытаясь не расплыться в улыбке: – А потом я сказала ему, чтобы он больше меня не ловил, иначе я привыкну.
Анна смотрит на меня так, словно я принесла ей святой грааль.
– Охренеть.
– Ага, – киваю я.
– Ты запала на него, да?
– Нет. Может, слегка. Черт. Не знаю! – я хватаюсь за голову. – Это все слишком странно. Он никогда не разговаривал со мной. А тут…
Анна задумчиво кивает.
– Может, ты ему интересна?
Я фыркаю.
– Черта с два. У него есть Ванесса.
И я не собираюсь становиться очередной главой в его сборнике разбитых сердец. Спасибо, но у меня своих проблем хватает.
Я наблюдаю, как Данте идет к своему столику. Все такой же небрежный, уверенный в себе, окруженный университетской верхушкой. Он занимает место в центре стола, откидывается назад, и, конечно, кто-то уже рассказывает ему очередную глупую шутку, а он смеется так, будто ему и правда весело. Ясное дело. Ему всегда весело, он же Данте Моретти, черт бы его побрал.
Я отворачиваюсь. Не потому, что мне все равно. А потому, что мне слишком не все равно.
– Может, он просто хотел подшутить над тобой? – спрашивает Анна, ковыряясь вилкой в салате.
– Может быть, – я пожимаю плечами. – Но ты не переживай, я не собираюсь по уши влюбляться в этого придурка.
– Но все же странно… – хмурится Анна. – Почему он заговорил с тобой? Почему схватил тебя за талию, будто это в порядке вещей?
Я беру вилку и протыкаю огурец, будто он в чем-то виноват. Затем снова поднимаю глаза на Данте. Он все еще улыбается. Этот парень, мать его, родился под прожекторами. Девушки и парни так и крутятся вокруг него, будто от этого зависит их жизнь: чем ближе к Данте, тем выше в пищевой цепочке Редвуд-Хайс.
– Может, он и правда интересуется тобой?
Я фыркаю.
– Интересуется? Девушкой в бесформенной одежде и годами травли за плечами? Сомневаюсь. Скорее, ему просто стало скучно.
Анна вскидывает руки:
– Ева, ты хоть видела себя в зеркале? Ты очень красивая, умная, дерзкая. В тебе есть все, чего нет в этих однотипных куклах.
– Ну… пусть делает шаг, если хочет. Но я не собираюсь ему подыгрывать. Я не его игра. Не его трофей. И уж точно не его вечернее развлечение.
Анна меняет тему, и я пытаюсь сосредоточиться на разговоре, но внутри меня все гудит. Потому что я чувствую его взгляд. И потому что, черт подери, какая-то глупая часть меня хочет снова оказаться в том коридоре. В его руках.
– Тебя подвезти сегодня после школы? – спрашивает Анна.
– Эм… да, если тебе по пути.
– Договорились, – она улыбается и, достав из сумки шоколадку, протягивает ее мне. – Если салат в тебя не лезет, то съешь хотя бы это.
– Спасибо, – я беру батончик и снова поворачиваю голову. Машинально, будто по команде.
Но стул Данте пуст. Странно.
И тут:
– Привет, крошка. Можно я подсяду?
Я поворачиваюсь и на мгновение падаю в обморок. Он стоит передо мной с подносом и самодовольной ухмылкой. Как будто знает, что выбивает землю у меня из-под ног. Я бросаю взгляд на Анну. Ее челюсть уже валяется в тарелке с салатом.
Черт. Это правда неожиданно.
– Ты серьезно? – я киваю на соседний стул. – Хочешь сесть рядом?
– А я разве не с тобой говорю? – он улыбается. Беззастенчиво. Нагло. Сексуально. И это особенно бесит.
– Нет, ты явно не со мной говоришь, потому что меня зовут не «крошка». Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, как меня зовут, – я скрещиваю руки на груди. – Так что… нет. Ты не можешь здесь присесть, Данте.
Я впервые произношу его имя вслух. Он на секунду замирает. Что это, шок? Возможно. Скорее всего, он не привык слышать «нет». Особенно так – прямо и без дрожи в голосе.
– Ладно, крошка. Не беда. В конце концов, я все равно окажусь рядом. Я умею ждать.
Он уходит.
Просто разворачивается и уходит, будто ничего не произошло. И тут я понимаю, что в столовой подозрительно тихо. Я оглядываюсь. Парни смотрят на меня так, будто я только что сразила медведя, а девочки – будто отказала Тимоти Шаламе.
– Что, черт возьми, только что произошло? – спрашивает Анна, отошедшая от шока. – Я впервые вижу его таким милым.
– Милым? – фыркаю я. – Я точно знаю, кто такой Данте Моретти. И «милый» – это последнее слово, которое может ассоциироваться с ним.
После обеда мы расходимся по разным аудиториям. Я направляюсь на занятие по художественному искусству. Все внутри меня напряжено, как перед экзаменом. Я не знаю, чего еще можно ожидать от Данте. Его сегодня словно подменили.
Бар постепенно наполняется посетителями. Если честно, мне не нравится это место. Не нравится, как здесь пахнет, как здесь светят лампы, как ведут себя выпившие люди. Но я все равно сижу тут как в клетке, потому что мне нужны деньги.
Когда я несу пиво к столу, за которым сидят двое мужчин, один из них вдруг спрашивает:
– Ты слышала? Вчера на аллее за баром убили человека.
Мой живот сжимается от напряжения. Сегодня эта новость звучала уже раз сто, и каждый раз я чувствую, как внутри меня что-то переворачивается. Но я продолжаю улыбаться и делать свою работу.
– Да, я узнала об этом, когда пришла на работу, – отвечаю я спокойно.
Мужчина делает глоток пива, не спуская с меня глаз. Затем его компаньон спрашивает:
– Ты была здесь прошлой ночью?
Что за черт?
Я чувствую, как холодок пробегает по коже. Мои ладони начинают потеть, но я не должна выдать ни малейшего признака страха.
– Копы меня уже спрашивали об этом. Вчера я весь вечер просидела дома.
Я только что сказала «копы», и если они хоть немного умны, то должны понять, что я никому не раскрываю секретов.
Мужчины переглядываются.
Что-то не так, что-то в их взгляде меня пугает. Они явно знают больше, чем говорят. Мой желудок сжимается, но улыбка становится шире.
Один из них посылает мне ответную улыбку, но она такая холодная, что я замерзаю.
– Ты счастливица, – говорит он. – Мне кажется, в твоем возрасте было бы ужасно стать свидетельницей подобного.
Это что, намек?
– Да уж, – киваю я. – Принести вам что-нибудь еще?
Не знаю, почему я продолжаю поддерживать разговор. Но мне проще держать все под контролем, а не бросать проблему на самотек.
Мужчины поднимаются, один из них бросает деньги на стол.
– Береги себя, – говорит шатен, и его взгляд становится серьезным. – И не доверяй свои секреты никому.
Я киваю и только тогда, когда они выходят на улицу, наконец, выдыхаю.
Звонок телефона пронзает тишину. Не глядя на экран, Дон поднимает трубку.
– Она умная, – голос на том конце провода жесткий, как наждачка. – Пришла на работу как ни в чем не бывало. Сказала, что все пропустила. Полицейские с ней поговорили, но ничего не добились. Она прикинулась дурочкой.
– Думаешь, стоит ей доверять? – Дон откидывается в кресле, достает сигару из металлической коробки и щелкает зажигалкой, глядя на огонь.
– Она все понимает и не похожа на идиотку, – отвечает Фредо. – Но решать тебе.
Дон отключает звонок, подходит к окну и закуривает сигарету, ощущая, как дым растекается по легким. Сейчас девчонка молчит, но кто знает, что будет дальше?
Лишний свидетель – это всегда риск. Враги его не простят, если узнают, что он оставил ее в живых. Все, что он долгие годы строил, все, что он делал, чтобы сейчас быть тем, кто отдает приказы, может разрушиться в один миг.
Ева Уильямс не виновата. Она просто оказалась не в том месте и не в то время. Дон знает это не понаслышке, однажды он сам был на ее месте. И право на жизнь ему пришлось выгрызать зубами.
Он отмахивается от этих мыслей. Эмоции – это не для него. Семья. Вот что важно. Сын, братья и кузены. Коза Ностра. Он поклялся защищать семью.
Дон садится за стол, держа сигарету между пальцев. Он внимательно следит за густым дымом, который заполняет комнату.
Время пришло.
Пора выяснить, что эта девчонка знает на самом деле.
Данте лежит в постели, глядя в потолок. Что-то беспокоит его с тех пор, как Ева убежала от него в художественном классе. С ним впервые происходит подобная поганая ситуация. Обычно девушки сами лезут к нему на шею, но Ева…
Что с ней, черт побери, не так?
Она сломанная? Не фертильная? Может, он просто не в ее вкусе?
Ева возбудила его, раззадорила. И поэтому, чтобы выпустить напряжение, он привез домой Джессику. Они занимались сексом несколько часов подряд, но Данте так и остался неудовлетворен. Впервые за долгие годы.
На тумбочке вибрирует телефон.
Данте отвечает:
– Да?
– Расскажи, как все прошло.
Данте встает с кровати и открывает дверь, ведущую на балкон.
– Ну, она пришла в университет. Признаться, я не ожидал увидеть ее так скоро.
– Ты поговорил с ней?
– Почему ты не удивлен? – хмурится Данте. Кажется, он что-то пропустил.
– Я попросил Фредо проведать ее в баре. У нее хватило смелости пойти на работу и соврать копам, что вечером она была дома.
Данте присвистывает:
– Умничка. Кхм… Итак, я полагаю, что эта была проверка? Как я справился, Отец?
– Не принимай это на свой счет, сынок. И ответь на мой вопрос.
– Я пытаюсь сблизиться с ней. Но ей потребуется время, чтобы открыться мне. Она никому не доверяет, тем более в Редвуд-Хайс.
– Что ж, у тебя есть месяц, сын. Забудь про всех шлюх, с которыми ты водишься. Отныне Ева – твоя единственная девушка, на остальных можешь даже не смотреть. Считай, что ты женат, пока не закончишь работу.
Отец отключается. Данте сжимает трубку и отбрасывает сотовый в сторону, затем ложится обратно на кровать, размышляя о том, что сказал отец.
«У нее хватило смелости пойти на работу и соврать копам, что вечером она была дома».
Данте улыбается. Ему начинает нравиться эта девушка.
Внезапно дверь в ванной открывается, и оттуда выходит Джесика. Он уже и забыл, что она все еще здесь.
– Увидимся завтра, Данте, – говорит она и направляется к двери.
– Я разве разрешал тебе уйти?
Джессика сияет и, скинув каблуки, запрыгивает на него сверху. Данте возбужден, и он собирается трахаться до тех пор, пока из его головы не исчезнут мысли о Еве.
Я лежу на кровати, ощущая, как каждая клеточка моего тела истощена. Работа отнимает все силы, особенно сейчас, когда каждый новый клиент кажется подозрительным. Дома еще хуже – Аарон болеет, мама вечно на работе, а я (как будто мне не хватает собственных проблем!) беру все заботы на себя.
Но хуже всего – Данте.
Мысли о нем не дают мне покоя. Весь вечер я листала ленту, пересматривая его фотографии с Ванессой. И почему меня так трясет? Почему мне не все равно? Я должна быть равнодушной, но… не могу.
Я пытаюсь не думать о нем, но его образ всплывает в моем сознании, как только я закрываю глаза. Почему он выбирает ее? Почему такие девушки, как Ванесса, всегда оказываются в центре его внимания? Это абсолютно не укладывается в голове.
Я точно знаю, что не подхожу ему. У меня нет лишних денег, чтобы покупать дизайнерскую одежду, я не крашу губы яркой помадой и не вешаюсь на каждого мимо проходящего парня. И да, я не особенная. Я просто официантка. Скучная. Обычная. Не выделяющаяся из толпы.
Так чем же я смогла его зацепить?
Мне противно от того, что я не могу избавиться от этих мыслей. Я и Данте – две разные вселенные. Он моя полная противоположность. Честно говоря, я даже не могу представить себя рядом с ним. Я точно не его тип, а он – не мой. Это как-то противоестественно, что ли. С последним парнем я рассталась пять лет назад, и после этого жизнь надавала мне столько пощечин, что я вообще забыла, что такое отношения. И в этом нет ничего плохого. Я живу спокойно, и мне этого хватает.
К тому же, я не верю парням из «высшей лиги». Особенно вспоминая годы издевательств в старшей школе и в университете. Данте никогда не был в это вовлечен, но молчание – это тоже участие. И поэтому я виню его также сильно, как и тех, кто меня унижал.
Я закрываю глаза и молюсь, чтобы сон пришел и, наконец, избавил от этих проклятых мыслей. Но, кажется, даже сон не сможет дать мне передышку.
Когда я вхожу в класс английского, мне нужно всего несколько секунд, чтобы понять: день будет таким же дерьмовым, как и вчера.
– Ева! – Анна подбегает ко мне с диким блеском в глаза. – Посмотри, кто сидит за твоей партой!
Мне не нужно смотреть, чтобы понять, о ком она говорит. Я еле сдерживаю раздражение и медленно иду к своему месту, пытаясь не встречаться с Данте взглядом.
– Доброе утро, Ева, – говорит он, и я слышу, как Анна тихо ахает за моей спиной.
Я перевожу на него взгляд, говорящий: «С чего ты решил, что я хочу с тобой разговаривать?»
В ответ Данте ухмыляется. Придурок.
Моя единственная цель на ближайшие полтора часа – игнорировать его. Я занимаю свое место и достаю учебники, стараясь не обращать внимания на всепоглощающую энергию, которая исходит от Данте. Вчера я всю ночь пыталась забыть о нем, а сегодня он снова здесь. Сидит рядом и ухмыляется.
Вселенная, ты что, смеешься надо мной?
Я поворачиваюсь к Анне, не в силах больше терпеть витающее в воздухе напряжение. А потом понимаю, что смотреть на подругу мне тоже не хочется. Эта идиотка улыбается так, будто знает какой-то постыдный секрет.
Я вдруг понимаю, что ненавижу одеколон Данте. Он проникает в меня, заставляя вспомнить обо всем, что случилось вчера в кладовке: его пальцы на моей ключице, его губы в миллиметре от моих… О, боже, стоп!
Когда лекция, наконец, заканчивается, я хватаю сумку и спешу к выходу. Но Данте, похоже, готов к моему побегу. Он хватает меня за руку, и все, что я в этот момент чувствую – это раздражение, ярость и желание сбежать подальше.
– Отпусти! – дергаюсь я.
Данте подходит ближе.
– Ты можешь перестать это делать? – спрашивает он.
Я смотрю на его руку, которая держит меня и мне хочется залепить ему пощечину.
– Делать что?
– Убегать от меня.
Я поднимаю на него холодный взгляд, пытаясь не рассмеяться и не выкрикнуть что-нибудь обидное.
– Я не убегаю.
Он наклоняется ко мне, сжимая челюсти.
– Ты помнишь, что я тебе вчера сказал?
«Не лги мне. Никогда».
Мое сердце начинает биться на предельных скоростях. Я отталкиваю Данте и бегу на выход. Когда я оказываюсь в коридоре, меня ловит Анна.
– Все в порядке? – спрашивает она, улыбаясь.
– Нет. Черт, нет!
Я хватаю ее за руку, и мы вместе направляемся на следующую лекцию. Подальше от Данте. Подальше от этого безумия.
Мы занимаем места в конце полупустой аудитории. Несколько секунд я просто пытаюсь привести свое дыхание в порядок, а потом перевожу взгляд на свою подругу и замираю. Она что, смеется?
– Перестань! – восклицаю я. – Клянусь, если ты не прекратишь, я найду себе новую подругу.
– «Новую подругу» – ты про Данте, что ли? – она закрывает лицо руками, не в силах скрыть свою улыбку.
Я фыркаю и зарываюсь лицом в ладони.
– Ева, я не понимаю, почему ты его избегаешь? – не отступает Анна. – Он явно интересуется тобой.
– Ты серьезно? – я смотрю на нее, будто она с ума сошла.
Она кивает.
Я выпускаю долгий вздох.
– Я избегаю его, потому что ему было наплевать на меня всякий раз, когда надо мной издевались. Он молчал. Все эти годы! – я задыхаюсь от злости. – И еще… я слышала, как в столовой он назвал тебя «фриком» из-за твое короткой стрижки, но, черт, напомни мне, кто обрезал твои волосы? Не его любимые подружки, случайно?
Анна замолкает, пытаясь переварить мои слова.
– Слушай, Ева… не переживай из-за меня. Попробуй поговорить с ним. Может, он не такой уж и мудак?
Я качаю головой:
– У тебя слишком большое сердце, Анна. Я не собираюсь давать ему шансов. Он – мудак. И точка.
День тянется бесконечно долго. В моей голове крутятся мысли о Данте, несмотря на то, что я всеми силами стараюсь их игнорировать. Ванесса так и не появилась, и меня начинает пугать это затишье перед бурей. Я точно знаю, что когда эта сучка вернется в университет, нам с Анной не поздоровится.
После лекций мы с Анной направляемся в столовую. У меня все еще нет аппетита, поэтому я покупаю сок и яблоко. Когда мы садимся за стол, я начинаю скользить взглядом по столикам. Да, я ищу Данте. Черт бы меня побрал, но я не могу это контролировать. Наконец, я замечаю его. Он сидит за своим столом и что-то бурно обсуждает, не глядя в мою сторону. Это хорошо. Может, он, наконец, нашел себе занятие поинтересней?
Внезапно возле нашего столика вырастает фигура. Я поднимаю взгляд, чувствуя, как все внутри сжимается. Алекс нависает над нами, как ястреб. Его взгляд не обещает ничего хорошего.
– Ты знаешь, почему Ванесса не ходит на занятия? – спрашивает он. Я молчу, глядя в его бешеные глаза. – Потому что ее отстранили от учебы, – договаривает он, и я чувствую, как его терпение начинает иссякать. – А знаешь, почему ее отстранили?
Страх сжимает мои внутренности. Но я не собираюсь поддаваться.
Алекс хлопает ладонями по столу, заставляя нас с Анной вздрогнуть. В столовой становится слишком тихо, десятки глаз устремляются в нашу сторону.
– Я с тобой говорю, официантка!
– Отстань от нас! – просит Анна.
–Закрой рот, фрик, – выплевывает он, даже не глядя в ее сторону.
Сердце пропускает удар. Алекс выглядит как психопат, его глаза яростно сверкают, а губы искривляются в угрожающем оскале.
– Ответь на мой вопрос, гребаная сука, – рычит он.
– Иди к черту, – коротко отвечаю я.
Лицо Алекса перекашивает от гнева. Он поднимает руку, и я вся сжимаюсь, готовясь к последствиям.
И в этот момент раздается спокойный ледяной голос:
– Я не хочу, чтобы ты прикасался к Еве, разговаривал с ней или даже смотрел в ее сторону. И то же самое касается Анны. Если ты меня ослушаешься, то я позабочусь о том, чтобы твоя жизнь в Редвуд-Хайс стала настоящим адом.
Данте.
В его глазах горит что-то жестокое, опасное. Он подходит к Алексу и спрашивает:
Я не могу сосредоточиться. Ни на чем. Университет – как размазанная картинка: шум, люди, какие-то движения – все вокруг плывет, будто я смотрю на мир из-под воды. Будто живу в чертовой сумеречной зоне.
Внутри меня – хаос. Я все еще не понимаю, как мне пережить эту дерьмовую историю с мафией. Не понимаю, как держаться на плаву, когда мой привычный мир тонет.
А еще – Ванесса.
«Ты знаешь, почему Ванесса не ходит на занятия?»
Конечно знаю. Ее отстранили из-за меня. Из-за того, что случилось в столовой. И теперь эта обиженная сучка с обостренным чувством мести ни за что не отвяжется от меня. И можно даже не переживать по поводу мафии, потому что Ванесса первая закопает меня в могилу.
Я вздрагиваю, вспоминая случай, который произошел пять лет назад.
Ванесса и ее подружки нависли надо мной в лаборантской.
– Мы слышали, что случилось с твоим папочкой, – произнесла Ванесса с фальшивым сочувствием. – Яблоко от яблони, не так ли, Уильямс?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты такая же неудачница, как и он, – она ткнула в меня длинным ногтем. – Ты знаешь, что мой отец управляет банком? И что он вышел из себя, когда узнал, сколько кредитов твой папаша набрал, прежде чем сбежать, как последний трус?
Она наклонилась ближе, и аромат ее приторных духов ударил мне в нос.
– Интересно, как ты собираешься отрабатывать его долги?
Мерзкий смех прокатился по лаборантской.
– Почему ты так озабочена моими семейными делами, Ванесса? – спросила я спокойно, но ядовито. – Неужели твоя жизнь настолько скучная? Я-то думала, что набивать бюстгальтер ватой и вешаться на шею каждому встречному – это весело. – Я перевела взгляд на ее липовую грудь: – Хотя, если уж набивать, то нужно делать это симметрично.
Улыбка на ее лице погасла. Джессика и Элизабет переглянулись, прикрыв рты ладонями, чтобы не рассмеяться. Я развернулась, чтобы уйти, но в тот же момент почувствовала удар в спину. Ванесса налетела на меня сзади и повалила на пол. Я ударилась головой о скамейку, расцарапав себе лицо.
– Пусти! – я попыталась встать, ощущая, как по моей щеке потекло что-то теплое и липкое. Ванесса схватила меня за волосы и уселась мне на спину. – Пусти, ненормальная стерва!
– Я – твоя худшая ошибка, – завопила она. – Помогите ее удержать!
Ее подруги схватили меня за руки и прижали к полу.
– Джессика, ножницы, – приказала Ванесса.
– Не смей, – прошептала я.
Джессика достала из сумки ножницы и протянула их Ванессе.
– Теперь, сучка, ты подумаешь дважды, прежде чем открывать свой грязный рот, – Она начала разрезать мою одежду на куски. – Ничтожная, голая мышь!
Я ничего не могла поделать. Мои руки были прижаты к полу, а голова разрывалась от боли. Я была беззащитна и напугана до чертиков.
Когда Ванесса закончила, она перевернула меня на спину. Я прикрыла грудь ладонями, пытаясь, не разреветься от унижения.
– Посмотрим, как ты доберешься до дома без одежды.
Они рассмеялись и вышли из лаборантской. Я доползла до стены, села, прижав колени к груди и расплакалась.
Звонок вырывает меня из темных воспоминаний. Я делаю глубокий вдох. Выдох. Прошлое – это прошлое, урок выучен.
Мы с Анной идем по коридору, когда перед нами вырастает высокая фигура.
– Что я тебе говорил? – слышу наглый голос Данте.
– Ты сказал, чтобы я подождала, – я поднимаю на него взгляд. – Но я решила тебя проигнорировать.
Я обхожу его, чтобы уйти, но он берет меня за руку и переплетает наши пальцы.
– Что ты делаешь? – спрашиваю, чувствуя, как пульс стучит в горле.
– А ты?
– Провожаю Анну.
– Ее проводит Леон, а я провожу тебя, – Данте кивает на своего брата. Тот улыбается, глядя на смущенную Анну.
Я качаю головой:
– Я не нуждаюсь в телохранителе.
– Правда? – Данте склоняет голову набок, будто рассматривая меня под другим углом. – Я уверен, что Алекс умирает от желания оказаться с тобой наедине. И не забывай про Джессику и Элизабет…
Я встречаюсь с ним холодным взглядом.
– Да уж. Ты хорошо осведомлен о моих врагах, – фыркаю я. – Особенно о тех, с кем ты, по слухам, делишь постель.
Данте прищуривается.
– Кстати, ты спишь с ними по графику или сразу с тремя? – слова слетают с языка прежде, чем я успеваю их остановить.
Черт.
Что я сейчас сказала?
Я отвожу взгляд, прикусывая губу.
Серьезно, Ева? Ревность? Это что, твой способ саморазрушения?
– Обсудим это позже, – спокойно отвечает Данте, сжимая мою ладонь. – Сейчас важно только одно: чтобы ты была в безопасности. Вы обе.
Я перевожу взгляд на Анну, она кивает и шепчет одними губами:
– Он прав.
Я тяжело вздыхаю.
– Ладно, к черту.
Леон галантно подает Анне руку. Она смотрит на него с удивлением, затем берет его под руку, и они уходят, оставляя нас с Данте наедине.
Я смотрю ему в глаза.
– Надеюсь, ты счастлив.
Данте улыбается.
– Пока нет, – его голос становится тише, ниже, опаснее. – Но буду, когда получу свой поцелуй.
– Ты действительно глупец, если думаешь, что ты мне хоть каплю симпатичен…
Данте поднимает бровь:
– Ева, что я тебе говорил о лжи?
Я закатываю глаза.
Данте ведет меня по коридору, и все расступаются перед нами, расходясь направо и налево. Я стараюсь идти ровно, не ускоряя шаг, не замирая под чужими взглядами. Но чувствую, как колени немного подгибаются. Потому что рядом со мной – Данте. Ходячая гроза. Легенда Редвуд-Хайс.
– Спасибо, что позаботился об Анне, – говорю я.
– О, теперь ты благодаришь меня? – спрашивает он с самодовольной улыбкой.
Я фыркаю и пихаю его локтем в бок.
Данте загоняет меня в кладовку, и я понимаю, что перегнула. Это больше не игра. Дверь захлопывается, и вся моя бравада моментально исчезает.
Я отступаю. Данте приближается.
– Мне… мне жаль, – бормочу я, упираясь в стену. – Я не должна была шутить про твою семью.
Он смотрит на меня как хищник, а я чувствую себя кроликом, загнанным в угол. Его ладонь медленно скользит по моим волосам, затем он дразняще накручивает мой локон на указательный палец.
– Я хотела сказать, что это… это совсем не мило. Это по-мужски, правда. Братья – лучшие друзья. Это… это круто.
Чем больше я говорю, тем хуже становится. Голос предательски дрожит, но я не могу перестать нести чушь.
– Это тебе не поможет, Ева, – говорит он тихо. Его пальцы сжимают мои волосы, ладонь ложится на шею.
Я в панике. И бормочу первое, что приходит в голову:
– Не надо… Я давно ни с кем не целовалась и забыла как это делается.
На секунду он замирает. Его глаза становятся чуть мягче, будто он что-то понял. Он проводит большим пальцем по моему подбородку – медленно, будто проверяя, правда ли это.
– Ладно, – произносит он с легкой усмешкой. – Я помогу тебе вспомнить.
Сердце колотится так, что я боюсь, он это слышит.
– Здесь?.. – шепчу я.
Он кивает. Его лицо приближается, дыхание касается моей кожи.
– Здесь.
Я закрываю глаза. Бабочки в животе просто сходят с ума. Его губы касаются моих – осторожно, без спешки. Просто касаются и задерживаются на секунду, мягко сомкнувшись на моей нижней губе. Один миг – и все.
Когда я открываю глаза, внутри все еще что-то дрожит. Он отстраняется, но в его взгляде появляется голод, от которого у меня перехватывает дыхание.
Мне нужно уйти. Сейчас же. Прежде чем он завладеет моими губами вновь.
Я отталкиваю Данте и выскакиваю из кладовки, опустив голову. Сажусь на свое место и прикрываю глаза, пытаясь успокоить бешеный пульс и сумбурные мысли.
Через пару секунд на парту приземляется мой плакат. Данте садится рядом. Я чувствую тепло его тела, но не поднимаю взгляд. Я хватаю бумагу и начинаю рисовать, просто чтобы занять руки. Я не знаю, что изображаю. Но если остановлюсь – точно сгорю от стыда.
Занятие тянется целую вечность. Я стараюсь сосредоточиться, делаю вид, что читаю, пишу, думаю – но все это фальшь. Все, что я действительно делаю, – бросаю короткие взгляды в сторону Данте, когда уверена, что он не смотрит.
Он сидит в полоборота, левая рука лениво лежит на столе, правая вертит ручку между пальцами с какой-то гипнотической грацией. У него темные волосы, густые и слегка волнистые, как у героев старых итальянских фильмов. Они чуть падают на лоб, и я ловлю себя на мысли, что хочу провести по ним пальцами. Лицо чуть смуглое, с легким оливковым оттенком – это не тот загар, что у пляжных парней, а благородный теплый оттенок. Скулы четкие, нос прямой, уверенный. Губы… чересчур идеальные для парня.
Наконец, раздается звонок. Я встаю со своего места, но Данте тянет меня за запястье.
– Мне нужно к Анне, – говорю я.
– Леон ее сейчас приведет.
– Данте, хватит, – я качаю головой. – Перестань меня контролировать.
– Ева, посмотри на меня, – просит он. Я медленно опускаю взгляд и встречаюсь с его глазами. Данте смотрит на меня прямо, без фальши. – Ты мне доверяешь?
Я замираю. Это глупо и нелогично. Но почему-то я верю, что Данте Моретти не из тех, кто бросает слова на ветер.
– Да, – отвечаю я, почти шепотом.
Он кивает.
– Ладно. Тогда садись.
Я не двигаюсь, потому что не хочу терять контроль. Но контроль – это иллюзия, особенно когда рядом Данте. Он выдыхает, словно знал, что я не послушаюсь, и сажает меня к себе на колени без особых церемоний.
– Данте!
Я пытаюсь встать. Естественно. Я не из тех, кто сидит у кого-то на коленях, как послушная девочка. Но Данте меня не отпускает. Одна его рука держит меня за талию, а другая – скользит по бедру. Я цепенею и перестаю сопротивляться.
– Расслабься, Ева.
Данте выглядит спокойным. И его спокойствие практически выводит меня из себя.
Наконец в класс входят Леон и Анна. Я спрыгиваю с колен Данте и подбегаю к подруге.
– Все хорошо?
Она кивает.
Леон подходит к Данте и, сложив руки на груди, садится на парту.
– Анна меня боится, чувак, – он бросает на нее многозначительный взгляд. – Я уже начинаю чувствовать себя каким-то отморозком.
Я улыбаюсь. Потому что обеспокоенный Леон выглядит забавно. Он переводит взгляд на меня:
– Кстати, это ты виновата.
– Я? – я вскидываю брови. – А я-то что сделала?
– Ты научила ее бояться.
Я делаю шаг и упираю руки в бока. Да, Леон крупный и страшный. Но это не значит, что я промолчу.
– Я ее ничему не учила. Она боится, потому что весь университет решил, что мы идеальные мишени.
– Мы вас не трогали, – бурчит он.
– Нет. Но вы, черт возьми, все видели и не пытались это остановить. – Я разворачиваюсь к Анне: – Пошли. Мы уходим.
Мы почти выходим из аудитории, когда Данте меня останавливает. Опять.
– Ева. Стой.
– Ну что?! – злюсь я.
– Ты права, – говорит он. – Мы все виноваты. Но я сожалею об этом и поэтому хочу все исправить.
– Исправить? – усмехаюсь я.
– Мы вам не враги, – говорит Леон, поднимаясь на ноги. – Перестаньте нас бояться.
Мы с Анной переглядываемся и в итоге решаем дать им шанс. Всего один.
Когда мы выходим на улицу, на нас набрасывается холодный ветер. Он хлещет по щекам, заползает под одежду. Я вздрагиваю, и Данте прижимает меня к себе, словно укрывая от всего на свете.
Я оглядываю парковку и замечаю Алекса. Он стоит у своей машины и прожигает нас ненавистным взглядом. Присмотревшись, я замечаю синяк у него под глазом. Черт. Кто его избил? Я перевожу взгляд на Данте и заставляю себя не думать о плохом.
Леон резко останавливается у красного Volkswagen Анны.
Машина. Закрытое пространство. Только я и Данте. Я смотрю на него впервые по-настоящему. Без преград и суеты. Он выглядит спокойно, почти… умиротворенно. Будто дорога – это единственное место, где он может расслабиться и подумать, где может побыть собой.
Его темные волосы падают на лицо, и он резко откидывает их назад. Белая рубашка делает его кожу темнее, чем она есть. Или мне это просто кажется. Может, дело в контрасте. Или в том, как хорошо на нем сидит эта рубашка – слишком дорогая и слишком белоснежная. Он никогда не застегивает ее до конца. Всегда оставляет пару пуговиц расстегнутыми, будто говорит: «Смотри, если хочешь. Но трогать нельзя».
А еще эти брюки: темные и элегантные. Парни в Редвуд-Хайс стараются выделяться цветными пиджаками, кричащими брендами, галстуками в тон ботинкам, нелепыми очками. Они все пытаются показать, насколько «особенные». Но Данте – нет. Он не носит яркие вещи ради привлечения внимания. Он просто существует – и этого достаточно, чтобы заставить воздух дрожать вокруг него.
Улыбка Данте выводит меня из раздумий.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он.
– Пытаюсь понять, о чем думаешь ты.
– А, так вот почему ты не сводишь с меня глаз.
Мне становится неловко, и я перевожу взгляд на дорогу. А потом он говорит то, что пронзает меня насквозь:
– Я думал о том, что ты сказала… Про то, что я ничего не сделал, когда над тобой издевались.
Я замираю, не зная, как реагировать.
Данте бросает на меня короткий взгляд.
– Я не знаю, почему я так поступал, – он пожимает плечами. – Честно говоря, я думал, что это девчачьи разборки. Я не знал, что Алекс и его дружки тоже в этом участвуют.
Я отворачиваюсь, чтобы не выдать ему свои эмоции.
И тут он берет меня за руку. Тихо, бережно.
– Ева, он ведь что-то с тобой сделал… да?
Я опускаю взгляд на его пальцы, на разбитые костяшки и свежие раны. Затем провожу пальцем по его руке. Медленно, едва касаясь.
– Я видела лицо Алекса на парковке. Это ты избил его?
Данте молчит, не отрицает и не оправдывается. И это молчание громче любых слов.
– Теперь мы с ним квиты, – говорю я и сжимаю его ладонь, лежащую у меня на коленях.
– Ты не расскажешь, что он сделал? – он на секунду отводит взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня.
– Нет.
– Почему?
Почему бы и нет?
Эти слова застревают у меня в голове, как заноза. Я повторяю их про себя снова и снова. Почему. Бы. И. Нет?
Может, потому что я всегда была такой. Тихой, сдержанной, замкнутой. Я никогда никому не рассказывала об унижениях в университете и о проблемах в семье. Два дня назад я никому не сообщила, что стала свидетельницей убийства. Я храню это в себя, как нож в кармане. Готовый вонзиться в любого, кто попытается копнуть глубже.
Почему бы и нет?
Потому что молчание – это мой защитный механизм. Инстинкт выживания. Привычка. Называйте как хотите.
Почему бы и нет?
Потому что если я заговорю, то все вырвется наружу. И от меня ничего не останется.
– Я не хочу об этом говорить, Данте.
Он кивает, без упрека:
– Хорошо. Я понял.
Поездка продолжается в тишине. Но это не та неловкая, неудобная тишина, от которой хочется сбежать. Она кажется мне правильной. Мы не чувствуем себя обязанными что-то сказать, чтобы заполнить паузу, мы просто наслаждаемся этим моментом.
Я украдкой смотрю на него. Он сосредоточен на дороге, но сжимает мою ладонь крепче. И я знаю, что он тоже чувствует эту легкость и опасную, притягательную близость. Как будто между нами что-то большее, чем просто дорога и включенное радио на фоне.
– А если я захочу пригласить тебя куда-нибудь? – тихо спрашивает он.
Я перевожу на него удивленный взгляд:
– Ты про свидание?
Он пожимает плечами:
– Допустим.
Я замираю, не зная, что ответить.
– Дай угадаю, – говорит он, все так же мягко, но с ноткой иронии. – Ты давно не была на свиданиях?
Я пожимаю плечами, пряча глаза:
– Я просто… много работаю. Не уверена, что смогу…
Данте отпускает мою руку, и мне становится неуютно без его тепла.
– Дай мне свой телефон, – просит он.
– Зачем?
Он переводит на меня взгляд, говорящий: «Не задавай лишних вопросов». Я колеблюсь, но все же достаю телефон: старенький, с розовым чехлом и потрепанными краями.
– Что это за раритет? – Данте улыбается, разглядывая смартфон. – Он работает с помощью кнопок или нужно дернуть за шнур?
– Он все еще отлично справляется со своей задачей, – фыркаю я.
Данте записывает свой номер и возвращает мне телефон.
– Скинь мне вечером свое расписание. Посмотрим, когда найдется время для нас.
– Мы не пойдем на свидание, – говорю я, убирая телефон обратно в сумку.
– И почему это?
– Потому что ты встречался практически со всеми девушками Редвуд-Хайс.
Конечно я преувеличиваю, но Данте действительно можно назвать бабником.
– Я с ними не встречался, – спокойно отвечает он.
– Как будто это делает тебя лучше! – я скрещиваю руки на груди. Ну и мудак.
Он ненадолго замолкает. Когда снова говорит, его голос становится ниже, серьезнее:
– Ева, ты правда думаешь, что я просто хочу переспать с тобой?
Мне становится не по себе, и я отказываюсь ему отвечать.
– Я зову тебя на свидание, – продолжает он. – Не потому, что это способ приблизиться к тебе, а потому, что мне просто хочется провести с тобой вечер. Без шума и любопытных взглядов.
Я перевожу на него взгляд.
– Я тоже давно не был на свиданиях, – добавляет он.
Я знаю, что он не лжет. Данте не из тех, кто приглашает на свидания, он из тех, кто приглашает сразу в постель. Однако, я все еще не собираюсь ему отвечать.
– Я завязал со всеми шлюхами из Редвуд-Хайс. Я знаю, что ты мне не веришь, и это нормально, но я говорю правду.
Я захлопываю дверь и замираю, крепко вцепившись в холодную металлическую ручку, как будто она последняя ниточка, удерживающая меня от распада на части. С той стороны остался Данте: низкий голос, ледяные глаза с глубиной океана, тревожно спокойное лицо. С этой – я. И мне нужно немного времени. Пять минут, чтобы заново научиться дышать.
– Ева, кто этот симпатичный мальчик? – раздается из кухни голос мамы. – Ты не говорила, что у тебя есть парень.
Я моргаю и разворачиваюсь. Мама стоит у окна: глаза прищурены, на губах озорная улыбка. Конечно, она заметила его. Невозможно не заметить Данте.
– Он не мой парень, – отвечаю я, мотая головой слишком резко.
– Милая, не смущайся. Он прелесть. Ты обязана пригласить его на ужин, – настаивает она, как будто все уже решено.
Я сжимаю виски пальцами, будто этим жестом можно перезагрузить реальность.
– Мама, серьезно. Он просто подвез меня.
– С каких пор тебя подвозят парни? – влезает Аарон. Я даже не заметил, как он спустился на первый этаж.
– Я не ребенок! – бросаю раздраженно. – И я не обязана вам ничего объяснять.
Аарон поднимает руки в притворной сдаче:
– Ладно, ладно. Но мама права – пригласи его на ужин. Хочу познакомиться с тем, кто тебя «просто подвез». – он говорит это так буднично, будто мы обсуждаем нового соседа, а не… Данте Моретти.
Я поднимаю бровь, глядя на брата:
– Издеваешься, да?
– Как его зовут? – не отступает мама.
– Эм… Данте.
– Что за имя? Он что, португалец?
– Итальянец.
– Ева и Данте, – улыбается Аарон. – Звучит как заголовок любовного романа. Ты уже выбрала свадебное платье?
Я больше ничего не слышу, потому что разворачиваюсь и бегу по лестнице вверх. Прочь от шуток. Прочь от любопытных глаз. Прочь от Данте, который все еще стоит у порога моего дома.
Забежав в свою комнату, я захлопываю дверь и валюсь на кровать.
Пять минут.
Дайте мне эти проклятые пять минут. А потом я снова надену лицо, которое от меня ждут. Спокойное. Надежное. Не тронутое губами итальянского демона, который разрушает все, к чему прикасается.
Я тянусь к телефону и набираю Анну. После долгих гудков она, наконец, отвечает:
– Привет.
– Ты рассказала родителям про машину?
– Нет, – выдыхает она. – Нет смысла. Я рассказала старшей сестре, она все уладит.
– Здорово.
– Габи будет подвозить меня в универ, пока не починят машину...
– А меня завтра подвезет Данте, – говорю я, сдавленно смеясь. – Либо автобус. Неважно.
– Данте? Ты шутишь? – оживляется она. – Ну… рассказывай. Как все прошло? Он не был странным?
– Нет. Все прошло… хорошо.
– «Хорошо»? Только и всего?
Я закатываю глаза. Анна этого не видит, но, кажется, чувствует.
– Он тебя поцеловал? – спрашивает она. – Признавайся!
Я молчу. Полсекунды тишины, и Анна уже ликует:
– Черт возьми, он тебя поцеловал! Ева! Это был просто поцелуй в щеку или… взрослый? С языком?
– В губы, – признаюсь я, чувствуя, как вспыхивают щеки. – И… это не первый наш поцелуй.
– Что? Что?! Подожди. КОГДА?
– В кладовке. В художественной аудитории.
– Охренеть. Это романтично, черт побери.
– Да ладно тебе, – бормочу я. – Не драматизируй.
– Мне нужны все самые пикантные подробности, Ева!
Я бросаю взгляд на часы.
– Обсудим позже. Мне пора собираться на работу.
– Ладно. Но мы к этому еще вернемся!
Я отключаюсь и просто лежу. Без мыслей. Без слов. Только дыхание. Только сердце, бьющееся чуть быстрее, чем хотелось бы.
И в этой тишине, пропитанной остатками его взгляда, его прикосновений, я вдруг понимаю: внутри меня зарождается чувство, от которого не спрятаться ни за дверью, ни за привычной маской.
Оно уже здесь.
В груди.
Словно шторм, пришедший раньше прогноза.
Данте откидывается назад, стул скрипит под его весом, но он не обращает внимания. Воздух в комнате сгущается, становится вязким, липким. Ему кажется, что все вокруг сжимается. Стены, потолок, даже свет. Пространство становится тесным, невыносимо тесным, как будто кто-то извне подталкивает его к краю.
К решению.
К тому самому выбору, от которого зависит все.
Он должен доказать, что достоин своего имени, доверия семьи и места рядом с отцом.
Из гостиной доносится смех. Чьи-то голоса – легкие, беззаботные. Они звучат как далекая радиопередача, вроде бы рядом, но на самом деле где-то очень-очень далеко.
Данте приглаживает растрепанные волосы рукой. Жест нервный, автоматический. Он чувствует, что под его кожей кипит гнев.
Ева.
Чертова Ева.
В ней есть сила, которая его тревожит. Стойкость, которую он не ожидал. Она стала не просто целью, а – вызовом. Данте всегда находил подход и получал желаемое. Но с ней все по-другому. Он словно пытается взломать сейф, не зная код.
Перед его глазами всплывает образ Евы. Она тихая, почти робкая, но ее глаза… Черт, ее глаза. Они смотрят прямо в душу. Без страха. Без дрожи. Будто зовут: «Ну давай, попробуй».
И он пробует. Каждый день.
А еще – Алекс.
Жар ударяет в виски, когда Данте вспоминает, что произошло в столовой. Алекс перешел черту. Он прикоснулся к ней. И поплатился за это.
Данте и его братья дождались его после пары. Все выглядело как дружелюбный жест – немного травы, пара извинений. Алекс ничего не заподозрил. Он расслабился в компании друзей, а потом… Данте нанес первый удар. Потом еще. И еще. И…
Проклятье. Он даже не помнит, когда остановился.
Теперь он вскакивает. Ходит по комнате туда-сюда, будто зверь, загнанный в угол. Он должен сосредоточиться. У него есть план. Все расписано. Все разложено по полочкам.
Но что-то идет не по сценарию.
Данте замирает у двери, прислушиваясь. Там, за стеной, привычный мир. А он застрял тут, между долгом и… странным чувством, которому он не может подобрать название.
Обычно у него всегда есть кто-то. Какая-нибудь девушка, которая отвлекает, уводит от лишних мыслей. Но теперь – нельзя. У него есть приказ: только Ева.
Только Ева.
Данте закрывает глаза и мысленно переносится в кладовку. Тот поцелуй был… больше, чем просто игра. Но Ева не вздрогнула, не откликнулась. И это его убивает. Ни одна девушка не оставалась такой равнодушной. Ни одна не заставляла его чувствовать себя... неуверенным.
Он вспоминает, как она назвала его волком. Это смешно и точно. Потому что каждый раз, когда он смотрит на нее – маленькую, хрупкую, с этими огромными карими глазами, в нем просыпается что-то животное. Ему хочется почувствовать ее вкус. Хочется… большего.
– Я схожу с ума, – шепчет он в пустоту.
Рука сама тянется к телефону. Он набирает короткий номер, и через пару секунд на том конце провода раздается мужской голос:
– Добрый вечер!
– У вас работает Ева Уильямс? – спрашивает он.
– Ее сейчас нет. Будет через час. Хотите оставить сообщение?
Данте отключает телефон и, выйдя из комнаты, спускается в гараж. Пока он идет к машине, думая о Еве, в его груди рождается новый страх.
Нет, он не боится провалить задание.
Он боится потерять себя на этом пути.