Люблю… P.S. Вечно твой. Том второй.

Кира

— Ну, и зря ты так! Она все-таки наша подруга. Ты сама вон подражаешь ей во всем, а ещё что-то против говоришь!

Зеленовато-бледное лицо Светы с ещё более выдающимися на нем крупными веснушками скорчилось в брезгливой гримасе. Кира скосила глаза на девушку и чуть заметно ухмыльнулась.

—Кто бы говорил!- отметила она- Сама за ее спиной злорадствуешь, а плохая я!

—Я не говорила, что ты плохая!- оправдалась Света- И когда это я злорадствовала про Леру?

—Ну, не про неё, а про её парня. Какая разница?

—Большая! Парень не навсегда.

—Угу…

—Вообще не понимаю, что она в нем нашла? По нему же видно, что он…

—Что?

—Ну, что он… неинтересный.

Света скосила глаза на подругу, но отвечать не стала.

Кира задумалась. А ведь действительно, почему? И дружба ли это? Девушка не могла четко ответить на этот вопрос. На самом деле, её и Леру нельзя было назвать близкими подругами, а если ещё учесть то, что между ними недавно произошло, то вернее всего было назвать их соперницами. Кира недолюбливала новенькую ещё с того момента, как та впервые появилась на школьной линейке в начале учебного года. Почему-то Лера сразу заставила её насторожиться. И, как в итоге вышло, не зря. Несмотря на попытки сдружиться с ней, Кира все равно оказалась подавлена ею, лишившись привычных для неё вещей: внимания, авторитета среди девчонок и популярности среди мальчишек. И это заставляло Киру не то чтобы не любить, а почти что ненавидеть свою одноклассницу. Но девушка умело скрывала свои истинные чувства, прикрывая их маской дружелюбия и искренности. Зачем ей это было нужно? Были на то причины…

Света покосилась на Киру снова

Света покосилась в третий раз

Света удивилась ещё больше.

Кира недовольно закатила глаза и отвела взгляд.

Выезд

Владимир Николаевич уныло складывал вещи в большую дорожную сумку. Хотя до отъезда оставалось ещё больше недели, по старой привычке мужчина готовился к командировке заранее, чтобы потом впопыхах чего-нибудь не забыть. Правда, все равно что-то забывал в итоге, но искренне надеялся, что в этот раз уж точно возьмёт всё необходимое.

Сколько было таких отъездов за всю его карьеру, не перечесть. Каждый раз он тяжело отрывался от дома, но следовал своему долгу упрямо и непреклонно, потому что сам выбрал такой путь, как бы труден он не был. Сколько причитаний жены он выслушал, уезжая, сколько слез дочери утёр своим плечом, что, казалось бы, давно должен был привыкнуть к этим расставаниям, но нет… Каждый раз, как в первый. И не важно, куда он отправлялся, на учения, на смотры или же на войну, уезжая, он отрывал частицу своей души, чтобы оставить ее дома, с родными, чтобы обязательно за ней вернуться, уставшим, раздавленным, но живым. Непременно, ведь он знал, что его ждут и любят. А значит, не мог не вернуться.

Боевое прошлое осталось позади, много событий минуло, всё вошло в мирное русло, изредка лишь озаряясь страшными воспоминаниями. Дочь из маленькой несмышленой девочки выросла в умную и красивую девушку, которая впервые полюбила, впервые расцвела, впервые поставила какого-то щегла ( да, что скрывать, Владимир Николаевич по-прежнему ещё иногда называл так Славу) выше в своём отношении, чем своего собственного отца. Как ни грустно было это осознавать, мужчина смотрел правде в глаза: Лера больше не нуждалась в нем так, как это было всегда, до их переезда в этот город. Это расстраивало Владимира Николаевича с одной стороны. Он привык быть для дочери незаменимым и единственным мужчиной в ее жизни, всегда был для неё авторитетом и последней инстанцией в любых вопросах и решениях. Но вышло так, что авторитет этот пошатнулся, едва глаза наших главных героев встретились друг с другом одним февральским вечером. С этого момента папа для Леры стал неумолимо отходить на второй план. И Владимир Николаевич понимал это. Но, с другой стороны, раз уж дочь стала более или менее самостоятельной и ответственной, уезжая, мужчина мог не переживать о ней так сильно, как бывало до этого. Это был плюс.

Хотя, нет. Все равно переживал бы. И переживаний добавилось. Ведь дочь взрослела, стала непредсказуемой, встречалась с мальчиком, пусть и воспитанным, но… Мальчики есть мальчики, Владимир Николаевич прекрасно помнил себя в возрасте Славы. Много сердец было разбито тогда смазливым и озорным Вовкой. Парень его дочери с виду таким не был, но кто знает… Стоило принять превентивные меры. Поэтому, лениво складывая вещи в сумку, Владимир Николаевич продумывал про себя очередной серьезный разговор со Славой.

Елена Степановна молчаливо наблюдала за этими неспешными сборами мужа, удобно расположившись в кресле и делая вид, что листает журнал. На самом деле женщина, натренированная годами супружеской жизни, хорошо видела скрытые эмоции мужа и даже примерно догадывалась, о чем он думает в этот момент. И так же она знала, что не стоит начинать приставать к мужу с вопросами: Владимир Николаевич станет отпираться и уйдёт в себя. Поэтому просто ждала, пока мужчина, подобрав нужные слова, сам начнёт разговор. Наконец, этот момент наступил. Небрежно скомкав футболку, Владимир Николаевич тяжело плюхнулся на диван и хмуро проговорил:

Владимир Николаевич кисло ухмыльнулся и задумался. Где-то через минуту он решительно поднялся с дивана и снова принялся укладывать вещи в сумку.

Владимир Николаевич покосился на жену и перевёл тему.

Игра началась…

Глава 23

Игра началась…

Пожалуй, самые счастливые и яркие воспоминания из раннего детства Славы были связаны всего лишь с двумя людьми. И это были отнюдь не его родные мама и папа, как ни грустно это осознавать. Первым таким человеком, само собой, была Надежда Сергеевна, бабушка Славы. Её сказки перед сном развивали буйную фантазию мальчика, её серьезные и мудрые замечания и мысли заставляли задуматься, её рассказы были увлекательны и манили в тайну неизведанного, пробуждая любознательность и пытливость ума в подрастающем ребёнке. Наконец, её душевное тепло, её искренняя любовь и забота о внуке научили Славу самому важному в жизни — любить. Любить без остатка, без предрассудков, на полную катушку, искренне, открыто, безраздельно и навсегда. Хотя, знала бы Надежда Сергеевна, чем это ее внуку аукнется в будущем, вряд ли бы она сознательно подвигала его к такому. Но есть как есть.

Вторым же человеком, которому Слава был обязан многими своими хорошими качествами, был именно тот, чей голос только что прозвучал у парня за спиной. В этом твёрдом, но ласковом и звонком голосе сосредоточилась та самая неповторимая и непоколебимая сила, которой должен был обладать любой уважающий себя мужчина. Это был именно тот человек, которому Слава был обязан стойкостью своего характера, внутренним стержнем, и, что греха таить, мальчишеским каким-то упрямством. Именно при нем, не при отце и не матери, Слава сделал свои первые шаги по футбольному газону, именно ему, а не Андрею Николаевичу ещё непослушным языком было сказано первое слово «папа». За ним следили неотрывно маленькие голубые глаза мальчика, запоминая каждое движение, каждый жест, каждую привычку. За ним Слава, борясь с одышкой, носился по двору, пытаясь догнать, его грустные песни под гитару слушал темными зимними вечерами, запоминая слова и впервые им вторя неустановившимся голоском. Ему были прочитаны первые стихи собственного сочинения. Все, что было в Славе воспитано и дано от мужской половины семьи: характер, стремления, твердость в намерениях, стойкость в трудностях — все шло от этого человека. И этим мужчиной был младший сын Надежды Сергеевны, брат родного отца Славы и по совместительству, крестный парня, Владимир Николаевич Никоноренков.

Это был невысокий симпатичный мужчина тридцати лет, с грустными голубыми глазами и меланхолической улыбкой на слегка вытянутом лице, немного отпущенной бородкой и темно-русыми густыми волосами на голове. От него всегда неповторимо пахло каким-то особенно приятным мужским парфюмом. По своему обыкновению, одет он был строго и со вкусом, как и подобает солидному мужчине : на нем была бежевая рубашка с расстёгнутым воротником и короткими рукавами, что позволяло Владимиру продемонстрировать свои сильные мускулистые руки до плеча, строгие темные брюки с внушительным широким ремнём на поясе, блестящие туфли чёрного цвета. Всем своим видом он показывал уверенность в себе, от него веяло неповторимой харизмой и притягательностью. С первого взгляда на него можно было понять, что этот человек состоялся в жизни, что он знает себе цену и готов в любой момент дать соразмерный ответ любому обстоятельству, которое рискнёт на него свалиться. Его цепкий, но ласковый взгляд из-под слегка сдвинутых бровей приковывал к себе, тянул в небесный омут глаз и не отпускал уже более никогда. Таким был крестный Славы в тот день, да, собственно, и в любой другой день тоже.

С улыбкой он смотрел, как Слава застыл на месте, не веря собственным ушам. Киношно, как в замедленной съемке, развернувшись, парень широко заулыбался, убедившись, что не ошибся и не обознался. Из головы моментально вылетело всё на свете, как только он увидел знакомое лицо.

Так крестный называл их обычное со Славой приветствие, когда они руками с размаху и с громким шлепком здоровались. Славе не нужно было повторять дважды, и через секунду он уже обнимал долгожданного гостя.

Так звали двоюродных братьев Славы. Когда парень гостил у крёстного в Смоленске, эти ребята очень ему полюбились, и по возвращению домой Слава часто вспоминал о своих братьях и скучал по ним. Мальчики были младше парня, и в их отношении Слава ощущал себя старшим братом, стараясь показывать пример во всем. Пример был так себе, если признаться, но мальчики, особенно Сергей, сильно привязались за лето к Славе, а он к ним, в свою очередь. Парню становилось грустно от того, что он не смог толком с ними попрощаться, когда уезжал. А с тех пор они не виделись почти год.

– Они со мной не приехали. – сообщил крестный – Если честно, я и сам приехал ненадолго. С тобой вот повидаться, да ещё по кое-каким делам.